Текст книги "Остров"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

Глава восьмая

Солнце уже встало на ладонь от горизонта. Редкие деревья бросали ломкую тень на дорогу, по которой скакали два всадника, необычайно контрастирующие друг с другом. Один из них, чья кожа была черна как смоль, сидел на светло-серой, почти белой, в яблоках лошади. Другой, с лицом чуть золоченным солнцем, скакал на вороном коне. «Принцип домино» смягчался ярко-красными с черной полосой по подолу, плащами, небрежно застегнутыми на левом плече. Свежий бриз раздувал плащи, окутывая черно-белые фигуры кентавров в кровавую кипень. То были Русий и Эмансер, спешившие в Дом Воспроизводства.

– Странное у вас, у титанов, отношение к любому делу, даже к любви. Я бы сказал… – Эмансер замялся, подыскивая нужное слово.

– Скотское.

– Да, если не обидно.

– Отчего же. Мы сами именуем его именно этим словом.

– Скотское! Грубо, но точно! Даже такой поэтический процесс, как любовь, вы ухитряетесь обезличить, превратив его из потребности души человека в служение грубым потребностям общества.

– Поэтический процесс – расхохотался Русий, и его конь нервно прянул ушами – Сильно сказано. Но поэзия не может быть процессом, поэтому мы и не имеем дело с поэзией. То, чем мы сейчас будем заниматься, не имеет ничего общего с любовью. Я никогда не видел девушку, предназначенную мне на сегодня, и вряд ли увижу ее еще. И я сомневаюсь, что она мне понравится. Это именно процесс воспроизводства. Мы подобны племенным быкам, покрывающим самых молодых и красивых телок. Это часть большой программы, цель которой создать нового человека-атланта.

– Атланта? Кто же в таком случае все те, что населяют Город, Остров?

– Кто – Русий усмехнулся – Я и сам не знаю. В нашем сознании произошла чудовищная путаница понятий. Если говорить откровенно, атлантами являемся лишь мы, те, кого именуют Титанами. Лишь мы, дети той Атлантиды, которая перестала существовать много веков, назад. А значит, атлантов всего около тридцати. Но этот остров тоже называется Атлантидой, и выходит, что его жители – тоже атланты! Это второе. А есть еще и третье. Командор планирует создать нацию атлантов, которую будут составлять лишь чистокровные потомки Титанов, а теперь и твои.

– С вами, с Титанами, мне все ясно, но я не могу понять, что должно произойти с жителями этого острова. Куда исчезнут они, и кто явится им на смену?

– На смену им придут наши потомки, которые сейчас именуются таралами. Это и есть истинные атланты. Население Атлантиды на данный момент можно разделить на три группы. Это таралы, марилы и ерши. Марилы – это коренное население острова, занимающее в этой классификации среднюю позицию. Таралы – дети атлантов и женщин – марилок и потомки этих детей. Как ты знаешь, на Атлантиде существуют и поощряются свободные любовные отношения. Для нас, Титанов, они не ограничены. Титан может выбрать себе любую понравившуюся женщину, будь она таралкой, марилкой и даже ерши. В любом случае чистота генофонда обеспечена. У ребенка будут голубые глаза, светлая кожа, и он будет признан таралом. Таралы ограничены общением лишь внутри собственной группы. И если контакты мужчин-таралов с женщинами других групп допускаются, хотя и не приветствуются, то связи между мужчинами марилами и ерши с таралками строжайше запрещены. Если раскрывается подобная связь, а тем более рождается ребенок, женщину ждет строгое наказание.

– Какое?

– Они изгоняются из Города и отправляются в специальные сельские хозяйства, где обречены провести всю жизнь. Условия там, прямо скажу, не из легких. Для таралок, привыкших к комфорту, это тяжелое испытание. То же самое касается и марилов. Мужчины могут заниматься любовью с кем угодно, кроме таралок, женщинам запрещено вступать в связь с ерши. И, наконец, самая бесправная группа – ерши. Дети рабов и переселенцы. Их женщины вольны в своем выборе, мужчины могут выбирать подруг лишь из своего круга. В случае нарушения этого правила они переводятся в низшие и остаются в этом состоянии всю жизнь.

– А низшие?

– Низшие вне всех категорий. Но когда время их наказания заканчивается, они возвращаются в свои группы. Все, кроме таралов, которые переводятся в разряд марилов. Но таралы и не расположены совершать проступки. Они довольны жизнью.

– Насколько я понял, генетическая программа ведет к тому, чтобы на Атлантиде остались лишь Титаны и таралы.

– Да. И тогда можно будет с полным основанием применить слово атлант.

– Куда же денутся марилы и ерши?

– Большинство из них в последующих поколениях сольются с таралами и покинут свои группы. Остальные будут вытеснены с Атлантиды, а часть переведена в состояние пожизненных низших.

Эмансер зло усмехнулся.

– Чтобы было кому работать в каменоломнях и шахтах?

– Да – взглянув на кемтянина, спокойно подтвердил Русий.

– А к какой группе отношусь я?

– Решено считать тебя Титаном.

– Вот как! Я польщен. Но как же генофонд – Эмансер не удержался и язвительно добавил: – Ведь я могу делать только черненьких детей. И хоть убей, не могу себя заставить дать им голубые глаза!

– От тебя этого и не требуется. Капля твоей крови растворится в море крови атлантов. Твои дети сольются с таралами, и через несколько поколений их глаза будут голубы, а кожа – бела. Но они не потеряют предрасположенность к высокому интеллекту. И это главное!

– Короче, я племенной бычок!

– Как и все мы.

Дорога, прежде прямая как стрела, раздвоилась. Русий повернул своего жеребца налево, лошадь Эмансера последовала туда же. Вскоре они обогнули холм и увидели небольшой, стоящий на взгорке особняк.

– Вот мы почти и приехали – заметил Русий.

– Исходя из того, какое значение вы придаете генетической программе, я предполагал, что увижу по меньшей мере дворец, населенный сотнями прекрасных невольниц!

– А так оно и есть! За год через этот уютный домик проходит тысяча девушек. Но редко какая проводит здесь более пяти дней. Как только врач отмечает признаки беременности, женщин переводят отсюда в другое место, а сюда доставляют новых.

– Конвейер.

– Именно. Я же тебе говорю, что это воспроизводство, а не любовь.

Они подъехали к украшенному колоннами портику дома и спешились. На пороге показался высокий улыбчивый тарал – смотритель Дома Воспроизводства.

– Доброе утро, господин Титан. Доброе утро, господин…

– Титан, – помог замявшемуся таралу Русий.

– Титан, – послушно повторил смотритель.

– Как дела, Темсе?

– Превосходно. Господа располагают временем? Может быть, стакан вина – затараторил смотритель.

– Нет, спасибо – ответил Русий – С утра не пью. Что можешь предложить сегодня?

Тарал сладко облизнулся.

– На любой вкус. Превосходные девочки! Вам сколько? По одной? Две? Три?

– Три? – удивился Русий. Засмеялся. – Неужели находятся такие гиганты?

– О да! Господин Титан Начальник Города заказывает за раз и четыре и пять. Правда, мало кто из них потом забеременивает.

– Я сделаю ему замечание.

– Не надо, господин Титан! Прошу вас! – забеспокоился Темсе – Мне попадет.

– Не бойся. Я сделаю так, чтобы не попало. А теперь поспеши. У нас мало времени.

– Прошу господ.

Он отвел Эмансера в комнату свиданий и, заговорщицки подмигивая, спросил:

– Маленькую? Повыше? Господину Титану нравятся зеленые глаза или карие?

Эмансер покраснел.

– Любую.

– Понял.

Темсе исчез. Эмансер сбросил плащ и улегся на широкую удобную постель…

Спустя полчаса кемтянин оправил хитон и, скрывая какое-то гаденькое чувство, вроде смешанного с липкой грязью смущения, вышел. Русий уже ждал его, сидя с сигаретой в руках на парапете около входа. При виде Эмансера он усмехнулся.

– Долговато. Понравилось?

– Скотство! – выдохнул Эмансер – Мне подсунули девчонку, почти ребенка! Почему ты не предупредил меня об этом?

– А ты предпочел бы заниматься любовью со старухой? Ладно, – видя что лицо кемтянина принимает злобное выражение, усмехнулся Русий, – не злись. Возраст тоже критерий целесообразности процесса. В этом возрасте они наиболее приспособлены к деторождению. Здоровые дети, хорошая генетика, малая смертность. Когда они становятся старше, показатели ухудшаются.

Сказано это было столь равнодушным тоном, словно речь шла не о людях. А впрочем, так оно и было. В душе Эмансера поднялась волна ярости, и он едва не ударил Русия, но побоялся. Вместо этого он выкрикнул:

– Неужели ты никогда не знал любви?!

Русий выпустил клуб дыма и задумчиво ответил:

– Знал. Но пойми, наша жизнь так длинна… А любовь, настоящая любовь приходит один, может быть, два раза в жизни. Одну я испытал лет восемьсот назад. Хотя вряд ли это была любовь. Но это было чувство. Сильное чувство… А впрочем – Русий с силой потер скулу, словно выгадывая время для раздумья – может, это и не было чувством, а так, баловство. Не помню. Все-таки восемьсот лет! Но я жду ее, любовь. Первую или вторую… Может быть, она придет через сто лет, может быть – через тысячу, а может – завтра. Любовь – лишь бесконечно короткий штрих в длинной череде дней и столетий. Лишь штрих!

Заржал, напоминая о себе, конь.

– Поехали! – велел Русий. Он прыгнул в седло и помчался по петляющей между холмами дороге.

Эмансер пустил лошадь шагом. Он ехал и думал: «Тысячелетия и штрих. Многовековая череда столетий, стремительных и ползущих, и один миг. Миг, именуемый любовью. День, месяц, год… Штрих!» И ему стало бесконечно жаль атлантов.

* * *

Минуло девятнадцать лун со дня нападения войска кечуа на Общину сыновей Солнца. Жизнь в Городе вернулась в нормальное русло. Анко-Руй, назначенный начальником стражи Дворца, быстро рассортировал пленных кечуан и бросил их на ремонт разрушенных зданий и дорог. Тысячами рук Город стремительно зализал раны и стал еще сильнее и прекраснее, чем до нашествия. Его окружила высокая крепостная стена, у Пума-Пунку встал мощный военный флот.

Был праздник Солнца. Огромный изысканный стол в Золотой Зале. Мясо карибу и диких ланей, нежнейшие фрукты, свежая рыба с берегов Соленого моря, икра, изысканные вина…

За столом сидело человек шестьдесят: атланты, столичные вельможи; военачальники, наместники городов. Тут же вертелся незаменимый Анко-Руй. Много ели, еще больше пили, произносили выспренные тосты.

Вот встал, поднимая бокал, наместник города Куучак.

– Великий Правитель, дозволь мне поднять бокал за воинов, не вернувшихся с войны!

Тост был двусмысленным, но Инкий милостиво кивнул и чуть отпил из золотой чаши. Но вдруг брови его нахмурились. Вдруг он что-то вспомнил, и узкая, едва заметная морщинка пересекла его лоб до самого конца пира.

Когда гости уже расходились, он поманил к себе Анко-Руя и шепнул ему:

– Приведи ко мне наместника Куучака.

Начальник дворцовой стражи научился хорошо разбираться в интонациях своего повелителя, и поэтому наместника не привели, а притащили. Слегка помятого, с разбитой губой. Два огромных стражника вволокли его в покои Рыжебородого Титана и, дружно разжав руки, уронили на пол. Наместник пал на колени и, пришепетывая, запричитал:

– О Повелитель, чем твой усердный слуга мог прогневить тебя?

Инкий ответил не сразу. Он начал издалека.

– Знаешь, у людей есть свойство – забывать…

– Знаю – пролепетал ничего не понимающий наместник. Инкий не отреагировал – вопрос был риторический.

– Да, людям свойственно забывать. Особенно, когда голова занята работой, а руки – мечом. Особенно, когда твой дом лежит в руинах.

– Да-да – бормотал наместник.

– Но ведь настанет время, когда все вспомнится!

Инкий рывком встал из тронообразного кресла и подошел к стоящему на коленях наместнику и, взяв его за волосы, заставил подняться и заглянуть в свое искаженное яростью лицо.

– Почему ты сообщил мне, что кечуа покорились сыновьям Солнца, в то время как они готовили нападение на Город?!

– Владыка – наместник начал заикаться от страха – это неправда! Я писал тебе, что кечуа осадили Куучак и собираются идти на Инти Уауан Акус! Я сразу поспешил предупредить тебя.

– Ты уверен в этом – зловеще спросил Инкий.

– Повелитель – взвыл наместник. Инкий хмыкнул.

– Странно. В послании, что принес мне гонец, было совсем другое.

– Так прикажи расспросить гонца!

– Я сам знаю, что мне делать. Ладно, ты можешь идти отдыхать. Пока отдыхать. Если ты понадобишься, я вызову тебя.

Пятясь задом и часто кланяясь, наместник буквально выкатился из покоев. Инкий нажал на кнопку звонка и вызвал Анко-Руя.

– Приведи ко мне Иусигуулупу, – приказал Рыжебородый Титан.

Они шли по берегу узкой речушки. Стояла ночь. Глаза девушки загадочно мерцали, дыхание нежных губ освежало, словно ветерок. Иусигуулупу наклонился к щеке своей спутницы.

– Любимая, – шевельнулись его губы, – Любимая…

– Как долго я ждала этого слова, – тихо и озорно рассмеялась девушка.

– Любимая! Кансоор, неужели мне надо было произносить это слово? Неужели оно не читалось в моих глазах?

– Твои глаза подобны твоим ногам. Они столь же быстры и изменчивы… – Она, видимо, устала говорить, ее губы потянулись к губам юноши. Они слились в долгом поцелуе.

– Не пройдет и луны, как мы поженимся – выдохнул Иусигуулупу.

– А ты уверен, что жрец разрешит наш брак?

Девушка была аклья – подневольная работница. Жрецы запрещали браки аклья со всеми другими сословиями, кроме янакона.

– Я упрошу Титана. Он не откажет мне.

Иусигуулупу вновь стал искать ее рот. Кансоор, смеясь, прятала лицо, но затем, уступив, подставила свои теплые влажные губы под поцелуй. Мир замер. Рука Иусигуулупы скользила ниже и ниже и легла на бедро девушки. Она мягко отстранилась.

– Не надо. После свадьбы.

Иусигуулупу слегка разочарованно хмыкнул. Ему было непонятно упорство Кансоор. Ведь жрецы разрешали и даже поощряли свободную любовь. Но эта неуступчивость даже нравилась ему, и он послушно переместил руку на талию.

– О Кансоор, как ты прекрасна!

Девушка улыбнулась, ослепительно белые зубы лунно блеснули в темноте. Она и сама знала, что красива, точнее говоря, не столь красива, сколь необычна. Необычна той изюминкой, которая кружит голову мужчинам, что пьянит, словно молодое вино. Лицо и фигура Кансоор делали ее не похожей на других девушек Города. Она была длиннонога, с удивительно изящной талией. Лицо бело и удлиненно, тонкая алая полоска нежных губ, и самое восхитительное – ультрамариновые прозрачные глаза, прекрасные и бездонные, словно Соленое море, которого она никогда не видела. «Твоим отцом было море» – не раз говорил ей влюбленный Иусигуулупу. Другие смотрели на это трезвее и шушукались, что здесь не обошлось без жреца Солнца, а то и – здесь они поднимали вверх палец – без самого Рыжебородого Титана. Ведь нежный пушок под мышками девушки был цвета Солнца!

Она нравилась многим. Даже кое-кто из курака – людей, носящих солнечно-золотые украшения – был не прочь видеть ее хозяйкой в собственном доме, но она любила гонца, стремительного и настойчивого, умеющего быть внимательным и нежным. Она любила запах далеких земель, приносимый его быстрыми ногами.

Влюбленные дошли до блока, где жили ткачихи-аклья. Иусигуулупу поцеловал возлюбленную, и она исчезла за высокими стенами. Страж, охранявший покой и порядок в блоке, по-доброму засмеялся. Иусигуулупу пожелал ему доброй ночи и отправился к себе. Жил он довольно далеко отсюда-за четыре городских квартала, близ Дворца Рыжебородого Титана.

Ночь. Широкие улицы Города пустынны. И свежи. Зной ушел куда-то на запад, чтобы наутро вновь появиться вместе с Солнцем. Ведь Земля круглая, и где-то на другой стороне ее сейчас дуют обжигающие кожу соленые ветры.

Иусигуулупу миновал Храм Солнца и подошел к Дворцу Рыжебородого Титана. Ворота Луны, Ворота Звезд, Ворота Солнца. Перед последними гонец невольно замедлил шаг. Тусклый лунный свет неясными полутенями вычерчивал лик великого Инти – Солнца, отца бога-созидателя Виракочи. Инти – невысокий коренастый человечек с непомерно большим ликом-головой, был окружен нимбом из двадцати четырех лучей, оканчивающихся головами лунных зверей – ягуаров. Слияние Солнца и Луны породило жизнь. Огненное семя солнца ударило в прохладное лоно Луны, и возник Мир с его огненными страстями и, ледяным равнодушием. Возник бог Виракоча с солнечными глазами и повадками лунного ягуара. Но сначала было Солнце.

Великого Инти окружали люди-кондоры – хранители чистоты и веры. Их скрюченные клювы вырывали сердца у нечестивцев.

Луна сместилась чуть вбок, залив лик Инти мертвенным светом. Мертвое на живом. Стало чуть жутко, и Иусигуулупу невольно ускорил шаг. Быстрее домой, где ждут теплый очаг и печеная картошка. И еще – добрая мама. В отличие от многих других сыновей Солнца Иусигуулупу знал свою мать.

Вот и дом, но что такое? Блеснул металл, и гонец оказался окруженным воинами дворцовой стражи. Кто-то положил руку на его плечо. Анко-Руй!

– Мне очень жаль, – сказал бывший сосед, переселившийся во Дворец, – но Повелитель приказал привести тебя к нему.

«Мне очень жаль…» – Иусигуулупу понял, что погиб. Но почему? Что он сделал? Ему захотелось закричать: за что?! Но их не учили сопротивляться.

Гонец склонил голову и, окруженный блестящими копьями, пощел ко Дворцу.

Лик вечно живого Инти был мертв.

* * *

Тюрьма даже из золота – все равно тюрьма. В ней пахнет сыростью и тленом, и гнилой похлебкой. И еще плахой…

Тюрьма в Городе сыновей Солнца была из трахита – камня, которого не берут столетия. Он сер и холоден.

Иусигуулупу поместили в крохотную камеру-мешок – три шага в длину и всего полтора в высоту. Даже не сесть. Он лег на холодный пол и начал размышлять о своей горькой судьбе. Но быть долго наедине со своими мыслями ему не пришлось. Щелкнул замок отпираемой решетки.

– Выходи.

Тюремщик привел его в караульную залу. Там сидели Анко-Руй и еще два человека, один из которых, неестественно маленького роста, пользовался очень дурной славой. Его звали Мастер кожаных ремней, а нарезал он эти ремни из человеческих спин. Все трое пили дынную брагу, закусывая ее тоненькими ломтиками жареного мяса ламы – большой деликатес! Иусигуулупу даже не помнил его запаха.

– Садись – приказал начальник дворцовой стражи.

Иусигуулупу послушно сел на краешек длинной скамьи.

– Пей!

Анко-Руй протянул арестованному большую чашу браги. Подумав, Иусигуулупу решил, что отказываться не стоит – невежливо, да и мало ли что ждет его впереди. Он взял чашу и медленно вытянул ее до дна.

– Молодец! – одобряюще хрюкнул Анко-Руй – Закуси.

Кусок тающего во рту мяса. Если Иусигуулупу и почувствовал хмель, то это было блаженство от давно не пробованного мяса. Он съел предложенный ему кусок и сложил руки на коленях. Больше ему не давали, зато сами пили и ели с завидным аппетитом. Наконец брага закончилась. Сыто рыгнув, Анко-Руй поерзал, поудобнее устраиваясь на скамейке.

– Теперь поговорим.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Что – Анко-Руй ухмыльнулся – А все, что ты мне расскажешь. А рассказать ты мне должен о том, как подделал кипу наместника Куучака и сколько тебе заплатили за это.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Ах, он не знает…

Анко-Руй мигнул одному из своих собутыльников, и на голову гонца обрушился страшной силы удар. Иусигуулупу рухнул на пол.

– Хватит разлеживаться!

Говоривший ткнул неподвижно лежавшего гонца ногой в бок. Со стороны могло показаться, что это слабый тычок, на самом деле натренированные пальцы ноги сломали ребро, причинив такую боль, что Иусигуулупу решил, что у него разорвана печень. Он захрипел и перекатился на спину. Тут вскочил со скамейки Мастер кожаных ремней и сладострастно пнул истязаемого в пах, заставив гонца взвыть от нечеловеческой боли. Все трое палачей дружно заржали.

– Здорово завизжал! Словно кот на весеннюю луну! Ха-ха-ха! – радостно прокомментировал карлик.

– Ладно, достаточно пока с него – решил Анко-Руй – А то еще того и гляди подохнет.

Он наклонился и рывком поднял корчащегося гонца на ноги.

– Вспомнил?

– Что?

– Сколько тебе заплатили кечуа, чтобы ты исправил письмо?

– Я не трогал никакого письма!

– Ха! Он еще не поумнел! Хорошо, тогда поговорим иначе, и то, что ты уже испытал, покажется тебе легкой щекоткой по сравнению с предстоящим. В разговорную комнату!

Подручные схватили Иусигуулупу за руки и потащили в соседнюю комнату. У карлика оказались стальные руки.

В той комнате было много хитрых приспособлений. Они жгли, резали кожу, срывали ногти, сверлили суставы. Все они были предназначены лишь для одного – причинить боль. Нечеловеческую боль. Но Иусигуулупу молчал. Молчал, даже когда ему ломали руки.

* * *

Скользнув взглядом по амуниции стоящих перед покоями Рыжебородого Титана стражников – все ли в порядке – Анко-Руй прошел внутрь. Повелитель был не один. На его коленях сидела длинноногая светловолосая жрица Луны, евшая сочные апельсины. Титан рассеянно гладил ее волосы. Анко-Руй дипломатично кашлянул. Инкий встрепенулся.

– Говори.

– Он ни в чем не сознается. Но я уверен, что он виноват.

– Почему уверен?

– У меня такое чувство.

– Чувство – еще не есть доказательство. Ты испробовал все способы, чтобы заставить его говорить?

– Все, мой Повелитель.

– И он молчит? Крепкий орешек – В голосе Титана послышалось одобрение – А может, он и вправду невиновен?

– А кто тогда?

– Наместнику я верю. Он не лжет. Тем более, что сказанное им подтвердил его писец. Жаль, если не удастся докопаться до истины… Значит, ты испробовал все методы?

– Доступные мне – да. Но есть еще один – Анко-Руй сделал вид, что замялся, и показал глазами на Слету. Инкий понял. Он наклонился к уху безразлично слушавшей неинтересный ей разговор девушки и что-то прошептал. Она недовольно хмыкнула и, косо посмотрев на начальника стражи Дворца, вышла из залы.

– Говори – велел Инкий.

– Завтра праздник Ягуара – полуутвердительно спросил Анко-Руй.

– Да, а что?

– Девушка уже подобрана?

– Наверно, а какое это имеет значение?

– У гонца есть невеста, в которую он безумно влюблен. Он сознается, если узнает, что она назначена в невесты Ягуару.

– То есть, он сознается во всем, даже в том, что он не совершал? – нехорошо взглянув на Анко-Руя, спросил Инкий.

– А что еще требуется – цинично воскликнул начальник стражи.

– Ладно, будь по-твоему. Делай, как задумал. Я сообщу жрецу Солнца о том, что невеста будет заменена…

Спустя полчаса Анко-Руй был в тюрьме. Комкая невольно расползающуюся по лицу довольную улыбку, он спросил:

– Ну как, ты что-нибудь вспомнил? С трудом разлепив спекшиеся кровавой коркой губы, Иусигуулупу ответил:

– Нет.

– Жаль… – зловеще протянул Анко-Руй. И вдруг: – Радуйся, гонец! Великодушный Рыжебородый Титан приказал освободить тебя. Завтра праздник Ягуара, и Повелитель не хочет омрачать его казнями. Более того, он лично приглашает тебя на праздник.

Иусигуулупу безучастно отнесся к этой новости. Палача подобное безразличие задело.

– Ты что же, не рад?

– Рад, – выдавил из себя Иусигуулупу. С трудом сдерживаемая ухмылка наконец-то прорвалась на лицо Анко-Руя.

– А знаешь, какая красивая невеста будет у Ягуара?! Ноги – стройные, словно морской тростник, губы – словно лепестки мака, глаза – подобны небу!

Избитый гонец не реагировал на эту восторженную арию. Анко-Руй терпеливо продолжил:

– А руки – чистое золото. Она первая ткачиха среди городских аклья.

На этот раз Иусигуулупу понял, куда клонит палач; голова его медленно поползла вверх.

– Ты хочешь спросить, как ее имя? По-моему, ты уже и сам догадался. Ее имя Кансоор!

Гонец вскочил. Забыв про сломанные руки и истерзанное тело, он бросился на палача. Раздавленные пальцы рвались к короткой, набрякшей пьяными жилами шее. Анко-Руй ожидал подобную реакцию. Он увернулся и стукнул Иусигуулупу кулаком в висок. Затем он присел над рухнувшим на пол гонцом и процедил:

– Хочешь, чтоб она жила? Выбирай! Одно из двух: или ты сознаешься, или твоя Кансоор будет отдана жрецам.

Из глаз Иусигуулупу лились слезы. Слезы боли и бессилия. Окропив горячей влагой вечно холодный пол, он выдавил:

– Хорошо, я сознаюсь.

– Я знал, что ты поступишь разумно – не смог сдержать довольной ухмылки Анко-Руй – Завтра ты предстанешь перед Повелителем. А пока отдохни. Тебе принесут поесть и перевяжут раны – Довольный успехом, Анко-Руй направился к двери, Когда он уже выходил, Иуеигуулупу прохрипел ему вслед:

– Постой!

Начальник стражи Дворца вопросительно обернулся.

– Сосед, за что ты меня так ненавидишь?

– Ненавижу? – удивился Анко-Руй – Работа!

* * *

В Гатисе, в священной роще, в вечной тени деревьев, в неге и лени возвышался дворец Фараона Рату. Солнце было уже высоко, но дворец стоял в безмолвии – его обитатели не привыкли вставать рано. Доры номарха перебрались через глухую стену, опутанную зелеными сетями лиан, и цепью окружили дворец. Когда стража опомнилась, было поздно – размахивающие мечами гиганты уже ворвались во внутренние покои. Лишь один-единственный глупец вздумал преградить дорогу и был безжалостно изрублен.

По Гатису прокатилась паника. Не понимая, что происходит, люди бросали дома и искали спасения в песках. Вспыхнули первые пожары. Полки, стоявшие в соседних Тумах и Димте, вышли на помощь своему повелителю, но были остановлены отборным конным полком номарха Келастиса и после короткой стычки бежали.

Когда Гиптий, Изида и Фра прибыли в город, все уже было кончено. Жители возвращались в покинутые дома, потушенные пожары щерились черными гарями, храмовые стражники маджаи вылавливали и истребляли редких мародеров.

Дети Кемта были уведомлены, что фараон Рату оказался недостоин своего народа, и великий Осирис лишил его власти над Кемтом с тем, чтобы передать ее другому, более достойному.

Очутившись во дворце фараона, Гиптий повелел командиру конного полка:

– Привести сюда Рату! Я хочу говорить с ним!

– К сожалению, это невозможно – ответил ливиец Чтели, меланхолично натирая ослепительно яркое лезвие меча толченым мелом.

– Как ты смеешь противоречить жрецу Осириса! Мерзавец! – Изида с удивлением смотрела на орущего Гиптия, раззадоривая его своим взглядом еще больше. – Я покажу тебе, кто здесь хозяин!

– Пойдем, – сказал ливиец, вбивая меч в ножны. Они вышли из комнаты и по длинной выщербленной лестнице спустились в дворцовый погреб.

– Ты что, держишь его в таком холоде?! Да ты с ума сошел! Он же может заболеть!

– Вряд ли.

Наклонившись над кадкой меда, Чтели запустил в нее руки и выдернул большой, странной формы комок. Небрежное движение руки – и взору Гиптия предстала мертвая, с оскаленными зубами, физиономия Рату.

Атлант остолбенел.

– Но как ты посмел? Был же приказ… – забормотал Гиптий сразу осипшим голосом.

– Я получил приказ представить номарху лишь голову, – И вдруг блеснул меч, приставленный к горлу Гиптия, – А если ты, жрец, будешь угрожать мне, то я могу представить моему повелителю и две головы. Не думаю, что он сильно рассердится.

Из дворца Гиптий улепетывал быстрее степного зайца.

Вечером того же дня Фра отправился в Мемфис на встречу с жрецами Сета. Появился он лишь спустя две недели, когда Гиптий отчаялся уже ждать. Выглядел Фра сильно усталым. На голове его был странный колпак.

– Собирайся в дорогу, жрец. Путь предстоит неблизкий. Слуги Сета ждут тебя в городе мертвых – в Куне.

– Ты был там – подозрительно спросил Гиптйй.

– Да.

– Ты лжешь! От Мемфиса до Куны пятнадцать дней пути!

– Кони Сета… – начал бубнить Фра, но Гиптий не слушал его. Он обошел бывшего Управителя сзади и резко сдернул колпак. Поросшая редким волосом голова Фра была совершенно седой.

Плечи Управителя ссутулились.

– Что, изменился? Это случается с каждым, кто побывает в лабиринте мрака. Запомни, город мертвых, шестиугольная пирамида. Там вход в лабиринт. Тебя будет ждать проводник. Ты должен быть один и без… – Фра не докончил предложения и неожиданно хихикнул – А вернешься ты седым!

Сгорбленные плечи его согнулись еще больше. Кемтянин забормотал:

– Мрак, темнота, страх… Страх! Чудовища. Вампиры с ласковыми губами. Серый металл. Много-много… Черные кони мрака. Кони, способные повернуть вспять время. Лабиринт, черный-черный и длинный, словно жизнь. Страх… А знаешь, я больше не боюсь. Ни тебя, ни номарха, ни дышащих падалью крокодилов.

Фра поднял перекошенное гримасой лицо и удивленно повторил:

– Я больше… – и, схватившись за сердце, рухнул на пол.