Текст книги "Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Консул протирает монокль. Шепотом, боязливо взглянув на дверь:

– Откуда едете?

– С Сингапура.

Его превосходительство передергивается. Вставленный монокль опять падает.

– Вы знаете, кто убил полковника?

Сергей наклоняется через стол. Хрипло:

– Я.

Молчание. Консул торопливо заполняет паспортную книжечку.

– Получите.

– Дайте и его для пограничников, понятно? На показуху.

– Кого?

– Любимого нашего короля. С рамкой. И штоб с ленточкой.

Скрипя зубами консул протягивает Сергею увитый национальной ленточкой портрет короля в рамке. Сергей вынимает из заднего кармана брюк пистолет, кладет его на бумаги перед консулом. Портрет сует себе в задний карман брюк.

– Спрячьте, пожалуйста, пистолет. Я этого не люблю. Может войти слуга.

– Хе-хе, бухало же – друг и кормилец честного человека, консул! Ну ладно! Короля я устроил на теплом месте, бухало ложу поближе к сердцу, а новую липу – в бумажник! Пор-р-рядочек!

Они встают. Консул – как побитая собака, Сергей – как хозяин положения. И вдруг Сергей почтительно сгибается, меняет выражение лица и сладким голосом лепечет:

– Я счастлив, ваше превосходительство, что наша родина имеет за границей столь превосходных представителей!

Консул трет лоб. Кисло:

– Что? Ах, да, да…

Входит в обычную роль. Гордо выпрямляется.

– И я счастлив, сэр, что могу пожелать вам счастливого пути.

Они идут по ковру к двери. Сладчайше улыбаются и мурлычут друг другу:

– Я был очень рад познакомиться, сэр!

– О, я так обязан вам, сэр!

Ливрейный слуга с другой стороны двери уже начинает медленно раздвигать ее. Вдруг консул неожиданным рывком обхватывает Сергея за талию и, прижав его грудь к своей, рычит ему в лицо на чистейшем русском языке:

– Вы из Москвы?!

– А… – не удержался Сергей от неожиданности.

Но реакция у разведчиков, как у летчиков, – мгновенная! Он удивленно поднимает брови:

– Простите, я не говорю по-польски.

Консул кончиками пальцев трет виски:

– Нервы… Заработался… Простите… Простите, сэр!

На фоне окна высокий и прямой силуэт Иштвана, его лицо в тени. Перед ним Сергей, его лицо освещено.

– Ну как? Удалось?

Сергей делает вульгарные телодвижения и тычет свой нос в нос Иштвана.

– Ты что? Обалдел?

– Вживаюсь в роль! Поздравь с первой удачей: я – убийца из Сингапура!

Силуэт неподвижен и прям.

– Вживайся, вживайся, парень, но учти: если провалишься с паспортом графа и останешься живым, то как советскому разведчику тебе дадут лет тридцать тюрьмы или пожизненную каторгу и оставят луч надежды на обмен или пересмотр дела. А уж если схватят как сингапурского убийцу, то сразу же выдадут англичанам, и те вздернут в два счета.

С этим паспортом в кармане помни форму осуждения к повешению в английском суде. Она звучит примерно так: «Пусть ему наденут на шею веревку, пока он не будет мертв, мертв, мертв!»

Пауза.

Выражение лица Сергея меняется, он грустно опускает голову. Потом высоко вскидывает ее, у него просветленное лицо.

– Знаешь, Иштван, я читал, что у нас в Союзе каждую минуту открываются двери нового предприятия или жилого дома. Я и сейчас их вижу перед собой… Заводы… Дома… Люди, главное, наши люди… Хорошо-то как? И вот я подумал: когда я повисну в петле здесь, то дома зажгут новый огонек! Это буду я! Разве советский человека может умереть? Мы бессмертны, понимаешь, Иштван, бессмертны! Мы отказались от всего, что есть в жизни хорошего, даже от себя самих. Но ведь Родина всегда с нами, это – оставленный нам залог бессмертия!

У того же окна. Освещено хмурое лицо Иштвана, лицо Сергея в тени.

– Продолжай осваивать Берлин, Сергей. Улицы, кафе, рестораны, ночные кабаки – вот твои производственные помещения. Фрак – твоя спецодежда.

– Делаю, что могу. Сегодня в пять часов танцую в «Колумбус-Гаусе».

– Против Антгальского вокзала? Неудачный выбор! Увидишь надутых мещан, приехавших в столицу из провинции.

Сергей смеется. Качает головой.

– Среди них легче разглядеть и подцепить нужного человека.

Танцевальная площадка неуютного кафе для случайной публики с вокзала. Мужчины острижены ёжиком «под Гинденбурга», в петлицах у них свастики или значки Штальгель-ма. На женщинах нелепые платья провинциальных модниц. Подчеркнутое благочиние людей, неумеющих вести себя, и обусловленное сознанием того, что тут германская столица.

Входит Сергей. Осматривается. Все места заняты. Он замечает свободный столик. Садится. Подходит официант.

– Простите, майн герр, место оставлено для нашей частой посетительницы. Вот табличка: «Резервировано». Но я поставлю дополнительный стул рядом.

Музыка. Входит тоненькая белокурая девушка лет двадцати. Одета со вкусом, но небогато. Манеры несколько небрежные. На пальце она рассеянно вертит свой спортивный берет. Посадка головы гордая и независимая.

– Посмотрите на берет! Это ужасно! Какое неуважение к обществу! – шепчут дамы.

Девушка и Сергей сидят рядом и искоса рассматривают друг друга.

– Простите, что я говорю по-английски. Можно пригласить вас на танец?

– Спасибо. Будем танцевать и болтать.

Они делают круг.

– Нет, вы не угадали. Я не из Южной Америки, а из глубин таинственного Востока.

– Вы не похожи на коммерсанта!

– Неудивительно. Я – йог.

Они снова проплывают мимо своего столика.

– Напрасно вы взяли такой насмешливый тон, уважаемая фрейлейн. Йоги – не факиры, которые днем стоят на одной ноге, а ночью спят на битом стекле. Йоги – это мудрецы, они знают прошлое и будущее каждого человека.

Девушка весело смеется.

Они делают новый круг.

– Нет, для доказательств пока еще не время. Но я уже вступил в вашу жизнь как учитель и друг, милая Гретхен!

Удивленно:

– Боже, как вы узнали мое имя? Странно!

– Я знаю его давно.

– Очень странно…

Они сидят за столом. Грета смотрит на часы.

– Мне пора. Скоро семь. Благодарю вас, герр йог.

– Вы все еще шутите, фрейлейн Маргарита?

Они поднимаются. Сергей кланяется и протягивает руку:

– Александр Люкс. С кем имею честь говорить?

– Я не могу назвать себя, простите. Здесь я случайная гостья. Но если мы встретимся, буду очень рада. Прощайте, мой танцевально-философский учитель!

– Я не принимаю шутки. Но с сегодняшнего вечера я действительно ваш учитель, запомните это! А вашу фамилию я давно знаю.

Грета шутливо касается кончиком пальца носа Сергея:

– Дрррр! Мой дух и тело улетают по делу! Они спешат!

Оба не замечают, что наблюдавший за ними красивый молодой шарфюрер СС прячется за колонну.

Грета беспечно и легко идет по тротуару в толпе прохожих. Светлый предвесенний вечер. Сергей осторожно крадется сзади. Девушка сворачивает налево в первый же переулок, узкий и грязный. Здесь гаражи и мастерские. Возле них тесно сбились поставленные на ремонт машины, и толпятся слесари и механики в замасленных комбинезонах. Прохожих нет. Случайно обернувшись, Грета замечает Сергея. Ее лицо принимает надменное выражение. Пальчиком в светлой перчатке она делает ему знак:

– Подойдите-ка ближе, герр йог! С сожалением вижу: вы не индийский ясновидец, а берлинский шпик. А я не терплю слежки за собой.

Сергей слушает нахмурясь.

– Если вы желаете танцевать и говорить со мной, то больше не пытайтесь выслеживать. Это недостойно и бесполезно. Вы никогда не узнаете, кто я.

Сергей делает шаг вперед и жестко бросает слова ей в лицо:

– Я пошел за вами, чтобы еще раз полюбоваться вашей юностью. Других побуждений у меня нет. Ведь все остальное я знаю: вашу фамилию и адрес, семью и вашу спальную комнату, вид из окна, цвет вашего одеяла и постели и форму ночного горшочка под кроватью. Слышали? Когда мне вздумается, я отворяю все двери и вхожу всюду, куда пожелаю. Сегодня вечером, когда вы будете ложиться, я буду с вами! От меня у вас нет тайн, я пересек ваш путь и уже не уйду из вашей жизни. С сегодняшнего вечера мы связаны навек!

Сергей круто повернулся, зашагал прочь не оглядываясь и скрылся за углом. А девушка, беспомощно приоткрыв рот, осталась на месте, как потерянная. Она растерялась так, что уронила сумочку и даже не заметила этого.

Тот же переулок. Молодой слесарь в грязной спецовке уже давно наблюдает за Гретой. Он приветливо улыбается, потом снимает кожаную фуражку и машет черной от грязи рукой. Это Курт.

– Здравствуйте, уважаемая барышня! Вы уронили сумочку! Слышите? Я говорю: сумочку, мол, поднимите! И, пожалуйста, сюда, инструктор вас ждет!

Зал ожидания большого вокзала. Сергей, Ганс и Альдо-на. Кругом обычная суета, пассажиры, носильщики, полицейские.

– Мы выйдем вместе. Я распрощаюсь и пойду направо, она – налево и, вероятно, опять свернет в первый переулок, тоже налево. Ты, Ганс, идешь за ней, Альдона прикрывает вас с другой стороны улицы. Я жду здесь до десяти вечера. Задание понятно?

– Да!

– Да!

– Займите места. Время нашего выхода неизвестно. Будьте внимательны.

Тот же зал ожидания. Ганс:

– Грета вошла в гараж, я за нею. Нарочно стал закуривать, заплатил штраф и дал на чай конторщику. Заплатил деньги на месяц вперед за уроки вождения машины, разговорился и узнал все, что надо.

– Узнал ее фамилию?

– Конечно. Ее зовут графиня Маргарита Виктория Равен-бург-Равенау.

– Гм… Фамилия известная. Из этой семьи вышло несколько министров и генералов. Какой-то граф Равенбург-Равенау состоял членом берлинской делегации при заключении мира в прошлую войну, он же потом был немецким послом в Москве.

– Здорово! Значит стоит ею заняться всерьез?

– Попробуем! Посчитаем, что начало уже положено! Теперь будем наматывать нить!

Торговая улица Берлина. Вывеска над дверью: «Auskunfteil. Schimmelpfeng – Auskunfteil»[2]2
  «Частная сыскная контора Шиммельпфенга» (нем.).


[Закрыть]. Мимо снует деловая толпа. Сергей читает вывеску и говорит себе:

– Ага, она-то мне и нужна!

Он смотрит на часы и ждет. Потом отворяет дверь и сталкивается с пожилым служащим.

– Простите, майн герр! Начинается обеденный перерыв!

– Прекрасно! Позвольте пригласить вас к обеду!

Отдельный столик в деловом ресторане. Пожилой служащий подает Сергею свою визитную карточку и доверительно сообщает:

– Меня зовут Рафаилом Капельдудкером. Я работаю у старого Шиммельпфенга двадцать пять лет. Дело знаю, как свой кошелек, вы меня поняли? Что? Фирма может сообщить вам совершенно секретные сведения о финансовом положении любой фирмы Германии.

– Я не коммерсант, герр Капельдудкер!

– Вижу. Мы можем узнать все об имущественном положении отца вашей невесты и о ее приданом. Если нужно передать ваше письмо чужой жене потихоньку от мужа и получить ответ – доверьте дело нам! А пожелаете получить обратно ваши письма – мы их достанем обратно, что?

Он наклоняется к уху Сергея:

– Если вам нужно исчезновение соперника, так вы так и скажите! Это стоит дорого, но мы вам и это устроим: он-таки себе исчезнет.

– Спасибо. У меня дело более простое. В срочном порядке надо собрать следующие интимные данные об одной девушке и ее семье. Вот прочтите-ка эту бумажку. Ну как, пойдет?

Капельдудкер быстро читает записку.

– Что за вопрос? У нее няня и горничные, я вам ручаюсь за успех: где женские язычки – там секретов не бывает!

– А вот деньги.

– Сколько? Ага, достаточно. Я беру все на себя. На визитной карточке номер телефона. Через неделю позвоните.

Танцевальная площадка кафе в «Колумбус-Гаусе». Грета и молодой шарфюрер СС занимают места за отдельным столиком. Грета шутливо говорит:

– Я не принимаю всерьез то, что вы мне сказали, Гюнтер Валле!

– Я вас люблю.

Его виноватый жест руками. Такой же жест Греты:

– Польщена. Благодарю. Но у меня есть жених, и неплохой, уверяю вас.

– Я вас люблю.

Легкая гримаса:

– Это становится скучным, Гюнтер. Вы уже не раз говорили мне об этом, и я честно предупредила: я не ищу знакомств в кафе или на улице. Как вам не стыдно! Ко мне сейчас придут. Позвольте пожелать вам всего наилучшего, герр Валле. Прощайте!

– Нет. До скорого свидания. Помните: любовь – чувство опасное!

То же кафе. Сергей и Грета заканчивают круг танца и садятся.

– Для почтенного йога вы слишком хорошо танцуете! Вообще, вы йог-душка! Существуют ли в Индии йоги-душки? Скажите, учитель?

Она легко кладет свои пальцы на его пальцы. Он молча освобождает руку, прижимает обе ладони к вискам и закрывает глаза.

– Что с вами? Вам дурно?

Пауза. Мимо плывут пары, слышен шорох ног. Не открывая глаз, Сергей ровным, глухим голосом говорит:

– Вижу серый дом. Кляйстштрассе. Номер 21. Партер. На лестнице дверь налево. Медная табличка: «Граф Родерих Иоахим Вильгельм Равенбург-Равенау». Я отворяю дверь. Направо – зеркало. Налево – вижу верхнее платье, только дамское, потому что старый граф застрелился в 1922 году, во время экономического кризиса: он потерял тогда все свое состояние, его разорил биржевой спекулянт по фамилии Штиннес. Дальше три двери. Эта посредине когда-то вела в комнаты покойной графини Александры Терезы…

Лицо Греты сначала изображает удивление, потом ужас и, наконец, страдание.

Играет музыка, шуршанье ног танцующих сливается в монотонный гул. Ровный, глухой голос Сергея едва различим, а девушка слушает, сжимая грудь обеими руками. Она не в силах оторвать взора от страшного йога, читающего по незримой книге тайны ее семьи. В смятении она задела чашечку недопитого кофе, и темная жидкость уже давно капает на ее светлое платье, но она ничего не замечает.

– Теперь, когда я прошел по всем комнатам пустынной и заброшенной квартиры и рассказал о ее умерших обитателях, я подхожу к последней двери и медленно открываю ее: здесь живет последняя представительница рода – Маргарита Виктория Равенбург-Равенау. Она родилась 16 февраля 1916 года в родовом имении близ Тургау, в угловой спальной комнате на втором этаже замка. Постель матери тогда стояла…

– Не надо, учитель! Не надо!

– Пусть будет по вашему желанию. Я возвращаюсь в спальню Маргариты. Девушка спит в голубой комнате под желтым шелковым одеялом. У ее изголовья тумбочка. На ней лампа с желтым абажуром и цветы. На постели две подушки. Перед кроватью коврик с темно-голубым узором, а под кроватью…

– Учитель!

Маргарита гуляет с Сергеем по берегу Ванзее близ Потсдама. Серый день. Ранняя весна. Вдали покачиваются яхты. С криком над головами проносятся чайки.

Грета задумчиво говорит:

– Так умерли мои родители. В такое трудное время я осталась совсем одна. Жива богатая тетка, но она когда-то поссорилась с отцом и не помогает мне. Друзья нашей семьи, кроме герра фон Вернера, постепенно тоже отошли в сторону – теперь у всех много своих забот. Я одна. Последняя надежда на этот брак. Если герр фон Вернер изменит свое решение, то я…

Поздняя весна. Небольшое озеро в лесу. Грета и Сергей в лодке, но о ней оба забыли. Грета похудела. Одета просто, без прически.

– Меня выселяют двадцатого утром, учитель! Герр фон Вернер сообщил хозяину дома, что он больше не будет вносить деньги за меня.

– Куда же вы намереваетесь переехать?

– Я не переезжаю, а перехожу. Обстановка и вещи уже проданы, денег хватит не надолго. Спать буду у моей старой няни и кормилицы, матушки Луизы. Ее муж убит на войне, с ней живет ее сын Курт – мой молочный брат и славный малый. Мы дано дружим. Курт – слесарь, работает в мастерской. Он уже перенес мой чемодан к себе. Надо идти работать. Я училась в гараже, чтобы водить свою собственную машину. Ее обещал мне подарить к свадьбе герр фон Вернер. Теперь я хочу стать простым шофером. Курт замолвит за меня словечко у своего хозяина, герра Ратке. Он говорит, что хозяин какой-то фюрер у штурмовиков, гадкий человек, но что поделаешь?

Отдаленная аллея парка. Вдали видны редкие прохожие. Сергей закрывает блокнот. Ганс и Альдона слушают.

– Справьтесь о Капельдудкере и Валле в адресном столе.

– Есть, будет сделано.

– Найдите на Ляйпцигерштрассе контору «Успех», она недалеко от Вертгейма, и наведите справки о себе.

– Почему о себе?

– Потому что это может оказаться полезным. Иногда обнаруживается что-нибудь такое, что заставляет пересматривать личную жизнь.

– Например?

– Однажды я узнал от друзей, что по ночам говорю во сне. Сообщение имело грозный смысл: на каком языке я говорил? Пришлось купить банку эфира для наркоза и надышаться до потери сознания. Вот тогда товарищи успокоили: я бредил по-английски! Поняли? Сказалась безжалостная ломка самого себя. Поэтому следите за собой сами прежде, чем за вами начнут следить эсэсовцы!

Деловой ресторан. Отдельный столик.

Сергей и герр Капельдудкер. Он расстроен.

– Старого Шиммельпфенга посадили со всей семьей. Меня оставили, конечно. Хе-хе! Мне бояться нечего! Я – фронтовик, видите стальной шлем в петлице? Получил разрешение вести дело дальше, но под названием «Викинг». Хе, такая мода. А фирма существует с 1780 года! Да, такие времена! Что поделаешь? Теперь слушайте: этот герр фон Вернер в Хемнитце являлся совладельцем фирмы «Немецкие текстильные заводы». Так он себе недавно сунул в лагеря своего компаньона, еврея, некого герра Вольфа Лившица, с семьей и теперь завладел всеми заводами. Вы это себе поняли? – наклонившись ниже: – Я вам говорю – это грабеж! Зачем теперь герру фон Вернеру эта девушка? В Хемнитце мне сказали, что он сватается к дочери самого…

Комната матушки Луизы. На первом плане – спинки двух кроватей. Дальше налево – платяной и посудный шкафы, окно и перед ним – стол и два стула. Направо – газовая плита, посудомойка и шкаф для продуктов, на верху которого много свертков и коробок. Прямо через комнату – входная дверь. Вечер. Горит лампочка. Луиза, полная женщина в темном платье с засученными рукавами, готовит ужин. Курт, до пояса голый, моется после работы. Грета сидит на стуле задом наперед, положив руки на спинку стула, а голову – на скрещенные руки.

– Надо работать, Грета.

– Почему «надо»? Германия, славу богу, – не Советский Союз.

– Как же тогда будешь жить?

– Как мне положено, Курт. Ты – хороший малый, но многого не понимаешь, потому что забил себе голову марксизмом. Ты и его не понимаешь, Курт. Ну, посуди сам: ты говоришь, что марксизм – классовая теория. Она для рабочих, а я – не работница. Я – дворянка. Мой род носит графский титул со времен Барбароссы. Понял разницу? Зачем мне работать? Для каждого человека большая честь жениться на графине Маргарите Виктории Равенбург-Равенау! И для герра фон Вернера это тоже честь!

Курт, утираясь полотенцем, насмешливо фыркает:

– Но не для тебя, Грета.

– Это почему же?

– Потому что он – старик. Такой брак – сделка: он покупает тебя!

– Но ведь всегда так бывает! Ты хотел бы жениться на мне?

– Нет.

– Потому что у тебя нет денег?

– Хо! Зачем мне жена-бездельница? И потом… Ты никого не любишь, кроме себя!

– Курт, ты – дерзкий осел! У тебя нет средств, а у меня женихов много: не выйду за старого фон Вернера, так выйду за молодого йога!

– Везет тебе, моя девочка! – добродушно говорит матушка Луиза, наливая сыну суп в тарелку. – Только смотри не прогадай: работа – самый надежный жених!

Курт берет в руки хлеб и ложку.

Грета:

– Причем тут везение, матушка Луиза? Каждому классу свое: мне положены богатые женихи, ва. л с Куртом – выгодная работа. Я – марксистка, только наоборот. Так кого же ты любишь, Курт?

– Рабочих людей на земле. Поняла? Нет? Плохо. Когда-нибудь жизнь тебя научит уму-разуму. Поумнеешь – скажешь, вот тогда я на тебе и женюсь!

Вечер. Грета и Сергей в быстро едущем такси. Свет фонарей мгновенно и резко пробегает по их лицам.

– Учитель, вы знаете, что такое справочник Гота?

– Да. Свод статей о дворянских фамилиях Германии.

– Вы знаете, что написано во втором томе.

– Еще бы! Там есть родословная рыцаря Алариха Равенау, которого после битвы под Миланом прикосновением меча возвел в графское достоинство сам Фридрих Рыжая Борода!

– Вы все знаете… Так вот… Вот… – мучительно, сквозь слезы Грета шепчет: – Женитесь на мне!

Узкий переулок близ Антгальтского вокзала. Гараж. Сбившиеся в кучу машины для ремонта. Грета наклоняется к присевшему над вынутым карбюратором Курту.

– Ты замолвишь за меня словечко перед хозяином, Курт?

– Он – дрянь, хам, какой-то фюрер у штурмовиков. Не связывайся с ним, Грета. А что говорят на бирже труда?

– Ничего. У меня нет специальности, кроме умения водить машину.

– Скверно.

– Проклятый герр фон Вернер! Проклятый герр Штиннес! Я ненавижу богачей и гитлеровцев!

Чумазый Курт улыбается.

– Смотри не стань коммунисткой!

– Нет. Даже эти подлецы не могут отнять у меня графское достоинство. Так не забудь моей просьбы, Курт!

Салон автомобиля сзади. Видны спина Греты, сидящей у руля, и широкий затылок герра Ратке.

– Да, поедем дальше, но медленно! Отдыхайте, моя кошечка.

Он грубо обнимает ее сзади. Она отшвыривает его руки. Машина рыскает вправо, влево и останавливается. Грета оборачивается:

– Как вы смеете, герр Ратке?

– А почему бы и нет, кошечка? Вы – мой шофер!

Обнимает ее опять, но уже грубее. Она дает ему пощечину. Они борются через спинку сиденья. Она выскакивает на тротуар. За ней, оправляя костюм, – герр Ратке. Мимо проходят люди. Появляются знакомые герра Ратке. Приветливый обмен улыбками:

– Гайль Гитлер!

– Гайль Гитлер!

На тротуаре пусто. Герр Ратке вынимает деньги, аккуратно отсчитывает, оглядывается и торопливо сует кредитки в руки Греты. Прячет портмоне в карман, еще раз оглядывается, затем несколько раз хлещет ее по щекам:

– Пошла вон, комсомольская тварь! Скажи спасибо, что я не отвез тебя к нашему блокварту! Вон!

Грета, опустив голову, уходит.

«Как я их всех ненавижу! Герра Ратке больше, чем тех двоих – Штиннеса и фон Вернера. Как ужасно чувство собственного бессилия и одиночества! А герр Люкс? Я думала, он разузнал все обо мне из-за любви. Нет, он не влюблен. Так чего же он ждет и хочет от меня?»

Парк. Уединенная аллея. Ганс и Альдона докладывают Сергею:

– Капельдудкер медленно тонет: евреям-фронтовикам запретили иметь свои предприятия. Грете тоже живется плохо. Хорошо бы поторопиться с вербовкой? Не из жалости, а потому, что рядом с ней живет Курт. Он в любой день может влипнуть сам и завалить все наши планы с Гретой.

– Да, надо! А чем он занят?

– Под носом у хозяина мастерской делает зажимы для листовок.

– Какие зажимы?

Группа парней и девушек крадется между стоящими вдоль тротуара машинами. Выбирает одну черную побольше и побогаче. Девушка вынимает из-под плаща кипу листовок, края которых слегка зажаты проволочным зажимом, прикрепленным к тяжелой дощечке. Боковые края стопки закрашены в черный цвет. Парни кладут дощечку с листовками на верх машины и отбегают в сторону. Издали смотрят. Подходит пожилой человек, открывает дверцу, садится за руль и дает ход. Когда машина набрала скорость, то с ее крыши ровной струей летят листовки. Прохожие их подбирают и с интересом читают. Парни и девушки довольны и хохочут.

Степан беседует в автомобиле с Иштваном:

– Знакомство Сергея с Чиновником из Министерства иностранных дел, мне кажется, Иштван, обещает в будущем новую линию. Согласен? Удачно развивается и дружба с Инженером. Пусть только Сергей не сыплет деньгами – деньги возбуждают подозрение. Парадокс: дружба вернее денег, Иштван! Наши источники – живые люди. Они должны чувствовать нашу заботу о них и наше внимание. Руководи разумно, чтобы чаще наши враги переходили к нам. Это – ключ к успеху!

– Постараюсь.

– Зачем Сергею этот Капельдудкер?

– Сергей просил навести о нем справки и хочет его использовать в Амстердаме для организации фирмы.

– Ладно. Справки будут. Ну а как насчет Греты? С ней что-то не вижу прогресса!

– Прогресс есть. Ее сиятельство обучается пролетарскому классовому сознанию.

– А не слишком ли дорого это обходится Сергею?

– Ни гроша. Ее учит не он, а сама жизнь.

Жаркий летний полдень. Торговая улица. Угол магазина спортивных принадлежностей. Сверху видны вывеска «Sport-waren. F. Schultz» и верх витрины с развешенным товаром. Спины небольшой толпы молодых мужчин – человек десять, один солдат и два штурмовика. Между ними Ганс, Капельдудкер и Валле в форме. Подходит эсэсовец.

– Гайль Гитлер!

– Гайль Гитлер!

– В чем дело, ребята?

– Да девка в окне. Посмотри-ка! Эй, расступись, дайте пройти ближе! Ну как?

В узком просвете между стеклом и задней стенкой стоит Грета. На ней белая узенькая полоска бюстгальтера, белые крохотные трусики и белые туфли. В руках она держит две ракетки и непрерывно и быстро принимает позы играющей в теннис. На лице ручьи пота. Затем она садится на тренажер для гребцов и начинает быстро грести. Лицо худое, потное, измученное.

Внутренний вид магазина. У дверей стоит низенький, толстенький хозяин, герр Шульц, и выпроваживает последних посетителей.

– Обеденный перерыв, герршафтен! Прошу зайти после перерыва! До свидания, молодые люди! Всего наилучшего, моя дама! Гайль Гитлер!

Он запирает стеклянную дверь, прислушивается и на цыпочках быстро семенит к витрине. Осторожно открывает стенку. Пошатываясь, выходит Грета. Хозяин торопливо обнимает ее, все время оглядываясь на внутреннюю дверь.

– Оставьте меня в покое! Как вам не совестно? Я едва стою на ногах…

– Вечером встретимся около кино, а? Там в темной ложе я тебя укачаю как ребенка, моя цыпочка!

Грета стоит, в изнеможении опустив руки. Она в отчаянии и не сопротивляется. Задняя дверь с треском распахивается и оттуда в ярости вылетает супруга хозяина с ручкой и бумагами в руках. Фрау Шульц в бешенстве:

– Ага, Фриц, наконец-то я тебя поймала, негодяй! Не отпирайся! Я все видела в щель! А ты – потаскуха, при такой безработице мы подобрали тебя с улицы, дали кусок хлеба, и вот твоя благодарность!

Она дает Грете несколько пощечин. Бежит в заднюю комнату и тащит ворох ее одежды. Швыряет на грязный пол.

– Вон, потаскуха! Одевайся! Фриц, дай ей деньги – двадцать марок и шестьдесят пфеннигов. Говорю: одевайся живей, ну! Фриц, да отвернись же! Девка, вон на улицу!

Сквозь стеклянную дверь видна фигура Кепельдудкера.

Угол центральных деловых улиц. Капельдудкер и Сергей.

– Да, это наш обычный ресторан, но мне уже нельзя туда входить. Я себе еврей, что поделаешь? Такая теперь мода! Моя семья арестована. Куда посадили? Не знаю, какая разница! Я купил себе паспорт из Лихтенштейна, но куда мне ехать, если жена и дети здесь? Зачем еврею какой-то Лихтенштейн, если он должен жить и умереть в Германии? Что, я вас спрашиваю?

– Я разузнаю кое-что о судьбе вашей семьи, герр Капельдудкер. Ждите новостей, хотя, может быть, пока не совсем благоприятных.

– Как вы можете узнать?

– Могу, а как – это мое дело!

– Не боитесь?

– Нет.

– Хе, я всегда считал, что деньги могут купить на свете все. И вот вижу – нет, деньги не могут купить арийскую кровь. В мире хозяин – сила, герр Люкс!

– Неверно! В мире хозяин – правда, герр Капельдудкер. Но за правду нужно бороться. Нет на свете сильнее человека, который верит в правду и борется за нее.

– А я не верю… Где же здесь правда сильнее, чем это?

Мимо с тяжелым топотом кованых сапог проходит рота рослых эсэсовцев.

– А насчет вашей графини… Хе, у нее теперь наша еврейская жизнь!

Сумрак. Улица. Опустошенное отчаянием лицо Греты. «Одна… Что делать? На кого опереться? У меня ничего не осталось, кроме ненависти и одиночества».

Сумрак сгущается больше и больше. Мимо проходят темные тени. Потом наступает полный мрак.

Комнатка матушки Луизы. Вечер. Луиза хлопочет у плиты. Входит Грета и устало опускается на стул. Кладет локти на стол, подпирает руками голову. Молчание.

– Нет?

– Нет.

– Ты обошла все адреса по объявлениям?

– Все.

– Была на бирже труда?

– Да.

– Ничего?

– Ничего.

Молчание. Луиза вздыхает, затем поворачивается к Грете:

– Слушай, девочка, по рекомендации твоей тетушки я года три тому назад работала на кухне в столовой для обедневших господ, всяких там графов и князей. Моцартштрассе, 16. Сходи туда. Столовая содержится на пожертвования богатых господ. Предъявишь паспорт, что ты графиня, и получишь карточку.

– Позор! Чтобы Равенбург-Равенау…

– Знатные господа тоже хотят кушать, а фамилий там на карточке не ставят. Будешь получать завтрак, обед и ужин. Спроси о работе. Может, устроишься… Купишь себе хоть юбку… Ты обтрепалась донельзя…

Узкий проход от входной двери к вешалке. Входят старики и старушки, все одеты старомодно, у женщин на лицах вуаль, у мужчин воротники подняты, головы втянуты в плечи, лица опущены книзу. Кокетливо, но старомодно одетая старушка сидит за столиком и проверяет личные карточки входящих. Входит Грета. На лице у нее вуаль.

– Здравствуйте, моя дама. Вот мой паспорт. Я прошу о выдаче карточки.

Старушка проверяет паспорт, приветливо улыбается и качает головой.

– Очень сожалею, графиня, но с этого года мы даем карточки только пожилым и детям. Времена теперь тяжелые, пожертвований стало меньше, цены растут, а число обращающихся за помощью все увеличивается.

Она доверительно шепчет:

– Во всем этом виноват Гитлер. У князя цу Левенштейн прабабка по материнской линии оказалась еврейкой. Его разорили, расхватали имущество по кускам. Вот старый герр ходит теперь к нам. И потом эти русские. Такие нахалы!

– Может быть, можно устроиться у вас на работу?

– Что вы, графиня! Мы даем работу только очень важным особам, но какой с них толк! Только одни расходы! Князь цу Левенштейн работает у нас посудомоем, так что же вы думаете? За месяц он разбил восемнадцать тарелок, шесть рюмок и одно блюдо, а русский великий князь Владимир не хочет чистить овощи прежде, чем ему не поднесут стакан водки! Раньше требовал обязательно импортную из Москвы, перекрестит ее от большевистской заразы и пьет, а сейчас смирился, поник и соглашается на наш шнапс!

Шум уличного движения. Гудки. Сергей, Ганс и Альдона едут через городской парк на верхнем этаже автобуса. Мимо проплывают красные и желтые верхушки деревьев. Золотая осень в Берлине. Пассажиры в легких пальто.

Альдона:

– Пора, Сергей. Нельзя дальше мучить девушку.

– Знаешь, Альдона, что такое разведка? Это школа терпения! Грету мучит жизнь, а я слежу за накалом ее протеста и отчаяния. Я жду. Работать по другим линиям мне опаснее, но проще. Я покупаю – они продают. Здесь пока нужно ждать. В Грету нами вложено время, усилия и немного денег. В намеченной большой комбинации она незаменима, и я не имею права на ее отказ. Момент вербовки надо тщательно рассчитать – это не объяснение в любви, а закономерное завершение внутреннего процесса. Ты знаешь, какова судьба недоношенных детей?

– Они рождаются хилыми или мертвыми.

– То-то!

Осенний голый и черный парк. Дождь. Унылая полутьма. Степан и Иштван идут рядом, прикрывая от прохожих лица зонтами.

Иштван:

– В последние дни Сергей не сводит с Греты глаз. Просит разрешения на вербовку и последующее. Через месяц, Степан, у нас будет еще одна перспективная линия. Я имею в виду комбинацию с полковником.

– Разрешение даю, деньги будут. Действуйте. Ты уверен в успехе?

– Ты старый разведчик. Вербовка чуждого нам человека для использования в наших целях – это не покупка часов с гарантией.