Текст книги "Следствие по-русски 2"
Автор книги: Дмитрий Леонтьев
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Получил милостыню в виде премии? – спросила она, откладывая букет на соседний стол. – Нашел, на что деньги тратить. Тут не знаешь, как до зарплаты дожить, а он на ерунду разоряется. Миллионер! У Дениса ботинок нет, ходить не в чем. Леве никак на зимнее пальто накопить не можем, о себе я уже давно молчу, а он деньгами расшвыривается, словно новый русский.
– Я на вторую работу устроился, – сказал Ракитин. – Вчера первую смену отработал. И вот, аванс выдали…
Он протянул ей деньги. Пересчитав, она засунула их в карман халата и недовольно спросила:
– Это значит, что тебя теперь и по ночам не будет? Целыми днями нет, а теперь еще и ночи напролет пропадать станешь? Что есть муж, что нет – все едино. Дети скоро забудут, как отец и выглядит-то… За что мне такое наказание, а? У всех мужья, как мужья. Уж если и зарабатывают мало, то по крайней мере дома сидят, хоть в чем-то помогают. А коль дома не бывают, то такую зарплату приносят, что никаких вопросов не возникает. А у меня ни денег, ни мужа. И такое уже седьмой год длится. Кто меня толкнул за тебя замуж выходить? Попадись он мне сейчас… Правильно меня мать предупреждала…
– Что-нибудь случилось? – спросил Ракитин.
– Конечно, случилось. Давно случилось. Надоело мне все это. Сколько же можно издеваться?! Ведь я не каменная, не бесчувственная… Сколько это все длиться будет?! Никаких нервов не осталось…
Ракитин молча ждал. Все это он уже знал наизусть. Так начиналось каждое утро, и так заканчивался каждый вечер. Так проходили выходные, и так текли дни после дежурств.
– Ну что ты молчишь? – медленно заводилась она. – Что ты как воды в рот набрал? Сколько ты меня еще мучить будешь? Мужик ты или нет?! Сможешь ты наконец семью обеспечивать или мне самой взяться за это? Я возьмусь… Только на кой черт ты тогда мне нужен будешь?
– Мне нужно уходить на дежурство через полчаса, – сказал Ракитин. – У нас что-нибудь перекусить есть? С утра не ел… Работы было много, а на обед вырваться не успел.
– Я только начала готовить. Ты же не соизволишь позвонить, предупредить, когда ты придешь. Не стоять же мне у плиты целый день, разогревая обед в ожидании любимого мужа. Сделай себе бутерброды. Сыр в холодильнике, хлеб сам знаешь, где лежит. Поухаживай за собой сам, мне некогда. Дети скоро вернутся, а у меня еще ничего не готово.
– Что у Дениса в школе?
– Ох ты, батюшки! – всплеснула она руками. – Вспомнил, заинтересовался. Мужчиной себя почувствовал, добытчиком… Как же, деньги в дом принес в кои-то веки.
– Я и раньше этим интересовался, – тихо сказал Ракитин. – Перестань скандалить, Люба. Я очень устал. Честно.
– Он устал! А я не устала?! У меня уже сил нет все это выносить! Все подруги выглядят так, что любо-дорого посмотреть, а мне уже на люди показаться стыдно: ни одежды приличной, ни здоровья не осталось. Я уже позабыла, когда последний раз отдохнуть нормально ездила. Все к матери да к матери. Мне эта деревня уже поперек горла стоит. Почему я, как все нормальные люди, не могу хоть раз в год на юг съездить? Чем я хуже других? Виновата я, что у меня муж такой? Почему…
– Знаешь… Я, пожалуй, пойду, – сказал Ракитин. – Опаздываю я.
– Ты всегда опаздываешь. У тебя на все время есть, только на семью не хватает. Работа для тебя важнее семьи. Неважно, что дети раздеты-разуты, не важно, что жена как голь перекатная ходит, на это тебе наплевать! А вот на дешевую работу, где денег не платят, зато дружки-собутыльники есть…
– Я не пью, Люба. Ты забыла. И ты знала, где я работаю и сколько времени эта работа отнимает.
– Знала, как же! – блеснула она глазами. – Я и догадываться не могла. Девчонка я тогда была наивная, дура набитая. Если б я знала, разве пошла бы за тебя? Это какая ж мазохистка себя на такие мучения обречет?! Я думала, что все как у людей будет, что семья будет, дети, поездки, в выходные по театрам ходить будем, летом в отпуска ездить… Что, я чего-то невыполнимого прошу? Чего-то чрезмерного? Это нормальная человеческая жизнь. А ты не можешь мне ее дать. Не можешь!
– Пойду я, – поднялся Ракитин. – Пора.
Он хотел поцеловать жену на прощанье, но она раздраженно уклонилась. Ракитин мгновение помедлил и вышел.
* – Я уже готова к обучению, – сообщила Калинина, едва Игорь вошел в офис. – Отпустила всех пораньше, чтоб не позориться своей неуклюжестью, и жду первого урока.
Сегодня она была в темно-синем открытом платье. Шею охватывала черная бархатка с золотым кулоном, украшенным тремя искрящимися в свете ламп бриллиантами.
– Не боитесь платье загубить? – спросил Ракитин. – Фартук-то хотя бы у вас есть?
– Вот, – продемонстрировала она. – Только сегодня купила. Как видите, подготовилась тщательнейшим образом. А также есть вино и фрукты. Нам ведь все равно придется куда-то деть то, что мы с вами приготовим? Я надеюсь, что с вашей помощью мне удастся загубить не все продукты. Приступим?
* Калинина перевернула один из фужеров и, закрепив воском на подставке свечу, поставила импровизированный подсвечник в центр стола. Достала из бара бутылку шампанского и протянула Ракитину:
– Открывайте вы. У меня обычно такой «ба-бах» получается, что не только я, но и все гости мокрые сидят, а в бутылке вина только на донышке остается…
– Ого! – удивился Ракитин, разглядев этикетку. – А не жалко для будничного застолья?
– Оно у меня уже года полтора в баре пылится, – махнула рукой она. – Купила на случай какой-нибудь удачной сделки, но ведь пока эту сделку до ума доведешь, так партнера возненавидишь, что не только «Мадам Клико», но и пепси-колы для него жалко. Разве что с ядом.
Откупорив шампанское, Ракитин наполнил бокалы и пожелал:
– За вас, Татьяна Ивановна. За то, чтобы…
– Стоп-стоп-стоп! – запротестовала она. – Одна маленькая поправка. Не следует ли нам перейти на «ты»? Может быть, это наивно звучит, но я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что меня называют по имени-отчеству. Когда речь идет о договорах, сделках, отчетах, такое обращение воспринимается как часть имиджа, часть делового общения… Но что касается всего остального, то я очень медленно привыкаю к такому обращению. Когда меня так называют, я чувствую себя старой, солидной и очень-очень умной… Вы хотите, чтоб я себя так чувствовала?
– Нет, – улыбнулся Ракитин.
– Тогда зови меня Таней, хорошо? И сначала давай выпьем за знакомство, а уж потом я отдам тебе все остальные тосты. В отличие от комплиментов на полуделовых презентациях и фуршетах, твоим комплиментам я буду верить.
– Тогда я буду говорить правду, – сказал Ракитин. – Комплимент переводится как «дополнение». А вы в дополнениях не нуждаетесь.
– Я ведь буду верить, – предупредила она. – Когда женщина снимает доспехи, которые она вынуждена носить, она становится чересчур доверчивой, прямо как ручная зверушка… Не боитесь обмануть?
– Вы… Ты уж лучше не все доспехи снимай, – попросил Ракитин, – мне не стоит доверяться. Это налагает на мужчину определенные обязательства, а я уже боюсь ответственности перед женщинами. У меня не получается быть сильным. Я слишком устал. Честное слово, я не лицемерю. Я хорошо себя знаю. Я видел людей по-настоящему сильных и могу сравнивать себя с ними.
– Это тебе кажется так, – возразила она. – Потому что ты думаешь, сравниваешь, делаешь выводы. А мы, женщины, чувствуем. Надежный мужчина – это не тот, у которого мускулы даже на ушах растут и который способен полдюжины хулиганов раскидать. Надежность не в физической силе ощущается. Ее чувствуешь. Я видела много мужчин, но вот настоящего чувства надежности, так, чтоб ничего рядом с ним страшно не было, такого я еще не ощущала. А от тебя исходит какое-то спокойствие, какая-то загадочная, простая, изначальная сила, что-то из детства, полузабытое… Так спокойно мне было только с родителями, когда я была совсем маленькая. Рядом с ними я была уверена, что ничего не случится, что они сумеют меня от всего защитить… Нет, не так… Я даже не думала о том, что может что-то случиться. Это было так незаметно, что ощущалось только, когда их не было рядом…
– Это я должен говорить тебе комплименты, – сказал Ракитин. – А льстишь мне ты…
– Я не льщу тебе, – возразила она, – я говорю правду. Знаешь, как я научилась чувствовать? В бизнесе это называется интуицией. Только я устала от всего этого. От бизнеса, от интуиции, от лести… Я потому и бросилась так к тебе, что почувствовала в тебе настоящего мужчину, мужчину, который много сильнее меня… Но это тебя пугает. А я за помощью к тебе иду. Тяжело мне эту броню носить. Ты же видишь: даже самые обычные вещи я как самурай делаю, как древнеримский витязь… Возьми у меня эти доспехи, Игорь? Хоть на время возьми. Забудь про то, что я сильная и богатая. Я ведь совсем не сильная на самом деле. А ты совсем не слабый. Мы с тобой оба устали от тех ролей, которые вынуждены играть. Позволь мне немножко отдохнуть возле тебя? Я ведь ни о чем таком не прошу. Ты просто не пугайся меня и не смотри как на взбалмошную дуру, хорошо? Если б у меня силы еще оставались, я бы не просила о помощи так… Я знаю, что это глупо. Так не делают… Но мне хотя бы капельку времени надо. Я отдохну подле тебя, а потом ты меня прогонишь. Я не буду навязываться, я сразу уйду. Я не тащу тебя в постель, не призываю к каким-то поступкам и словам. Ты просто побудь рядом. Я немножко согреюсь и пойду дальше. Ты, наверное, думаешь, что раз я начальница…
– Ничего я не думаю, – возразил он. – Если б я так думал, то и не приблизился бы к тебе. У меня ведь тоже интуиция. И тоже воображение. Я чувствую, когда люди притворяются, лгут, а когда им действительно больно. Только что я могу тебе дать? У меня семья, дети. У меня тяжелая и изнурительная работа, которая забирает меня всего, без остатка. Ты просто придумала меня сильным и надежным. А я – другой. То, что ты принимаешь за силу, – усталость и безразличие к жизни. С первого взгляда это похоже… Ты очень красивая девушка. И очень умная. У тебя богатый запас счастья и радости впереди, это видно даже постороннему человеку. Ты еще не успела растратить эти силы. Ты недолюбила… А у меня все это уже за спиной. Просто мы случайно встретились в этой точке на развилке наших дорог и от одиночества придумали себе надежду. Только ведь у тебя впереди настоящее счастье. А ты хочешь заменить его мной.
– Придумали себе надежду, – повторила она. – Значит, ты тоже придумал меня? Я не пугаю тебя? Ты заметил меня?
– Сложно было тебя не заметить, – сказал Ракитин. – Я когда тебя увидел, то словно в другой мир попал, в другую реальность. Словно во сне пригрезилось, будто твоя голова лежит у меня на плече и ты что-то шепчешь мне, а твои волосы щекочут мне щеку. И такое умиротворение, словно все вокруг в янтаре застыло… Ты такая тихая, нежная, извечная… А я наслаждаюсь твоим присутствием и даже дышать боюсь, чтоб этот мираж не разогнать. А потом, на работе, днем, меня твои глаза не отпускали. Я их словно наяву видел. Два синих омута, а в них нежность отражается.
– Спасибо, – сказала она тихо, – спасибо тебе. Ты говори мне это иногда. Мне это очень нужно. Так приятно, необычно… Чудно все так. Я и не надеялась даже, что ты поймешь. Только верила очень. Я сказала – и ты понял, я попросила – и ты не отказал. И даже если ты сейчас очнешься и прогонишь, это уже много… Интересно, а так вообще бывает? Ну, так, как сейчас? Или это только я у Бога выпросила?
– Наверное, не бывает, – сказал Ракитин. – Разве ты веришь в происходящее?
– Нет.
– И я – нет.
– Так что же это? Если это не реальность, то что?
– Иллюзия. В жизни такого не бывает. Разве можно такое предположить, предвидеть или представить? Нет. Потому что это нелогично, неправдоподобно, наивно… Мы все это вообразили, и так захотелось, чтоб это произошло на самом деле, что поверили в реальность иллюзии.
– Иллюзия, – она словно попробовала слово на вкус. – Иллюзия… Свечи, вино, полумрак, мужчина, который манит к себе словно оазис в пустыне. Добежишь до него, дойдешь, доползешь – и спасешься. Он примет тебя, защитит от палящего зноя, даст силы. Иллюзия… Мираж… Значит, это нечто вроде сна. А во сне можно все. Во сне ты наедине с собой. Тебя не осудят и не оттолкнут. Тогда пригласи меня на танец. Ты ведь умеешь хорошо танцевать медленные танцы.
– Откуда ты знаешь? – удивился он.
– Не знаю. Просто почувствовала. Представила, как ты ведешь меня в танце. Нарисовала картинку в воображении и почувствовала. Ведь во сне так и бывает – что представляешь, то и есть на самом деле. Я представила…
Он встал из-за стола, подошел к ней и подал руку. Она поднялась, положила ему руки на плечи и замерла, прижимаясь щекой к его плечу. Ее волосы щекотали его шею, и какая-то теплая, умиротворяющая нежность разливалась вокруг, наполняя собой комнату и застывая густой солнечной смолой, словно пытаясь сохранить эту зыбкую иллюзию…
* – Ну что, журналисты, – сказал горбун и подмигнул нам, дернув щекой так, словно у него зуб вырвали, – народ хочет «сладенького»? «Клубнички» народ жаждет? Будем народу наши ягодки показывать. Только без этого, без фотоаппаратов. Уберите их. Писать – пишите, а фотоаппараты уберите… Ну что ты встала? – прикрикнул он на провожавшую нас Свету. – Съемка уже полным ходом идет, а ты все еще тут торчишь! Снимай юбку и марш в комнату!
Девушка послушно побрела по коридору в дальнюю комнату, откуда доносились приглушенный музыкой пьяный смех и шлепки – словно мокрой простыней о стену колотили.
– Лентяи, – прокаркал горбун. – Деньги получать любят, а от работы увильнуть норовят. Одно слово – совдепия… Глаз да глаз нужен. Пока пинка под задницу не дашь, сами с места не сдвинутся. Я им такие «бабки» плачу, а инициативы – ноль. Причем, заметьте, не заставляю, не упрашиваю, а только предлагаю. Иные сами напрашиваются, чуть ли не по пятам ходят, умоляют, а день-другой пройдет, и начинаешь роль пастуха исполнять – знай, подгоняй… Ну, так что вас интересует? Спрашивайте.
– Все, – сказал я, – буквально все. С точки зрения профессионала, взгляд, так сказать, изнутри. Все проблемы, радости творчества, муки поражений. Все, что вас тревожит и радует. Путь к этой цели и сам творческий процесс. Все интересует.
Горбун откашлялся и даже приосанился, намереваясь начать свою историю «восхождения, побед и потерь», но я успел вставить:
– Только вы все это моему коллеге рассказывайте. Мы с ним, как и все творческие люди, работаем по-разному. Он в глубь проблемы вникает, анализирует, измеряет, сопоставляет. А мне сначала атмосферой проникнуться нужно. Так сказать, впитать в себя среду, раствориться в ней, осмыслить чувствами, а не разумом. Я работаю на импровизации, на вдохновении. Я тут пока осмотрюсь, поброжу, подумаю…
– Понимаю, – важно кивнул горбун, – творческий процесс – это дело такое. Сам человек творческий, знаю.
Он щелкнул пальцами, подзывая гориллообразного охранника:
– Остап, присмотри за господином журналистом… Я имею в виду – покажи ему все, расскажи… ненавязчиво. Ему для вдохновения атмосфера нужна.
«Горилла» послушно кивнула и встала позади меня по стойке «смирно». Горбун взял Игнатьева под руку и засеменил с ним в комнату, рассказывая на ходу:
– Вообще-то я заканчивал театральный по классу режиссуры, но, знаете ли, эти мизерные заработки, эти неплатежи, эти выскочки, оттесняющие настоящие таланты на задний план, толкнули меня на мысль о самовыражении за пределами узкого мировоззрения консерваторов.
Я посмотрел ему вслед и отправился на кухню. Охранник, как привязанный, следовал за мной, громко сопя и пришаркивая ногами. Кухней это помещение можно было назвать только условно. Скорее это напоминало склад секс-магазина. Эротическое белье, хлысты, наручники, какие-то ужасающие приспособления, на первый взгляд напоминающие дыбу и гильотину, баночки с таблетками, мазями и порошками, журналы и куча других обязательных аксессуаров того же рода грудами лежали на столах, подоконниках, полках. Батарея пустых бутылок из-под водки и вина выстроилась вдоль стены, способная устрашить своим количеством даже видавших виды гуляк.
– Кухня! – бабахнуло за моей спиной.
Я покосился на бесстрастное лицо своего «экскурсовода» и возразил:
– Склад!
Он подумал, шевеля бровями, и с неожиданной иронией в голосе прогремел:
– Нет, все же кухня!
– А где же склад этой «кухни»? – поинтересовался я.
Он повернулся и молча направился в глубь квартиры. Приняв это за приглашение, я последовал за ним. Отомкнув одну из комнат своим ключом, охранник отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я вошел и почувствовал, как сердце радостно забилось от предвкушения скорой победы: тянувшаяся вдоль стены полка была сплошь заставлена видеокассетами. За моей спиной лязгнул поворачивающийся в замке ключ. Удивленный, я обернулся и посмотрел на запирающего дверь охранника.
– Склад! – сказал он, зажимая ключ в кувалдоподобном кулаке.
Поманив меня пальцем, он подошел к телевизионной тумбе, стоявшей в углу, возле окна, и выдвинул верхний ящик, снял крышку «двойного» дна. В тайнике плотными рядами были уложены маленькие полиэтиленовые пакетики.
– Дурь! – сказал охранник. – Кокаин. – Подумал и добавил: – Не вся. Есть еще…
Я отступил на шаг и покосился по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего для окончания слишком уж неожиданного поворота событий. Но в комнате не было даже стульев, а громадное, промятое кресло с драной обшивкой мне было попросту не поднять. В рукопашной же схватке мои шансы с этим чудовищем были совсем невелики. Говоря честно, их у меня не было вовсе.
– Ну и что? – спросил я.
«Горилла» поскребла себя за ухом и сообщила:
– Остальное в маленькой комнате. Тайник под паркетом.
Мы помолчали, рассматривая друг друга.
– Так и не вспомнил? – спросила «горилла».
– Нет, – признался я.
– Школа милиции. Спортзал. Остап Михеев. Дзюдо.
– Вспомнил, – сказал я. – Ты же по спортивной линии пошел? На первенствах по городу выступал, вроде бы даже на межгородские соревнования выдвигался?
– Травма. Позвоночник. Долго работал. На ноги встал. Но больше не спортсмен. Одна видимость. Жить не на что. Согласился охранять.
– Они знают, что ты бывший сотрудник?
– Да. Думают, так надежней. Испугаюсь, что больше достанется. «Перевертыш». Таких не любят. Гарантия верной службы. Страх.
– Ну и что делать будем? – спросил я.
Остап подумал, шевеля бровями, и спросил:
– Когда дверь открывать?
– Через двадцать минут после нашего ухода. Мы будем ждать на площадке.
Остап подумал, кивнул и отомкнул замок.
– Эй! – окликнул я его.
Он медленно повернулся.
– Спасибо, – сказал я.
Остап пожал плечами:
– Грязь. Устал. Несколько раз снимали. Как обезьяну. Противно.
Я прошел в большую комнату и подал знак бегающему карандашом по блокноту Игнатьеву. Взглядом он попросил меня подождать. Вдохновленный воспоминаниями о своем «нелегком пути к вершинам карьеры», горбун, оживленно жестикулируя, открывал ему далеко идущие планы.
– Индустрия! – скрипел он, тыкая пальцем в обнаженные тела трех девушек, сидевших на огромной кровати в ожидании конца «технического» перерыва. – Какой размах возможен! Летом опять выедем на природу, декорации, простор. У меня крайне талантливый сценарист. Его «Ромео и Джульетта» лучше шекспировской. Договорились о прокате театральных костюмов. Будем делать фильмы о средневековье. Представляете, альковы в рыцарских замках, куда рыцари приводят своих прекрасных пленниц? Куда там Вальтеру Скотту с его героями-импотентами. Особенно захватывают зрителя сцены насилия. Мы уже снимали застенки гестапо, нападение грабителей на квартиру сексуальных студенток-первокурсниц…
– А что грабителям брать у студенток? – не удержался я.
– Какая разница? – раздраженный моей тупостью, заскрипел горбун. – Разве дело в этом? Это – за кадром, никчемные, никому не нужные подробности. Главное, что было потом… Сейчас мы снимаем фильм про «новых русских». Гриша играет у нас «нового русского», – указал он на долговязого костлявого парня, сидевшего на подоконнике в сальном халате и прихлебывавшего из плоской бутылки какую-то темно-коричневую дрянь. Что это явная дрянь, я понял по тому, как парень матерился и морщился после каждого глотка. – Мы позволяем своим сотрудникам немного выпить, – перехватил мой взгляд горбун. – Это раскрепощает, восстанавливает силы… А наши «крошки» играют его секретарш.
– Все три? – удивился я.
– Он – очень «новый русский», – солидно пояснил горбун. – А по сценарию его жена сейчас развлекается на загородной вилле с телохранителем, шофером и поваром. Это мы уже отсняли. У нас есть небольшая вилла… Ну, дача. Там очень хорошо проводить натуралистические съемки – озеро, лес. Такие эпизоды из жизни крестьянских девушек получаются!..
– А на заказ вы работаете? – спросил Игнатьев. – Заказывают вам сюжеты?
– О, еще как! Был случай, когда очень солидный человек дал нам заказ на съемку своей жены с датским догом. Не самой жены, конечно, мы нашли похожую на нее девушку и загримировали.
– А какие-нибудь необычные сюжеты?
– А это что – обычный? – обиделся горбун. – Она, видимо, ему так надоела…
– Я имею в виду нечто совсем неординарное.
Горбун захлопнул рот так, что, по-моему, даже язык прикусил. Пожевал тонкими губами и нехотя кивнул:
– Есть. Но это очень тонкая работа. Большой профессионализм нужен. И стоит очень дорого. Трудно подбирать актеров. Трудно с постановкой, потому что то, что хотят достать… Но трудности встречаются везде! – браво закончил он. – А я вам лучше наши достижения покажу. Девочки, ну-ка, приготовились к работе. Гриша, допивай свое пойло, и начинаем.
Оператор, до этого терпеливо дожидавшийся команды, сидя на стульчике в углу, включил осветительные лампы и взял кинокамеру на изготовку. В ярком свете осветительных приборов я заметил густо припудренные синяки на локтевых сгибах у девушек. Такие же следы от уколов оказались и у скинувшего халат «актера». Видимо, спиртового допинга на шесть часов работы не хватало.
– Это мы уже видели, – захлопнул блокнот Игнатьев. – Ну что ж, спасибо за уделенное время и красочное интервью. Я думаю, репортаж появится в ближайшее время. Осталось чуть-чуть подработать, расставить акценты, внести кое-какие справочно-технические моменты и откорректировать. Вам экземпляр прислать?
– Я сам куплю, – сказал горбун. – Только учтите, журналисты…
– Все знаем, все понимаем, – заверил Игнатьев. – Профессиональная этика, и все такое. Все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа.
– Остап, проводи! – крикнул в коридор горбун.
Охранник распахнул перед нами двери, чуть заметно кивнул мне на прощание и пожелал:
– Сделайте хороший репортаж.
– Сделаем, – заверил я, и дверь за нами захлопнулась.
Разумовский и Ракитин ждали нас в машине за углом. В другой машине томились ребята из спецслужбы.
– Все есть, – сообщил я вышедшему мне навстречу Сергею. – И наркотики, и видеокассеты. В квартире четверо мужчин и три девушки. Охранник откроет вам двери минут через пятнадцать. Парня не трогайте, он сам показал мне тайники и, видимо, поведает еще немало интересного. А вот горбун там один есть, он у них за старшего… Вот на него можно и шкаф ненароком уронить.
– Уроним, – пообещал оперативник. – Наркотики – это хорошо. Это очень хорошо! Прихватим за жабры так, что и не вздохнут. Сами туда не ходите, ждите нас здесь.
– Я репортаж хочу! – возмутился Игнатьев.
– Я тебе интервью дам, – усмехнулся Сергей. – Только позже.
Я сел в машину к Разумовскому и закурил.
– Девчонкам лет по семнадцать-девятнадцать, – сказал я, глубоко затягиваясь горьким дымом, – а глаза пустые… «Сказки новой России» создавать помогают. Одни из главных действующих лиц – современные принцессы.
Иерей промолчал, глядя куда-то вдаль.
– Но никого, похожего на парня с кассеты, я там не видел, – сказал я. – Впрочем, у них есть дача где-то в пригороде. Не исключено, что найдем следы там. Или на кассетах. Там десятки кассет. Наверное, сотня, не меньше. А ведь это не первая их студия. Наверняка меняли квартиры. Может, с собой весь «фильмофонд» возят? А может, и не весь… Во всяком случае, полдела мы с тобой сделали. Такой гадюшник разворошили…
– Знаешь, сколько их по городу? – оторвался от своих грез Разумовский. – А по стране?
– По крайней мере, сегодня на один меньше стало, – сказал я.
Разумовский не ответил, вновь уставившись в какую-то невидимую для меня даль.
* – Вот черти, едва не порешили, – пожаловался мне Ракитин, демонстрируя пропоротый чем-то острым пиджак. – Хуже нет с наркоманами дело иметь. Когда охранник открыл дверь и мы ворвались в квартиру, все вроде нормально шло. Они рты поразевали, глаза вытаращили, руки к потолку задрали. А минут через пять этот горе-актер… секс-символ, как его… на меня ни с того ни с сего с кухонным ножом бросился. Хорошо, что этот шкафообразный охранник рядом оказался. На вид неповоротливый, но реакция, как у кобры. Как-то ловко так за руку этого «суперстара» прихватил да вдоль всего коридора и запустил… Только плохо – на нож тот напоролся. Живот себе пропорол, в больницу увезли. Врачи говорят – ничего страшного, рана не опасная, но с пару недель поваляться придется.
– Что ж вы их не обыскали?
– Что их обыскивать? Ты же видел, сколько на них одежды было. Он из-под кровати нож достал. Видимо, нечто вроде пародии на «Основной инстинкт» изображали. Да и не подумаешь по нему, что способен на такое. Под кайфом он был. Сначала вроде тихий, а потом вспышка ярости… Нет, не люблю я наркоманов. Не люблю, и все!
– Что с кассетами? – спросил я. – Нашли что-нибудь по нашей теме?
– Пока нет, но ребята сейчас с ними работают. Судя по всему, там только небольшая часть от общей «коллекции».
– Небольшая?! – возмутился я. – Штук сто…
– Много копий. Они тиражировали их там же, в меру своих скромных сил. Не все, понятно. Заказные в единственном варианте были. За копии могли и головы поотрывать. Штук пять «выездных» кассет нашли. Видимо, оператора заказывали в баню, где бандюки отдыхали. Секс, секс, секс… Боюсь, что я теперь, как минимум, месяц на женщин с вожделением поглядывать не смогу. Видишь, есть в этом и свой плюс – воспитательная работа: десяток кассет просмотрел – и к разврату больше не тянет, двадцать – окончательный импотент. А вот на тридцатой уже свихнуться можно. Вы бы домой ехали. Вряд ли сегодня успеем еще что-нибудь сделать. Ребята из спецслужбы еще часа три с кассетами разбираться будут. Потом еще раз допрашивать всех по второму кругу, согласовывать с начальством дальнейшие события, обыски, задержания… Я тоже только-только с наркотиками разобрался, а впереди еще отчеты, сопроводиловки, справки.
– Я хотел бы поговорить с охранником, – сказал я. – Это возможно?
– Почему нет? Возможно. Сейчас я его приведу.
Ракитин сходил в дежурную часть за Остапом и вновь углубился в кипу отчетов и рапортов, предоставив мне возможность самому работать с охранником.
– Остап, ты очень помог нам один раз, помоги и другой, – попросил я все так же невозмутимого здоровяка. – Нам очень нужен один человек. Из-за него и началась вся эта карусель. Он должен быть где-то неподалеку от этой студии. Он психически болен. И он очень опасен. Садист, насильник и убийца. Я подозреваю, что он поставлял на студию кассеты с записью своих преступлений. Не исключено, что одно время ему помогал кто-то из работников студии. Потом этот человек пропал.
– Сергей, – сказал Остап. – Сергей Духович. Оператор. Раньше работал с нами. Потом где-то в другом месте. Пил. Очень много пил. Всего боялся. Совсем нервный стал. Больной. Ничего не рассказывал. Раз в месяц приходил. Отдавал Коте кассеты.
– Котя – это горбун?
– Да. Отдавал ему кассеты и уходил. Еще на месяц. Потом пропал. Котя в ярости был. Шеф его едва не убил.
– А кто шеф?
– Не знаю. Но это длинная цепочка. Над этим шефом еще шеф есть. И еще. Студий много. Публичных домов много. Связи наверх тянутся. Высоко. Недавно Котя сказал, что все улажено. С оператором вопрос решен.
– Это уж точно, – подтвердил я. – Решили вопрос раз и навсегда. Окончательно. А кто этот вопрос решал, ты, часом, не знаешь?
– Нет. Мы не занимались. Другие занимались. Те, кто выше сидит. Их люди. Серьезные люди.
– А с кем работал оператор, знаешь?
– Нет. Он не говорил. Он вообще не говорил. Даже когда пил. Я у его девушки расспрашивал. Она теперь здесь работает. Света.
– Это которая на квартире была, курносая?
– Да. Денег не стало. Котя уговорил. Я отговаривал. Она сказала – теперь уже все равно.
– А куда Котя девал эти кассеты?
– Не знаю. Сразу увозил.
– Но хоть куда оператор ездил, знаешь?
– На дачу. Это его дача была. Он ее Коте сдавал. Деньги получал вдвойне. Потом не хотел. Когда с тем, другим, работать стал – не хотел. Но все равно сдавал и работал. Уже не отказаться было. Мы тоже на эту дачу выезжали. Летом. Котя там снимал. Зимой не ездили. Но кто-то там был.
– Вот и забрезжил свет в конце тоннеля, – сказал я удовлетворенно. – Хоть что-то вырисовывается. Теперь мы его возьмем… Скажи, Остап, а горбун знает этого человека? Того, с кем работал оператор?
– Один раз видел. Говорил. Больше не хотел. Боялся. Только одна встреча была. Точно знаю. Человек пришел и предложил услуги. Горбун отказался. Рассказал шефам. Те приказали работать. Но сам горбун не захотел. Оператора послал.
– Еще что-нибудь знаешь про этого человека? Слухи, догадки?
– Всегда в маске. Когда с Котей встречался, тоже в маске был. Про оператора не знаю. Он молчал. Пил и молчал. Тот человек сам приходит. Звонит, когда захочет. Денег не берет. Котя его боится. Очень боится. Ничего про него не скажет. Про все скажет. Про человека не скажет.
– Расскажет, – оторвался от бумаг Ракитин. – Как миленький расскажет.
– Не расскажет, – уверенно сказал Остап. – Мало знает. Почти ничего не знает. Но не расскажет. Боится. Сергей тоже боялся. Смелый был. Ничего не боялся. Того человека боялся. Он войну прошел. Ранения имел. После ранения больше не мог служить. Ушел. Занялся съемкой. К нам сам пришел. На закон плевал. Ничего не боялся. Того человека боялся. Больше смерти.
– Помогать так не боялся, – проворчал я. – Камеру держал, следил, чтоб свет правильно падал, нужный ракурс выбирал, аппаратуру подготавливал. Это таким же чокнутым надо быть, как и тот псих.
– Очень смелый был, – сказал Остап. – Немного не в себе. После ранения. Контузия. Ничего не боялся. Того человека боялся.
– Хорошо хоть кассету не побоялся оставить, – сказал я. – А ты, батюшка, неужели не мог заметить, что у человека, который тебе кассету отдавал, не все дома?
– Он совсем тихий был, – сказал Разумовский. – Словно в воду опущенный ходил. Я думал – он всегда такой. Он и не говорил со мной никогда. Только когда кассету передавал, мы с ним парой слов перемолвились… Вот ведь как человека раздавило. Размазало просто… И ведь в храм за помощью пришел. Видать, понял, что все границы перешел, что дальше мрак. Может, это ему и зачтется… Последний шаг тоже много значит.
