Текст книги "Шестьдесят рассказов"
Автор книги: Дональд Бартельми
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
– Где мой папа? – спросил изумруд,– Где мой папочка?
Молл выронила стакан и даже не взглянула на брызнувшие осколки.
– Твой отец.
– Да,– сказал изумруд,– у всех есть отцы, чем я хуже?
– Его здесь нет.
– Замечаю,– сказал изумруд.
– Я никогда не знаю точно, что ты знаешь и чего не знаешь.
– Мой вопрос вызван самым искренним недоумением.
– Это был Деус Лунус. Лунный бог. Называемый иногда «человек-на-Луне».
– Чушь! – сказал изумруд,– Я не верю.
– Ты веришь, что я твоя мать?
– Верю.
– Ты веришь, что ты изумруд?
– Я изумруд.
– Когда-то,– сказала Молл,– женщина ни за какие коврижки не стала бы пить из стакана, куда заглянул месяц. Из страха подзалететь.
– Но ведь это же суеверие, да?
– Да? – сказала Молл,– Ничего себе суеверие.
– Мне казалось, что луна имеет женскую природу.
– Ты забываешь о многообразии культур. Для одних культур и исторических периодов это верно, для других – нет.
– Что ты чувствовала? На что это было похоже?
– Не самый подходящий предмет для обсуждения с ребенком.
Изумруд обиженно надулся. Всплески зеленого света.
– Ну, далеко не худший из эпизодов. Далеко не худший. Мой оргазм продолжался три часа кряду. Кто как, а я считаю, что это совсем не плохо.
– Что такое оргазм?
– Ощущение, пробивающее твою природную электропроводку слабенькими разрядами, щелк, щелк,множество несильных электрических разрядов, щелк, щелк, щелк, щелк…
– Научи меня чему-нибудь. Научи меня чему-нибудь, мати моя, про этот твой серый мир.
– Что я знаю, чему я могу научить? Несколько убогих заклинаний. По большей части они не способны даже навести блеск на ботинки.
– Научи меня хоть какому-нибудь из них.
– Сожгу в воде, остужу в огне – и будет все, как нужно мне.
– Что оно делает?
– Жарит во фритюре. Все, что угодно, что хочешь, то и поджарит.
– И только?
– В общем да.
– Я нарушил на хрен все твое спокойствие.
– Нет нет нет нет нет.
– Я ценен,– сказал изумруд,– Я представляю собой ценный предмет. В добавление к моей личности как таковой – если я могу использовать этот термин.
– Ты представляешь собой ценность. Ценность внешнюю по отношению к моей системе ценностей.
– Какого размера?
– Ценность, эквивалентная, я бы сказала, одной трети моря.
– А это много?
– Далеко не незначительно.
– Люди хотят порезать меня, а потом вставлять маленькие кусочки меня в кольца и браслеты.
– Да. Как это ни печально.
– Вандермастер не такого пошиба.
– Вандермастер вообще совершенно отдельный пошиб.
– Что делает его еще более опасным.
– Да.
– Что ты намерена предпринять?
– Разжиться деньгами. Что бы там ни творилось, эта радость пребудет.
А теперь Моллпрогулка Моллвыход в свирепую Наружу с проволочной магазинной каталкой чего этот фраер делает? приподнимает шляпу сгибает талию сучит ногами да никак реверанс сколько месяцев я не видела реверанса он исполняет вполне приличный реверанс я улыбаюсь, мельком, с дороги, се грядет гражданин воют сирены в этот (слишком уж много) душный летний день и тут идиот и там идиот этот глазеет на меня глазел на меня на углу глазел на меня из-за угла как поется в песне Бешеной Молл а этот стоит раздавив свою щеку о стену склада а этот обшаривает мусорную урну а этот залез в карман этого а этот с наглым глазом и обеими руками на своем да я ужаблю тебя ублюдок да я…
– Эй, вы, женщина, подойдите и постойте рядом со мной.
– Хиляй отсюда, малый, я на королевской службе и не могу тратить время по пустякам.
– Так вы не хотите чуть задержаться и взглянуть на эту штуку, которая у меня?
– Что там еще за штука?
– О, это редчайшая штука, прекраснейшая штука, крутая штука, такая штука, что любая женщина отдаст один свой глаз, лишь бы только взглянуть вторым на эту штуку.
– Ладно, прекрасно, только что же она такое?
– Я не могу сказать вам, я должен показать. Подойдите и встаньте там, у входа в этот темный проулок.
– Не, мужик, я и думать не собираюсь идти с тобой в никакие переулки, ты что, совсем за дуру меня считаешь?
– Я считаю вас очень красивой женщиной, пусть даже на вашем подбородке чернеет клочок бороды, похожий на кусок подгоревшего сухаря или еще что, очень даже к лицу. А эта отметина на лбу, похожая на мертвое насекомое, придает вам определенную…
– Кончай травить баланду, папашка, и покажи, что у тебя там. Прямо здесь. А не хочешь, я пошла.
– Нет, эта вещь слишком ценная и необычная для яркого дневного света, нам необходима тень, эта вещь слишком…
– Если скажется, что это самый обычный…
– Нет, нет, нет, ничего подобного. Вы хотите сказать, вы думаете, я могу оказаться этим, как их там называют, одним из этих парней, которые…
– Ваши речи, сэр, дают серьезнейшие основания для такого предположения.
– А как ваше имя?
– Молл. Бешеная Молл. Известна также как Бедняжка Молл.
– Прекрасное имя. А вы не могли бы назвать мне имя своей матери или любимой тети?
Молл подытожила его ударом в яйца.
Господи Иисусе, все эти ублюдки, ну что ты будешь с ними делать?
Она заходит в магазин и покупает банку полировальной пасты.
Отполирую свой изумруд до такой на хрен яркости, что все вы на хрен ослепнете.
Сидит на улице с корзинкой грязных продажных морд. Грязные морды всех расцветок, белые черные желтые коричневые розовато-красные.
– Купите грязную морду! Украсьте ею свою жену! Купите грязную морду! Усложните себе жизнь.
Но никто не покупает.
Парень толкает по улице сломанный велосипед.
– Эй леди что это за штуки они вроде как лица.
– Они самые и есть, лица.
– Леди, до Хэллоуина еще целых…
– Ладно, парень, двигай дальше, не хочешь покупать лицо, так двигай дальше.
– Так это же настоящие лица, леди. Господи, я хотел сказать, они же самые настоящие,эти лица…
– Четырнадцать девяносто пять парень у тебя есть при себе деньги?
– Да я и трогать их не хочу, выглядят словно их сняли с мертвых людей.
– Тебе будет легче, если я скажу, что они пластиковые?
– Да я все-таки надеюсь, что они не..
– О'кей, они пластиковые. Что это с твоим великом?
– Цепь порвалась.
– Дай-ка ее сюда.
Парень протягивает ей велосипедную цепь.
Молл засунула концы цепи в рот, немного пожевала.
– Вот и все дела.
Парень берет цепь в руки, сильно дергает. Она в полном порядке.
– Ну вообще. Как вы это делаете, леди?
Молл сплевывает и вытирает губы рукавом.
– А теперь мальчонка двигай дальше кончай трепотню я от тебя устала.
– Так вы что, леди, волшебница?
– В слишком малой степени.
Вернувшись домой, Молл играет на гобое.
– Я люблю гобой. Тембр гобоя.
– Благородный, благородный гобой!
– Конечно же, это не на всякий вкус. Не всякий торчит на гобое.
– Ух! Проклятый гобой опять согласился взять эту ноту.
– Не самый, пожалуй, популярный инструмент нашего времени. А какой же самый? Матюгальник, это уж точно.
– Чего он полез ко мне? Чего?
– Может быть, всему виной это самое одиночество богов. О ты, великий и могучий, обожаемый мною безмерно, о ты, ублюдок, иже плодишь ублюдков…
– Засунутые в пыльную кладовку боги, о которых никто больше не вспоминает. А ведь какие были прежде живчики.
– Отполирую свой изумруд до такой на хрен яркости, что все вы на хрен ослепнете.
– Что это, Боже милостивый?
– Вандермастер задействовал Ступню!
– Боже мой, вы только посмотрите на эту дыру!
– Чудовищно и ужасно!
– Да что же это, Матерь Божья?
– Вандермастер задействовал Ступню!
– Это сделала Ступня? Не верю и не поверю.
– Ты не веришь? Как тебя звать?
– Меня зовут Нюня. Я не верю, что Ступня могла сделать такое. Не верю на все сто процентов.
– Веришь не веришь, а вот оно, перед глазами. Как ты думаешь, они уцелели? Молл и изумруд.
– Структурно дом вроде бы и ничего. Подзакоптил– ся, а так ничего.
– Что сталось с Пустобрехом?
– Ты имеешь в виду Пустобреха, который стоял перед домом, ежесекундно готовый дать промеж глаз любому сучьему сыну, который…
– Его нет в дыре!
– Дай-ка взглянуть. Как тебя звать?
– Меня зовут Смутьян. Нет, в дыре его нет. Ни хоть малого клочка.
– Бедный, верный Пустобрех!
– Думаешь, Молл еще там, внутри? Да и вообще, откуда мы знаем, что это верное место?
– По радио говорили. А как тебя, к слову, звать?
– Меня зовут Хо-хо. Смотри, как дымится земля!
– Эта чудовищная история лишний раз демонстрирует ужасающую мощь Ступни.
– Да, и я не могу унять дрожь ужаса. Бедный Пустобрех!
– Верный, благородный Пустобрех!
– Мистер Вандермастер.
– Мадам.
– Садитесь, пожалуйста.
– Спасибо.
– В красное кресло.
– Большое спасибо.
– Вы позволите предложить вам выпить?
– Да, спасибо, я не отказался бы от глотка чего– нибудь.
– Виски, если я не ошибаюсь?
– Да, виски.
– Пожалуй, я последую вашему примеру, эта неделя была крайне утомительна.
– Чистка и уход, как я понимаю.
– Да, чистка и уход, а в довершение всего сюда заявилась некая особа из средств массовой информации.
– Как же это докучно.
– Да, это было в высшей степени докучно, настыр– ность этой женщины в исполнении своего крайне странного профессионального долга не поддается описанию.
– И конечно же она расспрашивала вас про изумруд.
– Она очень интересовалась изумрудом.
– И ничему не верила.
– Да, не верила, но, возможно, это присуще избранной ею профессии?
– Есть и такое мнение. Она его видела?
– Нет, он спал, и мне не хотелось…
– Естественно. Но откуда эта особа узнала, что вы превратились в предмет интереса для широкой публики?
– Полагаю, всему виной бестактность повивальной ведьмы. Некоторые личности лишены самого элементарного такта.
– Да, это едва ли не главная проблема с некоторыми личностями. Их такт постоянно находится в отлучке.
– К примеру, некоторые личности имеют привычку чесать языком обо всем без разбора.
– Разбалтывать все подряд каждому встречному и поперечному.
– Да уж.
– Да уж. Так, может быть, мы поговорим о деле?
– Если это необходимо.
– У меня есть Ступня.
– Правильно.
– У вас есть изумруд.
– Верно.
– Ступня обладает некоторыми свойствами, далеко не безразличными для колдунов и ведьм.
– Я об этом наслышана.
– Вы себе не представляете, какой осадок остается на душе, когда волей обстоятельств приходится прибегать к крайним мерам.
– Ужасное переживание, могу вам только посочувствовать. Да, между прочим, а где мой Пустобрех?
– Головорез, стороживший вашу дверь?
– Да, Пустобрех.
– По всей видимости, сейчас он воссоединился с базисной субстанцией Вселенной. Увлекательное, надо думать, переживание.
– Ну что ж, теперь я хоть знаю.
– Заметьте однако, что я интересуюсь изумрудом с наилучшими намерениями.
– Что такое наилучшие?
– Как вам хорошо известно, за изумрудом гоняются и другие, не столь скрупулезные люди. Разбойники, намеревающиеся его разбить.
– Ну а вы? Какие намерения у вас?
– Я подумываю об изумрудном порошке. Толченый изумруд с содовой, толченый изумруд с томатным соком, толченый изумруд с горькой настойкой, толченый изумруд с «Овалтином».
– Я не совсем понимаю.
– Я хочу жить дважды.
– Дважды?
– В добавление к моей настоящей жизни я хочу еще одну, будущую.
– Вторая жизнь. Дополнительная к переживаемой вами в настоящий момент.
– В детстве я был безмерно беден. Беден как церковная крыса.
– И вы открыли рецепт?
– Да.
– Выискали в магических книгах.
– Да. Требуется некоторое количество изумруда. Толченого изумруда.
– Брр.
– По карату в день. Семь тысяч тридцать пять дней.
– Совпадение.
– Ни в коем случае. Только этотизумруд и пригоден. Лунный изумруд, рожденный ведьмой.
– Нет.
– Еще я подумываю о бульоне. Толченый изумруд ибульон с ложечкой «Табаско».
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Моей маме восемьдесят один год,– сказал Вандер– мастер.– Я пришел к своей маме и сказал: «Мама, я хочу любви».
– И она ответила?
– Она сказала: «Я тоже».
Лили, особа из средств массовой информации, стояла в прихожей.
– Я вернулась посмотреть, не готовы ли вы признаться. В розыгрыше.
– Он уже умеет говорить. Он говорит.
– Он – что?
– Аккуратные законченные предложения. Афоризмы и прописные истины.
– Я хотела бы это послушать. Это абсолютно…
– Слушай, детка, это стоит денег. Шестьдесят долларов.
– Шестьдесят долларов? За что шестьдесят долларов?
– За интервью.
– Но это же журналистика чековой книжки!
– Вот именно.
– Это противоречит лучшим традициям нашей профессии!
– Тебе платят, твоему начальнику платят, акционеры тоже не остаются без своей доли, так почему же не мы, поставщики исходного материала? Почему так-таки нельзя оплачивать исходный материал?
– Он говорит?
– Самым несомненным образом.
– Вы примете чек?
– Если уж иначе никак.
– Вы действительно ведьма?
– Ну сколько можно спрашивать об одном и том же.
– А вы что, фокусы устраиваете или что?
– Можно назвать это консультациями.
– У вас есть постоянные клиенты? Люди, приходящие к вам регулярно, на регулярной основе?
– Да, люди с проблемами.
– С какими проблемами, хоть для примера?
– Иногда совсем простые, для которых есть старые, проверенные средства. Ну, скажем, женская мандрагора.
– Что такое женская мандрагора?
– Черная бриония. Ее еще называют «трава побитых жен». Убирает синяки и кровоподтеки.
– К вам приходят побитые жены?
– Подсыпь немного этой штуки в тарелку своего благоверного, и его начнет тошнить. Семь дней и семь ночей. Вымотает чуть не до смерти.
– У меня есть проблема.
– Какая?
– Главный редактор, или король, как называют его в конторе.
– Ну и что же он?
– Он берет мои материалы и швыряет их на пол. Когда они ему не по вкусу.
– На пол?
– Я понимаю, для вас это ерунда, но мне это больно. Яплачу. Я знаю, что мне не нужно плакать, и все равно плачу, когда вижу свою статью на полу. Много страниц, и каждая из них так аккуратно напечатана на машинке, и ни одной орфографической ошибки…
– А у вас там что, нет профсоюза?
– Есть, только он с ним и говорить не хочет.
– Это этот Взмыльник, да?
– Мистер Взмыльник. Редактор-самодержец.
– О'кей, я подумаю, это будет еще шестьдесят, вы заплатите сразу или прислать счет?
– Я выпишу еще один чек. А можетВандермастер жить дважды?
– Существуют две теории, общая теория и специальная теория. Насколько я понимаю, он придерживается последней. Согласно которой требуется пероральное употребление некоторого количества изумруда. Порошкообразного изумруда.
– Вы можете себя защитить?
– У меня есть некоторые идеи. Несколько таких себе идеек.
– А можно мне посмотреть на изумруд?
– Можно. Идемте сюда.
– Спасибо. Наконец-то я смогу сказать вам спасибо. О, какая внушительная штука, что это такое?
– Это большой палец вора, увеличенный в тридцать раз. Бронза. Я использую его в своей работе.
– Впечатляет, если, конечно, верить в подобные вещи. Ха-ха. Я совсем не хочу…
– А какое мне дело? Какое мне дело? Изумрудик, это Лили. Лили, это изумруд.
– Enchante
[81]
[Закрыть] ,-сказал изумруд,– Вы очень симпатичная юная женщина.
– Этот изумруд совсем молод,– сказала Лили.– Молодой, но такой хороший. Я не верю своим глазам.
– Не кажется ли вам, что это профессиональное заболевание? – сказал изумруд.
– Вандермастер хочет жить дважды!
– О, как отвратительно, как отвратительно!
– В детстве он был очень беден! Беден как церковная крыса!
– Омерзительная самоуверенность! Наглое высокомерие!
– Он хочет… любви! Любви! По-видимому, с какой– либо другой личностью!
– Немыслимое безмыслие!
– Мы пообедаем его извилинами!
– Мы прочистим канавы его волосами!
– Как тебя звать, приятель?
– Меня зовут Пень, и я дымлюсь от бешенства!
– Меня зовут Ухаб, и я готов взорваться!
– Я думаю, нам пора обнажить обнаженные пики!
– Я думаю, нам пора взяться за факелы и смолу!
– Жить вторично! С начала! Ab ovofСама уже эта концепция до глубины души возмущает наш разум!
– Мы сдерем белое мясо с его костей!
– Это относится и к его проклятому псу!
– Алло, это Бешеная Молл?
– Да, кто это?
– Моя фамилия Взмыльник.
– Редактор?
– Редактор-самодержец, так будет вернее.
– Да, мистер Взмыльник, а как называется ваш орган, я не припоминаю, чтобы Лили упоминала…
– «Мир». Я его создал. Если «Мир» прекрасен и многообразен, это потому, что я прекрасен и многообразен. Если «Мир» уныл и печален, это потому, что я уныл и печален. Если «Мир» тебя не любит, это потому, что ятебя не люблю. А если я тебя не люблю, крошка…
– Можете не продолжать.
– Послушайте, Молл, я не удовлетворен тем, что получаю от Лили. Она не дает мне ничего жареного. Ярешил заняться этой историей лично, прямо с настоящего момента.
– Ее материалы лишены глубокого проникновения и всестороннего охвата?
– Кровишша, вот что нам нужно, кровишша реальная или психологическая, а этот ее жалкий щебет… как бы то ни было, я сослал ее в Детройт.
– Только не в Детройт!
– Она будет младшим ночным клерком бюро газетных вырезок нашего Детройтского отделения. Она стоит сейчас тут, прямо передо мной, с упакованными чемоданами, пеплом на волосах и билетом в зубах.
– Почему в зубах?
– Руки нужны ей для другого дела: чтобы раздирать на себе одежды.
– Ладно, мистер Взмыльник, пришлите ее сюда еще разок. Тут появились новые плохие новости. Очень, очень плохие новые плохие новости.
– Великолепно!
Молл кладет трубку и выплакивает все слезы, какие она может выплакать, одну, вторую, третью.
Берет ком глины и расшлепывает его Библией в лепешку.
– Посмотрим-ка, что у меня есть?
– У меня есть мазь Я-Я, как раз то, что надо.
– У меня есть мазь гнева, мазь «С глаз долой», мазь смятения, беда-трава и вода войны.
– У меня есть кладбищенская земля, соль и кориандр – достаточно кориандра, чтобы нагрузить корабль. Ароматный кориандр. Волшебный, волшебный кориандр.
– Я сглажу сучьего кота. Отправлю его червям на прокорм.
– Слушайте и внемлите, о сыны умудренных, о чем взывает к вам сей безмерно драгоценный камень!
– Я изведу этого гада под корень. Если мои средства подействуют. Никогда ведь не знаешь наверняка, в том– то вся и зараза. И где этот Папаша?
– Теперь добавим немного двале, немного толченого фиалкового корня…
Молл лепит из глины маленькую человеческую фигурку.
– Да будет так!
– А что случилось, они подогнали к задней двери здоровый грузовик.
– Так.
– Их было четверо, а может, их было восьмеро.
– Так.
– Было два часа ночи, или три часа ночи, или четыре часа ночи – тут я не уверен.
– Так.
– Это были здоровые волосатые мужики с веревками и толстыми тряпками, как у переносчиков мебели, а еще у них была тележка и «пойдем со мной», сделанные из колючей проволоки,– эта такая петля размером чтобы можно было надеть на голову, с деревянной ручкой…
– Так.
– Они обернули изумруд тряпками, положили на тележку, закрутили веревками, спустили по лестнице, вывезли через дверь и загрузили в кузов.
– Они применяли Ступню?
– Нет, они не применяли Ступню, их сопровождали четыре колдуна.
– Какие колдуны?
– Колдуны Олдрин, Эндрин, Линдейн и Дилдрин
– Вы с ними знакомы.
– Только понаслышке. А Вандермастер стоял рядом и смотрел, извергая из ноздрей клубы 1,1,2,2-тетрахлорэтана.
– Это токсично.
– В высшей степени. Я ошеломленно бродила по комнате, натыкалась на мебель, пыталась держаться за стенки, но стенки куда-то валились, и я повалилась вслед за ними, все еще пытаясь удержаться.
– Эти колдуны, они делали что-нибудь с вами?
– Пинали меня в ребра, когда я упала. Пинали острыми носками сапог. Я очнулась обезизумрудевшей.
– Да. Что ж, я думаю, нам нужно подключить к делу огромные возможности нашей организации. «Мира». От моря до сверкающего моря до сверкающего моря
[83]
[Закрыть]. Я подниму по тревоге все наши отделения.
– Ну и какой будет с этого толк?
– Это их припугнет. Попав в поле зрения свободной прессы, злодей уже не может надеяться, что сколько– нибудь серьезное злодеяние сойдет ему с рук.
– Но вы взгляните сюда.
– Что это?
– Цельносеребряная вошь. Это они ее здесь оставили.
– И что это значит?
– Значит, что делом заинтересовался сам дьявол.
– Свободной прессе, мадам, не страшен и сам дьявол.
Ну кому какое дело, что у ведьмы в голове? Блестящие булавки для протыкуколок красная нитка пришивать имена к саванам звонкие звякалки ужаблю гада да дрожь что выдает да побрякушки и щедрая рука что раздает колючки для глаз да глаз нужен и так душу потеряешь и так душу потеряешь что это у нее на лбу? спросил мой отец это родинка сказала моя мать черная родинка похожая на мохнатую гусеницу я ототру ее «Аяксом» а что это у нее на подбородке? спросил мой отец это клочок бороды сказала моя мать я выщиплю его пинцетом а что у нее на губах? спросил мой отец это вроде ухмылка сказала моя мать я сотру ее ладонью у нее там уже волосы сказал мой отец разве это естественно? я сбрею их сказала моя мать и никто не узнает ну а эти сказал мой отец тыча пальцем а этиштуки что такое? то и есть на что они похожи сказала моя мать я перетяну ее этим чистым посудным полотенцем и она тут же станет плоская как валет бубей а где же пупок? спросил мой отец, вертя меня и так и сяк не вижу я нигде наверное проступит позже сказала моя мать а пока я нарисую его где надо «Волшебным Маркером» это не девчонка а щенок подзаборный сказал мой отец ты не была бы добра поведать мне обстоятельства ее зачатия была темная ненастная ночь сказала моя мать… Но кому какое дело что у ведьмы в голове ящики ящерок фобики грибков полки жаб для жабленья скальпировочный скальпель лощить лица людей липкими страхами в память о Боге иже был мне опорой и поддержкой пока я не выпала из рук Его в мир…
– Дважды? Дважды? Дважды? Дважды?
– Эй. Молл.
– Кто это?
– Это я.
– Кто я?
– Пустобрех.
– Пустобрех!
– Она у меня!
– Какая «она»?
– Ступня! Она у меня здесь, при себе!
– А я-то думала тебя взорвали!
– Не-а, я притворился, что продался, так что меня там не было. А потом пошел вместе с ними в ихний штаб или там логово. Когда они поставили Ступню в холодильник, я выждал момент, зацапал ее и прямиком сюда.
– Они держали ее в холодильнике?
– Нужна постоянная температура, иначе она становится беспокойной. Она очень вспыльчивая. Если им верить.
– Изящная. Только уж больно тяжелая.
– Осторожнее, ты можешь…
– Не мельтешись, Пустобрех, я ведь тоже не совсем… слушай, она теплая на ощупь.
– Да, теплая, я тоже заметил, посмотри, что у меня еще есть.
– Что это такое?
– Талеры. Талеры, большие, как ломтики луга. Общей стоимостью в сорок две косых.
– Что ты думаешь с ними делать?
– Аккумулировать!
– Желание второй жизни неэтично,– сказал изумруд.– Если мне позволено предложить свое мнение.
– Я был очень бедным мальчиком,– сказал Вандер– мастер. – Никакой еды, кроме жидкой овсянки. Изо дня в день овсянка, овсянка и овсянка. Когда я впервые увидел луковицу, мне было пятнадцать лет.
– Новичок в этом мире, я несколько стесняюсь высказываться по подобным вопросам,– сказал изумруд.– Поздний гость на пиру жизни, не успел еще толком осмотреться. И все же мне кажется, что желание тут же, не отходя от стола, пировать вторично может быть сочтено проявлением алчности.
– Овсянка сегодня, овсянка вчера, овсянка завтра. Иногда – суррогаты овсянки. Я горю жаждой реванша.
– Помнится, вы упоминали любовь.
– Все эти сорок пять лет призрачная птица любви неизменно ускользала из моих рук.
– Эта Лили кажется мне весьма приятной особой. Приятная и аппетитная. Очень симпатичная. Красивая внешне.
– Да, несомненно.
– Мне особенно нравится в ней ее преданность. Очень преданная. Своей работе.
– Да, тут я полностью согласен. Достойно всяческого восхищения. По моему глубочайшему убеждению, свободная пресса является одной из важнейших составляющих…
– В этой Лили чувствуется неколебимая верность. Пожалуй, было бы крайне приятно поговорить с ней, познакомиться с ней поближе, поцеловать ее, спать с ней и прочее в этом роде.
– Так что же ты предлагаешь?
– Перед вами открывается,– сказал изумруд,– так сказать, изумительная перспектива второй, столь вами желанной, жизни.
– Да?
– И потом, это же сейчас. Сейчас это быстрее, чем потом.
– У тебя поразительно светлая голова,– сказал Ван– дермастер,– Поразительно светлая для камня.
– О'кей,– сказала Лили.– Я предлагаю, чтобы вы стукали один раз для «да» и дважды для «нет». Вы меня поняли?
– Тюк.
– Вы являетесь истинной ступней Марии Магдалины?
– Тюк.
– Вандемастер похитил вас из итальянского монастыря?
– Тюк.
– Картузианский монастырь в Мерано, или в окрестностях Мерано?
– Тюк.
– Вам плохо в этом ковчеге?
– Тюк-тюк.
– Вы убивали колдунов в последнее время? Ну, скажем, в последний год?
– Тюк-тюк.
– Вы морально безразличны или у вас есть свои мнения?
– Тюк.
– У вас есть свои мнения?
– Тюк.
– Мы являемся свидетелями противостояния Молл и Вандермастера. Как вы думаете, на стороне кого из противников находятся правда и справедливость?
– Тюк-тюк-тюк-тюк.
– Это значит Молл? По тюку за букву?
– Тюк.
– Здесь тепло?
– Тюк.
– Слишком тепло?
– Тюк-тюк.
– Получается, что вы участвовали в махинациях Вандермастера против своей воли, это так?
– Тюк.
– Возможно, вы даже не против использовать свою весьма внушительную мощь на пользу Молл?
– Тюк.
– Вы знаете, где сейчас находится Вандермастер?
– Тюк-тюк.
– У вас есть какие-нибудь догадки о его дальнейших намерениях?
– Тюк-тюк.
– Как вы относитесь к движению за права женщин?
– Тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк– тюк-тюк-тюк.
– Извините, но я не поняла. У вас есть любимый цвет что вы думаете о косметической хирургии нужно ли позволять детям смотреть телевизор после десяти вечера угнетает ли вас неизбежность старости считаете ли вы ядерную энергию разумной альтернативой углю и нефти каким образом вы снимаете стресс боитесь ли вы летать на самолетах есть ли у вас любимый рецепт чили, которым вы могли бы поделиться с нашими читателями?
– Тюк-тюк.
– Первое в истории интервью с подлинной ступней Марии Магдалины – и без рецепта чили!
– Миссис Вандермастер.
– Да.
– Садитесь, пожалуйста.
– Спасибо.
– В красное кресло.
– Вы очень любезны.
– Чаю со льдом? Или немного «Санки»?
– Я бы не отказалась от «Пляски призраков», если у вас есть из чего ее сделать.
– А что такое «Пляска призраков»?
– Одна часть водки, одна часть текилы и половинка луковицы. Нормальной, полноразмерной луковицы.
– О-го-го-го-го!
– Знаете, когда тебе восемьдесят один год, силы уже совсем не те. Пара «Плясок», и я начинаю интересоваться жизнью.
– Пожалуй, я сумею вас обслужить.
– Две «Пляски призраков», и я начинаю замечать окружающее.
– Миссис Вандермастер, ведь вам известно, не правда ли, что ваш гнусный сын похитил с помощью своих приспешников мой изумруд? Мой личный, плоть от плоти, изумруд?
– Может, я что-то такое и слышала.
– Так слышали вы или нет?
– Вообще-то мне и самой не слишком нравится этот парень. Он с поворотом.
– С поворотом?
– Он и этот пес. Он уходит з угол и говорит со своим псом. Поглядывая на меня через плечо, не слышу ли. Словно мне есть до них дело.
– А этот пес, он не…
– Нет, только слушает. Внимательно.
– Это Тарбут.
– Понимаешь, я ничего не имею против, если кто скажет слово-другое собаке, ну там «Хорошая собачка», или «Принеси мячик», или еще что, но ведь для него собака лучший собеседник. С поворотом, и только.
– Вы знаете, какая у него профессия?
– Да, он же этот, маг. Тоже малость с поворотом.
– Я лишилась своего ребенка, милого изумруда, и должна его вернуть. Могли бы вы чем-нибудь мне помочь – и хотите ли?
– Ну, мой голос мало что значит.
– Да.
– Я его дел почти не знаю. Он со мной не советуется.
– Понятно.
– Он же такой, с поворотом.
– Это вы уже говорили.
– Хочет жить дважды.
– Да, я знаю.
– А я думаю, это грех и позорище.
– Вот-вот.
– А тут еще ваш бедный ребеночек.
– Да.
– Жуткая история.
– Да.
– Будь я на вашем месте, я б ему глаза повынимала.
– Идея заманчивая.
– У него глаза, как луковицы.
Черная ищейка, пес, вскормленный, судя по виду, человеческим молоком. Бежит по средней линии улицы, носом к земле, что-то выискивая.
– Думаешь, от этого будет толк?
– Не знаю, Пустобрех. А у тебя что, есть идея получше?
– Где ты его нашла?
– Я нашла его у порога. Сидит себе, и все. В лунном свете.
– В лунном свете?
– В ореоле лунного сияния.
– Ты думаешь, это существенный момент?
– Мне кажется, это не случайно.
– Как его имя?
– Тарбут.
– Я должен сказать тебе одну вещь.
– Что?
– Помнишь, я полез в холодильник за пивом?
– Да?
– Ступня ушла.
– Он мертв! Ступня поразила его ударом в грудь!
– Невероятно!
– Глубокий след ноги на груди!
– Это вселяет дрожь ужаса!
– Получив от Лили отказ, он набросился на изумруд с кувалдой!
– Неужели изумруд пострадал?
– Небольшая щербинка! Ступня примчалась во мгновение ока!
– А что же Молл?
– Она приклеивает осколок на место юшкой.
– Что такое юшка?
– Свернувшаяся кровь!
– А что труп? Его кто-нибудь востребовал?
– Тут заявились три дьявола. Лили берет у них интервью, прямо сейчас!
– Свободная пресса не устрашится и тысячи дьяволов!
– Их только трое!
– На что они похожи?
– Точь-в-точь как Взмыльник, редактор!
– А что Ступня?
– Пустобрех отвезет ее назад, в Италию! Он организует охранный бизнес! Уже нанял Лодыря, Ловчилу, Иногда и Топтопа.
– А как тебя, кстати, звать?
– Меня зовут Хват, а тебя?
– Я Щебень. А что с собакой?
– Собака будет работать с Пустобрехом, и она тоже!
– Странно все же, чего это собака пришла к дверям Молл!
– Деус Лунус, его пути неисповедимы!
– Деус Лунус не оставляет своих в беде!
– А как насчет выпить?
– Кто как, а я совсем не против! За что мы выпьем?
– Выпьем за жить однажды!
– Да здравствует здесь и сейчас!
– Расскажи мне,– сказал изумруд,– на что похожи алмазы?
– Я мало про них знаю,– сказала Молл.
– Алмаз, он лучше изумруда?
– Кому что нравится.
– А вот ты, ты предпочлабы алмаз?
– Нет.
– Твердый как алмаз,– сказал изумруд,– мне встречалось такое выражение.
– Алмазы немного заурядны. Порядочные – да. Спокойные – да. Но какие-то они серые.По мне, уж лучше циркон, или сподумен, или зеленый, как ты, оливин – да все, что угодно: сардоникс, гелиотроп, балтийский янтарь, опал, яшма, сапфир, желтый хризоберилл, переливчатый турмалин… Но лучше всех ты, изумруд.
– Но в чем состоит значениеизумруда? – спросила Лили.– В самом общем смысле. Если оно вам известно.
– У меня есть некоторые догадки,– сказала Молл.– Не знаю уж, поверите вы им или нет.
– Попробуем, может, и поверю.
– Во-первых, он значит, что боги еще не покончили с нами.
– Боги еще не покончили с нами.
– Боги все еще занимаются нами, вмешиваются в наши дела то так, то так, они не спят и не умерли, что бы там ни говорили дураки.
– Занимаются нами. Не умерли.
– Как в прежние времена демон мог войти в монахиню на съеденном ею листике салата, так же и сейчас обычная почтовая открытка может стать первым шагом в неведомое.
– Шаг в неведомое.
– Во-вторых, мир может возрадоваться, что слухи про изумруд все еще способны вызвать желание в зачерствевших сердцах его обитателей.
– Желание или алчность?
– Я не стану раскладывать желания по полочкам, на этот счет есть много специалистов, но человек не алчущий ничего – тупой чурбан, с которым мне не хотелось бы иметь дела.
