Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 61 страниц)

* * *

За целый месяц жизни в Двараке нам удалось увидеть ее молодых царей только однажды. Крипа сказал нам, что старейшины ядавов решили совершить паломничество к священному водоему – тиртхаятру. Вместе с ними туда отправлялись придворные со своими женами и охрана. Мы с Митрой были зачислены в свиту Арджуны. Крипа по этому случаю принес нам два боевых меча. Я впервые должен был принимать участие в подобной церемонии и несколько беспокоился, смогу ли соответствовать торжественности обряда. Митра с особой тщательностью осмотрел мою одежду, помог прикрепить ножны меча к крепкому поясу с бронзовой пряжкой.

Ранним солнечным утром вместе с нашим наставником мы выехали на конях к пылающим медью воротам Двараки, поджидая Арджуну. Улицы были полны утренней свежестью, и эхо радостного ожидания толпы, словно солнечный зайчик, трепетало на моем сердце. Митра, широко улыбаясь, вертелся в седле и щурился, пытаясь в море женских лиц приметить на будущее те, что помоложе и посимпатичнее. Впрочем, мне в тот момент казалось, что на всех людях лежал отблеск красоты – отражение солнечного света и чистой голубизны неба.

Пурпурные, оранжевые, белые гирлянды цветов на бронзовых открытых плечах женщин, казалось, сияли собственным внутренним светом. Теплые солнечные блики играли на их оголенных упругих животах и гибких талиях. Над толпой витал не обычный запах пота, а нежный аромат благовоний, сандаловой пасты, цветов. И разговоры сливались в веселый ликующий гомон. И вот раздались звуки барабанов, пронзительно протрубили боевые раковины, и с шумом и лязганьем на главной улице показались колесницы под белыми зонтами. В них ехали воины в роскошных блистающих доспехах. Крипа указал на высокое знамя с изображением обезьяны, которое трепетало над золоченой колесницей:

– Там Арджуна.

Помню, что сначала властелин мне не понравился – показался слишком гордым, отрешенным от восторгов толпы. Глаза под густыми черными бровями смотрели куда-то вдаль, поверх моря голов. Зато цари ядавов весело улыбались своим подданным.

Кришна, который выехал на белоснежной повозке во главе отряда телохранителей навстречу Арджуне, просто сиял радостью, приветственно махал рукой в ответ на восторженные крики подданных и, судя по жестам, перебрасывался шутками с теми, кто ехал рядом с его колесницей. Баладева был более сдержан в проявлении своих чувств, но и он благосклонно отвечал на приветствия.

Оба молодых царя ядавов в блеске золоченых одежд, казалось, плыли по реке всеобщего ликования. За царями и охраной на разряженных колесницах ехали придворные. Мерно покачивались над их повозками зонты из перьев белых диких гусей. Над колесницами молодой знати пестрели хвастливые зонты из павлиньих перьев. Степенно шли слуги, неся на плечах укрытые шелками носилки, в которых путешествовали жены сановников, а также танцовщицы, которых Кришна взял для увеселения. Замыкали процессию повозки со всевозможной снедью и большая толпа певцов, музыкантов и плясунов. Звучала беззаботная бодрая мелодия, окончательно убедившая меня в том, что паломничество к священному озеру обещает обернуться радостным праздником.

Тут я понял, что сам очень давно не ел вволю, не пил вина, не танцевал с девушками. Память о Нанди острыми коготками царапнула сердце. Митра, всегда чуткий к моим перепадам настроения, тронул меня за руку:

– Не думай о прошлом. Это все майя.

Я тряхнул головой и тронул своего коня. Крипа показал, что пора следовать за Арджуной. Путешествие оказалось недолгим, но когда мы добрались до священного озера, я обнаружил, что грустные тени прошлого растаяли.

Небольшое круглое озеро, к которому мы приблизились, оказалось необычайно чистым и спокойным. По его зеркальной поверхности плавали белые и голубые лотосы. Высокие деревья охраняли его песчаный берег от солнца и смотрелись в синюю воду, как в бронзовое зеркало. В центре озера спокойно плавали дикие гуси. Сама святость этого места служила им охраной.

Все пришедшие в благоговейном молчании созерцали эту нерукотворную красоту. Брахманы разожгли жертвенный огонь, вылили в него несколько плошек масла и молока, прочитали нараспев священные мантры.

Слуги меж тем занимались подготовкой к пиру. Прямо на берегу были разостланы ковры и циновки, укреплены зонты, спасающие от полуденного солнца, повсюду были расставлены низкие столики на резных ножках. Огромные куски буйволиного мяса жарили прямо на вертелах, обильно поливая их жирным молоком и маслом. Угрожающе шипя, масло сползало по поджаристой корочке, капало в костер, раззадоривая огонь. Аппетитный запах плыл над поляной, заставляя мой желудок сжиматься в предвкушении неземного блаженства. Впрочем, это не мешало мне с интересом рассматривать присутствующих.

Меня удивляло, что жены знати, спокойно восседая рядом со своими мужьями, никак не возражали против присутствия прекрасных юных танцовщиц, одетых в прозрачные ткани. Тут же сидели и брахманы. Они вкушали овощи и пресные лепешки, но вид жареного мяса и соблазнительных девушек их, казалось, совершенно не смущал.

Мы с Митрой примостились на одной из циновок по правую руку от Арджуны, который делил свою трапезу с Кришной и несколькими советниками. На широких блюдах уже разносили яства. Тонкие птичьи косточки хрустели на крепких зубах кшатриев. Из рук в руки передавались бурдюки с вином. Те, кто воздерживался от вина, наслаждались жирным бульоном или горячим сладким молоком.

Так я впервые увидел сосуд для приготовления любимого опьяняющего напитка ядавов – суры. Он был сделан из глины в форме петуха с трубками, выходящими изо рта. В него заливали основательно перебродивший сок различных фруктов, добавляли пахучие листья и специи. Стоило поставить петуха на огонь, как в чашу, поднесенную к одной из трубок, начинал капать душистый крепкий напиток.

Рядом с кувшинами с сурой стояли широкие блюда со сладкими или чуть солоноватыми закусками. Оранжевые дольки манго истекали тягучим соком, а на жаровнях скворчали свежезажаренные птичьи тушки, обильно политые соусом из перца и чеснока.

К нам подошел молодой придворный, бывший в совете Кришны, и рукой сделал знак слугам, стоящим у повозок с провизией. Оттуда вышла молодая невольница с подносом. Она поднесла нам три маленькие серебряные чаши с каким-то напитком и тарелочку с пирожными из мякоти кокосового ореха, сдобренного имбирем.

– Мужским питьем считается у нас сура, а не эта розовая водица, – сказал молодой придворный, пренебрежительно кивнув на кувшин с вином, который мы с Митрой раздобыли несколько раньше. – Пить суру надо не разбавляя, тогда она зажигает кровь. Но, чтобы не было неприятного вкуса, мы закусываем ее такими вот сластями или зажаренной в специях дичью.

Я глотнул и почувствовал, как текущий жар обжег горло, растопил лед, долго сковывавший мое сердце. Пир продолжался повсюду. Когда воины покончили с мясом, а собаки растащили кости в ближайшие кусты, слуги принесли сласти и фрукты.

Вино лилось рекой. Я видел, как Баладева в несколько глотков осушил огромную чашу. Танцовщицы и музыканты меж тем услаждали всех присутствующих пением и танцами. Под громкую радостную мелодию пустились в пляс цари ядавов, подав пример своим подданным.

Баладева подхватил под руки свою жену Ревати. Кришна, секунду поколебавшись, повел танцевать одну из своих любимых супруг Сатьябхаму. Арджуна обнимал Субхадру – сестру Кришны, отданную ему в жены несколько лет назад, но жившую большую часть времени в Двараке. Пришедшие без жен быстро разобрали танцовщиц и веселились от души.

Потом, когда фляги и кувшины порядком опустели, все пошли купаться в священный пруд. Нам с Митрой пришлось сидеть при оружии на берегу, наблюдая как обнаженные тела девушек скользят и переливаются в чистой воде озерца. Арджуна и Кришна распалились до крайней степени и, казалось, сбросив вместе с одеждой тревоги последних лет, как одурманенные молодые пастухи, бегали по песчаному берегу за обнаженными девушками, уже не очень разбирая, чьи соблазнительные ягодицы мелькают перед ними – храмовой танцовщицы или благочестивой супруги придворного. Над озером стоял визг, плеск и хохот.

Кришна загнал в воду всех своих многочисленных жен и затеял водить с ними хоровод. Водяные брызги и солнечные блики окружили прекрасные тела сиянием, как будто жены утопали по грудь в драгоценных камнях. Не только меня, но и, как я мог судить по разговорам, многих опытных в делах любви воинов удивляла способность Кришны показать каждой из своих многочисленных жен, что именно ей он открыл сердце. Царь успевал станцевать с каждой, каждой шепнуть ласковое слово, одарить улыбкой и поцелуем.

Для своих жен Кришна был богом, защитником и учителем. В его присутствии они теряли способность думать о чем-нибудь, кроме любви. И там, в пруду, они уже не прикрывали руками сокровенные части тела, а радостно предавались веселым пляскам, подставляя свои прелести под взгляды мужчин, как богини, недоступные низким помыслам смертных. Наконец Кришна вышел из воды, и слуги обмотали вокруг его бедер сухую золотистую ткань. Он взял чашу с вином и вернулся под навес, где его ждал Арджуна.

– Самое трудное, – лукаво улыбнулся Кришна, – это дать каждой понять, что именно она – моя любимая. Но я ни разу не пожалел о затраченных усилиях. После того, как у женщины появляется уверенность в своей привлекательности, ее красота действительно расцветает. К тому же, в благодарность за это ярче разгорается огонь любви. Поэтому мои жены с годами становятся и красивее, и преданнее. Я не хочу быть окруженным рабынями, иначе кем же они воспитают моих детей?

– Ты прав, – ответил Арджуна. – Но я уже разучился водить хороводы с девушками. Последние годы мало располагали к танцам.

Слуги поднесли им кубки с вином. Глаза Арджуны вдруг засветились смехом, и он хлопнул Кришну по могучему плечу:

– А ты помнишь, как закончилось наше веселье тринадцать лет назад?

– Конечно! Великим оскорблением, которое ты нанес нашему роду, похитив мою родную сестру, – в тон ему ответил темнолицый повелитель ядавов.

Арджуна с Кришной громко расхохотались и продолжали наслаждаться вином и беседой, а я попросил одного из вришнийцев – не пьяного и благообразного видом – рассказать подробнее о похищении прекрасной царевны. В те дни любовные истории особенно волновали мое сердце.

– О, конечно я расскажу, – сказал придворный, возжигая в глазах свет лукавого оживления. – Тогда Арджуна был еще моложе, но полон благородства и пыла, а наша царевна Субхадра, одаренная всеми счастливыми приметами, походила на драгоценный камень вайдурья. Бог любви Кама даже не очень прицеливался, когда посылал цветочную стрелу в их сердца. Они самой кармой были обречены на высокую и яркую страсть. Наш повелитель Кришна всегда был большой охотник до шуток и веселья. Поэтому он сделал все, чтобы соединить друга со своей сестрой наиболее неожиданным и потому запоминающимся способом. К ужасу родных и близких он убедил Арджуну похитить Субхадру прямо во время пира. Я был свидетелем всего, что произошло. Посмотри на Субхадру, – придворный мечтательно закрыл глаза и, тяжело вздохнув, продолжал, незаметно для себя перейдя на высокий язык чаранов: – Благоуханная, как синий лотос, с глазами продолговатыми, как его лепестки, с темными длинными волосами, овевающими высокую шею, царевна кажется воплощением Сарасвати – богини мудрости и красоты. Мы все были влюблены в нее тогда. И вдруг нам говорят, что благородный Арджуна, презрев законы гостеприимства, лишил ядавов их сокровища. В нас вселились ракшасы. Я помню это безумие: – столы перевернуты, вино разлито, под ногами хрустят черепки. Кто-то кричит, что приближаются враги, кто-то проклинает Пандавов, кто-то требует доспехи…

Тогда Баладева в венке из лесных цветов, с глазами, красными от опьянения сурой, воскликнул: «Что вы делаете, неразумные? Почему вы зря орете в гневе, когда молчит Кришна?»

Эти слова несколько остудили праведный гнев. Мы бросились к Кришне со словами: «Арджуна пренебрег законом! Он опозорил свой род. Разве гость разбивает миску после того, как из нее же ел пищу?»

Но наш царь, следуя закону и выгоде, ответил: «Сын Панду не нанес нам оскорбление, а оказал уважение. На сваямваре Субхадра могла отвергнуть его даже в случае победы над всеми соперниками. Предложить нам отдать царевну за выкуп Арджуна не решился. Ведь мы могли бы подумать, что он подозревает нас в корысти. И не мог он допустить, чтобы я просто подарил ему сестру, как животное. Вот и получилось, что не было у Арджуны иного способа обрести жену и сохранить достоинство, кроме похищения. Если вы намерены упорствовать, считая, что знаете закон лучше меня, то поезжайте вослед на быстрых колесницах, но помните, что у Арджуны с собой Гандива. Вы лишитесь и жизней и славы. Давайте лучше говорить о мире, тем более, что союз с Арджуной для нас самый подходящий. Отправляйтесь за Пандавой и мягкими, примирительными речами верните его.»

Так говорил Кришна и ему подчинились. Арджуна сочетался браком с Субхадрой и прожил в Двараке дивные ночи, исчисляемые годом. У них родился сын Абхиманью (что значит «высокомерный»). Он унаследовал все достоинства отца. Если патриархи древности проживали в одном воплощении срок нескольких человеческих жизней, то Абхиманью взрослел и набирался сил подобно месяцу в светлой половине. Казалось, он торопится к неведомой цели, даже не осознавая своего отличия от остальных людей. Он был любимцем царя ядавов, от которого усвоил военную науку. Арджуна «обучил его тонкости во всех действиях и искусству совершения обрядов». Жаль, что его здесь нет, – заметил придворный ядава, – ты бы сам изумился: – плечи быка, гордость льва и безрассудная отвага возбужденного слона. Абхиманью воспитывался в Двараке, а его отец вернулся к братьям и Кришне Драупади, везя в колеснице прекрасную Субхадру.

– Ну и как это понравилось Драупади? – спросил я.

Придворный выразительно пожал плечами:

– Я был лишен удовольствия лицезреть их встречу. Чараны уверяют, что жена пятерых братьев сказала Арджуне с любовью(!): «Ступай к дочери рода ядавов. Первый узел, стягивающий ношу (это она о себе), ослабляется.» Тогда раздосадованный Арджуна вернулся к молодой жене и велел ей облачиться в одежду пастушки. Сделав так, Субхадра с лицом подобным полной луне, пришла к Драупади и почтила ее, сказав: «Я твоя служанка». А Кришна обняла ее и радостно ответила: «Да будет супруг твой (!) свободен от врагов». Что, конечно, можно было понимать и так и эдак, но, в общем, отношения наладились, – за кончил придворный.

Я поблагодарил словоохотливого придворного и вернулся поближе к обоим государям. От них исходил такой искрящийся, животворный поток радости, что всех дваждырожденных невольно влекло к ним.

– …Абхиманью уже сейчас поражает всех силой и мужеством, – меж тем с гордостью говорил Арджуна, принявший облик заботливого отца семейства и покровительственно обнимая жену, – Субхадра в нем души не чает. Ну, а Драупади всегда была ближе к Юдхиштхире и Бхимасене, так что ни до меня, ни до моей новой жены и Абхиманью ей дела нет. Я тогда и отправился-то странствовать, чтобы избежать ненужного соперничества между братьями. Как давно все это было! – Он вдруг помрачнел, мягкий свет пропал из глаз, черты лица окаменели, – Нет предела нашим несчастьям, и непонятна их причина. Наверное, не стоило нам уходить в изгнание и сдавать Индрапрастху без боя.

– Но вы не могли не подчиниться решению Высокой сабхи! – спокойно заметил Кришна, – Индрапрастху и Хастинапур населяют ветви рода Шантану. Вы равны в доблести и силе, значит, при столкновении просто истребили бы друг друга! Не хмурься… Я верю, что вы этого не хотели. Но вы не смогли бы противиться неизбежному ходу событий. Да и ваши двенадцать лет изгнания не пропали даром: ведь уже сейчас к вашим походным кострам в дебрях леса собираются дваждырожденные, чтобы высказать свою поддержку, осудить Дурьодхану и Дхритараштру. Надо терпеливо ждать.

– Терпеливо ждать! – воскликнул Арджуна. – Ты что, не знаешь нрав Бхимасены? Гнев сжигает его изнутри и не утихнет, пока он не отберет трон Хастинапура у Кауравов. К тому же, он не может себе простить, что Драупади лишилась царских покоев и вынуждена делить с нами тяготы походной жизни. Наш немногословный неистовый Бхимасена оказался самым любящим и преданным супругом, – лукаво улыбнулся Арджуна. – Кстати, Бхимасена недавно снова спас жизнь Юдхиштхире и нашей милой Драупади.

Кришна и все сидящие вокруг показали своим видом, что готовы слушать подробности. Арджуна кивнул и продолжал рассказ:

– В лесной лагерь стекается много всякого народа. Поэтому нам приходится много времени уделять охоте. Непросто прокормить сотню гостей. Как мы не смогли обнаружить среди них врага, до сих пор не понимаю! Им оказался некий Джатасура, выдававший себя за брахмана и оказавшийся соглядатаем Дурьодханы. Бхимасена единственный из всех почувствовал опасность. Но Юдхиштхира не внял его предупреждению скорее всего потому, что Бхимасена никогда раньше не был чтецом чужих мыслей. Нашему среднему брату удавалось использовать брахму только при стрельбе из лука. Однако тут он оказался прав. Джатасура выждал время, когда Бхимасена вместе со мной ушел на охоту в лесные дебри, оглушил сзади Накулу, связал Юдхиштхиру и Драупади и попытался утащить двух последних в лес. Наверное, Кауравам понадобились заложники. Ведь срок нашего изгнания истекает. Ну так вот, подлый шакал обманул наше доверие, пленив моих родных… и попался.

Юдхиштхира, всегда предпочитавший избегать сражения, не стал отбиваться от Джатасуры, а повис у него на плечах, сделав вид, что потерял силы от страха. Тем временем на крик Драупади прибежал Сахадева. Обнажив меч, он преградил дорогу Джатасуре. Хоть и молодой, а с характером, – усмехнулся Арджуна. – Джатасура был на полголовы выше его ростом и лет на двадцать старше. Но тут из чащи вышел Бхимасена и спросил: «Куда это направил свои стопы брахман, пользовавшийся нашим гостеприимством»? Вот уж никогда не ожидал такой иронии от Бхимы! Впрочем, дальше беседовать они не стали, а сошлись в поединке. Джатасура поднял было меч, но не ему было тягаться с могучеруким Бхимасеной. Мой брат увернулся от клинка и ударил негодяя кулаком в живот, а потом, подскочив вплотную, так рубанул ладонью по шее, что голова отскочила, как спелый плод от черенка. Так она и осталась в пыли с закушенными от боли губами и удивленно вытаращенными глазами. Бхимасена развязал сначала Драупади, потерявшую сознание от вида крови, а затем и Юдхиштхиру.

Арджуна поморщился, потом вновь улыбнулся и продолжал:

– Но вместо слов благодарности от старшего брата Бхима услышал лишь упреки за скорую расправу над предателем. Может, и правда, следовало бы его допросить. Юдхиштхира настаивает на том, чтобы мы покинули наш лагерь и жили скрытно от всевидящего ока Хастинапура.

Арджуна закончил говорить, встал с мягких подушек и пошел искупаться. На берегу продолжалось веселье. Мы с Митрой смешались с толпой танцующих. На полголовы над остальными возвышался могучий Баладева. Он был весь измазан сандаловой пастой, и от избытка выпитого его глаза покраснели, как у разгневанного боевого слона. Он нестойко держался на ногах, но продолжал обнимать за талию свою супругу Ревати.

– Он опять влюблен в свою жену, – сказал кто-то в веселящейся толпе.

Митра поймал за руку какую-то танцовщицу и скрылся с моих глаз. А я отошел к тихой заводи, чтобы окунуться в прохладу озера. Но оказалось, что побыть в уединении мне не удастся: перед самой кромкой воды очень прямо стояла невысокая стройная девушка в серебристой одежде. Но не одежда, а невидимая аура светлой силы, окружавшая ее, заставила меня приблизиться. Словно почувствовав мое присутствие, она медленно обернулась и посмотрела на меня. Спокойно, даже безмятежно остановился на мне взгляд ее удлиненных, как лепестки лотоса, глаз. Серебряная диадема вспыхнула на высоком белом лбу.

У меня захватило дыхание, когда я понял, что стою перед прекрасной северянкой, посетившей полгода назад наш ашрам. Тогда она показалась мне намного старше. Теперь, глядя на ее чистую кожу и свежие губы, я понял, что весьма близок ей годами. Вот только в глубине глаз теплилось что-то, не позволявшее мне признать ее равной себе и просто заговорить… Пожалуй, можно сказать, что она смотрела на меня из безмерной дали Высоких полей, и я был совсем не уверен, что мои слова, обращенные к ней, будут услышаны.

В немом вопросе она склонила голову набок и улыбнулась одними губами. А потом к нам прихлынула толпа веселящихся молодых придворных и увлекла северянку с собой.

Я придержал одного из них за край одежды и, боюсь, не очень вежливо спросил его, кто эта женщина.

– Ее зовут Лата. Она – апсара, дваждырожденная.

Возвращаться к пирующим не хотелось. Я боялся расплескать радостное предчувствие, наполнившее мое сердце золотистым дрожащим сиянием.

И вдруг на зеркальную поверхность воды сели розовые фламинго. Из толпы пирующих раздались крики восторга и торжества. Ко мне подбежал Митра, тоже захваченный порывом радостного возбуждения.

– Жрецы у священных огней сказали, что их молитвы услышаны. Фламинго – знамение победы и счастья! – выпалил он, – Кришна, Баладева и Арджуна получили знак, что их путь угоден богам! Слышишь, как радуются их приближенные. Пришло время действий…

Я молча кивнул головой, не желая рвать оцепенение сердечной молитвы и объяснять другу, что грациозные, сияющие, как заря, птицы не имели никакого отношения к делам царей. В моей душе ровно и ясно горел огонь веры, что эти фламинго сегодня указывали путь к счастью лишь одному человеку – мне.

* * *

Надо сказать, что первое знакомство с Арджуной несколько разочаровало меня и Митру.

– Он мало похож на дваждырожденного, – сказал Митра Крипе. – Воин, уставший в боях, царь без царства, но не повелитель брахмы, не мудрый риши.

– Подождите судить, – ответил Крипа. – Наши братья по-разному используют брахму: – кто-то для возжигания огня в чакрах, кто-то для сжигания врагов. И Кришна, и Арджуна такие же дваждырожденные, как и ваш учитель. Но на них уже пал отблеск богатства и власти, придав золотые и кроваво-красные тона их огню.

– А мне показалось, что жрецы, сопровождавшие Кришну и Арджуну, больше похожи на дваждырожденных, – сказал я.

Крипа пожал могучими плечами:

– Все, что они умеют, это читать мантры да лить в огонь жертвенное масло. Они искусны в принесении жертв и пении гимнов, но разве может дым сгоревшего на алтаре масла изменить законы Вселенной? Мудрые властелины знают, что карма неодолима, а река времени уносит на своих волнах даже великих мудрецов и богов. Здесь, в Двараке, нас хранит могучий зонт брахмы, поднятый Кришной и Баладевой. Простые люди не знают этого, но почитают обоих царей как посланцев неба. Поистине, это они смогли вселить надежду в сердца рода ядавов и вернуть им былую доблесть. Поверьте, что и Арджуна обладает настоящим могуществом. Оно не так заметно в мирное время. Но я бы не хотел быть в числе его врагов.

– Говорят, Арджуна – воплощение самого небесного воителя Индры, сказал Митра с улыбкой. – Я, конечно, понимаю, что это легенда, но чараны в один голос твердят, что в сражениях он неодолим.

Крипа ответил:

– Просто у Арджуны были хорошие настав ники. Что же касается неуязвимости в бою, то будь вы царскими сыновьями, и на вас могли бы оказаться доспехи стоимостью в тысячу коров. Но главное – постоянные упражнения, они творят чудеса, а потому начнем тренировки. Дух бойца должен найти надежную опору в собственном теле, – так сказал нам Крипа. – Ищите не форму, а состояние.

И действительно, я почти не помню упражнений, которые он заставлял нас делать изо дня в день, но никогда не забуду удивительного ощущения потери собственного тела. Я был не сгусток костей и мышц, а текучая вода, прозрачный невесомый туман, гибкий болотный тростник. Мое тело где-то отдельно от сознания бежало трусцой под палящим солнцем круг за кругом. И не моя воля, а сильный спокойный голос Крипы управлял движениями, как свежий ветер парусом корабля:

– Ты расслаблен, ты прозрачен, ты легче пуха… Ты опираешься о воздух, ты ощущаешь его упругость. Ты, как флаг, колышешься в восходящих воздушных потоках. Каждого человека необоримый поток кармы погрузил в сосуд тела. Но ты можешь выйти из сосуда, растечься по всей земле, не зная границ и препятствий. Расширяя сознание, мы начинаем воспринимать и меч врага, и мысли, и весь мир… Выходя из тела, ваш дух должен наступать неотвратимо, как прибывает вода во время прилива. Проникая в замыслы врага, заблаговременно подави их. Но сохраняй доспехи духа. Никогда не выходи из гармонии. Воспарив духом, ты потеряешь тело. Заразившись настроением врага, станешь подвластным его ритму. Осознав свое единство со всем миром, примешь в себя его силы. Мощь облаков и гор станет твоей мощью…

А потом мое тело застывало, повинуясь команде Крипы, на широко расставленных ногах, и в вытянутой руке длинный бамбуковый стержень лука казался тяжелее древесного ствола. Голос Крипы твердел, наливался силой:

– Ваши тела сами по себе насыщаются огнем. Клубы пламени рвутся от горла в живот и дальше в кисти рук и ступни ног. Это не воздух, это огонь вокруг вас. Дышите пламенем, наливайтесь огненной силой. Теперь вы и сами – языки пламени, раскаленные клинки, не знающие преград. Ваши стрелы полетят огненными мыслями, ваши руки прожгут деревянную доску. Вы разнесете любую преграду. (И вдруг почти шепотом) Но вы можете принять огонь в сердце и вновь стать нежными и прозрачными, как речная волна. Отбросьте все мысли, откройте все двери. Пусть сила свободно течет по вашим телам. Нет сомнений, нет мыслей, нет вообще ничего, кроме свободно льющейся сквозь вас брахмы.

Наши ноги увязали в земле. Тела с трудом продирались сквозь воздух, соленый пот жег глаза. Но напротив стоял Крипа, окутавший нас невидимым плащом своей воли и говорил:

– Боец всегда помнит о ничтожности своих усилий и все ниспосланное кармой принимает с благодарностью, как новое испытание стойкости и мастерства. В мгновение ока земля может стереть нас в порошок, утопить нас в океане, обрушить на нас горы. Мы можем погибнуть хоть завтра, оступившись на краю крепостного рва, попав под стрелы врагов, но пока мы живы, мы – бойцы, и наша дхарма – долг и сражение… Выходя на поле для состязаний, вы должны заниматься так, как будто это последняя в вашей жизни возможность подготовиться к бою. То, что вы успеете познать в искусстве владения оружием, должно будет спасти вам жизнь и помочь выполнить свой долг. Нам не дано предвидеть будущее. Сегодня ночью может внезапно подойти армия неведомых врагов. В рощах на склоне горы, где вы гуляете со своими подругами, на вас могут напасть разбойники. Раз вы назвали себя бойцами, то жизнь неизбежно обрушит на вас испытания: врагов с поднятыми мечами или болезни, или предательства… Не важно, какое щупальце изначального мрака протянется к вам. Чтобы не сбросить раньше времени обузу плоти, вы должны быть готовыми к бою всегда!

Я невольно покосился на стены, окружающие дворец. Но враги пока через них не лезли.

Митра передернул плечами и со свистом рассек воздух ребром ладони:

– Карма! Кшатрий рожден сражаться, значит, будем сражаться, как сумеем…

Черные брови Крипы сошлись на переносице, как крылья коршуна, падающего на добычу.

– В Сокровенных сказаниях говорится: «Посылать необученных на войну, все равно, что заранее прощаться с ними». Если вы не постигнете науки боя, то неумолимо попадете под тяжесть кармы – в бою причина и следствие следуют, как конные телохранители за колесницей царя. Просто не может быть, что вас не убьют.

– Но когда же мы будем готовы? – воскликнул Митра.

– Когда будете видеть в своих руках не меч, а полосу света.

Крипа поколебался мгновение и добавил:

– Похоже, ты, Муни, не будешь готов никогда. В твоем сознании не укладывается мысль об убийстве.

Я был ошеломлен, разбит, унижен. Стало неимоверно трудно заставить себя встретиться взглядом с наставником и Митрой. Они как-то сразу отодвинулись от меня, закрытые горячим маревом стыда. Горло пересохло, щеки горели.

– Но почему, Учитель? – услышал я голос Митры, – Муни управляется с мечом не хуже, чем я…

Я кивнул головой. Крипа видел мою сущность. Разве не предупреждал меня риши, что мысли от дваждырожденных не скроешь. Мне нравились упражения с мечом, но до тошноты явно представлялось, как отточенный кусок бронзы втыкается в чей-то мягкий живот и пузырится в ране горячая кровь. Даже в своем воображении я ни разу не смог преодолеть ужаса и отвращения убийства. Медитации не помогали. Способность отождествлять себя с другими существами наложила запрет на пролитие крови.

– Меч не делает человека воином, – ответил Крипа. – Наш друг не может и не хочет убивать. Молодец!

Я поднял глаза. В глазах наставника светилось искреннее уважение.

Муни, это совсем не унизительно … так чувствовать. Те, кто способны воплощаться во все живое, теряют способность наносить вред. Это не страх убийства, это осознание своей высшей связи со всем живым… Дваждырожденные прошлого были такими. Многие поэтому и погибли…

– Но я смогу заставить себя убивать кшатриев врага… – не очень уверенно пообещал я.

Крипа невесело улыбнулся:

– Тогда это не будет убийство, если – кшатриев, а не женщин? Не обманывай себя. Убийство – всегда убийство, хоть для кшатрия, хоть для ребенка. И за любую отнятую жизнь придет кармическое воздаяние. Здесь ты еще можешь взвешивать, решать, сомневаться, определяя свой путь. Но в бою воин уже не должен допускать колебаний, споров с самим собой. Пока подчинись потоку. Карма сама скоро поможет тебе сделать выбор. И он будет либо правильным, либо НЕИЗБЕЖНЫМ.

Я смирился. Наши занятия продолжались. Иногда прямо на тренировочном поле Крипа принимался рассказывать нам истории о великих сражениях и подвигах героев. Однажды Митра попросил его вспомнить о том, как осваивали военную науку братья Пандавы. Думаю, что Митрой в ту минуту руководило желание увлечь наставника разговором и передохнуть в теньке. Но Крипа расслабиться нам не разрешил, а предался воспоминаниям, стоя на солнцепеке перед нашими окаменевшими в неподвижности измученными телами.

– Первым наставником царевичей стал патриарх Дрона, не имевший равных среди дваждырожденных в стрельбе из лука.

– Но ведь сейчас Дрона живет при дворе Кауравов, – удивился Митра.

– Карма иногда ведет жизнь человека извилистыми тропами, – сказал Крипа. – Но я уверен, что Пандавы и сейчас чтят его как Учителя. Его отцом был великий отшельник, подвергавший себя суровой аскезе у истоков священной реки Ганги. Однажды этот отшельник увидел на берегу прекрасную апсару, которая после омовения выходила из воды совершенно нагая. Риши, с детства соблюдавший обет целомудрия, на этот раз не выдержал. Говорят, он излил семя в глиняный сосуд, из которого в надлежащее время появился на свет Дрона.