Текст книги "Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

Я вспылил, с грохотом поставил свою кофейную чашку, вскочил, замахал руками и выкрикнул:

– Хорошо! Что я, по–твоему, должен сделать, черт побери? Побежать на Фоули–сквер и устроить там пикет?

– Не надо лукавить, – с легкой обидой проговорила Анджела.

Я открыл было рот, чтобы сказать ей пару ласковых, но тут раздался звонок в дверь.

– Ну, кто там на этот раз? – прорычал я, радуясь возможности сорвать зло не на Анджеле, а на ком–нибудь другом, и бросился в прихожую.

За дверью стоял Мюррей Кессельберг в черном костюме и при галстуке, с атташе–кейсом под мышкой и трубкой в зубах. Глаза поблескивали за стеклами очков в роговой оправе, пухлые, мясистые, чисто выбритые щеки лоснились.

Ни один человек на свете не похож на молодого нью–йоркского еврея–адвоката так, как Мюррей Кессельберг. Поняли, кто он такой?

– Пвивиет, Вжин, – произнес он, не вынимая трубку изо рта. – Ты ванят?

Это он так шутит. С его точки зрения, я все время занят, но никогда не бываю занят по–настоящему. На Пятьдесят седьмой улице, возле парка, в роскошной конторе юридической фирмы, основанной на паях отцом и дядькой Мюррея (сам он подвизается там внештатником), – вот где люди и впрямь бывают заняты. А мы в нашем безумном угаре можем сколько угодно размахивать руками, но вряд ли кому–то придет в голову назвать это занятием.

– Честно говоря, я как раз собирался тебе звонить, – сказал я. – Я убил Анджелу и запрятал тело в печатный станок. Что мне теперь делать?

Он снисходительно улыбнулся, вошел и закрыл за собой дверь. – Ну, коль уж она в печатном станке, можешь ее размножить. Я бы не отказался от одной–двух Анджел.

– Я пытался ее прокатать, но она не лезет в прорезь.

Мюррей кивнул.

– Дело поправимое… – В этот миг вошла Анджела. Она казалась обезумевшей от горя, и Мюррей воскликнул: – А, вот и ты! Анджела, ты просто очаровательное создание, – он пожал ей руку и чмокнул в щеку.

Анджела млеет от ухаживаний Мюррея, как кошка, которой почесывают спину. Она едва ли не мурлычет (я никогда не говорил об этом Мюррею, боясь, что он не так меня поймет, но после общения с ним Анджела обычно бывает более чувственна, когда мы забираемся на диван–кровать). Но сейчас она не обратила никакого внимания на льстивые речи: ее мысли витали где–то далеко.

– О, Мюррей… – молвила она таким тоном, будто и впрямь решилась ума от горя, – нам нужна помощь.

– Разумеется, вам нужна помощь, дорогие мои, – ответил Мюррей, улыбаясь нам. – Поэтому я и пришел.

Иногда я теряюсь при мысли о том, что Мюррей – мой ровесник. Но я так и не решил, то ли он кажется мне много моложе, то ли много старше. Мы познакомились на предпоследнем курсе колледжа, когда СБГН еще и на свете не было. Разумеется, Мюррей никогда не вступал в СБГН – для этого он был слишком умен, – но время от времени присутствовал на наших заседаниях, давал советы, помогал в закулисных делах, а раз или два заставлял своего отца отстаивать наши интересы, если нас арестовывали за нарушение запрета на пикетирование. Мы с Мюрреем поладили сразу же, в основном, наверное, потому, что противоположности притягиваются одна к другой, а между полными противоположностями и притяжение абсолютное. Ни один из нас никогда не понимал другого, и это непонимание стало надежной основой, на которой выросла наша близкая и верная дружба, продолжающаяся вот уже почти полтора десятка лет.

За эти годы Мюррей немало сделал для СБГН, не беря с нас никакой платы. В каком–то смысле слова наша организация – его увлечение, его лаборатория, его бесконечный научный опыт. Из–за связи с нами ФБР начало по–тихому прощупывать его, что вполне естественно, но Мюррей – слишком хороший адвокат и слишком смышленый и своенравный молодой человек, чтобы мириться с такого рода глупостями, поэтому он как–то изловчился и в корне пресек всякие попытки установить наблюдение. Отец и дядька считали связь Мюррея с СБГН эдаким юношеским закидоном, пустячным грешком. Бывают прегрешения куда более неприятные и дорогостоящие, поэтому старшие родичи весьма снисходительно и великодушно воспринимают этот остаточный (и последний) студенческий синдром в характере своего отпрыска, ум которого являет собой новенький остро отточенный клинок, призванный защищать законность и правопорядок.

– Я принес бумаги по делу о налогах, Джин, – сообщил мне Мюррей. – Ну, ты помнишь, твоя тяжба с городскими властями. Тебе надо подписать одно–два заявления. Но, как я понял, у вас новые затруднения?

– Вообще–то нет, – ответил я. – Во всяком случае, закон тут бессилен.

– Расскажи ему, Джин, – заканючила Анджела. – Мюррей знает, как быть.

– Не хочу отнимать у него время, – возразил я, думая про себя, что мне не хочется обсуждать этот вопрос с Мюрреем именно потому, что он, возможно, и впрямь знает, как быть (если что и поломает когда–нибудь нашу дружбу, то лишь эти дурацкие уколы зависти, которые я время от времени чувствую, но я стараюсь держать себя в узде).

Мюррей взглянул на часы.

– У меня есть десять минут, – сообщил он. – А потом надо будет тащиться через весь город. Десяти минут вам хватит?

– Забудь, Мюррей, – сказал я. – Тут совсем другая история. Что я должен подписать?

– Я сама тебе все расскажу, Мюррей, – подала голос Анджела. – Кто–то ведь должен это сделать.

– Нет! – встрял я. – Ты все перепутаешь. Ступай лучше завари Мюррею чашку чаю. А я тем временем все ему расскажу.

– Вот и прекрасно, – решил Мюррей. Он уселся в плетеное кресло, поставил на пол свой чемоданчик, убрал трубку в карман пиджака, закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и велел:

– Рассказывай.

Я рассказал. Во всех подробностях, да еще с жестикуляцией. Когда я умолк и сложил руки, Мюррей отпил глоточек чаю, принесенного Анджелой, задумчиво уставился в пространство и, наконец, изрек:

– Тэк–с–с–с…

– Тэк–с–с–с? – переспросил я. – Что тэк–с–с–с?

– Мне кажется, – медленно и негромко ответил он, – что ты упустил из виду одно или два важных обстоятельства. Например, что тебе сказал Юстэли, когда ты заявил о своей возможной неявке на сегодняшнее сборище?

– Я спросил: «А если я не приду?», и он ответил: «Тогда я пойму, что вы приняли определенное решение». И что из этого?

– Больше он ничего не говорил?

– Я передал все слово в слово. Или почти дословно.

– Какое у него было лицо, когда он говорил тебе все это? Серьезное? Сердитое? Как он выглядел?

– Он улыбался, – ответил я, вспомнив средиземноморскую улыбку Юстэли, и тут до меня начало доходить, что имеет в виду Мюррей.

– Он улыбался, – повторил мой адвокат. – Что это была за улыбка, Джин? Веселая? Приветливая?

– Больше похоже на улыбочку Сидни Гринстрита, – ответил я.

Мюррей одарил меня ухмылкой а–ля Питер Лорр, как бы говоря: «Ага, понятно», и спросил:

– И что же, эта его улыбочка не навела тебя ни на какие мысли?

– Тогда – нет, – признался я. – Но сейчас я начинаю задумываться.

– О чем, Джин? – спросила Анджела. – О чем?

– Мюррей считает, что Юстэли, возможно, попытается меня убить, – ответил я ей.

– Убить Джина? – повторила Анджела. – Зачем?

– Если Джин не пойдет на сегодняшнее собрание, – пустился в объяснения Мюррей, – значит, для них он так и останется человеком со стороны, но… Но он располагает сведениями, предназначенными для очень узкого круга лиц. Если Юстэли и его шайка – и впрямь те, за кого мы их принимаем, они решат, что Джин – их враг, опасный враг, который что–то знает и может проболтаться.

– Но ведь проболтаться он может и сейчас, – возразила Анджела. – Разве они могут знать наверняка, что убьют Джина до того, как он проболтается?

– Вряд ли сегодня кто–нибудь поверит ему, – сказал Мюррей. – Скорее всего, власти начнут прислушиваться к словам Джина, только когда Юстэли и его кодло примутся устраивать погромы и бесчинства. Вот почему, с их точки зрения, разумнее всего сперва убрать Джина, а уж потом приступать к действиям.

– Простите, что вмешиваюсь, – сказал я, – но Джин находится здесь, в этой комнате. Вот он я. Не надо говорить обо мне так, будто меня здесь нет.

Анджела и Мюррей одарили меня снисходительными улыбками. Потом Анджела спросила Мюррея:

– Ну и что ему делать?

– Еще раз попытаться убедить ФБР в своей правоте, – он взглянул на часы и добавил: – Заскочу на обратном пути. Примерно в половине шестого.

Мюррей подхватил свой чемоданчик, сунул в рот трубку (кстати сказать, я ни разу не видел, чтобы она дымилась) и встал.

– Позвони в ФБР, – посоветовал он мне. – Пусти в ход все свое красноречие, Джин, тебе его не занимать.

– Знаю, знаю.

– Не выходи из себя, когда будешь разговаривать с ними.

– Я никогда не выхожу из себя, – похвастался я.

Мюррей опять снисходительно улыбнулся. Вот ведь гаденыш!

– Совершенно верно, – сказал он. – Как называлась организация, о которой говорил этот парень из ФБР? Вроде почти как твоя.

– Всемирный союз борьбы за гражданскую независимость.

– Точно. Я попробую навести справки, если удастся. Увидимся в половине шестого.

– Хорошо, – ответил я.

Уже в прихожей Мюррей повторил:

– Только непременно позвони в ФБР.

– Позвоню, позвоню.

– Прекрасно. Пока, Анджела.

– Пока, Мюррей.

Я закрыл дверь и снова отправился в другой конец гостиной, к телефону. Анджела спросила, намерен ли я позвонить в ФБР, и я, изо всех сил сдерживая себя, ответил, что да, намерен. Сняв трубку, я набрал одну цифру, дабы прервать длинный гудок, и произнес:

– Эй, вы там, в подвале, слышите меня?

Никто не откликнулся, да я на это и не очень надеялся. Во–первых, даже зная, что человек в подвале (назовем его В ) слышит каждое слово, произнесенное мною в трубку, я был вовсе не уверен в том, что оборудование позволяет ему самому вступать в разговор. Но даже если и позволяет (это уже во–вторых, в добавление к упомянутому мною «во–первых»), вряд ли он захочет подать голос, поскольку это приведет к проколу в столь горячо любимой ФБР системе безопасности.

Во всяком случае, я знал, что В там, и отсутствие отклика не обескуражило меня.

– Мне нужен сотрудник ФБР, – заявил я. – Хочу сообщить о террористическом заговоре. Пришлите ко мне вашего человека.

В по–прежнему не отвечал. Я подождал несколько секунд и повторил:

– Пришлите ко мне вашего сотрудника. Ну вот, – добавил я, положив трубку, – это должно подействовать.

– А они там не взбесятся оттого, что ты звонишь им таким образом? – спросила Анджела.

– Этот парень в подвале – единственный известный мне федик.

– Ну что ж, – Анджела улыбнулась, потирая руки. – Ладно, займемся станком…

– Потом, потом, – ответил я. – Забудь о нем, будто его и вовсе нет.

Дело в том, что больше всего я боюсь взбеситься и прибегнуть к непечатным выражениям при описании этого страшного треугольника: дерзостный печатный станок, Анджела и я. Анджела вечно возится под капотом своего «мерседеса», разбирает и собирает радиоприемники, и она – единственный человек на свете, способный заставить мой печатный станок прекратить дурачества и исправно исполнять свое предназначение. А ведь эта задачка кого хочешь сведет с ума!

Особенно сейчас, когда весь мир, похоже, сговорился, чтобы напакостить мне. Поэтому я сменил тему, спросив:

– Ну а как твои дела? Что еще придумал предок?

Но это не помогло.

– Потом поговорим, – заявила Анджела, стягивая свой желтый свитер. – Принеси мой рабочий халат.

Ну что за девушка. Под канареечным свитером был только бюстгальтер, красный, как китайский фонарик. Разве можно злиться на девушку, которая носит под свитером канареечного цвета бюстгальтер цвета китайского фонарика? Нет, такая девушка не может быть совсем уж никчемной.

Я беспомощно пожал плечами, сказал: «Как хочешь» – и пошел в прихожую, чтобы достать из шкафа ее рабочий халат.

Вообще–то халат этот вовсе не был рабочим. Он начинал свою карьеру как махровый купальный халат, разрисованный оранжевыми и розовыми цветами, столь присущими палитре Гогена, но теперь он был так заляпан чернилами всевозможных оттенков, что выглядел скорее как творение поп–арта, забракованное на всех выставках. Я принес Анджеле это провальное произведение, и она втиснулась в него, проделав ряд телодвижений, которые навели меня на дурацкие мыслишки.

– Послушай, – сказал я, – может, разложить диван–кровать?

– Потом, – ответила Анджела. – Где инструменты?

– Там же, где и станок. Но разве нельзя с этим подождать? Слушай, я разложу диван, а?

– Только после беседы с человеком из ФБР, – отрезала Анджела и решительно потопала в спальню.

– Выходи из спальни! – заорал я. – Я хочу заняться любовью!

– Потом, потом, потом, – холодно ответила Анджела, и я услышал бряцание инструментов.

Вот ведь чертова баба.

4

Он прибыл примерно через полчаса – молодой человек, не успевший еще стать настоящим агентом ФБР. Еще были заметны следы его прошлой жизни: кадык, привычка робко улыбаться прекрасным женщинам (Анджеле), голос, интонации которого время от времени менялись. Похоже, ко мне прислали конторскую крысу, и это немного оскорбило меня.

Но первое правило своей работы он усвоил: никогда не говори, как тебя зовут. Что ж, окрестим его Г.

Он вошел, дождавшись моего приглашения, и принялся неловко переминаться с ноги на ногу.

– Ну, вот… – проговорил он наконец и уставился на меня неподвижным взором.

Поначалу я не врубился, но потом до меня дошло, что Г нуждается в моей помощи. Он не мог открыто признать, что явился по моему вызову, поскольку вызов шел через В, существование которого Г по долгу службы тоже не мог признать. Поэтому он просто вошел в квартиру, робко улыбнулся Анджеле, посмотрел на меня, дернул кадыком и принялся ждать, когда я соблаговолю сломать лед.

Будь это А или Б, тертые калачи, я бы малость помариновал их, но этому зеленому бедолаге и без меня жилось несладко, поэтому я сказал:

– Вы очень кстати.

Г заметно полегчало. Он расслабился и спросил:

– Правда?

– Разумеется, правда, – подтвердил я, играя свою роль до конца. – По чистой случайности мне есть, что вам сообщить. Не так ли, Анджела?

– Совершенно верно, – серьезно ответила она и кивнула Г. На ней все еще был рабочий халат, из–под которого выглядывали черные обтягивающие брючки и черные сапожки. Волосы ее торчали во все стороны, а на левой щеке виднелся весьма изящный чернильный мазок. Даже в рабочем халате она выглядела очень соблазнительно. За Г говорить не берусь, но сам я в этот миг был готов поверить всему, что могла наболтать Анджела.

Г уже успел офедиться настолько, что завел записную книжку. Он достал ее, потом шариковую ручку и сказал:

– Итак?

– Сегодня пополудни, – начал я, – меня посетил некто Мортимер Юстэли. Во всяком случае, так он назвался. Он пришел сюда по ошибке, посчитав СБГН, организацию, которую я возглавляю, объединением террористической направленности, хотя мы, разумеется, не такие. Мы – миролюбы. Так или иначе, он сказал мне, что собирается…

– Мистер Рэксфорд, – перебил меня Г. Он бросил записывать еще на прошлой или позапрошлой фразе. Г с легкой грустью в голосе сказал: – Удивляюсь я вам, мистер Рэксфорд.

Я посмотрел на Анджелу. Ее личико выражало недоумение, необычное даже для нее. Повернувшись к Г, я переспросил:

– Удивляетесь мне? Что вы хотите этим сказать?

– Сотрудники говорили мне, что вы опять заведете речь о Юстэли, – пояснил он. – Но я ответил им: нет. Я сказал, что читал ваше дело, а три или четыре раза меня приставляли к вам для наблюдения, и я полагаю, что вы не из проказников. Не из тех, кто пишет на листке «Позор ФБР», рвет его на клочки и бросает в корзину для бумаг, зная, каких трудов нам стоит соединить эти клочки в целое. Это на вас не похоже, мистер Рэксфорд, вы никогда не были таким, вы всегда были джентльменом, серьезным и ответственным гражданином, и даже если вы пагубно влияли на других, то без злого умысла. Понимаете, что я имею в виду? Поэтому я наотрез отказался верить, что речь опять зайдет об этом Юстэли. Вот почему я пришел к вам, мистер Рэксфорд, и, поверьте, я вернусь в управление, краснея от стыда. Вы развеяли мои иллюзии, мистер Рэксфорд.

Я повернулся к Анджеле, безмолвно моля ее о помощи, и она сказала Г:

– Но это правда. Честное слово. Этот человек, Юстэли, террорист, и он замыслил что–то взорвать.

Г устремил на нее исполненный разочарования взгляд и ответил:

– Вам это сам Юстэли сказал, мисс? Вы говорили с ним? Он сообщил вам, что занимается террористической деятельностью и намерен устраивать взрывы?

– Ну, вы даете! – воскликнула Анджела. – Ясное дело, Джин мне рассказал.

– Вы имеете в виду присутствующего здесь мистера Рэксфорда?

– Ну да.

Г вздохнул.

– Некоторые люди, начиная шутить, не знают удержу, – сказал он.

– Это не шутка, – возразил я. – У меня есть причины полагать, что этот Юстэли замышляет убить меня. Я хочу, чтобы вы предотвратили это, помешали его шайкам. Я хочу, чтобы полиция взяла меня под охрану, вот чего я хочу.

– Убить вас, мистер Рэксфорд? – удивился Г. – Зачем?

– Затем, что я слишком много знаю.

– Вы не говорили об этом, когда с вами беседовали два других агента.

– Тогда я и сам ничего не понимал. Но потом задумался о своем разговоре с Юстэли, и мне кажется…

– Довольно, мистер Рэксфорд, прошу вас, – взмолился Г. Для сотрудника ФБР он был на удивление вежлив. – Не стоит продолжать в том же духе. Мы допросили господина Юстэли, и он рассказал нам, зачем приходил сюда.

– Вот как?

– Он торгует принадлежностями для печатных станков, мистер Рэксфорд. Он показал нам свою визитную карточку.

– Карточку, – повторил я и принялся озираться. – Сейчас и я покажу вам карточку.

– Он приходил сюда, – непреклонным тоном продолжал Г, – чтобы попытаться продать вам какое–то оборудование для вашего печатного станка. Судя по тому, что и вы, и присутствующая здесь молодая дама запачканы чернилами, у вас, осмелюсь предположить, есть печатный станок, не правда ли?

– Разумеется, есть, – ответил я. – Куда же я задевал эту карточку?

– Джин, – сказала Анджела, – может, это и впрямь шутка? Может, вы с Мюрреем просто навоображали себе?

Я уставился на нее.

– И ты туда же?

Г повернулся к Анджеле.

– Мюррей? Вы имеете в виду Мюррея Кессельберга?

– Совершенно верно, – ответила она. – Он совсем недавно был здесь. Это он предположил, что жизнь Джина в опасности.

– Вот как? – проговорил Г.

Ну, теперь все. Мне стало ясно, что никакой надежды больше нет. И тем не менее я предпринял еще одну попытку.

– Послушайте, – сказал я, – как только я отыщу эту карточку…

– Мистер Кессельберг, – сообщил Г Анджеле, – уже давно слывет большим шутником. Когда он учился на выпускном курсе городского колледжа…

– Вот уж двенадцать лет, как он бросил эти проделки! – пылко воскликнул я. – Неужели вы никогда ничего не забываете?

Г бесстрастно взглянул на меня.

– Нет, мистер Рэксфорд, – ответил он, – мы ничего не забываем. Настоятельно советую вам впредь воздержаться от такого рода поступков. У вас всегда были добрые отношения с ФБР, и не стоит их портить. Я говорю совершенно серьезно, мистер Рэксфорд. Считайте это дружеским предостережением.

– Джин, иногда ты и впрямь неудачно шутишь, – сказала Анджела.

– О, Господи! – закричал я, потрясая кулаками над головой.

– До свидания, мистер Рэксфорд, – произнес Г. Он подошел к двери, открыл ее, потом обернулся и печально взглянул на меня. – Никогда больше не поверю радикалу, – заключил он и был таков.

5

– Ну, что ж, – рассудительно произнес Мюррей. Он уселся в плетеное кресло, поставил свой чемоданчик на пол, сунул трубку в карман, сложил руки на груди, закинул ногу на ногу и добавил: – Это создает нам осложнения.

– Еще бы, конечно, создает, – согласился я. – Мне прекрасно известно, что это создает нам осложнения. Как устранить эти осложнения – вот что я хотел бы знать.

– Мюррей, а что, если ты поговоришь с ФБР? – предложила Анджела.

– Выкинь это из головы, – ответил я. – С их точки зрения все это – розыгрыш, в котором участвуем мы с Мюрреем. Ты слышала, что говорил этот парень, – я повернулся к Мюррею. – Ты все еще у них под колпаком из–за тех студенческих выходок с золотыми рыбками, белой краской и других проделок.

– Господи, – сказал Мюррей, – я уж лет сто как забыл обо всем этом.

– Наверное, у ФБР есть на тебя дело. Значит, если ты отправишься туда и заявишь, что это не шутки, они вряд ли тебе поверят.

– Ты прав, – согласился Мюррей. – Плохо дело.

– А что полиция? – спросила Анджела. – Я имею в виду обычную городскую полицию.

– Легавые меня знают, – ответил я. – Как только я войду в участок и заговорю, они тотчас позвонят в ФБР.

– Это произойдет, в какое бы ведомство ты ни отправился, – подтвердил Мюррей. – Городское, окружное или федеральное. Нет, похоже, сейчас нам никак не удастся заручиться поддержкой властей. Разумеется, в случае явного покушения на твою жизнь, если мы сможем доказать, что покушение имело место в действительности и было преднамеренным, кое–что, возможно, изменится.

– Покушение на мою жизнь? Покушение?! Ну и словечко ты подобрал. Десять террористических организаций объединились, чтобы убить меня, а ты говоришь «покушение»! По–моему, это будет чертовски удачное покушение!

– Мюррей, что ему делать? – спросила Анджела.

– Ну, во–первых, мы можем составить письмо с подробным изложением дела и просьбой о полицейской охране. Пошлем его в управление ФБР заказной почтой с уведомлением о вручении. Тогда, если на Джина совершат удачное или более–менее удачное покушение, у нас, возможно, появятся основания подать на правительство в суд за преступное бездействие. С другой стороны…

– Более–менее удачное? – переспросил я. – Что это значит – более–менее удачное покушение на чью–либо жизнь?

– Ну, если тебя ранят, – объяснил он. – Оставят без руки, ослепят или что–нибудь в этом роде. Легкого увечья, вероятно, будет недоста…

– Мюррей, – взмолился я, – ну забудь хоть на миг о том, что ты законник. Что мне делать – вот в чем вопрос.

– Что ж, давайте подумаем, – сказал он. – Какой у тебя выбор? Во–первых, ты можешь жить как жил, забыть про Юстэли и всякие там террористические организации и надеяться на лучшее. Во–вторых, ты…

– Что значит «надеяться на лучшее»? Авось не убьют, так?

– Совершенно верно. Во–вторых, ты…

– Мюррей, ты что, спятил?

– Нет, Джин, – ответил он. – Я всего лишь стараюсь в меру сил оценить положение. Первый выход тебе не нравится, так?

– Не нравится!

– Очень хорошо, – невозмутимо сказал Мюррей. – Второй путь. Сделай вид, будто живешь как жил и надеешься на лучшее, а сам будь начеку и не допусти покушения. Береженого Бог бережет. Если ты знаешь, чего ждать, у тебя больше шансов избежать…

– Мюррей, – проговорил я.

– Тебе не нравится и второй выход.

– Сделаться ходячей мишенью? Отправиться на улицу и ждать, пока в меня не выстрелят, чтобы потом доказать ФБР, что я не шутил?

– Тебе не нравится второй выход, – сказал Мюррей. – Прекрасно. Тогда вот тебе третий. Вечером можно пойти на митинг Юстэли, посмотреть, что там…

– Пойти на митинг?

– Джин, ради Бога, позволь мне договорить. Ты идешь туда, соглашаешься со всем, что они будут болтать, выясняешь, насколько возможно, что они замышляют, и возвращаешься.

Вероятно, новых сведений окажется достаточно, чтобы убедить ФБР в твоей правдивости. Далее: если ты…

– Мюррей, – сказал я, – так ты хочешь, чтобы я отправился в самую гущу этого… этого… этого…

– Джин, я говорю лишь…

– Этого кровавого цветника? И сидел там, как муха в паутине? Этого ты хочешь, Мюррей?

– Если тебе не нравится и третий выход, дело осложняется, – сказал он. – Потому что никакого четвертого выхода нет.

Я опешил. И просто стоял, вытаращив глаза на Мюррея, который, в свою очередь, сидел и таращился на меня. Я знаю Мюррея, доверяю ему и глубоко убежден в его блестящих способностях. Если Мюррей сказал, что четвертого выхода нет, я пусть и неохотно, но все же готов признать, что четвертого выхода нет. Но выходы с первого по третий включительно… О, Господи!

– Ты не мог бы повторить, Мюррей? – попросил я. – Еще раз. Перечисли все эти ходы и выходы.

Он принялся загибать пальцы.

– Первый: живи как жил, надеясь на лучшее. Второй: будь начеку, а после покушения на твою жизнь снова обратись в ФБР.Третий: иди вечером на митинг, а потом, возможно, добыв доказательства, обратись в ФБР.

– Значит, так, да?

Мюррей кивнул.

– Так, Джин.

Я сел на диван–кровать (который так и не разложил, хотя Анджела и пришла ко мне, но это так, к слову) и попытался пораскинуть мозгами. Анджела присела рядышком и уставилась на меня, очаровательно насупив брови, что свидетельствовало о тревожном волнении. Печатный станок она, разумеется, наладила и уже успела умыться и снова натянуть свой желтый свитер. Высокохудожественный чернильный мазок на щеке тоже исчез. И я, и она, и диван–кровать, по справедливости, должны были сейчас заниматься гораздо более важными и гораздо более человеческими делами, а не трястись из–за шайки чокнутых террористов.

Проведя минуту или две в совершенно бесполезных раздумьях, я сказал:

– Мюррей, первый и второй выходы, предложенные тобой, – это, по сути, хрен и редька. Выбрав любой из них, я должен буду просто жить прежней жизнью, пока какой–нибудь псих не пристрелит меня.

– Не совсем так, – возразил он. – Избрав выход номер два, ты примешь меры предосторожности. Прибегнешь к помощи других членов своего союза. И к помощи Анджелы. И моей, разумеется. Мы будем все время приглядывать за тобой и неусыпно охранять.

– ФБРи так все время приглядывает за мной, – сказал я.

– Оно, конечно, так, – согласился Мюррей. – Но ФБР следит за тобой, а мы будем следить за теми, кто окружает тебя, и ждать, пока кто–нибудь из них предпримет враждебные действия.

– Подумать только, – сказал я. – Толпа пацифистов, охраняющая меня от толпы террористов. Что–то не верится.

– Ну, – ответил Мюррей, – в конце концов, тебе решать, Джин.

– Сам знаю. Послушай, давай рассмотрим выход номер три. По–моему, он гибелен.

– Почему? – Мюррей поднял с пола чемоданчик, переменил позу, положил его на колени и открыл. – Я навел справки о Всемирном союзе борьбы за гражданскую независимость. Весьма любопытное объединение. Они были сторонниками единого мира и выступали против всяких границ и любых ограничений свободы передвижения. Самовыражались они, взрывая пограничные таможни, в основном наши и канадские. Их шайка разгромила здание таможни, которое стояло возле какой–то второстепенной дороги на границе между Францией и Германией. Это было лет семь назад. За ними гналась немецкая полиция, тогда бандиты укрылись на какой–то ферме, убили фермера и всю его семью и отстреливались до тех пор, пока не полегли все до единого. Весьма задиристые ребята. Нападение на немецкую таможню, похоже, единственная их буйная выходка за пределами Североамериканского континента.

– Восхитительно, – сказал я. – И ты хочешь, чтобы я участвовал в митинге этой шайки, да?

– Дело в том, что ВСБГН больше не существует.

– Не существует? То есть они прекратили деятельность?

– Вот именно. Кажется, одна из их бомб взорвалась раньше времени, прямо у них в штаб–квартире, когда там шло собрание. И все взлетели на воздух.

– Бомбы… – пробормотал я.

– Теперь, – продолжал Мюррей, просматривая принесенные бумаги, – дело обстоит так. Список, опубликованный генеральной прокуратурой четыре или пять лет назад… ага, вот он! Этот список был напечатан с ошибкой. В наборе слово «всемирный» просто выпало из названия организации. Надо полагать, именно поэтому твой приятель Юстэли вообразил, что ты – один из тех самых террористов, которых он так жаждет видеть. Вполне возможно, что эта типографская ошибка позволит тебе вчинить иск, особенно если ты получишь какое–нибудь ранение…

– Замолчи, Мюррей.

Он поднял глаза.

– Что? А? Ну ладно, ладно, замолчу. Ты прав. Извини. Так, вернемся к обсуждаемому вопросу.

– Джин, – сказала Анджела, – я думаю, тебе надо пойти на этот митинг, вот что я думаю.

– Почему? – спросил я.

– Потому, что тогда они не станут на тебя покушаться, а ты сможешь раздобыть улики и заставить ФБР прислушаться к тебе.

– Мюррей, что ты об этом думаешь? – спросил я.

– Джин, тебе решать.

– Черт, да знаю я! Но что ты об этом думаешь?

– Что я думаю? Я думаю, что Анджела права. Я думаю, ты можешь сходить на митинг, ничего не опасаясь, и разузнать что–нибудь о замыслах Юстэли. Они ничего не заподозрят и не захотят разделаться с тобой. Я не говорю, что ты непременно соберешь весомые доказательства, которые можно представить в ФБР, но по крайней мере удержишь Юстэли и остальных от поползновений на твою жизнь.

– Ну, не знаю, – пробормотал я. – Это вроде бы лучше, чем первые два выхода, но все равно не знаю… А что, если я попросту провалюсь? Что, если не сумею подделаться под террориста?

– Судя по всему, сегодня днем Юстэли не сомневался в твоей кровожадности, – подчеркнул Мюррей. – Кроме того, там будет не меньше десяти человек, и никто не станет специально следить за тобой.

– Да, но отправиться туда в одиночку…

– Я пойду с тобой, Джин, – заявила Анджела так, будто приняла решение уже несколько часов назад.

Я посмотрел на нее.

– Что?

– Я пойду с тобой. Я хочу посмотреть на этих людей. Кроме того, вдвоем мы будем чувствовать себя более уверенно, правда, Мюррей?

– Ну… – с сомнением промычал Мюррей.

– Ты не пойдешь, – заявил я.

– Еще как пойду. Я умею стенографировать. Тебе и невдомек, да? Этим–то я и займусь. Буду стенографировать все, что они скажут.

– Определенно нет, – отрезал я. – Пойду один. К тому же приглашали только меня. Как я проведу тебя туда?

– Как свою секретаршу, – сказал Мюррей. – На самом–то деле это неплохая мысль. Если Анджела сумеет сделать стенограмму собрания…

– Мюррей, – ответил я, – ты готов пойти на это? Ты хочешь, чтобы Анджелу убили?

– Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы вообще кого–нибудь убили. Но если вы будете вести себя достаточно осмотрительно, никто из вас не подвергнется сегодня никакой опасности.

– Мюррей, тебе придется…

– Ой, мамочки! – вскричала Анджела, вскакивая на ноги. – Который час?

Мюррей взглянул на часы.

– Почти половина седьмого.

Анджела сняла с запястья свои маленькие часики и встряхнула их.

– Проклятье, сломались.

– Не ходят?

– Ходить–то ходят, только они должны еще и звонить. Как будильник, знаете? Всякий раз, когда они звонят, мне следует принимать пилюли. Надо было сделать это еще в шесть часов, – она торопливо пошла в кухню, бросив через плечо: – Сейчас вернусь.

Мюррей взглянул на меня.

– Будильник на запястье?

– Подарок отца, – объяснил я. – Эдакие часики–напоминатель. Они звонят, как колокольчик.

– Когда приходит пора глотать пилюли? Она что, больна?

– Нет. Питательные, противозачаточные и для настроения.

– Вот как? Все вместе? Ну что ж, если она еще не слегла, значит, скоро сляжет.