Текст книги "Нелюдь"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

 
Дух, полный разума и воли,
Лишенный сердца и души,
Кто о чужой не страждет боли,
Кому все средства хороши…
 

Я вспомнил эти строки Заболоцкого, потому что они вдруг показались мне наиболее подходящими для этих монстров и их организатора. Для человека, который живет среди людей, ходит среди людей и сам старательно притворяется человеком. А сам вырывает из теплых, еще живых тел человеческие органы и оставляет людей умирать после этого…

Разве это человек? Разве он может называться представителем человеческого рода вообще? А он ведь еще носит белый халат и притворяется врачом… Пусть патологоанатомом, какая разница.

И сегодня вечером я увижу его. Я загляну ему в глаза и увижу его лицо. Какое оно?

И смогу ли я хорошо сыграть? Смогу ли остаться спокойным? Смогу ли сделать вид, что ничего не знаю об этом чудовище?

А может быть, мне придется пожимать ему руку? О, ужас! Я не смогу этого перенести. Пожать руку и дружелюбно улыбаться этому извергу…

Но это надо непременно сделать ради Юли. И ради других жертв тоже. Как в свое время писали коммунисты – «Ради жизни на Земле»… К тому же, все это будет совсем недолго, и в присутствии Хельги. Она же будет рядом, и это должно придать мне сил, чтобы я выдержал весь этот спектакль.

Но нервозность моя возрастала. Я сидел у себя в кресле и почувствовал, что больше не могу оставаться без движения. Меня могла разорвать какая-то внутренняя сила. Тогда я встал и вышел из дома.

Да-да, я помнил, что обещал Юле не выходить из дома. Но в ту минуту я подумал о том, что все равно к девяти часам мне нужно ехать к Хельге, а какая разница – семь или девять часов вечера сейчас?

Чему быть, того не миновать. Нельзя же оставаться сидеть дома и не двигаться с места только потому, что у Юли появились дурные предчувствия. А мне, для того, чтобы обрести душевное спокойствие и равновесие, обязательно требовалось какое-то движение.

Я вышел из дома, сел в машину и поехал по улицам. На часах было семь ровно. Мне предстояло два часа ездить и гулять где-то.

Может быть, подсознательно, памятуя о предупреждении Юли, я старался избегать оживленных магистралей, где могли быть аварии. Я ездил по тихим улицам, колесил по питерским окраинам. Иногда я останавливался где-нибудь у тротуара и курил. В конце концов, по мере того, как я размышлял обо всем, мои страхи сконцентрировались вокруг двух вещей. Мне было страшно войти в этот морг, где происходят такие страшные вещи, и мне было страшно увидеть Аркадия Моисеевича…

Вот на этих двух узлах я и сконцентрировался. Мне нужно было подавить свой панический ужас перед местом преступления и перед человеком-преступником.

«Это будет совсем недолго, – говорил я себе. – Может быть, этот негодяй даже возьмет меня на работу. И тогда мне хватит нескольких дней для того, чтобы разобраться, что к чему, и вывести их всех на чистую воду».

Конечно, я ведь точно знал, что буду искать и как себя вести. Скелет будет следить за моргом снаружи, а я – изнутри. Тогда уж преступникам от нас точно не уйти.

Когда стрелка часов приблизилась к девяти, я подъехал к дому Хельги. Она уже ждала меня, стоя в парадной.

– Ты вовремя, – сказала она и улыбнулась.

– У меня было две причины, чтобы не опаздывать, – сказал я в ответ.

– Какие же?

– Первая – меня ждала красивая женщина… А вторая – мне очень хочется поскорее найти преступников.

– Ты взволнован, но продолжаешь делать комплименты, – улыбнулась опять Хельга. – Честно говоря, – продолжила она, садясь в машину, – я и сама очень волнуюсь… Как пройдет ваша встреча? Все-таки, он опасный человек.

– Но ты ведь рекомендовала ему меня, – возразил я. – Всегда хорошо приходить не с улицы, а по рекомендации.

– Конечно, – согласилась Хельга, закуривая сигарету. – И все равно я очень волнуюсь. Мне в первый раз в жизни пришлось столкнуться с такой опасностью.

Она прикурила, и я заметил, как подрагивают ее длинные пальцы со свеженаложенным красным лаком.

Хельга всегда красиво одевалась и следила за собой. Ни разу мне не довелось видеть облупившийся на ее ногтях лак, никогда она не позволяла себе появиться ненакрашенной. Даже по ночам в постели она не смывала с себя грим.

Однажды я спросил ее, почему она так делает.

«Я всегда смываю, когда сплю одна, – ответила Хельга. – Но теперь ведь ты со мной… Вдруг ты проснешься ночью и захочешь меня… Я должна быть всегда в форме перед тобой. Или утром… Нехорошо, когда мужчина видит свою подругу неприбранной, несоблазнительной…»

Я замечал даже, что у нее всегда аккуратно подкрашены ногти на ногах, хотя Хельга носила закрытые туфли. Вот что значит европейская привычка!

– Ты думаешь, он возьмет меня на работу? – спросил я.

– Не знаю, – пожала Хельга плечами. – Во всяком случае, привезти тебя к нему – это был мой долг. Твоя история так потрясла меня, что я просто не могла оставаться равнодушной. Кстати, ты мог бы и раньше мне обо всем рассказать, – добавила она.

Я промолчал, потому что мне нечего было ответить. Откуда я мог знать, что Хельга окажется таким хорошим товарищем и так близко к сердцу воспримет мое расследование?

Мы подъехали к больничной ограде и вышли из машины. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Только вдалеке, возле спрятанного за кустами приемного покоя стояли две санитарные машины и ходили несколько человек.

– Вот морг, – кивнула Хельга в сторону строения возле самого входа на территорию больницы. – Нам туда, – добавила она и быстро пошла вперед. Здание было не освещено и выглядело безлюдным.

– Там даже свет не горит, – заметил я. – Может быть, там никого нет?

– Просто свет горит с другой стороны, – ответила Хельга. – С улицы ничего не видно, окна операционной выходят на другую сторону. Нас ждут там.

Я огляделся в последний раз, перед тем, как приблизиться к моргу. Интересно, где же прячется Скелет? Я точно знал, что у него где-то тут невдалеке есть наблюдательный пункт, но не смог определить, где. Может быть, мне было бы легче, если бы я увидел его.

Хотя, с другой стороны, было ясно, что Скелет хорошо и надежно спрятался. Невооруженным глазом его не увидеть.

Я шагнул следом за Хельгой, и она одним рывком открыла железную дверь морга. Дверь была пригнана плотно, и со стороны казалось, что она вообще заперта. Мы оказались в узком коридоре, слабо освещенном одной-единственной лампочкой. Стены были обшарпанные, и кругом стоял специфический запах морга, который я уже успел позабыть с тех пор, как последний раз бывал в таком месте – запах формалина и разлагающейся человеческой плоти. Эти два запаха боролись друг с другом, и непонятно было, какой из них преобладает.

– Ну и запах, – выдавил я из себя.

– Ты же хочешь тут работать, – тут же ответила Хельга, и я уловил вдруг издевательские нотки в ее голосе. – У тебя вообще нездоровый интерес к моргу, – сказала она еще довольно громко.

Я испугался, что нас услышит Аркадий Моисеевич, но тут вдруг сообразил, что Хельга говорит намеренно громко, специально, чтобы ее голос из коридора был услышан. В конце коридора была открытая дверь, из нее шел яркий свет, который не был виден с улицы.

– Нам туда? – спросил я машинально, и Хельга, подталкивая меня рукой, сказала:

– Туда. Нас уже ждут.

Ощущение страха внутри меня все нарастало. Издевательские нотки в Хельгином голосе резанули меня и заставили вздрогнуть от неожиданности. Столько злобного торжества вдруг прорезалось в нем, столько издевки… Я не ожидал этого и сразу же сжался от дурного предчувствия. Я вдруг почувствовал то, что ощущают люди, страдающие клаустрофобией – боязнь замкнутого пространства.

Я физически ощутил, как закрылась за мной железная дверь, как впереди меня слепит яркий свет из операционной, где меня ждали…

Что все это значит? И этот странный голос Хельги, который так разительно изменился в тот момент, когда мы вошли в морг…

Первым моим поползновением было броситься вон, наружу, на воздух. Туда, где не было железной двери, узкого коридора и яркого света неизвестно откуда. Где Хельга была моей возлюбленной, и голос ее был ласковым и дружеским.

Но бежать? Как? Куда? А если я ошибаюсь, и просто у страха глаза велики? Если я испугался в решительный момент и сейчас позорно сбегу? Как это будет глупо. Я никогда себе этого не прощу.

Но все же… Бежать? А если уже поздно? Коридор узкий, и я прошел по нему уже большую часть расстояния до открытой в операционную двери…

Я машинально, как автомат, сделал еще несколько шагов вперед. Наверное, так идут люди, приговоренные к казни на эшафот. Ноги несут тебя сами, вне зависимости от тебя самого.

Хельга остановилась, пропуская меня вперед, и я услышал ее голос за моей спиной:

– Вот и конец. Сыщик нашел то, что искал.

* * *

Поговорив с доктором Феликсом, Скелет задумался. С одной стороны это было здорово – то, что рассказал доктор. Если ему действительно удастся устроиться на работу в этот самый морг, то можно будет считать, что дело в шляпе. Тогда уже преступникам точно не уйти.

Может быть, Феликсу даже удастся втереться к ним в доверие, и тогда они сами раскроются перед ним. Тогда их можно будет просто брать голыми руками. Бывает же везение на свете.

Но с другой стороны, Скелет очень не любил привходящих обстоятельств. Он не доверял людям со стороны и не верил в бескорыстную помощь.

Феликс сказал, что завел себе возлюбленную в этой больнице. Хорошо, это может быть. Потом он все рассказал этой своей возлюбленной врачихе. Зачем? Дурак, конечно… Но что же теперь поделаешь…

А врачиха решила ему помочь. Это очень мило, но у нее как-то уж слишком быстро это получилось. Если она так хорошо знакома с Аркадием Моисеевичем и для нее ничего не стоит обращаться к старику с такими просьбами, то отчего она не сделала этого раньше?

Да и вообще, Скелет уже успел познакомиться с Аркадием Моисеевичем и знал, какой у того скверный, несговорчивый характер. Так он прямо взял и согласился встречаться с каким-то протеже.

Хотя всякое бывает в жизни. Может быть и такое. Может быть…

Скелета смущал еще один факт. Встреча Аркадия Моисеевича с Феликсом была назначена на половину десятого вечера. Но за столько дней и ночей, что Скелет провел тут, следя за моргом, он уже точно знал, что старик-патологоанатом аккуратно уходит с работы не позже семи часов. И никогда не приходит по вечерам.

Распорядок его дня был Скелету хорошо известен. Около одиннадцати старикан являлся потрошить трупы, а вечером шел пить свой коньяк с шампанским, чтобы потом гулять с псом.

С чего бы это он вдруг решил прийти в морг в половине десятого? Неужели для встречи с протеже этой Хельги? Принял бы его днем, какая разница?

Феликс не знал распорядка работы морга и поэтому ничего не заподозрил. Вечером так вечером. Но Скелета все это заставило задуматься.

Было четыре часа дня. Скелет взглянул на сделанную им только что во время разговора с Феликсом запись. Хельга Хявисте… Очень приятно.

Надо бы спросить у Феликса про эту женщину. Все люди, которые приобщаются к делу, должны учитываться. Кто они и что они – это закон оперативной работы. Идеально было бы почитать ее личное Дело. Что закончила, когда, какие были награды и взыскания… Выезжала ли за рубеж? Кто муж? Есть ли дети и какого возраста они?

Скелету было известно, что иногда такая вот безобидная и, казалось бы, не относящаяся к делу информация может очень пригодиться.

Позвонить опять Феликсу и спросить у него самого? Но он сам только что сказал, что она его возлюбленная и что они вместе учились в институте. Он, скорее всего, вообще плохо воспримет вопросы Скелета на эту тему. Да и будет, конечно, прав… Если уж он ей все рассказал вчера, то значит, он ей безоговорочно доверяет. Если Скелет начнет задавать наводящие вопросы, Феликс просто оскорбится и все равно ничего не скажет толкового.

Феликс для этого дела не годится. Что ж, подумал Скелет, остался старый проверенный способ. Если бы он все еще служил в милиции, было бы гораздо проще. Теперь придется как-то изворачиваться.

Очень не хотелось вставать и уходить из дома. По ночам Скелет уставал. Теперь он был вынужден не только следить за моргом и всеми перемещениями вокруг больницы, но и думать о собственной безопасности. После того, как его расшифровали и столь оригинальным способом дали понять это, он имел все основания бояться того, что его раскроют и здесь. Наверняка преступники теперь, идя на свое дело, тщательно высматривают его, Скелета, и его машину. Так что приходилось еще и поминутно озираться, следить за тем, чтобы не быть замеченным самому. Если уж они Клоуну голову отрезали, то и со Скелетом не постесняются поступить так же.

Так что по ночам Скелет страшно выматывался и день использовал для отдыха. Но откладывать это дело было нельзя.

Скелет заставил себя встать, надел костюм поприличнее, галстук, достал свое удостоверение частного детектива, сотрудника охранной фирмы, и поехал. Теперь он каждый раз тщательно проверял, не прилепили ли к его машине что-нибудь снизу. Есть такие замечательные штучки, что висят себе снизу и висят. А ты поедешь, да оно и рванет. И нет Скелета на белом свете…

Сейчас, когда его машина уже была засечена, это могло произойти совершенно спокойно. Так что Скелет применял все меры предосторожности.

Оружие он обязан был хранить в сейфе охранной фирмы. Он так и делал, но в последние дни забрал пистолет к себе домой. Иногда ему удавалось об этом договориться.

Теперь пистолет лежал в кобуре под мышкой и придавал больше уверенности в себе.

Скелет точно знал, что люди, на которых он сейчас охотился, не остановятся ни перед чем, и что «брать» их будет неимоверно трудно. Обычно, когда «берет» таких милиция, то специально вызывают натренированную «группу захвата», так называемых «волкодавов». Они вчетвером берут одного преступника. Двое спереди и сзади, и двое повисают на руках с обеих сторон…

Скелет не имел возможности повиснуть на руках у трех бандитов, так что не был уверен, что захват удастся ему совсем уж бескровно.

К слову сказать, Скелет был уверен, что сегодня ничего особенно серьезного не произойдет и ему не придется вступать в бой. Скорее всего все будет именно так, как сказал Феликс, а ему – его знакомая. То есть, это ложная тревога.

Просто Скелет хотел подстраховать не только Феликса, но и подстраховаться сам. Оружие не помешает. Ведь бандиты могут и сами перейти в наступление.

И все-таки Скелету очень хотелось сделать все грамотно и по правилам. Он решил попробовать навести хоть какие-то справки об этой Хельге Хявисте. Он не сомневался в том, что Феликс ее действительно хорошо знает, но ему хотелось на всякий случай узнать и самому.

Около пяти часов дня он подрулил к ставшей уже почти родной больнице. Схема была простая и отработанная, не раз испробованная в разных ситуациях.

Из машины вышел хорошо одетый молодой человек и направился деловой походкой в отдел кадров. Деловитости ему придавал еще и аккуратный «дипломат» из дорогой кожи, внутри которого что-то слегка тянуло, добавляя солидности владельцу.

Скелет заранее приготовился ко всему и теперь был во всеоружии. Он терпеливо дождался, когда заведующая отделом кадров освободиться, и зашел к ней в маленький кабинетик с окнами, задернутыми белыми занавесочками, сшитыми из больничных простыней.

К тетке он уже успел присмотреться, пока она бегала мимо него по коридорчику и что-то громко выясняла про приказ о летних выплатах персоналу. Пока она ругалась с бухгалтерией по телефону, Скелет видел ее через полуоткрытую дверь. Тетка была самая обыкновенная, лет сорока, с блеклыми кудельками на голове и бульдожьим выражением лица.

«Советская власть вырастила определенную породу кадровичек, – подумал Скелет. – Это совершенно особая порода, не похожая на всех остальных. Маленькие краснорожие сучки с визгливыми голосами… Обязательно толстый низко посаженный зад от долгого сидения на стуле, кривые ноги и подозрительный взгляд маленьких глупых глаз… Подозрительный – это обязательно. Ведь каждая такая шавка чувствует себя не меньше чем самим товарищем Андроповым собственной персоной при исполнении им своих поганых обязанностей…»

И еще выражение лица, покрытого обычно красными пятнами – одновременно наглое и искательное.

Искательное – перед начальством, а наглое – со всеми остальными. Как же иначе, ведь всегда говорилось, что «кадры – основа основ». А один спустившийся с гор паразит даже изрек, что «кадры решают все…» Как тут было шавкам не вознестись!

Самая лафа им была именно при Андропове. Вот тогда было раздолье – следить за тем, кто опоздал на минуту, кто раньше ушел на полминуты, не отлучился ли кто в туалет больше, чем на десять секунд.

И много работы было у шавок – стоять у проходной с секундомером, например.

Человек мог быть доктором наук и профессором, и заслуженным деятелем, но зависел в такие минуты от краснорожей шавочки с отвислым задом и десятью классами образования – в ее руках, вернее, в ее секундомере была его судьба. Опоздал на три минуты на работу… Что вы, да это же трагедия!

Теперь, конечно, не то, и все сучки-кадровички вместе со старыми, посиневшими от алкоголя партийцами очень жалеют об уходе старых времен. Как бы там ни было, а теперь если человек – хирург с мировым именем, то он – человек, а ты – вовсе не «основа основ» и не «решаешь все», а то, кто ты и есть на самом-то деле. То есть – дерьмо несчастное, сиди, пиши свои бумажки и не вякай…

Пока Скелет размышлял о превратностях судьбы этого сучьего племени, кадровичка закончила лаяться по телефону и с интересом поглядела на него через щель в двери.

– Заходите, что вам? – крикнула она.

– У меня разговор, – сказал Скелет, солидно усаживаясь перед столом и закидывая ногу на ногу.

Тетка с еще большим интересом посмотрела на него. Давно уже сюда не приходили хорошо одетые и уверенно себя чувствующие мужчины. Так, все больше старички дворниками наниматься, да одинокие матери с тремя детьми проситься лаборантами на неполный рабочий день…

– Какой разговор? – спросила тетка, еще ничего не понимая.

– Я – сотрудник сыскного агентства, – произнес Скелет замогильным голосом и сделал страшное лицо. Он знал, что баба немедленно попросит показать удостоверение, так что не стал этого дожидаться и сам положил его на стол.

– Вот как, – выдавила из себя кадровичка, прочитав то, что было там написано.

– Я хочу получить информацию от вас, – продолжал Скелет мрачно и добавил бессмысленную в данном случае фразу: – Вы очень поможете следствию.

Он знал, что на таких баб всякие бессмыслицы производят большое впечатление.

– А какую информацию? – задала осторожный вопрос тетка, у которой водка с портвейном и муж-забулдыга еще не отбили последние остатки здравого смысла.

– Простую, – отрезал Скелет. – Мне нужно личное дело одного вашего доктора.

– Это запрещено, – вякнула тетка и сделала официальное выражение морды. – Нужно разрешение главного врача.

– Да мне только взглянуть, – промолвил Скелет и добавил доверительно. – Дело срочное, некогда с главврачом разговаривать. Серьезное дело, я вам говорю.

– А какого доктора-то? – спросила кадровичка, в которой любопытство взяло верх над официальностью. На самом деле она с юности своей знала, что долг каждого советского человека – помогать «органам». А за время работы весьма привыкла к мысли, что главным ее начальником является вовсе не главврач-интеллигент, а куратор из КГБ…

Может быть, теперь сыграло свою роль то, что Скелет с его мрачным лицом и аккуратным костюмчиком очень походил на последнего куратора «оттуда», каким его запомнила благородная память кадровички. Она всю жизнь гордилась тем, что имеет доверительные отношения с охранкой…

Эх, были времена, когда она отводила душу и писала этому куратору длинные бумаги о том, кто что сказал из врачей, кто собирается «отъехать» в Израиль, а у кого жена вернулась из загранкомандировки и вроде бы привезла лишние туфли. И как начмед анекдоты рассказывает про последний партийный съезд… И многое другое. Когда серьезный материал иссякал, она писала о том, что зав. стоматологическим отделением спит с дежурной сестрой во время ночных дежурств, а шеф-повар таскает сумками ворованные продукты своему любовнику-диетологу…

Все бумажки эти где-то подшивались, складывались, их читали серьезные люди, по ним принимались какие-то меры…

Теперь стало скучно, ничего этого не стало. И Скелет с его разговорами о личных делах, о «расследовании» вдруг напомнил кадровичке дни ее былой славы. Он был для нее родным и понятным человеком. Человеком из ее прошлого. Что он не из милиции, ее не особенно волновало. Какая разница, думала она. Все они одинаковые.

Вместо ответа на ее вопрос, Скелет с серьезным видом полез в «дипломат», достал оттуда коробку конфет «вишня в шоколаде» и бутылку ананасового ликера. Перед тем, как достать бутылку, он чуть помедлил, прикидывая – давать или не давать. Потом взглянул на багровые пятна на лице кадровички и решительно вытащил ликер.

Все это он поставил на стол перед ней и одновременно, заведя руку назад, захлопнул дверь, полуоткрытую в коридорчик.

– Так какого доктора-то? – опять спросила тетка, уставясь на принесенные дары.

– Вы коробочку приберите, – сказал Скелет, кивая на стол и строго глядя на бабу. – И бутылку тоже, а то, неровен час, кто войдет, так неправильно поймет.

На красной рожице мелькнула хитрая улыбочка.

– Не войдет, – сказала тетка. – Дверь с автоматическим замком… Вы ее захлопнули сейчас.

«О Боже! – мелькнуло подозрение у Скелета. – Чего она теперь может еще от меня захотеть при закрытой-то двери…» Но все оказалось не так страшно. Баба уже «вышла в тираж» и амуры ее не интересовали. Теперь она сгорала от любопытства, кто же из докторов попал «под колпак».

– Вы папочки достаньте, – сказал Скелет, надевая на лицо улыбочку «номер три».

– Нельзя ведь посторонним показывать, – неуверенно опять завела кадровичка, но Скелет уже все про нее понял и твердо произнес:

– Мне на минутку. И я сразу уйду. Взгляну только.

– Ну ладно. Только быстренько, – вздохнула тетка, и глаза ее опять загорелись.

– Доктор Хявисте, – сказал Скелет. – Я хочу посмотреть личное дело этой дамы.

Кадровичка радостно закивала и достала папку. Хельгу Хявисте она отлично знала и недаром всегда ненавидела. Теперь пусть ею займутся вот такие серьезные мужчины. Вляпалась, наверное…

Как же было ей не ненавидеть Хельгу? Та была красивая женщина, хорошо одевалась, была доктором, у всех на виду… От одной только зависти можно было умереть. А тут еще и муж у этой Хельги уехал за границу, потом, может, к себе заберет. А не заберет, так хоть посылки, верно, шлет.

Ну ничего, подумала кадровичка, вот ты и допрыгалась, красотка. Недаром твоим личным делом интересуются.

Она достала папку с делом Хельги и раскрыла ее.

– Дать в руки не могу, – строго сказала она таким тоном, что Скелет решил не спорить. – Я вам так все прочитаю.

Она стала медленно читать все с самого начала – год и место рождения и так далее.

Образование – высшее медицинское. Разведена. Проживает, прописка… И так далее. Скелет слушал молча, кивал головой и силился вникнуть в скупые сведения. Пока ничего не находилось такого, за что можно было бы хоть краешком зацепиться. Ничего неординарного, непонятною.

– Вот запись о переводе… Вот направление на переквалификацию, – бормотала кадровичка. – Приказ о зачислении на курсы по переподготовке… Приказ об окончании и направлении.

– Какой приказ? – спросил Скелет на всякий случай. – О какой такой переквалификации?

Тетка вчиталась повнимательнее. Наконец поняла.

– А, – сказала она, наклонившись к бумаге. – Она переквалифицировалась на терапевта. С тех пор и работает в первой терапии у нас.

– А раньше где работала? – насторожился Скелет.

– У нас же и работала, – объяснила тетка. – Только на другом отделении.

Она уже приготовилась читать дальше, но Скелет вдруг подумал, что с этими деталями следовало бы разобраться. В конце концов, именно за этим он сюда и пришел. Что же еще могут отражать скучные строчки личного дела?

– А на каком отделении? – уточнил он. Тетка запнулась и вновь принялась вчитываться в бумаги.

– На офтальмологии, – сказала она.

– Это что такое? – переспросил Скелет. – Как вы сказали – офта…

– Офтальмологии, – гордясь своей способностью легко выговаривать сложные заграничные слова, ответила бабища. – Это окулисты которые.

Она подумала, что и это слово доступно только ей и потому пояснила дополнительно:

– Ну, глазники.

Скелет буквально подскочил на стуле.

– Как глазники? – переспросил он для верности севшим от волнения голосом. И тут же почти приказал: – Повторите это место.

Кадровичка прочитала еще раз приказ о переводе доктора Хявисте с отделения офтальмологии на терапевтическое в связи с окончанием курсов переквалификации и по производственной необходимости…

– Так, – сказал Скелет, весь дрожа от предчувствия. Теперь он был «на коне», теперь он ухватил удачу за хвост и крепко держал ее, не намереваясь отпускать. – Так, дайте мне ее трудовую книжку.

Тетка, видя как загорелись глаза посетителя, поняла, что он напал на след, и решив, что все равно уже почти на все согласилась, решила дать и трудовую, потому что «семь бед – один ответ»…

Она протянула Скелету трудовую книжку Хельги, которую вынула из специального металлического ящичка.

Скелет вперился глазами в голубые странички, заполненные разными записями, и сразу увидел, что записи сделаны разной рукой. Значит, нужно посмотреть все с самого начала.

Вот и та запись, которая его интересовала. Откуда появилась эта Хельга здесь, в этой больнице. А что было прежде?

Вот эта запись. Уволена по статье за прогул. А потом уже, спустя месяц, принята сюда, в эту больницу. Так, а откуда уволена? На синем штампе расплываются буквы, складывающиеся в сложное непонятное слово.

«Институт траспланталогии»… Что же это такое? Скелет задумался.

– Что такое траспланталогия? – спросил он у кадровички. Та просто вся зарделась от выпавшего сегодня на ее долю интеллектуального торжества. Как много она, оказывается, знает красивых непонятных слов!

– Транспланталогия – это те, которые пересаживают от одного к другому, – сказала она гордо.

– Чего пересаживают? – напрягся Скелет.

– Ну, там сердце или печенку или еще чего, – пояснила тетка. А потом добавила между прочим: – Они к нам оттуда вместе с мужем пришли. Сама и муж ейный… Их оттуда за прогул уволили, а они к нам и пришли. У нас тогда некомплект был, вот их и взяли.

Теперь все встало почти что на свои места. Хорошо было бы еще заглянуть в этот Институт транспланталотии и выяснить, из-за чего на самом деле уволили Хельгу с ее мужем. Потому что за прогул – это вряд ли. Докторов за прогулы редко увольняют. Это статья для рабочих, а не для классных специалистов, но на долгие беседы в институте времени пока не было, да и случилась вся эта история уже давно, так что там могут и не сразу вспомнить.

Сейчас Скелету все было уже ясно. Он обругал себя последними словами за то, что не догадался сразу зайти сюда и выяснить всю подноготную про новую знакомую Феликса. Хотя, конечно, кто бы мог подумать…

Он встал. Время терять он больше не мог.

– Благодарю вас, – со значением в голосе сказал он тетке. – Вы оказали неоценимую услугу следствию. Только я прошу вас никому о моем визите не рассказывать. Договорились?

– Что же, вы меня за дуру принимаете? – ответила баба. – Я же не имела права вам все эти документы показывать… Что же, я сама стану болтать, что ли?

– Ну и отлично, – быстро сказал Скелет, глядя, как баба быстренько убирает в шкафчик неподалеку от стола принесенные им коробку конфет и бутылку. – Я пошел. До свидания.

– А ее посадят теперь? – спросила тетка заинтересованно. Ей очень хотелось, чтобы непременно посадили. – Она что сделала-то? – интересовалась кадровичка. Она даже хотела добавить на всякий случай строго, что ей положено это знать по должности, но вовремя спохватилась, что это уж совершеннейшая ерунда, и осеклась.

– Ничего не сделала, – пожал плечами Скелет, уже стоя у двери. – Я просто так поинтересовался.

– Все вы так говорите, – разочарованно протянула краснолицая тетка. – Вы замочек не в ту сторону крутите, гражданин… Вот так, ага…

Скелет вышел из кабинетика и пошел к своей машине. Он взглянул на ходу, сколько времени, и, увидев, что уже семь часов, ужаснулся.

Было очевидно, что Феликса сегодня заманивают в ловушку. Просто каким-то образом эта тварь узнала, что Феликс имеет отношение к преступлениям. То есть не каким-то образом, а Феликс по дурости сам ей рассказал… Вот теперь его и повезут сегодня вечером на расправу…

Нужно его срочно предупредить. Скелет побежал к телефону-автомату. Он не работал. Побежал к другому – та же самая история.

Нужно было успеть. Хорошо, если Феликса довезут досюда, чтобы убить. А если не довезут? Если просто грохнут по дороге?

Скелет, про себя ругаясь матом, побежал обратно в административный корпус, чтобы позвонить оттуда, но когда подбежал к кабинетику отдела кадров, там было уже закрыто. Видно, тетка схватила конфеты и ликер и побежала к мужу. Или к любовнику-завхозу…

Скелет вскочил в машину и поехал по улице. Вот наконец и еще один автомат. Долгие гудки, никто не снимает трубку. Скелет заметил, что руки у него от напряжения дрожат и жетон скачет в пальцах, не лезет в прорезь.

Опять набрал и опять услышал протяжные долгие гудки. И шум ветра на линии. Феликс уже уехал. Или уже мертв. Хотя это вряд ли. Зачем было назначать ему встречу здесь, если решено уже было его убить дома, например? Нет, наверное, он просто вышел из дому…

Скелет испытывал два чувства одновременно, которые перемешались в его сознании. С одной стороны он был горд и счастлив тем, что сумел распутать все. И теперь главная загадка была решена – он знал, кто в действительности имеет отношение к преступлению. Во всяком случае, ему так показалось.

На самом деле никаких доказательств у него не было, это была чистая интуиция. В конце концов – что он узнал только что?

Он узнал, что Хельга прежде была офтальмологом, вот и все. А потом переквалифицировалась и стала работать терапевтом. Это не только не доказательство причастности ее к преступлению, но даже, строго говоря, и не ниточка. Просто Скелет чувствовал, что Хельга появилась в этом деле не случайно. И не случайно она сама предложила Феликсу встретиться сегодня вечером с Аркадием Моисеевичем.

Скелет стоял в телефонной будке, и мысли крутились в голове на бешеных оборотах.

Значит так… Главарь банды – Аркадий Моисеевич. Он старик, старая сволочь, терять ему нечего. Накопит денег и уедет в Америку. А Хельга – как-то связана с ним. Во всяком случае, Скелету так казалось.