Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 61 страниц)

Очевидно, он совсем потерял голову. Драупади предупредила, что за насилие над ней он поплатится жизнью. Кичака заявил, что кшатрий не должен страшиться смерти. Он не был обучен ощущать дыхание беды из будущего. Он слепо шел навстречу собственной карме.

Вырвавшись от Кичаки, Драупади добежала до дворца Вираты. Увидев Юдхиштихиру и Бхимасену, играющих в кости на прохладной террасе в обществе нескольких знатных матсьев, она разрыдалась и рассказала о том, как на нее напал Кичака.

Все возмущенно загалдели, но было видно, что никто из матсьев не рискнет призвать могучего полководца к ответу. На слезы Драупади, как всегда, первым откликнулось сердце Бхимасены. Вскочив с циновки, он заявил, что задушит Кичаку голыми руками. Но Юдхиштхира заставил его сесть и обратился к Драупади с успокоительной, равно как и назидательной речью, восхваляющей долготерпение и преданность жен. Думаю, что он опасался, как бы Драупади, распаленная гневом, не выдала их матсьям.

– Ты ходишь взад и вперед, как актриса, – грозно сказал Юдхиштхира, – и мешаешь благородным мужчинам, играющим в кости в царском собрании. Удались в свои покои, наступит час, и слуги богов сделают то, что тебе приятно.

– Слуги богов пока предпочитают играть в кости, – со слезами сказала Драупади и убежала на женскую половину дворца. Там она облилась прохладной водой, настоянной на сандале, стремясь смыть со смуглой кожи память о прикосновении рук Кичаки, и надела свежую одежду. За этими заботами мысли ее немного успокоились, но гнев не утих, а стал лишь острее и тверже, как закаленный в холодной воде клинок. У нее едва хватило терпения дождаться ночи, когда во дворце воцарилась тишина, лишь иногда нарушаемая звоном оружия сменяющейся стражи.

Тогда Драупади пробралась на кухню, где мирно похрапывал во сне могучий Бхимасена. Она села на его ложе и ласками заставила оторваться от благодатного сна. Когда Бхимасена открыл глаза, Кришна расплакалась, зная, как неотразимо действуют ее слезы на могучего и страстного воина. Она сказала Бхимасене, что ей труднее, чем всем им, переносить изгнание. Ей, воспитанной в роскоши, унизительно прислуживать Судешне, и, главное, здесь, во дворце, она лишилась заботы всех пятерых своих мужей. Никто не защищает её от капризов госпожи и сплетен служанок. А у нее самой нет ни мужества, ни сил, чтобы отстаивать свое достоинство, как это делают мужчины.

– Удел женщины – подчиняться супругу, но я осталась вдовой при живых супругах! Вы – как потухшие костры, – причитала Кришна Драупади. И могучерукий воин, беспощадный в сражениях, вдруг расплакался, как младенец, и, обняв Драупади, начал гладить ее черные волосы и нежно шептать обещания разбить голову Кичаки, как глиняный кувшин. А Драупади, припав к обнаженной груди Бхимасены, сквозь слезы объясняла ему свой план мести.

На утро Кичака пришел во дворец царя с глазами, красными от бессонницы, и разумом, затуманенным страстью. Воин, привыкший рисковать жизнью ради победы, он был готов пренебречь осуждением придворных и самого царя во имя утоления любовной жажды.

Драупади, встретив его, украдкой шепнула, что он может прийти на свидание ночью в один из залов дворца, где днем плясали юные танцовщицы, а после захода солнца царила безлюдная тишина.

И той же ночью, когда Кичака явился в этот зал в своих лучших одеждах, умащенный ароматными мазями, без оружия и телохранителей, там, вытянувшись на ложе, его встретил Бхимасена. Могучий Пандава счел унизительным брать с собой меч или кинжал и бросился на Кичаку с голыми руками. Они схватились, как слоны, разгоряченные течкой.

Пахучий венок слетел с головы Кичаки, аромат благовоний смешался с запахом пота. Сначала Кичака, опытный в битвах, смог остановить первый натиск Бхимасены, и так ударил противника в живот коленом, что у того потемнело в глазах. Но Бхимасена, откатившись в сторону, поднялся, как змея под ударом палки, и с резким хлопком прижал ладони рук к грудной клетке Кичаки. Поток брахмы поразил чакру сердца неистового предводителя сутов, и он рухнул на пол. Бхимасена начал топтать тело ногами. Вбежавшая на шум битвы стража обнаружила в темном зале страшно изувеченный труп, похожий на черепаху, вытащенную из панциря на жаркое солнце.

Весть об ужасной смерти Кичаки мгновенно разнеслась по дворцу, и многие родственники и воины, которых он водил в бой, стеная собрались вокруг его останков.

В ту ночь я проснулся от этих надрывных воплей и увидел, что Митра уже на ногах, спросонья неловко продевает руку в перевязь с мечом. Я поспешно оделся, схватил оружие и бросился из комнаты за ним. В танцевальном зале с похолодевшим сердцем я увидел Драупади, связанную по рукам и ногам, едва прикрытую обрывками одежды.

Вокруг нее толпились разъяренные суты. Их предводитель бесформенной грудой лежал на мозаичном полу, и даже смотреть на него было страшно. Синий толстый язык вывалился из его рта, оскаленного предсмертной мукой. А глаза вылезли из орбит, как будто он увидел перед собой ракшаса. В воздухе витал запах смерти. Стражники с факелами, уже охрипнув, в очередной раз рассказывали с суеверным ужасом о том, как, услышав страшный предсмертный вопль, бросились в зал, а оттуда выбежала простоволосая прислужница и воскликнула, что ее боги покарали сластолюбца.

– Действительно, – шептали в толпе, – только могучие небожители или ракшасы могли так страшно изувечить человека, не прибегая к оружию.

Но кто бы ни совершил убийство, родственники Кичаки требовали возмездия, и все больше голосов призывало сжечь прекрасную прислужницу на погребальном костре господина – «пусть хоть после смерти он обретет то, чего не добился при жизни».

Митра стал незаметно проталкиваться сквозь толпу возбужденных воинов, поближе к Драупади, а мне сделал знак глазами, чтобы я поспешил предупредить Пандавов. На трясущихся от волнения ногах я бросился к Юдхиштхире. Там уже были Бхимасена и Арджуна – без панцирей и оружия (по виду смиренные вайшьи), но глаза у обоих горели нетерпеливым ожиданием битвы.

Юдхиштхира тоже потерял свое обычное спокойствие. Но его гнев был направлен не против матсьев, а на Бхиму. Последний стоял, понурив голову, как провинившийся ребенок, и оправдывался, что это Драупади своей волей толкнула его на убийство. Мое известие, что Драупади связана и готовится к смерти, поразило всех троих. Но первым отозвался Бхимасена.

Взревев, как раненый слон, он бросился вон из комнаты, не обращая внимания на окрики братьев. Я побежал за Бхимасеной. Мы поспели как раз вовремя – разъяренные суты вынесли полуобнаженную Драупади за городские стены, вслед за погребальной процессией. Красная полоса рассвета осветила контуры огромного погребального костра, вокруг которого толпился возбужденный народ. С удвоенной силой голосили жены Кичаки, а сам полководец сидел на пирамиде из дров с остекленевшими глазами и подвязанной челюстью. Гирлянды цветов скрывали страшные раны на его теле. На его коленях лежала широкая боевая сабля. Холодный утренний ветер пластал чадящее пламя факелов.

Все это я успел заметить за те короткие мгновения, пока бежал вслед за Бхимасеной к костру. А потом все изменилось. Женщины возопили не от горя, а от ужаса, мужчины схватились за мечи, факелы закачались в руках испуганных слуг. Это Бхимасена, схватив огромное бревно, бросился на толпу сутов, туда, где туго связанное веревками, перламутром отсвечивало бесчувственное тело Драупади. Он успел раскроить несколько черепов, прежде чем кшатрии поняли, что бесполезно вставать на пути у неистового воителя. Бхима пробился к Драупади, с каким-то животным вскриком разорвал стягивающие ее тело веревки и, убедившись, что она невредима, оставил ее на мое попечение, а сам бросился на тех, кто еще раздумывал – сопротивляться или спасаться бегством.

Замешкавшиеся поплатились жизнями, а толпа перепуганных родственников Кичаки бросилась обратно в крепость. Когда Арджуна с Накулой и Сахадевой проложили себе путь сквозь толпу к воротам крепости, они увидели Бхимасену, несущего на руках Драупади, завернутую в какой-то обрывок ткани. Мы с Митрой плелись следом, еще не веря, что самое страшное миновало. Драупади поручили заботам дворцовых служанок, Накула с Сахадевой встали с обнаженными мечами у ее покоев, Арджуна с Бхимасеной занялись омовениями, а Юдхиштхира поспешил к Вирате давать объяснения. Впрочем, царь матсьев, как оказалось, был совсем не огорчен гибелью своего полководца. Кичака сосредоточил в своих руках слишком большую власть и, будучи братом жены царя, опираясь на могущество войска, вполне мог позариться на престол.

Вирата сделал вид, что не знает, кто устроил побоище у погребального костра. В предрассветном мраке большинство горожан приняли Бхимасену за воплощение ракшаса, а те, кто, возможно, узнали его, не стали рисковать жизнью и возводить обвинения. Погибших от руки Бхимасены кштариев омыли, украсили цветами и посадили на носилки вокруг ожидающего сожжения полководца. Таким образом, они все-таки смогли исполнить долг верности, правда, не совсем так, как желали. Не Кришна Драупади, а они сами отправились сопровождать Кичаку в царство Ямы. Семьи погибших получили богатые дары от Вираты.

Сановники и их жены теперь относились к прекрасной «служанке» царицы Судешны с суеверным ужасом и не скупились на знаки почтения.

Впрочем, о смерти Кичаки вскоре забыли, потому что спираль времени стала раскручиваться в те последние дни нашей жизни в Упаплавье с удвоенной быстротой.

* * *

Однажды свежим солнечным утром одинокий путник вошел через северные ворота в столицу царства матсьев и, неспешно миновав тесные городские улочки, шумный просторный базар и тенистую рощу перед цитаделью, приблизился к царскому дворцу.

Хоть был он одет в скромные одежды странствующего риши, шел босиком без вещей и украшений, его появление произвело на Пандавов впечатление упавшей стрелы Индры. Словно повинуясь неслышному зову, оставив свои занятия в конюшне, с радостными возгласами выбежали навстречу Накула и Сахадева. Из верхних дворцовых покоев неторопливой и полной достоинства походкой спустился Юдхиштхира, из кухни быстрой львиной походкой поспешил Бхимасена, одетый в одну белую юбку, с засунутым за пояс ножом, которым он резал овощи. Немного позже к ним присоединился Арджуна, прервавший свои занятия с принцессой Уттаарой.

Почтив риши глубокими поклонами, они отвели его в тень увитой диким виноградом беседки. Туда пришла Драупади и поднесла ему почетное питье – холодную медовую настойку, а две служанки пришли с медным кувшином и тазом для того, чтобы омыть ноги гостя, уставшего от долгой дороги.

Юдхиштхира призвал своих воинов и велел им встать защитным веером на небольшом расстоянии от беседки, чтобы никто не помешал разговору. Одним из этих стражей в тот день оказался я, поскольку был свободен от караульной службы во дворце.

Я стал свидетелем разговора, но так и не узнал, кто был этот дваждырожденный в одежде странствующего риши. Наверное, судьба свела нас с одним из патриархов. Кто еще мог быть посвящен во все дворцовые дела Хастинапура и планы Дурьодханы?

– Я принес вам тревожные вести! – начал гость. – Сначала события были благоприятны для вас. Разведчики Кауравов так и не смогли обнаружить, куда вы скрылись. Следуя по колее, оставленной колесницами Пандавов, шпионы добрались до Двараки, но, выяснив, что при дворе Ядавов вас нет, бросились в Панчалу. В Панчале они видели жрецов, оберегающих священные огни царевичей и прекрасной Кришны Драупади, но и там не получили никаких известий. Еще несколько месяцев, прежде чем вернуться в Хастинапур, разведчики посещали разные страны, и нигде не было известий о вас. Так они и вернулись к Дурьодхане ни с чем. В Хастинапуре уже ходили слухи, что все Пандавы погибли в диком лесу, растерзанные хищниками, или умерли от голода. Духшасана – младший брат Дурьодханы – открыто заявил в царском собрании, что о вас можно забыть.

«Раз о них не слышно больше полугода, значит они, без сомнения, погибли».

«Я в этом не уверен», – сказал осторожный Дурьодхана. Но Духшасана только рассмеялся: «Огонь в горсти не спрячешь. Я знаю Арджуну и Бхимасену, у них никогда не хватит терпения сидеть в укромном месте и ничем не проявить своей доблести. Если б они были живы, то до нас бы дошли слухи об их делах».

«Я не верю, что царевичи, наделенные умом и брахманской силой, могли погибнуть в лесу, – серьезно ответил Дурьодхана. – Я думаю, они где-то затаились. Мы должны опрашивать всех путников, вновь и вновь посылать соглядатаев. Должны же Пандавы допустить какую-нибудь оплошность, которая выдаст их с головой.»

– И вот недавно, – продолжал рассказывать риши, – кто-то из странствующих купцов принес в Хастинапур известие о том, что лучший полководец царя Витары в стране матсьев был растерзан разгневанным ракшасом. Казалось бы, одной легендой больше, но Дурьодхана почувствовал, что это не просто измышления чаранов. Он заставил торговца еще раз рассказать о том, что случилось в Упапалавье в присутствии своих советников. Духшасана не понял тревоги брата: «Еще одно сочинение чаранов, да и что нам за дело до Вираты. Я думал, ты получил новости о Пандавах».

Дурьодхана мрачно улыбнулся: «Неужели ты ничего не понял? Могучего полководца, испытанного в боях, кто-то изувечил голыми руками, вдавил его голову в плечи и переломал кости. Кто, по-твоему, обладает такой силой?»

«Бхима? Ты думаешь, это и есть оплошность, допущенная Пандавами? – догадался Карна. – Тогда прекрасная служанка, из-за которой убили Кичаку – не кто иная, как Драупади».

Духшасана недоверчиво рассмеялся – «Но как проверить? На совете Кауравов тогда присутствовал близкий друг Дурьодханы царь тригартов Сушарман. Он веско сказал: „Знамения благоприятны для нас. Царь Вирата потерял своего лучшего полководца, предводителя колесничего войска сутов. Сам царь уже стар, а сын еще не обрел ни силы, ни опыта“».

Дурьодхана внимательно взглянул на Сушармана: «И что из этого следует?»

«У царя Вираты несметные стада скота. У него самые лучшие коровы. Если напасть на него сейчас, то можно захватить большую добычу и присоединить его земли к Хастинапуру».

Когда Дурьодхана предложил этот план в царском собрании, то против него гневно выступил Дрона: «Ты хочешь начать войну? Опять бессмысленные убийства?» Дурьодхана отверг эти обвинения: «Дхарма кшатрия – вести войны. Никто не называет их бессмысленным убийством. Вся надежда этой земли на процветание общины дваждырожденных. Хастинапур – оплот Высокой сабхи. Присоединив к нему царство матсьев, мы укрепим братство. Разве это не исполнение цели, о которой мечтает достославный Бхишма и ты сам, Дрона? Теперь, когда погибли Пандавы, и вопрос о престолонаследии не может вызвать раздоров, самое время начать действовать».

«Пандавы не погибли, – сказал Бхишма, – они скоро вернутся». И Видура добавил: «И тогда придется отдать им половину царства».

Многие патриархи поддержали Видуру. Но им возразил Карна: «У нас нет времени ждать. Сколько времени Высокая сабха будет колебаться, выбирая между Пандавами и Кауравами? Где ваши Пандавы? Они не способны царствовать, приумножать богатства. Их карма – пускать стрелы да скитаться по лесам. У Дурьодханы – казна, на его стороне все сановники, он пользуется любовью войска. Только он, прямой наследник Дхритараштры, может укрепить Хастинапур».

Долго шли споры в зале собраний. Бхишма и Дрона пытались убедить Дхритараштру не разрешать молодым царям военного похода. Но Дурьодхана и Карна, поддерживаемые царем тригартов, рвались в бой.

«Даже если Пандавы у матсьев, то они ничего не смогут поделать. У Пандавов нет войска. Их колесницы в Двараке. Их кшатрии в Панчале, – убеждал отца Дурьодхана. – А если Вирата подчинится нам, то наше царство усилится».

Бхима напомнил ему предостережения Сокровенных сказаний: «Только проклятый судьбой может рассчитывать совершить посредством войны то дело, которое вполне можно осуществить мирными средствами».

«Невозможно миром поделить один престол на двоих, – закричал Дурьодхана, забыв о самообладании дваждырожденного. – Невозможно поддерживать одновременно и Пандавов и Кауравов, уверяя, что и те и другие одинаково близки вашему сердцу. Да, наставники сострадательны, мудры, но, когда возникает опасность, с вами не следует совещаться. Будущее дваждырожденных зависит от объединения всех под одним началом, а вы проявляете нерешительность, когда пора взяться за мечи. Когда встретимся с Пандавами, тогда и решим, кому какое царство принадлежит. А если все это слухи, и никаких Пандавов при дворе Вираты нет, то быстро одержим победу и приведем домой огромные стада коров».

«А я бы хотел, чтобы под дождь моих стрел наконец попал самоуверенный Арджуна», – сказал Карна.

Так, не слушая предупреждений патриархов, советники и военачальники Дхритараштры убедили царя разрешить Дурьодхане выступить в поход….

Так что скоро против вас выступит совместное войско племен тригартов и куру, – закончил свое сообщение странствующий риши.

Юдхиштхира тяжело вздохнул и закрыл лицо руками:

– Все-таки война.

– Да, война, – с горечью сказал Арджуна. – Но она началась не сейчас, а в тот день, когда мы по твоему совету распустили войско и отправили колесницы к Ядавам.

– Ты виноват, Юдхиштхира, – хмуро обронил Бхимасена. – Мы вообще не должны были подчиняться решению Игральных костей. Если бы не твоя слабость…

Юдхиштира спокойно взглянул в лицо Бхимасене:

– Все в жизни подчинено закону кармы, – сказал он, – и не дано знать всех последствий наших поступков. Ты, Бхима, думал, что совершаешь благое дело, защищая жену от сластолюбца Кичаки, и теперь мои планы нарушены. Теперь некому вести колесницы матсьев в бой, и тригарты – давние враги матсьев – осмелели. Скоро они посеют смерть среди невинных крестьян, и эта кровь ляжет на нашу карму. Но можно ли было избежать того, что случилось?

Бхимасена молчал, но красноречиво сжимал в кулаке рукоятку кухонного ножа. На его лице не было раскаяния, а только нетерпеливое ожидание схватки.

– Раз нет ничего случайного, – сказал Арджуна, – значит, никто из нас не виноват. И может быть, это нападение на матсьев – благо для нас. Хватит уж нам скрываться в безвестности. Пора отплатить Вирате за гостеприимство и скрепить наш союз кровью. Если мы поможем ему сейчас, то он поможет нам потом, а его войска нам очень пригодятся в будущем. Ты, Юдхиштхира, иди к Вирате и предупреди его об опасности, а нам пора готовиться к битве.

Юдхиштхира ушел к царю. В тот же вечер братья Пандавы были облачены в дорогие одежды. Отношение знати и воинов к нам резко изменилось. Я думаю, что царь Вирата, хоть и не обладал способностями дваждырожденного, но мог и раньше догадаться, кто эти пятеро странников. Впрочем, опасаясь Хастинапура, он благоразумно скрывал свою осведомленность.

Теперь таиться не было смысла.

Были открыты царские хранилища, и оттуда на простые крестьянские повозки с огромными колесами слуги грузили связки стрел и копий с отполированными, как зеркала, бронзовыми наконечниками в форме полумесяцев, игл, кабаньих бивней.

Кшатрии Вираты не успели обрадоваться началу военных приготовлений, как от северо-западных границ примчались гонцы с сообщением, что конное войско тригартов с союзниками вторглось в пределы царства. Немедленно был собран военный совет, на который были допущены и братья Пандавы. А среди воинов охраны у дверей в зал собраний несли караул мы с Митрой, теперь уже как телохранители царевичей. На высоком троне восседал сам царь Вирата в золотых доспехах, а рядом с ним – его гордый и вспыльчивый сын Уттара.

– Как предупредили меня мои верные союзники, – сказал Вирата, благостно кивнув в сторону Юдхиштхиры, – войско тригартов, подстрекаемое молодыми царевичами Кауравами, вторглось в наши пределы. Сегодня вечером мы выступаем для того, чтобы встретить врага на границах царства. Моим гостям, искусным в сражениях, я поручаю командование отдельными отрядами. Услышав это, Арджуна нашел глазами нас с Митрой и громко сказал:

– Принесите оружие, спрятанное в роще мертвых.

Военачальники матсьев зашептались, а принц Уттара сделал рукой знак, оберегающий от зла. Арджуна с улыбкой обратился к собравшимся:

– Не бойтесь, оружие принадлежит нам, просто мы оставили его усопшим на хранение. Сейчас мои люди принесут доспехи, и мы будем готовы выступить вместе с вами.

Мы с Митрой оседлали лошадей и довольно быстро разыскали заповедную рощу и дерево, к ветвям которого были приторочены тюки с оружием. Когда мы вернулись, все пятеро Пандавов радостно собрались в отдельных покоях дворца, чтобы обрядиться для битвы. В сумрачных стенах празднично заблестели драгоценные клинки и панцири, словно накопившие яростную силу за долгие дни праздности. Гандива отливал золотом, покрывавшим его тыльную часть и крепкие загнутые концы. Лук Бхимасены был украшен золотыми изображениями слонов, а Юдхиштхиры – насекомыми литого золота. Стрелы Арджуны блистали позолоченными тонкими остриями, а Бхимасена предпочитал стрелы с широкими лезвиями в виде полумесяца или уха вепря. Такие стрелы наносили страшные режущие раны. Были в их колчанах и стрелы, сделанные целиком из металла. Нечеловеческая сила героев позволяла таким стрелам пробивать даже кольчуги и панцири кшатриев. Лук Накулы носил изображения трех золотых солнц, а лук Сахадевы был украшен кузнечиками из темного сандала. Мечи принцев отливали темно-синим светом клинков и золотыми насечками рукоятей.

Мы с Митрой взяли свои мечи, подаренные нам Крипой. Клинки были по-прежнему без изъянов. Их знакомая сияющая сила словно перелилась в наши руки, подарив нам спокойствие и уверенность, давно не испытанные за последние месяцы.

Вскоре прибежал посыльный и сообщил, что царь Вирата уже выступает во главе войска.

Неожиданно для всех Юдхиштхира приказал Арджуне остаться в цитадели: «С тригартами мы и сами справимся».

Арджуна, трепетно ждавший битву, как девушка – встречу с любимым, помрачнел лицом, но спорить со старшим братом не посмел. Еще больше удивило меня распоряжение Юдхиштхиры всем телохранителям, за исключением Митры, остаться с Арджуной.

Уже тогда я почувствовал, что старший Пандава страшился нападения еще какого-то неизвестного врага. Но братья не могли отказаться от предложения возглавить отряды в битве с тригартами. Отсутствие же одного Арджуны было не очень заметным, хоть он и стоил на поле сражения сотни опытных кшатриев.

Во дворе забил тяжелый барабан. Митра обнял меня и шепнул: «Все будет хорошо»! Но сам весь был полон тревожного ожидания неизвестности.

Мы вышли из дворца к строю колесниц – двухколесных, окованных медью повозок. Каждая колесница была запряжена парой могучих коней, которыми управляли опытные возницы. В первом ряду стояли колесницы, приготовленные для Пандавов. Вирата взмахнул рукой. Загудели боевые раковины, заколыхались на ветру разноцветные знамена. Из крепостных ворот с треском и бряцанием помчались колесницы вслед за царской повозкой под белым державным зонтом.

Поднявшись на стену цитадели, мы с Арджуной наблюдали, как из других ворот города вышли могучие слоны. Народ, собравшийся на стенах и заполнивший улицы, приветствовал гигантов восторженными криками. Их метровые бивни были удлинены острыми ножами, а на спинах, на высоте пяти локтей, в такт шагам раскачивались беседки с лучниками. Тела животных защищали плотные попоны, расшитые по краям сотнями бронзовых колокольчиков.

В пыли и лязге промчалась по узким улицам и длинной блещущей змеей развернулась на поле кшатрийская конница. Всадники потрясали копьями и изогнутыми саблями. До нас долетели слова их боевой песни.

Проводив войска, царица Судешна и царевна Уттаара со слугами ушли с балконов дворца в свои покои. Стража закрыла ворота. На площади перед дворцом остались только колесницы Арджуны да царевича Уттары, которого Вирата оставил руководить обороной крепости. Уттара был юн и чрезвычайно высокомерен. В сопровождении телохранителей он отправился обходить крепость, даже не удостоив Арджуну своим взглядом.

Гордый Пандава метался по цитадели, как тигр, запертый в клетке. Часы ожидания показались и мне долгими месяцами. Нет ничего хуже, чем томиться в неизвестности и безделье, когда где-то совсем рядом скрещивают мечи с неизвестными врагами твои друзья. Улицы были пусты, во дворце не слышались смех придворных дам и болтовня слуг. Весь город затаился, застыл в ожидании вестей. Лишь к ночи в крепость примчался первый гонец из войска матсьев. Он прискакал на взмыленной лошади, еще дрожащий от лихорадки битвы.

Все обитатели крепости собрались на площади, чтобы услышать его рассказ.

Войско тригартов оказалось намного больше, чем ожидал Вирата. Захваченный скот тригарты оставили под охраной своих пастухов, а сами развернули боевые порядки навстречу матсьям. Битву начали колесницы, которые повел в наступление Вирата. Колесничье войско матсьев прорвало боевые порядки тригартов и заставило их отступить. Но с заходом солнца невесть откуда взялся дождь, и изменчивая судьба отвернулась от престарелого царя Вираты. Колесницы стали увязать в грязи, потеряли маневренность. В темноте к тригартам прибыло покрепление.

Войска сошлись врукопашную и резались мечами и секирами, не уступая друг другу, как матерые быки в коровьих загонах. В неразберихе рукопашной отборные воины тригартов во главе с царем Сушарманом прорвались к колеснице Вираты. Дротики пронзили шеи благородных коней, запряженных в царскую повозку, телохранители полегли у неподвижных колес колесницы, возница пал с проломленным черепом, и царь Вирата оказался в руках тригартов.

Услышав рассказ гонца, царевич Уттара изменился в лице, позабыв и гордость, и мужество. Впрочем, я вполне понимал его состояние. В цитадели осталась горстка воинов, которые, конечно, не смогут противостоять тригартам, если войско матсьев, потерявших своего царя, пропустит их к столице.

– Теперь нас ничто не спасет, – промолвил Уттара, от страха забыв о том, что рядом с ним стоят придворные и его собственная сестра, которая чуть не лишилась чувств.

Кажется, один Арджуна остался спокойным и обратился к гонцу:

– Кто сейчас руководит войском?

– Тот, кого раньше называли брахманом Канкой, – сказал гонец, – он собрал матсьев в единый строй и брахманской силой вдохнул в них решимость. Другой могучерукий герой, сражающийся на колеснице с отборным отрядом, пытается пробиться к царю тригартов, чтобы отбить Вирату.

Арджуна облегченно вздохнул:

– Значит, битва еще только началась, – и, обращаясь к Уттаре, добавил, – разреши мне, царевич, отправиться к моим братьям, чтобы исполнить долг кшатрия.

Уттара с сомнением посмотрел на Арджуну:

– А почему же ты раньше не поехал сражаться?

– Мне повелел остаться с тобой мой старший брат, – с нарочитым смирением ответил Арджуна.

– А разве сейчас твой брат разрешил тебе покинуть город?

Арджуна нахмурился и хотел что-то возразить, но на башне, охраняющей ворота, закричали часовые, и в крепость на легкой колеснице ворвался главный надсмотрщик над стадами Вираты. Он сам держал вожжи, и вид его свидетельствовал о полном душевном смятении.

– Куру напали с севера, – с трудом выговаривая слова, сообщил он, – пастухи перебиты или попрятались, тысячи коров в руках неприятеля.

Должен признать, что тогда мне стало по-настоящему страшно. Мы стояли во дворе перед дворцом в окружении трепещущей толпы придворных и их жен. Дрожащие в руках слуг факелы отбрасывали кровавые отблески на испуганные лица, рвали тьму в клочки так, что казалось, над нами кружатся черные крылатые твари бога смерти.

– Что делать? – неуверенным голосом спросил Уттара.

– Облачаться в доспехи! – воскликнула его сестра Уттаара, – дхарма кшатрия – сражаться за свой народ. Все остальное решат боги.

Воины поддержали ее криками. Царевна бросила гневный взгляд на брата, потом (полный обожания) – на Арджуну.

Царевич послушно дал себя увести во дворец, но похож он был не на воина, готовящегося к битве, а на жертвенного ягненка.

Арджуна в окружении своих телохранителей стоял молча и, казалось, чего-то ждал. И вот снова закричали стражи у ворот, и в сопровождении нескольких воинов в цитадель въехала боевая колесница, запряженная пятью белыми могучими конями, управляемая одним единственным возницей.

Сута свесился через борт, пытаясь отыскать кого-то в толпе придворных. Арджуна поднял руку и громким голосом крикнул:

– Спасибо тебе, ты успел вовремя.

Ветер развернул над колесницей знамя с изображением обезьяны с когтями и львиным хвостом.

– Теперь я могу сражаться, – сказал Арджуна.

Из дворца в полном вооружении вышел Уттара.

– О, царевич, – обратился к нему Арджуна, – мы должны поспешить навстречу войскам Хастинапура, угрожающим твоему городу с севера.

– Но как же войско моего отца?

– Там сражаются мои братья, и мы все равно не успеем им помочь. Предоставим их своей карме, наш долг велит нам защищать столицу от нового врага.

– Хорошо, – решил Уттара. – Мы выступаем. Несколько придворных начали наперебой восхвалять воинский пыл царевича, а женщины восхищенно захлопали в ладоши, воздавая должное его бесстрашию.

– Победи куру, верни похищенные стада, о ловкорукий! – говорили царевичу. – Ты теперь – единственное прибежище своих подданых. Прикрой нас своим царственным зонтом.

Краска жизни вернулась в лицо Уттары, он крикнул своим воинам, чтобы снаряжали колесницы. Я подошел к боевой повозке Арджуны, помогая его возничему осматривать упряжь.

– Не тревожься, – сказал мне этот незнакомый воин, как видно, ощутив мое внутреннее состояние, – на своей колеснице с луком Гандивой Арджуна непобедим.

– А правда, что Арджуна получил Гандиву от самого бога океанских вод Варуны? – почему-то шепотом спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами возница. – Но равного этому луку нет на свете. Его стрелы летят настолько близко одна за другой, что кажется, нет между ними промежутков.

– Но хватит ли стрел? – спросил я. – Или правда, что Варуна подарил ему неистощимый колчан?

Возница засмеялся:

– Как ты думаешь, почему Арджуна сражается на этой огромной колеснице с высокими колесами? Посмотри через борт, и ты увидишь неистощимые колчаны.

Я заглянул в колесницу и увидел огромные связки стрел с металлическими наконечниками, занимающие почти все свободное место. Конечно, обычная боевая повозка не выдержала бы их веса.

Меж тем возница с гордостью продолжал рассказывать:

– Вся колесница окована тончайшими листами меди и защищает нас лучше любых доспехов. Но для того, чтобы тянуть этот огромный колчан на колесах, нужны необычные кони. Жаль, что сейчас темно, и ты не видишь всей красоты этих дивных созданий. Эти дивные кони – белые, с серебряным отливом, несутся как небесные облака под ветром. Никто не сможет противостоять нашей боевой колеснице.