Текст книги "Беспощадная страсть"

Автор книги: Дмитрий Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава 20

Мила ошпаренной кошкой металась по квартире. Север ушел вчера вечером, даже не объяснив толком куда, сказал только, что на дело. И вот миновали уже почти сутки, а его все нет и нет! Неужели убили?! Она бы этого не вынесла…

Последнее время Мила часто задавала себе вопрос: почему Север стал вдруг таким, каким стал? Почему потрясающе нежный, боготворивший ее муж превратился вдруг в злобного монстра? И девушка находила единственный ответ: это она сама виновата! Это ее проклятая нимфомания довела Севера до помрачения ума! Сначала он совсем свихнулся, едва выкарабкался, спасибо Павлу, а потом, узнав, что любимая жена по-прежнему занимается проституцией, озверел. Произошли изменения личности. Серьезные изменения. Север захотел быть полновластным хозяином Милы – не добром, так силой, насилием. Вследствие этого его личная мораль деформировалась. Возможно, он и вообще полюбил власть, деньги – все, что раньше если не презирал, то по крайней мере считал сугубо второстепенным для нормального человека.

А сейчас… Мила даже не знает, что думает ее муж сейчас, каково его мировоззрение! Но если судить по поступкам… Север нанялся к этому Романову, к этому ссученному менту, мусору, причем нанялся кем-то вроде штатного киллера! Так, по крайней мере, поняла она из тех скупых, обрывочных фраз, которыми Север разъяснял ей, каков его новый социальный статус. Штатный киллер! Север всегда ненавидел эту профессию, хотя однажды ему уже приходилось выполнять подобные обязанности, но тогда – вынужденно, ради нее, Милы! Его заставили, принудили! А теперь он стал наемным убийцей добровольно. И в будущем хочет стать «папой» всех бандитов этого города, как сам Север с неприятным смехом заявил ей вчера! Почему, зачем ему такая, с позволения сказать, «должность»? Мила терялась в догадках…

Второй вопрос, не дававший девушке покоя, был не менее сложен для нее: что делать? Что лично она может и должна сделать, чтобы загладить свою вину перед мужем, чтобы вернуть себе его прежним – рыцарски благородным, кристально чистым душой, лучшим человеком на Земле? И сколько Мила ни думала, ответ на этот вопрос приходил только один: любовью, терпением, послушанием она должна успокоить мужа, снять постоянно преследующий Белова страх ее очередной супружеской измены, помочь ему преодолеть бесконечно пожирающий его стресс. И тогда Север оклемается, никогда раньше не присущие ему идеи сами собой оставят его и он станет прежним…

Вероятно, какая-то часть сознания Милы была намертво блокирована. По крайней мере, девушка рассуждала так, как будто она сама являлась здоровой и нормальной. Мила почему-то упорно не осознавала, что именно зверское обращение с ней Севера, именно регулярные имитации изнасилования, которые он ей устраивает, избавляют ее от острых приступов похоти, основанной на жажде быть униженной, морально растоптанной, повергнутой в прах. От тех самых приступов, которые Мила могла временно снять только дикими сексуальными развлечениями с тремя-четырьмя подонками – обязательно подонками! – одновременно. От тех самых приступов, что разрушили бы ее мозг и весь организм, свели бы ее в могилу, если их не купировать… Когда Мила думала о муже, нимфоманка в ней умирала, оставалась только женщина – страстная, любящая, обеспокоенная не столько своим ужасным положением почти рабыни, сколько моральным и психическим здоровьем любимого…

И вот теперь ее Север не вернулся домой с «дела». Мила чувствовала, как к горлу комом подступает отчаяние. Не успела… Ничего не успела, блядь проклятая! Единственного на Земле родного человека потеряла! А вдруг и впрямь потеряла?! Милу охватил настоящий ужас. В каком-то оцепенении она подумала: ничего, деньги есть, он оставил… И аптека рядом, она заметила… Можно купить упаковку амитриптилина, как встарь. А не дадут без рецепта – купим и рецепт, денег хватит… И если случилось так, что Север действительно убит, – горсть таблеток в рот, залить их бутылкой водки, и все, ты, девочка, уже на небе, рядом с мужем… А уж там нет ни психозов, ни блядства…

Дверной звонок буквально выбросил Милу в прихожую. Девушка с отчаянной надеждой взглянула на монитор. Но нет: это пришел Романов. Чертов Романов…

– Что случилось? Где Север? – почти выкрикнула Мила, едва впустив полковника в прихожую.

– Успокойся, он жив! – поспешил сказать Всеволод. – Давай пройдем в комнату, – добавил он, видя, что Мила слегка расслабилась.

– По крайней мере вчера Север не пострадал, – продолжал Романов, устроившись в гостиной. – Он успешно провел операцию и теперь, вероятно, находится у своих новых друзей…

– Где? – спросила Мила отрывисто.

– Если б знать… – вздохнул Всеволод.

– А что вообще вчера произошло? – девушка посмотрела на собеседника так требовательно, что тот отвел глаза.

– Видишь ли, – начал полковник. – Север не хотел посвящать тебя в подробности операции. Но в крайнем случае позволил рассказать. Как ты считаешь – случай крайний?

– Крайний! – подтвердила Мила решительно. Ее взгляд пылал едва сдерживаемой яростью. «А я вчера решил, что девочка – бархатная киска, тихая, послушная… – подумал полковник. – А тут настоящая буря страстей! Да она мегера, фурия, богиня мести, не менее опасная, чем ее муженек! Но до чего хороша!»

– Север хочет внедриться в одну банду, – начал рассказывать Романов. – И для этого должен был вчера отбить атамана этой банды у моих, с позволения сказать, коллег. Он и отбил… Сама знаешь, твой Север – малый крутой…

– Но что с ним сейчас, что?! – сорвалась на крик Мила.

– Говорю же – ушел с бандой. Видимо, в их штаб-квартиру. Больше пока ничего сообщить не могу.

– А где, где эта самая штаб-квартира? Почему Север не подает вестей о себе? Где он?!

– Повторяю: если б знать…

Глава 21

Очнувшись, Север сразу понял: он по-прежнему находится под землей. А еще Белов почувствовал, что его руки крепко связаны за спиной. Север бросил взгляд на свои ноги. Они были обмотаны несколькими слоями плотного скотча. «Надежно забинтовали, не вырвешься… – подумал Белов. – Интересно, где я?»

Он осмотрелся. Подземное помещение было достаточно просторным и сплошь обшито металлом. «Каземат какой-то, – мысленно заключил Север, – или бункер…»

Над ним склонилась довольная физиономия Умника.

– Ну что, очухался? – спросил бандит с издевательским дружелюбием. – Шеф, он очухался! – крикнул Умник во весь голос.

К Белову приблизился Корвет.

– Привет, стукачок! – сказал он холодно, без улыбки. – Ну что, сорвался твой план? Раскололи мы тебя? Кого обмануть решил… – закончил бандит брезгливо.

– Дурак ты… – Север демонстративно отвернулся.

Обозленный Корвет пнул Белова по ногам.

– Ты, козел, еще морду воротить будешь! Шкура ментовская! А ну говори, в каком подразделении РУОПа служишь? Из областного центра? Или аж из самой Москвы? Говори, падла!

– Ты следи за базаром, – бросил Север. – Может, Сатир и трахает собственную сестру, но называть себя козлом и падлой я никому никогда не позволял!

– Ишь ты, Сатир! – произнес Корвет с тщательно рассчитанным пренебрежением. – Сексот ты мусоровый, а не Сатир!

– Да с чего ты вообще взял, что я мент? – Север говорил полупрезрительным тоном, словно давая понять, что все обвинения Корвета – не более чем глупость. Белов уже разгадал, какое слабое место есть у этого парня. Корвет сильнее всего боялся выглядеть в глазах окружающих глупцом. Или хотя бы не самым умным. Поэтому всегда спешил выставить других дураками. И весьма гордился, когда это удавалось. – Будь я ментом, на кой бы хрен ты мне сдался? В смысле, на кой бы хрен мне понадобилось освобождать тебя? – продолжал Север.

– А чтобы проникнуть сюда, в нашу берлогу! Чтобы втереться в доверие! Чтобы узнать, где находится моя штаб-квартира!

– Вот мутота-то! – хмыкнул Север. – Да на кой мне такие сложности? Свели бы тебя архангелы в отделение, а будь я мент, руоповец, уединился бы с тобой в кабинетике да допросил пристрастно! И все, все бы ты мне выложил! Как родному! Ну подумай сам, Корвет, ты же умный мужчина, я же уважаю тебя! Зачем менту твое доверие, когда тебя и так повязали?

Корвет вдруг успокоился.

– Что ты скажешь, Умник? – обернулся он к бойцу.

– По-моему, ошибочка вышла, босс, – произнес Умник робко. – Никакой он не мент.

– А кто?

– Сатир он, налетчик. И, видать, сейчас сильно на мели. В канализацию спать забрался… ну, когда мы его первый раз встретили. Мы же на него на спящего наткнулись. Не мог он нас специально поджидать. Кто знал, что мы пойдем той дорогой? Никто не знал. Да и спал он совершенно открыто, не прятался, только бабу свою спрятал… Не мент он.

– А это точно был он? Ты ж лица не запомнил.

– Точно он. Он же рассказал, как видел нас в темноте. Такое не выдумаешь… – Умник поежился.

– Как ты умудряешься видеть в темноте? – спросил Корвет Белова.

– Врожденное, – коротко пояснил Север. Соврал, конечно: способность эта была благоприобретенной, как и все остальные его сверхнормальные способности. Однако Север даже не считал свой ответ ложью. Белов попросту не мог объяснить механизм появления у него таких способностей – сам не знал и не понимал. Откуда-то взялись в одночасье, после какого-то сильного стресса… Проще сказать – «врожденные». По крайней мере, люди больше ничего уже не спрашивают на данную тему.

Вот и Корвет протянул:

– Ясно… – словно ему действительно сразу все стало ясно. – А зачем ты явился в ресторан? Да еще с пушкой? – продолжал он допрос.

– Кассу взять хотел! – огрызнулся Север. – Умник правильно сказал: я на мели. Последние деньги отдал, чтобы снять квартиру на три дня для сеструхи, чтобы она хоть выспалась! А сам на дело пошел! А тут вы! Вот и лежу здесь – без денег да еще связанный, как баран! Спасибо, папа Корвет, за щедрость и ласку! Дурак Сатир их надолго запомнит!

– Ладно, Сатир, не визжи, – раздраженно, но и примирительно проронил Корвет. – Если ты и впрямь Сатир, вольный гопстопщик, то возьму я тебя в «семью». Мне такие бойцы сейчас нужны. Но уж не обессудь: придется тебе еще немного полежать связанным, пока я кое-что не уточню.

Корвет взял за плечо Умника.

– Слушай, братан! Хватай Борзого и дуй в вагонный отстойник. Сидите там хоть сутки, но доставьте мне одного какого-нибудь мента из железнодорожного отдела! Они там все родственники, все всё знают о планах Львивченко. Мне нужен «язык», чтобы он и со мной этими планами поделился… Львивченко, считай, объявил нам войну. Надо узнать, почему. Понял? Все, катись!

– Слушаюсь, босс! – чуть ли не козырнул Умник.

– Да, еще… – остановил Корвет готового бежать бойца. – Только не вздумайте приволочь этого придурка Климова! Он Львивченко не родственник, половины информации может попросту не знать. Усек?

– Так точно, шеф!

Север закрыл глаза. Он догадывался: лежать ему связанным, пока мента не доставят и не допросят. Должен же Корвет окончательно разобраться в ситуации… «Посплю пока, пожалуй, – решил Белов. – Хоть отдохну… Слава Богу, Корвет догадался устелить железный пол татами – не холодно…»

Волной нахлынули думы о Миле: «Как там она? Небось беспокоится, места себе не находит… Что с нами будет дальше? Чем окончится мой страшный эксперимент? – Север вдруг почувствовал во всем теле нервную дрожь. – А может, все зря? Может, я только напрасно измучаю нас обоих, – Север ощутил ужас от этой мысли. – Нет, нет! – успокоил он себя. – Ведь уже сколько времени Милка трахается только со мной, и ничего – жива и здорова! Значит, все идет правильно! – тут Север облегченно вздохнул. – Все идет по плану… – думал он, засыпая.

По плану, по плану… Выжить бы вот только…»

Глава 22

Север был прав в свое время, когда утверждал, что Корвет – не просто бывший морской пехотинец и что история его жизни, известная Романову, – скорее всего легенда. Так дело и обстояло.

Данил Карлович Дейнекин, носивший нынче кличку Корвет, родился в семье гастролирующего гипнотизера и фокусницы. С детства Данил мотался с родителями по всей Руси великой, усваивая от папаши и мамаши приемы околпачивания простодушной публики. Мать Данила, несостоявшаяся акробатка-эквилибристка, в нежном возрасте при выполнении трюка жестоко порвавшая связки на ноге и вынужденная спешно сменить специализацию, обучала сына, помимо фокусов, владению собственным телом. А отец учил секретам гипноза. «Люди, – говорил он, – суть быдло, толпа, бараны. Покажи им что-нибудь эффектное, скорчив при этом мистическую рожу, – и они начнут почитать тебя выше Бога. И щедро сыпать денежки в твою, условно выражаясь, шляпу. Еще и благодарить при этом будут за то, что ты соизволил взять».

Когда мальчишке исполнилось восемь лет, родители перестали гастролировать. Семья осела в Москве, купив себе шикарную кооперативную квартиру. Пробить прописку позволили связи отца. Данил наконец пошел в школу – до этого он практически не имел возможности учиться из-за кочевого образа жизни артистов.

Постоянные занятия на турнике, накачивание мускулов под внимательным руководством матери – все это сделало Данила мальчиком с неординарными физическими данными. Не был он обижен ни ростом, ни силушкой. Среди сверстников Данил всегда пользовался репутацией завзятого драчуна, жадины и вообще мрачного типа. Его сторонились и боялись задевать: он был жесток. Если Данил бил кого-то, то бил осатанело, доводя до больницы. А бить он умел – научил папаша, опытный любитель-единоборщик, не без оснований считавший, что в дальних странствиях знание приемов самообороны необходимо.

Учился Данил плохо: не способности подводили, а гонор. С подачи отца презиравший всех на свете, мнивший себя самым умным, Данил стремился доказать свое превосходство над учителями, нередко оскорбляя их. Оканчивалось это, естественно, двойками.

Став подростком, приятелей среди ровесников Дейнекин так и не приобрел: его откровенное стремление быть лидером любой компании в сочетании с жадностью и сложным характером отталкивали от него одноклассников. Зато Данил сумел стать своим среди взрослой дворовой шпаны. Высокий, не по годам сильный, он кулаками и бесстрашием завоевал чуть снисходительное уважение новых друзей. А через пару лет сделался настоящим атаманом группы самого злобного хулиганья своего микрорайона. Кодла Дейнекина промышляла мелким разбоем – обирала старших школьников, почти исключительно мальчиков. И это сходило шайке с рук – обобранные стыдились и боялись жаловаться.

Сверстники теперь просто шарахались от Данила. А его постигло несчастье: он впервые влюбился. Новенькая девочка, появившаяся в классе Дейнекина за полгода до выпускных экзаменов, ранила черное сердце Данила. Он попытался ухаживать, но избранница не испытывала к нему ничего, кроме ужаса и отвращения. Ухаживания она принимала – из страха, однако параллельно встречалась с другим парнем.

Узнал об этом Данил сразу после окончания школы. Сказавшись больной, девочка не пришла на выпускной вечер. А сама отправилась веселиться в свою прежнюю школу, расположенную в ближнем Подмосковье. Там учился и ее кавалер.

Он сам вызвался проводить ее утром до дома. Она отказывалась, отговаривала его, но парень был настойчив, и девчонка махнула рукой, решив: Дейнекин давно напился пьяным и дрыхнет дома или у какой-нибудь взрослой шлюхи – таких «подруг» Данил имел несметное количество.

Однако девчонка ошиблась. Дейнекин, названивавший ей всю ночь и не получавший ответа на звонки – родители девушки отключили телефон, – поджидал свою возлюбленную возле ее подъезда. Увидев, что она возвращается не одна, Данил пришел в ярость. Сам факт, что ему – ЕМУ! – предпочли кого-то, довел Дейнекина до белого каления. Он набросился на парочку с кулаками и страшно измордовал обоих. Хотел девчонку еще изнасиловать – для науки, да передумал: тогда Данил был еще не чужд некоторого юношеского романтизма. Последний и уберег несчастную от тяжелейшей психической травмы, не избавив, впрочем, от многочисленных физических.

…Спасло Данила только то обстоятельство, что его отец за последние годы стал весьма модным «экстрасенсом-целителем». Высшие круги московской творческой интеллигенции, всегда отличавшейся крайней экзальтированностью и легковерностью, почитали Карла Дейнекина чуть ли не Богом. Однако Карлу пришлось пустить в ход все свои связи, все влияние и обаяние, а также потратить кучу денег на взятки, чтобы отмазать сына от суда. Естественно, ни о каком престижном институте, куда предки собирались засунуть Данила, речь уже идти не могла. Пришлось Дейнекину-младшему собираться в армию – благо возраст позволял. И это был еще наилучший исход, ибо только при условии скорейшего призыва Данила милиция соглашалась закрыть возбужденное против него уголовное дело.

Как известно, служить Дейнекин попал в морскую пехоту. А вот там ему повезло: командир учебки, в которой оказался Данил, жутко увлекался парапсихологией и об отце своего нового подчиненного слышал много восторженных отзывов. Этот офицер сразу приблизил к себе Данила. Он приглашал парня домой, разговаривал с ним на темы черной и белой магии и вообще всячески благоволил ему. После окончания срока обучения командир оставил Дейнекина при школе – инструктором по рукопашному бою. Таким образом, как бы отслужив флотскую службу, Данил не плавал ни дня. Зато демобилизовался отличником боевой и политической подготовки.

Вернувшись домой, Дейнекин вскоре загрустил. Путь в любой престижный вуз ему по-прежнему был заказан: отбор туда велся строгий, ибо в советские времена к проблеме кадров подходили очень серьезно. Ни один элитный институт никогда не принял бы в ряды своих студентов бывшего уголовника, пусть даже не совсем состоявшегося. Данил понимал: тут не помогут даже связи отца, не настолько они обширны, ведь не на уровне же Политбюро ЦК КПСС! А к творческим вузам, куда Карл Дейнекин мог устроить сына хоть завтра, Данила не тянуло. Власти он хотел, Данил, реальной личной власти над людьми, а не ее суррогатов в виде неформальных знакомств с настоящими власть имущими.

И вдруг, словно манна небесная, свалилось на Данила неожиданное предложение: пойти служить в КГБ. Анкета Дейнекина устраивала Комитет: ничего, что когда-то кого-то избил – тем вернее будет служить, не видя иного пути выдвинуться. К тому же еврей, но ни разу не изгадился ни к диссидентском дерьме, ни в фарцовке. Значит, идейно устойчив. А главное, КГБ привлекала гипнотизерская подготовка Данила, ибо работать его определили в соответствующий отдел…

Свою карьеру в КГБ Данил начал прапорщиком. Прапорщиком и закончил, но об этом речь впереди. Дейнекина взяли в подразделение, осуществлявшее психокодирование партийно-государственных аппаратчиков высшего звена. Этих аппаратчиков, выполнявших совершенно секретные задания и миссии, кодировали на самоуничтожение при получении определенного словесного приказа. Отдел, куда попал Данил, занимался как практической работой – накладыванием людям гипнологического кода, так и теоретическими разработками в данной области. Главной задачей было добиться такой глубины внушения, которая смогла бы обеспечить стопроцентное преодоление инстинкта самосохранения у закодированного человека и мгновенную его смерть в случае произнесения кем-то условной фразы. Положим, скажут закодированному: «В Парагвае сыр бегает верхом», и закодированный моментально скончается от разрыва сердца или выбросится в окно. Именно подобных возможностей ожидало начальство от научных изысканий отдела.

Конечно, Данил в своем подразделении исполнял обязанности «шестерки» – лаборанта, ассистента, разнорабочего за все. Но даже на такую должность сюда не взяли бы абы кого. Любой сотрудник отдела должен был владеть техникой гипноза. И знания Дейнекина, полученные от отца, очень пригодились ему…

Карьера Данила пошла в гору. Его весьма ценили на работе, со временем даже стали разрешать самостоятельно кодировать очередных «клиентов». Ему дали отдельную квартиру в центре Москвы. Он готовился экстерном сдавать экзамены на звание лейтенанта в Высшей школе КГБ – экстерном потому, что со службы Данила не отпускали ни на день, так он был всем нужен. Казалось, впереди у Дейнекина блестящее будущее. И вдруг…

В стране началась демократия, а вместе с ней ревизия КГБ, ненавистного новым правителям. Отдел, в котором служил Данил, расформировали, признав его работу противоречащей «общечеловеческим ценностям». Ученых уволили всех до одного. В итоге при отделе остался только Данил: прапорщику поручили охранять помещение и сейфы с документами, приняв его по дурости и безграмотности за обычного «куска» [1]1
  «Кусок» – название прапорщика на армейском жаргоне.


[Закрыть].

Дейнекин был в ярости, хотя вида не подавал: за последние годы он научился держать себя в руках. Однако Данил понимал: его карьера рухнула. Никогда ему не стать блестящим офицером самой грозной в мире спецслужбы, ибо КГБ теперь уже не быть прежним могучим ведомством. А возвыситься в новом КГБ – какой еще он там будет? – Дейнекин возможностей для себя не видел. Нужных связей у него нет; к откровенному лизанию начальственных жоп не приспособлен – больно гоношист, да и репутация подмочена – работал в одном из самых антигуманных подразделений Комитета. И Данил решился пойти ва-банк.

Службы наблюдения за сотрудниками его теперь не контролировали – в Комитете вообще царил бардак. Поэтому Дейнекин без проблем приватизировал и продал свою квартиру, оговорив себе право пожить и ней еще какое-то время. Цену взял хорошую, в долларах, Но данная акция была сугубо предварительной…

Данил почти случайно располагал сведениями об одном американском резиденте. К нему-то и обратился Дейнекин, предложив купить материалы из сейфов, которые теперь охранял.

Дипломат согласился посмотреть документы. Дейнекин принес образцы, назвал свою цену. Цена была не запредельная, скорее стартовый капитал, с которым Данил смог бы развернуться на Западе, куда собирался отвалить. Но Дейнекин не знал, что он заранее проиграл свою игру: основные материалы по результатам работы его отдела были уже скопированы новым начальством, и копии самых важных из них тайком переданы ЦРУ – в качестве жеста доброй воли. А американский резидент это знал. Посему, пообещав Дейнекину деньги, с чистой душой отдал его российским коллегам – бывшим врагам, а ныне младшим партнерам. Отдал тоже в качестве жеста доброй воли.

Документы Данил похитил и уже собрался было нести их на конспиративную встречу, где его как раз и взяли бы с поличным, однако бандитским своим чутьем почуял опасность. На свидание с резидентом не явился, с квартиры съехал, установив за ней свое собственное наблюдение. И не ошибся: вскоре обнаружил слежку.

Дейнекин понял – американец предал его. И второй раз в жизни Данил ощутил всеохватную, слепящую ярость. Подкараулив резидента на улице, Дейнекин пристрелил его из табельного оружия. Теперь Данилу оставалось только одно: бежать.

Знакомый врач – много знакомых врачей было у Карла Дейнекина, большинство из них знал и его сын – сделал Данилу частным порядком пластическую операцию лица и пальцев рук. Теперь Данил имел другую внешность и другие отпечатки. Правда, он потратил на операцию почти все деньги, вырученные за квартиру. Однако Дейнекин-младший не жалел об этом. Ибо был у него план полного изменения своей жизни, поворота ее на сто восемьдесят градусов, на путь, ведущий к власти, богатству, раболепному поклонению окружающих, – короче, ко всему, к чему Данил всегда рвался. И теперь этот путь остался у него единственным…