Текст книги "Дваждырожденные (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 61 страниц)

Дхритараштра, хоть и слепой, но оказался счастливым в браке. Бхишма привез ему из северной страны Гандхары прекрасную, скромную царевну, родившую сто могучих сыновей и одну дочь.

Зная, что ему не обрести достойного потомства, Панду побуждал свою верную супругу вступить в любовную связь с любым достойным брахманом.

Стойкая в добродетелях Кунти отказывалась. Но потом наставник по имени Дурвасас открыл ей священную мантру, при помощи которой она получила возможность призывать к себе на брачное ложе любого из небожителей.

В то время, когда супруга Дхритараштры Гандхари зачала своего первого сына, Кунти вызвала вечного Дхарму – бога закона. Он предстал в облике йога и, взойдя с ней на ложе, подарил прекраснобедрой сына Юдхиштхиру – ставшего знатоком всех людских законов.

Второго сына по имени Бхимасена она обрела от бога ветра Ваю. Не было во всем мире мужчины равного ему по силе. Чараны пели, что когда этот новорожденный лежал на коленях матери, Кунти испугалась тигриного рыка в дальних зарослях. Она стремительно поднялась, забыв о спящем младенце. Ребенок упал на скалу, подобно громовой стреле, разбив ее вдребезги. Помимо телесной силы второй сын Панду отличался нечеловеческой прожорливостью, за что и получил прозвище Врикодара, что значит волчебрюхий. В день, когда появился на свет Бхимасена, родился и первенец Дхритараштры – Дурьодхана.

Царь Панду мечтал еще об одном сыне – равном Индре по доблести и величию. Супруги придались суровым аскетическим подвигам и глубокому созерцанию.

По прошествии года Кунти вновь прошептала священную мантру и призвала царя богов Индру. От него она родила Арджуну – «одаренного величием, равного солнцу, неприступного в бою и прекрасного видом». И ветер в воздушном пространстве произнес высокое слово о том, что третий сын Кунти возвеличит славу всего рода куру.

Тогда пришла к Панду его вторая жена Мадри и сказала:

– Мое положение одинаково с Кунти, но я остаюсь бездетной. Волею кармы ты получил потомство только от первой жены. Пусть она теперь поможет и мне…

Узнав об этом, Кунти сказала:

– Хорошо, но я сделаю это только один раз. Пусть Мадри подумает об одном божестве, от которого хотела бы иметь сына. Тогда Мадри, поразмыслив, обратилась к близнецам Ашвинам – божествам утренней и вечерней зари. И те явились к ней, одаренные несравненной красотой. От них Мадри родила сыновей – близнецов Накулу и Сахадеву. Подобно Ашвинам они превосходили всех людей своим блеском и совершенством красоты и силы.

Как гласят предания, Панду однажды нарушил предостережение Бхишмы и, возжелав свою супругу Мадри, почти насильно овладел ею в одном из заповедных уголков дворцового сада. После чего, как и было предсказано, умер. Принцы Пандавы остались без отца, а род куру возглавил их дядя Дхритараштра.

– Он и по сей день сидит на высоком троне Хастинапура.

Так закончил свой рассказ старец, единственный, кто во всей общине беспокоился о том, что происходит за ее границами.

Старик умиротворенно замолчал, то ли задремав, то ли припоминая. Я сидел не дыша, очарованный зыбкими видениями громадного далекого мира.

– Да, для нас это был золотой век, – сказал старик, открывая затуманенные слезами глаза. – Я помню, это было совсем как в песнях: деревья и поля плодоносили, стада приумножались, а все люди придерживались закона. Но мир состарился, все ближе мы к Калиюге – черной эре. В людей воплощаются демоны данавы и ракшасы. Люди стали жадными и жестокими, гордыми своею силой и опьяненными спесью. Мудрые ушли в горные обители – ашрамы. Боги, сходя на землю, стали приносить оружие, а не семена священных злаков. Я был на похоронах великого царя Панду, когда случилось первое знамение, предрекающее беду. Я помню громады башен и дворцов, подобные облакам на рассвете. Вымощенные каменными плитами дороги были поли ты прохладной водой, настоенной на сандаловой пасте, а над домами знати свежий ветер развевал разноцветные флаги, как миражи могущества и доблести прошлых веков. Я в то время сопровождал торговый обоз, который отправил в Хастинапур наш раджа, и поэтому был допущен в процессию провожавших в последний путь того, кто с мечом в руках многие годы защищал эту огромную землю, кто устанавливал законы и карал разбойников. Его вынесли на высоком паланкине, сидящим в ярких одеждах среди груды цветов. Рядом с ним сидела его супруга Мадри, которая решила взойти на погребальный костер вместе со своим мужем, как того требовал древний обычай. Она была молодой и нарядной, тело ее было натерто маслом кокосового ореха и черным алоэ, ее одежда была девственно белой, такой же, как лицо ее мертвого мужа. Впереди носилок шли жрецы и несли пылающие жертвенные огни в высоких бронзовых сосудах. За носилками тянулась огромная толпа родственников, воинов, слуг, простых горожан. Кто-то вопил: «Покинув нас на вечное горе и сделав нас беззащитными, куда идет этот владыка мужей?» Впрочем, кшатрии, ожидая следующего воплощения на земле, наверное, проводят свое время в раю. А нам и после смерти уготованы земля и плуг… Так рассказывал старейшина, а я представлял себе толпу любопытствующих, бредущих за похоронной процессией. Словно воочию я увидел высокий костер из драгоценных пород дерева, застывшее среди цветочных гирлянд тело Панду, уже отторгнутое от мира живых прозрачной стеной слоящегося, раскаленного воздуха.

Мадри, соблюдая древний обычай кшатриев, легкой, танцующей походкой всходит на костер рядом с супругом. На живой женщине вспыхивает одежда, и она делает движение, словно хочет соскочить с костра, что-то кричит, но черный дым закрывает ее лицо, а ноги подкашиваются.

Прекрасное тело опадает в огонь, в который жрецы все подбрасывают благовонные травы и сандал, чтобы заглушить запах горящего мяса и волос.

А в толпе уже передают слова Вьясы: «Счастливые времена прошли, наступили времена суровые. Земля утратила свою молодость. Наступит время страшное, полное всяких обманов, разных пороков, исчезнут добрые дела и доброе поведение. Удалитесь в изгнание и предайтесь созерцанию, живите в лесу, чтобы не видеть гибели собственного рода».

– С тех пор все чаще стали являться знамения, предрекающие страшное: хвостатые звезды с пламенем и дымом низвергались с небес. Мир за пределами селения перестал быть безопасным.

Старейшина прекратил рассказ и внимательно посмотрел на меня, как бы раздумывая, продолжать ли…

Я сидел молча, полузакрыв глаза, попав под вкрадчивую власть мало понятных слов и событий. Мне казалось, что деяния и пророчества складываются в тайные знаки или священные заклинания, способные открыть мне запретную дверь в совершенно иной мир, существующий рядом с привычным, обыденным мирком деревни.

Я был потрясен картинами, встающими перед внутренним взором, словно открывая ветхую деревянную дверь в хижину соседа, я оказался на берегу великого океана.

Старик удовлетворенно улыбнулся и решил продолжать, но заговорил уже не распевно, повторяя заученные слова, а медленно рассуждая, пытаясь выразить свои собственные мысли языком древних мудрецов:

– Да, огромен и сложен мир за границами деревни. Даже великие войны – лишь песчинки под колесом кармы, хотя бродячие певцы-чараны воспевают и ныне живущих героев, как воплощения богов.

Кто их знает, может и правда в Юдхиштхире есть частица бога Дхармы, а в его сопернике Дурьодхане живет воплощение черной богини Кали. Не по нашему разумению эти тайны… И не по твоему, – добавил старик, сурово сводя седые брови, – думаешь я не могу распознать этот жаждущий блеск в твоих глазах? Хочешь устремиться к богатым городам и высоким тронам? Безумец! Ты обречен на гибель, если покинешь мир, которому принадлежишь в силу рождения. Твои ноги приучены ходить по земле, твои руки искусны в плетении циновок и рубке тростника, твои глаза видят тигра сквозь сплошную пелену листвы, а нос чувствует запах дождя за день до прихода тучи.

Значит, самими богами был указан тебе путь благополучия в этой жизни. Мальчик, рожденный в семье кшатрия, неокрепшей ручонкой уже хватается за рукоятку меча. Если он потом передумает и возьмется за плуг, то умрет с голоду и покроет свое имя позором среди родственников. И это справедливо. Если мы не будем соблюдать дхарму варн, что останется тогда от государства? Что станет с нами?

– Но если я чувствую, что рожден для другого?

– Наша жизнь во власти богов и кармы. Ты ведь не выбирал себе тело, не можешь выбрать и жизнь. Если вдруг сам захочешь руки на себя наложить или как-то по-иному сойти с отмеренного тебе пути, так тебя снова в новом рождении сюда вернут. Только еще не известно в какое тело – уж точно не лучшее, ведь карму-то ты себе отяготишь, пойдя против вселенских законов. Мы, вайшьи, кормим все варны, мы оплодотворяем землю и производим все, что едят, одевают, используют брахманы и кшатрии. Те, кто идет против закона, в последующей жизни воплощаются в низком обличье.

– А как это?

– В учении брахманов сказано, что муж после смерти либо сжигается, либо хоронится, либо разлагается. Перейдя после разложения в небытие, он оставляет тело и принимает бестелесную форму. И в соответствии со своими добрыми и дурными деяниями он входит в другую утробу. Смертный достигает высших миров подвижничеством, щедростью, спокойствием, смирением, скромностью, простотой и состраданием ко всем существам. Значит, для тебя, родившегося в варне вайшьев, не закрыт путь в иные варны!

– Но как же его найти?

– Трудись, не покладая рук, соблюдай дхарму, выполни долг перед предками, и в следующей жизни ты будешь вознагражден воплощением в ту форму, к которой стремится твоя душа сейчас.

– Я не хочу ждать столько времени. Неужели в старых песнях не сказано, как стать брахманом?

Старик опять закрыл глаза и несколько минут сидел молча, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Вспоминал ли он древние песни или давал понять, что разговор окончен, я не знал, но продолжал сидеть на согнутых коленях, почтительно храня молчание. Наконец он вновь открыл водянистые глаза – зрачки серого цвета, как обмелевший пруд. Седые густые брови нависали, словно осока, выгоревшая на солнце. Но глаза смотрели осмысленно, даже с издевкой.

– Вот что гласят песни: «Ученик, принявший обет, достигает цели, если он приступает к учебе, когда его позовут, если он не требует понуждения, а встает раньше и ложится позже учителя, если он ласков, обуздан и тверд, внимателен и способен. Стойкий в обетах аскет пьет одну только воду, обуздывает речь и мысль. Он воздерживается от еды, в течение шести месяцев стоит на одной ноге, питаясь только ветром. И по прошествии тридцати лет он отправляется на небо, покрытый славой своих подвигов».

Старик закончил распевную речь и посмотрел мне прямо в глаза. Увидев там откровенное недоумение, он улыбнулся:

– Вот так становятся риши. Не кажется ли тебе, что лучше свою жизнь потратить на возделывание рисовых полей и рубку сахарного тростника, как и надлежит тебе в силу твоего рождения, чем пытаться пересилить карму? Ради чего? Брахманы истощают себя аскетическими подвигами, кшатрии рано погибают в битвах, а мы, вайшьи, благоденствуем. Посмотри на своих друзей. Они радуются хорошему урожаю, отдыху после работы, чаше хмельного тодди на деревенском празднике, огненному танцу девушек. У тебя есть все, чтобы быть счастливым, а ты все ходишь вокруг вечных вопросов, как буйвол, запряженный в ярмо, вокруг столба на обмолоте зерна.

Старик, помнивший рассказы брахманов, нашел во мне благодарного слушателя. С той поры я часто заходил к нему в хижину, приносил связку бананов или кокосовый орех, смиренно садился на пол хижины и слушал новые истории о царях, воителях, о подвигах богов и великих риши. Мой отец надеялся, что эти беседы окажут на меня благое влияние. По мне – так оно и вышло.

Сердцем я уже принял зов большого мира. Недостаток знаний с лихвой перекрывался безграничными возможностями фантазии. Даже во сне видел я великанов в блистающих золотых доспехах, летающие по воздуху колесницы богов, бескрайние пустыни, среди которых сшибались в сабельной рубке бесчисленные армии.

Моя жажда странствий стала просто нестерпимой. Внешне это никак не проявлялось. Даже наоборот, опьяненный своими видениями, я, к радости моих родителей и многочисленных братьев, трудился, как вол. Но потом закончился сбор урожая. Начался десятидневный деревенский праздник с обильными жертвами глиняным богам, что смирно ждали своего часа в небольшом храме на центральной площади деревни. Пылал огонь в светильниках, шипело топленое масло, выливаясь из жертвенной чаши в желтое пламя. Из скорлупы кокосовых орехов мы пили тодди – крепкий напиток, приготовленный из забродившего сока пальмиры. Танцевали вокруг костров под громкий бой барабанов.

В один из этих праздничных дней в нашу деревню пришел странствующий отшельник – риши. Старейшины восприняли это как доброе предзнаменование, такие гости случались у нас не часто! Сначала риши вел долгую беседу со старейшинами деревни, расспрашивал о том, как доятся коровы, сколько рождается детей, много ли родных. Потом рассказывал о том, что делается в большом мире, лечил больных и наставлял молодые семьи. Мой отец принес ему большую глиняную миску, полную риса и соуса из перца и чеснока, и попросил его наставить на путь добродетели своего лишенного покоя сына.

И к удивлению всей общины, странствующий святой долго беседовал с моим отцом, а после пошел и отыскал меня на песчаном берегу реки. Мы сидели довольно долго в молчании, созерцая заходящее светило и слушая шуршание тростника.

Я украдкой разглядывал риши, про себя удивляясь, как такой старый человек может находить удовольствие в странствиях от деревни к деревне по горам, выжженным солнцем, среди пыли и духоты ради разговора с людьми, уступающими ему в мудрости. Вся одежда риши состояла из простой серой накидки и обернутой вокруг бедер шкуры антилопы. Свой деревянный посох и четки он положил рядом на песок и опершись спиной о корявый ствол пальмы, откровенно разглядывал меня. И в его черных, как угли, глазах была крепкая, незнакомая мне сила. Казалось, эти глаза прожигали мои мысли, проникая в душу.

А потом он улыбнулся, и от него повеяло теплом и покоем, сродни тому, что я чувствовал в окружении пальм, реки и солнца. Внимательно рассмотрев меня, старик нарушил молчание совершенно неожиданным вопросом:

– И как часто ты смотришь на солнце?

– Почти каждый день. На закате оно красиво и не так жестоко, как днем.

– А ты задумывался, почему тебя влечет сюда сильнее, чем в храм с образами божеств?

– Не знаю, но в деревенский храм я тоже хожу, как все. Только там я не чувствую того, что здесь, – признался я.

– Значит, у тебя иной путь. Поля, которые вы возделываете на этой земле – не единственные. Есть другие – Высокие поля. Они сокрыты от телесных очей, но именно на них можно собрать плоды мудрости и утолить жажду духа. Мирами Брахмы зовутся эти поля, потому что с них нисходит на землю поток тонких сил, пронизывающий все живое. Тонкие силы живут в каждом волокне великого древа мира. Они вечны, текучи, всепроникающи, хотя человек и не в силах распознать их привычными органами чувств. Лишь проливаясь на алтари прозревших сердец подобно жертвенному маслу, тонкие силы вспыхивают одухотворенным огнем брахмы.

– Откуда ж вы все это знаете, если чувствами ее не распознать?

– В мире нет ничего, чего нельзя было бы достичь чувствами. Ты знаешь пять чувств, изначально присущих каждому человеку. Но поколения посвященных еще в глубокой древности открыли в себе особый дар – видеть невидимое. Мы называем это прозрением сердца. Лишь внутренним взором ты можешь различить в привычном мире тончайшие лучи, озаряющие весь мир, и не только увидеть, но и управлять ими, превращать в сияющую силу брахмы.

– Брахма – это высший бог?

– Брахма – огненная сила высшего мира. Тебе она пока недоступна. Ее не умолишь снизойти: к ней ведет только расширение сознания и прозрение сердца. Обоняние, вкус, зрение, слух, осязание – пять открытых ворот, сквозь которые входит в наши тела дыхание жизни – прана, пять каналов, по которым несутся ее потоки, как струи жертвенного масла. Обоняемое, видимое, слышимое, касаемое, испиваемое – все свойства воплощаются в огне брахмы. Сделай свое тело прозрачным для потоков дыхания жизни. Только открыв каналы своего тела и сознания, можно излить прану на священный алтарь, на котором возгорится брахма, освещая храм твоего сердца. Потом приходит время суровых упражнений, лишь они дают возможность управлять пробудившейся огненной силой. Умение накапливать брахму и возжигать в себе свет, подобный солнцу, доступно немногим. Нужны годы, прежде чем ты…

– Но я не чувствую никакой огненной силы… Мне просто нравится смотреть на солнце.

– И все-таки ты стал совершать обряд дваждырожденного, сам не зная этого. Причудливы пути человеческой кармы. Сейчас твои мысли подобны спешащей реке. Мутный поток среди размытых берегов. Он не может отразить неба. Ясное сознание как чистая вода озера, в которое глядятся звезды. Попробуй отмести от чистого сознания бегущие мысли, как облака, затеняющие лик неба.

– Но как можно заставить себя не думать?

– Сосредоточься на ярких бликах солнца, играющих на волнах реки. Попытайся увести свое сознание в искрящуюся счастливую игру света, в этот праздник искр. Знай, что в храмах возжигают светильники, в лесных обителях отшельники садятся меж пылающих костров для того, чтобы чистота и мощь открытого пламени очистила мысли, свела воедино все пять чувств и насытила их своей огненной силой. Забудь о теле, уйди в волны света, растворись, наполни сиянием свое ознание, как сосуд наполняется до краев молоком священной коровы… Я постараюсь немного помочь тебе, но все зависит от тебя самого, так как невозможно управлять потоком сознания другого человека, не разрушая его берегов.

Не помню, что еще говорил сидевший рядом со мной риши. Слова звучали монотонно, как мантры, что читают бродячие жрецы. Они долетали до меня издалека, словно с другого берега реки. А сам я вдруг растворился в сиянии солнечных бликов, и невидимая сила, как струя светлого ветра, понесла сердце мое и мысли в голубые бездны небес. Такого счастья и восторга я еще не переживал ни разу в жизни.

– Вернись на землю! – услышал я спокойный и властный голос и вновь почувствовал под собой теплый колючий песок, а прояснившимся взором увидел, что солнце уже подошло к самой кромке горизонта.

– Почему ты не со своими? – тихо спросил риши.

– Потому что я не знаю, где они! – с горечью ответил я и увидел, как сверкнула искра оживленного интереса черных глаз.

Он чуть подался вперед:

– Я спрашивал тебя про твоих родителей и друзей в деревне, но раз ты ищешь других, то знай, что путь к ним долог.

– Я не боюсь дороги. Я боюсь, что пойду не в ту сторону.

Старик опять удовлетворенно кивнул:

– Я покажу тебе начало пути. Дальше ты пойдешь сам. Надо уйти от всех, чтобы потом вернуться. Дальше тебя поведет твоя карма. Научись чувствовать ее светлое течение. Помни: мир не молчит! Он разговаривает с тобой. Громовым голосом предупреждает тебя об опасности, развешивает на твоем пути тысячи сигнальных флагов, указующих благой путь. Нужно только уметь различать знаки мира, и тогда ты даже в пустыне не ощутишь одиночества и не потеряешь дорогу! Человек сам слагает свою карму. А наслаивая опыт, обуздывая чувства, он становится хозяином своей судьбы. Тогда появляются Учителя. Начинается новое восхождение. Караваны пересекают пустыню, в которой гибнет одинокий путник. Поэтому надо запомнить, что нет в трех мирах такого скрепляющего средства, как дружба, щедрость и приятное слово ко всем существам.

– А в наших песнях сказано, что надо стоять шесть месяцев на одной ноге…

Риши вдруг улыбнулся так весело и сочувственно, как будто перед ним был вислоухий щенок, забавлявший его попытками подняться на неокрепшие лапки. Я почувствовал, что кровь прилила к щекам, и говорить стало труднее, но надо же было выяснить вопросы, не дающие мне покоя:

– Разве можно идти против собственной кармы и нарушать дхарму вайшьи, освященную веками?

– Я вижу, ты уже знаком с частицами наших сказаний, – сказал риши, – но это лишь осколки великой мудрости, и по ним нельзя воссоздать правильную картину. Многие в мире живых занимают различные положения, но все зависит от судьбы. И власть и усилия являются тщетными. Поэтому мудрый не печалится в несчастье, не радуется в счастье, а живет безразличным ко всему Дваждырожденный не теряет присутствия духа при опасности, не согнут его волю ни смерть близких, ни болезни, ни угроза жизни. Он смиренно постигает законы мира и находит свой путь. Высших миров достигают подвижничеством, щедростью, спокойствием, смирением, скромностью, простотой и состраданием ко всём существам. Сокровенные сказания гласят: люди, одолеваемые невежеством, всегда гибнут из-за страха или своей надменности. Тот, кто при помощи науки разрушает славу других, достигает лишь миров, имеющих конец, и не получает наград. Поддержание огня, молчаливость, учение и жертвоприношение – все эти четыре действия рассеивают страх – каждый человек выбирает тот путь, который больше соответствует его пониманию мира. Ты уже выбрал путь учения. Он освободит тебя от сомнений и страха, поможет преодолеть ограничения кармы. А в чем различие между брахманами, кшатриями и вайшьями ты сам скоро узнаешь: там есть много преград, но главную среди них ты уже преодолел.

Увидев, как загорелись мои глаза, он счел нужным охладить мой пыл:

– Но испытания ждут впереди. И придется напрячь все силы, ибо никто тебе больше помочь не сможет.

– А что надо делать сейчас? – торопливо задал я вопрос, хотя не понял почти ничего из сказанного им, кроме того, что жизнь моя может перемениться.

– На ровном, чистом месте, свободном от мелких камней, благоприятствующем размышлению плеском воды, но не стесняющим глаз, в скрытом месте, защищенном от ветра, надлежит заниматься йогой! – пропел мой Учитель слова древнего гимна и улыбнулся мне, – древнее наставление, очень древнее. Но все в нем просто и ясно.

– Мне, о мудрый учитель, не ясно ничего, – смиренно сказал я.

– Йога – это путь к самадхи, то есть к слиянию… единению…

– С чем?

– Слова всегда лгут, когда на них возлагается бремя передачи самых сокровенных переживаний. Я не скажу тебе ничего, пока ты сам не увидишь..

– Глазами?

– Прозревшим сердцем.

– Но я так и не понял, что это значит!

– Когда прозреешь, не ошибешься. Обуздай свое нетерпение. Как сказано в Сокровенных сказаниях – мир находится в сетях майи. Человек принимает свои заблуждения за естественное положение вещей. Сильный разрывает сети заблуждения и уходит, слабый все больше запутывается, пока не удушит себя.

– Что я должен делать?

– Встать и идти, – сказал отшельник. И видя, что я принял его слова только за образное выражение, он снова сказал:

– Встань и иди.

Я почувствовал, что меня словно толкнула чья-то мягкая, но необоримая воля. Я поднялся с песка, нашарил старый кинжал, который носил за поясом, поправил шарф, повязанный вокруг головы.

– Куда идти? – спросил я с готовностью, которой не ощущал.

– Вдоль реки на север. Дойдешь до первого правого притока, повернешь вслед за водой, через три дня пути вдоль воды через лес выйдешь к зеленым холмам, откуда берет начало эта речушка. Там среди пальм отыщешь заброшенную хижину. Надеюсь, ее не смыло муссонными дождями в прошлом году. Ну, а если смыло, построй новую. Там ты будешь жить до тех пор, пока я не приду за тобой. Ожидание может быть долгим, так что устраивайся основательно.

– Мне можно узнать, зачем это нужно?

– Чтобы ты сам мог выяснить: способен ли расстаться с миром, породившим тебя, можешь ли и вправду уйти от того, от чего так давно мечтаешь избавиться. Есть и другие причины, но ты их поймешь сам по прошествии времени. Живи, жди зова и почаще смотри на восходы и закаты, это у тебя хорошо получается. Правильная пища и воздержание лечат любую болезнь. Дикие звери не нападают на человека, который стал частью леса и не проявляет ни страха, ни злобы. Ешь только чистую пищу. Врачеватели древности заметили, что если перед приемом пищи совершать омовение, болезни никогда не поразят живот. Избегай мяса: начав убивать зверей, ты пропахнешь кровью и притянешь хищников к своему жилью. Ешь лесные плоды и коренья, и тогда запах твоего тела не будет будить в лесу зло. И снова повторю: не забывай обливать себя водой. Она очищает человека от враждебной силы, даже деревенские колдуны считают ее защитой от черного волшебства, и самые страшные клятвы приносятся на воде.

Я стоял в нерешительности.

– Ну же, – сказал отшельник, – иди. Ты так давно этого хотел.

– Как, прямо сейчас? А как же мать и отец, они будут меня искать?

– Я им объясню, что богам было угодно направить тебя по другому пути.

– А если они не поверят?

– Поверят. Это же правда.

Я не знаю, почему я действительно ушел, не простился, не взял даже скромных пожитков. Я уходил перед самым закатом солнца, когда кобры выползают из своих укрытий и вой шакалов в зарослях пальм леденит душу. Неужели я так верил в свою избранность? Может быть, я сам много дней бессознательно готовил себя именно к такому уходу, прекрасно понимая, что прощание с родителями лишит меня сил для подобного шага. Теперь я часто думаю о той ответственности, которую взял на себя риши, бросая зерно моего духа на поле жизни. Или он просто передал мне ожидаемую весть? Открылись запруды в моем сознании, и поток жизни унес меня в неизвестность.

Глава 2

Лес

Ученик, приобщенный к знанию,

Пусть оставит свою деревню

И в лесу обретет обитель.

Пусть хранит он свое целомудрие,

Одевает простые шкуры,

На закате и на восходе.

Пусть исправно творит омовения.

Пусть вкушает плоды лесные,

Родниковой целебной водою

Пусть он жажду свою утоляет.

И тогда, покорив желанья,

Он прозрит все пути земные,

Не страшась никаких соблазнов,

Никому не внушая страха.

Так начнется его восхожденье,

Трудный подвиг праведной жизни.

Эту песню я сочинил много позже, подражая чаранам, бродячим поэтам, которых в народе почитали вещими, ведь они, как и брахманы, черпали свое вдохновение из верхних полей… Но в моей жизни все сложилось иначе.

Хижину я отыскал через пять дней пути. Она стояла на опушке леса, на небольшом холме, с которого открывался вид на долину, вытянувшуюся среди холмов. По дну долины пролегла тропинка, которая, как русло пересохшей речки, то и дело терялась меж зарослей колючего кустарника и острых обломков скал. Со стороны долины хижина была практически незаметна благодаря обрамлению пальм и густых кустов жасмина. Прямо у подножия деревьев среди выступивших из земли каменных плит был родничок с чистой холодной водой. Его журчание сливалось с таинственным шорохом пальмовых листьев, которые даже при небольшом ветре начинали раскачиваться, словно в молитвенном трансе, и шелест их напоминал мне чтение мантр. Глинобитные стены хижины кое-где осыпались под действием ветра и муссонных дождей, а в крытой пальмовыми листьями крыше зияли дыры, просеивающие в пыльный полумрак плотные струйки солнечных лучей. Циновки на полу сгнили от сырости, но зато я нашел два совершенно целых кувшина из красной обожженной глины и плошку, в которой еще сохранились остатки фитиля. Одним словом, я имел для начала независимой жизни все необходимое. Оставалось только починить крышу и стены да сплести из речного тростника новые циновки. Две следующие недели я работал, как будто совершал в храме предписанный обряд. Охотой и поиском кореньев я занимался большую часть дня. Заготовив продукты, я чинил крышу и стены хижины, углублял дно родничка и выкладывал его камнями. Наконец, быт наладился, и работа перестала отнимать все свободное время.

Тогда меня окутало ощущение собственного одиночества. Нет, это не был страх перед дикими зверями или разбойниками. Если мне недоставало вооружения, то с излишком хватало юношеской самоуверенности. Я почему-то считал, что могу постоять за себя. Но я бы обрадовался, кажется, даже разбойникам! Лишь бы увидеть человеческое лицо.

Когда я слушал легенды об отшельниках, ушедших от мирской суеты в леса, разве я мог предвидеть, каким кошмаром может обернуться одиночество! Нет, спокойствие и ясность не пришли ко мне. Обрывки мыслей, случайные, не связанные между собой воспоминания, навязчивое повторение давно отзвучавших разговоров – все это гулом стояло в ушах, забывших звучание человеческой речи. Я молил богов о случайном путнике, пусть он окажется лгуном, дураком, ругателем, но сможет отвлечь меня от изматывающих внутренних бесед с самим собой. Я чувствовал, что стою на грани безумия. Казалось, я заглянул внутрь себя и увидел разверзшуюся пропасть, на дне которой кружили черные вихри непроявленных мыслей и чувств. Как удалось мне отвернуть взгляд от засасывающей бездны, отойти от ее края и обратить глаза к свету и покою внешнего мира? Не знаю. Может быть, карма у меня была такая, а может, сжалился кто-то из небожителей. Но неожиданно пришла спасительная мысль: нужно любой ценой отвлечься от самого себя, найти собеседника за пределами собственного Я.

Да, со стороны это могло бы показаться смешным, – молодой, обросший волосами юноша громким голосом беседует с пальмами, спорит с тучами, заслонившими солнце, что-то нежно нашептывает цветку. Если бы кто-нибудь это увидел, то принял бы меня за сумасшедшего, а ведь я как раз этим и спасался от безумия. Вдруг пропали стены запретов и подпорки традиций, не от кого было ждать порицания или одобрения. Потеряв все связи с людьми, отбросив все, что некогда составляло саму суть моей жизни, я вдруг в смятении обнаружил, что почти ничего не осталось! Думаю, именно тогда в лесу мой разум, осознав, что не в силах совладать с одиночеством и хаосом, отступил, успокоился, растворился в текучей основе чувств. Пали врата крепости, и в неподвижные, оцепеневшие каналы моего тела устремилось дыхание жизни – прана. Впрочем, что я говорю? Прана была там всегда – во мне, как и во всем живом на земле. Это ее бесконечные невидимые нити соединяли мое сердце с общей цепью, в которую входили и горы, и люди, и, наверное, боги. Лишь из-за своей самонадеянности, я не замечал этого раньше.

Небо наполнилось знаками, лес – голосами. Я упрашивал лучезарных Ашвинов, божеств утренней и вечерней зари, поторопить свои колесницы. Крутились колеса с двенадцатью спицами, мелькали дни и ночи, обещая, что жара сменится дождями, а за дождями последует прохладный сезон. И вот сияющий диск луны стал терять силу, убывая на глазах под напором тьмы.