Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Дон Харрис

Соавторы: Грэм Мастертон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Лабрадор встал и положил голову Касе на колени. Она потрепала его по ушам и отчаянно пожелала заплакать.

* * *

Утром четверга к дому Леонарда приехал Генри Уолтерс, чтобы окончательно разобраться с портретом. Он предупредил о своём визите письмом, но на стук в дверь никто не отозвался.

Генри постучал снова, но ответа не было, он нагнулся и прокричал в щель для писем:

– Леонард! Ты там? Это Генри Уолтерс! Я сегодня без похмелья!

Он стоял под дверью, пока не вышел сосед, чтобы выбросить мусор.

– Вы ведь утром Леонарда ещё не видели? – спросил Генри. – Мистера Cлатера, в смысле. Он должен нарисовать мой портрет. Я уже пять минут к нему стучу.

Сосед покачал дредастой головой.

– Я его не видел… не знаю… с воскресенья, кажется. Может, уехал куда. Обычно он всегда здоровался.

Генри снова наклонился и открыл щель для писем. Там был виден коридор, где, несмотря на солнечный день, похоже, горел свет. Он принюхался и почуял слабый запах застарелой гнили. Десять лет назад он служил начальником медслужбы во время операций британской армии в Афганистане, и сразу понял, в чем дело.

* * *

Через два дня Кася получила письмо из картинной галереи Суррея, в котором говорилось, что, к сожалению, Леонард Слатер скончался. Она полезла в «Гугл» и обнаружила, что его нашли убитым в собственном доме, в Эпсоме – его жестоко расчленили в собственной кровати. У суррейской полиции до сих пор не было зацепок, кто мог это сделать и почему, криминалистические улики практически отсутствовали. Орудие убийства не обнаружили, хотя было очевидно, что Леонарда разрубили на части топором.

Расследующие дело детективы были буквально ошарашены тем, что входная дверь оказалась заперта на цепочку, а на двери в студию не обнаружилось следов взлома.

Кася пялилась в экран ноутбука Кинги. По коже не просто продрало холодом – казалось, она становилась невидимой, будто существовала только в собственном сне.

Кинга подошла со спины и осторожно положила руку на плечо.

– Дурные вести?

Кася кивнула.

– Да. Хуже некуда. Но как можно тосковать по тому, чего у тебя никогда не было?

* * *

Девять дней спустя выяснилось, что у Каси задержка. Она чувствовала себя невероятно уставшей и сверхчувствительной, болела голова и кололо в желудке.

Кинга купила ей тест на беременность, результат оказался положительным. Кася едва могла в это поверить.

– Мы так хотели сделать ребёнка, когда только поженились. Я даже к доктору хотела пойти и узнать, почему не получается, но Бартек сказал не заморачиваться. Это я виновата, я бесплодная, и дело с концом.

– Ну, очевидно, нет. Спорю на тысячу злотых, у Бартека очень низкое содержание сперматозоидов. Но таки ура! По крайней мере, хоть один из этих парней прорвался к цели!

– Кинга… я не уверена, что вообще хочу от него детей.

Кинга тепло обняла её.

– Не волнуйся. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой.

* * *

Агата родилась седьмого мая этого года, в больнице «Медфемина» – частном роддоме, который оплатила Касина мать. Бартек не смог себе его позволить и в этот день просто ушёл на работу, не стал присутствовать на родах, сказав, что частные больницы – это пустая трата денег.

Поддержать Касю пришла мать: она оставалась рядом все два часа и держала её за руку. Они с матерью сидели в солнечной комнате с покатым потолком, когда медсестра принесла вымытую и завёрнутую в белое одеяло Агату.

– Три килограмма двадцать восемь граммов, – сказала медсестра и протянула Касе ребёнка. – Хороший вес. Думаю, она будет довольно высокой, когда вырастет. Может, даже станет моделью.

Кася была уставшей, но счастливой как никогда раньше. Она сама сотворила девочку, дала ей жизнь – вот она, озарённая солнцем, глаза закрыты, а сама розовая, милая, будто вылеплена из розового марципана.

– Ох, такая милая, – сказала мать. – Как думаешь, на кого она похожа?

Кася откинула одеяло с головы Агаты. Тонкие волосы были ещё мокрыми, но довольно густыми для новорождённой, темно-русыми.

– Не знаю. По крайней мере, она не такая рыжая, как Бартек.

Она ещё немного развернула одеяло, а потом увидела левое плечо Агаты. На нем было родимое пятно, похожее на крохотную птицу с расправленными крыльями и острым клювом.

Мать наклонилась, посмотрела на Агату сквозь очки без оправы.

– Что у неё за родинка? – спросила она. Обернулась к Касе. – В чем дело, дорогая? Господи, милая, почему ты плачешь?

Перевод: Елена Бондаренко

Иллюстрация: Ольга Мальчикова

Страдалица Кейт

Graham Masterton, «Suffer Kate», 1994

Есть парни, которым приходится жить на самом краю, на лезвии бритвы, несмотря ни на что. Я никогда не мог этого понять; я никогда не хотел испытывать страх. Я всегда думал, что в жизни достаточно потрясающего опыта, когда просто просыпаешься рядом с любимой женщиной, просто идешь, шаркая ногами, по какой-нибудь летней улице.

Кому нужно жить на самом краю пропасти? Кому нужно снова и снова проверять свою смертность, как будто они никак не могут до конца поверить в то, что им повезло остаться в живых?

Возможно, это как-то связано с менталитетом определенных сперматозоидов. Может быть, некоторые из них не слишком уверены в себе, и когда они проникают в яйцеклетку, они лежат там, дрожа, с опущенным хвостом, думая: Черт, я не могу в это поверить, я просто не могу в это поверить, чувак, из всех этих миллионов и миллионов других сперматозоидов… Я действительно сделал это. Я буду жить, чувак, в то время как все остальные парни просто исчезнут, просто растают, как массовка в немом кино 1912 года, как неизвестные солдаты на Западном фронте, исчезающие под действием горчичного газа.

Но моему другу Джейми Форду всегда приходилось жить на грани. Фактически, за гранью, так что его пальцы ног были над пропастью, если вы понимаете, что я имею в виду, и ничто не стояло между ним и падением, кроме чистой случайности. Мой друг Джейми Форд открыл для себя, что такое удушье.

Он называл это "задохлиться". Например: Я собираюсь задохлиться, чувак; Увидимся на физике. И я ничего не мог с этим поделать. Я имею в виду, что я мог сделать? Мы оба были детьми, и мы оба учились в старшей школе Шерман Оукс. Мы были друзьями, мы были кровными братьями, мы резали друг другу пальцы и делились друг с другом тем, что было в нашей жизни.

Я знал о нем все. Я знал о шраме на левой стороне его головы, где никогда не росли его светлые волосы. Я знал о серо-голубом цвете его глаз. Я знал все песни, которые он мог вспомнить, и все его воспоминания. Я знал его спальню так же хорошо, как и он сам. Я знал, где он хранит свои комиксы о Супербое и где он прячет копии "Пикси" и "Адама".

Я даже знал имя его воображаемой подруги, которая былa у него, чуть ли не с трех лет.

Его воображаемой подруги, чье второе имя было Кейт, а первое – Страдалица.

Страдалица Кейт.

Он часто говорил мне, что это как-то связано с его подушкой, с подушкой в его кроватке. Она пахла такой чистотой и была такой мягкой на ощупь, что все, чего он хотел, – это уткнуться в нее лицом и никогда больше не дышать. А его мать склонилась над его кроваткой, ее лицо было искажено паникой, и сказала:

– Нет! Нет, Джейми! Нет, дорогой! Я не хочу, чтобы ты был со Страдалицей Кейт!

Она забрала его чудесную подушку, но он все равно находил способы не дышать. Например, он с головой завернулся в одеяло, так, что оно плотно закрывало его нос и рот. A однажды, когда ему было одиннадцать, мать нашла его голым на полу посреди кухни, с пластиковым пакетом для покупок на голове, его черты лица были испещрены надписями карточек "Холлмарк".

Доктор Кеннеди сказал, что ему повезло, что он выжил. Еще тридцать секунд, и он был бы мертв.

Его мать помнила только, что он отбивался от нее. Отчаянно, как будто хотел умереть. Его мать помнила только, что его пенис был абсолютно твердым.

Его мать была хорошенькой. Я могу представить ее сейчас. Миниатюрная, с такими же серо-голубыми глазами, как у Джейми, может быть, немного печальными. Раньше она носила небесно-голубую клетчатую ковбойскую блузку, которая мне очень нравилась, потому что у нее была очень полная грудь, и когда она наклонялась, чтобы намазать маслом мои кукурузные початки, я мог видеть ее лифчик.

В шестом классе, один за другим, мы все стали физически достаточно зрелыми для эякуляции. По крайней мере, у большинства из нас это получилось, а те, у кого это еще не получилось, всегда делали вид, что получилось.

– О, конечно, вчера вечером я выстрелил около пинты[73] 73
  около 0.5 л.


[Закрыть]. Онa вылетелa прямо в окно и приземлилaсь на кота. Он был похож на кота, который получил сливки, хa-хa-хa!

Именно тогда Джейми начал душить себя. Господи, сейчас меня бросает в дрожь при одной мысли об этом. Если бы я был тогда взрослым, я бы остановил его, физически остановил и настоял, чтобы он прошел курс психотерапии. Но когда ты ребенок, ты так не думаешь; все вы неопытны, все вы немного сумасшедшие, верите в мифы и легенды, во всевозможные странные суеверия, живете на гормонах, страхе, ожиданиях, прыщах и смущении.

Что мне оставалось делать? Постучать в дверь директора, подойти к этому высохшему, покрытому глубокими морщинами лицу и сказать:

– Пожалуйста, мистер Маршалл, мой друг, Джейми, продолжает вешаться и дрочить…

Но, конечно, именно это и делал Джейми. Почти на каждой перемене он запирался в одном из кабинетов научного отдела, которым почти никто не пользовался во время перемен. Он снимал с себя всю одежду. Затем он завязывал влажное спортивное полотенце в петлю, накидывал ее на вешалку для одежды с обратной стороны двери и просовывал в нее голову. Все, что ему нужно было сделать, это повернуться на четверть оборота и оторвать ноги от пола. Он буквально вешался, в то время как его член становился твердым, как доска, а сперма выпрыгивала из него и забрызгивала стены.

Однажды он не пришел на урок вовремя, поэтому я побежал в туалет, перелез через перегородку и обнаружил его с посеревшим лицом, скулящим, его пальцы были зажаты между покрытой багровыми синяками шеей и туго скрученным полотенцем, и он не мог высвободиться. Он был холодным и бледным, а с его бедер стекала сперма. Я разрезал полотенце своим швейцарским армейским перочинным ножом и приподнял его. Он был похож на Христа, снятого с креста – худой и измученный, душа нуждалась в отдыхе и отпущении грехов. Я никогда не забуду, как он вздрогнул.

После этого всякий раз, когда он объявлял, что собирается задохлиться, я, стараясь не шуметь, следовал за ним и ждал снаружи кабинки, пока он вешался и мастурбировал. Я не мог этого вынести. Я не мог вынести этих сдавленных звуков, или сдавленных вздохов удовольствия, или звука его босых пяток, стучащих в дверь. Но я был достаточно взрослым, чтобы понимать, что если попытаюсь остановить его, он сделает это где-нибудь в другом месте, где меня не будет рядом, чтобы позаботиться о нем. Возможно, однажды он и собирался покончить с собой, но я не собирался позволять ему сделать это, пока я был рядом. Я поклялся в этом.

По-своему, не по-гомосексуалистски, я любил его. Он был таким красивым, таким энергичным, таким опасным – настоящий парень. Однажды он спросил меня, не хочу ли я, чтобы он отсосал мне, просто чтобы посмотреть, каково это, но я сказал "нет". У меня было ощущение, что все, чего он хотел, – это наполнить свой рот плотью от пениса, чтобы он едва мог дышать.

Он напугал меня. Я знал, что ему придется умереть. Может быть, именно поэтому я так сильно его любил.

В день выпуска, когда школьный оркестр играл "Полковника Боуги"[74] 74
  "Марш полковника Боуги" (англ. Colonel Bogey March) – популярный военный марш, сочинённый в 1914 году британским лейтенантом Фредриком Рикетсом (1881–1945), дирижёром ансамбля Королевских Морпехов в Плимуте. Поскольку в тот период военнослужащим не рекомендовалось выполнять работу за пределами служебных обязанностей, Рикетс опубликовал "Полковника", как и другие свои сочинения, под псевдонимом "Кеннет Элфорд".


[Закрыть], а солнце освещало лужайки, я вдруг понял, что не могу его найти. Первые ученики уже выстраивались в очередь у трибуны, чтобы получить свои дипломы, а голос директора, усиленный эхом, отражался от стены спортзала, и я начал паниковать. Если бы я не появился на сцене примерно через полторы минуты, мои мама и папа вывесили бы меня сушиться. Но Джейми мог задохнуться, и если бы я все-таки вышел к трибуне, a Джейми погиб, потому что меня не было рядом, чтобы спасти его, тогда мой выпускной день стал бы днем вины и мучений, не только сегодня, но и в каждую годовщину. Hавсегда.

Я побежал в туалет, моя мантия развевалась у меня за спиной. Я распахнул все двери, но его там не было. Я побежал в раздевалку и выкрикнул его имя, но и там его не было.

Он был мертв, я был уверен в этом. В самый последний день, в самую последнюю минуту, когда я был в ответе за него, а он был мертв.

Я ввалился в общую комнату для старшеклассников с голубыми стенами в пастельных тонах, ковровой плиткой и плакатами Jefferson Airplane и Grateful Dead. И там он лежал на полу, совершенно голый, с головой, завернутой, как у мумии из научно-фантастического фильма. Глаза были вытаращены. Он втягивал воздух. Втягивал, пытаясь отдышаться. Липкая пленка запотела от влаги в легких и пота.

А верхом на нем сидела Лорел Фэй, чирлидерша, с задранной юбкой и обнаженными грудями, выглядывающими из расстегнутой блузки, ее руки были подняты, пальцы теребили золотисто-рыжие волосы. Ее глаза были закрыты, и она была в экстазе, и я не удивился, что она была в экстазе, потому что я видел стояк Джейми, когда он задыхался – высокий, изогнутый и абсолютно твердый, как рог какого-то животного.

Она повернулась и уставилась на меня. Она начала было говорить:

– Убирайся к черту, – но я пересек комнату и оттолкнул ее от него.

Она неловко упала, и между ее пухлыми белыми бедрами я увидел розовую липкую плоть и рыжие волосы на лобке. Это запечатлелось в моем сознании, как запечатлевается в памяти картина Матисса. Противоречивые цвета. Эротично, но безвкусно. Она обругала меня: это было странное и яростное ругательство.

– Иуда! Иуда, долбаный, Искариот! Ты даже не понимаешь! Ты даже, блядь, не понимаешь! Он этого хочет! Ему это нужно! Черт бы побрал вас и всех остальных! Это встреча смерти с жизнью! Это встреча жизни со смертью!

Я сорвала обертку с головы Джейми, убрал ее с его носа и рта. Он издал ужасный, мучительный вздох, а затем закашлялся, выпуская струйки мокроты и полупереваренные рисовые хлопья.

Лорел села, прислонившись спиной к дивану. Она бросила на меня быстрый, ядовитый, полный отвращения взгляд и отвернулась.

– Он мой друг, – сказал я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал абсолютно холодно. – Он мой лучший друг, а ты, черт возьми, чуть не убила его.

– Я думалa, в этом весь смысл, – парировала Лорел.

Она потянулась за лифчиком, застегнула его и спрятала свои груди обратно в него.

Я баюкал Джейми на руках. Его грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, как у измученного пловца, который знает, что не сможет добраться до берега, но не может придумать ни одной причины прекратить плавание.

Его глаза забегали из стороны в сторону, а слюна, стекавшая из уголка рта, была пропитана кровью.

– Ты снова играл со Cтрадалицей Кейт, – сказал я ему, промокая ему рот салфеткой "Клинекс", а затем погладил его холодный от пота лоб.

Джейми попытался улыбнуться, но у него вырвался только кашель.

– Каждому нужно кого-то любить, – выдохнул он.

Я держал его на руках и знал, что мне будет его не хватать. Но я испытал огромное облегчение, что освобождаюсь от того, что он в очередной раз задохлится. Я был так рад, что мне больше не придется заботиться о нем, о нем и о Страдалице Кейт. Если завтра он покончит с собой, я буду чувствовать себя несчастным из-за этого и чертовски по нему скучать, но, по крайней мере, я больше не буду чувствовать себя ответственным за него.

* * *

Прошло почти семь лет, прежде чем я снова встретил Джейми. Я прослушал курс журналистики в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, а затем одиннадцать месяцев проработал внештатным репортером, прежде чем устроиться на работу в городской отдел "The Sacramento Bee". Было жаркое августовское утро, когда Дэн Брокеридж, мой редактор, пристроился на краешке моего стола и спросил:

– Что ты знаешь о "Золотых Лошадках" на 80-ом шоссе?

Я пожал плечами.

– Не так уж много. Это не то место, куда вы бы пригласили свою святую мать на вечернюю прогулку. А что?

Дэн снял очки в металлической оправе.

– Один из моих знакомых сказал, что в последнее время в "Золотых Лошадках" собирается необычно много народу, особенно по вечерам в пятницу.

– Ну, у них ведь есть стриптизерши, не так ли? – сказал я. – Может быть, они нашли себе какую-нибудь действительно особенную девушку.

– Это не то, что предполагал мой собеседник. Мой собеседник предположил, что там происходит что-то странное. Его точные слова были такими: Происходит что-то по-настоящему больное на всю голову.

Я просмотрел незаконченный репортаж на экране своего лэптопа. Мэр хвалит декоративные сады. В отличие от большинства молодых репортеров моего поколения, я гордился своим вниманием к оптимистичным гражданским историям. Большинство моих современников мечтали стать заядлыми журналистами-расследователями, разоблачающими коррупцию бюрократов и жестокость полиции. Но я знал, что выгодно таким газетам, как "The Sacramento Bee": конструктивные, веселые, поднимающие настроение истории, в которых упоминаются имена всех и каждого.

Тем не менее, я был рад, что Дэн выбрал меня для изучения истории о "Золотых Лошадках". Это означало, что он доверял мне в том, что касается достоверности моих фактов.

– Завтра пятница, – сказал Дэн. – Проберись туда. Это будет нелегко. По словам моего контакта, у них просто охрененная система безопасности. Но поговори с человеком на входе, по имени Вольф Боделл, и скажи ему, что тебя прислал Пресли. И возьми как минимум две с половиной сотни наличкой. И постарайся выглядеть как извращенец.

– А как выглядит извращенец? – спросил я его.

– Я не знаю… но он не похож на тебя. У него нет чисто подстриженных волос, оксфордской рубашки и строгих брюк. Я не знаю. Просто постарайся выглядеть неприглядно. Просто постарайся выглядеть скользким.

– Cкользким, – кивнул я. – Ладно.

* * *

"Золотые Лошадки" представляли собой невысокое побеленное здание с черепичной крышей примерно в четверти мили к югу от 80-го шоссе, на плоской, изнуренной жарой ничейной территории между Западным Сакраменто и Дэвисом. Я приехал сразу после захода солнца в своем потрепанном "ЛТД"[75] 75
  "Ford LTD" – название автомобиля, которое долго использовалось компанией "Форд" в Северной Америке. Аббревиатура LTD по одной версии раскрывается как "Luxury Trim Decor" – что приблизительно переводится как "Ограниченно-Роскошная Отделка", и по другой версии – как ограниченная классификация формы кузова для "Galaxie".


[Закрыть] металлик-бронза, и не мог поверить своим глазам. Главная автостоянка уже была забита сотнями автомобилей всех марок и размеров – "Kадиллаками", джипами, пикапами, "БМВ" и "Виннебаго", – некоторые из них были ветхими, другие сверкали новизной. Какими бы привлекательными ни были "Золотые Лошадки", они, очевидно, привлекали самых разных людей, независимо от возраста, богатства или социального происхождения.

Когда я подъехал по пыльной, изрытой колеями дороге, меня остановил огромный мужчина в белой шляпе "Стетсон" и плохо сидящем черном костюме, держащий в руках рацию.

– Вечер добрый, друг. Куда это ты собрался? – хотел он знать.

Его поросячьи глазки были налиты кровью, а изо рта сильно пахло виски и жевательной резинкой "Биг Ред".

– Меня прислал Пресли.

– Пресли? Tы имеешь в виду Элвиса Пресли?

– Конечно, нет. Я должен встретиться с Вольфом Боделлом.

Мужчина долго-долго смотрел на меня, вцепившись рукой в подоконник моей машины, как будто был способен оторвать всю дверь одним сильным движением. Затем он поднял голову и крикнул:

– Вольф! Парень говорит, что его прислал Пресли!

Я не расслышал ответа, но должен был предположить, что он был утвердительным, потому что мужчина хлопнул по крыше моей машины и сказал:

– Припаркуйся как можно ближе к этому кактуcу.

Я вылез из машины. Ночь была теплой. Небо все еще было цвета теплого ягодного мармелада. Пахло пустынной пылью, автомобильными выхлопами и возбуждением. Длинная вереница машин, по меньшей мере двадцать или тридцать, сворачивала с шоссе, их сигнальные огни мигали. Я слышал, как ветер разносит глубокий, тяжелый рок-н-ролл, ZZ Top или что-то подобное, музыку, которая напоминает звуки товарных поездов и идущих людей, сотен идущих людей.

На коньке крытой черепицей крыши танцевали две неоновые лошадки. Там тоже были мигающие огни, дым и люди, визжащие в предвкушении. Я пересек заколоченную веранду и подошел к дверному проему, где шесть или семь мускулистых мужчин в черных костюмах и темных очках проверяли каждого входящего.

Один из них ткнул меня пальцем прямо в центр груди.

– У тебя есть пропуск? – поинтересовался он.

– Меня прислал Пресли. Сказал, что я должен поговорить с Вольфом Боделлом.

Из багрового света и сигаретного дыма возник худощавый мужчина в синем атласном костюме. Его лицо было желтовато-серым и сильно изможденным. Десны были настолько разрушены, что зубы, казалось, вот-вот выпадут у вас на глазах. Он шел, слегка прихрамывая, и было очевидно, что его левая рука была повреждена, потому что ему постоянно приходилось подтягивать ее вверх правой рукой.

– Я – Вольф Боделл, – сказал он с характерным акцентом Небраски.

– Меня прислал Пресли, – сказал я ему без особой уверенности.

– Пресли, да? Ладно-ладно. Как давно ты знаешь Пресли?

– Дольше, чем я хотел бы признать, – я ухмыльнулся.

Вольф Боделл кивнул и сказал:

– Ладно-ладно. Все в порядке, если ты знаешь Пресли. Боюсь, что до начала шоу еще двести пятьдесят человек.

Я отсчитал наличные, которые дал мне Дэйв Брокеридж (и заставил расписаться в получении). Вольф Боделл бесстрастно наблюдал за мной, ни разу не взглянув на деньги.

– Ты видел это шоу раньше? – спросил он меня.

Я покачал головой.

– Тогда тебя ждет взрыв мозга. Это шоу из шоу. То, что ты увидишь сегодня вечером, ты никогда не забудешь, до конца своих дней.

– Кажется, оно популярно, – заметил я, кивая на толпы людей, которые все еще прибывали.

Вольф Боделл издал тонкий, каркающий смешок.

– Какие два самых продаваемых товара на этой планете? – спрашиваю я. И ты отвечаешь – секс. И ты говоришь – чужие страдания. Вот что ты говоришь. Очарование секса! Очарование автокатастрофы! Смерть, секс и ужас, и вся радость, которая с этим связана, мой друг! Schadenfreude[76] 76
  Злорадство – (нем. яз.)


[Закрыть] в n-ной степени!

Вольф Боделл, прихрамывая, обошел меня и схватил за локоть.

– Позволь мне кое-что тебе рассказать, – сказал он, ведя меня внутрь "Золотых Лошадок", сквозь дым, яркие огни и рок-н-ролл по колено. – Во Вьетнаме я наступил на "Kлеймор"[77] 77
  M18A1 "Клеймор" (англ. Anti-personnel mine M18A1 Claymore) – противопехотная мина направленного поражения США.


[Закрыть], и меня разнесло в пух и прах. Я висел на дереве на собственных кишках. Можешь в это поверить? Мои приятели размотали меня и каким-то образом спасли, хотя я до сих пор не могу сдержать крика, когда хожу посрать. Но, знаешь, в тот день я кое-чему научился. Когда я подорвался, мои друзья смеялись. Они смеялись, когда увидели, что я повешен на том гребаном дереве; и причина, по которой они смеялись, была в их радости, что это были не они; и потому что они видели смерть, которой был я, но она не причинила им вреда. Если бы кто-нибудь снял меня на видео, висящего на этом гребаном дереве, я бы уже был гребаным миллионером. Люди любят смотреть на смерть. Им это нравится. Именно это делает Джейми Форда таким чертовски популярным.

Я резко остановился, из-за чего крупный бородатый парень в рубашке в красную клетку расплескал свое пиво.

– Эй, коротышка… – начал он протестовать. Но потом он увидел Вольфа Боделла, пожал плечами и сказал: – Какого хрена, ладно? Это всего лишь пиво.

– Джейми Форд? – cпросил я.

Вольф Боделл снял свои темные очки. У него был стеклянный глаз, голубой, как летний полдень, который смотрел прямо поверх моего плеча.

– Джейми Форд, верно. Пресли должен был тебе сказать. Джейми Форд занимается этим уже много лет. Джейми Форд – единственный и неповторимый. Ты ведь поэтому пришел, да?

Именно тогда я повернулся к центру "Золотых Лошадок", к танцполу. В большинстве вечеров играла группа в стиле кантри и вестерн, или пары танцевали сквер-данс или джайв, или пьяные водители грузовиков ломали стулья друг у друга о головы. Но сегодня вечером – сквозь плывущий сигаретный дым, сквозь красные и желтые огни – я увидел высокую, мрачную конструкцию виселицы.

Джейми Форд. Я должен был догадаться об этом. Люди любят смотреть на смерть. Они любят это. И кто мог бы показать вам смерть более ярко, чем Джейми?

Вольф Боделл проводил меня к бару.

– Что будешь? – спросил он меня.

– Что угодно. "Коорс Лайт"[78] 78
  "Coors Lite" – марка пива


[Закрыть].

– Ты не сможешь встретиться лицом к лицу с Мрачным Жнецом с "Коорс Лайт", – захихикал Вольф Боделл. – Лиланд, угости моего друга "Джеком Дэниелсом", прямо сейчас, а затем "Пабст"[79] 79
  "Pabst Blue Ribbon", обычно сокращенно "PDR", – это американское светлое пиво, выпускаемое пивоваренной компанией "Pabst", основанной в Милуоки, штат Висконсин, в 1844 году и в настоящее время базирующейся в Сан-Антонио, штат Техас. Первоначально он назывался "Best Select", а затем "Pabst Select", но нынешнее название происходит от синих лент, повязанных на горлышко бутылки в период с 1882 по 1916 год.


[Закрыть] – полирнуться.

Я достал бумажник, но Вольф Боделл поднял руку, показывая, что не хочет, чтобы я платил.

– Любой друг Пресли – мой друг, и любой друг Пресли – друг смерти. Мы все умираем, друг мой! Все мы! Так почему же мы все так плохо относимся друг к другу? Какой смысл вырывать у женщины сумочку, когда вы оба сидите бок о бок в автобусе, который летит с тысячефутового обрыва? Умри и дай умереть другим. Такова моя философия.

Мне подала напитки пышногрудая барменша с припудренным оспинами на лице и в запыленной красной бархатной шапочке. Должно быть, когда-то она была очень красива. Она подмигнула мне, но я не увидел на ее лице ничего, кроме страдания. Взгляд рассеянный, нос не совсем прямой. Ходячая жертва "Смирноффа" или крэка, или жестокий муж, кто знает? Никакой радости, это точно. Даже надежды нет. Я отвернулся, а она крикнула:

– Не будь таким необщительным, любимый!

Вольф Боделл подтолкнул меня локтем и ухмыльнулся.

– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты чертовски милый. Все друзья Пресли чертовски милые. Ты не играешь в покер, не так ли? Мне нравится играть в покер с действительно хорошими людьми. Я называю это "Ягнята на заклание". Твое здоровье!

Он опрокинул в себя "Джек Дэниелс", а я опрокинул свой "Джек Дэниелс" и закашлялся. Он щелкнул пальцами, требуя еще два, и я уже собирался сказать "нет, это не для меня", когда свет внезапно погас, и из усилителей донеслись грубые, ревущие фанфары. Худой рыжеволосый мужчина в алом ковбойском костюме с блестками вышел в центр внимания и театрально поднял руку, призывая к тишине.

– Мадамы и чуваки! – объявил он. – Сегодня вечером, ради вашего неподдельного восторга, ради вашего откровенного безумия, "Золотые Лошадки" представляют "акт из актов", смех в лицо самого Вельзевула, насмешку над смертью! Человекa, который ищет удовольствий на грани смерти. Да, ребята… Еще раз, Джейми Форд, Лидер Удавки, собирается рискнуть забвением ради вашего развлечения и собственного сексуального удовлетворения. Он действительно повесится на этой виселице, которая была осмотрена и признана подлинной по образцу, использованному для повешения Чарльза Дж. Гито, убийцы президента Гарфилда, в 1882 году. То, что вы сейчас увидите, – это то, что одному человеку грозит смерть просто так; и он подписал юридические документы, согласно которым "Золотые Лошадки" будут невиновны, если что-то пойдет не так. Но имейте в виду… представление, которое вы сейчас увидите, предназначено исключительно для взрослых и шокирует больше, чем все, что вы когда-либо видели раньше или увидите еще раз. Поэтому, если кто-то из вас передумал или если кто-то из вас хочет вернуть свои деньги, то вам лучше сделать это сейчас. Потому что вот он, мадамы и чуваки, Герой Пеньковой Bеревки, Нерон Петли… Дже-е-е-ейми Форд!!!

Мы были наполовину оглушены треском фанфар, доносившимся из усилителей, но почти никто не аплодировал. Я оглядел "Золотых Лошадок" сквозь клубящийся сигаретный дым и увидел, что все были слишком напряжены, все внимание было приковано к виселице. У всех был такой же виноватый, загипнотизированный взгляд – и, думаю, у меня тоже. Мы были похожи на людей, проезжающих мимо места автомобильной аварии со смертельным исходом – испуганные, зачарованные. В экстренных службах нас назвали бы "вурдалаками".

– Вот, – сказал Вольф Боделл, подталкивая меня локтем и протягивая еще виски. – Это то, что я называю "шоу". Одно из лучших в стране, хотя я и сам так говорю.

– Tы – промоутер? – спросил я его.

– Ну, скорее, менеджер.

– Как ты справляешься с человеком, который вешается?

Вольф Боделл опрокинул в себя второй стакан.

– Всем на Божьей земле нужно управлять. Tы же не думаешь, что коровы растут случайно? Всегда есть кто-то, кто хочет что-то сделать, и кто-то еще, кто хочет наблюдать, как они это делают. Все очень просто. Но мастерство заключается в том, чтобы привести эксгибициониста и вуайериста в одну комнату в одно и то же время и извлечь из этого выгоду. Это и есть управление. Позволь мне кое-что тебе сказать… Я родился и воспитывался в семье карни[80] 80
  Карни, также пишущийся как carnie, – это неофициальный термин, используемый в Северной Америке для обозначения путешествующего сотрудника карнавала и языка, который они используют, особенно когда сотрудник управляет игрой ("джоинт"), киоском с едой ("грэб", "поппер" или "флоссвэгон") или аттракционом ("райдджок") на карнавале. Термин "шоумен" используется как синоним в Австралии и в Соединенном Королевстве.


[Закрыть]. Моим дедом был карни; моим отцом был Генри Ти Боделл, основатель компании "Путешествующие развлечения и диковинки Боделла". Когда мне было три года, меня познакомили с Принцем Рэндианом[81] 81
  Принц Рэндиан (англ. Prince Randian; 1871–1934), также известный под псевдонимами "Человек-змея", "Живой торс", "Человек-гусеница" и другими, – американский актёр с врождённым синдромом тетраамелии, родившийся без рук и ног. Был знаменитым актёром в начале 1900-х годов, более всего известным своим умением скручивать сигареты губами. Он, как сообщается, был привезён в США Финеасом Барнумом в 1889 году и был популярным артистом на карнавалах и уличных цирковых представлениях в течение 45 лет. Принц Рандиан снимался в фильме 1932 года "Уродцы".


[Закрыть], Человеком-гусеницей, у которого не было ни рук, ни ног, и он передвигался, извиваясь. Много лет спустя мне снились кошмары о Принце Рэндиане, но, боже мой, я никогда его не забывал. Никогда. Конечно, те времена прошли, времена уродов и бородатых дам. Очень давно прошли. Но время от времени вы все еще сталкиваетесь с такими людьми, как Джейми Форд, чья потребность во внимании не вписывается ни в один из привычных вам шаблонов. Они по-прежнему являются артистами карнавала, даже если его участники давно умерли. В них по-прежнему живет Дьявол. В них по-прежнему есть потребность. Более того, у людей по-прежнему есть потребность смотреть их. Прискорбно, не так ли? Но во всем этом мире нет ничего более увлекательного, чем наблюдать, как умирает человек, за исключением случаев, когда это наблюдение за тем, как человек умирает по своему выбору. Это все равно, что наблюдать за теми безумными монахами, которые поджигают себя. Я видел одного или двух таких во Вьетнаме. Можешь себе представить, что они делают это по собственной воле? Потому что я, черт возьми, точно не могу.

Он шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони.

– Я просто не могу представить, почему Джейми продолжает вешаться. Только не говорите мне, что кайф – это так чертовски здорово. Но он хочет это сделать, и люди хотят смотреть, как он это делает, и жаль, что такой хороший психоз пропадает даром.

В этот момент из дыма появился Джейми, мой старый школьный друг Джейми Форд. Он сильно похудел и поседел, а его глаза, казалось, утратили свой прежний яркий, злобный блеск. Теперь это были глаза мертвеца.

Его светлые волосы были сальными и прямыми, теперь они доставали почти до плеч, а голову он туго повязал черно-желтой банданой. Он был закутан в выцветший черный плащ, который волочился по полу, но когда он шагнул вперед, плащ немного распахнулся, и я увидел его худую голую ногу и понял, что под плащом он совершенно голый.