Текст книги "Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Ладно. Сергею передай: Центр его работой с Чиновником и Инженером доволен. Обе линии спокойные, и ты, Иштван, подготовь передачу обоих Лёвушке. Да, чтобы не забыть: скажи Сергею, Капельдудкер проверен. Обыкновенный жуликоватый обыватель, придавленный несчастьем. Для Амстердама годится, но с условием, чтобы Сергей не посвящал его в курс дела. Можно сделать кое-какие намеки, но не больше. Потом будет видно. А вот Валле – матерый прохвост: оказывается, он еще в тридцать втором году записался в Берлине в компартию, а в Хемнице – к гитлеровцам. Понял? Чтобы не проиграть при любом исходе борьбы! Пусть Грета будет с ним осторожней!

Лиловый мутный вечер поздней берлинской осени. Грязная слякоть. Дождь со снегом, желтые фонари. Игра цветных реклам сквозь льющуюся в темноте воду. Все расплывается, все неясно. На угловом здании над входом реклама «Cafe Uhlandeck». Мимо бегут люди, горбящиеся под зонтиками. Блестят мокрые плащи. Под голой мокрой липой две низенькие скамеечки. На них кипы газет, прикрытые обрывками домашней клеенки. В дупло дерева воткнуто древко рекламного красного со свастикой флага с надписью: «Volkischer Beobachter». Между скамеечками стоит Грета. Дырявая кухонная клеенка повязана у нее на шее поверх головы в виде плаща с капюшоном. Плачущим голосом она кричит сквозь ровный гул уличного движения и дождя:

– Вечерние газеты, герршафтен! Покупайте свежие газеты, мои дамы и господа!

Кое-кто из прохожих останавливается, но газеты мокрые, дождь усиливается, и, махнув рукой, все спешат дальше, ничего не купив.

Из завесы дождя и снега появляются парни и девушки.

Курт сует Грете пакетик:

– На, держи!

– Что это?

– Два бутерброда! Прихватил с работы. Ешь!

Молодые люди исчезают. Позади Греты за деревом в дожде возникает неясная и неподвижная фигура мужчины. Грета жадно жует и между глотками пищи кричит в темноту мелькающим фигурам:

– Газеты! Покупайте газеты, дамы и господа!

Не спеша проходит патруль – два рослых эсэсовца в черных плащах. Фигура рядом с деревом сливается со стволом и как будто бы исчезает. Один из эсэсовцев откидывает капюшон. Это Валле. Он подходит ближе:

– Узнаю знакомый голос. Рад встрече. Вижу, время не стоит на месте, графиня: я поднялся до опоры власти, а вы упали до продавщицы газет.

Он наступает на нее всем телом.

– Гайль Гитлер!

– Гайль Гитлер, мой фюрер!

Грета поднимает руку, и клеенка сползает с ее плеч в грязь. Валле ногой швыряет ее прочь, обнимает девушку и целует в губы. Люди, не обращая внимания, как тени бегут мимо.

– Когда-то я просил вашей любви, но вы тогда были еще графиней. Что ж, хорошо, что мое унижение кончилось. Я с продавщицами газет не церемонюсь. Попробуй запищать – заберу в комендатуру. На допрос! Понятно?

Она отталкивает его. Он:

– Гретхен, я и сейчас люблю вас! Люблю! Слышите? Но времена теперь другие. Поймите же!

Желая крепче ее обнять, он ногой отстраняет скамеечку, и высокая кипа газет начинает медленно клониться набок и ползет в слякоть.

– Что вы сделали?! Они денег стоят! Оставьте меня! Я промокла и замерзла. Что вам от меня надо? Пожалейте меня!

Валле любуется ее отчаянием.

– Да, вспоминаю, вы не знакомитесь на улице… Но на этот раз придется, моя дорогая!

Он берет девушку за волосы и загибает ее голову назад. Целует в губы. Она плачет. Дождь хлещет ей в лицо. Он целует ее опять.

– Ну, пока хватит. У меня дело. Я вернусь минут через пять-десять. Жди меня здесь, малютка. А удерешь – пожалеешь. Я тебя выну из-под земли! Теперь ты моя!

Валле вытирает мокрые руки о плащ и уходит. Грета одна. Она растерянно склоняется над широким белым пятном на черном тротуаре – это расползлись в грязи ее мокрые газеты. Девушка поднимает из слякоти плащ, но и он порван. Она не может завязать его на шее. Осторожно положив плащ на кипу газет на второй скамеечке, она начинает собирать в грязи упавшие газеты, но они рвутся у нее в руках. Теперь это только грязные бумажные лохмотья. Слезы мешают ей хорошо видеть. Задом она нечаянно толкает вторую скамеечку, и газеты боком ползут в грязь. Тихий горький плач переходит в громкие отчаянные рыдания. Грязными руками Грета пытается вытереть глаза, но грязь окончательно слепит ее. Протягивая вперед руки с лохмотьями грязных газет, она с черным лицом вслепую бредет к дереву, чтобы на него опереться. Ее рыдания глухо слышатся сквозь ровный гул уличного движения и дождя. На ее пути становится Сергей. В отчаянии она обхватывает его шею обеими руками, ничего не замечая, приникает к его груди лицом и вдруг понимает ошибку.

– Учитель?! Вы?!

– Да.

– Я так и знала, что вы придете. Вы все видели?

– Да.

Она вскидывает руки, в которых еще обрывки газет.

– Боже, дай мне силы для мести! Покарай гитлеровцев! Очисти от них Германию! Возьми мою жизнь, но дай силы для борьбы!

Сергей берет ее за плечи.

– Я дам вам силы! Для этого я и пришел к вам. Поняли, наконец?

– Теперь поняла, учитель!

Он поднимает ее правую руку.

– Скажите два слова клятвы, и все кругом изменится. Все! И тогда начнется новая жизнь! Поднимите правую руку! Выше! Ну, вот так! Сожмите кулак! Ну, крепче! Скажите: «Рот фронт!»

– Что вы! Гюнтер сейчас вернется!

– Скажите эти два слова!

– Не могу! Боюсь! Я…

– Скажите два слова! Тогда вы переступите огненную черту, и на другой стороне для вас откроется светлый мир! Скорее! Ну!!

– Рот фронт!

– Машину графине де Равенбург-Равенау!

Последний звук «Т» предыдущего кадра звучит вместе с первым звуком «М» этого кадра, и лилово-серая муть берлинского холодного вечера мгновенно сменяется лучезарным теплым сиянием парижской золотой осени.

На широком тротуаре у витрины, расставив ноги, дремлет похожий на быка усатый полицейский. При команде подать машину он вздрагивает и подтягивается. Витрина выполнена из розового дерева. Посредине стоит музейный стул, на который с рассчитанной небрежностью брошено серебристо-белое бальное платье с золотым пояском. Оно похоже на большую лилию. Внизу выглядывают золотые туфельки. Над входом по розовому мраморному фронтону надпись: «Dolyneux. Haute couture. Paris». Рама двери из красного дерева украшена бронзовой инкрустацией. Две огромные створки полированного стекла. Позади них стоит мальчик в красной шапочке набекрень, с резинкой под подбородком, в короткой алой куртке с тремя рядами золоченых пуговиц и черных брюках с алыми лампасами. На руках белые перчатки. Он открыл дверь и предупредил негра-швей-цара, огромного детину, затянутого в голубой мундир до колен, отороченный серебром и перехваченный белым поясом. В петлицах и на голубой фуражке буква «D». Негр в напряженной позе:

– Эй, водитель! Подавай скорее! Идут!

Огромная открытая машина бесшумно подкатывает ближе. Ливрейный шофер в черном мундире и белых перчатках. На фуражке и в петлицах золотые буквы «RR». Лицо каменное. Этот автомат – переодетый Ганс. Негр срывается с места, открывает дверцу, снимает фуражку и вытягивается. Дверь салона распахивает мальчик, стоящий внутри. На тротуар важно, движениями маленького автомата, выходит второй мальчик и марширует к машине. На вытянутых руках у него десять длинных и плоских пестрых коробок – они невесомы, в них тончайшее белье и шелковые платья. За вторым мальчиком, в ногу ему, марширует третий – на вытянутых руках у него белая собачка, похожая на пушинку. Наконец появляется Грета. Она почти неузнаваема. Это голливудско-парижская куколка. На светлый костюм наброшен очень яркий шелковый труакар. Широкая и легкая шляпа, высокие до локтя перчатки и туфельки подобраны под цвет труакара. Особенно изменилось лицо: брови высоко вздернуты, наклеенные тяжелые ресницы придают взгляду таинственную томность, губы подкрашены как у лучшей голливудской вамп. Грета Равенау сейчас выглядит как маленькая Грета Гарбо, королева экрана. Плавной походкой она пересекает тротуар, слегка улыбается кучке зевак и садится в машину.

– Счастливого пути, ваше сиятельство!

Швейцар и два мальчика вытягиваются в струнку. Машина медленно трогается. Куча зевак расходится. Полицейский, подкручивая ус, говорит себе под нос:

– Да-а…

И, улыбаясь, начинает снова дремать.

– Вот это да! – восхищенно говорит Сергей Альдоне.

Оба одеты под американских туристов, на плечах у них фотоаппараты. Оба в огромных черных очках.

– Ну, полковник не устоит перед чарами нашей красной графини!

Он смеется.

– Чему же тут смеяться, Сергей? Бедная девочка! Она еще ничего не знает о своей судьбе?

– Ничего. Ганс завезет ее в гостиницу и сдаст машину фирме, у которой мы ее наняли на неделю. Ночью вы оба уезжаете в Лугано, где берете под непрерывное наблюдение виллу полковника Мональди. Задание: изучите охрану и возможные пути проникновения в виллу, установите суточный ритм жизни обитателей и присмотритесь к расположению главного входа и задней дверцы в ограде. Приглядитесь и к позиции в кустах. Мысленно примерьтесь к стрельбе: помните, если дойдет до провала, то стрелять вы оба должны так, чтобы полковник потом не смог давать показания следователю. Понятно, Альдонушка? Кстати, не забудь купить себе платье и шляпу зеленые с пятнами вроде листьев, чтобы днем не бросаться в глаза в кустах, и черные костюмы, перчатки и береты для себя и Гансика, чтобы лучше слиться с ночной темнотой. Прислуга из своего домика подоспеть не сможет – все разыграется в несколько мгновений. На все даю неделю.

– Немного.

– Времени нет, Альдонка. Я сегодня ночью увезу нашу девочку в горы. Там, в тишине, объясню ей все начистоту. Дам неделю на размышление. Потом мы тоже приезжаем в Лугано. Занавес будет поднят, и представление начнется.

– А если девочка ответит «нет»?

– Гм… Черт возьми… Если она откажется, то я плохой психолог и полностью заслужил жестокую порку, которую Учинит мне Центр. Вся наша работа строится на психологических расчетах и логике. Если я поспешил и недокалил девочку руками всяких Ратке и Валле, то она откажется из страха или по другим соображениям. Если перекалил, то вся комбинация лопнет, потому что девочка станет нашим человеком, идейной антифашисткой, а нам пока нужна только озлобленная жизненными неудачами исполнительница. Нашим человеком она может стать позднее, после многих испытаний!

– Значит, по-твоему, риск отказа велик, Сергей?

– Не очень. Девушка – продукт западной культуры. Ей не казалось зазорным предлагать себя старику фон Вернеру и мне в форме брака, я ей предложу то же, но в заманчивой форме романтической мести. Она сообразит, что развлекать фашистского полковника в баре отеля «Империал» лучше, чем на улице продавать газеты! А пока Грета будет думать, мне нужно слетать в Берлин. Надо найти исчезнувшего Капельдудкера!

– Справься в еврейском благотворительном обществе около Лертербангофа, Сергей! Они все знают!

Мягкий зимний день в Берлине. Тиргартен в снегу. Медленно опускаются крупные хлопья. Вдали по большой аллее идут редкие прохожие, но в этой ближней, боковой – никого. Бойко чирикают воробьи. На ярко-желтой скамье с черной надписью «Только для евреев» скорчившись и неподвижно сидит герр Капельдудкер. На нем слишком большая дырявая шляпа, чужое длинное дырявое пальто с рваными рукавами бахромой, на ногах разные ботинки. Из кармана торчит моток белой добротной веревки. Подходит Сергей.

– Ну, так и знал! Мне указали ваш адрес в еврейской столовой! Что вы здесь делаете, герр Капельдудкер?

Герр Капельдудкер медленно поднимает голову. Он не брит. Лицо грязное, измученное, из-под шляпы торчат волосы, напоминающие пейсы.

– Вы себе спрашиваете, хе! Что может делать еврей на желтой скамейке? Отдыхаю! Да, эта скамья – мой адрес. Вы слышите? Эта желтая скамья – мой дом до сегодняшнего вечера. Я продал костюм, обувь и на вырученные деньги купил билет.

– Куда вы едете?

– К богу моих отцов, дедов и прадедов.

Герр Капельдудкер показывает на моток белой веревки.

– Как стемнеет, я-таки себе повешусь вот здесь, смотрите сюда! Видите? Вот над этой желтой скамейкой будет висеть герр Рафаил Капельдудкер. Что делать? Теперь такая мода! Что может делать еврей в это время? Прощайте, герр Люкс. Проходите себе по своим арийским делам, а я уже на земле дел не имею!

Сергей закуривает.

– Я принес вам две новости. Во-первых, ваша семья жива и находится в большом гетто на юге, близ чешской границы. Слышите? Сарра, Израиль и Элька – все трое живы!

Скрюченный человек минуту сидит в той же позе. Его лицо неподвижно. Только на смертельно побелевших щеках черная щетина кажется еще чернее.

И вдруг он вскакивает и начинает плясать, нелепо дрыгая ногами в стороны. Полы пальто он обеими руками подобрал повыше, почти до пояса. Наконец один рваный башмак срывается с ноги и летит далеко в снег. Герр Капель-дудкер успокаивается и стоит на одной обутой ноге, другую, босую, он поставил на уцелевший башмак. По лицу ручьем бегут слезы. Сергей приносит слетевший башмак.

– Нате, обувайтесь.

Герр Капельдудкер сует босую ногу в башмак и порывисто целует руку Сергею.

– Оставьте, не надо. Уйдем подальше от этой проклятой желтой скамьи! Вы не дослушали вторую новость. Мне приснился пророк Исаак, он сказал: «Зачем бедному еврею жизнь, если у него нет своего торгового дела?» – и отвалил мне тысячу марок. Вот они. Получайте. И не целуйте мне руки. Я тут ни при чем и еще не кончил. Так как есть, в этих тряпках, сейчас же уезжайте в Роттердам. Купите билет третьего класса. К каждому поезду из Германии тамошняя еврейская община высылает своего представителя. На вас обратят внимание из-за тряпок и возьмут на попечение. Потихоньку подкармливайтесь из денег, которые я вам дал. Когда вас сунут куда-нибудь на постоянное жилье, напишите мне письмо с указанием адреса и сдайте до востребования в центральное почтовое отделение на Аполлолаан. Запомните: на Аполлолаан! Ждите, я скоро приеду. Мы откроем вместе фирму под названием «Саризэль» в честь вашей семьи. Доходы пополам, мне – за вложенный капитал, вам – за труд. Присмотрите небольшое помещение для конторы. Фирма будет импортно-экспортная. Ну, как, герр Капель-Дудкер, пойдет наш гешефт, а?

– Я вам скажу, герр Люкс, если есть на свете один ариец, который лучше сотни евреев, так он-таки есть вы!

Сент-Мориц, модный зимний курорт в горах Швейцарии. Санки подкатывают к террасе спортивного отеля. Ливрейные мальчики помогли покрытым снегом Грете и Сергею подняться и увели санки. На террасе танцы: люди в лыжных костюмах, веселые и беззаботные, тяжело переступают спортивными ботинками по натертому кафельному полу. Грета и Сергей делают круг танца, подходят к бару и выпивают по стаканчику виски-сода.

– Что теперь? – спрашивает девушка и робко поднимает глаза на Сергея.

– Теперь начинается главное: серьезный разговор!

Они спускаются в заснеженную аллею и за кустами садятся на скамейку. Сюда едва доносится музыка, и слышно веселое чириканье птиц.

– Гензи! Гензи! – зовет Сергей, вынимает из кармана орешки и вытягивает руку.

Сейчас же с деревьев спускаются белочки, лезут к ним на колени, с колен на руки и начинают грызть орехи.

– Ну теперь мы совсем похожи на туристов, – говорит Сергей. Задумывается и осторожно начинает:

– Вы помните, Грета, с чего началась эта сказка? С вашей клятвы мести! В тот вечер вы захотели умереть ради мести. Но ведь смерть тут ни при чем. Мстить могут только живые.

– Понимаю. И жду платы, которую вы потребуете за всю эту роскошь. Не скрою: я наслаждаюсь ею и готова на все.

– Платы не нужно. Эта роскошь – только декорация поля боя.

– А кто же здесь солдат?

– Вы.

Пауза. На ее лице растерянность.

– Вы хотите, чтобы я, опять сделавшись графиней, отправилась с вами в Берлин и отсчитала оплеухи герру Ратке и фрау Шульц?

– Нет, они не стоят мести.

Пауза. Она напряженно думает.

– Тогда вы хотите разрушить благосостояние господина фон Вернера, моего неверного жениха?

– Нет, хотя фон Вернер – фигура покрупнее: он вступил в партию, дал крупную взятку и уже назначен оберштурмбан-фюрером в Хемнитце. Но и он – всего только один человек, как и сам рейхсфюрер Гитлер.

Быстро:

– Неужели вы хотите устроить покушение на самого рейхсфюрера?!

– Нет. Повторяю: и Гитлер – только человек. Подставная фигура, – переведя дух, Сергей говорит: – Я хочу, чтобы вы сильно ударили по всей системе, которая плодит и сытно кормит Шульцев, Ратке, Вернеров и Гитлеров.

Грета беспомощно разводит руками.

– Как же я, слабая девушка, могу сильно ударить по такой могучей железной машине? Я отобью себе руки, и все! В Берлине с ней борется Курт, он сильнее меня, а машина даже не дрогнула от его ударов.

– Могущество системы не в гитлеровской партии и даже не в ее союзе с итальянскими фашистами, а в единстве всех угнетателей на земле! Их тысячи, сотни тысяч, миллионы!

– Ну, видите! Я ведь это же и имею в виду!

– Но этому союзу противостоят угнетенные всех стран, а их миллиарды и с ними огромная Россия, ее вооруженные силы, общая наша надежда и защита! Против одной силы стоит другая, еще большая сила!

– Вы хотите, чтобы я поехала в Россию?

– Нет. Чтобы вы помогли самой себе, Курту и миллионам угнетенных немцев очистить Германию от гитлеровцев. Слушайте. Фон Вернер занял в Хемнитце место Раушбергера, которого потом с повышением перевели в Дортмунд. Наблюдая за фон Вернером, я узнал, что Раушбергер в Дортмунде стал посредником между немецкими военными концернами, правительством и гитлеровской партией. В его руки непрерывно текут важнейшие сведения о вооружении Третьего рейха, о его подготовке к войне. Вот тут-то и возникает возможность очень больно ударить по гитлеровцам и сохранить свои слабые ручки целыми.

Белочки, наевшись досыта, давно убежали. Грета сидела прямо и смотрела на Сергея, нервно теребя бахрому своей перчатки. Сергей закурил. С террасы слышались взрывы смеха и музыки, где-то совсем близко со свистом катились с гор санки, но Грета ничего этого уже не видела и не слышала. Она с напряжением ждала.

– Раушбергер раньше был коммивояжером и представителем фирмы «Немецкие текстильные фабрики» в Риме. Он хорошо говорит по-итальянски и года два тому назад случайно познакомился с молодой римлянкой, синьориной Фьорэллой Мональди, дочерью полковника фашистской Милиции. Но что для фашистского полковника иностранный коммивояжер? Отец был против брака, пока гитлеровцы не захватили в Германии власть. Теперь положение изменилось. Германский оберштурмбанфюрер – желанный человек в итальянской фашистской семье, и полковник охотно выдал свою дочь замуж за Раушбергера.

– Мне очень трудно, учитель. Говорите скорее! Все до конца! Я должна убить Раушбергера?

– Нет, вы должны сделать то же, что сделала Фьорэлла Мональди, когда стала фрау Раушбергер. Раза два в месяц к ней приезжает из Рима отец, и дочь показывает ему из сейфа мужа самые ценные документы, касающиеся положения дел в Германии. Полковник останавливается в доме Раушбергера, и, когда хозяин уезжает на работу, ознакомление с документами происходит быстро и незаметно. Приезды в Дортмунд вызваны тем, что Италия разместила в Германии крупные военные заказы и полковник возит в Дортмунд весьма интересные итальянские документы: он является связным между итальянскими и немецкими фашистами.

– Муж знает о проделках Фьорэллы?

– Неизвестно. Думаю, что нет. По дороге к дочери и от нее полковник дважды в месяц останавливается на своей вилле и отдыхает там два-три дня.

– Всем троим угрожает страшная смерть в гестапо!

– Может быть. Но здесь гестапо нет.

– Что вы хотите этим сказать?!

Глаза ее широко раскрыты. Руки прижаты к груди.

– В Лугано вы остановитесь в отеле «Империал». Там каждый вечер во время своих приездов бывает в баре полковник. Владелец отеля – его старый друг. Вы познакомитесь с ним, потом подружитесь и станете бывать у него на вилле. Установите местоположение и тип сейфа, а также наиболее безопасные пути к кабинету полковника. Разведайте постановку охраны виллы. Раза три во что бы то ни стало задержите полковника в баре на время, когда можно будет проникнуть в кабинет, минуя охрану. Вот и все. После этого вы свободны.

– Что вы хотите сделать из меня?

– Бойца. Такого, как Курт и его друзья, Альдона и Ганс, с которыми вы уже знакомы. Человека, который поможет больно ударить по всем Ратке, Балле и фон Вернерам. Я помогу вам смыть следы пощечин с вашего лица.

Пауза.

– Альдона любит вас?

– Нет.

– Да. Мужчины черствы и не чувствуют ничего. Но я знаю, она любит вас больше мужа.

– На поле боя только бой и солдаты, которые сражаются. Я ничего не знаю и не хочу знать.

– Но теперь узнали.

Грета берет Сергея за куртку на груди и приближает его лицо к своему. Говорит вкрадчиво:

– Если Альдона любит вас, она согласится на все. Вот и пошлите ее к полковнику в жены!

Сергей покачал головой.

– Любовь, ревность или жалость в бою – только преступление. Альдона старше вас, она брюнетка и выглядит грубее. Полковнику понравитесь вы, Грета, а ошибиться в таком деле нельзя – это провал мести, поднятой до уровня возмездия. Нужны вы, только вы.

– Курт много говорил мне о мести тихими вечерами у матушки Луизы, и теперь говорите это вы. Я вам обоим верю. Но для меня главное не в общих словах. Что мне до хороших слов? Да, на моих щеках горят не отмщенные пощечины! Они жгут меня. Я первая из рода графов Равенбург-Ра-венау получила удары в лицо, и я же буду последней, потому что оскорбления с вашей помощью будут скоро смыты. Дайте руку! Я отвечаю: да!

– Плохо сказано, Грета! Дело не в личной обиде. Скажите: я помню о миллионах обиженных и за всех отвечаю: «Да!»

После раздумья Грета опять протягивает руку:

– Вы сказали смешные слова о миллионах обиженных. Что мне до них? Это трогает Курта – он рабочий и коммунист. Я не фанатичка и не сверхчеловек…

– Фанатики – слепые люди. Сверхчеловеков вербуют себе фашисты. Мы делаем ставку на другое.

– На что же?

– На убеждение в правоте своего дела.

Долгая пауза. Грета, выпрямившись, говорит торжественно:

– Благодарю вас за то, что получила смысл своего существования. Я знаю, для чего надо жить и за что умереть. Я хочу быть такой, как Альдона. Вы увидите, что со временем я стану такой. Дайте же руку, учитель!

Они обмениваются рукопожатием.

– Теперь просто товарищ! Ты входишь в нашу семью, где все связаны друг с другом на жизнь и на смерть!

Грета вдруг садится на скамью и плачет.

– Что с тобой?

Она улыбается сквозь слезы и только машет рукой.

– Не обращай внимания! Реву потому, что знаю: детство и юность кончились, с сегодняшнего дня я – взрослая женщина!

Тот же курорт. Грета и Сергей стоят на лыжах. Яркое солнце. На снегу вдалеке пестрые фигурки спортсменов и спортсменок.

Сергей:

– Запомни, Грета, у нас вся работа построена на коллективных началах: вместе думаем, вместе приводим в исполнение задуманное. Я сейчас расскажу тебе наш план, а ты, если пожелаешь, внесешь изменения или, лучше сказать, дополнения. Мы не любим героев-одиночек, хорошего от них не жди. Если ты вообразишь себя неотразимой красавицей и начнешь делать что-нибудь без предварительного совета с нами, то погубишь и себя, и нас. А главное – погубишь дело. Раз и навсегда запомни: ты – солдат в строю. И только. Теперь слушай наш план. Познакомиться с полковником естественнее всего на набережной. Сведет вас вместе беленький Коко – это самая ответственная роль в его жизни!

Ослепительно синяя вода. Внизу на наклонившемся стволе сидит молодая женщина с гитарой и поет итальянскую рыбачью песню. Ее муж на берегу возится с лодками. Вверху, на набережной, стоит статный мужчина лет сорока пяти в форме полковника итальянской фашистской милиции. Он раскинул руки точно для того, чтобы обнять синь неба и озера.

– Какое приволье! О, дио мио, какое приволье! Все забыть, только бы дышать и дышать этим воздухом!

На скамейке сидит полный цветущий мужчина в штатском. Полный лениво говорит:

– Слушай, Гаэтано, иди и переоденься. Что это ты разгуливаешь по нашей земле в своей фашистской форме? Это не положено! Вас здесь не все любят! Как мэр города я тебе это запрещаю!

– Я только что из Рима, Джованни! Позади пыль и чад города и бесконечных автострад, и вот теперь я… Он случайно замечает что-то слева.

– Я… и… Кто это?

– Какая-то немецкая графиня. Появилась тут дня два тому назад. Остановилась у меня в «Империале». Отдыхает после болезни. Ну я как хозяин отеля, конечно…

Слышен голос Греты:

– Коко! Коко!

Полковник ждет, молодцевато выпрямившись и закручивая кверху кончики черных усов.

В кадр вбегает шустрая крошечная собачка, похожая на белый пушок. Полковник ее подхватывает. Появляется Грета. Джованни раскланивается и со вздохом уходит.

– Негодная собачонка! Благодарю вас, синьор!

– Я счастлив, синьора! Разрешите с благодарностью поцеловать Коко в лобик?

Они смеются.

– За что?

– За возможность говорить с вами!

Он вытягивается и щелкает каблукам.

– Гаэтано Мональди, миланец, сердце которого уже покорено синим небом Лугано и белым маленьким Коко!

Грета называет себя. Со смехом:

– Этот маленький негодяй вам нравится?

– Я прошу вас, графиня, назначить меня пожизненно носителем Коко при вашей особе! Обязуюсь быть более дисциплинированным, чем он!

– Да? Вы умеете быть дисциплинированным, синьор?

– Надеюсь, ведь я – полковник Генерального штаба великого дуче!

Они беззаботно смеются.

– Мы можем пройти дальше, полковник?

Полковник берет под козырек и вытягивается.

– Я в форме, а это не разрешается. Могу ли я пригласить вас к завтраку в «Империале»? Буду в баре ровно в час!

Альдона, Ганс и Сергей. Заросли олеандров над озером. Альдона с насмешливой улыбкой, взволнованно:

– Очарован – это мало, он захвачен в плен!

Ганс, нюхая цветы, спокойно:

– Влюблен, как кошка!

Сергей радостно:

– Наконец-то! Сейчас же сообщу Иштвану!

Помещение вокзала. Мимо снуют люди, носильщики, продавцы бутербродов и кофе. Два пассажира одновременно с разных сторон подходят к какому-то длинному объявлению и углубляются в чтение. Это Степан и Иштван, они переговариваются шепотом.

Иштван:

– План перевыполнен. Полковник женился на Грете!

– Тем лучше. Она станет хозяйкой виллы!

– Да, ее жизнь устроена. Для нас положение осложнилось, Грета – хозяйка в дни, когда полковника и документов на вилле нет, а когда полковник там, она задерживает его дома, вместо того чтобы отвлекать в «Империал».

– Да… Черт возьми… Говорят про подростков «опасный возраст». Парадокс! Опасный возраст начинается с первым седым волосом: девчонка в месяц скрутила полковника и разведчика! Нет ли здесь чего-нибудь подозрительного?

– Нет. Помимо увлечения пожилого мужчины хорошенькой девчонкой, здесь понятный расчет: для него выгодно жениться на немке да еще на графине, даже обедневшей. Это повышает его престиж в Риме и Дортмунде.

– Тогда, может быть, теперь можно обойтись без вторжения Сергея на виллу?

– Нет. Грета беспомощна, она завалит дело. Единственная польза от брака в том, что она досконально ознакомилась с сейфом и поможет Сергею быстро овладеть техникой его открывания и закрывания.

– Как все произошло?

– В течение месяца. Регистрировались они в Лугано, очень скромно, ведь Грета – протестантка. Друг полковника – Джованни Руффо, самый богатый человек в Лугано, мэр и владелец лучшего отеля – закатил новобрачным великолепный обед. Две недели они пробыли в Милане и Риме. Муж знакомил молодую жену со своими родственниками. Сейчас оба в Лугано, Грета привыкает к новому дому.

– Слуги?

– Отставной итальянский капрал Пьетро Феррато и его жена Мария. Разреши Сергею лично осмотреть дом?

– Разрешаю. Но только в порядке первого осмотра. Фотографирование начните потом, после того как будут разработаны все подробности плана операции. Когда вы наметили начало работы?

– Завтра утром, в воскресенье, полковник и прислуга отправляются в церковь. Грета как протестантка останется дома. После мессы слуги плетутся домой первыми и ожидают у калитки, чтобы второй раз сказать хозяину «доброе утро». А тот сначала забегает в «Империал» на стаканчик виски и возвращается домой почти в одно время со слугами. Грета должна встретить мужа на крыльце – это уже стало традицией. У Сергея всего один час. Вилла хорошо охраняется. Два полицейских ровно в полночь занимают посты на набережной позади виллы, до этого городок не спит. Час утром, когда католик обязан быть в церкви, и час вечером, когда полковник частенько бывает в баре у своего приятеля, – вот две щели, в которые должен пролезть Сергей в дни, когда сам полковник бывает в Лугано.

– Но ведь в Дортмунде дело у полковника идет легче?

– Еще бы. Там он работает не спеша в доме, в котором во время приезда живет. Временем он не связан: Раушбергера целый день дома не бывает. Поручить дело Грете – это значит обеспечить нам провал. Нет, пусть уж за это возьмется Сергей!

Крыльцо виллы. Супруги в белом. Целуются на прощание.

– Голубки, голубки, – умиленно шепчут с улыбкой Пьетро и Мария. Они ожидают у калитки сада.

Щеголеватый полковник военным шагом подходит к калитке, небрежно касается одним пальцем шляпы и проходит на улицу. Слуги низко кланяются и следуют за хозяином.

Пышная зелень в саду. Пальмы, цветы.

Грета долго смотрит вслед мужу, потом вздыхает и входит в дом.

Розовые цветы магнолии с дрожащими на них капельками росы. Позади – лазурь озера и сверкающая белизна снежных гор.

Густые и высокие кусты на пригорке над виллой полковника. За ними закрытая машина Сергея.

Салон машины. Сергей, Ганс и Альдона. Сергей делает последнюю проверку.

– Пистолеты?

– Не подведут.

– Глушители в порядке?

– Да.

– Покажите.

Сергей проверяет оружие.

– Фальшивые номера поставлены? Не забудь опустить стекло перед стрельбой, Ганс! Ты останешься в машине, Альдонка, на тебе крыльцо, а Ганс из кустов прикроет меня в случае бегства через заднюю калитку. Поняли, ребята?

– Сергей, у меня сегодня болят ноги. Ну, понимаешь, эдски болят косточки на больших пальцах. Боюсь не попаду на педали или нажму слабо, а ведь счет времени в случае провала пойдет на мгновения!

– Ну ладно, пусть за баранку садится Ганс! А стреляешь ты, Альдонушка, прямо геройски!

Ганс недоволен.

– Да ведь ты, Сергей, если побежишь, то через заднюю калитку? Значит, я, вроде, остаюсь не у дел, а? Эх, уж эти мне еврейские ноги! Вечно Апьдону выручают!

– Причем здесь еврейские ноги? Ты гордись, немецкая балда, что у тебя жена героиня – слыхал, что Сергей про меня сказал?

– Ладно, ладно! В следующий раз я ему скажу, что у меня расстройство желудка, и пойду в кусты.

– Нахал, вот уж нахал! Скажи ему, Сергей!

– Не спорьте, не время.

Смотрят на часы.

– Осталось три минуты. Приготовиться! По местам! Если кто-нибудь из слуг или сам хозяин возвратится раньше времени, не прозевай, Альдонушка, дай знак Гансику.