Текст книги "Нелюдь"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

А за столиком неподалеку сидела довольно странная компания. Мы обратили на нее внимание, потому что там сидели пятеро мужиков, и ни одной женщины. Мужики были наши, советские, но очень приличные. Ну, ты представляешь себе, что это означало в восьмидесятом году…

Все пятеро были мордастые, здоровенные, все в костюмах-тройках. Они тогда как раз были в самой моде.

Мы с подругой, как говорится, «положили на них глаз». Они же были в чисто мужской компании. Она присмотрела себе одного, я – другого. В общем-то это было не важно. Не один, так другой. Из пятерых кто-то все равно клюнул бы.

Мы начали строить им глазки и всячески заигрывать, издалека. Тогда еще не принято было подходить самим.

Закончилось все тем, что двое из них подошли к нам и пригласили танцевать. Мужчина, с которым я пошла танцевать, был постарше меня, ему было тогда лет тридцать. Он мне сначала не очень понравился, потому что он – низкого роста, даже чуть пониже меня.

И уже начал лысеть в то время. Он танцевал со мной, и вел неторопливый разговор. Он, надо сказать, сразу понял, кто я такая, так что разговаривал просто для проформы.

– Мы тут еще некоторое время посидим, – сказал он. – А потом, если хочешь, можем поехать ко мне. Не возражаешь?

– Нет, – сказала я ему, потому что в тот день ресторан был полупустой, а лучше синица в руках, чем журавль в небе. Хоть он мне и не понравился, а все же я согласилась. Мало ли что – покапризничаешь, откажешься, а потом вообще никто не «клюнет».

– Сколько ты берешь? – спросил он меня напрямую.

– Сколько захотите подарить бедной женщине, – ответила я кокетливо, но сразу же отметила про себя этот вопрос как неприятную деталь. Дело в том, что в то время в Питере было не принято спрашивать у женщины так прямо. Тут, наверное, сказывалась советская стыдливость в этих вопросах. Или извечное русское желание создавать себе иллюзии. Делать вид, что ты соблазнил женщину, а не что тебя просто подцепила проститутка…

Во всяком случае, до того дня у меня никогда не спрашивали о цене с таким брезгливым спокойствием. Меня даже это покоробило. Стало как-то оскорбительно.

«Вот ведь советская проклятая идеология, – подумал я в этом месте рассказа Людмилы. – Даже в проститутках сумела воспитать чувство человеческого достоинства… Подумайте, она оскорбилась таким вопросом… Да для любой девки в нормальной стране это совершенно закономерный вопрос, она с радостью тут же на него ответит. Значит, подумает, клиент хороший попался, понимающий проблему. А у нас всех приучили корчить из себя тургеневских барышень. Даже шлюха требует к себе „человеческого“ подхода. Фу-ты, ну ты, о цене ее даже не спроси, а то обидится…»

Но Людмила тут же, как будто услышала мой внутренний монолог, сказала:

– Я не обиделась бы на это, если бы не вся его манера держаться. Он как бы не видел во мне женщину… Разговаривал так, как будто я бревно бесчувственное.

– А как вас зовут? – спросила я его тогда, надеясь хоть таким образом как-то установить с ним человеческие отношения.

– Зови меня Гена, – ответил он и усмехнулся. – Разрешаю.

Я тоже представилась, но он как бы пропустил это мимо ушей.

– Значит так, – сказал он. – Через двадцать пять минут я выйду отсюда. А ты выходи следом за мной. Только чтоб никто не догадался, ладно? А то мне не хочется, чтобы мои товарищи видели, как мы с тобой познакомились.

– Мы же уже танцуем, – обескураженно возразила я, но Гена сказал:

– Это совсем не то… Танцевать в ресторане можно, а вот то… Другое… Это уже нехорошо, это относится к моральному облику… так договорились?

Я пожала плечами, давая понять тем самым, что не слишком-то и рвусь к нему в объятия, но тогда он испытующе посмотрел на меня и добавил:

– Я тебе хорошо заплачу… Останешься довольна, обещаю.

Моя подружка разволновалась, когда я рассказала ей, вернувшись к столику, о нашем разговоре. Глаза ее сделались круглыми и она прошептала:

– Может, это маньяк какой-нибудь? – Но мне показалось, что ничего страшного не будет. Будет только противно. Уж больно мужичонка был какой-то странный и неинтересный. А впрочем, чего не сделаешь ради хороших денег?

– Ты и сейчас так считаешь? – спросил я Людмилу в этом месте.

– Как? – не поняла она сразу.

– Ну, ты и сейчас считаешь, что чего не сделаешь ради денег, как ты только что сказала? – уточнил я. Мне стал интересен ее облик.

– Не знаю, – ответила она спокойно. – Сейчас у меня есть деньги, так что этот вопрос перестал меня волновать. Сейчас я ничего не делаю ради денег.

– Понятно, – констатировал я, так ничего от нее и не добившись.

– Все так и произошло, как он сказал, – продолжила Людмила. – Через полчаса Гена попрощался со своими товарищами и пошел к выходу. Пошла и я. Еще помню, что на ходу кивнула нашим парням, сидевшим у входа. Показала им, что все в порядке.

Мы сели в такси и поехали домой к Гене. Он жил в однокомнатной квартире на окраине. Ржевка-Пороховые. Это тогда, в восьмидесятом, было очень дальней окраиной.

Квартирка оказалась довольно неухоженная, и я сразу поняла, что он живет один. Холостой мужчина оказался.

Он приготовил кофе и поставил передо мной чашечку. Потом развалился в кресле и начал задумчиво:

– Ну, ладно, зачем попусту время терять? Раздевайся.

Я хотела ответить ему, что хотела бы сначала выпить кофе и получить деньги вперед, но не решилась. Он был довольно солидным мужчиной. Я сумела оценить его хороший костюм и особенно – ботинки «Саламандра». Это тогда было как бы маркой, отличительной чертой солидного человека.

Поэтому я не стала спорить, а тут же, встав перед ним, разделась. Сняла с себя все и дала ему рассмотреть свое тело. А тело мое в те годы было отличное. Отменное, я бы сказала… Не зря оно меня кормило тогда.

Все клиенты восхищались, когда я раздевалась перед ними. Один грузин все кричал, что нужно меня на Запад отпустить, чтобы я там в ночных варьете танцевала.

– Ты и сейчас отлично выглядишь, – сказал я, не делая при этом пустого комплимента. Людмила и вправду выглядела замечательно. Совсем не так, наверное, как в восьмидесятом году, но все же… Для тридцати пяти лет она сохранилась блестяще…

– Спасибо, дорогой, – ласково и небрежно бросила Людмила. – Так вот, это был самый странный вечер в моей жизни… Я разделась и просто ждала от него ну пусть не восхищенных криков, и не кавказского пощелкивания языком, но хоть каких-то слов. Хотя бы возбужденного взгляда…

Ничего этого не было. Гена совершенно равнодушно смотрел на меня. При этом он велел мне покрутиться перед ним и даже провел рукой по моей ягодице.

Меня часто гладили в том месте, и я всегда чувствовала при этом, как вибрирует горячая рука возбужденного мужчины. Но в тот раз не было ничего подобного. Рука была совершенно холодная, даже влажная. Бр-р… Очень неприятно. Это была какая-то рука исследователя… Как будто впервые в жизни гладил женщину по ягодице…

Между тем, была зима и я довольно скоро замерзла, стоя голая посреди комнаты без движения.

Тело мое покрылось гусиной кожей и я сказала:

– Слушай, Геночка… Может быть, мы ляжем с тобой в постельку? Я горячая, я тебя согрею. – Но он только хихикнул недовольно в ответ и больше ничего не сказал.

Он продержал меня стоящую перед ним несколько минут, а потом вдруг посмотрел на меня очень неодобрительно и произнес осуждающим тоном:

– Нет, не пойдет…

– Что не пойдет? – испуганно спросила я. – Что, я тебе не нравлюсь? Что же ты раньше смотрел? – Во мне стало подниматься раздражение на этого идиота. Сорвал из ресторана, привез сюда, держит тут голую на холоде, да еще бормочет что-то невнятное, но явно неодобрительное… Бывают же идиоты. Хоть бы денег дал…

– Садись, – сказал вдруг Гена, подтолкнув меня к креслу, с которого я только что встала.

– Можешь накинуть на себя что-нибудь, – добавил он брезгливо, заметив, что я дрожу от холода. Я накинула себе на плечи плед, который взяла с дивана. Но и это не понравилось Гене. Он с сомнением посмотрел на меня.

– Ну, так что? – нетерпеливо спросила я. – Что мы будем делать?

Гена задумался, так мне во всяком случае показалось.

– Ты одна живешь? – неожиданно спросил он меня. Вот уж чего терпеть не могла, так это глупых праздных вопросов. Зачем? Ты меня позвал, сейчас сделаешь то, чего тебе хочется, дашь мне денег и мы с тобой больше никогда не увидимся. Так какое тебе дело, одна ли я живу, или с кем? Какая разница?

– Нет, с дочкой, – ответила я неохотно.

– Большая дочка-то? – поинтересовался Гена, и поймав мой недоуменный взгляд, вдруг засмеялся: – Хотя, что это за глупости я спрашиваю… Как у тебя может быть большая дочка? Ты же сама еще девчонка. Тебе сколько лет?

– Двадцать, – ответила я, начиная стучать зубами под тонким пледом. Зима была в том году суровая и в квартирах плохо топили. В особенности, в новых бетонных домах.

– А живешь в общаге? – как догадался он. Хотя, может быть, у всех общежитских особенные выражения лиц? Не знаю…

Одним словом, он добился от меня хоть и краткого, но содержательного рассказа о себе. И о дочке, и об общежитии, и о том, что родители мои живут далеко и не могут мне помогать.

– Ну, и что теперь? – в конце концов спросила я. – Что ты теперь мне скажешь?

И тогда он вдруг стал еще более задумчивый и сказал мне:

 
– Ну, так что же сказать тебе, моя одинокая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Лучше бедную шейку свою затяните потуже горжеточкой
И отправьтесь туда, где никто вас не спросит, кто вы…
 

Я тогда ничего не поняла из этого стихотворения. Поняла только, что он советует мне куда-то отправляться…

Мне было непонятно и обидно все это. Впрочем, про кокаин я поняла.

– Я не наркоманка, – сказала я в ответ твердо. Потом подумала и спросила: – А что такое горжеточка?

Видимо, лицо у меня было сильно обескураженное, потому что Гена засмеялся опять и ответил:

– Про кокаин я и не думаю… Кокаин больше ни кто почти не употребляет. Это раньше было. А насчет горжеточки – вообще не знаю, что это такое.

Потом он помолчал и добавил:

Это стихотворение Вертинский написал. Ты слышала такого?

– Слышала, – кивнула я. – А про что это?

– Да про тебя, – ответил Гена и усмехнулся. – Про уличную проститутку.

– Вы что – артист? – поинтересовалась я. Мне почему-то показалось, что он, наверное, артист. Стихи знает наизусть и ведет себя странно… Более чем странно. Наверное, артист.

– Нет, – вздохнул вновь Гена. – Я не артист, деточка… Я – партийный работник. А впрочем, сейчас это неважно. Вот что. – Он расстегнул брюки и чуть приподнял на животе жилетку: – Все равно надо попробовать… Чего тянуть… давай. – И он указал мне глазами на пол под собой.

Я поняла, что мне следует делать, и опустилась на колени перед ним, просунула голову между его коленей…

Стоять голыми коленями на полу было жестко и холодно, но я даже вздохнула с облегчением. Это все-таки было уже кое-что. Какое-то нормальное, привычное для меня желание клиента…

«Нет, он все-таки не маньяк, – подумала я с облегчением, принимаясь за дело. – Просто неторопливый такой».

К моему удивлению, Гена оказался вял и совершенно не готов к тому, о чем просил меня. Но меня это не остановило и не смутило. Мало ли мне приходилось иметь дело с пьяными, которых приходилось «раскачивать» самой?

Это ведь тоже часть профессии. Проститутка должна уметь приводить мужчину «в норму». Сделать самой так, чтобы он смог… Люди ведь разные бывают. Если не сможешь, клиент может разозлиться, он ведь пьяный… Тогда может и избить девушку за нерасторопность. Со мной так однажды уже было. Вот и стараешься, ползаешь вокруг него…

В конце концов все удалось, и он удовлетворился, но и это было тоже очень странно. Сделав свое дело, Гена тут же отпихнул мое лицо от себя и торопливо застегнулся.

– Ладно, – сказал он равнодушно. – Ничего. Теперь можешь идти. А если хочешь – можешь остаться. Только спать будешь на диване, вон там, – он указал мне на диванчик в углу комнаты.

– И это все? – с бестактным удивлением воскликнула я. – Уже спать? Тебе больше ничего не надо?

– Кажется, я уже сказал, – холодно ответил Гена и, порывшись в кармане пиджака, достал бумажник.

Он посмотрел на меня и достал две десятки. Еще раз вопросительно взглянул в мою сторону.

– Ладно, хватит, – произнесла я. Двадцать рублей и на самом деле было довольно за пятнадцать минут орального секса… Я могла бы сказать ему, что в другие ночи я за двадцать пять рублей подвергалась натиску в течение нескольких часов, так что утром выходила, пошатываясь, как пьяная… Бывало, попадется какой-нибудь горячий кавказец, так спуску не дает.

Но я не стала ничего этого говорить, а спокойно взяла деньги и положила к себе в сумочку.

Ночь мы провели на разных кроватях. Вернее, он на своей кровати, а я – скорчившись на коротком диванчике. Утром мы проснулись, и я стала одеваться. Меня не отпускало какое-то странное чувство досады.

Надо было бы радоваться. Работать совсем не пришлось, почти ничего от меня не потребовалось… Денег он дал. Что же мне еще?

Но нет, было дурацкое чувство не востребованности, оскорбленности.

Зачем он меня сюда позвал, если ему совершенно была не нужна женщина?

Почему он не воспользовался мной, как следует? Он брезгует мной? Но тогда почему он пригласил меня?

Что все это означает?

Была суббота, и Гена никуда не спешил. Он сварил опять кофе и позвал меня. Я была уже одета и могла уходить, но Гена позвал, и я присела выпить кофе. А может быть, я не спешила уходить, потому что была заинтригована его странным поведением?

И мне хотелось узнать, в чем же дело. Ведь он не импотент, в этом я все же имела возможность убедиться.

А дальше началось нечто уж совершенно невообразимое… Невероятное. Непредсказуемое…

Всего я ожидала от этого типа, но такого…

– Сегодня суббота, – сказал Гена, отхлебывая кофе. – Я сегодня выходной. А ты?

– Я работаю посменно, – ответила я. – Но сегодня днем я свободна. Мне выходить только завтра.

– Если хочешь, – сказал вдруг Гена неожиданно, – мы могли бы сходить куда-нибудь.

Я поперхнулась. Сходить… Куда-нибудь… Что это значит? Ведь, как выяснилось, я ему совершенно безразлична. Я ему даже не понравилась, как женщина Мне в это верилось с трудом, но я понимала, что, вероятно, это так.

Знаешь, есть такой одесский анекдот. Идет в Одессе бракоразводный суд. И судья спрашивает у мужа: «Почему вы разводитесь с вашей Сарой?»

А муж отвечает: «Она меня не устраивает, как женщина».

И тогда в зале зашумели все, а судья гневно говорит: «Нет, вы посмотрите на этого фраера! Всю Одессу она устраивает, а его – нет!»

Так же было и со мной. Пока что я нравилась всем клиентам, с которыми имела дело. Гена был первым, кто смотрел на меня совершенно равнодушно.

И вдруг такое странное предложение!

Все-таки я прошу понять меня и мое состояние в тот момент. Пусть все так, как я сказала. Но…

Гена был значительно старше меня. Он был явно солидный уважаемый человек, не то, что я – жалкая фабричная работница и проститутка с ребенком на руках. И он предложил мне провести с ним день.

– А куда мы пойдем? – спросила я, когда отдышалась после того, как подавилась горячим кофе от неожиданности.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Это все равно. А куда бы ты хотела?

– Мне нужно зайти к ребенку, – сказала я. Ведь моя соседка по общежитию не простит мне, если я подкину ей дочку на весь субботний день. Она и так ворчала все время. Надо будет опять подарить ей что-нибудь, как я это всегда делала.

– Мы можем взять твою дочку с собой, – сказал Гена, и я чуть не упала со стула.

Он, наверное, понимал мое состояние, потому что улыбнулся миролюбиво и подбадривающе и добавил:

– Возьмем твою дочку и пойдем, например, в парк. Сегодня хорошая погода, и мороз, кажется, спадает. Она ведь у тебя, наверное, мало гуляет.

Короче говоря, мы так и сделали. Я взяла Юльку, положила ее в коляску, в сидячую, и мы отправились в парк.

Полдня мы там прогуляли, а потом Гена дал мне свой телефон и сказал, чтобы я ему позвонила завтра.

Я была очень удивлена всем этим его поведением, но подозревать что-то плохое не могла. Ведь я сама видела, как он играл с маленькой Юлькой, как купил ей погремушку в магазине, куда мы зашли, и даже вдруг спросил у меня озабоченным голосом:

– Может быть, из вещей что-нибудь надо купить?

В общем, ты должен понять мое состояние.

Людмила сказала это и посмотрела на меня с торжеством, словно задала мне ребус для разгадки. И заранее знала, что я не смогу его разгадать.

И на самом деле все в ее рассказе было непонятно. Кто же ведет себя так странно ночью с проституткой, которую сам пригласил, а потом еще приглашает ее с ребенком гулять в выходной день в парк? Да еще покупает ребенку погремушку?

История странно напоминала старинные русские рассказы о бедной проститутке и благородном господине, который решил помочь ей. Очень жалостливые были рассказы… Короленко, Вересаев… Это уж не говоря о Толстом с Достоевским, которые просто обожали описывать благородных проституток и их чистую душу. Что за нелепое оригинальничанье!

Каким, право, извращенным умом надо обладать, чтобы придумать всех этих чистых Сонечек с Катюшами… Полноте, что же это такое? Или в России порядочных людей нет, чтобы литераторы выставляли проституток-подстилок в качестве носителей духовности? Или это делалось просто из желания поразить воображение читателя? Для оригинальности?

Я, пожалуй, принял бы описанного Людмилой Гену за одного из тех чудаков, что встречаются в классической русской литературе. Но слишком уж был изначально ироничен и недоброжелателен ее тон, когда она говорила о нем.

Я сдался и, пожав плечами, ответил, что не могу представить себе, как развивались дальнейшие события. Добавил только, что, вероятно, этот Гена все же не оказался маньяком. Это можно утверждать уже хотя бы потому, что Людмила сидит сейчас тут передо мной, живая и здоровая…

– Он и не был маньяком, – ответила она. – Он был партийным работником, как он мне сразу и сказал. Гена был заместителем секретаря парткома на большом предприятии.

– Ну что же, – заметил я. – И этим парням надо было как-то расслабляться. Дело житейское.

– Ну да, – ответила Людмила. – И вот, в тот вечер, когда мы с ним встретились, он был в ресторане с компанией таких же, как он сам – аппаратчиков.

И в тот самый вечер он узнал о том, что есть возможность ему получить повышение. Его могли сделать заведующим отделом в райкоме партии. А ты, наверное, помнишь, что это была уже большая фигура.

Как не помнить…

Хоть сам я и не имел никогда отношения ко всем ним структурам, но кто же тогда не знал, что такое заведующий отделом пусть даже и в райкоме партии? Это был человек…

Это был почти что секретарь райкома. Громовержец! Вроде бы и должность не высокая в масштабах страны и мира, а власти у него было побольше, чем у нынешнего мэра города. Одним взглядом мог человека с лица земли стереть. Спокойно, без напряжения. Любого.

Нынешние-то казнокрады – они разве страшны кому-то? Кто-то их уважает? Могут ли они хоть что-то реальное? Нет. Так, наворуют себе, дачки построят, детей пристроят и отвалят… Кто за границу, кто – в бизнес подастся. Схема, как говорится, накатанная. К ним у всех и отношение такое – плевое. Ворюги, они и есть ворюги. Мелочь пузатая…

Раньше не то было. «Да, были люди в наше время…»

– Ну вот, – продолжала Людмила. – И ему сказали, что должность скоро будет вакантна, и у Гены есть возможность ее занять. То есть, что его присматривают на это место. Он подходил по всем параметрам, по всем анкетным данным. Возраст, стаж партийной работы, образование. Словом, все.

Вот только оставалась одна проблема. Он был неженат, а ему прямо намекнули доброжелатели, что без этого никак нельзя. Никто завотделом не поставит неженатого. Тогда ведь помнишь, какие строгости были по части морального кодекса… И Гена понял, что ему срочно нужно жениться. А иначе место уплывет.

– Вот это да, – удивился я. – Но ты же не хочешь сказать, что этот Гена женился на тебе? Это слишком невероятно.

– Отчего же? – хитро улыбнулась Людмила: – Вовсе не невероятно. Всякое в жизни бывает.

Я задумался на минутку, а потом все же решительно помотал головой.

– Нет, – сказал я. – Всякое, конечно, бывает, и мы все в этом убеждаемся каждый день. Но есть то, что невероятно.

Во-первых, у каждого неженатого мужчины есть знакомые женщины, и среди них найдется хоть одна, которая готова выйти за него замуж. Даже если он кривоногий горбун с признаками эпилепсии. Одна все равно найдется.

А даже если предположить, что и знакомых у него не было, что невозможно, ведь он был партийный работник на большом предприятии, то оставался еще один вариант. Он мог воспользоваться службой знакомств. Она в восьмидесятом году уже была в Ленинграде. Хоть и не такая большая и эффективная, как сейчас, но все же была и найти там женщину, чтобы жениться на ней, было вполне можно. Да и вообще – тогда тоже была не пустыня… Были разные вечера «Кому за тридцать» и так далее. Совершенно незачем было жениться на проститутке, которую ты случайно встретил.

Людмила усмехнулась.

– Ты очень логичен и совершенно прав, Феликс, – сказала она с торжеством в голосе. – Но ты не предусмотрел привходящих обстоятельств.

– Каких еще обстоятельств? – не понял я.

– Привходящих, – повторила Людмила серьезно. – Человек ведь не просто человек. Не просто заместитель секретаря парткома или еще кто-то… Всякое бывает.

– Ну, тогда тебе придется пояснить свою мысль, – сказал я. – Я достаточно заинтригован. Рассказывай дальше.

Гена несколько раз приглашал меня к себе, почти каждый день. Я оставалась у него ночевать, и утром он давал мне деньги. Правда, меня несколько смущало, что эти деньги были не заработанные мной. Ведь он так и не попробовал меня. Я имею в виду – моего тела. Только орально… И только один раз. И все – дальше мы спали по отдельности.

Мне было неудобно спать на том коротком диванчике, который был предназначен для меня, но все же я думала о том, что я сравнительно легко зарабатываю деньги.

Сделать один легкий минет приличному тихому человеку – это все-таки совсем не то, что за те же деньги обслуживать пьяного глумящегося кавказца или озверевшего от русской водки финского шофера…

Раза два Гена приглашал меня в гости вместе с Юлей. Я приводила ее, и он играл с девочкой. Это было поистине удивительно.

Людмила замолчала, и я вставил:

– Похоже на рождественскую сказку про Санта-Клауса…

– Ну да, – согласилась женщина. – А потом он сделал мне предложение… Просто сказал, что хотел бы жениться на мне, удочерить Юлю, и вообще…

– Ты не упала в обморок?

– Почти упала, конечно, – ответила Людмила честно. – Уж на что, на что, а на это я не рассчитывала. Мне такое и в голову не приходило.

Гена сказал, и что я ему понравилась, и вполне утраиваю его, как будущая жена. Он объяснил, что должен вскоре получить повышение, а вместе с ним и улучшение жилищных условий. То есть он дал понять, что мы не будем жить в этой однокомнатной квартирке. Хотя после общежития и она казалась мне раем на земле.

– Ты не будешь больше работать на фабрике, – сказал он также. – Я присмотрю для тебя какую-нибудь глупую синекуру, где ничего не нужно будет делать. И ты сможешь посвятить все свое время дочке. А зарплата у меня и сейчас приличная, а будет просто царская.

Наверное, это было совсем не объяснение в любви, и я отдавала себе в этом отчет. Но, черт возьми, чего мне было еще желать?

Подруги в общежитии умерли от зависти, когда я сказала им, что выхожу замуж, да еще за кого. Это было выше их понимания. Многие от зависти просто перестали со мной разговаривать. Они чувствовали, что если заговорят, то не сдержатся и выцарапают мне глаза. Где это видано – мать-одиночка, да еще из общежития, да еще такого поведения – и вдруг замуж. И не просто за алкоголика Васю, а за ответственного партийного работника…

Мы подали заявление в загс, и уже через неделю Гена был назначен заведующим отделом. Он уже смог написать в анкете, что почти женат и заявление подано. Этого было вполне достаточно.

Правда, я все же ничего не могла понять. Зачем я ему нужна? Но все-таки я смело дала телеграмму родителям, сообщила им радостную новость и получила в ответ поздравления и сожаления о том, что не смогут приехать. Что ж, я их и не ждала.

А ответ на все свои вопросы я получила в день свадьбы. Вот тогда я и узнала про все привходящие обстоятельства.

Свадьба была скромной. Я пригласила двоих подружек, а Гена – двоих своих товарищей. Мы сходили в загс, а потом устроили ужин дома у Гены. Теперь это был уже наш общий дом.

Товарищи Гены были его коллегами и за ужином один из них сказал, что новую квартиру для него уже присматривают. Так что скоро мы сможем переехать поближе к центру и в более удобную квартиру.

Потом гости ушли, и мы остались одни.

Должна тебе признаться, что несмотря на всю необычность происходящего, на все свое смятение, я все же была настроена серьезно.

Какая молодая женщина будет равнодушна воспринимать свое первое замужество?

Я была ошеломлена, я многого не понимала, я была подавлена благородством этого человека. Ведь он взял меня в жены просто с улицы. С ребенком, который не от него. Такой уважаемый перспективный человек женился на мне. На мне!

Нет, ты не подумай, у меня и тогда не было заниженной самооценки. Я понимала, что я красивая женщина, что у меня много достоинств, но все же я была Гене совсем не ровня…

И конечно я всерьез готовилась к свадьбе. До самой последней минуты я не верила, что это возможно, но все же готовилась. Я купила себе очень красивое белое платье. Только фату не стала покупать. Все-таки фата на мне была бы вопиющим цинизмом…

Но платье было красивым – белое, шелковое. Может быть, ты заметил, что я вообще люблю шелковые платья.

Я сразу вспомнил, что Людмила была в зеленом шелковом платье, когда мы встретились в ресторане, и кивнул.

– Ну вот… Еще я достала самое изящное нижнее белье, которое тогда было можно достать. Тогда это была целая проблема, не то, что теперь…

Дело в том, что я все время уговаривала себя, что в сексуальной жизни тоже все будет хорошо. Я совсем не понимала такой холодности Гены со мной. Уж если решил жениться на мне, то почему он только один раз использовал мой рот, и отказывался от всего остального?

Мне казалось, что это у него от робости, от смущения. У многих советских мужчин бывает комплекс на этой почве.

Я подумал, что Людмила права и это совершенно верное замечание. Особенно это стало заметно сейчас. В восьмидесятом году секс вообще был в «загоне» и о нем было не принято даже много говорить. А сейчас развелось много разных борцов с эротикой в разных формах и видах…

Посмотришь – взрослые мужчины, облеченные властью, а о чем говорят, чем занимаются? С эротикой борются… Пишут что-то, обличают, запрещают…

Я подозреваю, что Людмила права, и что это у них, бедных, все от комплексов происходит. Неправильное половое воспитание, зажатость, комплексы, неудовлетворенность… Отсутствие культуры тоже сказывается. Борются, потому что сами себя боятся. Своей собственной ущербности.

– Я еще подумала тогда, что, может быть, у Гены ослабленная потенция, – продолжала Людмила. – Я заметила, что у многих наших мужчин так бывает, Чем он солиднее на вид, чем серьезнее на нем костюм, чем тяжелее у него ответственный портфель – тем он слабее как мужчина.

Вот я и надела на свадьбу самое красивое и изящное нижнее белье под платье, чтобы ему понравиться и заинтересовать таким образом.

Мне и подруги такое советовали…

Но Гена оставался совершенно безучастен. Он разделся и лег в постель. Я скинула с себя платье и подошла к нему, но он не пригласил меня к себе. Больше я уже не могла молчать и недоумевать. Сколько можно, в конце концов?

– Гена, – сказала я. – Нам, кажется, пора объясниться.

И я сказала ему несколько слов о том, что он напрасно меня боится. Что если у него что-то не в порядке с потенцией, то я ему помогу. Только мне для этого нужно как минимум лечь с ним в постель, а не делать все, стоя коленями на полу и работая только губами…

Рядом спала маленькая Юля и я говорила тихо, потому что боялась ее разбудить.

Гена понял меня и вдруг сказал:

– Ты права. Нам пора поговорить, так что пойдем на кухню.

Мы вышли на кухню – маленькую и заставленную тарелками после нашего свадебного ужина. И вот на этой маленькой кухне, среди тарелок и пустых бутылок я услышала новость – мой муж педераст.

Да-да, он был гомосексуалистом. Да, собственно, отчего я говорю был – он и есть гомосексуалист.

Людмила посмотрела на мое лицо и захохотала радостно и оживленно. Она радовалась тому, что ее сюрприз удался.

Мое лицо и впрямь вытянулось.

– Ты этого не ожидал, да? – спросила Людмила.

Я был вынужден признаться, что да, не ожидал.

Чего-чего, а такого поворота ее рассказа я не ожидал. Можно было предполагать все что угодно в качество объяснения странного поведения этого Гены, но только не это. Вернее, это – в последнюю очередь.

– Он так мне прямо и сказал, – произнесла Людмила с оттенком горечи. – Он сказал – я педераст.

Видно было, что и сейчас, по истечении многих лет, ей нелегко рассказывать об этом. Не исключаю даже, что я был первым, кому она столь подробно рассказала обо всем.

– Он не «двустволка», – пояснила Людмила, имея в виду мужчин, которые могут иметь секс как с мужчинами, так и с женщинами. – «Двустволок» довольно много, а Гена – полный гомосексуалист. То есть у него что-то с гормонами. Он так считает. Потому что ему просто невыносимо прикасаться к женщине, – сказала Людмила. – Он сказал мне, что просто делает над собой усилие, когда трогает меня. Он объяснил, что у женщин, у женского тела есть какой-то невыносимый для него запах.

Про запах я понимал. Конечно, у женщин есть свои специфические запахи. Но для полных, то есть гормональных гомосексуалистов они нестерпимы. Можно вспомнить одного великого композитора, который стал несчастен именно оттого, что не мог заставить себя прикоснуться к женщине. Ему даже не удалось иметь потомство.

– Одним словом, Гена сообщил мне, что он был просто вынужден вступить в брак, потому что в противном случае его никто бы не повысил в должности, – сказала Людмила, – и он потому и женился именно на мне, что был абсолютно уверен – я буду молчать. Мне некуда деваться. Что же я, дура совсем, что ли? Все-таки теперь у меня есть муж, дом, мне есть на что содержать дочку… Это ведь немаловажно.

«А в том, что к Юле я всегда буду относиться как настоящий отец, ты можешь не сомневаться», – сказал он мне тогда. И, надо сказать, он не солгал. Действительно, он очень полюбил мою дочку и стал ей настоящим отцом. Искренним и любящим.