Текст книги "Великие мечты"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Они стояли на небольшом холме и смотрели вниз, на больницу Сильвии. Три старые негритянки сидели в тени навеса, а вокруг них было около двадцати детишек. Негритянки были старыми по стандартам третьего мира; в более удачливых странах они бы сейчас экспериментировали с диетами и искали себе любовников.

Под большим деревом лежала то ли куча тряпок, то ли что-то похожее на питона: Джошуа. Сильвия опустилась перед ним на колени и окликнула его по имени. Он не шевельнулся. Некоторые люди перед смертью выглядят так же, как будут выглядеть мертвыми, так близко их скелет расположен под кожей. Лицо Джошуа было сплошь кости; серая кожа западала в отверстия. Он приоткрыл глаза, облизал сухие губы потрескавшимся языком.

– Тут есть где-нибудь вода? – спросила Сильвия.

Зебедей помчался к старым женщинам, которые недовольно отвечали что-то на его просьбу, очевидно не желая тратить воду на умирающего человека. Но Зебедей зачерпнул пластиковой кружкой воды из канистры, открытой для пыли и сухих листьев, и прибежал к отцу, поднес кружку к его запекшимся губам. И внезапно древний старик (пожилой по другим стандартам) ожил и стал жадно пить воду, судорожно двигая горлом. Потом он вытянул свою тощую, как у скелета, руку и сжал запястье Сильвии. Его пальцы были как костяной браслет. Джошуа не мог сесть, но приподнял голову и стал бормотать что-то – проклятья и ругательства, догадалась Сильвия. Его глубоко запавшие глаза горели ненавистью.

– На самом деле он так не думает, – сказал Умник.

– Да, на самом деле все не так, – убеждал Сильвию и Зебедей.

Потом Джошуа выговорил:

– Увези моих детей. Увези их в Англию.

Запястье Сильвии онемело, стиснутое костяным кольцом.

– Джошуа, отпусти меня, ты делаешь мне больно.

Его хватка только усилилась.

– Ты должна обещать мне сейчас-сейчас, обещай мне. – Его голова на полумертвом теле тянулась вверх. Так поднимает голову змея с перебитой спиной.

– Джошуа, отпусти меня.

– Обещай… Ты должна… – И он продолжал бормотать проклятья, не спуская с Сильвии глаз. Потом его голова упала на землю, но он так и не закрыл глаза, не прекратил проклинать ее.

– Хорошо, Джошуа, я обещаю. А теперь убери руку. – Его пальцы не разомкнулись. Сильвия в панике думала, что он может умереть, а она окажется прикованной к трупу.

– Не верьте его словам, доктор Сильвия, – шепнул Зебедей.

– Он говорит не то, что думает, – сказал Умник.

– Хорошо, что я не понимаю, что он говорит.

Костяной наручник упал с ее запястья. Сильвия едва могла пошевелить пальцами. Присев перед Джошуа на корточки, она растирала руку.

– Кто за ним присматривает?

– Старые женщины.

Сильвия подошла к женщинам и дала им денег, почти все, что было у нее с собой, оставив лишь немного на проезд до Сенги. Может, эти дети будут сыты хотя бы месяц.

– Идите собирайте свои вещи, мы уезжаем.

– Сейчас? – Мальчики отпрянули от нее, потрясенные: то, о чем они мечтали, вдруг оказалось так близко, и так же близко было расставание со всем тем, что было их миром.

– В Сенге я куплю вам одежду.

Они побежали в деревню, а Сильвия пошла вверх по холму через заросли олеандра и свинчатки к дому, где все ее имущество уже было уложено в сумку. Сильвия предлагала племяннице Ребекки взять книги, взять все, что захочется. Но девушка попросила только «картину с женщинами», которая висела на стене. Ей нравятся их лица, так она сказала.

Вернулись мальчишки, у каждого в руках по пакету.

– Вы что-нибудь ели?

Нет, разумеется, они не ели. Сильвия усадила их за стол, нарезала хлеб, поставила между ними банку с джемом. Вместе с племянницей Ребекки они смотрели, как подростки неумело возятся с ножами, намазывая джем. Им придется научиться многим вещам. На душе у Сильвии было тяжело при мысли о том, как им придется трудно. Им предстоит объять необъятное – Лондон, им предстоит столько всего узнать – начиная с того, как пользоваться ножами и вилками, и вплоть до того, как лечить людей.

Сильвия позвонила Эдне Пайн, которая сообщила, что Седрик заболел, она не может оставить мужа. Кажется, у него шистосомоз.

– Ничего страшного, мы доберемся на автобусе.

– Ни в коем случае, эти местные автобусы смертельно опасны.

– Люди же ездят.

– Ну, я, во всяком случае, и близко к ним не подхожу.

– Я прощаюсь, Эдна.

– О'кей. Не трать понапрасну нервы. На этом континенте наши дела написаны на воде… О, что я говорю, на песке, конечно, а не на воде. Это Седрик все время повторяет, он в депрессии, к нему перебежал мой черный пес. «Наши дела написаны на воде», – говорит он. Седрик становится религиозным. Да, только этого не хватало. Ладно, до свиданья. Увидимся.

И вот они втроем встали там, где дороги в миссию и на ферму Пайнов соединяются с главной дорогой на север. Это была узкая полоска щебенки, залитая гудроном, изрытая ямами и словно изъеденная по краям, как репродукция Леонардо, которую этим утром сняла со стены племянница Ребекки. По времени уже должен был подойти автобус, но он опаздывал. Он всегда опаздывал. Они стояли и ждали. Потом сели на камни под деревом, положенные там именно с этой целью, и продолжали ждать.

Казалось бы, заштатная, плохонькая дорога, петляет через буш, засыпанная песком, – что видела она? Но по ней совсем недавно промчался кортеж шикарных машин, которые спешили на церемонию бракосочетания Вождя с его новой женой (Мать страны умерла). Приглашен был весь мир, товарищи и не только. Гостей подвозили или по этой дороге, или на вертолетах – других путей не было к той «точке роста», возле которой родился товарищ президент. Для церемонии возвели два больших шатра. В одном из них на раскладных столиках предлагались местным жителям булочки и «фанта», а во втором был накрыт на белых скатертях настоящий пир – для элиты. Однако церковная служба в честь бракосочетания длилась слишком долго. Бедняки, сметя в один миг свои булочки, повалили в шатер для сильных мира сего и, несмотря на протесты официантов, съели и там всю еду.

А потом разошлись по домам в буше. Пришлось срочно везти новую порцию деликатесов вертолетом из Сенги. Это происшествие с такой наглядностью проиллюстрировало… хотя что тут говорить, и так все ясно.

Не пройдет и десяти лет, как по этой же дороге побегут громилы и головорезы партии Вождя с мачете, ножами, дубинами, чтобы избивать фермеров, которые хотят голосовать за оппонентов. Среди них будут те юноши (уже давно, впрочем, повзрослевшие), которым отец Макгвайр давал лекарства во время войны. Часть этой армии свернет на грунтовку, ведущую к ферме Пайнов. Они будут вести себя так, будто им неизвестно, что ферму присвоил себе господин Пхири, хотя Пайны еще не уехали. Почти две сотни пьяных бандитов расположатся на лужайке перед домом и потребуют, чтобы Седрик Пайн заколол для них скотину. Он убьет толстого быка (засуха к тому времени отступит, и животные будут сыты), после чего на лужайке запалят огромный костер, начнут жарить мясо. Пайнов стащат с веранды и прикажут им выкрикивать лозунги в честь Вождя. Эдна откажется: «Будь я проклята, если стану ради вас кривить душой». Тогда ее будут бить до тех пор, пока она не закричит вместе с ними: «Да здравствует товарищ Мэтью!» Через несколько дней прибудет господин Пхири, чтобы вступить во владение двумя своими новыми фермами, и обнаружит, что сад при доме выжжен дотла, а колодец завален мусором.

А восемью годами ранее по этой дороге ехала Сильвия, ослепленная непривычностью буша, чуждым ей величием, оглушенная неумолчной болтовней сестры Молли о непреклонной враждебности мужчин: «Этот Кевин, он до сих пор не понял, что мир вокруг него давно изменился».

Возле этой дороги, в холмистом районе, славящемся своими пещерами, скалистыми ущельями и баобабами, находится место, куда время от времени приезжает тайком от всех товарищ Вождь. Сюда его призывают знахари (н'ганга, колдуны, шаманы), чтобы провести ночной ритуал, состоящий в следующем: мужчины (и иногда даже одна или две женщины), которые в обычной своей жизни, возможно, работают на кухне или на фабрике, раскрашенные и одетые в шкуры животных, танцуют до тех пор, пока не впадут в транс, после чего вещают от имени духов, что Вождь должен убить или выгнать из страны еще больше белых, а не то предки рассердятся на него. Мунгози унижался, плакал, обещал исправиться, а потом его увозили обратно в город, в его резиденцию-крепость, и он возвращался к составлению планов о зарубежных поездках, встречах с мировыми лидерами и конференциях во Всемирном банке.

Подошел автобус. Это был очень старый автобус. Он гремел, трясся и изрыгал клубы черного жирного дыма, который растянулся над дорогой многомильным хвостом. Салон был переполнен, но каким-то образом для Сильвии и двух мальчиков – кто они ей, слуги? – место нашлось. Пассажиры, всегда готовые критично отнестись к белой женщине (единственной белой среди них), окружили Сильвию неприязненным молчанием, но потом их взгляды потеплели, потому что она обняла мальчиков за плечи, и те прижались к ней, как малыши. Несчастные лица, слезы на глазах – Зебедей и Умник боялись стремительно надвигающегося будущего. Что касается Сильвии, то она была в панике. Что она делает? Что еще можно было сделать? Подпрыгивая на ухабах, Сильвия спрашивала мальчиков:

– Что бы вы стали делать, если бы я не вернулась?

И Умник сказал:

– Не знаю. Нам некуда идти.

Зебедей добавил:

– Спасибо, что вы приехали за нами. Мы очень-очень боялись, что вы не приедете.

От автобусной станции они пешком добрались до старой гостиницы, которую раз и навсегда затмил «Батлерс». Сильвия взяла один номер на троих и ожидала комментариев, но их не последовало: в гостинцах Цимлии в номерах могло стоять до полудюжины кроватей, чтобы вместить всю семью.

Она прошла с мальчиками к лифту, зная, что они никогда не видели его и даже, вероятно, не слышали о том, что это такое, объяснила, зачем нужен лифт и как он работает. Коридор, в котором солнце разложило пыльные узоры, привел их в номер, и там Сильвия показала мальчикам ванную комнату и туалет: как включать и выключать воду, как нажимать на ручку слива, как открывать и закрывать окна. Потом она отвела обоих в ресторан и заказала для них садзу, предупредив, что есть они должны не пальцами, а ложкой. На десерт ребята ели пудинг, и с помощью добродушного официанта они справились и с этим.

В два часа Сильвия отвела детей обратно в номер и позвонила в аэропорт – заказать места на завтрашний рейс. Потом она сказала, что пойдет делать им паспорта, объяснила, что такое паспорт, предложила мальчишкам поспать, если они устали. Но оба были слишком возбуждены, и Сильвия оставила их прыгающими на кроватях с криками то ли радостными, то ли жалобными.

Она приблизилась к зданию правительства и встала перед входом, гадая, что делать дальше. И тут подъехал «мерседес», из которого вышел Франклин. Сильвия вцепилась в него и сказала:

– Я пойду с тобой, и не смей говорить, будто у тебя дела.

Франклин попытался оттолкнуть женщину и хотел уже звать на помощь, но увидел, что это Сильвия. Он так удивился, что замер, перестал сопротивляться, поэтому она отпустила его. Когда Франклин видел ее в окно месяцем или двумя ранее, то она показалась ему самозванкой, которая только притворялась Сильвией, а сейчас перед ним было то, что он помнил все эти годы: хрупкое создание с белой, будто светящейся изнутри кожей, с золотистыми пушистыми волосами и огромными голубыми глазами. На ней была белая блуза, а не тот отвратительный костюм белой мадам. И она была почти прозрачной, как дух или как златовласая Мадонна из его давно прошедших школьных дней.

Обезоруженный и беспомощный, Франклин сказал:

– Пойдем.

И они шли по коридорам власти, поднимались по лестницам, пока наконец не оказались в его кабинете, где он сел, вздыхая, но и улыбаясь тоже, и показал Сильвии рукой на стул.

– Ну и что тебе нужно?

– Со мной два мальчика из Квадере. Одному одиннадцать лет, другому тринадцать. У них нет родных. Все умерли от СПИДа. Я забираю их в Лондон и хочу, чтобы ты сделал им паспорта.

Франклин засмеялся:

– Но тебе нужен другой министр. Я этим не занимаюсь.

– Пожалуйста, договорись с кем надо. Ты можешь.

– И почему ты крадешь наших детей?

– Краду? У них никого нет. У них нет будущего. Они ничему не научились в ваших так называемых школах. Я сама всему их учила. Оба мальчика очень способные. Со мной они получат образование. А они хотят стать врачами.

– А почему ты помогаешь им?

– Потому что я пообещала их отцу. У него тоже СПИД, он умирает. Думаю, сейчас он уже мертв. Я обещала ему, что дам его детям образование.

– Это смешно. И невозможно. В нашей культуре дети не остаются сиротами. Их возьмут к себе другие родственники.

– Когда ты последний раз выезжал из Сенги в деревню? Ты ведь понятия не имеешь, что там происходит. В нашей деревне сейчас меньше народу, чем на кладбище.

– И что же, разве это я виноват, что у их отца СПИД? Разве это мы виноваты?

– Но и мы в этом не виноваты, хотя именно это вы все говорите. Думаю, тебе следует знать, что говорят люди в сельской местности: что за СПИД несет ответственность правительство, которое оказалось сворой жадных подлецов.

Франклин отвел глаза. Отпил воды из стакана. Утер платком лицо.

– Вот уж не думал, что ты станешь повторять всякие сплетни. Их же специально распространяют южноафриканские агенты.

– Не трать понапрасну время. Франклин, я заказала билеты в Лондон на завтрашний рейс. – Сильвия придвинула к нему листок, на котором были написаны имена мальчиков, имя их отца, место и даты рождения. – Вот, возьми. Мне нужен только документ, с которым я смогу вывезти мальчиков из страны. В Лондоне я сделаю им британские паспорта.

Франклин уставился на листок бумаги. Потом он медленно поднял глаза, и Сильвия увидела, что они были полны слез.

– Сильвия, ты сказала ужасную вещь.

– Ты министр. Ты должен знать, что говорят люди.

– Как ты могла сказать такое мне, своему старому другу?

– Вчера мне пришлось выслушать… Джошуа проклинал меня, чтобы заставить увезти его сыновей в Лондон. Он проклинал меня… Во мне столько проклятий, что, наверное, они не умещаются и выливаются наружу.

И тогда Франклину стало по-настоящему страшно.

– Ты что, Сильвия? Ты тоже… проклинаешь меня?

– Я так сказала? – Но между ее бровей застыла глубокая складка, которая делала Сильвию похожей на ведьму. – Франклин, ты когда-нибудь сидел возле человека, умирающего от СПИДа? Слушал, как он осыпает тебя проклятьями? Джошуа говорил такие страшные вещи, что его сыновья побоялись рассказать мне о них. – Она вытянула перед Франклином свое запястье, окольцованное, словно браслетом, черным синяком.

– Что это?

Сильвия перегнулась через стол и сжала его запястье, так же крепко, как вчера была сжата ее рука. Она не убирала пальцев, хотя Франклин пытался стряхнуть ее, потом только освободила его.

Он сидел понурив голову, время от времени бросая на Сильвию боязливые взгляды.

– Если бы твоему сыну нужно было завтра ехать в Лондон, ты бы сумел сделать ему паспорт. Не говори мне, что не сумел бы.

– О'кей.

– Я буду ждать паспорта в гостинице «Селус».

– Ты болела?

– Да. У меня малярия. Не СПИД.

– Это что, шутка?

– Прости. Спасибо тебе, Франклин.

– О'кей, – сказал он.

Перед посадкой на самолет Сильвия позвонила Ленноксам и сказала, что прилетит завтра утром с двумя мальчиками, да, чернокожими, она обещала дать им образование, они очень умные – одного из них так и зовут: Умник; и она надеется, что в Лондоне сейчас не слишком холодно, потому что мальчики не привыкли к этому; и она продолжала в том же духе до тех пор, пока Фрэнсис не сказала, что телефонные переговоры, должно быть, стоят целое состояние, и Сильвия спохватилась:

– Да, простите, ох, конечно же. – И наконец повесила трубку со словами, что обо всем расскажет завтра.

Колин выслушал новость и предположил, что Сильвия, очевидно, намерена поселить мальчиков здесь, в их доме.

– Что за глупости. Кроме того, она сказала, что собирается в Сомали.

– Ну вот, я же говорю.

Руперт, поразмыслив над услышанным, как было ему свойственно, выразил надежду, что Уильям не очень расстроится. И это означало, что он тоже сделал вывод о том, что мальчиков оставят с ними.

Ни Фрэнсис, ни Руперт не могли встретить Сильвию – оба должны были быть на работе. Но зато Фрэнсис предложила отметить приезд семейным ужином. На этом обсуждение новости прервалось за недостатком информации.

– Мне показалось, что она сошла с ума, – сказала Фрэнсис.

Дверь Сильвии и мальчикам открыл Колин. У него на руках сидела их с Софи дочь, Селия, очаровательный ребенок: черные кудри, черные кокетливые глаза, ямочки; она была очень хороша в красном платьице. Едва взглянув на черные лица, малышка заревела.

– Не надо боятся, – сказал ее отец и крепко пожал мальчикам руки, которые, обратил он внимание, были холодны и дрожали. Стоял промозглый ноябрь. – Селия никогда еще не видела чернокожих людей, – пояснил он Сильвии.

Потом они оказались на кухне, за неизменным столом. Было очевидно, что мальчики находились в состоянии шока. Если можно сказать про черные лица, что они побледнели, то их лица побледнели. Несмотря на новые теплые свитеры, оба мальчика видимо дрожали. Они были абсолютно выбиты из колеи, Сильвия знала это, потому что сама себя так чувствовала: слишком быстро перенеслись они в огромный европейский город от тростниковых хижин, пыльных вихрей и свежих могил деревни.

Вошла привлекательная молодая женщина в джинсах и яркой полосатой футболке и сказала:

– Привет, я Маруша.

Она встала возле плиты и стала ждать, когда закипит чайник. Няня. Вскоре перед Сильвией и мальчиками появились вместительные кружки, и Маруша выставила большое блюдо с печеньем, подвинула его гостям с вежливой улыбкой. Она была полькой, и в эти дни ее мысли и воображение были поглощены распадом Советского Союза – этот процесс как раз был в полном разгаре. Посадив Селию себе на бедро, няня сказала:

– Пойду посмотрю новости по телевизору. – И ушла вверх по лестнице, напевая что-то на польском языке.

Мальчики следили за тем, как Сильвия кладет на свое блюдце печенье, как она добавляет в чай молоко и потом сахар. Они копировали каждое ее движение, не сводя с нее глаз. Точно так же они наблюдали за ней в больнице.

– Умник и Зебедей, – представила гостей Сильвия. – Они помогали мне лечить больных. Надо устроить обоих в школу как можно скорее. Они хотят стать врачами. Сейчас мальчики грустят, потому что у них только что умер отец. У них не осталось никого из родных.

– Понятно, – сказал Колин и приветливо кивнул мальчикам, с чьих лиц не сходила печальная испуганная улыбка. – Сочувствую. И вам сейчас нелегко – вокруг столько нового. Но вы быстро привыкнете.

– А Софи где, в театре?

– Софи… сейчас она с Роландом. Нет, она не бросила меня совсем. Я бы сказал, она живет с нами обоими.

– Понятно.

– Да, так у нас обстоят сейчас дела.

– Бедный Колин.

– Роланд по малейшему поводу посылает ей по четыре дюжины роз или многозначительные букетики из маргариток или незабудок. Мне такие вещи просто не приходят в голову. Что ж, значит, так мне и надо.

– О, бедный Колин!

– Ну, неизвестно, кто из нас двоих еще бедный. Только посмотри на себя.

– Она больна. Сильвия очень больна, – вступили в разговор мальчики.

Прошлой ночью на самолете они были перепуганы не только незнакомой обстановкой, но и тем, что Сильвию постоянно рвало, а если она засыпала, то тут же просыпалась в слезах. Что же касается их самих, то она показывала им, как работают туалеты, и ребята решили, что они все запомнили, но потом, наверное, Умник нажал какую-то не ту кнопку, потому что после него на туалете появилась табличка: «Не работает». Они оба чувствовали, что стюардессы смотрят на них с презрением, и боялись притронуться к чему-то такому, из-за чего самолет может рухнуть.

Теперь, за столом, когда Сильвия положила руки им на плечи, мальчики сквозь одежду ощутили, что ее бьет сильная лихорадка. Они не удивились этому. Всю дорогу из аэропорта в окно такси были видны только протекающие небеса и бесконечные серые здания. И столько людей, закутанных с головы до ног, что мальчикам хотелось спрятаться под одеяло.

– Наверное, в самолете вам не удалось как следует выспаться? – поинтересовался Колин.

– Да, мы плохо спали, – ответила Сильвия. – И у мальчиков было столько новых впечатлений. Понимаешь, они из деревни. Все это для них в новинку.

– Понимаю, – сказал Колин. И он действительно понимал – насколько это возможно для человека, не видевшего своими глазами африканской бедной деревни.

– Старая комната Эндрю сейчас занята?

– Я там работаю.

– А твоя бывшая комната?

– В ней живет Уильям.

– А маленькая комнатка на том же этаже? Туда можно поставить две кровати.

– Не слишком ли тесно там будет вдвоем?

Зебедей сказал:

– В нашей хижине жило пять человек, пока не умерла сестра.

– На самом деле она была нам не родная сестра, – добавил Умник. – Она была нам двоюродная сестра, если говорить по-английски. У нас родственники по-другому называются. – И потом он тихо сказал: – Она умерла. Заболела сильно и умерла.

– Да, я слышал, что у вас другая система родственных отношений. Вы мне потом подробно ее объясните, хорошо? – Колин понемногу научился различать мальчиков. Умник худой, стремительный, с большущими выразительными глазами. А Зебедей пошире в плечах, более спокойный; его улыбка напоминала Колину улыбку Франклина.

– Можно нам посмотреть на этот холодильник? Такого большого мы еще никогда не видели!

Колин показал им холодильник, все многочисленные полки, внутреннее освещение, морозильные камеры. Мальчики восклицали, восхищались и трясли головами. Потом они начали зевать.

– Пойдемте, – сказал Колин и повел их вверх по лестнице, держа за плечи, Сильвия пошла за ними следом.

Ступени, ступени… в гостинице «Селус» мальчики впервые в жизни увидели лестницу. Они поднимались все выше: мимо большой гостиной, мимо комнат Фрэнсис и Руперта, мимо маленькой комнаты, где раньше нашла приют Сильвия, и наконец остановились на этаже, где провели свою юность Эндрю и Колин. В одной из комнат уже стояла большая кровать. Колин стал говорить, что со временем для мальчиков придумают что-нибудь получше, а пока… Но двое юных путешественников упали на постель и в мгновение ока заснули.

– Бедные дети, – вздохнул Колин.

– Когда они проснутся, то очень испугаются.

– Я скажу Маруше, чтобы она заглядывала к ним… А где ты будешь спать, ты уже думала?

– Посплю в гостиной, пока…

– Сильвия, ты же не собираешься бросить на нас мальчишек и улететь… куда ты говорила?

– В Сомали.

Сильвия не знала, что ответить. С того момента, когда она дала обещание Джошуа, ее несло волной необходимости, и она не разрешала себе задуматься, сопоставить два факта – то, что она взяла на себя ответственность за мальчиков, и то, что через три недели она должна быть в Сомали.

Они спустились обратно в кухню, сели за стол и улыбнулись друг другу.

– Сильвия, ты понимаешь, что Фрэнсис не становится моложе, ей уже исполнилось семьдесят лет. В честь юбилея мы устроили ей большой праздник. Правда, она не выглядит на свой возраст.

– К тому же у нее уже есть Маргарет и Уильям.

– Только Уильям.

И Колин не торопясь – куда им спешить? – рассказал Сильвии обо всем, что случилось в последние годы. Ни с кем не обсуждая своих планов, Маргарет решила, что хочет жить со своей матерью. Не спросила она и мать, просто пришла в квартиру Филлиды и поставила Мэриел перед фактом: «Я приехала к тебе жить».

– Но для тебя здесь нет места, – быстро сказала Мэриел. – Сначала мне нужно обзавестись собственным жильем.

– Тогда найди нам жилье, – приказала Маргарет. – У нас весь хватит на это денег, правда?

Однако у Мэриел были другие планы: она решила поступить в университет и пройти курс психологии. Фрэнсис пришла в ярость: она-то полагала, что Мэриел уже пора начать самой зарабатывать себе на жизнь. Но Руперт ничуть не удивился:

– Я же всегда говорил, что работать она никогда не будет, помнишь?

– Да, помню.

– Мэриел очень несамостоятельная женщина, хотя, глядя на нее, трудно в это поверить.

– И что же, нам придется вечно ее содержать?

– Я бы не рассчитывал ни на что другое.

Именно поэтому Мэриел не очень хотела съезжать от Филлиды: боялась жить одна. А вот Филлида была не прочь избавиться от Мэриел. Вначале она испытывала некое темное, до конца не осознанное удовлетворение оттого, что с ней живет бывшая жена Руперта – и в ее лице семья Ленноксов, но сколько же можно? Не то чтобы ей сильно не нравилась Мэриел, только вот ее резкость действовала Филлиде на нервы. Когда с ними поселилась дочь Мэриел, Филлиде стало казаться, будто она попала в старый кошмарный сон: она видела в Мэриел себя, а в Маргарет – Сильвию, мать и дочь, ругань, обиды, поцелуи, примирения, слезы и шумные, о, такие шумные бесконечные ссоры и крики, а затем долгое молчание.

Потом у Мэриел снова началась депрессия и ее положили в больницу. Филлида и Маргарет остались вдвоем. Филлида предложила девушке вернуться обратно к Ленноксам, но та заявила, что жить с Филлидой ей нравится больше, чем с Фрэнсис.

– Она старая корова, – сказала Маргарет. – Ей ни до кого нет дела, кроме Руперта. Мне кажется, это мерзко, когда старики вроде них держатся за руки. И с вами мне хорошо. Я хочу жить с вами. – Последнюю фразу девушка произнесла робко, опасаясь отказа, она предлагала себя своей суррогатной матери.

И Филлиду тронули эти слова. Ей приятно было слышать, что кому-то она нравится. Как непохожа Маргарет на хитрую предательницу Сильвию, которая всю жизнь только и мечтала избавиться от матери.

– Ну, ладно, только когда Мэриел станет лучше, я попрошу вас найти себе другое жилье.

Мэриел лучше не становилось. Маргарет отказывалась навещать мать в больнице, говорила, что слишком расстраивается, а вот Уильям ходил почти каждый вечер, сидел возле женщины, свернувшейся на кровати в комок, ушедшей в серое отсутствие, которое называется депрессией, и рассказывал ей вдумчиво и сдержанно (такова была его манера) о том, что произошло за день, что он делал. Однако мать не отвечала и не смотрела на него.

Закончив рассказ о Мэриел, Колин перешел к Софи, а потом к Фрэнсис, которая писала книги по истории и по социологии и имела на этом поприще успех. И под конец рассказал о Руперте, которого, по словам самого Колина, он считал лучшим приобретением этого дома.

– Представь себе, наконец-то среди нас появился здравомыслящий человек.

Так они проговорили весь день. Время от времени к ним заглядывала Маруша с милой малышкой Селией на руках, и няня с каждым разом становилась все радостнее, так как в новостях сообщали все больше подробностей об унижении старого врага Польши. А потом пришла Фрэнсис, нагруженная едой, совсем как в былые времена. Втроем они раздвинули стол на его максимальную длину.

Пока Фрэнсис готовила ужин, появился Уильям, и примерно в то же время в кухню спустились чернокожие мальчики. Их представили друг другу.

– Умник и Зебедей поживут у нас некоторое время, – сказал Колин.

Фрэнсис ничего не сказала и продолжила накрывать стол на девять человек. Попозже обещала прийти Софи.

Фрэнсис заняла свое место во главе стола, Колин сел напротив нее, по одну руку от него – место для Софи, по другую Маруша и рядом Селия на высоком стульчике. То есть вместе с девочкой их будет десять человек. Руперт сидел справа от Фрэнсис, слева от нее – Уильям, а затем три места для Сильвии и двух мальчиков. Сильвия рассказывала о торжественном ужине в гостинице «Батлерс», о присутствовавших там влиятельных людях, некоторые из которых когда-то сидели и за этим большим столом, и потом о жене Эндрю, заметив коротко, что брак этот вряд ли продлится долго. Она говорила без выражения, просто передавала информацию, не слышалось в ее словах ни удовольствия от сплетен, ни удивления невероятными совпадениями. Мальчики поглядывали на нее, встревоженные таким странным равнодушием. Если бы не их беспокойство, никто из обитателей дома и не подумал бы, что с Сильвией что-то не так. А у нее самой было такое ощущение, будто она улетает куда-то, и дело было не только в недостатке сна. Она устала, да, невыносимо устала, ей было трудно концентрировать внимание на происходящем, но она должна, потому что мальчики зависят от нее, она – единственный человек, который знает, как им трудно. Руперт задавал вопросы как хороший журналист, но это было потому, что он каким-то образом догадывался, что Сильвию нужно удерживать, как слишком летучего воздушного змея. Наверное, он оказался чувствительным к ее состоянию потому, что уже много лет с неусыпным вниманием наблюдал за Уильямом, который столько страдал, но не показывал своих страданий и зависел от того только, поймет его отец или нет. И все время взрослый разговор перемежался веселым чириканьем Селии – она что-то лепетала и щебетала на своем детском языке и строила всем глазки, в том числе и чернокожим мальчикам, к которым уже привыкла.

В облаке духов в кухню ворвалась Софи. Она поправилась и выглядела уже «не как дама с камелиями, а как мадам Бовари», по ее собственному выражению. На ней были элегантные белые одежды, волосы убраны в шиньон. Она бросала на Колина страстные виноватые взгляды до тех пор, пока муж не поцеловал ее и не сказал:

– Ну все, хватит, Софи. Сегодня в центре внимания не ты.

– Что с тобой стало, Сильвия? – вскричала Софи. – Ты бледная как смерть!

Слово было выбрано неудачно, но откуда Софи было знать, что мальчики только что потеряли отца (приемного, но родной отец умер еще раньше) и что в последние месяцы все субботы они проводили на кладбище, хороня людей, которых знали всю жизнь.

– Наверное, мне нужно поспать, – произнесла Сильвия и вытолкнула себя со стула. – Я что-то неважно… – Она поцеловала Фрэнсис. – Дорогая Фрэнсис, вернуться сюда, к вам, если бы вы только знали… дорогая Софи… – Со смутной улыбкой она обвела всех взглядом, затем коснулась дрожащей рукой плеча Умника и потом Зебедея: – Доброго всем вечера. – Она вышла, опираясь на спинку стула, дверь, дверной косяк.

– Не волнуйтесь, – сказала Фрэнсис мальчикам. – Мы позаботимся о вас. Только говорите нам, что вам нужно, потому что мы еще не понимаем вас так, как Сильвия.

Но ребята смотрели вслед ушедшей Сильвии, и всем было понятно, что они утомлены очередной порцией новизны. Им хотелось вернуться в ту комнату, где стоит кровать, и Маруша повела их туда, захватив Селию. Потом кухню покинула и Софи. Кажется, она собиралась остаться на ночь.

Фрэнсис, Колин и Руперт посмотрели на Уильяма, зная, что сейчас последует.