Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 61 страниц)

– Изменилось течение мира, – смиренно ответил Учитель, – и наши усилия ничтожны против его холодного дыхания. А тогда не так уж виноваты и Пандавы с Кауравами: они, при всей своей мудрости и силе – только щепки в великом водовороте. И все наши мудрые заповеди не могут противостоять надвигающейся Калиюге. В Хастинапуре я слышал, как семейный брахман наставлял одного из молодых царевичей в науке управлять: «Охраняй сокровищницу, амбары и женские покои верными слугами. Но в первую очередь охраняй от прислужников самого себя! Никому нельзя верить ни внутри дворца, ни вне его. Остерегайся своих родственников и охраняй их друг от друга»! Подобные назидания показывают, что действительно наступили черные времена. Там, где вызревает зло, пропадает безопасность и для тех, кто его замышляет.

Кришна пожал плечами:

– Я тоже теперь расставляю охрану не только на стенах Двараки, но и внутри города.

Арджуна изумленно поднял брови:

– Неужели ты опасаешься предательства даже здесь? Кажется, мы еще способны почувствовать злонамеренность так же ясно, как запах дыма в чистом воздухе леса.

– Многочисленные тревоги и заботы отнимают наши силы, рассеивают внимание. Не надо позволять случайностям отягощать плоды кармы, – отметил Кришна. – Люди видят страшные знамения, и сердца их могут утратить стойкость но злу.

– Знаток дхармы Юдхиштхира еще до ухода в изгнание говорил, что необходимо исправлять нравы суровыми законами, а Высокая сабха обвинила его в нарушении дхармы дваждырожденного! – с горечью сказал Арджуна. – И вот к чему мы пришли всего за десять лет!

Учитель успокаивающе коснулся его плеча:

– Самые мудрые предсказания бессильны, пока люди на собственном опыте не поймут их правоту, а тогда, как правило, бывает слишком поздно. Это карма, и против нее бессильны даже патриархи. Невежество порождает вражду и подозрительность, из них проистекают война и смерть, а они, в свою очередь, порождают невежество. И даже вы, облаченные мудростью и властью, не желаете разорвать этот порочный круг.

– Так в соответствии с дхармой и надлежит рассуждать Учителю, берегущему наши законы и знания в заповедном ашраме, – сказал Кришна. – Но Пандавы – цари, и наша дхарма – беречь подданных! Сейчас не время увещеваний. Джарасандха скоро двинет войска на Двараку и никакие мудрые рассуждения о карме и высшем предназначении дваждырожденных не спасут жен и детей ядавов от рабства, а их мужей – от смерти. Мой царский долг – сражаться!

Долго, до четвертой стражи ночи продолжался этот необычный военный совет, больше похожий со стороны на задушевную беседу. Хоть иногда голоса спорящих и звенели от страсти, но никто ни разу не прервал говорящего, никто не усомнился в искренности речей и в доброй воле возражающего. Нам с Митрой не все было понятно в словах и мыслях, явленных на совете, многое казалось ненужной тратой времени, однако мы чувствовали, как в неспешной беседе начинает звучать неуловимая общая нота, которая связывает, соединяет противоположные мнения в единую гармонию. После всех разговоров и споров не осталось горечи или обид, лишь радостное ощущение единства и сопереживания.

После окончания совета мы простились с Латой, умчавшейся домой на быстрой колеснице, и вместе с Крипой и Учителем отправились через пустынный город домой. Прохладный утренний ветер, настоенный на аромате цветов, несколько прояснил наши головы. Лучи ранней зари освежили чувства, и мы еще долго беседовали, петляя по мощеным улочкам Двараки.

– Очень скоро этот город может превратиться в осажденную крепость, – сказал Крипа, погладывая на дышащие покоем окна домов.

– Да, и опять больше всех пострадают не цари, а те, кто кормит и строит дворцы, шьет одежду и лепит посуду, – сказал Учитель. – Никто не защитит их от страданий и смерти.

Мое сердце сжалось от мысли о том, что ждет этих людей. Я вспомнил о своих родителях, о тех, кто остался в деревне. Обреченные на тяжелый труд, они так и проживут свою жизнь, не зная ничего, кроме работы на поле. Сколько неиспользованных возможностей, непрозревших сердец, бесцельных потерь!

Учитель повернулся ко мне, уловив грустный тон моих мыслей.

– Жизнь поколений проходит в темноте невежества и страданий.

Никто не учит их противостоять потерям и несправедливости так же, как и грозному оружию кшатриев. Я рад, что ты понял. В этом ваше различие с Митрой. Он – потомок кшатриев – никогда не знал, что такое отчаяние попранной свободы и замкнутость кругов жизни.

Митра обиженно возразил:

– Кшатрии рождены, чтобы сражаться, а цари враждовали друг с другом и тысячи лет назад. Что изменилось теперь? Будет нужно, и мы с Муни обнажим мечи. Кое-чему нас здесь научили…

Учитель с укоризной взглянул на Крипу:

– Да, сражаться научились многие дваждырожденные, и это погубит наше братство.

– Но почему? – Воскликнул Митра.

– Брахма не существует сама по себе. Огонь горит на алтаре, брахма пробуждается в прозревшем сердце. Наши сердца – словно замкнутый узор каналов, по которым течет огненная сила. Стоит прорвать канал, как сила иссякнет. Если начнется война и распадется наш узор, то брахма исчезнет, как вода уходит в землю.

Учитель замолчал. Некоторое время мы шли молча, глядя, как на гордых башнях Двараки и крышах домов золотисто-розовые блики зари борются с тенями ночи.

– Значит, все обречено? – не вынес Митра собственных грустных мыслей. Учитель взглянул на розовеющий небосвод, где медленно гасли последние утренние звезды.

– Мир движется своим чередом. Уйдут в землю стены наших домов, забудутся слова общего языка, но на пустоши и пепелища придут люди и снова возведут стены и очаги. Они оставят или переиначат названия, которые донесет до них далекий порыв памяти. И услышат они эхо великих событий…

– Но никто не знает, как помянут они нас в своих песнях, хмуро добавил Крипа. Весь оставшийся путь до дома мы прошли молча. Учитель прожил в Двараке несколько дней, а потом ушел не торопясь по пыльной дороге в долгий и многотрудный поиск новых учеников, ждущих того, кто поможет прозреть их сердцам. Крипа и мы с Митрой вышли проводить Учителя.

– Неужели падет и этот остров света? – сказал Учитель, оглядывая каменные стены Двараки, над которыми утренний ветер колебал яркие флаги с символами рода ядавов. И как бы отгоняя дурные предчувствия, Учитель тряхнул головой:

– Нет, пока Кришна и Баладева охраняют это благодатное место, зло сюда не войдет. Я счастлив, что вы попали к лучшим наставникам нашего братства – Крипе и Лате. Но как мало осталось времени для вашего обучения! Скоро вы примете карму нашего братства, когда каждому придется сделать выбор: встать в ряды воинов или уйти в ашрам, чтобы хранить знания и помогать непрозревшим. Так или иначе, мы обрекли наших учеников на страдания. Вы не сможете спрятаться в толпе, отвратить очи ваших сердец от чужих страданий, смириться с властью тупых и жестоких. Приходит время, предсказанное в Сокровенных сказаниях, когда лишь собственность даст положение, богатство станет залогом преданности, угрозы и самонадеянность заменят ученость. И если вы не смиритесь с этим, то сильные мира обратятся против вас и никто не придет к вам на помощь.

– Так что же нам делать? – спросили мы с Митрой.

– Пытаться спасти то, что заслуживает спасения, хранить знания и ждать, когда вас позовут на помощь.

– Но останется ли кто, чтобы ответить на этот зов?

– Не знаю. Может быть, в каком-нибудь далеком горном ашраме сохранится огонь брахмы…

Учитель не договорил, а обнял нас всех троих поочередно и повернулся лицом к дороге. В тот момент я снова заметил, как сильно он постарел за прошедшие полгода. Совершенно седые волосы падали на плечи, согнувшиеся под бременем тревог. Но сухие пальцы крепко сжимали посох и по-прежнему ясно смотрели на мир глаза.

Он ушел, а мы долго говорили о нем. Мне кажется, я впервые в жизни проник в бездонный колодец его сердца и увидел там печаль и надежду. Я понял, как страшно ему было выпускать в мир новых найденных учеников, как страдал от того, что был бессилен изменить течение событий. И все же он оставался верным долгу Учителя – единственной золотой нити, удерживающей его от шага в черную бездну небытия.

* * *

– Ну, что же, пророчества получены, – сказал Крипа.

– Пора возвращаться к нашим упражнениям.

– Да, и как можно скорее, – с готовностью ответили мы с Митрой. Я чувствовал, что разрываюсь между двумя полюсами – Учителем и Крипой. Чей путь избрать мне? Пойти за Учителем? Но у меня нет духовной мощи, нет достаточных знаний и сил, чтобы помогать новым ученикам, я и сам не закончил ашрам ученичества. Идти по пути Крипы – значило принести всю возможную пользу, на которую могла рассчитывать община, обучая меня кшатрийской науке. Но решиться встать на него было страшно, на нем ясно обозначились следы крови… Несколько дней я пребывал в мучительном раздумье. Мне очень хотелось посоветоваться с Латой, но она куда-то пропала, ее не было дома, она не заезжала ко мне. Ее отсутствие начинало меня тревожить, будило ревность, мешало сосредоточиться. В эти дни я занимался плохо. К изматывающим упражнениям с оружием я понемногу привык и они не лишали меня способности думать. Митра, как всегда очень чуткий во всем, что касалось моего внутреннего состояния, сам вызвал меня на откровенный разговор, причем сделал это со свойственным ему чувством юмора.

– О, безупречный, победивший страсти! Может ли ничтожный ваш собрат предложить вам умерить свой пыл? – легкомысленным тоном обратился он ко мне. – Здесь в городе, даже во дворце немало прекрасных дев, которые за плату могут разогнать твою тоску. И нечего корчить презрительную мину. Большинство мужчин посещают этих прекрасных созданий, умеющих петь и танцевать, умащивающих груди сандаловой пастой, так что во время поцелуя кажется, будто опускаешь губы в распустившийся бутон лилии. И если хочешь знать, эти безупречные красавицы помогают мужьям не пресыщаться собственными женами и тем самым сохраняют покой в семьях благонамеренных горожан. И плату берут не очень большую, намного ниже, чем в Хастинапуре или Магадхе.

Я не принял веселого тона и ответил не очень любезно, что в услугах танцовщиц не нуждаюсь.

– Ну, и долго ты будешь себя истязать? – спокойно спросил Митра.

– Не понимаю, как это касается тебя! – огрызнулся я.

– Ты же со мной упражняешься, а мне нет никакой надобности доводить себя до истощения. Вот она, карма! Очевидно, я пожинаю ее плоды. Не надо было вмешиваться в твою жизнь…

– При чем здесь Лата? Просто я не могу сделать выбор, тот самый выбор, о котором говорил Учитель…

Митра кивнул, он понял, о чем я говорю. «Он меня всегда понимает», – подумал я. Но в следующий момент убедился, что был неправ.

– Какой выбор ты собираешься сделать? Все уже решено, как всегда, за нас. Мы зачислены в отряд телохранителей Арджуны.

– А как же ашрам?

– Да какие из нас учителя? Ты посмотри на себя и меня. Крипа спросил, что мы решили, и я не колебаясь, ответил, что выбираем путь воинов.

– Но я же еще не решил!

– А я тебе говорю, что тут и решать нечего! Все решено за нас, иначе зачем бы, скажи, Крипа тратил столько времени с нами? Мы давно уже не занимаемся самосозерцанием и не приобретаем новых знаний, мы только и делаем, что совершенствуемся в науке убивать. И, признаться, я рад этому. Никаких тебе сомнений, все ясно и определенно, как дхарма кшатрия.

– Ты заставляешь меня почувствовать себя почти рабом.

– Я тебе больше скажу – я себя детской игрушкой чувствую! У меня пропала свобода воли!

– Да нет же, – возразил я, – мы свободны. Просто это и есть течение кармы.

– Но не карма же вытащила нас из скорлупы ашрама и бросила сюда, в Двараку! Не карма предопределяет расписание наших занятий, время приема пищи, сна. Мы живем словно в клетке долга и обязательств, но называем это дхармой и радуемся…

– Я никогда так на это не смотрел…

– Потому что ты всегда так жил! У тебя не было выбора в деревне, ты всегда был во власти традиций, предписаний и так привык, что не хочешь понять даже теперь, глядя на мир вокруг, что другие живут по-иному.

– Дваждырожденные и должны жить не как все. Учитель и Крипа говорили, что мы – лишь звенья в общей цепи…

– Нет! Это МЫ – звенья, а кто они – мы с тобой не знаем. Они свободны и независимы, они сами приказывают, а не исполняют команды. Не делай большие глаза! – почти закричал Митра. – Ты сам, Муни, все время сомневаешься. Разве с тех пор, как ты ушел из своей родной деревни, тебе ни разу не казалось, что ввязался в дела, которые тебя не касаются, что ты не дваждырожденный? Как ни стараемся, мы не становимся похожими на Учителя и Крипу.

– Мы же только начали…

– А откуда мы знаем, с какого уровня начали они? Может быть, они в предыдущем воплощении уже были иными? Да и есть ли оно – второе, третье воплощения? Ты разве можешь быть в этом уверен? Ты же просто веришь тому, что тебе говорят. Стараешься верить, как и я… Ну, чтобы хоть какую-то точку опоры приобрести взамен потерянной… А где находится Высокая сабха? Где патриархи, о которых мы так много слышим? Ведь все это – разговоры. Да и Арджуна с Крипой что-то не очень похожи на богов.

– Но ведь ты сам говорил мне, что я изменился. Изменился и ты, Митра. Ты бы смог так думать и так говорить год назад, когда был просто одним из головорезов мелкого властителя?

– Хорошо, мы изменились. В нас оказалось больше сил, чем казалось вначале. А где в окружающем мире подтверждение высоких истин, о которых говорил Учитель? Почему все, что ты слышишь, ты не пытаешься применить к своей жизни?

– Высокие истины для тех, кто достиг прозрения…

– Ну нет. Если то, что нам внушают – правда, то мы уже должны чувствовать высокие поля, как обещание солнца перед рассветом.

– Не понимаю, чего тебе надо, – сказал я, чувствуя, как растет во мне возбуждение и гнев и стыдился этого. – В тебя что, ракшас себялюбия вселился? Обратно в дружину удельного раджи захотелось, беззащитных крестьян грабить, глотки резать? Для тебя мир брахмы открыли, а тебе все насилие над свободой чудится. А я, представь себе, свободным себя чувствую. И поэтому, пойду сейчас к Крипе и скажу, что ни в какие телохранители я не собираюсь. Это не моя карма…

– И сделаешь напрасными многомесячные усилия Крипы и Латы?

– При чем здесь Лата?

– Ну, она же – твой наставник и, значит, в ответе за тебя перед общиной, – ответил Митра.

– Что??!

– По-моему, ты потерял остатки способностей дваждырожденного, ты не только не проникаешь в мои мысли, но ты даже перестаешь воспринимать слова. Забыл, что сказал Учитель? «Вы попали в руки лучших наставников нашего братства». Лата – такой же наставник, как Крипа. А иначе, чего ради она стала бы терять столько времени с нами, с тобой, прежде всего? Ты же знаешь, никто из дваждырожденных, будь то мужчина или женщина, не может предаваться праздности, у каждого своя работа. Вот зачем были эти прогулки! Она готовила тебя к предначертанному пути со всей мудростью дваждырожденных.

От предчувствия справедливости этих слов у меня похолодело сердце.

– Постой, но ведь ты такой же, как и я, и у тебя тоже должен быть наставник.

Митра пожал плечами:

– Я всю свою жизнь, кроме последних месяцев, провел во дворце, ты что, забыл? Конечно, не в такой роскоши, но сам образ жизни мало отличается, как и поведение людей. Поэтому, я думаю, за меня никто и не беспокоится. Может, я вообще попроще устроен, покрепче. А вот ты, если оставить тебя без присмотра, можешь погибнуть, как старая циновка в сезон дождей.

– Но зачем же кого-то приставлять?

– А как бы иначе ты втянулся в жизнь Двараки? Разве теперь город не стал для тебя приятным и родным? Разве в этой жизни ты не обрел счастья и смысла? Да ты здесь как рыба в воде! Я сначала этому удивлялся, а потом понял: это твои прогулки и беседы с Латой приносят свои плоды. И разве не она вдохновляет тебя на овладение кшатрийской наукой? И хорошо! Что ты стоишь со слезами на глазах? Я тобой горжусь – ты так быстро учишься. Признаться, была у меня недостойная мыслишка, что хоть здесь я над тобой верх возьму, а вот нет, не дали наши заботливые братья. Быстро и легко тебя в этот узор вписали. Спасибо им за это.

Митра был прав, тысячу раз прав, но от этого было не легче. Меня скрутила такая горькая обида на Лату, на Митру, на весь белый свет, что слезы, к моему стыду, сами собой покатились из глаз, а губы затряслись, как у ребенка, потерявшего игрушку. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я жалел себя в тот момент. Митра даже растерялся, видя мое состояние.

А я, смахнув слезы, вдруг ощутил, что обида сменилась злостью на себя. Вот оно, мое самообладание дваждырожденного! Вот мой контроль над мыслями и чувствами! На зыбкой чаше весов колышется судьба великих государств, не зная отдыха, борются за сохранение света и знаний те, кто принял меня в свое братство. А я опять погряз в трясине собственных мелочных переживаний и обид. Что я делаю с собой!?

– Дваждырожденный должен повелевать своими чувствами, – растерянно сказал Митра, не зная, как меня утешить.

– Да какой дваждырожденный? – едва выговорил я. – Слепой черепашонок, тычущийся носом в твердеющий мир. Те, кто наблюдают за нами, потому и приставили ко мне Лату, что чувствуют, какой жалкий, темный крестьянин допущен в их ряды. И они правы: я – самое слабое звено. К тебе они менее внимательны по одной простой причине: ты надежен, уверен в себе, а я…

* * *

Жизнь в Двараке изменилась до неузнаваемости. Кришна и Баладева начали всерьез готовить свои войска к сражению. Каждый день с крепостной стены горожане наблюдали, как на пустошах вокруг города боевые колесницы плели причудливые кружева, отрабатывая тактику действия в едином строю. Неистовые кони неслись наперегонки с ветром, и в руках воинов вспыхивали разящие молнии позолоченных боевых луков. Тревожно трубили слоны, которых погонщики приучали к весу боевых башен, запаху крови и виду огня. По тенистой дороге мимо горы Райвата к блещущим воротам Двараки тянулись караваны повозок, запряженных буйволами и лошадьми. Крестьяне свозили в город продовольствие, которое будет теперь храниться в каменных амбарах на случай осады. Крипа ужесточил тренировки, и у меня почти не осталось времени думать о Лате. Впрочем, в тот момент это доставило мне какое-то горькое удовлетворение.

С утра до вечера я усердно упражнялся в стрельбе из лука, фехтовании на мечах, верховой езде, вызывая насмешливые замечания Митры. Мой план был весьма прост и наивен – измучить тело физическими упражнениями до предела, заглушить голос чувств, чтобы не хватило сил на страдания духа.

Отчасти я добился своего. Дневные занятия настолько поглощали меня, что на посторонние мысли не хватало времени. Зато Лата мне стала сниться по ночам – еще более прекрасная и недостижимая, чем наяву. Тогда я прибег к способу аскетов, укрощающих страсти воздержанием от пищи. Через два дня я действительно забыл о Лате, как и обо всем на свете, кроме еды. К тому же мне стали изменять силы на тренировках, и Крипа потребовал, чтобы я прекратил свои аскетические «подвиги».

За всеми этими переживаниями я не заметил, как закончился жаркий сезон. В Двараку пришли дожди. Жара отступила, и задули свежие, насыщенные морской солью ветры. Низкие черные тучи ползли по небу, как стадо коров. Ночами в небесных высях разыгрывались ужасающие битвы, и огненные стрелы ярости богов с грохотом срывались на землю. На следующее утро весь небосклон оказался завешан войлоком мелкого дождя, и знамена над дворцами Кришны и Баладевы повисли мокрыми тряпками. Вода широким потоком текла по мостовым. Ядовитые змеи и ящерицы покидали свои залитые дождем убежища и заползали в дома. Люди ходили, с опаской глядя на землю.

Однажды, когда дождь немного затих, ко мне приехала Лата. Поверх обычного платья на ней был одет кожаный плотный плащ, защищающий от влаги, которая буквально висела в воздухе, как плотный туман. Я смиренно оседлал своего коня и отправился за Латой к морскому берегу.

Раньше мы любили уединение полосы прибоя. Там, вдали от людей, я острее чувствовал близость Латы, там покой и величие океана передавались моему сердцу. Но в тот день покоя не было нигде. Пенные валы обрушивались на берег, с волчьей яростью грызли белыми клыками серую плоть земли. Грустным и тревожным было лицо апсары. Впрочем, причина для этого была самая серьезная.

– Кришна и Бхимасена убили Джарасандху, царя Магадхи, – сказала Лата, глядя куда-то мимо меня, за серый морской горизонт. – Теперь понятно, какой путь избрали вожди ядавов для спасения Двараки.

Я был уже достаточно искушен в хитросплетениях военных союзов, чтобы понять, что тень войны восходит над нашей землей, как огромная черная туча. Мы спешились и оставили коней пастись на скудной прибрежной траве, а сами пошли через широкий песчаный пляж к самой кромке прибоя. Только что принесенные вести сделали мелкими и ничтожными мои собственные терзания. И все же я не мог без горечи любоваться красотой Латы. Сильный свежий ветер бросал нам в лицо соленые брызги, и мне казалось, что по щекам Латы текут слезы. Ее длинные черные волосы колыхались, били по лицу, струились по ветру, как морские водоросли вокруг перламутровой раковины. Она не смотрела на меня. Ее невидящий взгляд, обращенный к небосклону, был полон тревоги.

Там, на морском берегу, она и рассказала мне о том, как Кришна и Арджуна, с небольшим отрядом телохранителей тайно уехали из Двараки. Это произошло через несколько дней после ночного совещания, на которое были допущены мы с Митрой. Где-то в лесах они встретились с Бхимасеной, о чем, очевидно, было условлено заранее. Передвигаясь с большой опаской, они смогли незамеченными пересечь границы чужих владений и подойти к столице Магадхи Раджагрихе. Глубокой ночью трое дваждырожденных царей проникли за стены крепости.

– Уже ходят слухи, что Бхимасена пробил стену голыми руками, – сказала Лата. – Но я думаю, что в городе было немало шпионов Кришны, и сброшенная со стены веревочная лестница могла сберечь силы Бхимасены. Зато точно известно, что братья Пандавы вместе с Кришной ворвались прямо в покои дворца. Могучий Бхимасена в честном поединке убил Джарасандху, а тем временем Арджуна и Кришна, разогнав охрану, освободили царей, которых властитель Магадхи держал заложниками. Пользуясь темнотой и поднявшимся переполохом, они смогли пробиться к воротам крепости и вскочить на ожидавшие их там колесницы. Воины Магадхи, потерявшие своего царя, не рискнули их преследовать.

Лата сбросила сандалии и ударила босой ногой по морскому песку, словно желая впустить его прохладу в свое разгоряченное сердце:

– Джарасандху все равно надо было уничтожить. Он угрожал и Двараке, и другим городам, и даже Хастинапуру.

– Значит, Кауравы будут благодарны Кришне?

– В Хастинапуре обрадуются падению Джарасандхи. Но там не могут не понимать, что освобожденные цари теперь могут стать союзниками Пандавов… Я думаю, что никто не может предсказать последствий этого убийства. Но раз Кришна и Пандавы пошли на такой отчаянный шаг, значит другого выхода не было.

Ревущие валы обрушивались на отмель, и клочья пены упрямо ползли вверх по песку к нашим ногам. Лата топтала белые пузыри, а я не мог оторвать взгляда от ее ног, белых, как лепестки лотоса. Закинув голову, Лата прочитала строки из неизвестного мне стихотворения:

– На отмелях черных синего моря остались мечты кораблей. И сердце гудит, как пустая раковина, и полно предчувствием, как белый парус ветром. Где твой парус? Где твои флаги?

– Как у вас на севере совершают брачный обряд? – неожиданно для самого себя спросил я у Латы. Впервые за время нашей встречи она улыбнулась:

– Наверное, так же, как и у вас на юге.

– Тогда пойдем в храм, – сказал я, чувствуя, как дрожит от волнений мой голос. – Я возьму тебя за руку и трижды обведу вокруг священного огня слева направо, и скажу слова: «Буду тебе кормильцем».

Лата опустила голову. Округлые линии на ее шее напомнили спираль морской раковины.

– Бессмысленно говорить об этом, – тихо сказала она. – В надвигающейся буре тебе будет не просто остаться в живых. Если часть твоего сердца останется со мной, то ослабнет внимание и не будет крепка твоя рука. Учитель в ашраме говорил тебе, что мудрый всегда сомневается и каждый свой шаг соизмеряет с велением сердца. Так можно пройти по жизни, не отяготив своей кармы. Но Крипа дал вам другую мантру. «Разрушена пелена заблуждений, я вижу истинный свет, я стоек, привержен долгу». Думай о долге и забудь обо мне.

Не знаю, как это у меня вырвалось, но прежде, чем отвернуться от Латы и пойти к своему коню, я сказал:

– Я потерял больше, чем наставника.

* * *

Тяжелые тучи, похожие на удавов, ползли по небу. Мелкий дождь висел в жарком воздухе.

Лата никогда больше не появлялась во дворце, где мы с Митрой принимали последние наставления Крипы.

– Камень не чувствителен к боли. Дикий человек более вынослив, чем изнеженные придворные. Чем больше развиваются разум и чувства человека, тем острее он переносит страдания. Но вы должны стать властелинами воли!!! – почти кричал Крипа, глядя, как мы с Митрой охаживаем друг друга по плечам длинными бамбуковыми шестами. – Сила брахмы способна приглушить боль, остановить кровотечение так же, как и отразить невидимый посыл злой мысли. Мы знаем случаи, когда дваждырожденные, даже пробитые стрелой насквозь, продолжали сражаться. У великих подвижников каждая частица тела настолько пронизана сознанием и волей, что боль гаснет сама по себе, как факел, брошенный в море. Научитесь лечить раны дыханием. Ощутите свое единство с бесконечным миром, тогда сами собой падут стены и границы, а вместе с ними и страх смерти, самый древний и самый могущественный.

– Я уже начинаю сомневаться, что нам пригодится ваша наука, – тяжело отдуваясь под моими ударами проговорил Митра. – Похоже, что мы с Муни убьем друг друга прямо здесь, на тренировочном поле, или почим от старости, так и не выйдя за стены Двараки. Время уходит, Пандавы скрываются где-то в лесах, а мы тупо упражняемся, ожидая, когда победа сама упадет в руки, как перезревший колос.

Крипа только улыбнулся и отошел под навес, куда не проникал накрапывающий дождь. Потом кивком головы пригласил нас к себе. Мы с Митрой не заставили себя долго ждать и, растирая саднящие плечи руками, уселись рядом с наставником на жесткие циновки.

– Я заметил в тебе, Митра, признаки нетерпения, – сказал Крипа. – Несмотря на то, что ты, как сам выразился, тупо упражняешься уже полгода, твои стрелы летят по своей собственной прихоти. Ты теряешь власть над оружием. Строишь планы, в то время как твоя голова должна быть чистой, как небо ранней весной. Это, кстати, касается и тебя, Муни. Все ваше сознание должно быть сосредоточено на кончике стрелы. Не думайте о цели, она – удел завтрашнего дня, который может вообще не наступить. Полное доверие карме…

– Но если цель благородна! – не выдержав, воскликнул Митра. – Я не боюсь отдать жизнь ради будущего.

– Только безумец может добывать славу ценой собственной жизни, – отрезал Крипа. – Как гласят Сокровенные сказания, «нет пользы от славы мертвому, чье тело обратилось в прах». Только для живого имеет смысл радость победы. Конечно, нам приходится идти на жертвы. Но мечтать о них?.. Вы нужны общине живыми. Слишком долго и трудно постигается наука, чтобы не дорожить теми, кто ею обладает. Царь дорожит сокровищами, обретенными в битвах, пахарь знает цену каждому куску хлеба. А братство хранит зажженные сердца.

Пристыженный Митра поник головой, и я попытался за него заступиться:

– Крипа, мы все понимаем. Разговоры Митры о славе и смерти – просто бред, вызванный усталостью. В объятиях красавиц он забывает и о том, и о другом, мечтая о вечной жизни.

Крипа рассмеялся:

– Я знаю. Хоть вы и зоветесь дваждырожденными, но мечетесь в кругу страстей.

Митра передернул плечами:

– Вот двинет Дурьодхана свои войска, и нам придется сломя голову мчаться на помощь Пандавам, чтобы, скорее всего, доблестно сложить свои головы. И тогда никакого значения не будут иметь все наши благородные порывы и рассуждения о карме…

– Карма милостива к тем, кто научился хорошо стрелять и отражать удары, – возразил Крипа. – Даже в бою не бывает случайных смертей. Именно сейчас вы должны научиться всему, что поможет вам выжить. Потом будет поздно сетовать на волю богов и превратности судьбы… Крипа уселся поудобнее и, вытащив из ножен свой широкий меч, положил его себе на колени. Я невольно залюбовался его оружием. Клинок блестел, как грань шлифованного алмаза. Крипа поймал в него рассеянный дневной свет и гордо улыбнулся:

– Меч – это третья рука воина. Надо любить и беречь его, как собственное тело.

– Мы будем, будем любить его, только дайте… – почти жалобно взмолился Митра.

И тогда Крипа развернул большой сверток из ткани, достав оттуда два меча в деревянных ножнах, обтянутых красной материей и украшенных медными бляшками. Мы потянули за позолоченные рукояти, и на свет вышли два широких упругих клинка, чем-то похожих на длинные листья бамбука. Невесть откуда взявшийся бледный луч солнца пробился сквозь дождевые тучи, заставив оружие в наших руках вспыхнуть длинным языком сизого пламени.

– Хороший знак, – довольно хмыкнул Крипа. – Клинок вспыхивает к победе.

Увидев наши недоуменные лица, пояснил:

– Воины верят, что у каждого оружия свой характер. Если меч с трудом покидает ножны, то бой будет проигран. Если сам по себе издает звон – жди смерти. Эти клинки сияют и пахнут лотосом, и, значит, не будет им удержу в бою. Митра недоверчиво пожал плечами и поднял меч к самым глазам, чтобы получше рассмотреть, но его остановил предостерегающий вскрик Крипы:

– Никогда не смотри на свое отражение в лезвии! Плохая примета. Также нельзя говорить, откуда он пришел к тебе и сколько он стоит. Оружие дваждырожденных создается кузнецами, хранящими тайны древности. Такой меч может перерубить обычный бронзовый клинок, как бамбуковую палку. Берегите оружие!

Митра опустил меч в ножны и спросил с улыбкой:

– Рубиться-то им можно? Или это тоже плохая примета?

Крипа не принял шутки, серьезно посмотрел в наши глаза и вновь повторил слова, которые мы много раз слышали от него на тренировках:

– Закон для кшатрия – учение, жертвоприношение, раздача даров и охрана живых существ. Сокровенные сказания запрещают убивать того, кто просит пощады, сложив ладони своих рук, кто безоружен и не участвует в битве. Нельзя убивать женщин, стариков и детей, применять отравленное и раскаленное оружие… Ну да ладно, больше ничему не успею я вас научить. Если карма будет благоприятной, то мы увидимся вновь. Всем сердцем желаю, чтобы это произошло не на поле брани…