Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Дон Харрис

Соавторы: Грэм Мастертон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

Камелот

Graham Masterton, «Camelot», 2004

Джек соскабливал измельчённый чеснок с разделочной доски в глубокую сковороду, когда в дверь ресторана кто-то постучал.

– Чёрт, – выдохнул он. Он снял сковороду с плиты и вытер руки о фартук. Стук повторился, на этот раз громче, да так, что ручка двери задребезжала.

– Да слышу я! Слышу!

Огибая круглые столики и венские стулья, он направился к двери. Жёлтые льняные жалюзи на окнах были опущены, и он мог лишь различить два силуэта.

Раннее утреннее солнце искажало силуэты людей, стоящих за дверью, и воображение рисовало сгорбленных волкоподобных чудовищ.

Он отодвинул задвижку и открыл дверь. На пороге стояли двое мужчин в серо-коричневых плащах. Один был брюнет с приглаженными волосами и сломанным носом. Другой – тучный рыжеволосый мужчина с капельками пота над верхней губой.

– Да?

Брюнет показал золотой жетон.

– Сержант Эли Уоксмен, полиция Сан-Франциско. Вы мистер Джек Келлер?

– Да, это я. Что-то случилось?

Сержант Уоксмен открыл блокнот и, с трудом разбирая собственный почерк, прочёл:

– Вы проживаете по адресу: три-шесть-шесть-три, Гелиограф-стрит, квартира два?

– Все верно. Да ради бога, скажите уже, в чем дело!

– Вы состоите в отношениях с мисс Жаклин Фронсарт, двадцать четыре года, студенткой факультета балтийского пения в Институте Балтийского пения?

– Верно.

Сержант Уоксмен закрыл блокнот.

– Мистер Келлер, мне очень жаль, но мисс Фронсарт зазеркалилась.

– Что?

Сегодня около половины десятого утра ваши соседи услышали её крик. Один из соседей вломился в вашу квартиру и обнаружил её. Они пытались вытащить её, но не смогли.

– Боже, – Джек не верил своим ушам. – А какое… которое зеркало?..

– Большое зеркало на подставке. В спальне.

– Господи. А где оно сейчас? Оно же не разбилось, ведь нет?

– Нет, оно в целости и сохранности. Мы не стали его трогать. Если хотите, коронёр унесёт его. Решение целиком и полностью за вами.

Джек стоял, прикрыв глаза рукой. Может быть, если он отгородится от внешнего мира на достаточно долгое время, то детективы исчезнут, и окажется, что все это ему лишь привиделось? Но даже с закрытыми глазами он слышал шорох плащей и беспокойный скрип подошв по гладко отполированному полу. Наконец, он снова посмотрел на них и сказал:

– Я купил это зеркало где-то полгода назад. Владелец поклялся, что оно безопасно.

– Вы не могли бы сказать, где именно вы его приобрели?

– В антикварной лавке в округе Сонома. Где-то у меня должна быть его визитка.

– Не волнуйтесь, мы найдём его, если это будет необходимо. Однако не стану вас обнадёживать: вряд ли вы можете рассчитывать на компенсацию.

– Господи… Да не нужна мне никакая компенсация. Я только…

Он представил Жаклин, как она стоит у него на балконе, и из одежды на ней лишь большая соломенная шляпа, а на шляпе нелепо громоздятся персики, груши, бананы. Будто в замедленной съёмке, она оборачивается на него. Влажные, широко посаженные карие глаза делают её похожей на прекрасную рыбу. Загорелые плечи украшены узорами из хны. Огромная грудь с сосками цвета спелой сливы. «Желание – я вижу его в каждом твоём взгляде», – шепчет она. Она всегда говорит шёпотом, чтобы сохранить голосовые связки для пения.

Она жёстко толкает его на яркий разноцветный плед и, расставив ноги, садится ему на грудь. Затем она показывает ему себя, свою гладко выбритую вагину, раздвигает пальцами половые губы – и демонстрирует зелёное пёрышко канарейки, торчащее из уретры. «Плюмаж тщеславия», – шепчет она.

Сержант Уоксмен положил руку Джеку на плечо и сочувственно сжал его.

– Мне действительно очень жаль, мистер Келлер. Я сам видел её, и… она была очень необычной, не так ли?

– Что мне теперь делать? – спросил Джек. Впервые в жизни он чувствовал себя брошенным на произвол судьбы, будто человек, который остался один в лодке с единственным веслом и кружится на одном месте, а помощи ждать не от кого.

– Люди принимают разные решения, сэр, – сказал рыжеволосый детектив.

– Решения? Какие решения?

– Что делать с зеркалами, сэр. Кто-то относит их в подвал или на чердак в надежде, что однажды мы сможем освободить их близких. Некоторые… хм. Некоторые устраивают похороны, закапывают их в землю.

– Закапывают в землю? Впервые о таком слышу.

– Это довольно необычно, сэр, но так многие поступают. Кто-то просто накрывает зеркало простынёй или одеялом и оставляет на прежнем месте, но некоторые учёные считают, что это слишком жестоко по отношению к находящемуся в нем человеку, поскольку он будет продолжать слышать все, что происходит по эту сторону.

– Боже мой, – сказал Джек.

Рыжеволосый детектив достал сложенный носовой платок и промокнул лоб.

– И все-таки большинство…

– Что – большинство?

– Большинство рано или поздно разбивают зеркала. Думаю, это сродни отключению аппарата жизнеобеспечения.

Джек уставился на него.

– Но если разбить зеркало… что будет с человеком внутри него? Он останется в ловушке в каком-то зеркальном мире? Или разобьётся вместе с ним?

Сержант Уоксмен торжественно произнёс:

– Мы не знаем ответа на этот вопрос, мистер Келлер, и я сильно сомневаюсь, что когда-нибудь узнаем.

Когда детективы ушли, Джек запер дверь в ресторан и прислонился к ней спиной, по его лицу бежали липкие, тёплые слезы – словно ему выкололи глаза, и теперь они стекали по щекам.

– Жаклин, – простонал он. – Жаклин, почему ты? Почему из всех людей – именно ты?

Он упал на колени на полированный дубовый паркет, скорчился от физической боли утраты и продолжал всхлипывать сквозь стиснутые зубы.

– Почему именно ты, Жаклин? Почему? Ты так красива, почему ты?

Он прорыдал почти десять минут, после чего понял, что не может больше. Он встал, взял со столика салфетку, промокнул слёзы и высморкался. Он оглядел пустые столики. Вряд ли он вообще когда-либо откроет ресторан снова. «Ресторан Келлера» останется в прошлом, как и Жаклин.

«Господи, – подумал он. – Каждое утро мы просыпаемся, встаём с постели и даже не задумываемся о том, когда судьба нанесёт нам очередной удар».

Он вернулся на кухню, выключил все конфорки и духовки, снял фартук. На разделочной доске лежало полдюжины эскимосских меховых унтов, готовых к разделке и мариновке, и тисовые ветви на суп. Он взял в руки свежие лосиные рога. Они должны были стать сегодняшним блюдом дня. Он положил их обратно, и к горлу подступил такой ком, что он едва мог вздохнуть.

Он уже собирался уходить, когда распахнулась задняя дверь, и вошёл Пуни Пуни Пу Сюк, одетый в чёрную футболку с Ричардом Никсоном и белые льняные брюки. Джек не знал точно, сколько ему лет; его по-военному постриженные волосы были жёсткими, как проволочная щётка, которой соскребают грязь со щитков пикапов тысяча девятьсот шестьдесят третьего года выпуска, а под глазами у него были такие мешки, что было трудно понять, открыты у него глаза или закрыты. Но при всем этом он был одним из самых опытных шеф-поваров в Сан-Франциско и признанным знатоком восточной философии. Он даже издал брошюрку под названием «Рыба не поможет тебе найти выход из пустыни».

Пуни Пуни снял с плеча красную кожаную сумку и осмотрел кухню.

– Мистер Погреб-по-немецки! – он был убеждён, что люди не должны забывать об этническом происхождении своих имён и поэтому их следует переводить, чтобы все окружающие понимали их значение. – Мистер Погреб-по-немецки, у вас всё в порядке?

– Прости, Пу, я хотел тебе позвонить, но не успел. Сегодня мы закрыты. Да и вряд ли мы вообще когда-нибудь снова откроемся. Жаклин зазеркалилась.

Пуни Пуни пересёк кухню, подошёл к Джеку и взял его за руки.

– Мистер Погреб-по-немецки, моё сердце скорбит об утрате не меньше вашего. Когда произошла эта трагедия?

– Сегодня утром. Только что. Приходила полиция. Я должен пойти домой и посмотреть, что можно сделать.

– Она была чудесной женщиной, мистер Погреб-по-немецки. Не знаю, что сказать, чтобы утешить вас.

Джек покачал головой.

– Не надо. Сейчас не время. Ты можешь идти домой.

– Могу я пойти с вами? Иногда плечо, вовремя подставленное другом, бывает ценнее, нежели клад, найденный под смоковницей.

– Хорошо. Я это ценю.

Он жил в Английском квартале района Рашен-Хилл, в маленьком викторианском доме. Местность здесь была такая холмистая, что ему приходилось ставить свой «Форд» передними колёсами на тротуар, чтобы он не скатился. Светило солнце, внизу в заливе вода сверкала, будто осколки стекла; но при этом дул лёгкий ветерок, холодный, как последний вздох умирающего рыбака.

– Джек!

Вверх по склону поднимался мужчина с бордовым лицом и белыми бакенбардами, ведя бульмастифа на коротком поводке. На нем были светло-коричневые твидовые брюки, нижнюю часть которых он заправил в носки.

– Эй, Джек! – повторил он и приветственно взмахнул рукой.

– Майор, – Джек, наконец, заметил его и тут же поднял глаза на окна второго этажа. Кто-то – наверное, Жаклин, – оставил окна открытыми, и белые занавески покачивались на ветру.

– Я уже слышал о случившемся, мне так чертовски жаль, старик! И я, и Немезисы – мы все искренне соболезнуем. Такая прекрасная девушка!

– Благодарю, – сказал Джек.

– Черт бы их побрал, эти гребаные зеркала! Ни на секунду им верить нельзя, так ведь?

– Я был уверен, что это зеркало безопасно.

– Ну, безопасных зеркал не бывает, когда доходит до дела, так ведь? Они как шавки бродячие. Живёт такая годами и вроде ведёт себя смирно, а потом хвать! – какому-нибудь ребятёнку нос оттяпает. Нет, Немезисы никогда зеркало в дом не поставят. Оно и к лучшему. Она же посмотреть в него не успеет, как оно треснет – с такой-то рожей!

Джек попытался выдавить улыбку, но лишь болезненно скривился. Он вошёл в дом через парадный вход и стал подниматься наверх по узкой лестнице, следом за ним шёл Пуни Пуни. В коридоре было очень тихо и пахло перезревшей дыней.

На одной из лестничных площадок было витражное окно, на котором была изображена женщина с завязанными глазами на фоне замка; от замка поднимался чёрный дым, в небе кружили грачи.

– Мистер Погреб-по-немецки, Бог, в которого вы верите, не обязывает вас делать этого.

– Нет, – сказал Джек. – Я делаю это по велению своего сердца. Неужели ты думаешь, что я позволю какому-то специалисту по устранению забрать её у меня? Я же люблю её, Пу. И всегда буду любить. Вечно.

– Вечность – это не ровная дорога, – сказал Пуни Пуни. – Помните: любимый магазин ковров не всегда можно увидеть, не сходя с порога дома.

Они поднялись на нужный этаж. Джек подошёл к двери своей квартиры и достал ключ. Его сердце колотилось, словно ирландский барабан, и он сомневался, что осмелится сделать это. Но на двери висел медный египетский крест – его повесила сюда Жаклин, и он вспомнил, как она поцеловала кончики пальцев, прикоснулась к нему и произнесла: «Символ жизни вечной, которая никогда не прервётся».

Она любила ходить дома обнажённой, иногда лишь надевала шляпу, как Шерлок Холмс. Она любила Холмса и часто называла Джека Ватсоном. Безо всякого предупреждения она могла достать скрипку, сыграть несколько пронзительных нот каджунской мелодии и объявить: «Игра началась!»

Он отпер и широко распахнул дверь. В квартире стояла тишина, только из открытых настежь окон был слышен шум машин. В узкой прихожей находилась вешалка, на которой громоздились два-три десятка шляп: широкополые женские шляпки, мужские котелки, старые бесформенные фетровые шляпы. Пол был завален грязной поношенной обувью: коричневые оксфордские туфли, золотистые балетки, кеды с Че Геварой по триста пятьдесят долларов за пару.

Перешагнув через кучу обуви, Джек прошёл в гостиную. В ней теснились тяжёлые кресла, обитые красной кожей, диванчики, книжные шкафы со стеклянными дверцами, полные книг в кожаных обложках. Над чугунным камином висела цветная гравюра. На ней была изображена обнажённая женщина с пышными формами, которая ехала на велосипеде по живым мышам, давя их шинами. При ближайшем рассмотрении было видно, что седло велосипеда заменили толстым фиолетовым фаллоимитатором с большими яйцами. Название гласило: «Самый приятный способ борьбы с грызунами. Второй способ – порошок “Пестифекс”».

Дверь в спальню была приоткрыта, но войти внутрь он так и не решился. Наконец, Пуни Пуни слегка толкнул его локтем и сказал:

– Ну же, Джек. Придётся это сделать. Нельзя склеить разбитую вазу, не глядя на неё.

– Да, ты прав.

Джек прошагал через гостиную и толкнул дверь в спальню. Сосновая кровать с балдахином осталась незастеленной, цветастый плед валялся поперёк, подушки разбросаны. На другой стороне комнаты между двух окон стоял туалетный столик Жаклин, заставленный флаконами с парфюмом «Дебюсси», косметикой «Сера» и множеством кисточек в белой керамической банке.

В углу на шарнирной подставке стояло овальное зеркало высотой под два метра. Оно было обрамлено тёмным, до блеска отполированным красным деревом, украшенным резными виноградными лозами; наверху было вырезано улыбающееся личико херувима. Джек обогнул кровать и встал перед зеркалом. В отражении он увидел лишь себя, часть одеяла и Пуни Пуни, стоявшего у входа.

Вид у него был ужасный. Волосы всё ещё растрёпаны из-за того, что он стащил через голову фартук, голубая рубашка помята и вся в пятнах, мешковатые джинсы истёрлись на коленях. Под глазами фиолетовые мешки.

Он протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до пыльной поверхности зеркала.

– Жаклин, – позвал он. – Жаклин… ты здесь?

– Может быть, произошла путаница, – сказал Пуни Пуни с наигранным оптимизмом. – Может быть, она всего лишь вышла купить помаду.

Но Джек понимал, что никакой ошибки не было. В зеркале он видел лежащий на полу возле кровати шёлковый халатик Жаклин. Но, обернувшись, убедился, что здесь, в реальном мире, никакого халатика нет.

Он наклонился ближе к зеркалу.

– Жаклин! – крикнул он хриплым голосом. – Жаклин, милая, это я, Джек!

– Может быть, она прячется, – предположил Пуни Пуни. – Не хочет, чтобы вы видели, как она страдает.

Но в эту секунду в зеркале появилась Жаклин: медленно, словно во сне, она шла через всю комнату к Джеку. Одежды на ней не было, за исключением туфель на головокружительной шпильке, украшенных чёрными шёлковыми хризантемами, и огромной траурной шляпы со страусиными перьями. На глазах у неё были тёмные очки, в ушах покачивались чёрные серьги, губы она накрасила чёрной помадой.

Джек в отчаянии вцепился в раму зеркала:

– Жаклин! Боже мой, Жаклин!

Её отражение приблизилось к его отражению и обвило его руками. Он отчётливо видел её в зеркале, но не мог ни видеть, ни ощущать её присутствия здесь, в спальне.

– Джек… – прошептала она, и, хотя глаз её не было видно за тёмными стёклами очков, он чувствовал, как её голос дрожит от испуга. – Ты должен вытащить меня отсюда. Прошу тебя.

– Я не знаю, как это сделать, милая. Никто не знает.

– Я всего лишь… всего лишь выщипывала брови. Я наклонилась к зеркалу поближе и… помню только, что потеряла равновесие. Я как будто провалилась под лёд. Джек, здесь ужасно! Мне так страшно. Ты должен вытащить меня отсюда.

Джек не знал, что на это ответить. Он видел, как Жаклин целует его, перебирает его волосы и прижимается к нему грудью, но все это было лишь иллюзия.

Пуни Пуни смущённо кашлянул.

– Думаю, мне пора, мистер Погреб-по-немецки. Мой номер у вас есть. Звоните, если понадобится моя помощь. Истинный друг ожидает, подобно птице на воротном столбе.

Когда Пуни Пуни ушёл, Джек упал перед зеркалом на колени, и Жаклин в отражении тоже села на пол, глядя ему в глаза; за её спиной он видел самого себя.

– Ты должен найти способ вытащить меня, – сказала Жаклин. – Здесь все такие злые… никто не хочет со мной разговаривать. Я спрашиваю у людей, как пройти обратно через зеркало, но они только ухмыляются. И полная тишина. Даже шума машин не слышно. Только ветер воет.

– Послушай, – сказал Джек. – Я поеду в Соному, где мы купили это зеркало. Может, парень из антикварного сможет нам чем-нибудь помочь.

Жаклин опустила голову так низко, что он мог видеть лишь перьевую окантовку её траурной шляпы.

– Мне так тебя не хватает, Джек. Все, о чем я мечтаю, – это снова оказаться с тобой в одной постели.

Джек не знал, что ответить. Но Жаклин подняла голову и сказала:

– Разденься.

– Что?

– Разденься, прошу тебя.

Медленно, словно у него болели колени и локти, Джек расстегнул все пуговицы на рубашке и молнию на джинсах и стянул их. Спортивные трусы в красно-белую полоску он тоже снял и встал перед зеркалом, голый, с набухающим членом. Под лучами предполуденного солнца волосы у него в паху блестели и сверкали, словно нити в электрической лампочке.

– Подойди к зеркалу, – сказала Жаклин. Она приблизилась к поверхности зеркала изнутри, опустив руки вдоль тела. Она прижалась грудью к стеклу, и её соски стали похожи на большие сухофрукты.

Джек взял член в руку и прижал багровую головку к зеркалу. Жаклин открыла рот и принялась облизывать стекло изнутри, снова и снова. Джек ничего не чувствовал, но глядя на то, как её язык скользит вверх и вниз, он ощутил смесь отчаяния и возбуждения. Он начал двигать рукой, сжимая член все сильнее, в то время как Жаклин все быстрее и быстрее лизала зеркало.

Она просунула руку между ног и двумя пальцами раздвинула половые губы. Длинным средним пальцем она начала массировать клитор, и в отражённом от паркетного пола свете Джек увидел блестящую влагу на внутренней поверхности её бёдер.

Его движения становились быстрее и жёстче, и, наконец, он почувствовал, что близок к оргазму.

– О, боже, – простонал он; сперма брызнула на зеркало, на отражение языка Жаклин, на отражение её носа и даже на отражение её волос. Она жадно принялась слизывать её, несмотря на то, что не могла достать её или даже почувствовать вкус. Глядя на неё, Джек в полном отчаянии прислонился лбом к поверхности зеркала.

Пока он стоял, опустошённый, она легла на пол, широко раздвинула ноги и принялась медленно гладить себя между ног, поигрывая с клитором и скользя пальцами с длинными ногтями, покрытыми чёрным лаком, во влажное отверстие. Спустя какое-то время она сжала ноги, по её телу пробежала дрожь. Он не был уверен, что она кончила, но она несколько минут неподвижно лежала на полу, и лишь лёгкий ветерок из широко открытого окна играл перьями на её шляпе.

Из квартиры мистера Санторини этажом ниже доносились звуки граммофона, играла песня «Carry Me To Heaven With Candy-Colored Ribbons». Шершавый тенор казался Джеку эхом из далёкого прошлого.

Народная мудрость Сан-Франциско гласит: когда выезжаешь из города, через каждые десять миль становится на десять градусов по Фаренгейту жарче. К тому времени, как Джек добрался до Сономы, воздух раскалился так, что казался липким, как мёд. На Ист-Спэйн-стрит он свернул налево и оказался перед «Локулус Антик» – одноэтажной антикварной лавкой, расположившейся в тени эвкалиптов. Он припарковал автомобиль и вышел, а Пуни Пуни остался внутри, слушая по радио камбоджийский джаз. «That Old Fish Hook Fandango» Салмора Чапека и South East Asian Swingers.

Джек открыл дверь «Локулус Антик», над его головой звякнул колокольчик. Помещение было забито антикварными креслами, обеденными стульями и гипсовыми бюстами Аристотеля; в воздухе пахло засохшим конским волосом и безуспешными попытками заработать денег. Освещение тоже было необычным, будто в морге; виной тому была стеклянная крыша, покрытая зелёной краской. Из глубины магазина вышел человек, одетый во что-то наподобие белой льняной пижамы. На вид ему было около пятидесяти пяти, его лицо было костлявым, словно голый череп, волосы взлохмачены, а на носу покоились очки в толстой оправе. Передние зубы у него выступали вперёд, как у лошади.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – протянул он. Судя по акценту, он был не из Северной Калифорнии. Скорее, родился в Марблхеде, Массачусетс.

– Вы вряд ли меня помните, но полгода назад я купил у вас зеркало. Меня зовут Джек Келлер.

– Зе-еркало, м-м? Ну, я продал уйму зеркал. Гарантированно безопасных, разумеется.

– Это оказалось небезопасным. Сегодня утром я лишился девушки. Не успел я прийти на работу, как ко мне нагрянула полиция. Они мне и рассказали, что она зазеркалилась.

Мужчина медленно снял очки и устремил взгляд своих выпученных бледно-голубых глаз на Джека.

– И вы абсолютно уверены, что это зеркало было куплено у меня? Не представляю, как такое могло произойти. Я крайне осторожен, знаете ли. Я сам однажды потерял своего померанского шпица. А ведь это было всего лишь маленькое ручное зеркало. Секунду назад она ещё была здесь, а потом раз – и исчезла! – он снова надел очки. – Мне пришлось… – жестом он изобразил, как разбивает зеркало с заточенной в нем собакой. – Этот бесконечный жалостливый лай… я не мог этого вынести.

– То же самое случилось с моей девушкой, – сказал Джек, пытаясь держать свой гнев под контролем. – Это ваше зеркало, у меня и чек сохранился. Зеркало на вращающейся подставке, рама из красного дерева, на ней вырезаны узоры – виноградные лозы.

Мужчина побледнел.

– Вы об этом зеркале. О боже.

– «О боже»? И это все, что вы можете сказать? Я потерял единственную женщину, которую любил в своей жизни! Прекрасную, полную энергии молодую женщину, у которой вся жизнь была впереди.

– Соболезную вам. Моя собачка была породистая, с хорошей родословной… но с вашим горем, конечно, не сравнится, нет.

Джек приблизился к нему вплотную.

– Я требую, чтобы ты сказал мне, как вытащить её оттуда. И лучше бы тебе не лгать, потому что иначе я вернусь сюда и голыми руками оторву тебе башку!

– Хорошо, хорошо! Незачем мне угрожать.

– Поверь, старик, ты и знать не знаешь, что такое настоящая угроза. Но ты узнаешь, если не скажешь, как вытащить мою девушку из этого чертового зеркала.

– Прошу вас, – сказал мужчина, подняв обе руки, словно признавая свою вину. – Я бы не продал его вам, если бы знал, что оно настоящее.

– О чем это ты?

– Я купил его за гроши у торговца в Сакраменто. Он даже не сказал, почему продаёт его за такую смешную цену. Это зеркало с историей, и если эта история не выдумка… если она правдива хотя бы наполовину…

– Что за история? – требовательно произнёс Джек.

– Уверяю вас, я ни за что не стал бы продавать его, если бы допускал хоть малейшую возможность риска, особенно после той эпидемии серебряной чумы. С зеркалами я всегда о-очень осторожен.

Он подошёл к письменному столу, заваленному какими-то бумагами, книгами, среди которых была фотография госпожи Чан Кайши в рамке, с памятной надписью: «Для Тимми, в благодарность за чудесный вечер».

Он принялся открывать ящики стола, один за другим.

– Я думаю, что виной всему – тщеславие, знаете ли. Если долго вглядываться в зеркало, оно должно как-то отреагировать. Ведь именно так происходит с некоторыми людьми, вы не замечали? Когда смотрите на кого-нибудь долго и пристально, этот кто-нибудь обязательно спросит вас: «Чего вы от меня хотите?». Ведь так?

Ни в одном из ящиков он не обнаружил того, что искал, и переключился на полки за спиной, с которых тут же посыпались брошюрки, счета и обрывки каких-то бумаг. Наконец, он воскликнул:

– Ага! Нам повезло!

Он развернул потрёпанный листок бумаги и разгладил его ладонью.

– «Зеркало “Камелот”. Изготовлено ок. 1842 г. Лорду Альфреду Теннисону в подарок от благодарного народа за публикацию второго варианта стихотворения “Волшебница Шалот”[15] 15
  «Волшебница Шалот», англ. «The Lady of Shalott» – баллада английского поэта Альфреда Теннисона (1809–1892). Первая версия стихотворения была опубликована в 1833 году, вторая – в 1842 году.


[Закрыть]»

– И что все это значит? – нетерпеливо спросил Джек. – Я не понимаю.

– Это зеркало было изготовлено специально для Артуровского общества в Англии в знак признания «Волшебницы Шалот». Вы же знаете «Волшебницу Шалот»?

Джек помотал головой.

– Как это поможет мне вернуть Жаклин?

– Возможно, только это ей и поможет. В противном случае, ей не поможет уже ничто – если зеркало фальшивое.

– Продолжай.

Мужчина пододвинул к себе плетёное кресло и уселся в него.

– Некоторые литературоведы полагают, что «Волшебница Шалот» – это поэтическое описание серебряной чумы.

– Моё терпение скоро лопнет, – предупредил Джек.

– Нет! Нет! Слушайте дальше! В «Волшебнице Шалот» говорится о прекрасной женщине, которая навеки заточена в башне и вынуждена непрерывно ткать гобелен, изображая на нем все, что видно из её окна. Она изображает смену времён года. Любовные ухаживания, свадьбы, похороны. Но суть в том, что её заколдовали. Смотреть на мир она может только в отражении зеркала. Иначе она умрёт. Дайте-ка, я вспомню…

«Пред нею ткань горит, сквозя,

Она прядёт, рукой скользя,

Остановиться ей нельзя,

Чтоб глянуть вниз на Камелот.

Проклятье ждёт её тогда,

Грозит безвестная беда,

И вот она прядёт всегда,

Волшебница Шалот.

Лишь видит в зеркало она

Виденья мира, тени сна,

Всегда живая пелена

Уходит быстро в Камелот…»[16] 16
  Здесь и далее – отрывки из стихотворения «Волшебница Шалот», пер. К. Д. Бальмонт, 1897.


[Закрыть]

– Да-да, очень поэтично, – перебил его Джек. – Я по-прежнему не понимаю, как это поможет Жаклин.

– Прошу вас, дайте мне закончить. В один прекрасный день мимо башни проезжает сэр Ланселот. Он выглядит великолепно. Седло его лошади сверкает, колокольчики звенят, а перья на его шлеме горят огнём на солнце. Волшебница Шалот видит его в своём зеркале и, не удержавшись, оборачивается.

«Забыт станок, забыт узор,

В окно увидел жадный взор

Купавы, шлем, коня, простор,

Вдали зубчатый Камелот.

Порвалась ткань с игрой огня,

Разбилось зеркало, звеня,

«Беда! Проклятье ждёт меня!»

Воскликнула Шалот».

– Она понимает, что обречена. Она выходит из башни. На берегу реки она обнаруживает лодку и пишет на ней своё имя: Волшебница Шалот. Затем ложится в лодку, плывёт к замку Камелот и поёт свою последнюю песню. Жнецы в полях слышат скорбную песнь о том, как стынет кровь у неё в венах и как темнеет у неё в глазах. Наконец, лодка прибывает на причал в Камелоте, но Шалот уже мертва. Сэр Ланселот со свитой спускается к причалу. Он видит на дне лодки её, прекрасную, как ангел, и произносит: «Да успокоится душа волшебницы Шалот». По крайней мере, так Теннисон пишет в своём стихотворении. Но послушайте, что написано здесь:

«В других источниках говорится о том, что сэр Ланселот несколько раз поднимался к ней в башню и был так очарован её красотой, что стал её любовником, даже несмотря на то, что из-за проклятия она не могла смотреть на него напрямую. Однако как-то раз он доставил ей настолько сильное наслаждение, что она посмотрела на него. В этот момент она исчезла в зеркале, и больше её никто никогда не видел.

Считается, что зеркало, подаренное лорду Альфреду Теннисону – то самое зеркало, в котором исчезла Волшебница Шалот, оформленное в новую резную раму, выполненную на заказ на пожертвования добровольцев. В тысяча восемьсот девяносто втором году, после смерти лорда Теннисона, зеркало было забрано из его дома в Алдвортсе, близ Хейзелмира, Южная Англия, и продано аукционистам в Нью-Йорке».

Джек выхватил листок из его рук и сам прочёл, что там написано.

– И ты знал, что зеркало затянуло эту… Шалот, но продал его нам, даже не предупредив?

– «Волшебница Шалот» – это всего лишь стихотворение, сэр Ланселот – мифический персонаж, а замок Камелот вообще никогда не существовал! Я и не думал, что это может быть правдой! Даже сам лорд Теннисон был уверен, что это обычное зеркало, за которое какой-то олух из Артурского общества по глупости выложил целое состояние!

– Черт бы тебя побрал! – закричал на него Джек. – Даже обычные зеркала могут быть опасны, и ты это знаешь! Забыл, что случилось с твоей собакой?

Мужчина провёл рукой по растрёпанным седым волосам.

– Торговец в Сакраменто уверял меня, что с этим зеркалом ни у кого раньше не возникало проблем, ни разу за тридцать лет. Я проверил его на серебряную чуму, но, разумеется, иногда трудно определить, заражено зеркало или нет.

Джек несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. В этот момент звякнул колокольчик и вошёл Пуни Пуни.

– У вас всё в порядке, мистер Погреб-по-немецки?

– Нет, Пу. Ничего не в порядке.

Продавец кивнул в сторону Пуни Пуни и спросил:

– Кто это?

– Мой друг. Его зовут Пуни Пуни Пу Сюк.

Мужчина протянул ему руку:

– Очень приятно. Меня зовут Дэвид Кюльбет.

– Приятно познакомиться, мистер Сальто-по-французски.

– Что, простите?

– Так переводится ваше имя, сэр. «Кюльбет» в переводе с французского – «сальто». Прыжок с переворотом.

– Ясно, – сказал ошеломлённый Дэвид Кюльбет. Он повернулся к Джеку и забрал у него листок с машинописным текстом.

– Здесь сказано, что сэр Ланселот так тосковал по Волшебнице Шалот, что спросил совета у Мерлина, как вернуть её. Но Мерлин сказал, что проклятие необратимо. Единственный способ воссоединиться с ней – это самому погрузиться в зеркало.

– То есть…

– Да, боюсь, это так. Вы можете воссоединиться со своей возлюбленной, но для этого вам необходимо к ней присоединиться. Но имейте в виду… это всего лишь легенда, как и о Камелоте, и я не могу дать вам никаких гарантий.

– Мистер Погреб-по-немецки! – тревожно воскликнул Пуни Пуни. – Вы не сможете жить в зеркальном мире!

Джек ничего не ответил. После долгой паузы Дэвид Кюльбет сложил листок бумаги и протянул ему.

– Мне действительно очень жаль, что так произошло, мистер Келлер. Но, боюсь, больше я не могу ничем вам помочь.

Они устроились у окна в баре Стейнера на Первой Вест-стрит и заказали два бокала холодного «Уильяма Рэндольфа Херста». Подошла официантка – лама с косичками, перевязанными красными и белыми ленточками, и медным колокольчиком на шее.

– Желаете посмотреть меню? – спросила она высоким скрипучим голосом, исходящим из самой глубины горла. – Наше блюдо дня – седло седла в мараскине.

Джек помотал головой.

– Спасибо, не надо. Только два пива.

Официантка устремила на него взгляд своих узких золотистых глаз.

– Вы выглядите немного расстроенным, мой друг. Простите, если лезу не в своё дело.

– Проблемы зеркального характера, – сказал Пуни Пуни.

– О, мне очень жаль. У моего племянника тоже были такие проблемы. Он потерял двух дочерей.

Джек поднял на неё глаза.

– Он пытался их вернуть?

Официантка затрясла головой, и колокольчик у неё на шее зазвенел:

– А что делать? Раз уж они пропали – значит, пропали.

– А он никогда не думал о том, чтобы уйти вслед за ними?

– Я вас не понимаю.

– Он никогда не думал о том, чтобы самому пройти сквозь зеркало и попробовать спасти их?

Официантка снова затрясла головой:

– У него осталась жена и ещё пятеро детей, о которых надо заботиться.

– И что же он сделал?

– В конце концов, он разбил зеркало. Не мог больше выносить плача своих малюток.

Когда она ушла, Джек и Пуни Пуни молча принялись за пиво. Наконец, Пуни Пуни вытер рот тыльной стороной руки и сказал:

– Вы всерьёз задумались об этом, не так ли?

– А что ещё я могу сделать, Пу? Я люблю её. Я не могу просто взять и бросить её там.

– Даже если вам удастся проникнуть в зеркало, то как вы выберетесь обратно?