Текст книги "Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Да, ролик пленки – худшая из улик. Я повезу бумаги совершенно открыто: это будет ставка на нахальство.

– Смотри, Иштван, не сорвись! По крайней мере, обставь всю бутафорию, продумай все до мелочей! Помни: на первой странице стоит штамп: «Совершенно секретно». Эти два слова означают твою смерть.

Купе «люкс» международного экспресса. Иштван, одетый под финансиста, сидит, обложенный газетами разных стран, и красным карандашом что-то отмечает на биржевых таблицах. Перед ним на столике рядом с бутылкой минеральной воды, стаканом и недокуренной сигарой лежит аккуратная стопка документов казенного формата. Иштван внешне спокоен, но внутреннее напряжение выдают его глаза, с трудом отрывающиеся от двери и широко открытые. Дверь купе быстро открывается. На пороге рослый эсэсовец и старичок в зеленом мундире таможенника.

– Дойче гренце. Цолльконтроле! – негромко говорит старичок и берет под козырек.

Иштван не спеша откладывает на диван газету таблицей с отметками биржевых курсов вверх, так, чтобы быстрый взгляд эсэсовца сразу определил личность и положение пассажира. Левой рукой он показывает на небольшой дорогой саквояж, уже услужливо открытый, и произносит равнодушно: «Пожалуйста!» – а правой рукой берет со столика кипу бумаг и начинает их читать. Старичок заглядывает в саквояж, говорит «Благодарю» и выходит в коридор. Эсэсовец готов уже последовать за ним и вдруг, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, бесцеремонно берет из рук Иштвана пачку документов Роя. Грубо:

– Что это?

– Вы же видите: банковские бумаги, – спокойно отвечает Иштван.

Эсэсовец, обшарив глазами купе и Иштвана, не спеша поднимает кипу бумаг к глазам. До провала осталась одна секунда.

– Однако, господин офицер, вы не отличаетесь обычной вежливостью германских военных.

Эсэсовец опускает руку и переводит взгляд на Иштвана.

– Это почему?

– Вы взяли торговые документы из рук пассажира, даже не извинившись.

– Простите, я не спал ночь и чувствую себя неважно.

Он снова поднимает руку и готовится опустить глаза на первый лист дипломатических депеш. До провала снова одна секунда.

– Я полагаю, – чеканит Иштван размеренно и жестко, чувствующий себя плохо человек выполнять почетную и ответственную обязанность офицера-пограничника не должен.

Эсэсовец кладет стопку на столик и оборачивается к Иштвану.

– Вы правы, майн герр, но у нас времени мало, а работы много. Нам не дают возможности болеть.

Эсэсовец нарочито громко хлопает дверью купе. Иштван неподвижно сидит минуту, потом вздыхает, вынимает платок и вытирает пот с лица и шеи.

Теплый августовский день на взморье. У воды сидят на старой опрокинутой лодке Иштван и Лёвушка. Оба сняли ботинки, завернули брюки и с наслаждением болтают ногами в воде. Мимо бегают по воде дети и брызгают друг на друга. Веселый хохот.

Лёвушка горячо:

– Черт возьми, Иштван, не могу в последние дни читать газеты – стыдно и завидно.

– Не кричи. Лева. Кругом люди.

Лёвушка уже увлекся и машет руками:

– Завидно, что в Китае другие дерутся, а не мы. Стыдно, мы полощем ножки, а герои грудью идут на самураев!

Иштван хмуро:

– Не скажи такое при Сергее и его выводке птенцов. Мы уже едва их держим. Они молодые, им простительно видеть вещи без перспективы. А тебе, Лёвушка, не к лицу такие слова: ты – коммунист со стажем, с тебя другой спрос! Бойцы собьют с самураев спесь, и на нашей границе опять станет тихо. Лёвушка, заметь себе, мы с тобой не на границе, а за границей. Слышишь – за! Мы в стане врагов, мы – разведчики, надо этим гордиться!

Уютная гостиная барона и баронессы фон Голльбах-Ос-тенфельзен. Поздний вечер. За шторами и витражами окон ровное и глухое ворчание осеннего дождя. Рой лежит в кресле мертвецки пьяный. Люция ломает руки в отчаянии, Сергей растерянно мечется между ними.

Люция:

– Его пока не выгнали, а просто переместили на худшую должность – раскладывать почту в отделение дипкурьеров. Но ведь Эрих – математик, его дело – составлять новые коды и шифры! Он – не рядовой курьер, а аристократ древнейшего рода и государственный советник! Для меня это ужасно, граф!

Сергей, двусмысленно улыбнувшись:

– И для меня, баронесса! Даю честное слово!

– Мой супруг наносит мне тяжелый удар!

Сергей вполне искренно:

– И мне тоже! И еще какой!

Сергей поднимает неподвижное тело Роя, как мешок перекидывает его через плечо и несет в дверь и на лестницу.

– Оставьте этого негодяя здесь, граф! Прислуга скоро вернется!

– Нет, я в ответе перед Дрезденским банком. Мы заботимся о наших клиентах, как о детях. Я уложу барона в постель, а вы сейчас же вызывайте врача! Я не могу ждать; барон должен быть поскорее поставлен на ноги!

Баронесса одна. Берет трубку телефона. На лестнице грохот. Пьяное пение. Баронесса:

– Граф – человек большого сердца! Но в чем же здесь дело? Что сталось с Эрихом? Не влюблен ли он? Куда идут у нас деньги? Не поговорить ли мне с штурмфюрером Кем-пнером? Эта гиена должна все знать – ведь она питается падалью!

Горст и Сергей в машине, которую ведет Сергей. Горст, одетый лучше, чем до того, говорит доверительно:

– Через улицу от Цвайгштелле находятся две иностранные торговые фирмы – финская и румынская. Это наши подставные предприятия, у меня там друзья. Скажите, не нужны ли герру фон Путилову сведения из Финляндии или Румынии?

Сергей:

– Нет, герр Путилов интересуется только своим заводом. Но я обещал вам опять найти денег, Конрад, и нашел. В Париже живет бывший украинский помещик граф Александр Борисович Бобринский. У него когда-то было много земли на реке Днепр. По чистой случайности большевики выстроили плотину и электростанцию Днепрогэс на его земле, как на правом так и на левом берегу. Если советская власть падет, то Александр Борисович поднимет вопрос, что плотина и электростанция, выстроенные грабителями на его собственной земле, должны принадлежать ему.

– Это был бы сложный юридический процесс?

– Процесс был бы не гражданской тяжбой, а политическим вопросов ликвидации коммунистического наследия, и дело решает не перо, а меч. Разумеется, нужно знать, чего следует добиваться.

– Ну, до падения советской власти на Украине еще далеко!

– Нет, Конрад, уже сегодня надо потихоньку договариваться с будущими властителями края.

– С кем же?

– С Российским Торгово-промышленным Союзом в Париже и восточным отделом вашей партии в Берлине.

– Ловко!

– Да, ловко. И господин Бобринский не будет очень торговаться. Дело идет к войне, Конрад, вы это знаете лучше меня. Эти дельцы торопятся заранее упрочить свои позиции. Когда немцы опять займут Украину, будет поздно начинать переговоры: туда надо въехать с документами в кармане, иначе опоздаешь!

Парк. Первые пожелтевшие листья. Иштван и Сергей идут по пустой аллее, пряча лица в поднятые воротники.

Сергей:

– Горст имеет доступ к бумагам двух филиалов Цвайгш-телле – финского и румынского. Не попросить ли сообщить кое-какие данные и оттуда?

Иштван:

– Никоим образом. Иначе Горст поймет, что ты интересуешься не путиловскими делами, а Советским Союзом. Надо быть осторожным.

– Я ответил именно в этом смысле, Иштван.

– И правильно сделал.

Небольшая палата частной лечебницы на одного человека. Ослепительная белизна стен, постели и кафельного пола. На подушке бессильно запрокинута голова Роя. Он спит. Перед кроватью стоят Люция, Сергей и высокий полный врач, владелец лечебницы. У него внушительная наружность внимательного священника, ученость врача и предпринимателя.

– Специфического лечения против алкоголизма пока нет, моя дама, – солидно басит он. – Мы даем этого рода клиентам большие дозы снотворного, нужно на длительное время выключить их сознание. В какой-то мере это помогает, если, конечно, устраняется раздражитель, вызывающий заболевание.

– Значит, я могу надеется? – быстро произносит Люция и вынимает из сумочки крохотный платочек. Прижимает к глазам и шепчет: – Слава богу!

Сергей с напряжением ловит ответ врача.

– Нет, моя дама, в данном случае надежды нет. У барона нет временного и устранимого раздражителя. Такого, как неприятности по службе, в семье или в обществе. Он – наследственный алкоголик! Его дед умер в психиатрической больнице, отец лечился у моего отца. Мы можем замедлить течение болезни, но не устранить ее. Такие больные катятся по наклонной плоскости, и конец этого печального пути хорошо известен: сначала потеря деловых связей, потом – потеря общественных связей и, наконец, потеря семейных связей.

– А дальше? – быстро спрашивает Сергей.

– Я не могу его знать в точности, господин граф, но прошу помнить, что дед барона покончил с собой.

Люция тихо плачет в платочек. Сергей хмуро спрашивает:

– Но почему же болезнь началась на шестом десятке лет? До конца прошлого года барон был практически здоров.

Врач принимает позу проповедника, вещающего людям истину. Он величественно закидывает голову:

– Такие люди рождаются с пистолетом у своего затылка, и курок взведен со дня рождения. Жизнь держит палец на спусковом крючке, рано или поздно его нажимает. Почему и когда – трудно установить. В наши руки несчастные попадают, когда курок уже спущен. Но пока что дело еще не потеряно окончательно: через неделю я сумею поставить барона на ноги!

Темная комната. Звук осторожно открываемого замка. Дверь медленно отворяется. Из освещенной комнаты падает полоса света. Она освещает скудную мебель рабочей комнаты дипкурьеров – большой стол, простые стулья. Шкафы с замками.

В комнату нерешительно вкрадывается барон. Слышно его судорожное сиплое дыхание. Он проходит по полосе света, сворачивает в сторону и выходит из кадра. Слышны его дыхание, шорох, металлический звук открываемого замка.

Тихий стон:

– Господи, пожалей меня!

Ленинград. Завод имени Кирова. Ночь. Вахта. Два вахтера – старик и молодой. Первый вахтер, взглянув на будильник, висящий на стене:

– До смены двадцать три минуты. Успеешь?

Второй вахтер:

– Успею. Котельный цех – рукой подать.

– Взрыв будет сильный? Боязно-то как! Только бы нам вовремя смотаться…

– Дурак, ничего не будет: малость отверну пару гаек и все. А осенью, как установят котел и машину и начнут поднимать давление, тут как раз все и выйдет из строя. Мы с тобой будем не причем. Дошло, дед?

– Боязно и страшно.

– А деньги брать любишь? Не боязно и не страшно?

– Ладно, топай. Хоронись у стен, слышь, в тени. Тапки на тебе?

– Все по науке. Вернусь враз.

Первый вахтер бесшумно скользит в заводской двор. Второй стоит неподвижно. Потом вдруг начинает мелко и часто креститься:

– Святые угодники… Заступитесь… Простите! На старости лет с уголовником связался…

Служебный кабинет штурмбанфюрера Дитера Бюлова. Он сидит за большим столом с четырьмя телефонными аппаратами. За столом на стене – огромный портрет рейхсфюрера. Бюлов глубоко задумался и машинально перебирает бумаги на столе. Звонит. Не оборачиваясь, бросает вошедшему секретарю:

– Штурмфюрера Кемпнера ко мне.

– Слушаю, мой фюрер.

Входит Кемпнер, тщедушный человечек с маленьким хитрым личиком.

– Гайль Гитлер!

– Гайль Гитлер! Садитесь, Кемпнер. Я сейчас просмотрел личные дела работников нашего шифровального отдела. Там неблагополучно, Кемпнер. Я отвечаю за политическую благонадежность всех наших чиновников, имеющих отношение к работе за границей, вы – только за шифровальщиков. На этом отрезке наши пути совпадают.

– Я в вашем распоряжении, мой фюрер.

– Скажите, Кемпнер, какого вы мнения о герре Айхенш-токе?

– Плохого. Он мне кажется опасным. Я подозреваю, что он из евреев – фамилия подозрительная, к тому же наружное наблюдение установило, что перед сном он полчаса гуляет по улице, где когда-то была синагога. Я хотел было взять его под особый надзор, но…

– Что «но», Кемпнер?! Говорите короче и яснее.

– Группа антропометрии особенно тщательно замерила его лицевой угол и челюстно-носовой индекс. Оказалось, он принадлежит к южногерманскому типу немца: он действительно родом из Тироля.

Бюлов закуривает сигару, презрительно кривит рот и Цедит сквозь зубы:

– Настоящие немцы, Кемпнер, родятся только в Пруссии. Заметьте себе это. И не морочьте себе и мне голову насчет немцев с юга.

– А наш фюрер?

Бюлов спохватывается, крякает и недовольно:

– Адольф Гитлер – блестящее исключение, которое лишь подтверждает общее правило. Гайль Гитлер!

– Гайль! У меня есть еще одно основание для подозрения: герр Айхеншток за последнее время перестал занимать у товарищей деньги, расплатился с долгами и стал хорошо одеваться.

– Гм… После поездок в Женеву? Так, так… Что говорит в Женеве Тон?

– Герр полковник подтверждает мои подозрения. Он следит за герром Айхенштоком через одного своего родственника или доверенное лицо.

– Хорошо. Усильте наблюдение и вы сами. Теперь другая неприятность, Кемпнер, ответьте прямо: почему стал пить герр барон фон Голльбах-Остенфельзен?

– Не могу знать, мой фюрер. Господин барон вне подозрений, и я никогда не интересовался его личной жизнью.

– Напрасно, Кемпнер. Каждый немец, кроме рейхсфюрера, может быть под подозрением! Я удалил барона от шифров и кодов, но удалить его из министерства не в силах: сопротивление кадрового состава будет слишком велико. Двоюродный брат барона женат на племяннице нашего министра, барона фон Нойрата, и герр фон Риббентроп имеет это в виду. А пока, Кемпнер, поинтересуйтесь его семейной жизнью!

Парк. Золотая осень. Иштван и Сергей на узкой дорожке.

Сергей:

– Я полагаю, что Экономист дал нам достаточно материалов для того, чтобы умереть в лапах абвера или гестапо. Пора дать ему понять это и перейти от фантастики к делу.

Иштван:

– Центр тоже так думает. Но нужен плавный переход. Ты, Сергей, не давай новых, более опасных тем, а поворачивай старые на новый лад. Исподволь начни говорить о военных заказах заводу Кирова и так далее. Потом мимоходом поинтересуйся, от кого именно немцы в Ленинграде получают такие сведения. Так медленно, осторожно, рукой в бархатной перчатке подведи Экономиста к раскрытию агентурной сети. Конечно, увеличь оплату и углуби конспирацию. Когда дело сдвинется с места, познакомь Экономиста с Гансом, то есть с сыном Путилова, бывшим пражским студентом. Думаю, все пойдет хорошо!

Гостиная Дорис Шерер. Дорис в нарядном пеньюаре у столика с бутылками виски и газированной воды. Рядом вазочка с шариками льда. Видна левая сторона лица и белая рука. Сергей ходит по комнате со стаканом в руке.

– Не выходит, милый?

– Нет. Я боюсь, Дорис. Пойми – не имею права рисковать тобой и собой. Риск вслепую – глупый риск!

Молчание. Дорис наблюдает, как по стеклам стекают дождевые капли.

– Осень наступила… Как быстро летит время! Ты не можешь смелее пользоваться услугами твоих коллег по банку?

– Нет. Боюсь открыть им источник информации.

– Правильно. Это означало бы мою смерть. Надо быть осторожным. Но пора серьезно заняться делом. Время идет, милый!

Молчание.

– Налей мне еще немного виски и брось пару шариков льда. Хорошо, Дорис, хватит. Нам нужно остро и ясно мыслить. Слушай, а если я привлеку к делу моего друга и верного помощника, Лайоша Батори? Это дворянин, сердечный друг моего покойного отца и вполне порядочный человек. Он, как говорится, выходил меня с пеленок и воспитал. Он – управляющий моего единственного имения. Надо же чем-то отблагодарить человека, он иначе не возьмет денег?

– Пожалуй, ты прав. Я тебе верю, но знаешь ли, милый, я люблю тебя, но не на столько, чтобы потерять совесть. Я заменю материалы о Германии материалами о России? Хотя они и не так заметно связаны с движением курса акций наших заводов и мы не заработаем так быстро и много, но все же они – термометр подготовки к войне. Что ты об этом Думаешь?

Сергей, едва сдерживая радость, с притворной вялостью отвечает:

– Не знаю, право. Я не гонюсь за деньгами. Если тебе это удобно, давай используем эти материалы. Я вызову в Берлин Лайоша Батори, он найдет здесь нужные связи, и начнем дело, но на этот раз по-новому и шире. Кстати,

Дорис, у вас в большом спросе иностранная валюта. Не хочешь ли ты получить деньги в долларах?

– Нет, нет: их размен – улика! Какой ты наивный, мой дорогой Черт с копытами! У нас за всеми следят! Нам с тобой нужны незаметные немецкие марки.

– Тогда я буду жить на доллары, а деньги от перепродажи акций передам тебе. Думаю, для начала тысячи две в месяц.

– Не считай того, чего нет! Познакомь меня с герром Ба-тори, я на него посмотрю, и тогда решим что делать, милый!

Ленинград. Адмиралтейский завод. Лунная ночь. Силуэт зданий и верфи. Пусто. В густой тени тихие голоса. Молодой голос:

– Без трех минут четыре. Неужели не придет, Владимир Петрович?

– Придет, Алеша. Он третий в списке, говорят, добытом нашими разведчиками.

Молчание. Бой часов, вдоль тени от заводских сооружений пробирается фигура человека. Четверо чекистов внезапно выбегают из засады.

– Стой! Руки вверх!

Человек испуганно:

– Что вы, товарищи… Я – вахтер, проверяю свой участок перед сменой…

– Руки вверх! Ну! Бросай оружие! В ответ выстрел. Один из чекистов падает. Отчаянная борьба. Пожилой чекист, уводя арестованного:

– Вызовите «скорую помощь»!

Голос чекиста, нагнувшегося к раненому:

– Поздно, товарищ начальник, Алеша убит!

Дождь. Парк. К мокрой от осеннего дождя статуе тевтонского рыцаря с мечом жмутся фон Зиттарт и барон. С меча рыцаря на шляпу Роя льется вода, но он этого не замечает и только мокрым рукавом машинально вытирает лицо.

– Гадина, ведь я же запретил прикасаться к бумагам! А вы вздумали их воровать?!

Он задыхается от ярости. Барон, понурясь, молчит, опустив голову на грудь.

– Слюнтяй! Поднимите голову, барон фон Голльбах-Ос-тенфельзен! Ну! Я приказываю: поднять голову!

Барон поднимает голову.

– Вы смеете улыбаться?! А?

Дождь усиливается.

– На днях вас арестуют. Если в вас еще осталась хоть капля дворянской крови, то вы не отдадитесь живым в руки этому хамью. Стреляться не советую: имя Голльбах-Остен-фельзен должно остаться незапятнанным.

фон Зиттарт крепко берет барона за отвороты плаща.

– Вы уйдете тихо, Эрих. Без скандала. Из-за небрежного обращения с газом на собственной кухне. А завтра верните мне долг, слышите?

Они стоят друг против друга.

– Вы сумеете умереть с честью, Эрих?

– Нет, Роберт. Этого не нужно. Я уже умер…

Барон беззвучно смеется и, сгорбившись и подняв воротник, медленно уходит в завесу дождя.

Опушка осеннего парка. Полуголые поредевшие ветви, последние бурые листья крутятся по ветру над пустыми грязными клумбами. Рой и Сергей стоят в кустах, их ноги в грязи, по лицам течет вода.

Сергей мягко и укоризненно говорит:

– Эх, барон, барон… А ведь мы решили быть друзьями и оба дали друг другу доказательства доверия, и вот теперь выясняется, что вы украли документы! Куда это годится? Разве на воровстве далеко уедешь? Признался бы во всем раньше… Мы дали бы деньги на лечение в Швейцарии или Париже… Все могло бы идти хорошо, если бы вы были откровенны!

Барон, помолчав:

– Я не мог.

– Почему?

– Я работаю не один. На моем горле рука.

– Чья рука?

– Нет… Пока… Рука моего сообщника. Но она не менее жестока.

Молчание. Шорох дождя, подвывание ветра.

– Эрих, завтра мы вдвоем уезжаем в Швейцарию!

Барон грустно качает головой.

– Поздно, граф. Меня уже не выпустят за границу. Помогите мне еще раз достать документы.

– Зачем они вам?

– Вы дадите мне денег, и я расплачусь с долгами. Пожалуйста.

– А где хранятся документы?

– В соседней с курьерским залом комнате. В железном ящике.

– В сейфе?

– Нет. Перед отправкой адресатам с курьерами они лежат в простом ящике. Наши две комнаты отпираются и закрываются вместе.

– Как долго вы можете держать материалы?

– В течение ночи.

– Вы можете сделать слепок с ключа?

– Могу.

– Послезавтра встретимся здесь, но среди кустов, вон там, видите? Я дам вам зубоврачебную быстро твердеющую пасту для слепка с зубов. Нагрейте ее пальцами и аккуратно отпечатайте ключ с одной и другой стороны. Ключ потом хорошо вытрите носовым платком, чтобы удалить отпечатки ваших пальцев. Поняли? Желаю успеха.

Скромно обставленная комната. Четыре мужчины и одна женщина совещаются, часто прислушиваясь, по очереди на цыпочках подходят к двери. Говорят они быстро, нервным шепотом, сдвинув головы над круглым столом. Их слов не разобрать. На комоде патефон играет шутливую песню с громким голосом и оркестровым аккомпанементом.

Пластинка кончается, люди не замечают этого, и патефон громко хрипит. Один, высокий в пенсне, поднимается и говорит негромко, но торжественно:

– Ну все. Мы сделали выводы из неудачи на верфи. Такие провалы больше не повторятся. Я могу сообщить в Берлин, что с разобщенностью и кустарщиной мы покончили. Теперь у нас создана организация военного типа с железной дисциплиной и единым руководством. Я сообщу нашим немецким покровителям, что мы готовы к выполнению любых заданий. С нами бог!

Пауза. Патефон стих. Мирно и уютно тикают большие часы. С улицы доносится детский смех.

– Все в порядке. Выходить по одному. Лиза, ты уйдешь последней. До свидания, Иван Петрович!

Трое надевают шапки и кепки, женщина – платок.

– До свидания! До скорого! Привет!

Мужчина в пенсне осторожно открывает дверь и делает шаг в полутемный коридор. Справа и слева две пары сильных рук хватают его под руки и вталкивают обратно в комнату. Вооруженные чекисты вбегают с криком:

– Руки вверх! Дом оцеплен! Сопротивление бесполезно!

Грюневальдский лес под Берлином. Мокрый туман. Черные кусты. Иштван и Сергей.

– Пасту добыл, Сергей?

– Вот она.

Иштван пробует пальцами ее размягчить.

– Покажи Рою, как делать отпечаток!

– Все покажу.

– Как все?! Скомандуй Альдоне и Гансу сегодня ночью выехать к Капельдудкеру. Я буду там, проверю. Уничтожь все документы, все наводящие вещи. Где ты живешь?

– Последние месяцы в гостинице «Кайзергоф» по паспорту графа.

– Сегодня съезжай из гостиницы якобы для поездки в Братиславу. Две следующие ночи нигде не прописывайся. Если все сойдет гладко, дашь сигнал телеграммой. Условный счет дней недели и часа суток помнишь?

– Да.

– В случае беды выходи на детскую площадку. Получишь помощь. Оружие при тебе?

– Конечно.

– Выполняй задание!

Вечер. Туман. Мимо плывут согнутые фигуры прохожих в плащах. Где-то вдали вспыхивают разноцветные пятна рекламы. Под голым деревом жмутся три знакомых фигуры. Сергей:

– Отъезд сегодня в 20:08.

– Через час?!

– Да. Скорым поездом в Амстердам.

– Завтра встретитесь у Капельдудкера с Иштваном. Позаботьтесь, чтобы в Берлине не осталось никаких следов вашего пребывания.

– Почему такая спешка?

– Дело с Роем принимает опасный оборот. Пока на месте остаюсь один я.

Альдона делает возмущенное движение руками.

– А мы? Бежим?! Ну, Сергей, это уж просто…

– Не кричи. Вы держите другую линию нападения, Альдона.

– Но, Сергей…

– Делай что положено!

– Не…

– Выполняй задание! Ганс, ты назначаешься старшим! Разбегаемся!

Три темные фигуры тают в тумане.

Поздний вечер. Дождь. Фонари. Блестящий тротуар. Прохожих нет. Фигура женщины жмется в подъезде. Сиплый голос:

– Может, зайдете?

Фигура мужчины нерешительно останавливается. Голос Сергея:

– Вот тебе двадцать марок. Принеси нам обоим поесть и выпить. Ночую у тебя.

Бедно обставленная комната. Сергей и женщина ужинают, руками выбирая куски пищи из оберточной бумаги. Еду запивают пивом, он из синей кружки, она – из стакана. Бутылки стоят на столе.

Женщина говорит бойко, с удовольствием жует, пьет и сыплет словами:

– Как он сказал мне: «Иди, иди, тварь!» – так во мне сердце и оборвалось! Ну, думаю, теперь влипла с концами: я ведь и так тут работала без прописки. Прост!

Они чокаются и пьют.

– Ну?

– Приводит он меня, конечно, в участок. Думаю, сейчас начнут бить. Он же, гад, исчез и приводит офицера – толстого, с усами, как положено. Офицер говорит: «Ну давай познакомимся», – и хрясь меня в зубы. «Как фамилия?» – смеется он и замахивается с другой стороны. Я это, конечно, прикрылась и отвечаю: «Фамилия – Норстед, зовут Сиг-лунд, а родом из деревни Нюбро, на датской границе». Он руку опустил, стоит и смотрит. Я ничего не понимаю, однако соображаю – может, хочет сапогом заехать в зад? Это они любят, я знаю. Он же вдруг другим голосом говорит: «Ты знаешь, тварь, кто ты есть? Ты есть сосуд священной северной крови!» Меня, конечно, аж в жар бросило: как это «сосуд»? И причем здесь кровь? Говорю: «Кровь у меня бывает, но разве мужчины этим попрекают? Конечно, говорю, вы бить меня можете, это, конечно, положено, но чтоб оскорблять и сосудом называть, это я, – говорю, – не позволю!» Прост!

Они чокаются и с аппетитом жуют большие куски.

_ И что же дальше?

– Непонятное дело! Он отступает, щелкает каблуками, берет под козырь и объявляет: «Ты, – говорит, – северная раса, я твои белесые патлы, дура, сразу не распознал. Ты, – говорит, – образ готического человека нашего великого будущего! Дай сюда паспорт, тварь!» Схватил паспорт, вышел на минуту, потом подает и улыбается: «Здесь я тебе разрешение на жительство поставил, поняла? Бессрочное! Правильно сделала, – говорит, – что заявила протест; мы – потомки северных викингов, – говорит, – мы – хозяева всего мира! Иди, Сиглунд Норстед из Нюбро, честь тебе и слава. Гайль Гитлер!» И рукой на меня вверх машет. Так я же в Берлине не первый день, хе-хе-хе! Я столичное обращение тоже знаю! «Гайль Гитлер!» – кричу на него и правую руку тоже поднимаю. С тех пор работаю в этом подъезде без опаски. Привяжется какой-нибудь гад из полиции, я ему сразу же паспорт со штампом в нос и кричу: «Гайль Гитлер! Я – сосуд северной крови, катись, – кричу, – к чертовой бабушке или еще дальше!»

– Прост! – хохочет Сергей.

И они дружно чокаются.

Утро. Кусты. Туман. Рой и Сергей.

– Вы поняли технику, Эрих?

– Да.

– Не спешите. Делайте все быстро, но обдуманно. Уничтожьте следы, получите пластинку пасты. Вот она, в бумаге.

– Господи…

Рой держится за ветку, чтобы не упасть.

Лицо Роя. Это другой человек: глаза ввалились, щеки запали. Сухие почерневшие губы полуоткрыты. Лицо смертника…

– Господи… Господи… – другой рукой он сжимает грудь.

Сергей по-дружески, тепло:

– Успокойтесь, Эрих. Жду вас здесь вечером в восемь. Желаю успеха! Потом сделаем перерыв в работе, и я увезу вас в Швейцарию на лечение.

Шатаясь как пьяный и согнувшись как дряхлый старик, Рой бредет в туман. Сергей смотрит ему вслед и качает головой. Вынимает пистолет и вводит в ствол пулю.

Из тумана снова медленно выплывает согбенная фигура Роя. – Он подходит к Сергею, неуверенно протягивает ему руку и Дрожащим от волнения голосом, говорит:

– Прощайте, Джо… Все может случиться… Хочу сказать лично вам: спасибо. Вы пожелали мне успеха, а я желаю его вам… Он вам больше нужен, чем мне: моя песня спета, я иду за отцом и дедом. Я – конченый человек!

Пауза.

– Как дворянин, монархист и офицер я презираю гитлеровцев и считаю их подонками. Я ненавижу предателя, который завлек меня в эту яму. Никаких угрызений совести у меня нет. Нет страха, но нет и надежды. Прощайте. Спасибо.

Кабинет Начальника Иностранного отдела в Москве. Большой стол, аккуратные стопки папок. Перед Начальником и Степаном стаканы с чаем.

– Ладно, Степан, давайте сделаем передышку. Выпьем чаю и немного отдохнем: сегодня вы третий резидент с докладом…

– Я вот что думаю, Степан: надо искать какие-то новые приемы работы. Нельзя топтаться на месте – время не позволяет. Как бы еще ускорить получение информации? Весь год мы работали по принципу продолжения одной линии. По бригадам результаты удовлетворительные. Все группы загружены, линии работают с напряжением. И все же я не допускаю мысли, что мы исчерпали все резервы.

Молчание. Звонки телефонов. Секретарь бесшумно входит и выходит, шепотом что-то докладывает, получает подпись на документах, меняет папки.

– Слушайте, Степан, все ли потенциальные источники мы учли?

– Нет. Каждый человек может стать при случае источником. Все население учесть нельзя.

– Конечно. Но вокруг посольств, вокруг Лиги Наций толчется немало народа, понимаете ли, Степан. Не дипломатов и не разведчиков, а просто проходимцев, разного рода авантюристов во фраках и с титулами. Это особый слой людей вокруг злачных мест, где можно много заработать. Работа с такими людьми противоречит нашим принципам, наша опора – антифашисты, а не авантюристы. Но время нас торопит. Что, если мы копнем этот слой?

– Начать поиски среди авантюристов?

– Вот именно. Выхода нет. Стоит ли, Степан?

– Не знаю. Это рискованно, но заманчиво. Может быть, стоит. Для начала одной группой.

– Конечно. Приближение войны нас гонит на сознательный риск. Найдете людей?

– Ясно. Можно опять начать с одной из групп Иштвана, у него неплохие ребята.

– Так и решим. И хорошо бы пойти не по одной линии, а вширь, как ветвистое дерево. Во все стороны: не подбирать людей для продвижения к намеченной цели, а кидаться туда, где есть возможность побыстрее урвать что-нибудь. Ну, будем продолжать доклад?

Степан придвигает свои папки.

– Я готов.

Вдруг улыбается и говорит:

– Так, значит, спускаемся в подземный мир дипломатических авантюристов?

– Да, Степан. Но глядите в оба. Заметите признаки провала – срочно дайте знать, я сменю группу.

Оба одевают очки и погружаются в работу.

Вечер в парке. Дождь кончился. Туман рассеивается. Вдали шевелятся мутные пятна цветной рекламы. Где-то изредка глухо рявкает машина и снова тихо. Слышен шорох падающих с веток капель.

В кустах неподвижно стоит Сергей: он упорно смотрит на циферблат наручных часов. Говорит про себя:

– Восемь десять… Никого… Что случилось с Роем? Какой мучительный день… А ведь сегодня седьмое ноября… день радости. Легче бы самому полезть в проклятый шкаф!

Быстро сменяющиеся кадры празднования Октябрьской революции в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Ташкенте.

Слабо освещенная кухня в особняке Роя. Синее ночное небо и багровый круг луны пересекают неуверенные, но торопливые движения темного согбенного силуэта. Рой снаружи пытается открыть окно, слышно, как он царапает ногтями раму и стекло. Отворяет окно. Лезет внутрь, громко и хрипло дыша. Сиплый шепот:

– Скорее… Скорее… Они оцепили дом… Не зажигая света, не раздеваясь и не снимая шляпы, Рой достает из шкафа стакан. Открывает бутылку. В темноте слышится бульканье наливаемой жидкости. Смолкает хриплое дыхание, слышны судорожные и жадные глотки, опять бульканье и опять глотки.

И вдруг торжествующий тихий смех:

– Опоздали… «Гайль Гитлер!» Черт бы вас взял! Он нервными движениями снимает пальто и пиджак, позабыв на голове шляпу. Нечаянно толкает столик, бутылка и стакан с грохотом падают на пол и разбиваются вдребезги. Рой испуганно прислушивается. Потом, пыхтя и хрипя, опускается на пол и одеждой затыкает щели в дверях. Кое-как поднимается, поплотнее закрывает окно и останавливается в коротком раздумье.