Текст книги "Таежный бурелом"
Автор книги: Дмитрий Яблонский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА 11
Через главные ворота Пекина величаво входит караван длинношерстных верблюдов. На их горбах покачиваются ящики с товарами. Тащатся усталые кули, торопятся рикши. Едут на низкорослых лошадях монголы в косматых шапках и ватных халатах. Спешат продавцы с большими корзинами на головах.
Весь этот поток катится к порту.
Вдруг движение, приостановилось. Толпа натолкнулась на цепь полицейских.
– Назад!..
Полицейские были в нарядных, расшитых сверкающими позументами голубых мундирах и белых перчатках.
От гавани потянулась длинная цепочка автомобилей. Тесня кули и рикш, пугая животных ревом сирен, машины промчались в посольский городок, окруженный искусственным рвом и высокой гранитной стеной, У чугунных ворот стояли американские легионеры. Здесь международный сеттльмент. В самое сердце Китая врезалась эта чужеродная крепость. В ней тяжелая артиллерия, танки, бронированные автомобили, беспроволочный телеграф. Из бойниц во все стороны глядели стволы многочисленных пулеметов. Глубокий ров, наполненный водой, отделяет крепость от города.
В фешенебельной гостиной американского посольства оживленно. В креслах сидели фабриканты, бежавшие из России, бывшие министры Временного правительства. Гучков, Рябушинский, Путилов, Русанов, Дербер и белогвардейские офицеры были приглашены сюда для участия в большой игре, которая затевалась на Дальнем Востоке.
Степенный заводчик Путилов, около которого увивался порывистый Гучков, говорил по-английски японскому полковнику, маркизу Мицубиси, прибывшему в Пекин для участия в совещании:
– Дальний Восток и Сибирь близко расположены к Японии. Желательно нормализовать наши отношения, войти в соглашение с императором…
Мицубиси взял сигару, закурил. Откинувшись в кресле, выпустил облако голубоватого дыма.
– Тихоокеанское побережье до десятого столетия принадлежало Даи-Ниппон[3]3
Ниппон – Япония. Буквально – страна, где восходит солнце.
[Закрыть], – после короткого молчания твердо сказал Мицубиси. – Видимо, настало время вернуть японскому народу эти когда-то принадлежащие ему земли. Так определяет стратегическую задачу перед своей армией божественный император.
Путилов смешался, нервно забарабанил пальцами о подлокотники кресла.
Мицубиси смотрел на него с застывшей любезной улыбкой. Взял из хрустальной вазы апельсин и, неторопливо сдирая золотистую кожу, продолжал:
– Ваши слова, господин Путилов, напоминают мне русский анекдот. Слышал я его в Петербурге. Один помещик оставил после себя завещание, в котором, между прочим, было написано: «Двух пропавших у меня быков завещаю, если они найдутся, сыну моему, а если не найдутся – управляющему».
– Кое-кто мыслит не так! – осторожно возразил Путилов. – Не менее могущественного соседа России интересует Чукотка, Камчатский полуостров и побережье Ледовитого океана.
Английский консул в Пекине лорд Арчибальд встрепенулся, но промолчал.
Мицубиси, склонившись к плечу Путилова, тихо проговорил:
– Дипломатия, не поддержанная мечом, напоминает домик, построенный смелым, но безрассудным предпринимателем на вершине Фудзи-сана. Мечта в наше время, дорогой друг, должна опираться на армию.
– Будем откровенны, – ответил Путилов. – Я точно осведомлен: начальник генерального штаба США дал приказание отправить экспедиционный корпус в Сибирь.
– Возможно, возможно… – Мицубиси загадочно усмехнулся. – Колодезная лягушка не знает, что такое море, а охотник, преследующий оленя, не видит горы.
Арчибальд повернулся к Мицубиси.
– Мы, маркиз, будем биться в одном строю.
– Благодарю вас! Япония ответственна за сохранение цивилизации на Дальнем Востоке. Она станет ковчегом, спасающим человечество от большевистского потопа. На нашу армию вполне можно положиться.
– Позвольте, маркиз, – не сдержался Гучков. – Дальний Восток – русская земля. Только обстоятельства вынуждают нас…
– О шторме спрашивают у моряка, – отозвался Мицубиси. – Если эта земля ваша, попробуйте ее удержать.
Арчибальд засмеялся. Гучков побагровел, закусил начавшую седеть эспаньолку.
К беседующим подошли консул США во Владивостоке Колдуэлл и князь Романов, претендующий на российский престол.
– Не спорьте, господа, – наливая в бокалы шампанское, сказал Романов. – Россия богата и землей и народом. Для нас с вами, господин Гучков, вполне хватит зауральских земель, а эта дикая Чалдония[4]4
Чалдония – пренебрежительное название Сибири.
[Закрыть], населенная инородцами и каторжниками, никогда не была русской. В ней все время зреет бунт. Японская армия сможет навести там должный порядок.
– В этом, князь, можете не сомневаться!
– Сибирское коренное крестьянство преимущественно зажиточное, – продолжал Романов. – Оно нас поддержит. Ну, а переселенческая рвань нам не страшна. Инородцы? Я знаю инородцев, населяющих этот гнилой край. Тщедушны, трусливы, малодушны! Погромче прикрикнуть, постегать плетью, и они притихнут. Я уверен, что на казаков Амура, Уссурийска и Забайкалья можно положиться.
– Князь, вы не знаете своих соотечественников, – вмешался в разговор Колдуэлл. – Русские не так уж добродушны. Надо прямо смотреть на факты – мы военные. Придется столкнуться с сильным, дерзким и бесстрашным народом. – Колдуэлл взял из вазы гроздь винограда и, ощипывая ее быстрыми движениями, продолжал: – Не забывайте, что Дальний Восток совсем не похож на патриархальную, благочестивую и покорную Русь. Здесь сыновья бунтарей.
– Так ли это, консул? – спросил Мицубиси. – Сброд! Разин, Болотников, Пугачев… бунт голодной черни…
– От таких, как Разин и Пугачев, дрожали троны не только в России.
– Троны дрожат, – резко отозвался Мицубиси, – там, где на них сидят либо бездельники, либо дураки. Хлеба, сакэ[5]5
Сакэ – японская водка.
[Закрыть], виски побольше – и население будет покладистее.
– Идеи другие, и народы другие, – со снисходительными нотками в голосе отозвался Колдуэлл. – Это не Пескадорские острова и даже не Порт-Артур. В войне не шапками кидают, а снарядами. Все решает военная промышленность.
Мицубиси смешался, словно Колдуэлл хлестнул его по лицу перчаткой. Многим была известна недавняя речь Мицубиси в японском парламенте, в которой он упрекал свое правительство в слишком медленном развитии национальной индустрии.
– Не расстраивайтесь, маркиз! – успокоил его Арчибальд. – Друзьям всегда говорят правду.
– У нас на островах Россию зовут Страной росы, – отхлебывая вино, заговорил Мицубиси.
– Поэтично! – одобрил Арчибальд. – Утро, пала роса, листва серебрится, легкий ветерок колышет деревья…
В дверях появился американский офицер.
– Полномочный представитель президента, командующий Тихоокеанской эскадрой адмирал Остин Найт, – возгласил он.
На плохо гнущихся ногах в зал медлительной походкой прошел лысый адмирал с обвислыми плечами и вытянутой шеей. Рядом с Найтом, твердо печатая шаг, шел низкорослый генерал-майор Грэвс. Вслед за ними в окружении белых генералов Пепеляева, Хорвата, Иванова-Ризанова, Розанова, Дитрихса и Молчанова появился худощавый, сутулый адмирал Колчак. Под полуопущенными веками в маленьких острых глазах светилось высокомерие. Пришли и казачьи атаманы Семенов и Калмыков.
Остин Найт опустился в председательское кресло. Рядом с ним сели консул Колдуэлл, Колчак, японский князь Отани, лорд Арчибальд и генерал-майор Грэвс.
О положении во Владивостоке докладывал Колдуэлл. Начал он с того, что высмеял бывшего комиссара Временного правительства по Дальнему Востоку Русанова и лидера кадетско-эсеровской коалиции Хомякова за трусость в дни всеобщей забастовки.
– Они считали себя стратегами, отсиживаясь в туалетах городской думы, – резко бросал он. – Нерешительность городской думы сорвала все планы.
Русанов протестующе покачал головой.
– Мы же консультировались с вами…
– Напрасно просит совета тот, кто не следует советам, – отрезал Колдуэлл и продолжал доклад.
Его слушали, более не перебивая.
Когда доклад был окончен, Остин Найт спросил:
– Оружие в Приморье доставлено?
– Доставлено, господин адмирал.
– Значит, атаман Калмыков не имеет оснований обижаться?
Калмыков поспешно встал.
– Так точно, ваше сиятельство. Мы получили оружие в Императорской гавани. Казаки действуют.
Найт пододвинул к себе стакан черного кофе и, отпивая его мелкими глотками, продолжал:
– Решено объявить Владивосток вольным городом. Начальником военной полиции назначен майор Джонсон. Переходим к следующему вопросу. Послушаем генерал-лейтенанта Отани. Прошу, князь.
Князь Отани говорил густым, рокочущим басом.
– Дни Советов сочтены. Экипированный содружеством великих держав адмирал Колчак готов к походу на Москву. Россия не способна защищать свою дальневосточную окраину.
Далее он потребовал для защиты интересов японских подданных ввода на Дальний Восток стотысячной армии, контроля над железными дорогами Приморья и Забайкалья и права колонизации всех дальневосточных областей.
Бас Отани оглушал. Остин Найт неодобрительно покачивал головой.
– Около десяти тысяч японских подданных обречены на произвол со стороны большевиков… – плохо выговаривая английские слова, продолжал Отани.
– Но ведь вы требуете разрешения ввести стотысячную армию, – грубо вмешался Грэвс. – Подумайте только, десять солдат для охраны одного человека?
– Многовато, – поддержал Найт. – Для торговцев – императорская охрана.
– Но мы же должны защищать законное правительство России и помочь генералу Гайда.
– Это другое дело. Грэвс, а вы как думаете?
– Полагаю, что князь Отани может ограничиться одной дивизией.
Найт подошел к карте, очертил круг от устья Лены до Амурского залива.
– Вот эти области остаются под контролем моей страны. Кроме того, транссибирская магистраль с байкальскими тоннелями, Сучанский угольный район и Камчатский полуостров.
– Позвольте, в Якутскую провинцию нами подготовляется экспедиция генерала Пепеляева, – не удержался маркиз Мицубиси.
– Но и американская акционерная компания «Олаф Свенсон» для этой цели ассигновала больше миллиона долларов. Не так ли, генерал?
Пепеляев, одетый, как «вождь земской рати» – под русского крестьянина: в холщовой косоворотке, в штанах, заправленных в голенища яловичных сапог, поднялся.
– Да, деньги мной получены.
– Это нехорошо, у одного ребенка не может быть двух отцов, – заметил Мицубиси.
Пепеляев опустил голову, стал грызть ногти.
– Эти земли соприкасаются с американскими, – суховато отозвался Остин Найт. – Генерал Пепеляев действует правильно. Берингов пролив узок, и мое правительство этого не забывает. Река Лена будет нашей естественной границей. Весь этот край мы рассматриваем как продолжение Аляски, и излишне говорить о том, что эта территория будет охраняться всей мощью моей страны.
Вслед за тем слово было предоставлено Дерберу.
Дербер устало поднялся со своего места, откашлялся, вынул из кармана лист бумаги и дребезжащим старческим голосом принялся читать:
– «Мы, правительство Сибирской автономии, торжественно заверяем союзников в своей преданности… Соединенные Штаты могут рассчитывать на полное удовлетворение своих законных и справедливых претензий на Дальнем Востоке в разработке естественных богатств…»
Колдуэлл склонился к плечу Найта.
– Это программная декларация, принятая руководством партии эсеров и социал-демократов. Самые влиятельные партии в России.
Кончив чтение, Дербер положил бумагу перед Найтом.
– Мы просим обнародовать нашу декларацию как просьбу русского народа, взывающего в свой трудный час к помощи.
За Дербером выступил генерал Хорват, начальник Китайско-Восточной железной дороги.
– Я предлагаю конфисковать на нужды оккупационной армии двести тысяч пудов зерна, закупленных большевиками в Южной Маньчжурии.
После его выступления Найт огласил телеграмму из Вашингтона. В ней сообщалось, что правительство США согласилось на передачу главного командования союзными войсками, оккупирующими Дальний Восток, генерал-лейтенанту японской армии Отани.
Дальновидный Остин Найт перед отъездом сумел настоять на этом: каштаны из огня должны таскать другие. В то же время это была уступка Пуанкаре, Ллойд-Джоржу и другим союзникам, опасавшимся продвижения США в Азию. Но Остин Найт был спокоен: такая уступка развязывала руки генеральному штабу в этом рискованном походе. Он отлично понимал ответственность перед историей командующего союзными войсками против такой страны, как Россия, и был рад, что избавился от поста главнокомандующего.
– Решение президента единственно правильное, – пояснил Найт. – Всякая война, а тем более такая, как в русской Азии, требует единого плана и командования. Но вы, князь Отани, должны помнить, что Соединенные Штаты снабдили Японию военными материалами на полмиллиарда долларов и притом в кредит. А жизнь в кредит, говорят деловые люди, подобна часам, которые обязательно остановятся, если их не завести. Уверен, что вы будете строго придерживаться тех решений, которые нами сегодня занесены в протокол. Вручая вам маршальский жезл, князь, мы, конечно, рассчитываем на охрану и наших интересов на Дальнем Востоке. Отныне войска, находящиеся на пути к Владивостоку, объединены, и от вас, князь, зависит согласованность, дружба и успешные действия. Желаю удачи!.. Итак, джентльмены, поскольку присутствующие не возражали, прошу подписать протокол. Бог да благословит вас на новый крестовый поход!
ГЛАВА 12
Из-за скалистых берегов появились суда. Они шли, зарываясь носами в волны, преодолевая натиск ветра. Плескались вымпелы – белые полотнища с красными кругами посредине. Раскидывая белоснежную пену и сливаясь однотонной окраской с морской волной, шли миноносцы. В их окружении двигался броненосец. Эскадра поравнялась с высоким мысом Русского острова и пошла вдоль берега.
Не доходя мили до бухты, броненосец протяжно загудел. На капитанском мостике вскинулись сигнальные флаги, требуя очистить место.
Работа в порту остановилась.
Весть о приходе японского военного корабля уже облетела город. Люди повалили в порт. На набережной – разношерстная толпа. Здесь и грузчики, и рабочие, и состоятельная публика. Вместе со всеми стоял и Тихон Ожогин. Он наблюдал, как броненосец, тесня торговые суда, подходил к берегу. Загремели якорные цепи. Броненосец левым бортом остановился против города. На форштевне[6]6
Форштевень – гребень носа.
[Закрыть] серебрилась витиеватая японская надпись: «Ивами».
Кто-то рядом с Ожогиным мрачновато проговорил:
– Как вдарит со всех стволов – мокро останется.
– Пусть попробует!
Чиновник в пенсне и пальто на хорьковом меху презрительно хмыкнул:
– От кого мокро останется, а кому и свободно вздохнется.
– Уж не тебе ли, гробокопатель?
– Всем, кому дорога Россия.
– О России толкует, продажная шкура!
Чиновник отпрянул назад, схватился за бок. Пошатываясь, выбрался из толпы.
– Здорово, Щегол, дал ему в печенку!
– Рукам волю, товарищи, не давай! – крикнул Тихон.
– А что он здеся контру разводит?
– За контру ответит, а грабли не распускай.
Среди зрителей, которые разбились на отдельные кучки, кипели страсти. К пирсу протиснулся боцман Коренной. Ветер трепал длинные ленточки, на них золотилась надпись: «Тихоокеанский флот».
Коренной нечаянно задел плечом торговца в горностаевой дохе.
– А ты б полегче на поворотах, приватир[7]7
Приватир – морской пират.
[Закрыть].
Коренной склонил коротко остриженную седую голову, сжал кулаки.
– Заткнись, акулья пасть!
Торговец уткнул подбородок в меховой воротник. Но его неожиданно поддержал атлетически сложенный молодой человек с офицерской выправкой.
– Собственно говоря, что ты здесь хамишь?
Коренной сверкнул ослепительно белыми зубами.
– Брысь, брандер![8]8
Брандер – плавучий зажигательный снаряд.
[Закрыть] Не то шпангоуты вмиг окорнаю.
Атлет сжал пальцами широкое плечо моряка.
– А ну, хам!
Толпа, предчувствуя зрелище, расступилась, настороженно притихла. Образовался круг.
Широко расставленные, маленькие, с хитрой искрой глаза боцмана блеснули молодым озорством, но голос прозвучал дружелюбно:
– Отойди, не задирай, не до тебя!
Но атлет, упруго покачиваясь на крепких ногах, не уступал дороги.
– Вон отсюда!
– Что-о-о! Старинку вспомнил? Ну я же тебя, собачье вымя, отдраю по всем статьям!.. Думаешь, не вижу, контра, кто ты есть?
Коренной скинул бушлат.
– Браток, подержи! Я ему, миноге, покажу.
Под полосатой тельняшкой напряглись мускулы.
– Трубку, остолоп, убери, а то даст в зубы, подавишься! – зло крикнул торговец.
Коренной бесшабашно подмигнул.
– Без трубки моряк, что крейсер без андреевского флага.
Коренной стиснул зубы, прикушенная трубка выдалась вперед.
– Ты у меня поплаваешь! – тесня моряка к стене, сквозь зубы выдохнул атлет.
От сильного удара в челюсть боцман покачнулся, но на ногах устоял. Вокруг раздались восторженные возгласы сторонников атлета.
– На або-о-о-р-даж! – неожиданно весело крикнул Коренной и ринулся в атаку. Правой рукой он влепил точный удар в подбородок. Атлет покачнулся и рухнул навзничь.
– Ну и отдирает моряк! – задорно прозвенел мальчишеский голос. – Отчехвостил хвастуна!
Коренной стоял над лежащим человеком, сокрушенно качая головой.
– Просил добром, а он кливера[9]9
Кливер – косой парус.
[Закрыть] распустил.
Атлет поднялся, выплюнул сгустки крови вместе с выбитым зубом и, не глядя на людей, поплелся к выходу из порта.
Коренной, выбежавший к пирсу, остановился.
– Братцы, – с дрожью в голосе выкрикнул он, – да это ж «Орел»!..
По пирсу прокатился недоумевающий говорок.
Коренной сорвал бескозырку.
– Боже ж мой, «Орел»! Вот где, батюшка, довелось встретиться. Боже ж мой! Я своего «Орла» по осадке и корпусу из тысячи узнаю. Даром, что ль, тридцать лет на нем швартовался: начал юнгой, кончил боцманом. Всю жизнь, чай, под андреевским флагом выстоял.
Щуплый старичок в монашеской скуфейке слегка толкнул боцмана в бок.
– Не путаешь ли, друже? Я ведь тоже на «Орле» хаживал. Что-то не похоже!
– Не похоже? – не оборачиваясь, вскинул боцман руку. – Гляди на форштевень. Во всем Тихом океане такого нет… своими руками бронзовым листом оснащал!
Старичок стал всматриваться.
– «Орел»! – срывающимся от волнения голосом проговорил и он. – Русское судно, и шлюпки по борту русские.
– А клепка-то, дед, клепка-то? Видишь?
– Вижу! Сердце заходит: чужой гюйс[10]10
Гюйс – носовой флаг.
[Закрыть] на русском судне развевается. Мошенники, будь вы прокляты!
Старичок поднял над головой кулак.
– Помните, русские люди, о Цусиме, помните героев «Варяга». Не давайте воли супостату.
Боцман рванулся за старичком. Узнал он деда Михея, бывшего фельдшера с «Орла». Но тот уже исчез в толпе.
Высокий человек в черной шинели положил тонкую, затянутую в кожаную перчатку руку на плечо боцмана.
– Шумишь, боцман Коренной?
Коренной оглянулся, быстро надел бескозырку, кинул руки по швам.
– Здравия желаю, ваше благородие!
Сухо поблескивающими глазами высокий человек долго всматривался в морскую даль.
Из тускло отсвечивающих труб броненосца валил густой черный дым. Медленно поворачивались орудийные башни.
– Да, «Орел»… – задумчиво произнес он. – Русский эскадренный броненосец первого класса. Я его в бинокль, боцман, приметил, когда он проходил у маяка Скрыпылева. Видишь, славянские буквы не все сбиты. Гляди, вон под краской светится наше «ё».
Коренной горестно вздохнул.
– Дожили!.. «Орел» нацелил жерла орудий на родной дом… Эх, ваше благородие, горит сердце!
– Не Стессель да не князь Романов, не видеть бы микадо «Орла» в японской эскадре как своих ушей. Крепись, боцман, мы еще с ними за Цусиму и Порт-Артур не рассчитались.
– Разочтемся! Вы-то у каких берегов швартуетесь?
– Как всегда, боцман.
– Идемте в Совет к Суханову, я за вас головой поручусь. Командует эскадрой сухопутный мичман. Морское кончил, а шторма не нюхал. Сами знаете, как ни учись, морской волк из него не выйдет, пока не трепанет настоящий шторм. Нет своих людей! Что ни командир, то или кадет, или меньшевик. Вот вас бы к нам, наворочали б делов!
Высокий человек прищурился.
– Так, значит, ты все еще на «Грозном»?
– На нем. Как с плена бежал, так и лег в дрейф. На флагманском с восьмого году. Он меня и поит и кормит.
– Вот это, боцман, хорошо! – неожиданно повеселел высокий человек. – Пойдем завтракать. Голоден, как акула. Там и потолкуем.
Они выбрались из поредевшей толпы и пошли по Адмиралтейскому проспекту.
– В Совете я, боцман, был. Вчера состоялось решение. Назначили командующим Тихоокеанской эскадрой.
Боцман растерянно заморгал глазами.
– Да что ж вы, Владимир Николаевич, молчали? А я-то, старый краб, клешни распустил… Подумать только, с адмиралом за ручку здоровкался… Как же так?
Владимир Николаевич рассмеялся, глядя на растерянное лицо старого боцмана.
– Да подойди ближе, чего отстаешь.
Боцман зашагал нога в ногу со спутником.
– Старое-то, Владимир Николаевич, не забывается… В пятнадцатом на «Грозном» шли… Ну, известно, корабль флагманский, линька из рук не выпускаешь, чтоб порядок был как в храме. А сами знаете: у адмирала Корсакова акулья хватка…
Боцман помолчал, раскурил трубку.
– Идет их сиятельство как-то раз по палубе и, как всегда, белым платочком то там мазнут, то здесь. Я спокоен, корабль надраен, как новенький империал. Вдруг слышу, ревут моржом: «Боцмана ко мне!..» Сами знаете, не трусливого десятка, с водяным всю жизнь дружу, а в тот раз колено дрогнуло: забьют линьком насмерть… Подбегаю. Стоят адмирал и этак сладенько улыбаются: «Гляди-ка, боцман!» – и суют мне в зубы платок. Глянул я, обмер: на платке сажа. Вырвали их сиятельство линек из моих рук и ну хлестать, глаза вот только и пощадили, а то б – прощай, море. Три месяца в госпитале отлеживался, думал, привяжут колосник к ногам…
Боцман снова разжег потухшую трубку.
Его собеседник Владимир Николаевич Синявин, приемный сын покойного адмирала, после Цусимского боя был разжалован в рядовые матросы за революционную пропаганду. В штрафной роте оборонял Порт-Артур, после падения крепости его интернировали как военнопленного в Японию. Но и там он не прекратил своей партийной деятельности. Его судили и приговорили к пожизненной каторге.
– С японской каторги мне удалось бежать в тринадцатом году. Ушел на английском транспорте к бразильским берегам, невмоготу стало, – рассказал он боцману.
– А семья? Верунька-то, поди, совсем барышня?
– В Токио осталась. Не мог я их взять на корабль…
– Да-а, видать, штормило!
– Штормило, Гаврило Тимофеевич. Все разве расскажешь? Как вспомнишь, мороз по коже пробегает.
– Ну, а фамиль-то как, по-прежнему или по батьке?
– Нет, по-прежнему. Так лучше! Уж больно известная у отца фамилия, сразу бы схватили. Злы они на меня. В тот раз было галстук на шею надели, да из-за отца…
– Что говорить, любили адмирала матросы… Царствие небесное!
– Помнишь, как нас загнали в трюм японского судна?
– Разве такое забывается!
– При опросе пленных я доложил о себе: рядовой сто седьмого стрелкового полка Дубровин! Так и записали.
– Вон оно што! – задумчиво отозвался боцман. – Прожил с вами сколь годов, под одним бушлатом на соломе дрогли, а не знал, что вы из большевиков.
– А вам знать, боцман, не полагалось.
– Да-а, конспирация!
– Конспирация, Гаврило Тимофеевич, решала все дело. Они удалы, но и мы не промах!
– Как дальше-то будем жить? Палуба под ногами дыбом встает.
– Драться будем, боцман! Готовь моряков под ленинский флаг.
– Значит, андреевскому-то отставка?
– Огрязнили царские адмиралы андреевский флаг. Нет в народе ему прежнего доверия.
Дубровин достал из кармана шинели длинный из красного шелка вымпел с гербом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.
– Выстройте, товарищ боцман, моряков! Поднимите на флагмане советский вымпел.
