Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Дон Харрис

Соавторы: Грэм Мастертон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

У него был большой нос, но в остальном его лицо выглядело странно незапоминающимся, как если бы он пошевелил головой, когда фотографировался.

– Здравствуй, Джек, – сказал он, но руку не протянул.

– Да? Боюсь, я очень занят.

– Что ж, я пришёл, чтобы избавить тебя от всего этого.

– Извините?

– Думаю, у тебя есть кое-что, принадлежащее мне. По сути, мне достаточно было взглянуть на твой задний двор, чтобы понять это.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я думаю, что вам лучше уйти с моей собственности, пока я не вызвал копов.

– Мой ящик, Джек. Мой старый верный ящик, и все мои порошки, кости и… – Тут он поднял указательный и большой пальцы и сделал небольшой потряхивающий жест — динь-динь. – Колокольчики.

– У меня нет ничего, что принадлежит вам. Я даже не знаю, кто вы.

Мужчина едва заметно улыбнулся.

– Джек, я думаю, ты точно знаешь, кто я. Я тот, кто может ждать очень долго, чтобы заполучить то, что хочет. Я тот, кто последует за тобой до края земли. У тебя мой старый верный ящик, Джек. Я за ним вернулся, его не оказалось на месте, и конечно же, пришлось немного разузнать вокруг, куда он делся.

– Он был выброшен. Он лежал в грязи. Кто скажет, что он ваш?

– Он мой, Джек, потому что он мой, и я хочу его назад.

– Забудьте об этом. Ясно? Вы понимаете по-английски? Этот ящик теперь мой, и вы никак не докажете обратное.

– Ну и что ты собрался с ним делать, Джек? Помимо того, что твой задний двор выглядит как Кентукки[60]?

– Я не обязан говорить, что собираюсь с ним делать.

Человек улыбнулся ещё шире, его глаза блестели на красно-жёлтом лице арлекина.

– Я знаю. Ты думаешь, что стал хозяином судьбы, так ведь? Ты думаешь, что станешь богаче, чем может себе представить человек. Но это не так, Джек. Никогда так не было. Ритуал действует только один раз. Когда ты беднее бедного и не знаешь, что делать, он поможет тебе. И у него всегда есть своя цена, которую, так или иначе, ты должен полностью заплатить.

– Ладно, вы сказали, что хотели. Теперь я звоню копам.

– Ты так и не понял, верно? Ритуал – это не акт доброты. Я не занимаюсь благотворительностью, Джек, никогда не занимался. Ритуал – это искушение. Ритуал – это то, к чему ты обращаешься, когда твой Господь Бог оставляет тебя. Как ты думаешь, почему я пришёл на Рождество? Нет ничего более приятного, чем кто-то, отрицающий свою веру в самый канун непорочного зачатия.

– Вы сошли с ума. Проваливайте отсюда.

– Я предупреждаю тебя, Джек, мне нужен мой старый добрый ящик, и если я не получу его, тебе придётся за него расплачиваться.

Я рывком захлопнул дверь перед его лицом. Некоторое время он ждал снаружи: я видел его лицо сквозь рельефное окошко в двери. Затем, очень осторожно, так, что она не издала ни звука, он закрыл дверь-сетку; повернулся и ушёл прочь.

Вниз по лестнице скатились Трейси и Майки.

– Папа хлопнул дверью! – сказал Майки.

– Ветер подхватил её, – ответил я, взъерошивая ему волосы.

Из кухни вышла обеспокоенная Дженни.

– Кто этот человек? Что ему нужно?

– Ничего. Просто бродяга в поисках халявы.

– Ты разозлился на него. Я слышала.

– Я же сказал тебе, всё в порядке.

Я попытался вернуться в кабинет, но Дженни схватила меня за руку.

– Что-то случилось, не так ли? С тех пор как ты вернулся из Розо, ты ведёшь себя очень странно.

– Ничего не случилось. На самом деле, всё в порядке на сто девяносто процентов. В этом году мы проведём Рождество, которое запомним на всю оставшуюся жизнь.

В канун Рождества выпал снег, и от дома к дому, неся фонари, ходили колядующие. Встав коленями на подоконник, Трейси и Майки глядели на улицу, и их лица освещали огоньки гирлянд. Дженни сжала мою руку и сказала:

– Майки так взбудоражен, мне кажется, что он заболеет.

Мы вместе поужинали, а потом дети поставили для Санты стаканчик виски и Рождественский пирог Трейси. Торт был кособоким, но я заверил Трейси, что Санте все равно, что на самом деле кособокие торты – его любимые. Я обнял детей, прежде чем они отправились спать, и, поверьте мне, нет лучше запаха, чем запах ваших собственных детей на Рождество. Специи или глинтвейн не сравнятся с этим.

Вечером Дженни сказала:

– Я хотела бы, чтоб ты сказал мне, что на самом деле происходит.

– Вообще ничего. Я планирую заняться менеджментом сельхозкультур, вот и все. У меня достаточно опыта работы по их выращиванию.

– Но тот человек. Это ведь был не просто бродяга? Он сказал, что хочет поговорить с тобой о траве.

– Он был не в меру любопытным, вот и все.

Она неодобрительно посмотрела на меня.

– Эта трава, это не просто каприз природы?

– Чем ещё она может быть?

– Ты скажи мне. Есть некоторая связь между растущей вот так травой и твоим желанием начать новый бизнес, не так ли? Почему ты не можешь сказать мне, в чем дело?

– Ты не поймёшь, даже если я скажу тебе. Это слишком технологично.

Она вдруг выпрямилась.

– Ты использовал вещи из ящика, как и тот человек в Розо, не так ли? – Черт побери женщин и их интуицию. – Ты провёл тот же ритуал, и он сработал.

– Дженни, не смеши. Ты не сможешь заставить траву расти, разжигая костры и посыпая их порошком.

– Там на снегу был пепел, я видела. Ты сделал это, так ведь, и это сработало?

Я сделал глубокий вдох.

– Ну ладно, да. Я сделал это, и это сработало. И если это сработало на траве, то сработает на пшенице, на кукурузе и брокколи, на картофеле и брюкве. Бог его знает, это может сработать даже на овцах и коровах. Поэтому нынешнее Рождество будет самым лучшим. Это Рождество, когда мы начнём становиться очень и очень богатыми.

– Так что же хотел этот человек?

– Я же сказал тебе. Он совал свой нос туда, куда не стоит. Он увидел траву и захотел узнать, как мне удалось её вырастить.

– И ты хлопнул перед ним дверью?

– Дженни…

– Джек, у меня очень плохое предчувствие. Я не шучу. Использовать предметы из этого ящика – все равно, что заключить сделку с дьяволом.

– Это народное колдовство, вот и все. Оно совершенно безвредно.

В этот момент зазвонил телефон. Трубку взяла Дженни, но это был Джерри, желающий поговорить со мной.

– Слушай, Джек, я не хочу портить тебе Сочельник, но кое-что произошло.

– Что с тобой? Звучишь ужасно. Ты простудился?

– Ты помнишь Альму из «Северной звезды»?

– Конечно, помню. Что с ней?

– Я ей звонил. Собирался пригласить в Сент-Пол на Новый год.

– И что? Она приедет?

– Она мертва, Джек. Они нашли её этим утром. Обоих: Альму и Джона Шукса. Похоже, что две ночи назад в бар пришёл парень и спрашивал о жестяном ящике. Он говорил с Альмой, он говорил с Шуксом, они вроде бы ничего ему не сказали, и там было что-то вроде спора.

Вчера у Альмы был выходной, но когда она не пришла этим утром, менеджер пошёл искать её. Он вломился к ней в комнату, Альма была на кровати, обезглавленная. К тому же её пытали: все ногти на руках и ногах были выдернуты. Полицейские проверили жилище Джона Шукса, и с ним случилось то же самое. Господи, они даже их головы не нашли до сих пор.

Я ещё немного поговорил с Джерри, чтобы успокоить его, но потом мне пришлось положить трубку, потому что меня начало трясти. Так вот как человек в чёрной шляпе узнал, где я живу. И если он смог сотворить всё это с Альмой Линдемут и Джоном Шуксом просто чтобы найти меня, что же он сделает со мной?

«Если я не получу мой старый добрый ящик, тебе придётся за него расплачиваться».

Той ночью мы легли спать поздно, далеко за полночь. Все, что я сказал Дженни о Джерри, это что двое его друзей случайно погибли. Я не хотел, чтобы она тоже начала волноваться. Мы пробрались в детскую и наполнили наволочки, которые дети оставили Санте, – куклу Братц и набор расчёсок для Трейси и коллекцию фигурок Гарри Поттера для Майки, а ещё конфеты, апельсины и орехи.

Я оставил дверь на пару сантиметров приоткрытой, а затем последовал за Дженни в спальню.

– Ты так напряжён, – сказала она. – Что случилось?

– Ничего особенного!

– Джек, когда я говорила о заключении сделки с дьяволом… я, на самом деле, не это имела в виду.

– Ну, наверное, довольно глупо было заниматься всем этим.

– Если ты думаешь, что это действительно сделает нас богатыми…

Я взял её за руки и поцеловал в лоб.

– Я не знаю. Иногда нужно остановиться, взглянуть на себя со стороны, и тебя проймёт: Господи, неужели я действительно так себя веду.

– Джек, ты хороший человек.

– Я тоже так думал. Теперь я уже в этом не уверен.

Мы пошли спать, но для меня это была очередная бессонная ночь. Время шло, каждый час звенели часы в коридоре. В три часа, после того, как куранты утихли, я был уверен, что слышу слабый перезвон. Наверное, просто эхо. Я повозился со своей подушкой и попытался устроиться поудобней, но все одеяла были перекручены, и я не хотел тянуть их слишком сильно, чтобы не разбудить Дженни.

Успокоившись, я снова услышал звон. В этот раз он звучал чуть громче и ближе. Я лежал в темноте, ожидая и прислушиваясь. Потом услышал глухой стук, словно что-то ударилось о панели возле водосточного желоба, прямо за окном нашей спальни. Я выбрался из постели и выглянул наружу.

Все ещё шёл снег, и улица была сверкающе белой. Снаружи, на нашей подъездной дорожке, стояли длинные чёрные сани, запряжённые восьмёркой тяжело дышащих, мохнатых чёрных собак. Сани был пусты, за исключением груды чёрных мешков. Я вдруг понял, что стучало – длинная лестница, стоящая возле дома.

– Дженни! – крикнул я, тряся её за плечо. – Дженни, проснись! Звони в полицию!

Она села и спросонья уставилась на меня.

– Звони 911! Сейчас же!

Прямо над нами я услышал звук шагов, пересекающих крышу, а после – треск отрываемой черепицы. О боже, дети. Он пытается добраться до детей.

По лестнице я бросился к детской комнате, но, как только достиг двери, та захлопнулась, и я услышал, как повернулся ключ. Я застучал по двери кулаками, бросился на неё плечом, но она не сдвинулась с места.

– Трейси! Майки! Проснитесь! Откройте дверь! Открывайте дверь и выбирайтесь оттуда, быстро!

Послышались новые скрипы выдираемых из крыши гвоздей. Я с криком заколотил в дверь:

– Трейси! Майки! Вставайте! Вам нужно выбраться оттуда!

Теперь я слышал, как Майки плачет, а Трейси кричит:

– Что это? Что это? Потолок ломается!

– Дверь заперта! Поверните ключ и выбирайтесь оттуда как можно быстрее!

По лестнице поспешно поднялась Дженни с растрёпанными волосами.

– Полиция уже едет. Они сказали – будут через пять минут. Что происходит?

– Черт возьми, Трейси, открой дверь! Открой дверь!

– Я не могу! – заныла Трейси. – Ключ не поворачивается!

– Что случилось?! – закричала на меня Дженни. – Что происходит? Почему ты не можешь открыть дверь?

– Это он, – сказал я ей. – Человек, который приходил сегодня днём. Это Сатана.

– Что? Что ты натворил? Вытащи оттуда моих детей! Вытащи оттуда моих детей!

Я держался за перила и бил босой ногой в дверь, но та была слишком прочной, чтобы сдвинуться с места. Внутри истерично вопили Трейси и Майки.

– Папа! Кто-то лезет через потолок! Папа, открой дверь! Это мужчина и он лезет через потолок!

Вот черт, подумал я. Вот черт, вот черт. Дженни в панике так сильно билась в дверь, что переломала ногти и запятнала всё кровью.

Боже, лишь одно можно было сделать, и я надеялся, что ещё не слишком поздно. Я побежал вдоль по коридору и вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Дженни кричала мне вслед:

– Куда ты пошёл? Джек! Мы должны открыть дверь!

– Мамочка! Мамочка! Я вижу его ноги! Открой дверь, мамочка!

Я промчался через кухню и открыл дверь в гараж. Схватил с верстака металлический ящик и побежал обратно наверх.

– Что можно этим сделать? – закричала на меня Дженни. – Нужно было взять свой топор!

Но я подошёл к двери и крикнул:

– Послушай! Твой ящик! Он у меня! Если ты оставишь моих детей в покое и откроешь дверь, то можешь забрать его прямо сейчас!

Я услышал грохот, когда человек проломил остатки штукатурки и свалился на пол, Трейси заплакала, а Майки издал тихий крик, который всегда издавал, когда был не на шутку, по-настоящему напуган.

– Ты слышишь меня? – спросил я. – Он прямо здесь, у меня в руках. Ты можешь забрать его просто так: без всяких вопросов, без предъявления обвинений. Просто открой дверь, забери ящик, и мы дадим тебе уйти.

Последовало долгое, долгое молчание. Я слышал, как хнычет Майки – это значило, что человек ещё не причинил им вреда.

– Пожалуйста, – сказал я. – Это наши дети.

Дженни стояла рядом со мной, сжимая и разжимая окровавленные кулаки. Потом она вдруг завизжала:

– Открой дверь, сволочь! Открой дверь!

Снова тишина, а затем ключ повернулся. Дверь распахнулась сама по себе.

Дети забились за кровать Майки. Посреди спальни стоял мужчина, его чёрная одежда была покрыта гипсовой пылью. Он проделал в потолке дыру в три фута диаметром, и в спальню, кружась, падал и таял, коснувшись ковра, снег. В руках мужчина держал большой изогнутый серп с чёрной ручкой и замасленным лезвием.

Подняв ящик в левой руке, я шагнул вперёд.

– Вот, – сказал я. – Все здесь, кроме порошка, который я использовал на траве.

Он улыбнулся мне, сунул серп за пояс, и обеими руками взял ящик.

– Я сожалею о том, что взял его, – сказал я. – Я не понимал, что это твоё… что после стольких лет ты всё ещё жив.

Дженни обошла меня сзади, взяла Трейси и Майки и поспешила вывести их из спальни. Мужчина поднял одну бровь и сказал:

– Прекрасные дети. Ты поступил мудро.

– Нет… Я был таким, как ты говорил. Жадным. Хотел получить что-то, не потратив ничего. И чуть было не потерял семью из-за этого.

– О, Джек, не будь к себе так строг. Мы все совершаем ошибки.

Он поставил ящик на пол и открыл его, чтобы убедиться: всё ли на месте? И это было его ошибкой. Он мне доверился. Когда Сатана склонился над ящиком, я поднял серп, который держал в правой руке, и отклонился, как бейсбольный питчер. Он почувствовал моё движение и начал поднимать взгляд, но случилось это уже тогда, когда я ударил его серпом поперёк шеи и разрубил её до горла: прямо через сухие седые волосы и позвонки. Его голова упала на грудь, словно была на шарнире, и из шеи, прямо в ящик, плеснула кровь. Сатана посмотрел на меня – он действительно посмотрел на меня, из-под руки, снизу-вверх – и этот взгляд обеспечил мне кошмары на все грядущие Рождественские праздники. Затем он упал боком на ковёр.

Я не хотел этого делать, но откуда-то знал, что должен. Перевернув тело, я дважды рубанул его по шее, пока голова не отделилась полностью. После этого у меня хватило сил только на то, чтобы опуститься на колени рядом с ним: мои руки были словно в перчатках из подсыхающей крови, на мои плечи падал снег, и полицейские сирены завывали все ближе и ближе.

Было Рождество, и Санта тоже был.

Перевод: Шамиль Галиев

Сепсис

Graham Masterton, «Sepsis», 2003

– Что там у тебя? – спросила она, сияя глазами.

– Ничего… Сюрприз, – ответил он, поднимая лацканы своего пальто.

– Ну что же? – не унималась она. – Я не выношу сюрпризов!

– Это то, что я специально купил тебе, потому что очень сильно тебя люблю.

– Ну, покажи!

Она попыталась обойти его кругом и заглянуть под пальто, но он отпрянул от неё.

– Не покажу, пока ты мне кое-что не пообещаешь. Пообещай, что будешь любить это так же сильно, как любишь меня.

– Как я пообещаю, если даже не знаю, что это?

– Потому что здесь собрана вся моя любовь к тебе, вся-вся, свёрнутая в одном маленьком узелке.

– Покажи!

– Давай, – уговаривал он. – Если не пообещаешь, я унесу его обратно, и ты никогда не узнаешь, что это было.

– Покажи!

– Сначала обещай!

Она сделала глубокий вдох и выдала скороговоркой:

– Хорошо, что бы ты ни держал там под пальто, обещаю любить это так же сильно, как люблю тебя.

– Зуб даёшь?

– Даю!

Он осторожно сунул руку под пальто и достал оттуда маленького пёстрого котёнка с большими зелёными глазами. Тот тихонько мяукнул и уцепился за воротник крошечными коготками.

– Ой, какой милый! – обрадовалась она. – Он просто совершенство!

– А я тебе что говорил? Это вся моя любовь, свёрнутая в одном узелке. Как назовёшь?

Она взяла котёнка и, сложив руку лодочкой, погладила его пальцем по головке.

– Ещё не знаю. Но как-нибудь романтично. Очень, очень романтично.

Она мяукнула, и котёнок мяукнул в ответ. Мяукнула ещё раз, и он снова повторил за ней.

– О! Пусть будет Эхо!

– Эхо? Что это за имя? Больше подходит газете, чем коту.

– Нет, глупенький. Это из греческой мифологии.

– Ну, раз ты так считаешь…

– Эхо была очень красивой нимфой, самой красивой из всех, что когда-либо жили на свете.

– Да ну? И что с ней случилось?

– Её все любили, но Гера, старая сварливая жена Зевса, обозлилась на неё за то, что та отвлекала её, пока у Зевса были шуры-муры с другой богиней. Гера её прокляла, чтобы она больше никогда не могла говорить своими словами – а только последними словами тех, кто заговаривал с ней.

Он восхищённо покачал головой.

– А знаешь, мне кажется, я люблю твой ум так же сильно, как твоё тело. Ну, или почти так же. У ума, к сожалению, нет сисек.

Она бросила в него подушкой.

Его звали Дэвид Стевенджер, её – Мелани Анджела Томас. Обоим было по двадцать четыре; Дэвид был Козерогом, Мелани – Овном. Звезды говорили, что они должны непрерывно ссориться, но никто из их знакомых не знал двух других людей, которые любили бы друг друга так сильно. Они жили и дышали друг другом, делили все на свете и, когда находились рядом, излучали чуть ли не осязаемую ауру.

Некоторые вечера они проводили лишь за тем, что смотрели друг на друга в благоговейном молчании, будто ни один из них не мог поверить, что Бог послал ему столь желанного человека. А они оба были весьма желанны. Дэвид был ростом немного за метр восемьдесят, с короткими светлыми волосами и нордическом лицом с прямым носом, унаследованным от дедушки. Широкоплечий и симпатичный, он считался одним из лучших принимающих «Грин-Бей Пэкерс» за последнее десятилетие. Мелани была невысокой и хрупкой, с блестящими тёмными волосами почти до поясницы. Она обладала красотой девушки с прерафаэлитского полотна, – красотой, навевающей грёзы и отяжеляющей веки, будто от прогулок по бархатным маковым полям. С отличием окончив Висконсинский университет в Грин-Бее, она работала пишущим редактором журнала «Мид-Вест».

Они познакомились, когда Мелани отправили брать интервью у футболистов об их личной жизни. Первым её вопросом был: «Какие девушки вам нравятся?», и Дэвид, недолго думая, ответил: «Ты».

Дэвид и Мелани жили в квартире на первом этаже большого белого дома. Он стоял на одной из улиц Ашваюбенона, на которой росли рядком сахарные клёны. У Дэвида был синий пикап «Додж», а у Мелани – новый серебристый «Фольксваген Жук». На следующий вечер после того, как Дэвид принёс домой Эхо, Мелани сидела на садовых качелях на передней веранде, держа котёнка на коленях. Дэвид отправился пробежаться.

Это был один из вечеров позднего августа, когда мотыльки бьются о лампы, на лужайке начинает появляться прохладная роса, и уже слышно, как где-то далеко на северо-западе матушка Зима точит свои ножи.

Мистер Касабян спустился со второго этажа, чтобы вынести мусор. Со своими усами, напоминающими садовую щётку, круглыми очками и в чёрной блестящей жилетке он был похож на Джепетто, кукольника, который выстругал Пиноккио. Увидев Эхо, танцующую у Мелани на коленях, он взобрался на веранду, чтобы рассмотреть её поближе.

– Какой милый!

– Вообще-то это девочка. Дэвид вчера её принёс.

– Она напоминает мне о моей Уилме, – с тоской проговорил он. – Уилма любила кошек.

– Вы так сильно по ней скучаете.

Мистер Касабян кивнул.

– Двенадцатого ноября будет три года, но мне все так же тяжело, будто я проснулся только этим утром, протянул руку и понял, что её больше нет.

– Не знаю, что бы делала, если бы потеряла Дэвида.

– Дай бог, чтобы тебе не пришлось об этом думать раньше, чем вы вдвоём успеете прожить долгую и счастливую жизнь.

Мистер Касабян ушёл в дом, и уже в следующее мгновение, стуча «найками» по тротуару, из-за угла появился Дэвид в своём бело-зелёном спортивном костюме.

– Тридцать одна минута восемнадцать секунд! – с торжествующим видом выдохнул он.

Он поднялся на веранду и поцеловал её.

– Ты такой потный! – сказала она.

– Прости, я в душ. Не возьмёшь мне пива?

– Нет, – ответила она, вцепившись в его костюм. – Иди сюда, я люблю тебя и потного.

Он ещё раз поцеловал её, а она лизнула его губы и щёки, запустила пальцы в волосы и потянула его к себе поближе, чтобы слизать пот с его лба.

– Эй… это даже лучше, чем душ, – произнёс Дэвид и продолжил целовать её снова и снова.

Она расстегнула молнию и, забравшись ему под куртку, принялась облизывать его блестящую грудь.

– Пошли в дом, – сказала она, хватая его за руку и забирая Эхо.

В гостиной она стянула с него куртку и стала вылизывать ему плечи, спину, живот.

– Мне нравится твой вкус, – сказала она. – Ты похож на смесь соли с мёдом.

Он закрыл глаза. Его грудь все ещё вздымалась и опускалась после пробежки.

Она отвела его к дивану, чтобы он смог сесть. Расшнуровала его «найки» и стянула носки. Опустившись перед ним на колени, начала облизывать подошвы его ступней, и её язык заскользил между пальцев, словно розовый тюлень среди скал. Затем развязала шнурок на его талии и сняла штаны, а за ними и его белые боксёры.

Он лежал на диване, а она облизала его всего, охватив и потную мошонку, и забравшись глубоко в щель между ягодицами. Она хотела познать каждый оттенок его вкуса – и чем грязнее он был, тем лучше. Она хотела овладеть этим вкусом целиком.

Так всё и началось.

С тех пор они устраивали друг другу такие омовения языком каждую ночь, после чего обнимались, липкие от подсыхающей слюны, и дышали друг другом. Каждую ночь он зарывался лицом между её бёдер, вылизывая и выпивая её, а она всасывалась в головку его члена так сильно, что он завывал от боли. Эхо в такие минуты тоже мяукала.

А однажды, спустя одиннадцать дней, он поднял голову, и его подбородок оказался окрашен ярко-красным цветом. Он поцеловал её, она облизала его лицо, и он снова опустил голову.

Родители Мелани вытащили их на ужин в «Мясные и рыбные блюда от Маккензи». Сев поближе, они сплели пальцы и стали смотреть друг на друга в свете свечей.

Её отец посмотрел на мать и приподнял бровь. Это был худощавый, спокойный мужчина с зачёсанными назад седыми волосами и крупным ястребиным носом. Мать выглядела почти один в один как Мелани, только её волосы были коротко острижены и подкрашены светлым, а фигура – полнее. На ней было яркое бирюзовое платье, тогда как Мелани пришла вся в чёрном.

– Так… у вас, голубков, не появилось планов пожениться? – спросил мистер Томас. – Или я слишком старомоден?

– Мне кажется, будто мы уже это прошли, – ответила Мелани, продолжая улыбаться Дэвиду.

– Уже прошли? Что это значит?

– Это значит, что мы уже стали намного ближе, чем нас могла бы сделать любая свадьба.

– Прости, но я этого не понимаю.

Мелани повернулась к отцу и дотронулась до его руки.

– Вам с мамой очень повезло найти друг друга… Но иногда люди влюбляются настолько сильно, что становятся одним человеком… И не просто делят друг друга, а становятся единым целым.

Отец потряс головой.

– Боюсь, это за пределами моего понимания. Я лишь хотел узнать, подумали ли вы о финансовых преимуществах брака, – пробурчал он, пытаясь обратить это в шутку. – Хм… Не знаю даже, сколько налогов вы должны платить, если вас не двое, а один человек.

Им принесли еду. Все заказали по бифштексу и лобстеру, кроме Мелани – она выбрала салат с жареным тунцом. Разговор переключился на футбольный сезон, затем на последний роман Джона Гришэма, который читал отец Мелани, а затем на одну из подруг Мелани из журнала «Мид-Вест», у которой в её двадцать шесть диагностировали рак шейки матки.

– Представляете, она хочет, чтобы её прах развеяли над грядкой, чтобы её парень смог съесть её.

– По-моему, это нездорово, – заметила мать Мелани.

– А по-моему, ничего такого. По-моему, это красиво.

Дэвид наполнил новый бокал белым вином.

– Как тунец?

– Изумителен. Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо.

– Ну, давай же, попробуй.

Тут она перегнулась через стол и поцеловала его, не скрывая виду, протолкнув наполовину пережёванный кусочек рыбы в его открытый рот. Дэвид принял его и, дожевав, произнёс:

– Хорош. Да, ты права.

Родители Мелани наблюдали за этим в недоумении. Дэвид, ничуть не смутившись, повернулся к ним.

– Правда хорош, – подтвердил он и сглотнул.

На следующий день мать Мелани позвонила ей на работу.

– Я беспокоюсь за тебя.

– Почему? Я в порядке. В жизни не была такой счастливой.

– Просто твои отношения с Дэвидом… Они кажутся такими насыщенными.

– Потому что они такие и есть.

– Но то, как вы себя ведёте… Не знаю даже, как сказать. Все эти поцелуи, ласки и то, как вы делитесь едой… К тому же, это смущает окружающих.

– Мам, мы любим друг друга. И как я сказала папе, мы не просто партнёры, мы – одно целое.

– Знаю. Но каждому человеку нужно немного пространства в жизни, немного времени, чтобы побыть самим собой. Я обожаю твоего отца, но всегда рада, когда он уезжает играть в гольф. Тогда я несколько часов могу слушать ту музыку, которую хочу, расставлять цветы или болтать с подругами по телефону. Просто быть собой.

– Но Дэвид – и есть я. А я – и есть Дэвид.

– Это меня тревожит, вот и все. Это не кажется мне здоровым.

– Мам! Ты так говоришь, будто это болезнь, а не отношения.

Наступил октябрь. Дэвид начал пропускать тренировки на «Ламбо-Филд», а Мелани – отпрашиваться с работы после обеда, и все ради того, чтобы лежать голыми в постели в прохладной полутьме, вылизывать друг друга и смотреть друг другу в глаза. Они были ненасытны в своей жажде. Когда они гуляли на морозе и у Мелани начинало течь из носа, Дэвид слизывал это ради неё. А когда они лежали в спальне, ни в одном из них не было ничего, что бы другой не стал целовать, высасывать или пить.

У родителей и друзей они появлялись все реже и реже. А если и появлялись, компании у них вообще не складывалось, потому что они все время ласкали друг друга, не слыша и не видя всех остальных.

Однажды днём, когда выпал снег, к ним домой зашёл помощник главного тренера «Пэкерс» Джим Пуласки. Он был коренастым мужчиной с жёсткими седыми волосами и типично польским широким лицом, испещрённым глубокими морщинами за годы, проведённые на боковой линии. Сев на диван в своём пальто из овчины, он обратил внимание Дэвида на то, что тот пропустил очередную командную тренировку.

– Ты звезда, Дэвид, спору нет. Но недоумки важнее звёзд, и каждый раз, когда ты не показываешься на тренировке, ты их расстраиваешь.

«Недоумками» в команде называли её спонсоров.

Не сводя глаз с Мелани, Дэвид сказал:

– Простите, тренер, что вы сказали?

– Ничего, – ответил мистер Пуласки и, выждав порядочно времени, натянул свою обшитую мехом шапку и вышел через переднюю дверь. Хрустя по ледяной дорожке, он встретил мистера Касабяна, который боролся с пакетами из магазина. Взяв один из них, он помог ему подняться на крыльцо.

– Спасибо, – поблагодарил мистер Касабян, выпустив пар изо рта. – Всегда боюсь упасть. В моем возрасте если падаешь, то ломаешь бедро, тебя увозят в больницу, и там ты умираешь.

– Живёте на верхнем этаже?

– Точно. Этим Рождеством уже будет двадцать семь лет как.

– Часто видитесь с Дэвидом и Мелани?

– Раньше часто виделся.

– Раньше?

– А в последнее время нет. Теперь они – пш-ш-ш! – и становятся Человеком-невидимкой, как мне кажется.

– И не только вам.

Мистер Касабян кивнул в сторону зелёной «Тойоты» с надписью «Грин-Бей Пэкерс», припаркованной у обочины.

– У Дэвида проблемы?

– Можно и так сказать. Мы собираемся уволить его, если он не возьмётся за ум. Даже когда он появляется на тренировках, он будто не понимает, где находится.

– Мистер, не знаю, что и сказать вам. Я любил свою жену тридцать восемь лет, но никогда не видел такой пары, как они. Это не просто ласки, а какой-то загипнотизированный гипноз. Лично мне кажется, что это кончится очень плохо.

Стоя посреди снежных вихрей, мистер Касабян проследил, как тренер отъехал. Затем посмотрел на свет в окнах первого этажа и покачал головой.

Перед Рождеством пропала Эхо. Мелани искала её везде – в шкафах, за диваном, под подушками, в подвале. Выходила на улицу и звала в погребе – хоть котёнок и не переносил холода. Её нигде не было. Раздавалось лишь эхо голоса Мелани на белой, морозной улице: «Эхо! Эхо!»

Когда Дэвид вернулся из магазина, она сидела в своём кресле-качалке вся в слезах, с наполовину закрытыми шторами.

– Я не могу найти Эхо.

– Где-то же она должна быть, – сказал он, поднимая занавески и газеты, будто ожидал найти её сидящей под ними.

– Я весь день её не видела. Она, наверное, очень проголодалась.

– Может, вышла на улицу по своим делам, и кто-то из соседей её подобрал.

Закутавшись в пальто и шарфы, они стучали в каждую дверь по обе стороны улицы. Но мир хранил равнодушное безмолвие.

– Вы не видели пёстрого котёнка?

Печальное качание головами.

В самом конце улицы пожилая женщина с тёмными бегающими глазами и лицом цвета ливерной колбасы ответила им:

– Ешли да, то что?

– Так вы её видели? Она примерно такого размера и её зовут Эхо.

– Мы дадим вознаграждение, – вставил Дэвид.

– Вожнаграждение?

– Пятьдесят долларов любому, кто вернёт её невредимой.

– Я его не видела.

– Вы уверены?

– Она… очень дорога нам, – пояснила Мелани. – Это наша эмоциональная ценность. Она представляет… ну, представляет нас двоих. Нашу любовь друг к другу. Поэтому мы и хотим её вернуть.

– Сто долларов, – сказал Дэвид.

– Вы шкажали што долларов?

– Потому что если вы видели её… если она у вас…

– Что я шкажала? Я его не видела. Какая ражниша – пятьдешят, што долларов? Хотите шкажать, я вру?

Женщина направила на них свой палец.

– Ваш ждёт нещаштье, раш вы поёте эту пешенку! Нещаштье, нещаштье, нещаштье!

С этими словами она захлопнула дверь, оставив их стоять на крыльце, пока снег падал на их плечи.

– Ну, она хотя бы общительная, – заключил Дэвид.

Они искали до одиннадцати вечера, пока дома в районе один за другим погружались в темноту. В итоге они были вынуждены признать, что никак не смогут найти Эхо до утра.

– Я сделаю объявления, – сказала Мелани, лёжа на животе в ночной рубашке, задранной до подмышек, пока Дэвид размеренно вылизывал ей спину.

– Отличная мысль… Для этого можно взять одну из её фотографий, что мы сделали на веранде.

– О, мне так жалко её, Дэвид… Она, должно быть, очень замёрзла и страдает в одиночестве.

Он продолжил облизывать её ягодицы и заднюю часть бёдер, а она лежала на подушке и слезы монотонно капали с её носа. Вылизав подошвы её ступней, он вернулся в кровать и принялся за лицо.

– Соль, – сказал он.