Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 61 страниц)

Тут я увидел Ашваттхаман а, объятого пламенем брахмы. Подобно пылающей комете пришел он из тьмы, сея ужас и смерть. Его колесница освещалась масляными лампами, поднятыми на шестах. В окружении телохранителей, закованных в бронзовые сияющие доспехи, он походил на Сурью, сжигающего тьму лучами. Но не тьму, а наших воинов сжигал поток его стрел.

И даже Бхимасена, успевший одеть доспехи и встать на колесницу, не смог остановить его движение. Ашваттхаман осыпал его ливнем стрел, и одна из них нашла щель в доспехах Врикадары. Могучий воин тяжело осел на площадку колесницы, и верный сута стремительно увез его в глубину войска.

Во мраке, настоенном на отчаянии, мы встретились лицом к лицу с непобедимым сыном Дроны. Он медлил, оглядывая наши ряды без ненависти и сочувствия. Я физически ощущал истекающую из него жгучую беспощадную силу, от которой не могли нас спасти ни щиты, укрепленные бронзовыми бляшками, ни усилия воли Сатьяки и еще нескольких оставшихся в живых ратхинов. Где-то слева и справа от нас шла отчаянная битва. Победоносно ревела боевая раковина Арджуны. Слышался боевой клич Дхриштадьюмны, пробивающегося вместе с матсьями Вираты к Дроне. Земля сотрясалась от поступи слонов, которых вел в бой сам Юдхиштхира.

Но здесь, в кольце затухающих лагерных костров умерли все звуки и остановилось время. Казалось, никто не в силах проникнуть сквозь купол брахмы Ашваттхамана. Факелы, пылающие в руках его воинов, окружили нас погребальным костром. Невидимое для обычных глаз пламя брахмы бесшумно поднялось над Ашваттхаманом. Повинуясь неслышному приказу, двинулись быстрые колесницы куру. Двинулись… и остановились. Словно непроницаемая стена мрака встала на их пути. Море светильников заколебалось, а победные крики врагов сменились воплями ярости. Управляемый могучей волей сына Дроны поток огня на мгновение разорвал мрак над лагерем, и все мы увидели чудовищную колесницу, словно вырезанную из черной скалы.

Восемью колесами попирала землю та боевая повозка. Восемь колес были вытканы на знамени и образ стервятника. Хищная птица, казалось, взмахивала крыльями и рвалась в битву при каждом порыве ветра, колеблющем черное полотнище. А на колеснице под знаменем стоял могучий воин с круглой, как шар, лишенной волос головой и остроконечными ушами. Это пришел Гхатоткача – сын ракшаси и Бхимасены – чья сила возрастает с приходом ночи, уродливый кровожадный воин, наш преданный и заботливый друг.

Мне не было нужды впиваться взором в колышущийся мрак, чтобы разглядеть столь знакомое мне лицо великана с кроваво-красными глазами и рыжей бородой. Я слишком хорошо помнил его образ со времен Кампильи. Но это был не тот Гхатоткача, с которым мы любили сидеть у лагерного костра. Казалось, силы дикого леса, вызванные к жизни первобытной магией, клубились вокруг его фигуры, придавая ей сходство с черной скалой, окутанной тучами. Со всех сторон его колесницу окружали те, кого земледельцы звали «бродящими в ночи», – жители непроходимых лесов, вооруженные тяжелыми палицами и каменными топорами. Их становилось все больше, и гасли, гасли факелы в дрожащих руках воинов Ашваттхамана. Подобно черной дождевой туче, плотная масса лесных воителей гасила огонь жизни на противостоящей нам стороне. Две огромные колесницы двинулись навстречу друг другу.

Ашваттхаман, будучи сыном Дроны, считался сводным братом всем Пандавам, а значит, был связан узами родства и с Гхатоткачей.

– Твой отец, как и я – ученик Дроны, – крикнул Ашваттхаман, – ступай сражаться с другими, о наделенный доблестью! Не подобает отцу сражаться с сыном. Не должен я поднимать руку на сына Бхимасены.

– Я лишь подчиняюсь старшему в роду, – громовым голосом ответил Гхатоткача с глазами, медно-красными от гнева, – Юдхиштхира повелел мне спасти отца и остановить тебя. Ночная атака не принесет вам ни славы, ни победы, ибо попирает законы и кшатриев, и дваждырожденных. Я родился в роду куру, я внук Панду и сын Бхимасены. Никогда не отвращался я от сражения. Я дал обет погибнуть или испепелить все ваше войско.

– Да будет так, – сказал Ашваттхаман и, медленно подняв лук, возложил на тетиву сияющую стрелу, подобную жезлу бога Ямы. Гхатоткача тоже натянул лук, отведя правую руку до остроконечного уха. С жужжанием ушла в ночь черная стрела. Туча двинулась на луну. Потом чараны пели о майе, созданной ракшасом Гхатоткачей, чтобы помутить разум сына Дроны. Даже я, способный прозревать истинную сущность явлений благодаря зрячему сердцу, не мог пробиться сквозь сеть образов, сотканную Гхатоткачей. Владыка первобытного волшебства, он сражался с сыном брахмана-воителя, гася потоки его огненных стрел, как дождь гасит лесной пожар.

Его воины – жители бескрайних лесов, привыкшие к ночной охоте, видели в темноте, как дикие звери, как звери, они были бесстрашны и не ведали о кшатрийских законах, диктующих правила честной битвы. Широкогрудые, лишенные доспехов, но с мощными руками, вставали на пути колесниц, словно порождение мрака. Вступая в битву с кшатриями, они не тратили время на оглашение своих имен, не искали достойных соперников. Избегая поединков с закованными в панцири колесничими бойцами, они бросали короткие дротики и камни из пращей в возниц, облаченных в кожаные доспехи. Колесницы, потеряв управление, натыкались друг на друга, переворачивались со страшным грохотом.

Надежда вновь озарила наши сердца. Сбившись в плотные ряды и прикрывшись щитами, мы бросились на противостоящих нам щитоносцев Ашваттхамана. Всей своей волей, на пределе сил и надежд, мы вдавливались в ряды врагов, отступающих во тьму, все дальше и дальше оттесняя их с холма, каждое мгновение ожидая, что вот-вот порвется незримая нить, все еще соединяющая их в едином упругом порыве сопротивления.

И несравненный стрелок из лука, бесстрашный повелитель брахмы не выдержал этого напора. Погасло сияние луны. Черная туча, изливая потоки стрел, обратила Ашваттхамана в бегство. Вокруг меня кипела схватка, и, вынужденный драться за собственную жизнь, я потерял из виду и поле битвы, и колесницу Гхатоткачи. Лишь по тому, что победный рык лесных воинов раздавался все дальше впереди, я мог судить, что Гхатоткача был близок к выполнению своего грозного обета.

То ночное сражение чараны уподобили грозе. Звон тетив и грохот колес заменяли ей громы, луки воинов – вспышки молний, потоки же стрел обратились в ливни. «Стоя неколебимо, как утес, обладая мощью, равной огромной горе, тот сокрушитель полчищ врагов, сын Бхимасены, покрыл весь небосвод стрелами». Говорят, что Кауравы, видя бедственное положение своего войска, начали умолять Карну остановить Гхатоткачу. Несравненный лучник имел только одну возможность сделать это. В драгоценном ларце в сандаловой пыли хранился превосходнейший дротик, который Индра дал сыну суты в обмен на естественный панцирь и серьги.

– Сыновья Дхритараштры находятся на краю гибели. Убей этого ракшаса своим неотразимым дротиком. Если мы переживем эту ночь, то сами уничтожим Пандавов!

Так кричали Карне великие ратхины, теряющие мужество перед напором Гхатоткачи и лесных племен. И Карна решился.

Слушая рассказы чаранов об этом событии, я потом не раз пытался вспомнить, что же произошло. Ведь на самом деле никто не видел дротика. Я вообще не могу представить себе форму оружия, пущенного в ход Карной.

Яркая вспышка белого пламени вспорола тьму на расстоянии нескольких полетов стрелы от моего отряда. Грянул гром, и облако сизого тумана набухло и опало на стяг с изображением стервятника, на черную колесницу, на застывших в ужасе «бродящих в ночи». Над полем раздался страшный крик Гхатоткачи.

«Воспаленный гневом, как разъяренный лев, Карна взял превосходнейший дротик, невыносимый и несущий победу. И тот дротик, точно шевелящий жалом и сверкающий, напоминающий Ночь Разрушителя и подобный ярко светящемуся метеору, Карна послал в ракшаса. Пронзив насквозь грудь его, тот сверкающий дротик взвился ввысь, блистая в ночи, и вошел в сферы созвездий. И вот, приняв огромную форму, Гхатоткача упал с небосвода на землю».

Так чараны описали действие неведомого оружия небожителей. На его острие все страдание мира пронзило наши сердца. Земля содрогнулась от тысячегласого вопля ужаса и горя. Все, кому ведомы были потоки брахмы, с пронзительной болью осознали, что Гхатоткачи нет в нашем узоре. Он был сожжен, обращен в прах. Куда унес огненный смерч нерушимое зерно его духа, расставшееся наконец с ужасающей телесной формой?..

Скорбь мутной черной волной затопила сердце. Сами собой опустились руки. В это мгновение боевые раковины протрубили конец боя. Застыла река пламенеющих факелов. Враги медленно отступили в ночь. Мы не преследовали их.

Едва живые от усталости вернулись мы в наш лагерь. Отобрав несколько часовых из воинов, не особенно усердствовавших в битве, я поставил их нести дозор, по правде, надеясь только на то, что у наших врагов не хватит сил развязать новое сражение. Мы улеглись спать, завернувшись в собственные плащи, прямо на землю, среди пепла выгоревших костров, запекшейся крови и пыли. Не было сил скорбеть о потерях или тревожиться о завтрашнем дне. И сон мой больше походил на обморок, глубокий и черный, как душа ракшаса.

* * *

С первыми лучами рассвета я поднялся с земли и совершил омовение, пытаясь вернуть себе подобающее дваждырожденному спокойствие духа. Все бескрайнее поле было залито радостным прозрачным светом. Тела погибших в ночной битве на расстоянии казались причудливыми холмиками. На разбросанном оружии и помятых доспехах играли рассветные блики, время от времени затмеваемые лишь бесшумными, скользящими тенями стервятников. И тень лежала у меня на сердце.

Мрачными были лица командиров, собравшихся в это утро у шатра Юдхиштхиры. Только царь ядавов Кришна казался охваченным великой радостью. Озирая поле, он издал львиноподобный клич, повергший всех пятерых братьев Пандавов в еще большее уныние.

– Твоя чрезмерная радость сегодня совсем не к месту, – сказал Юдхиштхира, – могучий сын Хидимбы и Бхимасены был нам всем дорог. В то время как мы жили в лесах, благородный сын Хидимбы, будучи ребенком, помогал нам. Во время путешествий через горы он нес Кришну Драупади на своей спине. Он всегда был предан нам, соединяя мощь брахмы и таинственную силу первобытного леса. Поэтому сердце мое окутано печалью.

– Велика радость, испытываемая мною, – ответил Кришна, оглядывая всех собравшихся ясным взором, – вчера была спасена жизнь Арджуны. Вы же знаете, для кого Карна берег свое неотвратимое оружие. Кто бы отважился противостоять сыну суты, владеющему дротиком? Теперь он метнул его и больше не обретет никогда. Все эти дни я уводил колесницу Арджуны от Карны, боясь их встречи в сражении. Теперь Карна кажется мне лишь ядовитой змеей, оцепеневшей от заклинаний, или огнем с успокоенным пламенем. Не предавайтесь унынию. Несите тяжкое бремя потери, но не сомневайтесь в нашей победе.

Курукшетра. День пятнадцатый

На всем огромном пространстве поля пылала битва. Под натиском колесниц Дроны дрогнули отряды чедиев и кекаев. Конники матсьев остановили натиск ненавистных им тригартов, но ливень стрел колесничего войска Дроны заставил отступить и их, унося на щитах тело неукротимого царя Вираты. Юдхиштхира бросил в бой вторую линию, где находились и мои воины. Колесницы Дхриштадьюмны разбили вал кшатриев куру. Все пятеро Пандавов, включая Юдхиштхиру, облаченные в доспехи, вступили в сражение, воодушевляя воинов.

Началась резня, лишенная смысла для каждого участвующего в ней воина, ибо отражая и нанося удары, уже нельзя понять, что происходит вокруг, куда зовет командир и кто вообще побеждает в этом сражении. Забыв о смысле битвы, ты сражаешься за собственную жизнь. Причудливые нити кармы сводят здесь лицом к лицу бывших родных и друзей, разрывая узы долга и любви, возжигая месть и ненависть, делая всех участников битвы похожими на простых убийц.

Напряжение становилось неимоверным. Мы купались в собственном поту, а члены сводило ознобом ужаса. На мгновение перед нами выросла колесница Бхимасены.

– Мы побеждаем, – закричал он, захлебываясь преувеличенным восторгом убийства, – эта земля, орошенная кровью, прекрасна, как всем желанная женщина в алых одеждах, венках и золоте.

Так кричал Бхимасена, и я с ужасом увидел мельчайшие капли крови, выступившие из пор его кожи, как у аскета в минуты высшего духовного напряжения. Он казался черным пламенем, бегущим по рядам врагов, уже не управляемым ни волей, ни разумом. Огонь оставлял за собой черную дорогу. За ним ломились наши кшатрии, сходящие с ума от пролитой крови и близости победы. Этим сердцам, стремительно отбивающим ритм жизни, было не суждено прозреть. Но в это мгновение они были подхвачены единым воодушевлением, устремленным к одной цели, – убивать.

Увлекая нас вперед, Бхимасена прорывался к Дроне, по пути убив нескольких сыновей Дхритараштры. Но тут пламя его устремленности взметнулось и опало, разбившись о поток холодной силы, создавшей невидимую плотину в сердцах наших врагов, уже почти обратившихся к поиску спасения.

Меж копий забилось на ветру знамя, несущее изображение слоновьей подпруги. Карна, обещавший Дурьодхане защищать его братьев, встретил могучего Пандаву на правом фланге. Оба грозных противника кипели гневом и смеялись в предвкушении поединка. Поднял свой лук с позолоченной тыльной частью могучерукий Бхимасена. Стрела с оперением цапли полетела по лучу брахмы прямо в сердце Карны, стоявшего на колеснице в ореоле золотистого сияния. Стегнул коней возничий, и стрела Бхимасены прошла мимо. Карна в ответ начал метать стрелы с такой быстротой, что почти догоняли они в полете друг друга. Его непрестанно сгибаемый лук был подобен колесу, а удары тетивы о защитный ремень звучали грозным барабанным боем.

Взбесившиеся кони влекли колесницу Бхимасены в сторону от ровного места. Повозка влетела в канаву и с грохотом опрокинулась. Дхарма кшатрия запрещала Карне продолжать бой с пешим противником, оставаясь в колеснице. Но он продолжал нагонять Бхимасену, заставляя свою повозку выписывать замысловатые круги среди обломков других колесниц и лошадиных трупов. Поблизости не было ни одной нашей колесницы, а пешие воины в страхе разбегались в разные стороны, стараясь не попасть под ливень стрел, извергаемых Карной.

И тут я снова увидел властелина Анги, пред которым раздвигалась стена копий с золотистыми наконечниками, подобно созревшим побегам риса. Он был так же тверд и ловок в движениях, как в тот день, когда принимал нас с Латой в своем дворце. Наверное, так же великолепно выглядел он в своих доспехах и в тот день, воспетый чаранами, когда на сваямваре прекрасная Кришна Драупади решала, кому отдать свое сердце. Впрочем, нет. Не было тогда вокруг бездонных глаз глубоких морщин – следов тигриной лапы времени.

Ни торжества, ни опьянения битвой не было в этом лице. Карна больше походил на земледельца, устало выполнявшего работу. Лишь на мгновение воплотился я в его мысли, движимый совсем неуместным здесь чувством сострадания…

Этот человек отрешился от богатств и славы. Его не слепили страсти и надежды. Если даже мы с Митрой не могли заставить себя ненавидеть Кауравов, то тем сложнее было великому дваждырожденному, прозревающему сердца друзей и врагов, сражаться с Пандавами. Он воплощался и раньше в мысли Юдхиштхиры и, конечно, не сомневался в искренности и чистоте помыслов своего врага. Как же трудно ему было стрелять в нашу сторону. И что-то еще… Какая-то недоступная моему восприятию мелодия звучала на самом дне его сердца, закованного в доспехи воли. Я почти не мог в это поверить, но любимый ученик Дроны, отдаваясь битве, все еще продолжал обдумывать какую-то стороннюю мысль. Зеркало его духа потеряло ясность, значит, щит брахмы не мог быть неуязвимым.

Карна вскинул голову и повел глазами по нашим рядам, изощренным чутьем ощутив прикосновение моей брахмы. Лук с неотразимыми стрелами застыл в руке. Медленно, словно во сне, двигалась его колесница. Без сил к сопротивлению смотрел я на мелькание спиц в золоченых колесах. Одинокая ледяная вершина вне людских страхов и надежд. Безжалостное солнце, творящее и сжигающее свои творения.

Карна опустил лук. Подобие холодной улыбки тронуло его тонкие губы – солнечный блик на леднике. И вот он уже отвернулся от нас и следил за Бхимасеной. Я перевел дух и поискал глазами Митру, желая удостовериться в том, что и мой друг прикоснулся к мыслям Карны. Но Митра, воспользовавшись передышкой, перестраивал ряды, погрузившись в майю собственных страстей, озвученных проклятиями. Впрочем, какое имело значение в безумии битвы случайное смешение мыслей, в прошлом служивших залогом нерасторжимости цепи братства? По неведомому замыслу богов вершилась эта битва. И не дано было нам, смертным, пытаться поколебать их невидимую волю.

По-счастью, Бхимасена добежал до убитого слона, чье огромное тело преградило, подобно утесу, дорогу колеснице. Видя, как вздыбились кони перед непреодолимой преградой, закричал сын суты:

– Отправляйся в лес, сын Кунти, ибо неискушен ты в битве. Ты уместен перед грудой пищи. Совершай покаяние в обители риши и не поднимай руки на кшатрия.

Закрывшись легким кожаным щитом и подняв меч, молча ждал Бхимасена последней атаки. Пешие воины прекратили сражение и просто смотрели. Лишь несколько шагов отделяли не знающего промаха Карну от ненавистного противника. Возница тронул поводья, и колесница медленно объехала тело слона. Весь мир Бхимасены сузился до размеров сияющего на солнце наконечника стрелы. Неподалеку яростно трубил в свою раковину Арджуна, спешащий на помощь брату, но успеть он уже не мог. Бхимасена больше не делал попыток бежать. Кшатрийская доблесть была в нем сильнее, чем страх за собственную жизнь. Он готовился принять смерть как подобает лицом к врагу.

Колесница приближалась. Карна опустил лук и, протянув руку, коснулся его концом щита Бхимасены. И засмеявшись, сказал герой в непробиваемом панцире брахмы:

– Ступай под защиту Арджуны. Я не хочу твоей смерти.

Кони унесли Карну подальше от приближающейся белоконной упряжки Арджуны. Еще не совсем осознав случившееся, мы радостно закричали и бросились навстречу врагам, чтобы закрыть стеной щитов нашего чудом спасшегося полководца.

К Бхимасене, слепо бредущему в сторону лагеря, подъехала колесница, и он взошел на нее, безучастный к вновь закипевшему сражению.

Вернулись в лагерь и мы, уступив место свежим акшаукини.

* * *

На вершине холма вновь собрались братья Пандавы, царь ядавов Кришна и дваждырожденные командиры отрядов, вышедших из битвы.

– Там творится невообразимое, – прокричал Накула, – люди умирают не только от стрел, но и от жажды. Одни мечутся взад и вперед, пытаясь найти глоток воды для раненых друзей, другие расстаются с жизнью в столпотворении у прудов. Раненые заползают на вязкий берег и тонут в тине, так и не успев напиться. Надо остановить битву.

– Мы отбросили Карну, но по-прежнему, как скала среди волн, возвышается среди наших врагов Дрона. – поддержал брата Сахадева. – Неотвратимы его стрелы, ведомые огненной волей. Они прожигают страшные бреши в сплоченных рядах наших кшатриев. Я видел патриарха! От нагнетания брахмы его фигура кажется сотканной из золотых, ослепляющих лучей. Теперь лишь наделенный истинной отвагой Сатьяки, да Дхриштадьюмна с луноподобным щитом решаются подводить свои колесницы вплотную к наставнику. Надо прекратить битву.

– Надо убить Дрону! – крикнул подъехавший на колеснице Дхриштадьюмна.

– Это невозможно – он наш Учитель! – воскликнул Арджуна.

Дрона! Высокая пальма, расколотая молнией. Глаза, подобные черным алмазам. Говорят, не из материнского лона вышел этот брахман на свет. Глиняный сосуд породил его. Боги дали ему власть над огненной силой брахмы. Лишь они в силах забрать свой дар, когда время настанет. Ведома ли эта грань Юдхиштхире?

– Бесполезно даже пытаться, пока он защищен своей брахмой, – спокойно добавил Накула.

Тогда Бхимасена, в котором пылали и жар битвы, и обида от только что перенесенного унижения, прорычал, подобно тигру:

– Мы знаем твою доблесть, Арджуна, и уважаем стремление Юдхиштхиры не преступать границ нравственного закона. Поистине, вы подобны океану, не выходящему из берегов. Вы ищете справедливости даже сейчас, когда там, на поле, Дрона убивает наших людей. Но, разве справедливо отправили нас в изгнание? Помогла нам добродетель, когда Шакуни плел сети майи в Высокой сабхе? Наша беда в том, что мы пытаемся оставаться и кшатриями, и брахманами одновременно. Дхарма брахмана предписывает жертвоприношение, обучение и раздачу даров. Разве Дрона сейчас занимается этим? Он прибег к силе брахмы, чтобы убивать.

– И я так скажу, – поддержал Бхимасену Дхриштадьюмна, – Дрона убил Вирату, Дхриштакету, убил моего отца. Оттесните братьев Кауравов от Дроны. Откройте мне путь. Я сам выполню свой долг.

– Патриарх неуязвим, пока его сердце полно ратного пыла, – тихо сказал Кришна, – надо порвать его связь с Высокими полями, разрушить его внутреннее равновесие.

– Нашей брахме не разбить панцирь его духа, – возразил Накула.

– Есть одна брешь в его доспехах, – заметил Кришна, – любовь к сыну Ашваттхаману. Пусть кто-нибудь объявит Дроне, что его сын убит. В этом многоголосии мыслей и кипении страстей никто не в силах различить даже стук собственного сердца. Дрона не сможет достичь Ашваттхамана своим лучом и поверит нам.

– Нет, – быстро сказал Арджуна. Юдхиштхира нахмурился и быстро отвел глаза.

– Пока вы рассуждаете о справедливости, Дрона сжигает панчалов, как сухую траву, – закричал Бхимасена. – В нашем войске есть слон по кличке Ашваттхаман. Я убью его и скажу об этом Дроне. Будет ли это ложью? Это надлежит решать вам.

Не говоря больше ни слова, он бросился к своей колеснице и умчался на тот край поля, где среди частокола копий моталось на ветру знамя Дроны.

– Мы, дваждырожденные, изменив мудрости и закону, сами перерубим лучи силы, питающие Высокую сабху, – сказал Арджуна, – не в согласии с дхармой предлагаешь ты, о муж-тигр, такое злое деяние.

Спокойно смотрел Кришна на распаленного гневом Арджуну, пронизывая его золотым невидимым светом, струящимся из бездонных глаз:

– Сокровенные сказания утверждают, что иногда полезнее солгать, чем ставить под угрозу жизнь своих близких.

Юдхиштхира решился:

– Возьмите всех отдохнувших воинов, – сказал он, – возьмите мою охрану. Откройте дорогу Дхриштадьюмне к патриарху. Пусть карма решает, кому пасть в этой битве.

* * *

Битва разгоралась все сильнее. Панчалы, матсьи, чедии обступили Дрону, подобно муравьям, атакующим змею. Великая опасность угрожала уже самому патриарху, которого пытались закрыть колесницами многочисленные сыновья Дхритараштры. Как бы я хотел в тот миг обрести крылья Гаруды, чтобы, взлетев над полем, увидеть все происходящее! Великая игра разыгрывалась там. И ставкой ее был сам Дрона, продолжавший сеять смерть среди своих врагов.

Расправившись с саншаптаками, примчался на помощь Дхриштадьюмне и Бхимасене Арджуна. На глазах наставника он убил трех братьев Дурьодханы. Другие Пандавы отвлекли на себя Карну и Духшасану. Патриарх остался один. И тогда Бхимасена, приблизившись к Дроне, громко выкрикнул: «Убит Ашваттхаман!» Чараны утверждают, что Дрона, смутившись духом, обратился к самому Юдхиштхире за подтверждением этой страшной вести. И сын Дхармы подтвердил истинность слов брата.

Кто проникнет в глубину сердца патриарха? Кто может рассказать, как принял Дрона известие о гибели сына? Чараны поют, что, услышав от Бхимасены «Ашваттхаман убит!», Дрона потерял желание сражаться. «Члены его словно растворились в изнеможении, как песок в воде». Говорят также, что Дроне в пылу сражения явился сам Агни – уноситель жертв, посредник между людьми и небожителями. И сказал он Дроне: «Час твоей смерти настал. Соблаговоли не совершать чрезвычайно жестоких подвигов. Ты являешься брахманом, и такие деяния не подобают тебе. Держись вечного пути».

Я не знаю, какие картины вставали на самом деле перед внутренним взором Дроны. Может быть, для последнего прозрения хватило и тех реальных трупов, что оставил он позади своей колесницы. Так или иначе, Дрона, за мгновение до этого мечущий стрелы в Дхриштадьюмну и Бхимасену, вдруг опустил свой лук. И провозгласил:

– О Карна! О Дурьодхана! Да будет вам благо в сражении. Я же отвращаюсь от битвы.

Оставив свое оружие, он уселся на площадке собственной колесницы и погрузился в самосозерцание, готовясь уйти из мира по обету прая. Великий наставник, излучая яркий блеск брахмы, расстался с телом по собственной воле за несколько мгновений до того, как меч Дхриштадьюмны опустился на его шею.

Взлетел и бессильно оборвался крик Арджуны: «Не убивай наставника!»

Лишь немногие дваждырожденные, чьи сердца еще не ослепли от потоков крови, повинуясь внутреннему зову, подняли головы к небу и увидели, как с юга на север проносится по бирюзовому щиту Высоких полей лучезарный бездымный метеор. Его не видели Бхимасена и Дхриштадьюмна, пляшущие и обнимающие друг друга на пропитанной кровью земле. Его не видели простые воины, в ужасе смотревшие на седую голову, скатившуюся с колесницы на землю.

Потеряв боевой пыл, отступили мадры во главе с царем Шальей, отхлынули бходжи, увлекая за собой Критавармана, бежал с поля боя царь Гандхары Шакуни, сломали свой строй калинги и тригарты.

Лишившись полководца, наши враги показывали спины, сминая свежие отряды второй линии, которую вел на помощь отцу Ашваттхаман. Сын Дроны, подобно огромному крокодилу, рвущемуся против течения, стремился туда, где пало знамя его отца.

И вдруг на поле боя обрушился сильный ветер. Черные тучи, летящие подобно орлам, закрыли солнце. Раскаты грома заполнили все стороны света, смутив сердца даже самых доблестных воинов. Кто-то кричал, что Ашваттхаман привел в действие оружие гнева богов «нараяна», кто-то предсказывал конец юги.

Что это было за оружие, нам так и не суждено было узнать, ибо никто из панчалов, увлекшихся преследованием отступающих врагов, не вернулся в лагерь живым. Во мгле, покрывшей мир, войска разошлись в разные стороны, так и не поняв, на чьей стороне сегодня осталась победа. А из поднебесья на залитую кровью землю снизошли потоки дождя, словно там, в вышине, кто-то безутешно плакал о земных потерях.

* * *

Ночью наши шпионы донесли, что Крипа вновь пытался убедить Дурьодхану остановить сражение. Но Карна в гневе сказал ему:

– Ты старец и брахман, поэтому не испытываешь радости боя. Любовь к сыновьям Панду ослепляет тебя. Мы должны выполнить свой долг, а не скорбеть о потерях. Все равно свершится то, чему суждено свершиться.

– Прилагая все силы в постижении военных искусств, ты не успел постичь мудрости Сокровенных сказаний, – ответил Крипа, – поступки людей определяют судьбы царств и народов. Лишь через них действует непреложный закон кармы.

Карна в ожесточении твердил, что подобные речи лишь вселяют неуверенность в его воинов и даже пригрозил Крипе расправой. Ашваттхаман, с огромным почтением относившийся к патриархам, схватился за меч, чтобы защитить Крипу. Лишь вмешательство самого Дурьодханы остановило поединок.

Арджуна и Бхимасена, услышав об этом, возликовали, надеясь, что внутренняя вражда ослабит наших противников. Однако Юдхиштхира помрачнел еще больше и сказал:

– До какого ожесточения дошли мы, дваждырожденные, если даже союзники готовы пролить кровь друг друга. Битва превращается в резню, а высокие цели, ради которых мы вышли на это поле, уступают место жажде мщения. Кришна предвидел это даже тогда, когда мы надеялись выиграть битву, избегая убийств патриархов и щадя, насколько возможно, жизни простых воинов. Могучий поток продолжает нести нас, как щепки, разрушая все планы. Чего будет стоить победа, добытая такой ценой?

– Нам еще надо добиться этой победы, – мрачно ответил Бхимасена, – а цену назначат боги.

Курукшетра. Прозрение

У маленького костра, завернувшись в плащи и уставя глаза в огонь, коротали мы с Митрой пятнадцатую ночь страшной битвы. И не было ни звезд над нами, ни огня в наших сердцах. Гнетущая тревога занавесила небеса брахмы. Слишком много зрячих сердец погасло навсегда, передав нам каким-то неведомым путем предсмертную муку и тоску несбывшихся надежд. Страшные знамения входили в наши сны. Крики ночных птиц и вой шакалов бились в густеющем воздухе. Ночи были страшнее, чем дни битвы. Под ярким солнцем в горячечных объятиях смерти, оглушенные и ослепленные танцем клинков, мы теряли способность думать и чувствовать. А ночью что-то пробуждалось в глубинах сердец – жаловалось, стенало, рвалось в страданиях наружу.

– До чего мы дожили, Муни, – сказал Митра, – помнишь, обучая нас искусству боя, Крипа говорил: «Никогда, о дваждырожденные, не наносите удара по своему наставнику». Но как я мог последовать приказу, если его колесница буквально врезалась в ряды моих воинов? Ну кто в такой свалке смог бы разглядеть изображение быка на знамени…

Я, затаив дыхание, ждал продолжения. Среди всех смертей, обрушившихся на нас в эти дни, мысль о гибели Крипы была непереносимой. Но еще страшнее было подумать, что виной этой смерти мог оказаться мой друг. Митра почувствовал мой ужас и замотал головой:

– Все обошлось… Сначала-то я думал, что схожу с ума. Бью в упор по врагу в колеснице… А ему хоть бы что… Чувствую, что все делаю правильно. Нет ни страха ни сомнений. Сердце пылает яростью, но дух спокоен. В таком состоянии просто невозможно промахнуться. И стрелы отличные. Каждая с опереньем дикого гуся, ровная, точная. А ратхин чертит восьмерки среди нашей акшаукини, сшибает головы доблестных южан. Лишь когда он оказался совсем рядом, стал я метить в щели его блистающего на солнце доспеха. Тут, думаю, будь ты трижды дваждырожденный, но я тебя достану. Тетиву тяну, а сам перед собой щит воли выставляю, чтобы от луча брахмы закрыться. А тот на колеснице на меня посмотрел и рукой помахал. И чувствую, вместо стрел вглубь моего сердца вошла волна сострадания. И я словно прозрел, ведь этож мой наста вник! Теперь сердце мое полно скорби и отвращения к битве.

Я слушал сетования друга и в полном замешательстве пытался вместить его состояние. Сосредоточившись, я вызвал в сознании образ Крипы и попытался ударить в него стрелой. Выстрела не получилось. Картина распалась.

– Но как же тогда величайшие дваждырожденные Арджуна и Дхриштадьюмна смогли поднять руку на своих учителей? – воскликнул я.

– Истины добра хорошо звучали в хижине отшельника, – горько сказал Митра, – для царей, домогающихся власти, путь насилия неизбежен. Достаточно сделать только первый шаг, и закон кармы повлечет от одного преступления к другому.