Текст книги "Времена года"
Автор книги: Дмитрий Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
«СОРОЧЬИ ОЧКИ»
…Горит заря
На розовых сережках бересклета.
Вл. Фирсов
Первый снег за сорок дней до зимы, – говорят народные приметы. Это значит, до льда, до замерзания земли, до саней.
…Лес поблек. Редеют, обнажаются вершины. Листопад на исходе. Только в подсаде – подлеске великолепно уцелела от ветров цветисто-вянущая листва кустов и трав.
Поздняя осень, «…мглой волнистою покрыты небеса». И днем серые сумерки ненастья, хвойные потемки леса. И всех ярче бросается в глаза нежная акварель подлеска. Горит «неопалимая купина» поредевшей листвы. По-особенному пламенеет на одних и тех же ветках нежно-розовая, палевая, лилово-фиолетовая листва – чисто жар-куст!
Неповторим поздней осенью красавец-бересклет. Это известный дикий каучуконос. Он поет и плачет слезами ценного сока. «Слезы дерева» – означает на малайском языке «каа-учу». В коре его 86 процентов чистой гуттаперчи, в семенах – масло, жир. Из крепкой древесины бересклета хороши токарные поделки, особенно клавиши для рояля, шомполы ружей. Листья пестрые, трехцветные, а на ветках вдобавок свисают необыкновенные сережки – красно-оранжевые, с черным зрачком. Причудливы эти ягоды: словно смотрит на тебя из куста птичий глаз. Ведь недаром в народе их называют «сорочьи очки»! Сережки-кулоны. Плоды, а краше цветов.
Любимое лакомство птиц – эти «сорочьи очки» бересклета. Особенно охотно их клюют рябчики. Они завсегдатаи в кустах бересклетов. Отсюда до глубокого снега льются их свирели. В марте и в чернотроп ноября рябчики свистят тонко, как в соломинку.
В осеннюю пору, бывало, так и тянет навестить любимый лесной уголок – кусты бересклета в радужной листве, в оранжевых кулонах сережек с черным глазком. Третий этаж леса – верхний ярус вершин прозрачно обнажен, редкие уцелели листочки. А понизу, в подсаде, сохранилась красота подлеска; по 700—1000 кустов бересклета на 1 гектар. Москвичу – питомник для сада.
Живая изгородь бересклета будет хороша и для сада. Осенью и зимой эта естественная птичья кормушка будет привлекать сюда полезных саду птиц-зимников. Обычно остаются они на гнезда и весной.
Легка и выгодна пересадка кустов бересклета, сподручна пионерам и школьникам. Саженец можно и в рюкзаке привезти. Не надо копать ям – втыкай ветку в землю, и без корней примется, а с корнями и подавно.
В саду бересклет хорошо множится отростками, семенами, корнями и отпрысками, в культуре – черенками и семенами. И как ни у одного дерева, укореняются срезы, принимаются расти.
Когда в предзимье поредеет облетевший сад, еще ярче краса бересклетов. Прощальная улыбка листопада!
«СТЫНЕТ…»
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит.
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит…
Н. Некрасов
Стылая пора – ноябрь. Фенологическая треть поздней осени – от чернотропа до первой пороши, от листопада до ледостава. Сегодня – земля, завтра – снег. Сегодня – вода, завтра – молодой ледок, по-народному, «синчик». Скоротечная пора, канун рекостава.
…С краю у берега лед – это уже паспорт зимы. И на просторе стрежня тихо струится течение засыпающей реки. Это полынья среди льда, оазис живой воды осени, ясные глаза реки. Все утки тут на полынье – последнее убежище перелетным водоплавающим птицам. Посмотрит охотник и скажет: «Утка шереху хватила, льдишки, сала».
Прихватил мороз, плывет шуга, сало, шерех. Истекают часы живой воды. Последние дни быстротечной реки. Она изнемогает от натиска холода.
Мороз не сразу леденит всю реку целиком. Земля теперь холоднее реки, сперва цепенеет вода у берегов. И эти закрайки-забереги тянутся к середине, будто Дед-Мороз наводит хрустальные мостки через реку. Но на стрежне еще рябит зыбь живой воды.
Слепнет река, стынет. Меркнут ее синие глаза, закрываются стеклом льда.
Холод насекает иглистые стрелки, как паутина, разбежались они на воде. Молодой ледок колется, звенит и блестит, как хрусталь.
И так по перволедью день и ночь невидимкой Дед-Мороз с рекой играет. Ударяет, будто по серебряным клавишам. Ветреная волна со стеклянным дребезгом разбивает зазубренные кромки закрайков-заберегов. Это последний и решительный натиск зимы, ее спор с осенью на водной меже.
Стынут пока только края ледяных заберегов. Раз в год любители-художники, охотники с камерой могут уловить оригинальный подмосковный пейзаж, совсем такой же, как на известной картине В. Н. Мешкова «Стынет…». Вода на ледовом рубеже зимы. Это значит, что вода в реке бродит, как молодое вино в бочке, перемешиваются верхние и нижние воды. В науке это называется осенней циркуляцией.
Плотна, темна и, как ртуть, тяжела охладевающая ноябрьская вода. Летом холоднее была донная, а теперь верхняя, и вот сверху вниз, снизу вверх струится она, а поверху плывет сало, – кажется, ворочается живая река в берегах.
Охлаждение доходит до зимнего предела +4 градуса и холоднее уже не будет в любой мороз.
Никакие морозы не страшны зимующим на дне сонным рыбам и водяным растениям. Негреющий свет зимнего солнца вовсе не нужен в оцепенелой темноте дремучего царства рыб подо льдом.
Побеги, почки, семена растений и водоросли, как и рыбы, уходят от натиска холодов в подледную тьму. Оттуда поднимутся весной, всплывут на поверхность и откроют бал весенней красы белые кувшинки и желтые кубышки.
Медленно стынет река, на дне ни ветра, ни мороза. У рыбы сон без еды и движения – великий зимний пост. На Волге рыбные ямы под охраной законов. Рыба штабелями, как на складе, лежит на дне зимовальных ям, сонная, вялая, чуть шевелятся плавники. Хищники – щука, судак, налим не спят и зимой. А на Урале, в Белоруссии, на Средней Волге и севере издавна ведется промысловый подледный лов.
От зимней спячки подо льдом только в зимние оттепели пробуждаются и кормятся на мели язь, елец и голавль, плотва.
В ноябре по перволедью на Чудском озере, на Волхове и в Финском заливе – весна рыб, икрометание сигов. В это же время нерестятся онежский сижок, килец и ладожский рипус. А их дальняя родственница – «переяславская селедка», ряпушка из рода сигов, нерестится в зазимье на Плещеевом озере.
Ценнее всех рыб Московского государства почиталась она в летописях. По царским указам ее ловили только для боярского стола, простолюдинам ловля запрещалась. Бесподобна по нежному вкусу эта настоящая «золотая рыбка» Подмосковья.
…Остыла вода, но текучая струя проточной реки еще резвится, ломает хрустальные иголки-льдинки. От зимы подальше бегут и быстрые ручьи…
…Крошево снега и льда кружится, ходуном ходит. Уже не видно летней волны, только рябь зыбится. Здесь на приплеске закрайков-заберегов проходит в ноябре рубеж времен, и смотрите, какое разыгрывается сражение, последний решительный бой зимы с осенью…
Береговой лес и небо в последний раз загляделись в речное зеркало голубой полыньи. Стынет… Наступает зимний сон воды до весны.
…Ноябрь идет,
Пруд застывает, и с плотины
Листва поблекшая лозины
Уныло сыплется на лед.
И. Бунин
ПРЕДЗИМЬЕ
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
Завивает ветер
Белый снежок.
А. Блок
На бульварах и покатых крышах белеет пороша. В воздухе уже промелькнуло мимолетное видение зимы. На белом фоне запорошенного прудового льда, поджав ноги, расселись пернатые зимовщики столицы – лебеди, гуси, утки.
Среднемноголетние сроки: замерзания рек – 18 ноября, санного пути – 20 ноября, снегового покрова – 22 ноября. Снег еще не зима; заявка зимы – речной лед.
Ноябрь – предзимье, месяц репетиций зимы. По наблюдениям за многие годы, в среднем чаще всего от одного до четырех раз сходят на нет первые снега, и снова возвращается чернотроп. В 1939 году зима стала после восьмой пороши, в 1952 и 1955 годах – после четвертой, в 1953 году зима «репетировала» до нового года, а в 1962 году до конца декабря.
Ни инея, ни снега, ни льда не было почти до половины ноября 1961 года. А главное отличие этой удивительно теплой осени в том, что совсем не было заметно грязной сырости и бездорожья на сельском проселке.
…Коротки тусклые деньки, хмурые, туманные до полдня… Небо в нависи низких облаков. Долги самые непроглядно-темные в году ноябрьские ночи. И какая трогательная редкость ясного утра, нечаянная радость улыбки солнца в разрыве облаков! Это то самое солнце, о котором говорят: «светит, а не греет». И уже совершенно невероятной красой блеснут на фоне лазурно-холодного неба словно вылитые из чистого золота виньетки узоров – ярко-желтые пучки кораблянок-лиственниц. В ноябре, безусловно, это самое красивое подмосковное дерево, уроженец якутской тайги.
Самый поздний среднефенологический срок листопада, вернее, хвоепада лиственниц – 14 ноября, а дубов – 5 октября.
СНЕГИРНАЯ ПОРА
Густой белизною одета
Полей необъятная ширь…
И в роще морозной с рассвета
Поет, словно флейта, снегирь.
Н. Урусов
Ни осени, ни зимы. Предзимье – так называется это время. По-народному, о ноябре говорят: «сентябрев внук, октябрев сын, зиме – родной брат».
Перелетные птицы улетели, на смену им к нам пожаловали зимние гости – гнездари Арктики. Это свиристели, щуры, чечетки, пуночки и др. На рябине, где вчера еще были скворцы, ныне пришельцы севера – свиристели, по-народному, красава. Птичка со скворца, с дрозда. Подпускает хоть на пять шагов, подойди и разгляди: серо-розовые пухлячки с черными козырьками хохолков, с изящной желтой каймой хвоста, с ярко-алыми роговистыми лепестками на крыльях.
А как нежен тихий свист их напева. Серебряные гусли московской зимы.
И любимцы московской детворы, снегири – спутники столичной зимы. Красными яблочками висят они на любом дереве.
С детства памятны мотивы их нежных вздохов в великой тишине снежного безмолвия. Недаром это время так и называют – снегирная пора!
Птицы Арктики прилетают на подмосковную зимовку, а домосед-снегирь не как другие: летом гнездится в глуши леса, а с первым снегом скорей торопится ближе к домам.
Вещун зимы!
Ярко на снегу пунцовое перо снегиря – под цвет зари. Все другие зимние птицы на морозе подвижны, суетливы, вертлявы.
Словно игрушечный шарик на резинке, дергается, кувыркается синичка, неутомимая в поисках насекомых. Не таков снегирь: он усидчив, как рыболов.
В снеговейные дни, в трескучие морозы, пожалуй, даже приятнее, чем хор соловьев мая, услышать снегирей.
В снежных покоях глухозимья мил и дорог его скромный, задушевный напев. Свирель зимы!
Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.
И. Бунин
Отличные вокалисты – снегири. В их стаях нет молчунов. Все поют хором. Что ни стая, то хоровая капелла. И все равноправны – и певицы, и певцы. У других птиц такой самостоятельности наседок не бывает.
Уж на что мастак скворец – пересмешник всех птичьих голосов, а все-таки знатоки певчих птиц выше ценят несравненное умение снегиря. Он чище и музыкальнее перенимает любую интонацию, а комнатный снегирь может подражать даже мелодии. Выведет канарейка, он поет канарейкой.
Поразительна эта способность!
Как и скворец, снегирь скоро привыкает к людям, становится ручным, подлетает на голос. Одна беда снегирю в клетке: чернеет, как скворец, совсем гаснет его «жар-перо».
Неволя никого не красит, только на свободе пригож красавец-снегирь. На морозе пером цветет, а в домашнем тепле облезло линяет.
Но мне известен редкий случай исключительно удачного ухода любителя за комнатным снегирем, который чувствует себя, как в лесу на снегу, весело поет и природной расцветки пера никогда не меняет.
Орнитологи записали в послужной список снегиря его благодетельную пользу лесу. И в полях он тоже, как пропольщик сорняков, работает зимой, клюет крапивное семя, осот, репей, лебеду.
Снегирь – не только солист морозного утра. Он отрабатывает зимние «трудодни», истребляя сорняки. Подобно ему, и щегол старается на чертополохе, репейнике, татарнике, что торчат поверх снега.
Часто под рябинами можно увидеть кучи мякоти ягод, без косточек. Это «поклевы», «поеди» снегиря. В отличие от других птиц снегирь – чудак: клюет только зерно рябины, а сочную мякоть ягод бросает на снег.
Самое излюбленное зимой дерево снегиря – ясень. Он привлекает золотистыми монистами своих семян-кулонов.
Осенние скрипки предзимья – снегири! До чего же мелодичны их задумчивые напевы!
Там дятел снегурочке
Нижет монисто
На тонкую нить
Снегириного свиста.
М. Дудин
До весны трогательно умиляют зимние грезы снегирей.
По лесному календарю, третий месяц биологической осени, месяц зимних пернатых гостей – с 21 ноября до 20 декабря.
Вот когда особенно важна и полезна подкормка в подвесных столовых-кормушках.
От нас не улетают на юг такие друзья садов, как синицы, гаечки, хохлатые синицы-гренадерки, щеглы, чижи, дятлы, корольки. Трудно им в сугробах зимы добывать насущный корм. Они ждут нашей помощи.
ДО ЛЕДОСТАВА
Утки шумною станицей,
Гуси длинной вереницей…
Долго крепились и только в последней пятидневке октября полетели северные утки. Надвинулся, наконец, дружный вал великого перелета птиц. Кишат «птичьи базары» на Московском море.
Редко прорывается сквозь мутные облака яркое солнце. А под пасмурным небом, словно черное стекло, темна вода осени. На мелкой зыби, далеко видно, качаются какие-то поплавки, кажется, чернеют буроватые овальные кочки.
«Вся утка на стекле», – говорят охотники. Загляденье – эта качка утиной армады на чистоводье. Холод севера нагнал их из Заполярья. Полюбуйся, какая богатая коллекция птиц под Москвой: утки, гуси, лебеди отдыхают на перелете.
…Вон что-то белеет во мгле тумана. Плывут сугробы снега… Но откуда им взяться? Подплывешь ближе и разглядишь: лебеди-кликуны. Красивы сказочные птицы-великаны.
Удивительно, как необыкновенно быстро плавают лебеди по воде! И как всегда неразлучна птичья чета. Надолго запоминается их нежный, трогательный клич.
Стаями налетают к нам не видимые летом, смелые, непуганые птицы севера: черные утки, нырки, савки, морянки, белобокие гоголи, лутки, чемги, синьги, крохали, турпаны. Редко, но умельца-гребца подпускают на выстрел.
Поздняя осень – лучшее время в году для интереснейшей охоты с подъезда. Вот когда непостижимо дивят утки: чего, кажется, ждать им среди закрайков льда и полыней?
А нырки все еще плавают, не улетают. Как велика тяга птиц к северной родине! В гостях хорошо, а дома лучше.
На берегу и снег, и заморозки, а на дне реки тепло. Стаями полегли на глубине омутов лещи, язи, голавли, лини и караси.
…Хмурые, тяжелые облака сплошь заволакивают свинцовое небе. Темная река как ртутью налита в стенах камышей.
Сиверко! Ветер, а на воде ни гребней, ни накатистых плескучих волн, ни белых пенистых барашков. Одна зыбучая рябь. Ряска и другие травы потонули на дно, за ними-то и окунаются утки.
Переломан и перепутан поблекший лес дремучих трав. Длинные кисти откинулись по ветру. Раскачиваются и кланяются охристо-ржавые, пятнистые камыши, вроде как приветствуют охотника.
Лодка упирается в бурьян. А за ним раскинулся широкий синий плес, весь усеянный черными точками. Сердце охотника радуется: как кучно плавают утиные стаи! Ноябрь уткам что июльские «петровки». Вода – родная стихия!
Лодка сворачивает и пришвартовывается под заслон камышей. Охотник подносит к глазам бинокль. Знаток определяет уток по окраске пера, кучности стаи, посадке на воде.
В другое время года таких уток не увидишь под Москвой. Это бывает только накануне ледостава.
…Вон словно черный ворон на воде. Всегда он плавает особняком. Знай: это синьга. Нырнет, и долго ждешь, пока вынырнет из воды сплошь вся черная большая утка. Поразительно, как долго она находится под водой.
А вот еще встреча: думается, опять синьга. Приглядишься, ан нет, не она. Черная кургузая утка вдруг повернулась боком, и сразу бросается в глаза «белое зеркальце» на крыле. Теперь безошибочно определишь, что это турпан.
А тут еще целая стайка черных уток. Одна приподнялась на лапках и бойко захлопала крыльями. Показалось белое брюшко. Ага! Значит, это не синьга. Все утки дружно, как по команде, надолго нырнули в воду. И вон, за 50 шагов показывается одна, другая… Все нырки выныривают броском, всем корпусом. А эти всплывают медленно.
Охотник твердо знает, что это утки-савки. В лёт бить их удается только опытным стрелкам. Вихрем несутся быстрые птицы. Невероятно, как далеко, до метра, надо выносить мушку вперед цели.
А вот что-то особенное, в своем роде щеголь с золотым капюшоном. Плавает порознь. Чемга! Ее не смешаешь с другими.
Селезень каркает, как ворона: «корр, корр». Голова коричневая, шея темно-рыжая, грудь и бока черные, серое брюшко. Двояко называется он – голубая чернеть или красноголовый нырок.
А вот еще незнакомец. На первый взгляд кажется – вылитый кряковый селезень. А присмотришься – нет, хвост, оказывается, лежит на воде. Значит, это кургузая морская чернеть. Перо черное с проседью, вроде как у глухаря. От всех нырков ее отличают короткое и широкое туловище, толстая шея и, главное, погруженный в воду хвост.
В полете черно-седого нырка узнаешь и по коротким крыльям.
Еще чаще можно видеть особенных, светлых нырков. Их всегда много у нас на пролете. На воде они кажутся совсем белыми. Это лутки.
Отлетная пора ближе знакомит охотников с птицами севера. Вот единственная стая, над которой все время кружатся чайки. Это крохали. Они вдвое крупней гоголей. Но у них какой-то сонный вид и клюв всегда опущен.
Оригинальная утица! Погрузит клюв в воду и словно дремлет. А поднимет голову и начнет неуклюже заглатывать рыбку. И вдруг чайка налетит и отнимет у ротозея добычу.
Комично это получается: крохали, как наемные батраки, достают рыбок для шустрых ловкачей-чаек. Вороватые чайки так и дежурят, ждут… Рыбка бьется в утином клюве, а чайка хвать ее – и в воздух. Незадачливый крохаль ни с чем остался, и тут он уже с досады пьет воду. Попусту ныряет, купается, отряхивается и косится на летающих над ним настырных чаек. И всегда так: где вьются чайки, знай – там рыболовы-крохали.
В эту пору зазимья вместе с лебедями и нырками летят самые крупные, морские чайки.
Еще по-особенному ныряет другая стайка. Серые уточки вдвое меньше селезней, и выглядят они пегими на воде. А белощекий селезень с черно-фиолетовой головой меняется на глазах. Уплывает – скажешь, совсем черный, а повернулся зобом – и стал уже совсем ярко-белый. Таковы утки-гоголи: селезни спереди белые, сзади черные, а уточки пегие.
…Хмурятся тусклые осенние деньки. Поблекли травы. Однообразны увядшие берега… Ни зелени, ни цветка. Но оживляют водный пейзаж красавцы-селезни.
Утки, спрятав голову под крыло, спят на зыбком плесе. Баюкает, укачивает сонных птиц вода. На страже лишь один селезень. У него бархатно-зеленая голова, шоколадного цвета шея с белым «галстучком», просинь в крыле и черные-пречерные витки хвоста. Красива птица на воде.
Заманчиво взять в эту пору такого нарядного красавчика. Что зайцы? Никуда они не денутся, всю зиму под руками. А утки последние улетают с полыньи. Любители-охотники непременно попытают счастья «по перу». Трудноват подъезд, но зато какая награда: после удачного выстрела поднимешь увесистую, оплывшую жиром крякву. До чего неузнаваема стала теперь отлетная кряква. Совсем не такая легкая на крыло – отъелась, поправилась на вольных кормах.
Подкожный жир и пух как-то укорачивают утиную шею, она толще, голова ниже. И полет другой: кряква теперь чаще машет крылом, суетится в воздухе. Смотришь, крыло плохо действует – будто подбито. Не так быстро и не так легко, как летом, поднимается в воздух ожирелая, сытая кряква в канун ледостава. Но уж будьте покойны: на виду близко не подпустит.
Наедешь только в ветер, под шумок камыша. Следи да следи за ее взлетом. Уплывет за стенку травы, поднимется и летит низом. А поодаль взмоет «бобом», и глядишь – она уже вне выстрела.
Летом кряквы прячутся в траве, а теперь всем караваном кучно плавают на чистом просторе плеса. На виду подъезжать к ним в лодке – безнадежное дело.
Ботик охотника берет курс на черных уток. Это будет вернее. Уроженцы севера с людским коварством еще не знакомы.
Черные нырки отплывают, оглядываются на лодку: что, мол, это за невидаль? И не торопятся, все ныряют на ходу. Новичка берет азарт. Утки рядом и не взлетают. Скорей за ружье! Целится в кучу, думает, наверняка бьет. Бах! Зарябила вода… и… ничего больше. А утки вынырнули и опять плавают, словно дразнят. Цель близка. Еще выстрел по сидячим. И опять та же непонятная загадка. Утки невредимы.
Вот чудеса! Так и бывает с начинающими охотниками – расстреливают все патроны, а заколдованные утки все ныряют и плавают. Даже выстрелов не пугаются. Что за оказия!
Ни себя, ни ружье, ни качку лодки не вините напрасно. Дробь накрыла место, где были утки. Вода словно закипела… Только ваш свинец опоздал. Пока он летел, цель была уже под водой. Вот это быстрота! Раньше, чем настигнет дробь, нырки всегда ухитряются нырнуть в воду. Заряд опаздывает, шлепается по воде, а уток уже нет.
Всех начинающих охотников постоянно обманывают нырки, но с годами приходит опыт. Секрет удачной стрельбы по неуязвимым ныркам очень прост. В правый ствол вкладывается патрон без дроби, в левый – боевой заряд. Подъезжаешь в лодке или подходишь с берега к савкам, прицеливаешься и нажимаешь правый спуск. Это обман.
Звонко щелкнет выстрел, и мгновенно блеснет из дула огонек. Это и нужно. Словно по команде, нырнут утки в воду. Следи… вот показывается голова. Тут уж не зевай. Стреляй из левого ствола. Утке поздно нырять – заряд без промаха настигает утиную шею. И вот, глядишь, распластались на воде неподвижные крылья, всплывает и вся утка.
На Московском море весной и осенью можно видеть огромные стаи уток-шилохвостей. Долгошеи, как гуси.
Утки-кряквы ютятся в кустах, чирки – на мелководье, в затонах заводей, утки-гоголи, хохлатая чернеть – в дуплах, шилохвости любят широкие луговые просторы, гусиные места.
С длинной тонкой шеей и с острым черным хвостом, с золотисто-лиловым «зеркальцем» на крыле, селезень-шилохвость особенно красив на воде. Так и кажется, что он вот-вот взлетит. Такая у него стремительная, отличительная от всех других уток посадка на воде.
Дном Московского моря стали суходолы, поэтому на равнинном мелководье создаются интересные сообщества животных и растений, образуются гнездовые колонии птиц. Море, изменившее ландшафт подмосковной природы, становится птичьим заповедником.
