Текст книги "Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Ничего подобного, – заспорил я. – Анджела здорова как ломовая лошадь, а выглядит и того лучше. Хотя и не так умна.

– Ты недооцениваешь эту девушку, Джин, – сказал он, и тут эта девушка вернулась в комнату.

– Итак, все решено? – спросила она. – И сегодня мы с тобой идем на собрание, правильно?

– Мюррей, ты и впрямь думаешь, что вести туда Анджелу не опасно?

– Разумеется, – ответил он.

– В таком случае, – сказал я, – вероятно, и мне тоже ничто не угрожает, – я кивнул Анджеле. – Ладно, пойдем вместе.

– Чудненько, – ответила она. – Мне не терпится поупражняться в стенографии.

– Идемте, угощу вас обедом, – пригласил Мюррей.

– Как обычно, от пуза? – спросил я.

– Твоя беда в том, что ты вечно поешь за упокой, – ответил он.

– Нет, – поправила его Анджела, – просто он слишком миролюбив.

– Это одно и то же, – сказал Мюррей. – Пацифист всегда убежден в том, что, ввязавшись в драку, непременно получит на орехи.

– Эх, Мюррей, – сказал я, – больше всего мне нравится в тебе то, что ты такой противный.

Мюррей весело рассмеялся, закрыл свой чемоданчик и встал.

– Пошли, – сказал он. – Перекусим в «Лачоу».

– Подожди минутку, – попросил я, потом взял карандаш и лист бумаги, написал на нем «Позор ФБР», разорвал на маленькие клочки и бросил их в корзину.

– Ну вот, – сказал я, – теперь я готов идти.

6

Я изогнулся на сиденье, посмотрел назад и сказал:

– О, Господи!

– В чем дело, Джин? – спросила Анджела, крутившая баранку своего желтого «мерседеса» с откидным верхом.

– Притормози у тротуара. Они нас потеряли.

Анджела покосилась на зеркало заднего обзора.

– Как это их угораздило?

– Не знаю, – ответил я. – Притормози, может, они опять нас найдут.

До полуночи оставалось четверть часа, мы ехали на север по Бродвею, направляясь на собрание, куда нас пригласил Юстэли; Мюррея мы высадили возле его жилища на углу Третьей авеню и Девятнадцатой улицы. Двое фэбээровцев (Д и Е ) следили за нами от моей квартиры до ресторана, где их сменили двое других (Ж и 3 ), которые с тех пор и тащились за нами в синем «шевроле». Но сейчас они куда–то исчезли.

Анджела остановила машину возле пожарного крана, и какое–то время мы сидели, вглядываясь в поток транспорта. Был апрель, дул порывистый ветер, лил дождь. Из–за холода мы подняли матерчатый верх «мерседеса». Сейчас мы стояли между 68–й и 69–й улицами, а мимо непрерывной вереницей шли на север такси и иные легковушки. Но синего «шевроле» среди них не было.

С надеждой глядя через плечо, Анджела сказала:

– Может, они завязли в пробке на площади Колумба?

– Придурки, – буркнул я.

– Да нет, застрять на площади Колумба – плевое дело, – возразила она. – Я вечно там кукую.

Я взглянул на нее и решил не спорить. Вместо этого я сказал:

– Черт, но ведь они вроде профессионалы. Считается, что они способны выслеживать людей даже на площади Колумба.

Анджела выглянула из окна, показала пальцем и спросила:

– Это не они?

– Нет, это «понтиак».

– Правда? – Анджела проводила машину глазами. – А они на чем ехали?

– На «шевроле».

– Не понимаю, какая между ними разница, – призналась она.

– Никакой.

Анджела взглянула на меня, дабы убедиться, что я не шучу, и спросила:

– Как же тогда ты их различаешь?

– По узору на капоте. У всех машин компании «Дженерал моторс» разные узоры, чтобы продавцам было легче назначать цену. – Я посмотрел на часы, встроенные в приборный щиток. Они шли и показывали без семи двенадцать. – Мы опаздываем.

Анджела взглянула на свои наручные часики, пребывавшие в более–менее рабочем состоянии, и сказала:

– Пожалуй, не стоит больше ждать.

– Мне бы хотелось, чтобы нас пасли несколько агентов ФБР, пока мы будем на собрании, – объяснил я. – Так, на всякий случай.

– Ладно, больше ждать нельзя, Джин, – решила Анджела. – Может, в полночь там запрут двери, или еще что–нибудь, а самое главное для нас – попасть туда.

Я пожал плечами, бросил последний взгляд на юг вдоль Бродвея и ответил:

– А, черт с ними. Ладно, поехали.

– Хорошо, – сказала она и снова втиснула «мерседес» в поток машин.

(Не судите строго за очень–очень лирическое отступление. Я уже говорил, какие чувства охватывают меня при виде нарядов Анджелы, но когда я вижу ее в автомобиле, чувства эти делаются вдвое, если не втрое острее. Когда эта лощеная красотка сидит на водительском кресле прекрасной машины, нажимая длинными стройными ножками на педали, обхватив длинными тонкими пальчиками руль и вскинув точеную белокурую головку, во мне просыпается сатир с раздвоенными копытами и прочими причиндалами. Ну а то, что она – превосходный водитель – разве что слишком осторожничает и теряется в пиковых положениях, – и вовсе сводит меня с ума. Даже будь у Анджелы завязаны глаза, я все равно поехал бы с ней куда угодно.)

Как бы там ни было, но пока мы проехали двадцать кварталов, я, к счастью, отвлекся от своих напастей, а когда Анджела ловко втиснула «мерседес» на свободный пятачок за углом Бродвея и 88–й улицы, я привлек ее к себе и, не отдавая отчета в своих действиях, крепко поцеловал. Но мгновение спустя Анджела совершенно обескуражила меня. Она заморгала, смутилась и спросила:

– Ну зачем это?

– О, черт побери! – воскликнул я и выбрался из машины. Мы обогнули угол и оказались на Бродвее. Я по привычке облачился в костюм – я всегда надевал его, идя на собрание, – а поверх костюма натянул свой старый потрепанный черный дождевик с дырявыми карманами. Головного убора у меня не было, и волосы уже намокли.

По настоянию Анджелы мы заехали к ней домой. Пока она бегала переодеваться, я ждал в машине (при виде меня и даже при упоминании моего имени отец Анджелы хватался за сердце). Теперь она, разумеется, выглядела так, что мне хотелось тотчас же затащить ее в какое–нибудь теплое, сухое, милое уединенное местечко, чтобы содрать с нее одежду в приемлемых жилищных условиях. Брючки на сей раз были белые, а сапожки – красные. На Анджеле было что–то вроде куртки автомобилиста, темно–зеленое, с отороченным мехом капюшоном. Она шла рядом со мной, натянув капюшон на голову, засунув руки в высокие карманы куртки, и ноги ее при каждом шаге сверкали белыми и красными вспышками. Короче говоря, разумнее всего сейчас было бы заняться поисками какого–нибудь сеновала.

Но вместо этого мы обогнули угол и подошли к клубу «Парни с приветом».

На углу разместилось кафе, где подавали еврейские лакомства, а рядом с ним – винная лавка. Два эти заведения стискивали с боков дверь с окошками, на которых вязью было выведено: «Парни с приветом». Мы с Анджелой вошли в эту дверь и увидели прямо перед собой длинную крутую лестницу, которая вела сквозь полумрак на тускло освещенную площадку. Мы поднялись. Я насчитал двадцать семь ступенек.

Наверху была коричневая металлическая дверь, а на ней – две бумажки, приклеенные липкой лентой. На одной было начертано: «Светский клуб Южной стороны «После дождичка в четверг“. Допускаются только члены клуба», а на второй: «Стучите».

Анджела взглянула на бумажки и сказала:

– Джин, но ведь сегодня четверг. И дождь.

– Знаю.

– Ты уверен, что нам сюда? Тут написано: «Светский клуб Южной стороны».

– А что тут, по–твоему, должно быть написано: «Клуб террористов Южной стороны»? Тут даже не Южная сторона, тут Вест–Сайд.

Анджела посмотрела на меня, и ее глаза тускло блеснули в свете пятнадцативаттной лампочки, висевшей над нашими головами.

– Джин, – прошептала она, – кажется, мне страшно.

– Что ж, вовремя спохватилась, – буркнул я и постучал в дверь.

Нам тотчас открыл Несносный Снежный Человек в темносинем костюме. Росту в нем было, наверное, шесть футов и восемь дюймов, а физиономия напоминала связку бананов.

– Хм? – спросил он голосом, похожим на рокот камнепада в шахте.

– Эй, вы там, – сказал я. – Мы пришли на собрание.

Он стоял, незыблемый и безмолвный, и только медленно моргал тяжелыми веками. Его челюсть слегка отвисла. Он стоял и загораживал дверной проем. Ни дать ни взять валун, какими затыкали лазы в пещеры.

Анджела высунулась из–за моего локтя и шепнула стражу ворот:

– Собрание, понятно? Мистер Юстэли.

Он поднял тяжелую десницу, тоже похожую на связку бананов, и помахал ею со словами:

– Не… Неверно.

После чего захлопнул дверь. Анджела посмотрела на меня.

– Джин, а может, это розыгрыш? После всех наших треволнений, и вдруг – розыгрыш?

– Ой, Господи, – воскликнул я и снова постучал в дверь; когда она открылась, я сказал чудовищу: – Меня зовут Рэксфорд, я из СБГН. Ступай и спроси Юстэли, он подтвердит, что я свой.

– Не… – повторил он и опять закрыл дверь.

Анджела сказала:

– Джин, если это ваша с Мюрреем выдумка, я никогда…

– Проклятье! – заорал я. – Пароль! Я забыл про этот дурацкий пароль!

И я постучался в третий раз.

Чудовище открыло и приняло весьма грозный вид. Показав мне одну из своих лап, оно сказало:

– Поди прочь.

– Зеленые рукава, – ответил я. – Верно? Зеленые рукава.

Казалось, я нажал какую–то кнопку на приборном щитке чудовища. Лапа повисла как плеть, чудовище неуклюже отступило на несколько шагов и пригласило нас войти жестом, похожим на движение ковша паровой землечерпалки.

Мы очутились в крошечной каморке без окон и какой–либо мебели. Толстые бурые портьеры справа от нас, очевидно, скрывали еще одну дверь, а слева была распахнутая настежь дверца, ведущая в тесный гардероб.

Чудовище закрыло за нами входную дверь и зарокотало:

– Оружие вон туда, на стол.

«Вон туда» означало гардеробную. Я заглянул в нее и увидел стол, заваленный орудиями насилия и дебоша: пистолетами, ножами, кастетами, дубинками, кусками труб, полосками сыромятной кожи, катушками проволоки, бутылками с какими–то мутными жидкостями. Бутылки стояли батареей, каждая была любовно снабжена картонкой с номером.

Я сделал глотательное движение, дабы голос не подвел меня, и сказал:

– Я безоружен. Мы не принесли никакого оружия.

Чудовище приблизилось вплотную.

– Обыск, – объявило оно и принялось охлопывать меня лапищами: бум, бум, бум. Оно и удивилось, и опечалилось, не найдя при мне ничего более смертоносного, чем пилочка для ногтей. Чудовище призадумалось, не изъять ли ее (просто на память), потом пожало плечищами и вернуло пилочку.

Когда оно повернулось к Анджеле, я сказал:

– Погоди–ка.

– Обыск, – ответило чудовище голосом, похожим на отдаленные раскаты грома.

Судя по его физиономии и голосу, чудовище не рассчитывало получить массу удовольствия, лапая Анджелу, но тем не менее я знал, что нельзя позволить ему произвести обыск. Если я буду стоять истуканом и смотреть, как он охлопывает Анджелу – бум, бум, бум, – между нами все будет кончено, уж это точно. Кто же тогда наладит мне печатный станок? Кто заплатит за квартиру? (Я уж не говорю о красных бюстгальтерах.) Поэтому я сказал:

– Погоди. Секундочку. Анджела, сними куртку.

Анджела так и сделала. Она стояла с курткой в руках, в темно–синем свитере и белых брючках, а я тем временем вдалбливал чудовищу:

– У нее нет никакого оружия. Ну где она может его спрятать?

Потом я повернулся к Анджеле.

– Дай ему куртку, пусть проверит карманы.

– Пожалуйста, – ответила Анджела. Ее щеки немного побледнели. Она передала куртку чудовищу, и оно неуклюже запустило лапу сперва в один карман, потом в другой, будто слон, ищущий земляной орех. Чудовище нашло шариковую ручку и стенографический блокнот, но эти принадлежности, похоже, не произвели на него никакого впечатления.

Не обнаружив никакого оружия, чудовище посмотрело на Анджелу, подумало несколько секунд и сказало:

– Ладно.

После чего возвратило ей куртку, указало лапой на бурые портьеры и добавило:

– Проходите.

Мы переглянулись. Анджела крепко сжала мне руку. Я набрал в грудь воздуху, затаил дыхание, сделал шаг вперед, отбросил бурую портьеру, и мы вошли в зал.

7

Нашим взорам открылась длинная, как кишка, комната, старая и ветхая, но залитая ярким сиянием ламп дневного света, повешенных тут, должно быть, совсем недавно. В комнате стояли ряды стульев, как в кинотеатре, а перед ними, в дальнем конце, было возвышение для ораторов. На этом помосте стоял древний деревянный письменный стол, а за ним – еще один ряд стульев вдоль стены. Справа от возвышения торчал шест с поникшим американским флагом, а слева, для симметрии, висело еще какое–то желто–коричневое полотнище. Стены украшали ряды пыльных фотографий в рамках и под стеклом. На них были запечатлены группы людей в пестрой одежде военного образца, похожей на униформу каких–нибудь сухопутных мореплавателей.

Хотя сидячих мест в комнате хватило бы человек на сто, тут едва набралось с дюжину гостей обоего пола, и все они сбились в кучку вокруг возвышения. Держась за руки, мы с Анджелой прошагали по центральному проходу. Чем ближе мы подбирались к этой горстке людей, тем печальнее казался нам их облик. Каждый из них был окутан каким–то голубым искристым ореолом безумия, как будто мы по ошибке попали на сборище сумасшедших ученых, посвященное началу нового геофизического года. В каком–то смысле так оно и было.

При нашем приближении от группы отделился Мортимер Юстэли, сияя самой средиземноморской из всех своих улыбок. Он протянул мне холеную руку и воскликнул:

– Рэксфорд, Рэксфорд! Как я рад, что вы смогли выбраться. А эта очаровательная дама?

Если бы зачатие осуществлялось посредством взглядов, Анджеле сейчас совсем не помешала бы пилюля (хотя и вряд ли помогло бы).

– Мой секретарь, – ответил я. – Мисс Анджела Тен…

Ой! Мысленно выругав себя, я довольно убедительно закашлялся и сказал:

– Прошу прощения. Там такой дождь. Мисс Анджела Тенн.

И добавил, обращаясь к Анджеле:

– Это мистер Юстэли.

– Мисс Тенн, – промурлыкал он и пожал ей руку так, что я, будь моя воля, арестовал бы его за это.

Улыбка Анджелы показалась мне несколько вымученной, а голос на удивление слабым.

– Как поживаете? – осведомилась она и выдернула руку из его клешни.

Юстэли с видимой неохотой снова повернулся ко мне.

– Ждем еще одного–двух человек, – сообщил он. – А потом сразу займемся делом.

– Хорошо, – ответил я.

Тут к нам подошла маленькая тощая негритянка зловещего вида, в черном платье, черной шляпке, украшенной фальшивыми бриллиантами и длинным черным пером. Она ухватила Юстэли за рукав и заявила:

– Юстэли, вы не сказали мне, что здесь будут жиды.

Голос ее напоминал скрип тормозящего поезда подземки, а выглядела негритянка как злобная родственница какого–нибудь пациента из клиники доктора Сеуса.

Юстэли улыбнулся ей как продавец энциклопедий и сказал:

– О, мы это обсудим в ходе заседания, мисс Баба. А вот вам приятные собеседники, мистер Юджин Рэксфорд и мисс Анджела Тенн из Союза борьбы за гражданскую независимость. – Повернувшись к нам, он добавил: – Позвольте представить вам миссис Элли Баба из Всеарабского общества мировой свободы. Очаровательная дама.

И, вновь обратившись к очаровательной даме, заключил:

– Оставляю вас в надежных руках.

С этими словами он, будто капелька ртути, выскользнул из наших объятий и оставил нас втроем.

Миссис Баба подозрительно оглядела нас. Наверное, искала признаки принадлежности к семитским народам. Потом она спросила:

– Что у вас за группировка?

– Прошу прощения? Что вы сказали?

– Какой у вас бзик? – пояснила она. – За что вы боретесь?

– Ах! Мы против границ, – ответил я. – За полную свободу передвижения, – и повернулся к Анджеле. – Или, может, за неограниченную? Как это называется?

– Вонючие идеалисты, – с горечью произнесла миссис Баба. – Все беды от вас и вам подобных. Это вы отвлекаете людей от истинно высоких задач!

– О, – сказал я. – Вот как?

– Прекрасная речь, нечего сказать, – заявила она. – А теперь возьмите нас, ВОМС. Мы – объединение людей дела, у нас есть программа. Мы способны предложить решение.

– О, вот как? – повторил я, а потом добавил: – И что же это за решение?

– Мы хотим, – свирепо возвестила Баба, – чтобы Насер и арабы вышвырнули жидов из Израиля и передали эти земли так называемым американским неграм. Уж такую–то малость они могут для нас сделать! – И она с жаром пробормотала: – Вонючие работорговцы!

– Евреи? – удивился я, невольно почувствовав любопытство.

– Нет, не евреи! – рявкнула Баба. – Арабы. Это они заправляли работорговлей. Или вы ни черта не знаете?

– Знаю, но очень мало, – признался я.

– Идеалисты! – воскликнула она и поджала губы. Послышалось настырное «бац! бац! бац!», и сквозь общий гомон прорвался голос Юстэли:

– Соратники! Пожалуйста, займите свои места. Давайте начнем.

Миссис Баба развернулась на каблуках и потопала прочь, даже не попрощавшись. Я взглянул на Анджелу, которая во все глаза смотрела на меня, и мы прижались друг к дружке в поисках толики тепла и хоть какого–то здравомыслия.

Безумцы–ученые вокруг нас рассаживались по своим местам, главным образом в первом и во втором рядах. По взаимному согласию мы с Анджелой сели в четвертом ряду, поближе к проходу.

Когда все устроились, Юстэли стал перед возвышением и хитровато улыбнулся, будто профессор, задумавший без предупреждения учинить своим ученикам контрольную работу.

– Добрый вечер, дамы и господа! – воскликнул он. – Добро пожаловать на учредительное собрание Лиги новых начинаний!

Он умолк, одарил нас сияющей улыбкой и продолжал:

– Надеюсь, вы одобрите предложенное мною название. Новые начинания – вот истинная цель каждого из нас, не правда ли? Новые начинания, которые мы сможем предпринять лишь после того, как покончим со старыми порядками.

И в выражении его лица, и в голосе сквозила некая угроза, когда он произносил эти слова. Затем Юстэли так же зловеще добавил:,

– Полагаю, все присутствующие в этом зале убеждены, что уничтожение старого порядка – самая животрепещущая задача современности.

Послышался одобрительный гомон, как в зоопарке во время кормежки. Улыбающийся Юстэли возвышался над нами и, когда урчание стихло, похоже, не испытал ни малейшего страха. Видать, знал, что его не съедят.

– А теперь, наверное, пришло время познакомиться, – предложил он, беря со стола лист бумаги. – Я буду выкликать имена, а вы, пожалуйста, вставайте и кратко рассказывайте нам о возглавляемых вами группах, – и добавил, буквально источая своей улыбкой доброту: – Никаких речей, пожалуйста, мы несколько ограничены во времени. Одно–два коротких предложения, и все. Так, позвольте–ка… – он заглянул в свой список. – Начнем с мистера и миссис Фред Уэлп, представляющих сепаратистское движение квартиросъемщиков!

В первом ряду сидели довольно миловидные мужчина и женщина средних лет, склонные к полноте. Они поднялись и повернулись к нам лицом. Если вы когда–нибудь смотрели дневные телепередачи, то наверняка видели мистера и миссис Фред Уэлп. Девушка несет по проходу микрофон, а публика в студии хихикает, видя себя на экранах мониторов. Миссис и мистер Фред Уэлп обычно сидят возле прохода, слева, в средних рядах. Зная, что они никогда не скажут того, чего от них не ждут, ведущий останавливается и спрашивает: «Давно ли вы женаты, друзья?» – «Восемнадцать лет», – отвечает миссис Уэлп, улыбаясь и заливаясь румянцем. Мистер Уэлп тоже улыбается, и вид у него очень гордый.

И что эта супружеская чета делает на учредительном собрании террористов? После чудовища у дверей и арсенала в гардеробе я ожидал увидеть по меньшей мере сборище борисов карловых, а не двух подписчиков «Субботних вечерних известий». (Поскольку всем нам от рождения присущ параноидальный синдром, я вдруг начал подозревать, что это и впрямь розыгрыш, и участь всеобщего посмешища уготована именно мне. Я настороженно огляделся, думая, что кто–нибудь уже хихикает, прикрыв рот рукой, но потом, по зрелом размышлении, длившемся чуть больше десятой доли секунды, решил, что вряд ли Анджела, Мюррей, ФБР и еще десятка полтора незнакомых людей стали бы предпринимать такие усилия только ради того, чтобы поржать надо мной. Нет, должно быть, эти мистер и миссис Уэлп – все–таки настоящие террористы.)

Так оно и было.

– Меня зовут Фред Уэлп, – сообщил нам Фред Уэлп пронзительным писклявым голоском. – А это вот моя миссис. Значит, так, мы в нашем СДК полагаем, что все беды мира идут от больших стран, вроде США и России. Когда все страны были маленькими, дела обстояли куда лучше: никто не мнил себя надсмотрщиком над всем остальным миром. Вот мы и хотим, чтобы все американские штаты и российские области отделились друг от друга и стали независимыми государствами, как в Европе или Африке. Первым шагом должно стать отделение Нью–Йорка и Лонг–Айленда от США и образование нашего собственного государства под названием Рузвельтляндия. Эти чинуши из Олбани слишком долго обирали Нью–Йорк, давно пора положить этому конец.

Миссис Уэлп добавила (голос ее навел меня на мысль о ежевичном пироге, выставленном на подоконник в июльский зной):

– Мы окажем всем присутствующим любую посильную помощь, но вы тоже должны нам пособить. Помогите взорвать дворец губернатора в Олбани, а потом, может, и здание ООН, хотя мы еще точно не знаем…

– Чтобы всем стало известно о целях нашей борьбы, – объяснил мистер Уэлп. – Мы совершенно уверены, что общественное мнение будет на нашей стороне, но эти проклятые газеты…

– Благодарю вас, мистер Уэлп, – сказал Юстэли, ловко вклиниваясь в зарождающийся пылкий монолог Фреда Уэлпа. – И вас, миссис Уэлп. А теперь познакомьтесь с миссис Сельмой Бодкин из Мирного движения матерей–язычниц, или МДМЯ. Миссис Бодкин!

Миссис Сельма Бодкин поднялась, и Уэлпы неохотно сели.

Миссис Бодкин тоже была бы весьма к месту в рядах публики, приглашенной в студию на дневную передачу. Вот только ни один ведущий не стал бы останавливаться возле нее и задавать вопросы. Нет, он бы прошел мимо, с первого взгляда поняв, что она вдова, да еще и стерва. Грузная матрона, запакованная в черное платье, с лакированной черной сумочкой на руке и перманентной завивкой, сделанной с великим тщанием, но в домашних условиях, отчего голова выглядела несколько растрепанной.

Она не стала тратить время на вступительное слово и сразу же заявила хриплым голосом:

– Современная Америка страдает от происков врагов, как внешних, так и внутренних, причем большинство этих внутренних врагов действует по наущению коммунистов. Не думайте, это коммунисты стоят за всеми попытками превратить нас, родовитых чистокровных американцев, в безродных дворняг. Коммунисты понимают, что единственный способ взять над нами верх в борьбе за мировое господство – это подточить наши силы через браки с представителями разных низших рас: католиками, евреями, неграми.

Но тут ее речь потонула в поднявшейся волне криков и междометий. Кажется, слова миссис Бодкин обидели остальных присутствующих. На фоне воплей еще можно было разобрать возгласы оратора. Миссис Бодкин гремела: «Американские юноши и девушки на задних сиденьях автомобилей в обществе…» – и так далее в том же духе.

Анджела прильнула ко мне и прошептала:

– Они бешеные, Джин. Они все спятили.

– Знаю, – шепотом ответил я.

– Католики – не раса! – прошептала Анджела.

Я взглянул на нее и ничего не сказал.

Впереди Юстэли опять чем–то грохотал. Все вскочили на ноги, и я не видел, был ли у него настоящий председательский молоток. Он кричал, призывая к порядку, и мало–помалу добился своего. Наконец в зале воцарилась тишина, которая, казалось, звенит, будто камертон. Почти все присутствующие злобно зыркали друг на дружку.

Юстэли с едва заметным раздражением сказал:

– Дамы и господа, прошу вас. Как я говорил каждому из вас при первой встрече, все вы придерживаетесь противоположных точек зрения, и разброс мнений в вашей среде очень широк. Но мы ничего не добьемся, если начнем привносить в идеологические споры наши личные чувства. Давайте просто примем к сведению то обстоятельство, что, даже имея много общего с точки зрения способов действий, во всех других отношениях мы совершенно разные. И ради пользы общего дела нам следует хотя бы соблюдать перемирие, пока все мы объединены в Лиге новых начинаний.

Эта елейная речь помогла разрядить напряженность и дала спорщикам возможность перевести дух. Когда Юстэли умолк и огляделся, желая выяснить, откуда ждать новых неприятностей, в зале повисла тишина – ничем не нарушаемая и даже не враждебная. Юстэли улыбнулся, обдав нас волной своего радушия, и сказал:

– Превосходно. Я знал, что могу рассчитывать на ваше благоразумие и сдержанность. – Он заглянул в список и добавил: – А теперь – господин Эли Злотт из Миссии спасения истинных сионистов, МСИС. Мистер Злотт!

Сначала у меня возникло впечатление, что никто не встал, но потом я увидел чью–то голову, плывущую вдоль возвышения, и понял, что рост мистера Эли Злотта, должно быть, не превышает пяти футов. Его голову венчала копна растрепанных жестких седых волос. Вот и все, что я мог сказать о том, как он выглядел.

Зато речь его была совершенно несообразна облику. Этот хмырь гремел как исполин. Его раскатистый глас скрежетал, грохотал и противно резал слух, как будто исходил не из глотки, а из поломанного уличного громкоговорителя.

– Шесть миллионов погибших! – вещал этот голос – Вот за что мы можем сказать «спасибо» гоям! А что они предпринимают? Выдали нам несколько жалких эйхманов и думают, что мы всем довольны? Нет! Полное уничтожение германской расы – вот ответ, единственный ответ, окончательное решение! В Нью–Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, есть германские посольства. Здесь, в самом сердце демократии, в сердце величайшей нации всех времен! Что же нам, плюхаться каждый вечер на колени и благодарить за это Бога? Нет! Тысячу раз нет! Взорвать их! Сжечь дотла вместе со всеми мужчинами, женщинами и детьми! Обезопасить демократию во всем мире! Неужто…

– Благодарю, благодарю, благодарю вас, мистер Злотт, – сказал Юстэли, обращаясь к копне волос, и попытался опять взять слово.

Но Злотт еще не иссяк.

– А теперь что касается этой миссис Бодкин, этой…

Вжик! Миссис Бодкин опять вскочила и принялась с воплями потрясать кулаком. Злотт дал ей достойный отпор, но тут в бой на стороне миссис Бодкин вступила миссис Элли Баба, и возник союз против мистера Злотта. Однако это объединение не устраивало миссис Бодкин, и она сделала миссис Баба одно или два предложения, мгновенно взбесивших ее.

Все уже были на ногах, и каждая фраза, каждое ругательство и оскорбление молниеносно меняли соотношение сил между воюющими сторонами. Ряды бойцов то редели, то уплотнялись, союзы возникали и рассыпались быстрее, чем теннисный мяч перелетает через сетку.

Юстэли стоял над боем. Он болезненно морщился и умиротворяюще простирал руки, а губы его шевелились. Видимо, он опять пытался воздействовать на толпу льстивой речью, дабы добиться повиновения.

Я посмотрел на Анджелу, но она, будто завороженная, таращила глаза и была похожа на ребенка, следящего за оживленным уличным движением. Пытаться привлечь ее внимание сейчас было бессмысленно, а значит, мне не с кем поделиться растущим убеждением в том, что наше присутствие на этом великом совете дураков – не более чем пустая трата времени, сил и адреналина. С таким же успехом можно было совершить благотворительный поход в трущобы, населенные сумасшедшими. Эти безумцы вряд ли продержатся вместе даже столько времени, сколько нужно, чтобы перезнакомиться между собой. А уж объединить свои силы, чтобы всем кагалом отправиться убивать невинных сторонних наблюдателей вроде меня, они и подавно не смогут.

Как я трясся весь вечер, как безоговорочно поверил Мюррею, когда он предположил, что эти губошлепы могут быть смертельно опасны! Вспоминая об этом, я не знал, смеяться мне или плакать. Но в одном я был уверен: при первой же возможности я подам Анджеле знак, и мы на цыпочках вернемся в мир, который я уже был склонен считать почти разумным.

Юстэли все суетился на возвышении – и, надо признать, дело свое он делать умел, – и медленно, но верно успокаивал вспугнутую стаю, возвращая птичек на их насесты, заставляя их притихнуть и опять обратиться в слух.

В конце концов наступила тишина. Присутствующие оробели, обескураженные собственной несдержанностью, а стоявший над толпой Юстэли достал белоснежный носовой платок, промокнул лоб и щеки и сказал:

– Дамы и господа, вы меня удивляете, честное слово.

Никто ему не ответил. Думаю, они удивили не только Юстэли, но и самих себя.

– Это не пойдет нам на пользу, – продолжал Юстэли. – Думаю, все мы хотим провести сегодняшнее собрание как можно спокойнее и толковее, дабы сберечь время, поскольку все мы – занятые люди. А если так, значит, вы одобрите любые усилия по поддержанию порядка. Я в этом уверен.

Он по очереди оглядел присутствующих, и все согласно закивали. Этого Юстэли и добивался.

– Прекрасно, – сказал он и благодарно улыбнулся. – Прекрасно. Я знал, что могу положиться на ваш здравый смысл.

Юстэли задрал голову и крикнул:

– Лобо!

Лобо? Я огляделся и увидел чудовище. Тупое, неповоротливое, неотвратимо надвигающееся чудовище. Оно протопало мимо нас и, взобравшись на возвышение, остановилось позади Юстэли. Чудовище сложило лапы на груди и уставилось на нас.

Осчастливив нас улыбкой сборщика налогов, Юстэли сказал:

– Лобо поможет всем нам держать себя в руках.

Потом он снова взял свой листок и объявил:

– Следующим выступит господин Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии.

Господин Сунь Куг Фу сидел прямо перед нами, через ряд. Он поднялся, и я увидел молодого тощего щеголя восточного обличья. Он едва заметно поклонился нам, и это движение было исполнено презрения. Юноша был похож на студента колледжа Лиги Плюща, способного, но несговорчивого, а оттого ненавистного профессорам.

– КОЕ, – произнес он голосом, похожим на скрежет ножниц, – это движение новой волны. Дни европейцев сочтены. Американцы тоже доживают свой век. А эпоха азиатов только начинается, наше солнце едва успело взойти. Под руководством нашего славного вождя Мао Цзэдуна, когда будут уничтожены сталинские, хрущевские и коминтерновские ревизионисты и буржуазные отступники из России и Восточной Европы, мир познает невиданные доселе покой и процветание. Мир тебе, Китай! Но кто наш враг? Это не ленивый зажравшийся дядя Сэм, не изнеженный европеец, не обманутые народные массы зарождающихся наций. Нет! Истинный враг – тот, кто использует наши идеалы, чтобы помешать нам добиться наших целей. Так называемая коммунистическая партия! Да, здесь, в Нью–Йорке, окопались недобитки Керенского. Мне безразлично, как они себя называют, эти приверженцы мирового единства, эти…

– Благодарю вас, – с легким нажимом произнес Юстэли. – Большое спасибо, но мы должны выслушать и остальных.

Господин Сунь Куг Фу, казалось, хотел взбунтоваться, но мгновение спустя успокоился и сел, потому что за спиной Юстэли маячила внушительная фигура Лобо.