Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 61 страниц)

Главных ворот города мы достигли, когда солнце уже набрало полную силу. Хастинапур ослепил, оглушил, ошеломил нас. Сжатый могучими стенами, глиняный город был ароматен и горяч, как кипящий соус из перца чили. Дорога, сужаясь, едва протискивалась меж лачуг, притулившихся к внешним стенам. Причудливым орнаментом змеились рвы, валы и стены. К ослепительному бирюзовому своду небес возносились благовонные дымы храмовых жертвоприношений, ароматные дымы домашних очагов, горькие дымы погребальных костров, пылавших на берегу Ганги. Наши колесницы обтекал нескончаемый поток людей, домашнего скота, крестьянских телег, запряженных волами и груженных всякой снедью, необходимой для горожан. Орали погонщики, торговцы в лавках, разносчики воды, лаяли собаки, мычали коровы.

У раскрытых створов ворот, опираясь на копья, изнывали от жары стражники. Митра ударил каблуками по потным бокам своего коня и лихо подскакал к ним вплотную. Уверенная посадка моего друга, гордый взгляд и меч на боку так же явно говорили о его кшатрийском происхождении, как шкура леопарда и сандаловые четки о брахманской стезе нашего предводителя. Стражники с подозрительным изумлением разглядывали наш отряд, словно заморскую диковинку, отрытую ими среди рухляди бродячего торговца. Митра о чем-то быстро переговорил с ними и вернулся к нам, не обращая внимания на столпившихся вокруг прохожих.

– Они говорят, что сейчас ни один вооруженный человек не может войти в Хастинапур без соизволения на то самого Дхритараштры или его сына Дурьодханы. Нам предложено подождать, пока гонец доскачет от ворот до цитадели, – сообщил Митра и невесело добавил, – но нас гостеприимно приглашают внутрь городских стен в их караульное помещение.

Мы въехали под гулкую арку ворот. Колесницы окружила вооруженная стража. Немногочисленные воины нашего отряда, не сходя с коней, построились в боевой порядок, но брахман, покачав головой, приказал всем отдыхать.

– Пока нас не выслушают, нас не станут убивать, – сказал он мне и Митре.

– Эти увальни неспособны удержать даже Муни, не говоря уж о наших кшатриях. Зачем их здесь вообще поставили? – усмехнулся Митра.

– Наблюдать за нами, – ответил брахман, – а мы пока посмотрим на них. Надо же понять, с кем нам предстоит иметь дело.

Стражники куру меж тем с тоскливым выражением на лицах праздно жевали листья бетеля, время от времени сплевывая на пыльную землю красную слюну. Ленивыми и неповоротливыми казались они нам, но их было много, и панцири их были сработаны искусными кузнецами.

Мы спешились и попытались устроиться поудобнее в клочковатой тени редких деревьев у городских ворот. Нестерпимо воняло помоями и коровьим навозом. Солнечные лучи окрашивали камни и глину стен в слепяще белый свет. Меж ногами прохожих шелестел белый песок – мертвый, подобающий пустыне, но извивающийся, пузырящийся и опадающий в нелепой горячечной суете.

Скрестив ноги и выпрямив спину, я закрыл глаза и попытался отрешиться от внешней формы окружающего мира. Нет, не прав был Митра, насмехаясь над слабостью врагов. Здесь, в стенах Хастинапура, словно свернувшаяся кобра, дремала могучая сила. Мое сердце тревожно сжималось от одного ощущения ее присутствия. Эта сила вела по улицам города сотни закованных в бронзу кшатриев, ей трубили славу боевые слоны в загонах, она простирала невидимые руки в отдаленные земли, свергая неугодных раджей и основывая династии. Ее недреманные очи сейчас были устремлены на юго-восток, туда, где ветер гангской равнины колебал стяги Пандавов. Глядя на зубчатые стены Хастинапура, на лес копий над шлемами его воинов, я с тревогой вспоминал малочисленную армию Панчалы, ее недостроенные укрепления. Самой горькой была мысль о том, что патриархи во главе с Бхишмой тоже были частью силы Хастинапура, питая ее огнем своего подвижничества.

Открыв глаза, я поделился своими размышлениями с брахманом. Он серьезно кивнул:

– Ты прав. Здесь присутствует сила вам неведомая, хоть и вполне земная… Хастинапур – это не Кампилья. Здесь любой кшатрий, не раздумывая, отрубит вам головы, если ему покажется, что вы проявили неуважение к его особе. Даже протягивая руку, чтобы принять вещь от человека, который считает, что превосходит вас знатностью, помните, что ладонь должна быть обращена вверх в знак смирения. Стоит протянуть руку сверху вниз, как кшатрий сочтет себя оскорбленным. Беседуя с повелителем, вы не можете по собственному желанию прекратить разговор и удалиться. Забывчивость в этом деле будет стоить вам жизни.

– И что, здесь каждый находится в этой смертельной клетке традиций? – передернул плечами Митра.

– Каждый, – кивнул брахман, – и не так это глупо, как тебе кажется. Законы, ритуалы и обычаи облегчают людям жизнь, избавляют от ненужных сомнений, соперничества и вражды. Люди, сплоченные законами, становятся единым существом, несокрушимым для разобщенных полудиких племен и наступающих джунглей. Крепостные стены и стены мудрых законов сделали жизнь здесь безопасной для сильных и слабых, мудрых и глупых. Но Хастинапур благоденствовал слишком долго, и то, что было благом, обращается несвободой. Крепость перевоплотилась в тюрьму, стены традиций и законов теперь не защищают, а связывают всех и каждого. Когда ты жил при дворе своего раджи, Митра, ты тоже подчинялся законам, достаточно нелепым, но привычным тебе. Так что, не ропщи, а используй свои способности дваждырожденного, чтобы быстрее вспомнить правила этой игры и преуспеть в ней.

– Ха, это так же приятно, как одевать давно проржавевшие доспехи, – скривился Митра.

– Да, вы будете убеждать меня, что жители Хастинапура злонамерены, жестоки и примитивны. А как вам нравятся обитатели Кампильи? Чем отличаются они от здешних? Тем, что их вы считаете союзниками. Ну и Кумар, все-таки, заставил вас попристальнее взглянуть на их сердца.

– Но здесь, в Хастинапуре…

– Такие же люди. Чем занавешано пространство за вашими глазами, если разум не в силах осознать очевидное? Вместить – значит понять. Хотя бы для того, чтобы наше посольство достигло цели, вам придется принять их отношение к жизни. Учтивые слова откроют любые двери, как и сердца, – веско сказал брахман.

Мы с Митрой поблагодарили его за наставления и внутренне преободрились. Тогда мы еще не знали, что и мудрые могут ошибаться в этом быстро меняющемся мире.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда на золоченой колеснице прибыл придворный от Дхритараштры и сообщил, что троих посланцев Пандавов приказано поселить в покоях, подобающих их сану и значимости, а наших кшатриев разместят среди городской охраны. Теперь о нашей безопасности будет заботиться почетная стража, приставленная по распоряжению самого Дурьодханы. От такой заботы все плохие предчувствия вновь ожили в моей душе, но возражать не приходилось…

В окружении почетной стражи мы, теперь уже пешком, двинулись за колесницей придворного. Дорога петляла меж низеньких хижин, крытых тростником, кое-где попадались и дома, сложенные из кирпича, под резными деревянными крышами. Но везде были грязь и ужасный, непередаваемый запах. Помои и остатки трапез вываливались в сточные канавы прямо у порога. В отбросах рылись черные тощие свиньи и поджарые собаки, весьма похожие на шакалов. Все это, казалось, не смущало никого в пестрой человеческой реке, что текла по улицам. Даже бродячие отшельники, которых выделяли шкуры черных антилоп, обернутые вокруг бедер, пребывали в созерцании или беседовали о святых предметах прямо на перекрестках дорог или у сточных канав. В их глазах не было глубины, а в сердцах – брахмы. В сущности, они мало чем отличались от идущих в город крестьян. Те тоже были одеты в одни набедренные повязки и, словно погруженные в самосозерцание, брели за своими волами и огромными телегами, равнодушные ко всему вокруг.

Царили на этих улицах торговцы и ремесленники. Кажется, здесь продавалось все, начиная от глиняной игрушки, бананов и кончая драгоценными браслетами, колесницами и предсказаниями звездочетов. Люди вокруг приценивались, торговались, ругались, хрипели, потели, размахивали руками, ощупывали, хватали, доводя себя до исступления неутолимой жаждой приобрести как можно больше вещей. В скудной тени деревьев, влачивших жалкое существование среди сухой, спрессованной тысячами голых пяток земли, играли дети, с головы до ног покрытые пылью. А где-то далеко за крышами домов вздымались к небу огромные облака, как напоминание о дальних горах и бескрайних джунглях, окружавших этот кичливый островок человеческой суетности.

Наконец, одна из боковых улочек вывела нас к глухой глинобитной стене с единственными воротами. Внутри теснились деревья старого сада. Среди деревьев стоял дом с потрескавшимися колоннами и пустыми, лишенными занавесей глазницами окон. При нашем появлении из дома вышли двое слуг, а из зарослей сада приковылял совсем древний старик, назвавшийся садовником.

– Здесь вы будете жить, – коротко сказал наш провожатый и укатил на колеснице прочь.

Почетная стража сделала попытку войти вслед за нами в ворота, но Митра встал на ее пути.

– Нет, присутствие чужих осквернит жилище дваждырожденных! – решительно заявил мой друг.

Остановились охранники. Остановились мы со старым брахманом. Я не поверил своим ушам. О каком осквернении говорит Митра? Зачем ему вообще взбрело в голову разжигать вражду именно сейчас? Я в замешательстве взглянул на брахмана, но он хранил спокойное молчание. Стражники в нерешительности перешептывались друг с другом. Старший покачал головой и сказал:

– У нас приказ!

Митра положил руку на рукоятку своего меча:

– Вы забыли законы кшатриев, – процедил Митра сквозь зубы, – можете войти в мое жилище, но перед этим вам придется убить меня… Я явственно ощутил, как тяжело ворочаются мысли в голове старшего стражника. Решится ли он отдать приказ нападать? Я шагнул к Митре и тоже взялся за оружие, чувствуя, как сразу вспотела моя ладонь. Бывают мгновения, когда нельзя думать и колебаться. Митра сделал выбор за нас всех, и я не мог не поддержать его. Остальное пускай решает карма – моя и Митры. Но почему молчит брахман? Почему не прикажет Митре успокоиться и не затевать схватки?

Краем уха я услышал, как один из стражников прошептал:

– Эти дваждырожденные становятся ракшасами, когда дело идет об их чести. Какая нам разница, где сторожить? Здесь же только один выход…

Старший охранник явно колебался, но он больше привык к слепому повиновению и без высочайшего приказа не мог решиться взять на себя ответственность за начало кровопролития. Митра стоял, закрывая вход во двор, и я не сомневался, что он скорее погибнет, чем даст возможность стражникам войти внутрь. Они, очевидно, тоже в это поверили, потому что старший поклонился нам и сказал, что уважает дхарму кшатриев и дваждырожденных. Воины остались за воротами сада, а Митра повернулся к нам и, не глядя на слуг, решительно зашагал к дому, по-прежнему держа руку на рукояти меча. Слуги, не проронившие за все время ни звука, медленно и низко поклонились нам. Бок о бок мы прошли через двор к дому. Когда мы остались одни, Митра тихо перевел дух.

– Какой ракшас вселился в тебя, мой друг? – спросил я.

Митра пожал плечами: – А я просто устал чувствовать себя то ли пленником, то ли почетным гостем. Теперь все встало на свои места. До нового приказа Дурьодханы они будут почтительнее.

Брахман, улыбаясь, покачал головой:

– Нельзя останавливать вдохновленного человека. Вы сделали выбор, и я признал за вами это право. Но остерегайтесь часто напрягать струны кармы. Будьте терпеливее и осторожнее.

Митра кивнул:

– Я знаю, впредь буду осторожен. Я просто никак не могу воплотить в себе терпение Муни. Хочу, но не могу…

Я промолчал, но про себя подумал, что мое терпение отражало не более, чем обычную нерешительность, тогда как Митра с его гордой отвагой сделал во сто крат больше для того, чтобы внушить хастинапурцам уважение к посланцам Пандавов и обеспечить свободу от соглядатаев хотя бы в стенах нашего временного жилища.

Впрочем, мы почти сразу же забыли о происшедшем, так как старый каменный дом полностью овладел нашим вниманием.

– Весьма красноречивый выбор покоев, приличествующих нашему посольству. – с горечью сказал Митра. – Вроде и дворец, а все больше на заброшенную тюрьму похож. Ворота одни-един-ственные – стеречь легко.

Мы начали обходить комнаты, ннаши дурные предчувствия понемногу рассеялись. В этом старом дворце каким-то чудом сохранился аромат ушедшей эпохи. Я провел ладонью по резной деревянной колонне, украшенной причудливым орнаментом из цветов и плодов. Это было произведение великого мастерства и тонкого вкуса. Резьба была теплой, наполненной силой и вдохновением рук, творивших ее может быть пятьдесят, может сто лет назад. И кончики моих пальцев внезапно ощутили, как трепетало сердце мастера, скользящего, нет, не резцом, а всей своей душой по деревянной плоти колонны.

Потом мы вышли в заросший сад. Конечно, старому садовнику было не по силам подстригать деревья и пропалывать дорожки. Но зато в буйной листве жили непотревоженные птицы и веселые маленькие обезьянки, встретившие незваных гостей верещаньем и акробатическими трюками. Среди зарослей мы вдруг наткнулись на каменный бассейн. Его окружали толстые каменные плиты, кое-где опушенные мхом. Многие из них раскололись, иные ушли в землю. Но вода была чистой и прозрачной с глубоким изумрудным оттенком, вобравшим все великолепие заброшенного сада. Митра встал на колени перед зеркальной гладью и долго глядел в глубину, а потом поднял голову и впервые за этот день искренне улыбнулся:

– Дивное место, – сказал он, – как любезно со стороны Кауравов предоставить нам такое роскошное жилье и этот живой уголок леса. Ты погляди в воду. Тени деревьев слились в ней, наслоились друг на друга, и вода пахнет травой…

– Место действительно замечательное, – сказал старый брахман, почти неслышно подошедший к нам по замшелым плитам дорожки, – но вряд ли стоит благодарить Кауравов. Скорее всего, это их слуги, стремясь досадить нам, искали место, которое менее всего подходило бы под их представления об уюте и красоте. Во дворце нет ни золотых украшений, ни пыльных занавесей, ни громоздкой мебели, ни подобострастных, навязчивых слуг. Разве могли они понять, что здесь каждая потрескавшаяся колонна – дивное произведение искусства. Зелень деревьев, чистая вода для омовений и свет в окнах – для них это все не имеет никакой цены…

Митра кивнул:

– Вот что значит не уметь воплотиться в мысли другого человека. Даже уязвить нас им не удалось.

* * *

На следующее утро мы проснулись в нашем новом жилище все еще свободными посланцами царя Друпады. Умывшись и одевшись с подобающей тщательностью, мы вышли из пустынного дворца в зеленый сад. Стража терпеливо ждала за внешними воротами, разведя прямо на улице небольшой костер и положив на землю свои циновки. При нашем приближении солдаты быстро привели себя в порядок и окружили нас защитным кольцом. Так, сопровождаемые караулом, но при своих мечах, сохраняя достоинство, мы с Митрой двинулись за нашим смиренным брахманом во дворец Дхритараштры.

Мы прошли через кольцо внутренних стен цитадели и попали в лабиринт домов знати. Здесь, вдали от шума городских улиц, цвели сады, окружая небольшие водоемы с белыми лотосами. В тени веранд сидели разодетые сановники и кшатрии, утоляющие жажду медовой водой или вином.

Благоухающей сандаловой водой были политы каменные плиты, что привели нас к дворцу Дхритараштры. Перед огромными резными дверьми наша стража почтительно расступилась, и мы трое шагнули под низкие гулкие своды на мозаичный пол. Зала, в которую мы попали, напоминала густой лес из-за многочисленных колонн из красного песчаника. За ними не было видно окон. Мрак разгоняли масляные светильники, свисавшие с потолка. При каждом порыве ветра свет и тень начинали борьбу за власть в этих мрачных чертогах.

Мы не сразу разглядели, что на небольшом возвышении в центре зала восседает роскошно одетый кшатрий. Надменный взгляд, капризно опущенные губы под черными усами. Повинуясь привычке я попытался воплотиться в него и ощутил каменную твердость и холодную силу, ворочащуюся под внешне простой оболочкой воина. Передо мной был не обычный чванливый рубака вроде тех, что сопровождали нас от ворот. Способность на безумство и жертву брезжила сквозь могучие внутренние доспехи силы. Словно гора заслонила роскошь дворцов Дхритараштры, бросив тень на наш путь.

Его взгляд вперился в нас подобно огненной стреле. Руки, толстые, как хобот слона, упирались в окованные бронзой бока. Резким голосом он поинтересовался, откуда берутся самоубийцы, хранящие верность обреченным Пандавам. Наш брахман начал бесстрастно объяснять цель приезда посольства. Повелительным жестом кшатрий остановил его речь и позвонил в серебряный колокольчик, стоявший рядом на изысканном деревянном столике. Послышалось шуршание, и между колонн крысиной побежкой проскользнул придворный. Он был так согнут в поклоне, что, казалось, передвигался на четвереньках. Нас он не удостоил даже взглядом. Все его внимание было поглощено созерцанием свирепого кшатрия.

– Что угодно царственному Духшасане? – задыхаясь от усердия спросил он.

Мы с Митрой обменялись быстрыми разочарованными взглядами. Прием, оказанный нам младшим братом Дурьодханы, не сулил ничего хорошего.

– Великий властелин Хастинапура царь Дхритараштра занят государственными делами, – громко сказал Духшасана, обращаясь к придворному, – я возлагаю на тебя ответственность за безопасность и отдых посланцев от моих неразумных родственников Пандавов. Проследи, чтобы у них было вдоволь вина и пищи, и чтобы никто из наших придворных не досаждал им попусту. Пусть долгое ожидание не будет им в тягость.

– А когда тот, кому мудрость служит единственным оком, соизволит принять нас? – смиренно спросил брахман.

– В надлежащее время, – ответил Духшасана, – а пока мой слуга познакомит вас с законами Хастинапура, чтобы вы могли убедиться в мудрости и милосердии его властителей.

Мы с Митрой снова переглянулись, но, видя безмятежную улыбку на устах нашего брахмана, не позволили себе даже мысленного возражения. Еще раз полоснув нас острым взглядом, Духшасана удалился, а сановник повернул к нам свое одутловатое лицо и распрямил хребет. Он залез на циновку, на которой ранее восседал гордый кшатрий, и изрек:

– Великий Дхритараштра воплощает здесь божественный замысел. Мы создаем мир дхармы, призванный сделать каждого человека, живущего в этих стенах, счастливым и радостным.

– В стенах дворца? Или всего города? – невинно вопросил наш брахман. – Чтобы мы по незнанию не нарушили закон, поведайте нам, на кого изливается благодатная брахма властителей Хастинапура и кто надзирает за законом?

– Для каждого из сословий здесь своя дхарма, как было установлено нашими предками, – пояснил сановник, – опорой же закона уже не один год остается старший сын Дхритараштры. Причастный высокой доле, Дурьодхана приумножил нашу казну, вернул в нашу страну покой и благоденствие.

Я вспомнил нищих, сидевших по обочинам дорог, и перестал слушать придворного. Откуда-то из темноты тянуло ледяным сквозняком опасности. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел в глубине зала темные фигуры стражников.

– Но почему так много в вашем городе брошенных домов? – коснулся моего слуха тихий голос брахмана. – Как долго сможете вы упиваться богатством, если Калиюга затопит остальную землю голодом и войной?

Сановник сделал вид, что не расслышал вопроса. Его толстые пальцы торопливо перебирали жемчужные четки. Глаза, отражавшие лишь рябь мыслей, казались двумя маленькими болотцами, в которых копошились лягушки.

– Наш мудрый Дхритараштра снисходителен к слабостям других, если они не угрожают трону и вере. Он не карает оступившихся, – свысока объяснил сановник, – наша земля изобильна, лавки торговцев ломятся от товаров. Здесь никого не смутишь речами о Калиюге. Зато все исправно ходят в храмы и соблюдают обряды. Народ, живущий в золотом веке, знает, кому обязан. Здесь почитают Дхритараштру, подчиняются Дурьодхане и гордятся славой Хастинапура.

– Но тогда почему здесь столько охранников? Придворный посмотрел на нашего брахмана, как на сумасшедшего, и пожал плечами.

– Цари, не умеющие подбирать охрану, долго не живут. Впрочем, – он криво усмехнулся, – они долго не живут, если идут против воли Хастинапура. Как вы могли приехать сюда для переговоров, не зная очевидных истин?

Брахман печально вздохнул и опустил голову:

– Я провел жизнь в благочестивых размышлениях и молитвах. Мне некогда было изучать происходящее при царских дворах. Из уважения к моему возрасту скажи мне, как нам скорее увидеть Дхритараштру?

– Это невозможно, пока на то не будет его собственной воли, – напыжившись, как лягушка после дождя, сказал придворный.

– Но он знает о нашем приезде? – настаивал брахман. Сановник только передернул плечами.

– Уж конечно, я не решусь потревожить лучезарного Духшасану подобным ничтожным вопросом.

* * *

Так мы и стали жить в заброшенном дворце, окруженном серой глухой стеной из обожженной глины и другой, невидимой, но такой же непроницаемой стеной отчуждения. Никто из придворных не навещал нас, никто не приглашал на пир. Запрет Дурьодханы угрожающей черной тенью висел над нашим пристанищем. Гулкие и строгие залы дворца были пусты и холодны. Тишину нарушал лишь шепот листьев в саду и крики попугаев, да иногда неразговорчивые испуганные слуги поспешно пересекали мозаичный пол, чтобы сменить масло в светильниках или принести нам пищу.

И днем, и ночью у ворот стояли стражники с холодными глазами. Наш мир сузился до размеров глиняного кольца стен. Вязкое время ожидания стесняло сердце. Казалось, что золотая ткань жизни, полная света брахмы, завернулась, открыв серую, шершавую изнанку. Митра так же, как и я, тонул в пене попусту взбиваемых мыслей, слоняясь по пустым комнатам дворца.

Нашим единственным собеседником оказался садовник, давно приготовившийся к уходу в царство Ямы, и потому не очень боявшийся земных царей. Ночевал он обычно в шалаше из пальмовых листьев в самом дальнем углу заброшенного сада. Встречаясь с нами на замшелых тропинках, этот старик незаметно сводил руки ладонями у груди, открывая в радостной улыбке совершенно беззубый рот.

Садовник еще помнил роскошь выезда царя Панду в окружении доблестных кшатриев, хранивших мир и закон этой земли. Но его рассказам не верили ни молодые повара дворцовых кухонь, ни царские конюхи.

– При старых-то царях было иное… Эти новые господа лишь брюхо набивают, – как-то разоткровенничался садовник, уверовавший наконец, что нашел благодарных слушателей, – набежали во дворец Дхритараштры, чтобы увильнуть от работы. Низкие духом не страшатся Дурьодханы и его многочисленных братцев, которые в гневе хуже, чем сто ракшасов, да покарает их… Нет-нет… Кауравы великие воины и добрые господа. Кто бы удержал врагов за пределами царства? Все в городе славят их мудрость и силу. Они раздают кшатриям богатые дары, они милостивы к советникам и вельможам… Правда, мне-то что толку, – жизнерадостно закончил садовник.

– А нам интересно взглянуть на этих властелинов, – осторожно заметил Митра.

– Чужакам здесь опасно, – покачал головой старик, – сейчас не любят у нас чужаков. Хастинапур теперь стал как военный лагерь, и затеряться в нем иноземцам невозможно… Вам надо измениться, стать как все… Я чего-нибудь придумаю… Молодым господам тяжко в заперти без веселого женского смеха… Хе, хе…

Садовник покачал головой, и глаза его затуманились какими-то одному ему доступными воспоминаниями… На этом разговор закончился.

Каково же было мое удивление, когда однажды утром мой друг с торжествующим видом бросил передо мной на циновку шесть пестрых кусков ткани.

– Одежда простых горожан, – заговорщицки шепнул Митра, – это обматывается вокруг бедер, это – вокруг плеч, а этот кусок покороче – на голову.

Улыбаться мы и сами уже перестали. Теперь осталось только потушить блеск в глазах, добавить расхлябанности в походке, и никто не отличит нас от коренных жителей Хастинапура.

– Откуда у тебя эти тряпки? – изумленно спросил я. Митра с превосходством пожал плечами:

– И всего-то один жалкий медный браслет понадобился, чтобы наш садовник, трепещущий перед Дурьодханой, перевоплотился в изобретательного помощника. Все это куплено в лавке подержанных вещей. Теперь мы сменим одежду и перелезем через заднюю стену сада. Деяния, конечно, недостойные дваждырожденных. Но мы вынуждены подчиниться потоку кармы, который нас неумолимо несет…

– Я уже переоделся, и, если ты не кончишь говорить, то уйду в город без тебя.

Эта угроза возымела действие, и мой возбужденный друг поспешил за мною в сад.

Садовник провел нас к задней стене сада, показав среди зарослей одно потайное место, где поваленный ствол дерева превратился в подобие замшелой ступени к свободе. Хитро прищурив глаза, старик разглядывал наши новые одежды и качал головой.

– Одеты, как положено. Однако же, что-то в вас нехастинапурское осталось. Вы особенно ни с кем не заговаривайте, не улыбайтесь, не смотрите встречным в глаза. Не принято это.

– А на улицах нас не остановят? – спросил Митра. – Разве по городу не ходит стража, чтобы надзирать за порядком?

Садовник покачал головой:

– Сейчас охраняют только стены. Кого волнует то, что делается внутри. Богатых охраняет вооруженная стража. А безопасность бедняков… – садовник пожал плечами и смачно выплюнул красную жвачку бетеля. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он продолжал, – все кшатрии, кто не на стенах, в трапезных собираются, особенно ночью. Чего им по темным улицам шататься, когда можно у огонька с кувшином вина посидеть? Бывает, что и передерутся между собой. Иногда и простых вайшьев забивают.

– Разве Дурьодхана не запрещает поединки между своими воинами? – спросили мы.

Садовник криво усмехнулся, обнажая беззубые десны:

– Да они редко убивают, они больше грабят. Ну, бывает, спьяну кого порешат. Золото они любят. Кто его в Хастинапуре не любит? Ну, а если и зарежут пару горожан, так что? Горожан много. Горожане рады, что их в войско служить не берут, так пусть потерпят кшатриев. Они и терпят. Все довольны. Вы поживете у нас и тоже станете довольны… Так что, вечерами не заходите в трапезные, а так гуляйте. Как же так, молодым красавцам в пустом доме со стариками сидеть. Сам был молодым, понимаю.

И так, получив последнее напутствие, мы с Митрой перемахнули через стену и, легко обманув бдительность стражи, проскользнули в узкую улочку, растворившись в толпе горожан. Нас приняли узкие улочки, ароматная пыльная жара, тучи мух над сточными канавами и вечная густая, напористая толпа горожан. Внешне мы ничем не отличались от хастинапурцев, но, боюсь, чужаков распознать в нас ничего не стоило. Моя попытка уступить дорогу пожилой женщине вызвала настороженно недоверчивый взгляд, к тому же, идущие следом тут же начали толкаться с удвоенной силой. Митре довелось отдавить чью-то босую ногу. От него сначала отшатнулись но когда он не смог воздержаться от извинений, то сразу стали требовать отступного. Пару раз я замечал, как правая рука Митры пыталась непроизвольно нашарить меч, предусмотрительно оставленный дома.

И все-таки, выучка брала свое. Наши глаза почти независимо от волевого усилия отмечали поведение людей, руки перенимали жесты, с языка все легче начинали срываться давно забытые бранные слова. Мы воплощались в Хастинапур. Мы превратились в щепки, отдавшиеся на волю жаркого и жесткого потока, стремящегося по улицам.

Этот поток принес нас к базарной площади, где вольготно и шумно плескало море лжи, жадности и веселья. Посреди яркого и пестрого кипения застыла громада ступенчатого храма. Статуи богов с высоких галерей равнодушно взирали на бурлящую людскую толпу, на блеск золота и алчных глаз. Мы шли вдоль рядов крестьянских телег, на которых огромными связками лежали стебли сахарного тростника, пирамиды кокосовых орехов и сладких плодов манго. Даже нас, повидавших немало земель, удивляло огромное разнообразие плодов, привозимых крестьянами в город. Ананасы, как палицы кшатриев, лежали на циновках, брошенных прямо на уличную пыль. Гроздья бананов – то желтых и сладких, размером не более указательного пальца, то розовых и мясистых, длиною в две ладони, – холмились на возах, запряженных смиренными волами. В огромных корзинах и мешках сияло текучее золото злаков. Для желающих их тут же на месте перетирали в муку каменными ручными мельницами. Здесь же располагались лавки, набитые сокровищами, которые широкой рекой текли в Хастинапур из ближних и дальних царств. Мы приценивались к звонкому оружию и драгоценной чеканной посуде, шуршали пахучими свертками тканей, перебирали искрящиеся драгоценные камни, благовония и целебные бальзамы.

Когда жара стала нестерпимой, а вопли торговцев и горячечная толчея покупателей вымели из нашего сознания остатки спокойствия и любознательности, мы с Митрой направили свои стопы к прохладному сумраку храма. Под его каменными сводами стояли все те же фигуры богов с пустыми отрешенными глазами. Из бронзовых сосудов у их ног неторопливо струились сизые дымки горящих благовоний. Ни звука, ни запаха не долетало сюда с базарной площади. Но в этой тишине мы не слышали шепота богов, не ощущали струй дыхания жизни. Все было объято покоем – мертвым, каменным, холодным. Мы почтили изваяния со всей серьезностью, на которую были способны – как-никак нам предстояло жить в этом городе, и покровительство богов могло оказаться совсем не лишним. Но долго задерживаться здесь не хотелось.

Оставив храм, мы вновь окунулись в кипящий водоворот людской толпы. Если бы за нами и увязались соглядатаи, то они все равно не смогли бы проследить наш путь среди горланящих уличных торговцев, праздных зевак, озабоченных крестьян и вспыльчивых кшатриев. Домой мы вернулись уже в кромешной темноте, разумеется, тем же путем, которым и уходили. Неслышно проскользнули в темную дверь, сбросив сандалии, пересекли коридор, чувствуя, как каменные плиты приятно холодят уставшие за день ноги.

Брахман ждал нас. Мы сели перед простым каменным очагом в небольшой комнатке, которую наставник избрал для себя. В каменной нише стояла статуэтка богини мудрости Сарасвати, освещенная светом масленной лампы. Рядом – простое деревянное ложе под тонкой тканью.

Фигура старика в простом одеянии риши излучала светлый покой и всеприятие. С безмятежным лицом он выслушал наш рассказ об увиденном, грустно улыбнувшись в ответ на сетования по поводу человеческого недоброжелательства, против которого оказались бесполезны доспехи молодых дваждырожденных.