Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Дон Харрис

Соавторы: Грэм Мастертон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

– О, нет! Только не Габриэла!

– Полиция пока не выяснила, как она погибла. Они говорят, её растерзали дикие звери – может быть, собаки, но точно не известно.

Грейс медленно осела. В окно кухни она видела, как Дэйзи лепила снеговика – вставила ему два уголька из мангала вместо глаз, морковку вместо носа, а на голову водрузила шляпу цвета хаки, которую Джек надевал на рыбалку. Дэйзи была совсем немного младше Габриэлы, но упитанной, с розовыми щёчками и блестящими светлыми волосами. Наблюдая, как она бегала по заснеженному двору в своей красной шерстяной шапочке и курточке с меховым воротником, Грейс вспоминала свою последнюю встречу с Габриэлой, когда девочка стояла на крыльце приюта в чёрном спортивном костюме, крепко сжимая Анку в руках.

«Пожалуйста, заберите меня сейчас. Я не хочу, чтобы меня съели».

* * *

Кася занесла маленького Анджея в автобус, который был уже готов к отъезду. День выдался солнечным, но очень холодным, и выхлопные газы проплывали мимо окна, словно улетающие призраки. Грейс хотела было последовать за ней, но вдруг ей послышался шум из одной из спален на втором этаже – будто мяукание котёнка или хныканье ребёнка, попавшего в беду.

Она подошла к лестнице и позвала:

– Эй, там кто-то есть?

Она подождала, но ответа не было. Дети её не понимали. Большинство из них не поняло бы её, даже если бы она бегло говорила с ними по-польски. Но они говорили с ней, улыбались, прикасались к ней и называли её Грасей.

Почти вернувшись к входной двери, она снова услышала хныканье.

– Э-эй! – повторила она.

Ответа по-прежнему не было, и она поднялась по лестнице на площадку второго этажа. Посрывала с окон спальни все одеяла, и солнечный свет упал на коридор множеством сияющих треугольников. Медленно прошла мимо всех открытых дверей, заглянув в каждую, но увидела лишь пустые кроватки, грязные матрацы и белые пластмассовые горшки.

А как только собралась спуститься обратно, хныканье повторилось. Казалось, оно исходило из ванной в самом конце коридора. Она открыла дверь ванной и спросила:

– Эй, здесь ещё кто-то есть?

В ванной было прохладно и тихо. Там стояла огромная ржавая ванна и старомодные краны, с которых свисала чёрная слизь, а в дальнем углу возле грязного умывальника находилась потрёпанная корзина для белья со сломанной крышкой.

Грейс, сморщив нос, приподняла крышку и заглянула вовнутрь. Поверх груды испачканных пижам лежала Анка, кукла Габриэлы с растрёпанными и светлыми волосами.

– Анка! – воскликнула Грейс, вытащив её и выпрямив ей руки и ноги. – Кто тебя сюда бросил, бедняжка?

Анка смотрела на неё, как никогда, безмятежным и понимающим взглядом. Её вид вызвал в воображении Грейс столь яркий образ Габриэлы, что на глазах у неё навернулись слезы. Если бы только она прислушалась, когда Габриэла умоляла увести её с собой. Кому какое было дело до бюрократизма и заполнения бланков, когда на кону стояла жизнь семилетней девочки?

– Пойдём, Анка, – сказала она. – Хоть тебя я смогу спасти.

Она спустилась с Анкой по лестнице. Затем вышла через главный вход и закрыла за собой дверь. Та сразу не закрылась, и она открыла её снова и захлопнула силой.

Она забралась в автобус. Кася и Гжегож заняли места впереди, рядом с водителем. В середине салона сидели две молодые няни из детской больницы в Хожуве. Грейс наняла их сопровождать детей в дороге до Варшавы, а по прибытии в Фили за ними должны были присмотреть две студентки-медсестры из госпиталя Пенсильванского университета.

Дети не были возбуждены. Некоторые привычно для себя качались на своих сидениях, другие безучастно смотрели в окна. Никто из них не проводил и дня вне приюта, и никто не имел даже представления, куда они отправлялись и что их там ожидало.

Няни раздали всем по упаковке клюквенного сока «Сокпол» и шоколадной вафле «Принцесса», и все так обрадовались, что принялись болтать, смеяться, а один или двое даже запищали от удовольствия.

Кася взяла Грейс за руку.

– То, что ты делаешь сегодня, это так чудесно, Грейс.

Грейс взглянула на Анку, которая покоилась у неё на коленях.

– Только я бы хотела, чтобы Габриэла тоже оказалась здесь.

– Полиция думает, она сбежала, – заметил Гжегож. – Они считают, что она хотела найти своих папу и маму.

– Так от чего она умерла? От внешнего воздействия?

– Так они считают, – ответила Кася. – Её тело было так истерзано, что это невозможно выяснить. Одну руку вообще не нашли.

– Господи, надеюсь, она хотя бы не страдала. Она так боялась, что её съест ведьма, и вот что с ней случилось. Я так виновата.

– Твоей вины в этом нет, Грейс, – успокоил её Гжегож. – Этим детям вообще повезло, что они живы. Даже у обычных детей в Катовице большие проблемы со здоровьем из-за загрязнения воздуха. Сталелитейные заводы, фабрики… Доктора находят тяжёлые металлы даже в телах нерожденных детей. Свинец, мышьяк. Мы стараемся изо всех сил, но не можем спасти всех до одного.

Грейс подняла Анку.

– Габриэла сказала, что Анка всегда её охраняла, да? Анка вдыхала все её кошмары, и те оставляли её в покое.

Кася пригладила волосы куклы, пытаясь их выровнять.

– Многим польским детям снятся кошмары о Бабе-яге. Она очень страшная!

– А я раньше никогда о ней не слышала.

– Ну, Баба-яга живёт в лесу, в избушке на курьих ножках. Вместо замочной скважины её передней двери – человеческий рот с острыми зубами, а забор вокруг избушки сделан из людских костей, и на каждый кол насажен череп. Только один свободный – он предназначен для тебя, если тебе снится этот кошмар.

– В таком случае, – сказала Грейс, – я постараюсь, чтобы она мне не приснилась.

Кася улыбнулась.

– Баба-яга всегда голодна и всегда ищет, чем поживиться. Она летает в ступе, управляя пестом, и может залететь в дымоход и вылететь обратно. У неё всегда при себе сеть, чтобы ловить детей. История гласит, что единственным ребёнком, которому удалось сбежать от Бабы-яги, была дочь крестьянина, который выращивал репу.

– Репу? – переспросила Грейс. – Её же выращивал отец Габриэлы, она так говорила, да?

Кася кивнула.

– Каждый раз, когда Баба-яга хотела её съесть, та девочка говорила, что репа ей больше придётся по вкусу, и Баба-яга отвлекалась на ферму её отца, чтобы собрать полный мешок репы. Девочка парила её, и Баба-яга съедала столько репы, что засыпала. А в одну горькую зимнюю ночь Баба-яга проспала так долго, что замёрзла намертво. И девочка смогла выкрасть особый ключ с её пояса и сбежать.

– Бедная Габриэла, – сказала Грейс. – Вот бы и она смогла сбежать.

Кукла Анка продолжала на неё смотреть немигающим взглядом, и в какую-то долю секунды Грейс даже готова была поклясться, что та ей улыбнулась. Но она просто тряслась в автобусе, который как раз выехал с просёлочной дороги, ведущей от Тенистого приюта, на трассу S1 в направлении Варшавы.

Солнце сияло, в небе распустились кучевые облака, а две молодые нянечки начали петь с детьми песню и хлопать в ладоши:

Kosi kosi lapci, pojedziem do babci! Babcia da nam mleczka, a dziadzius pierniczka!

Хлоп-хлоп, ладошки, мы едем к бабушке! Бабушка даст нам молочка, а дедушка – пряничек!

* * *

Джек и Дэйзи дожидались её, сидя в фойе второго этажа «Холидей Инн» в Варшаве. Джек, небритый и с растрёпанными тёмными волосами, выглядел уставшим, но Грейс знала, что он лишь по́лтора суток назад вернулся из Токио, прежде чем приехать с Дэйзи в Польшу.

Когда она рассказала ему о своём намерении вытащить детей из приюта, Джек сказал ей, что это безумие. «Ты с ума сошла. Ты хуже моей матери. А она у меня спасала кошек». Но он поддерживал её с самого начала и ни разу не сказал, что она тратит своё время впустую. Более того, он получил расположение пяти высоких руководителей в пяти разных больницах, которым поставлял сканирующее оборудование. Он переписывался по электронной почте с десятками своих друзей и партнёров по гольфу и даже отобедал в «Ветрис» с сенатором от штата Пенсильвания Бобом Кэйси-младшим и заручился его поддержкой.

Когда она поднялась по лестнице, Дэйзи подбежала и обняла её.

– Откуда у тебя эта бейсболка? – спросила Грейс.

Её макушку украшал резиновый петух с безумно вытаращенными глазами.

– Папа привёз из Японии. Он говорит, в ней я не буду бегать, как безголовая курица.

Джек обнял Грейс, поцеловал её и прижал поближе к себе.

– Я по тебе скучал, – сказал он. – Как там твой «свихнувшийся проект»?

– Дети переночуют в университетской детской больнице, чтобы их осмотрели в последний раз, прежде чем они улетят. Они совсем не понимают, что с ними происходит, но кажется, все счастливы.

Джек сказал:

– Перед тем, как мы выехали из дома, мне звонили с «Эн-би-си». Хотят взять у тебя интервью, как только ты вернёшься. У тебя и у детей. Знаешь, как тебя прозвали в «Инквайере»? «Восхитительная Грейс». И я с ними согласен. Ты и правда восхитительна.

– Ладно тебе, Джек. Эти дети находились в таких ужасных условиях! Мёрзли, голодали, жили без медицинской помощи. На моем месте так поступил бы каждый.

– Чья это кукла? – спросила Дэйзи, указывая на Анку.

Грейс подняла её повыше.

– Её зовут Анка. Она принадлежала девочке по имени Габриэла.

– Что с ней случилось?

– С Габриэлой? К сожалению, она умерла. Ей было примерно столько же лет, сколько тебе.

Дэйзи осторожно взяла Анку из рук Грейс. Выпрямила ей платье и пригладила волосы.

– Она странная. Но очень красивая, да?

– Габриэла говорила, что Анка оберегала её от кошмаров.

– А я могу о ней позаботиться? Ну пожалуйста! Я возьму её в школу на «покажи и расскажи»!

– Думаю, её сначала нужно постирать.

– А потом можно будет? Она такая классная. Барби по сравнению с ней полная дура.

Джек приподнял бровь, будто он не всегда позволял Дэйзи все, что та хотела.

– Ну ладно, – сказала Грейс. – Но я хочу, чтобы ты всегда помнила, что это кукла Габриэлы, а ты просто хранишь её в память о ней.

– Да, обещаю. Мы с Анкой будем молиться за Габриэлу каждый вечер.

* * *

На то, чтобы расселить всех детей по домам и больницам, ушло три недели, но наконец «свихнувшийся проект» был завершён, и Грейс осознала, что вновь стала свободной. Она неожиданно почувствовала себя лишённой, словно те дети были её собственными, а она отдала их на усыновление.

Но однажды вечером, на второй неделе апреля, ей позвонил Фрэнк Уэллс, фоторедактор журнала «Ойстер». Он хотел, чтобы она отправилась в северный Вьетнам и сделала там фотографии.

– Только не привози с собой полный самолёт вьетнамских сирот, ладно? Потому что «Ойстер» не станет оплачивать им билеты.

– Не переживай, Фрэнк. Кажется, мне уже хватило быть Матерью Терезой на всю жизнь.

Она налила себе бокал шардоне и включила Дэвида Леттермана. Вообще, она редко смотрела телевизор, но Джек уехал на три дня в Сан-Диего, а без него дом всегда казался слишком тихим, особенно когда Дэйзи уже спала.

Она лежала на диване, листая «Гуд Хаускипинг» и краем уха слушая телевизор, когда услышала крик Дэйзи. Это был странный крик, больше похожий на стон. Грейс показалось, что Дэйзи испугалась настолько, что не могла даже чётко изъясняться.

– Дэйзи! Дэйзи, что такое?

Она отбросила журнал в сторону и взбежала по лестнице к комнате Дэйзи – её дверь была первой слева. Дэйзи закричала ещё раз – но уже резко и пронзительно.

Грейс распахнула дверь детской. Внутри оказалось темно, но она мгновенно почувствовала, что там что-то было – что-то большое, чёрное, пахнущее дымом. Это что-то двигалось и хрустело, как ломающиеся ветки.

– Мамочка! Мамочка! Что это? Что это? Мамочка, что это?

– Сюда, Дэйзи! Сюда, скорее!

Грейс протянула к ней руки, и Дэйзи, выбравшись из кроватки, почти бросилась в её объятия. Грейс вышла из детской и усадила Дэйзи на лестницу. Затем дотянулась до выключателя в комнате и зажгла свет. Дэйзи всхлипывала и все ещё задыхалась от испуга.

Она с трудом верила открывшемуся зрелищу. В дальнем углу комнаты стояла фигура женщины в чёрной пыльной мешковине и ростом до самого потолка. Её волосы были собраны наверху то ли какой-то грязью, то ли воском, из-за чего казались похожими на связку веток – это они хрустели, когда скребли по потолку.

Лицо её было длинным и худым, будто растянутым вдоль, а кожа – желтушной. Глаза – огромными и воспалёнными, с желтоватыми зрачками. Рот изгибался вниз, открывая нестройный ряд остроконечных зубов.

Её руки были невероятно длинными и едва не доставали от одной стены в комнате до другой. Она держала их высоко, широко раздвинув пальцы с когтями.

– Jestem głodny, – прохрипела она.

– Кто вы? – спросила Грейс, но её слова, казалось, вылетали как битые осколки фарфора. – Как вы сюда попали? Убирайтесь!

– Jestem głodny, – повторила женщина, на этот раз с бо́льшим нетерпением, и похотливо поманила к себе Дэйзи, высунув кончик языка – остроконечного и скользко-серого, как у змеи. Её длинный подбородок покрывала чёрная щетина.

Затем Грейс посмотрела вниз и увидела, откуда здесь появилась эта женщина. На полу лежала Анка, кукла Габриэлы, наполовину укрытая пледом, свисавшим с края кроватки Дэйзи. Глаза у Анки были закрыты, как всегда, когда она лежала на спине. Но рот был широко раскрыт, и из него исходил густой чёрный дым.

Дым поднимался по комнате и переплетался в форму женщины в чёрной мешковине. Как джин из лампы, подумала Грейс.

Она снова подняла взгляд. Она была так напугана, что у неё по коже бегали мурашки. Женщина нависала над ними, не опуская когтей и сверкая глазами. Теперь Грейс поняла, кем она была – и чем она была, или, по крайней мере, думала, что поняла. Все кошмары, которые Анка засасывала, чтобы защитить Габриэлу, вылились из неё наружу, чёрные и ядовитые, как керосин.

Это была Баба-яга, польская лесная ведьма, ненасытная пожирательница невинных детей.

– Jestem głodny, – проскрипела она в третий раз. – Я голодна, понимаешь меня? Я хочу есть.

– Мамочка! – крикнула Дэйзи, но Грейс подтолкнула её к лестнице и сказала:

– Беги, милая! Беги! Выбирайся из дома, как можно быстрее!

– Нет! – завопила Баба-яга, нависая над ними. – Она моя! Я высосу все её кости!

Но Дэйзи, плача, сбежала по лестнице, и Грейс осталась на месте. Её голос дрожал, но она сумела проговорить:

– У меня есть много еды для тебя, Баба-яга. У меня столько еды, что тебе на целый год хватит.

Язык Бабы-яги снова высунулся, и она облизала свои острые зубы.

– Я тебе верю. Ты просто не хочешь, чтобы я съела твою девочку. Но я съем её, обещаю, и тебя тоже. Я сжую твои кишки, как макароны.

Она бросилась к Грейс и ухватила когтями рукав её свитера. Грейс попыталась высвободиться, но Баба-яга приблизилась к ней вплотную. Грейс отвернулась в сторону, но все равно чувствовала, как ей в щеку кололи волосы, росшие на подбородке Бабы-яги, и ощущала зловонный запах её дыхания. От неё пахло, как в Тенистом приюте, – пареной репой, грязными гигиеническими средствами и гнилой курицей. Это был запах детского отчаяния.

– Идём со мной, – сказала она. – Идём. Идём со мной. Я дам тебе еды.

Баба-яга закрыла глаза. Веки у неё закрывались не как у людей, а снизу вверх. Затем они открылись вновь, и с ресниц у неё свисало несколько нитей из какого-то липкого вещества.

– Прекрасно, – согласилась она. – Но не пытайся меня обмануть. Черепа тех, кто попытался, стоят вокруг моей избы.

Грейс медленно пробралась к лестнице. Баба-яга следовала за ней, не выпуская из когтей рукава её свитера. Несмотря на то, что она состояла по большей части из чёрного дыма и, как выяснилось, у неё не было ног, при ходьбе она шаталась и прихрамывала.

Мало-помалу Грейс спустилась в прихожую, а оттуда на кухню. Почему-то ей казалось, что Баба-яга, подобно вампирам, не будет отражаться в зеркалах и окнах. Но войдя на кухню, она увидела ведьму в чёрном блестящем стекле духовки и в окнах, выходивших во двор.

Видела она и себя, с бледным лицом, но на удивление спокойную. «Неужели это я? – думала она. – Я рядом с настоящей ведьмой?»

Дэйзи нигде не было, и Грейс молилась лишь о том, чтобы она ушла из дома и побежала к соседям, а то и дальше.

– Так что ты там за пир мне обещала? – спросила Баба-яга. – Я не вижу здесь никакой еды, кроме тебя самой!

– Пожалуйста, имейте терпение, – ответила Грейс.

Она привела Бабу-ягу в кладовку за кухней, где стояли стиральная машина, сушилка и морозильный ларь.

Она зажгла лампу дневного света и подошла к ящику, отперла его и подняла крышку. Внутри лежали замороженные индейки, куры, пироги, рыба и пакеты с овощами. Наружу выплыл пар и стал стелиться по полу.

– Это всё для вас, – сказала она Бабе-яге. – Можете съесть все это.

Баба-яга уставилась на замороженную еду, широко раскрыв глаза.

– Это мне?

– Всё-всё. Рыба, куры, выпечка. Утки. И даже черника.

Отбросив сомнения, Баба-яга выпустила из когтей рукав Грейс, залезла в ящик и вытащила оттуда замороженную щуку, которую Джек привёз в прошлом году с рыбалки на Марш-Крик-Лейк. С резким хрустом она вгрызлась в неё и сразу откусила половину.

Грейс дрожащим голосом спросила:

– Ну как, вкусно? Как я и обещала?

Баба-яга обернулась на неё с набитым кусками замороженной рыбы ртом. Она ничего не ответила, но когда Грейс попыталась на шаг отойти от неё, взяла её за рукав и притянула к себе.

– Сначала холодные блюда, а потом горячие, – известила она.

Грейс подняла обе руки, показывая, что не собирается никуда идти. Баба-яга снова её отпустила и принялась вытаскивать стейки и гамбургеры. Грейс не могла поверить, что она сумеет съесть всю эту твёрдую, застывшую еду, но её зубы жадно в неё вгрызались, и она жевала и глотала всё подряд – замороженное мясо, жир и кости вместе с пакетами, в которые все это было завёрнуто.

На дне ящика лежало четыре утки. Баба-яга потянулась за ними и попыталась отодрать их, но те крепко примёрзли друг к другу и оказались зажаты под коробками с замороженной выпечкой.

Она дёргала их снова и снова, задыхаясь от бессилия. Она все ниже и ниже перегибалась через край ящика.

«Если это не сработает, – думала Грейс, – она меня убьёт, съест и это будет настоящий кошмар». Думала она и о том ужасе, который увидит Дэйзи, когда вернётся домой и найдёт её растерзанное тело – как Габриэлу в лесу.

Тогда Баба-яга вдруг забралась в ящик целиком и опустилась на колени на куче выпечки и упаковок замороженного гороха. Она ухватилась за утку обеими руками и стала тянуть, отплёвываясь и сыпля проклятиями.

Затем подняла голову и сказала Грейс:

– Принеси мне нож. И не вздумай пытаться меня им убить. Меня нельзя ни зарезать, ни задушить, ни отравить, ни утопить.

Грейс сказала:

– Хорошо, я поняла.

Она отвернулась, но вдруг резко повернулась обратно, схватилась за крышку ящика, захлопнула его и заперла.

Баба-яга завопила от ярости. Она принялась бить по крышке кулаками, пока на той не появились вмятины. Затем лупила ящик по бокам, бросалась по стенкам то влево, то вправо, снова и снова, пока Грейс не испугалась, что он может перевернуться, позволив Бабе-яге выбраться наружу.

– Я тебя проклинаю! – кричала Баба-яга. – Проклинаю тысячи раз! Да поползут из твоих глаз черви вместо слёз! Да чтоб ты ослепла и оглохла, а твоя кожа сгорела ясным пламенем! Я тебя проклинаю!

Но Грейс принесла с кухни стул и села на ящик. Она не вставала, пока Баба-яга стучала, билась, раскачивалась так сильно, что они переместились на середину кладовки.

– Габриэла, – молила она. – Где бы ты ни была, прошу, помоги мне.

Она не прекращала молиться, но и Баба-яга продолжала кричать и ругаться. Через несколько минут в комнату вошла Дэйзи с Анкой на руках. Она выглядела очень бледной и обеспокоенной.

– Мамочка, – сказала она, – я побежала к соседям, но там никого не было, я испугалась, что ведьма сделает тебе больно и вернулась.

– Она заперта там, милая. Ведьма заперта. Мне просто нужно проследить за ней, пока она не замёрзнет.

Баба-яга закричала снова, и ящик опасно накренился на одну сторону, но Грейс успела упереться ногой в стену и оттолкнуться, чтобы он встал ровно.

Затем ведьма затихла. Прошло десять минут, потом двадцать, потом целый час. Тогда Грейс услышала из ящика мягкий хруст, и больше ничего.

* * *

Примерно в 3:30 утра она осмелилась повернуть ключ и открыть крышку.

Ведьма уже сжалась и не двигалась, а её чёрное мешковатое одеяние густо покрылось белым блестящим инеем.

– Она умерла? – спросила Дэйзи, тревожно заглядывая за край ящика.

– Не знаю. Надеюсь.

Грейс осторожно протянула руку и коснулась ветвеподобных волос ведьмы. Те оказались такими ломкими, что три или четыре пучка тут же отпали.

После некоторого колебания она взялась за костлявую ведьмину руку. Выкрутила её – та хрустнула и отвалилась. Упала на пол и разлетелась на множество кусочков.

Почувствовав прилив смелости, она нырнула в ящик обеими руками и ухватилась за тело ведьмы. Оно с хрустом разваливалось – будто состояло лишь из сгоревших и замороженных газет. Голова и таз отпали, и перед Грейс остался лишь морозильный ларь, усыпанный чёрным пеплом.

– Кажется, мы убили её, милая, – сказала она Дэйзи, отряхивая пепел с ладоней. – По-моему, мы избавились от неё насовсем.

Она опустила крышку и заперла ящик, а потом взяла Дэйзи на руки и отнесла наверх в её комнату.

– Можно я сегодня с тобой посплю? – спросила её Дэйзи.

– Я сама хотела тебя об этом спросить. Но я не хочу видеть Анку у себя в спальне.

– Но ей же будет так одиноко!

– Нет, не будет. Она может поспать в твоём шкафчике с остальными куклами.

– Но…

– Нет, Дэйзи. Мне кажется, её надо получше почистить. Там, где я её нашла… ну, там было очень много микробов. Там все болели воспалением лёгких, не так давно, и я не хочу, чтобы ты тоже заразилась.

Она уложила Дэйзи в её кроватку и поцеловала её.

– Всё в порядке. Я оставлю свет на лестнице. А потом спущусь и запру кладовку, хорошо?

– Скажи Анке, что мы увидимся с ней утром. Поцелуй её от меня.

– Хорошо, милая.

Грейс спустилась по лестнице. У двери в кладовку она остановилась и немного постояла – и лишь затем вошла. Морозильник был по-прежнему надёжно заперт. Она постучала по крышке, но ответа не последовало. Она не знала, что делать с пеплом Бабы-яги, но собиралась подумать над этим утром.

А пока вышла в гостиную и открыла входную дверь. Ночь стояла тихая, прохладная и ясная, сквозь дубовые ветви проглядывала прибывающая луна. Она пересекла лужайку перед домом и оказалась на противоположной стороне улицы, где не было ничего, кроме деревьев и колючих зарослей.

Она подняла Анку перед собой и теперь отчётливо увидела, что кукла выжидающе смотрела на неё своими узкими глазами, будто спрашивая: «Что ты сделаешь со мной теперь, Грейс?». Может, поэтому бабушка Габриэлы наставляла её никому не позволять фотографировать Анку. Всякий, кто их увидел бы, сразу бы понял, что кукла могла менять выражение лица, и какая-нибудь суеверная нянька забрала бы её у девочки.

Анка служила для Габриэлы защитой от Бабы-яги, но её сила не была безграничной. Внутри Анки теперь скопилось столько кошмаров, что она стала более опасной для детей, чем чумная крыса.

Многие вопросы по-прежнему оставались без ответов. Зачем Баба-яга убила Габриэлу? Если это действительно она затащила её в лес и обглодала её тело, то сделала ли она это просто от голода? Или хотела заставить Грейс унести её из Тенистого приюта внутри Анки, чтобы получить возможность кормиться здоровыми детьми вместо слабых, недоедающих и больных шизофренией?

Разве могла она найти более невинный способ подобраться поближе к детям, как спрятаться внутри фарфоровой куклы?

Грейс не знала, что из этого было правдой, а что вымыслом. Если подумать, все это было безумием и больше походило на детские сказки. Но и ведьма в её морозильнике была безумием, и если в Анке оставался хоть какой-нибудь след Бабы-яги, ей нельзя было позволить вернуться вновь.

– Dobra noc, Анка, – сказала она и, замахнувшись, изо всей силы забросила её в колючки.

* * *

Через неделю с небольшим Майк Феррис вернулся с утренней пробежки, отвязал своего боксёра по кличке Али и вошёл на кухню.

– Ух! – сказал он Маргарет, стягивая с себя ветровку. – Там так холодно, что белкам, наверное, отморозило все яйца.

– Майк, – шикнула на него Маргарет. – Только не при Эбби!

Трёхлетняя Эбби, сидевшая в своём кресле, возилась с тарелкой манной каши.

– Яйца! – повторила она и задёргала ножками. – Яйца!

– Вот видишь? – сказала Маргарет. – Дети чувствуют всякие грубости.

– Грубости! – повторила Эбби. – Грубости!

– Да ладно тебе, – сказал Майк. – Вот что её отвлечёт.

Он поднял куклу с растрёпанными светлыми волосами и белым фарфоровым личиком. Её потрёпанное серое платьице было сырым, но взгляд казался удивительно понимающим и ясным.

– Нашёл в лесу, – сказал Майк. – Ну или Али её вынюхал. Похоже, это какой-то антиквариат.

– Она грязная.

– Конечно, но ты же можешь сшить ей новое платье и вымыть волосы? Может, за неё дадут несколько баксов.

Эбби вытянула ручки:

– Куколка! – закричала она. – Хочу куколку!

– Вот тебе на! – сказал Майк. – Это же любовь с первого взгляда!

Маргарет подошла к Майку и взяла куклу у него из рук. Повертела её, заглянула под платье, чтобы посмотреть, из чего она сделана.

– Хм… Она вся фарфоровая. Наверное, действительно антиквариат. Интересно, как она оказалась в лесу?

– Jestem głodny, – прошептал голос.

– Что ты сказал? – спросила Маргарет, обернувшись.

– Я голоден, – ответил Майк, хватая английскую булочку.

Маргарет нахмурилась и снова осмотрела кухню.

– Странно, но я уверена, что ты сказал что-то другое.

Майк подошёл и поцеловал её.

– Тебе, как обычно, показалось.

Но когда он её целовал, кукла смотрела через её плечо на Эбби и вдруг её глаза сверкнули, будто внутри зажёгся свет. Эбби прекратила барабанить ножками и недоуменно уставилась на неё, не моргая и открыв рот.

Ни одна другая кукла прежде не смотрела на неё так, будто хотела её съе

Перевод: Артём Агеев