Текст книги "Весло Харона"

Автор книги: Дмитрий Алейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Откуда я знаю, что в свертке деньги? – наконец спросила Валя, прищурившись.

Бобров пожал плечами, ловким движением сорвал бумагу со свертка и толкнул по глади стола запаянные в целлофан пачки стотысячных банкнот.

Валя остановила скользящий к ней увесистый кирпичик и зачарованно уставилась на уголки просвечивающих сквозь мутноватую пленку купюр. Она пыталась перевести сумму в доллары, но от волнения ничего не получалось.

– Рисуй. – Бобров тем же путем послал ей небольшую стопку писчей бумаги и бросил ручку.

Валя медленно взяла ручку и подняла глаза на человека, только что оплатившего собственное убийство.

– Что писать? – спросила она.

– Ну, пиши… как там у вас?.. маляву, что претензий ко мне лично и фирме «Братья Бобровы» не имеешь… тыры-пыры, подпись, дата.

Валя начала писать. Бобров тоже склонился над столом.

– На! – Закончив писать, Валя протянула Боброву листок.

Тот схватил его и жадно прочел. Потом взял со стола свою расписку и протянул Вале.

– Тут несколько больше, потому что курс не ровно шесть. Я округлил в твою пользу, – пояснил он.

Валя тоже прочла написанное на фирменном бланке. Расписка как расписка. Сумма, дата, подпись. Валя сложила листок пополам и хотела сложить еще раз, но Костя кашлянул, привлекая ее внимание.

– Проверь деньги, – сказал он укоризненно. – Убедись, что не кукла, чтоб потом не было проблем.

Какая же она дура! Валя взяла упаковку в руки и попыталась разорвать целлофан. Пленка покоробилась, но выдержала первый натиск.

– На, не майся. – Бобров протянул ей охотничий нож в кожаном чехле. – Разрежь аккуратно, чтобы самой же не мучиться потом.

Валя вытащила нож. Острое широкое лезвие блеснуло, отразив луч яркого летнего солнца. Настоящий нож, тяжелый и прочный, с канавкой для оттока крови, с клеймом мастера возле удобной наборной ручки. Девушка невольно залюбовалась оружием. Она видела, какие шедевры появлялись время от времени у блатных в лагере – подарки из мужских зон, передававшиеся с этапами. Но разве можно сравнить сделанную, пусть и филигранно, заточку из напильника или рессоры с настоящим кованым клинком?

Пока Валя рассматривала нож, Костя снова завел руку под стол, и через мгновение в кабинет ворвались двое в камуфляже. Валя услышала за спиной треск распахивающейся двери, но не успела даже обернуться на звук.

Четыре стальных клешни схватили ее, завели руки за спину, вцепились в только-только начавшие отрастать и виться волосы, запрокинули голову назад так, что потемнело в глазах. Щелкнули наручники, упавший на ковер нож был заботливо поднят за лезвие и упрятан в целлофановый пакет. Через несколько минут в кабинете появились люди в милицейской форме, о чем-то спрашивали, что-то говорили… Смысл слов смутно доходил до Вали, но и так было ясно, что ее взяли с поличным, с оружием в одной руке и деньгами – в другой.

Москва, сентябрь 1998

Сегодня Жук нарушил свое золотое правило не марать рук в разборках с фраерами. Когда этот пижонистый ботаник в канареечном галстуке при синей рубахе, получив очередную затрещину, вдруг попер на него, на бригадира, с кулаками и какими-то глупостями о тамбовской «крыше», нервы у Жука сдали. Конечно же этот штымп до него не дотянулся – братки уложили козла на паркет и принялись пинать, прежде чем тот понял, что упал. Но разозлить Жука он успел.

Жук бросился вперед и с размаху заехал носком ботинка в обрамленную жиденькими бакенбардами физиономию. Хрустнуло. Кровь брызнула в разные стороны. Серп и Киря, флегматично пинавшие рекламщика под ребра, аж замерли от такого поворота дела. Вывел их из ступора второй удар Жука, явно сломавший фраеру ключицу.

– Жук, ты че? – Они оттеснили озверевшего ни с того ни с сего бригадира. – Убьешь ведь на хрен!

Жук сделал попытку прорваться между ними к затихшему на полу рекламщику, но, поняв, что это не удастся, сразу успокоился.

– Козел! – Жук сплюнул себе под ноги. – И убил бы! Ненавижу таких.

Серп и Киря недоуменно переглянулись, искренне удивляясь, что уж такого сделал этот несчастный парень, если огреб от их бригадира тумаков. Вслух они не сказали ничего, но каждый отложил среди своих немногочисленных извилин собственный вариант ответа на этот вопрос. Более прямолинейный Серп объяснил вспышку ярости своего бригадира просто: Жук сорвал на борзом парне злость после убийства Дятла. Киря, у которого извилин было столько же, сколько у напарника, но были они чуть длинней и слегка извилистей, выхватил из выкрика рекламщика слово «тамбовские». Ага! Уж не тамбовские ли завалили Дятла и ребят? Скверное дело! С этими отморозками, говорят, лучше не связываться…

– Поднимите его. – Жук был уже спокоен и невозмутим.

Парни подхватили распростертого на полу пижона за плечи и стали поднимать. Боль в сломанной ключице привела того в чувство, и он взвыл, запрокинув голову. Серп и Киря вопросительно посмотрели на главаря.

– Посадите его у стены, – брезгливо махнул рукой Жук.

Когда команда была выполнена, он присел на корточки возле окровавленного рекламщика. Убедившись, что тот смотрит на него, Жук пожевал губами и сказал чуть слышно:

– Запомни, козлиная морда: или ты будешь делать что тебе говорят, или мы тебе рога пообломаем и сделаем из тебя, козла, петуха. Понял меня?

Губы у парня дрогнули. Ответ, который он пытался протолкнуть сквозь кровавую пену, был очевиден, но этого мало. Фраера нужно доломать психологически, заставить его сделать все, что ты ему приказал. Это закон. Уступишь в чем-то, пожалеешь, и он не будет бояться так, как должен бояться. В нем появится червоточинка надежды, будто его могут снова пожалеть. Этого нельзя допускать. Никогда.

– Не слышу. – Крылья носа у Жука угрожающе шевельнулись.

– По… ял, – всхлипнул рекламщик.

– Молодец. – Жук поднялся. – Надеюсь, нам больше не придется встречаться, потому что в следующий раз ты уже не сможешь сказать, что понял.

Бригада покинула первый из трех офисов, навестить которые им дал команду Шала. Начались боевые действия, и, хотя трупов пока еще не было, не приходилось сомневаться, что в войне за передел столь богатого рынка, как реклама, кровь будет литься не только из носов несговорчивых рекламщиков.

Война сама по себе штука крайне неприятная и опасная, но зато любая военная кампания предоставляет ее участникам массу возможностей сделать головокружительную карьеру, заработать авторитет, нажить состояние. Можно включить в этот список также шанс получить пулю в лоб, сесть лет на пятнадцать, потерять все, что имел, но кто же из солдат фортуны думает о таких пустяках?

Для Жука начавшийся передел также имел исключительно позитивное значение. За месяц активных действий он мог чужими руками и чужой кровью заработать столько регалий, сколько за пятилетку не наживешь, просто собирая дань с подшефных фраеров.

Кроме того, должность бригадира в гангстерской войне – наименее опасная. Бригадир руководит своими боевиками. В ходе перестрелки или драки кто-то из простых солдат может быть убит. Жаль. Бригадир проследит, чтобы были организованы похороны и сбор денег для родных. С другой стороны, бригадиров почти никогда не заказывают. Убийц подсылают к ключевым фигурам, авторитетам или крупным деловым, которые финансируют войну и обеспечивают легализацию отошедших победителю территорий. Убивать бригадира, тратить на это деньги – бессмысленно. Он ничего не решает и не меняет. Бывает, однако, что пулю получает и бригадир. Но здесь почти всегда личные счеты. Скажем, невеста кастрированного барыги, не разбираясь в иерархии криминального мира, просто покупает у копателей парабеллум времен Отечественной войны и палит в руководившего операцией бригадира, пока ржавый раритет не развалится в руках. Бывает такое. Но редко. Опять-таки со стороны ментов все довольно безопасно. Прямого криминала в действиях бригадира нет – он рук не марал, а по мелочи трогать продвинутого братка никто не спешит.

Короче говоря, Жук радовался началу войны. Он не сомневался, что выйдет из нее вором со всеми прилагающимися привилегиями и благами. Был только один момент, омрачавший радость. Объявляя первых трех кандидатов на разнос, Шала назвал в их числе агентство «Макс’С» – фирму Макса Андросова.

Разумеется, услышав название фирмы, Жук и бровью не повел, словно знал об этом агентстве постольку-поскольку. Дружба дружбой, а денежки врозь, и наезд бригады Жука на «Макс’С» не имел, разумеется, никакого отношения к дружбе Женьки и Макса. Бизнес есть бизнес. И Жук не задумываясь разнес бы контору приятеля в пух и прах, но его смущало одно обстоятельство.

Когда Шала произнес название андросовской фирмы, Жук не просто не подал виду, что его это как-то касается. Странность была в том, что Жук на самом деле отнесся к необходимости нанести подобный визит к другу совершенно равнодушно. Это-то и задело за живое. За то живое, маленькое и съежившееся где-то внутри, что еще осталось, уцелело каким-то чудом.

С детства Женька Зыков мечтал быть крутым. Хотя тогда в это слово и не вкладывали того смысла, которым наделили сейчас. Женька просто любил фильмы и книги о пиратах, авантюристах, анархистах и борцах за свободу. Он хотел быть сильным и независимым. Таким, как Волк Ларсен, таким, как Монте-Кристо, Дон Хосе Морено, принц Даккар. Он раз десять перечитывал «Овода» и «Игру», а некоторые фильмы с Бронсоном и Челентано смотрел неделями, тратя на билеты в кинотеатр все карманные деньги. Он хотел быть сильнее и выше окружающего его мира, никого не бояться и поступать всегда так, как считал правильным. Он хотел принимать решения сам.

Разумеется, с такими устремлениями Женька мог реализоваться только в криминальной среде, куда и стал органично вписываться, начиная аж с седьмого класса. Сперва он шестерил, помогая фарцовщикам, потом подстраховывал кидал и домушников…

Ну да биография Жука особого значения не имеет. Главное, что он вдруг осознал: поднимаясь по служебной лестнице, ты отнюдь не обретаешь самостоятельность, напротив, тебя все глубже и глубже затягивает в огромный механизм преступного мира. Да, он становился большой шестеренкой, все более важной частью машины. Но чем глубже он увязает, чем больше другие шестерни цепляются за него, тем меньше возможность выбора. За него все решают те, кто приводит эту махину в движение. Зазевайся он или попробуй что-то изменить, его или вернут в прежний ритм другие детальки, или найдут ему замену.

Ему только что отдали приказ расправиться с другом детства, а он воспринял это с равнодушием автомата. Где же, черт возьми, его вожделенная свобода? Его право принимать решения? Его утрамбовали, подровняли, перекроили, а он даже не пикнул!

Открытие это привело Жука в ярость, которую он частично выплеснул на ни в чем не повинного с точки зрения криминальных законов рекламщика.

Жук не собирался вставать вдруг на дыбы и идти против воров, против системы. Нет, он должен был что-то изменить, двигаясь в прежнем направлении, подняться на гребень волны, но так, чтобы не потерять ни авторитета, ни головы. Что? Как? Жук не знал. Но он решил начать с малого: просто поговорить с Максом, убедить его добровольно перейти под знамена Бобра. В конце концов, это не являлось нарушением приказа Шалы. Вор приказал «привести их в чувство». Жук приведет Макса в чувство без мордобоя и погрома в конторе.

А сейчас он с двумя подручными ехал по следующему адресу. Ехал приводить в чувство рекламное агентство «Альмира-плюс». Эта работенка может оказаться посложнее предыдущей. В «Альмире» работали три девчонки, так что вариант с битьем лица здесь не проходил. В большинстве случаев дамочек достаточно было просто припугнуть, но попадались такие железные леди, что сами могли съездить в челюсть или вытянуть из какого-нибудь потрепанного тубуса помповое ружье.

Лучше бы девчонки из «Альмиры» оказались пугливыми, а то настроение у Жука было не приведи господи…

Москва, июнь 1998

Убедившись, что Валя благополучно миновала проходную, Ольга решила, что неплохо бы выбрать более удобный наблюдательный пункт, чтобы не маячить здесь, на узком тротуаре, а заодно не топтаться среди спешащих мимо прохожих, раздраженных духотой и толчеей.

Обернувшись, она тут же обнаружила этот самый НП в виде небольшого кафе, двери которого находились прямо напротив входа в здание, где сидели «Бобры», а огромные витрины были исключительно удобны для наблюдения.

Ольга вошла в кафе. Народу немного, а столики у окон вообще пусты: кому охота сидеть на солнце?

Она присела за столик и, подперев щеку, стала ждать.

Через пару минут ее наблюдение было довольно бесцеремонно прервано окриком – иного слова не подберешь – женщины за стойкой:

– Девушка у окна, вы заказывать что-нибудь будете?

Ольга вздрогнула. Примерно таким тоном покрикивали на нее в лагере, когда она отставала от товарок. Никак не ожидала она найти такой же «теплый» прием в московском кафе во времена наступающего капитализма.

– Нет, спасибо. – Ольга натянуто улыбнулась и снова уставилась в окно.

– Тогда не занимайте столик! – рявкнула барменша.

Ольге предлагали выметаться. Оставлять такое удобное место не хотелось. Она обернулась и красноречивым, но вежливым жестом указала на пустующие вокруг столики, надеясь этим аргументом высечь из барменши искру здравого смысла. Тщетно. Тетка продолжала стоять, уперев руки в крутые бока, игнорируя двух страждущих, смиренно протягивающих ей купюры, и терпеливо ожидала восстановления порядка, то бишь выдворения не приносящей дохода посетительницы вон.

Ольга вздохнула и извлекла из кармана джинсов несколько смятых купюр. Показав их барменше, она поднялась из-за столика и направилась к стойке:

– Кофе можно мне?

Шумно втянув носом воздух, барменша поставила в кофеварку чашку и нажала кнопку.

– Это все? – презрительно спросила она, взглядом давая понять, что такое чисто формальное соблюдение правил ее не вполне устраивает.

– Все, – невозмутимо кивнула Ольга.

Получив свой кофе, она вернулась за столик и продолжила наблюдение.

Минут десять она спокойно сидела, наблюдая за дверями. Неожиданно мужская фигура заслонила ей обзор. Мужчина остановился лицом к витрине и не собирался двигаться дальше.

До этого момента Ольга старалась смотреть словно бы сквозь проходивших мимо людей, как всматриваются в телевизионный экран сквозь полосы помех. Теперь Ольга с раздражением пригляделась к помешавшему ей человеку и с удивлением обнаружила, что он смотрит именно на нее.

Первым делом она скорчила кислую мину и отвела взгляд, давая тем самым понять, что совершенно не желает играть в гляделки. Однако этот простой прием не подействовал, и все могло кончиться тем, что они с Валей разминутся.

Ольга снова повернулась к окну и жестом попросила мужчину отойти. Тот, очевидно, истолковал жест по-своему и, быстро войдя в кафе, остановился перед Олиным столиком. Лет тридцати, высокий, приятной внешности. Ольга не могла не оценить его мимоходом, но в данный момент это не имело никакого значения. Она демонстративно продолжала смотреть в окно.

Мужчина тем временем присел за столик.

– Здравствуйте, прекрасная незнакомка.

Довольно банальное вступление, так начинали еще семь лет назад. Ольгу это откровенно разочаровало, хотя все равно ей было не до кавалеров. Она не ответила.

– Меня зовут Сергей.

Ольга повернулась к нему:

– Сергей, вы меня неправильно поняли. Я просто попросила вас отойти в сторону.

– Это я как раз понял, – улыбнулся он. – Я даже понял, зачем вам это нужно.

Его реплика вновь отвлекла Ольгу от наблюдения.

– Вы следите за подъездом здания напротив. Ожидаете появления возлюбленного под руку с длинноногой коллегой…

– Вы очень наблюдательны, – с ноткой сарказма ответила Ольга.

– Спасибо за комплимент.

– Хотите еще один?

– Безусловно.

– Я согласилась бы признать, что вы очень воспитанны и добры, если бы вы оставили меня.

– Ну… – Сергей трагически сдвинул брови. – Боюсь, что получить эти два комплимента мне не удастся, но я надеюсь, что заслужу какие-нибудь другие.

– За что, например?

– Ну, например, я мог бы помочь вам в вашем расследовании и с удовольствием доказал бы, что ваш возлюбленный просто жлоб, раз заставляет вас ревновать и…

– А почему ты решил, что это возлюбленный? – Активность Сергея начинала действовать Ольге на нервы, но пара, беседующая за столиком, обращала на себя меньше внимания, чем одинокая девушка, не сводящая взгляда с дома напротив.

– Ого! Уже на «ты»! – Сергей поднял указательный палец. – Отвечу. Отличить замужнюю женщину от незамужней очень легко. Во-первых…

– Молодой человек! – Теперь барменша обрушила свой гнев на нового знакомого Ольги. – Вы что будете заказывать?

– Я? Э… – Он озадаченно огляделся по сторонам, изучая, что стоит на соседних столиках, но, не получив достаточно полного представления о меню кафе, обратился к барменше за помощью: – А что у вас есть?

– Пить или из еды?

– Извините, а вы что будете? – спросил он Ольгу.

– Ничего.

– Ага. – Сергей заглянул в ее пустую чашку и вновь обратился к барменше: – Два кофе, два мороженых и легкий «Давыдофф». Подойдет «Давыдофф»? – спросил он у Ольги.

Она посмотрела на него с недоумением. Что такое «Давыдофф», она понятия не имела. Сергей истолковал ее замешательство по-своему.

– Определить, курит ли человек, очень просто, – с легкой улыбкой пояснил он. – У вас рука все время «ищет» сигарету: вы то шевелите пальцами, то подносите руку ко рту…

– Слушай, – Ольга не выдержала этого поучительного тона, – ты, случайно, не мент?

– Нет. Я частный детектив.

– Очень романтично.

– Правда, я на самом деле частный детектив. Могу методом дедукции определить что угодно. Прошлое, настоящее и будущее…

– Попробуй тогда угадать, как меня зовут.

– Тут незачем угадывать. Такие вещи нужно определять сразу, влет.

– Ну, и…?

– Вас зовут Ольга.

– Неплохо. – Она взглянула на Сергея с интересом. – И что, это написано у меня на лбу большими буквами?

– Увы, все гораздо проще и тривиальнее.

– Как же?

– Ну… – Сергей развел руками. – Это уже профессиональные секреты.

– А поделиться ими не хочешь?

Сергей, все время слегка улыбаясь, смотрел ей в глаза. Неожиданно взгляд его как-то изменился – похоже, он следил за чем-то поверх Олиной головы. А может, просто смотрел в пустоту, погрузившись в собственные мысли.

Ольга повернулась, чтобы понять, куда же он смотрит, и обнаружила, что к столику подходят двое. Судя по реакции Сергея, он их знал.

– Позволите? – Один из мужчин – пожилой, солидный – присел за столик, второй, помоложе, остался стоять.

– А вы… – Ольга машинально убрала со стола руки и бросила тревожный взгляд в сторону дверей.

– Мы не причиним вам вреда, – сказал тот, что постарше. – Скорее всего, мы даже можем оказаться вам полезны.

– А вы кто? – Слова незнакомца не развеяли Ольгиной тревоги.

– Мы, Оля, еще не друзья, но нам есть о чем поговорить.

Девушка посмотрела на Сергея. Так этот детектив просто сторожил ее до подхода основных сил! Но что им надо?

– Давайте поговорим в машине. – Мужчина кивнул ей и поднялся. Следом за ним встал и Сергей.

– Я… – Ольга откинулась на спинку стула, приготовившись ударить того, кто попытается ее схватить. – Я не могу уйти.

– Теперь уже можете, – сказал мужчина с сожалением в голосе и покачал головой. – Вашу подругу взяли с поличным, так что сегодня вы ее уже не дождетесь.

ГЛАВА 7

Лиепая, Латвия

Хильда была девочкой впечатлительной и эмоциональной. Пожалуй, это мешало ей дружить со сверстниками. Вспылив из-за какой-то ерунды, она могла наговорить столько гадкого и обидного, сколько некоторым не слишком дружным семьям с лихвой хватило бы на годы. Столь же быстро остыв, Хильда страшно переживала, извинялась и предлагала дружить по-прежнему, но что-то надламывалось в отношениях с окружавшими ее людьми. Почему-то сказанное в запале грубое слово без труда перевешивает сотни извинений и заверений в любви и дружбе, сказанных вдогонку. Так и получалось. Все знали, что Хильда – добрая, отзывчивая, честная, все относились к ней хорошо. Но никто не хотел с ней дружить. Никто, кроме Инги.

Но, по правде говоря, дружбой с Ингой гордиться не стоило. Не стоило, потому что свойственные ей патологические сострадание и любовь к ближнему формировали круг ее лучших друзей исключительно из тех, кто по разным причинам был обделен общим вниманием. Инга жалела все живое, начиная от раздавленного велосипедной шиной дождевого червя и заканчивая Отто Брозаускасом, который во втором классе сломал на горке позвоночник. Инга навещала Отто каждый день, приносила яблоки и помогала делать уроки. Но как только Отто поправился, интерес Инги к нему заметно остыл, дружба их вскоре сошла на нет и они ограничивались обычными «привет – пока», принятыми среди одноклассников.

Хильда привлекла внимание Инги именно тем, что была всегда либо одна, либо со всеми. Промежуточное состояние отсутствовало, ибо никто не возражал против участия Хильды в общих мероприятиях, но никто и не горел желанием побродить с ней вдвоем, поделиться чем-то или выслушать ее.

Или этот русский мальчик, Толик Быков. Он вообще был вне игры. Уже потому, что русский, тем более – сын советских военных. В последнее время Хильда начала даже ревновать к нему Ингу, поскольку та все больше времени проводила с этим тихоней. Интересно ей было с ним или просто он казался Инге более обделенным, ущербным, а значит, нуждающимся в ее внимании? Хильда даже всерьез подумывала, не сломать ли ей что-нибудь, чтобы перетянуть Ингу на свою сторону, и только расцветавшее лето удерживало ее от этого отчаянного шага.

Уже тогда, когда Инга сама вызвалась поздравлять русского с Двадцать третьим февраля, Хильда поняла, что дело неладно, и с каждым новым днем весны все больше и больше убеждалась в том, что их дружба с Ингой заканчивается, уступая натиску дружбы с этим уродом Толиком.

А потом Инга исчезла. Она не попала под машину, не утонула в море, не убежала в Африку, не была, наконец, убита…

Сначала этим занимался участковый, затем приехала следственная бригада из Риги. Через трое суток на уши была поставлена воинская часть. Искали тело. Солдаты прочесывали побережье вдоль и поперек. Милиционеры в форме и в штатском опрашивали всех, кто мог хоть что-то знать. Все было тщетно. Инга словно растворилась в воздухе.

Одни считали, что она утонула и тело ее унесло в море. Другие предполагали, что Инга отправилась путешествовать, как поступали тогда многие подростки, и в дороге с ней случилось несчастье. Третьи думали, что она стала жертвой изворотливого маньяка.

В Лиепае остались только два человека, которые не верили ни в одну из принятых к рассмотрению версий.

Одним из них была мать Инги, считавшая, что ее дочь достаточно разумна, чтобы не отправиться самостоятельно путешествовать, слишком теплолюбива и прихотлива, чтобы полезть в еще холодную балтийскую воду, и слишком общительна, чтобы бродить в одиночестве на радость маньякам и прочей мрази. Своей версии женщина выдвинуть не могла. А подобные доводы, как сказал следователь, к делу не приложишь.

Вторым человеком была сама Хильда. У нее как раз была своя версия. Странная и диковатая, по мнению взрослых, и, несмотря на уверенность Хильды в собственной правоте, еще менее интересная для профессионалов, занимавшихся этим делом.

Хильда не знала наверняка, но была уверена, что исчезновение подруги как-то связано с этим русским, Толиком Быковым.

Доводы, которые она приводила, не вызывали ничего, кроме грустной усмешки.

В последние несколько недель Инга и Толик много времени проводили вместе. Почти каждый день. С началом каникул Хильда вообще потеряла их из виду. В тот день, когда Инга исчезла, она тоже, скорее всего, встречалась с ним. Проверить это было невозможно, поскольку их действительно видели вместе, но Инга, целая и невредимая, приходила домой обедать. Родители же русского мальчика были в то время в части. После исчезновения Инги Толик не проявил к этому событию никакого интереса. Он даже не прислушивался к разговорам сверстников о том, как идут поиски. Это казалось более чем странным, если учесть, что Инга была единственным его другом и ее исчезновение не могло парня не беспокоить.

С этими аргументами Хильда и явилась к следователю. Женщина-капитан МВД республики выслушала ее, сделала какие-то пометки в блокноте, поблагодарила за помощь и пообещала разобраться. Она действительно честно отработала версию, хотя и была уверена, что это ничего не даст. Толик Быков – тихий, скромный мальчик – показал, что в тот день действительно встречался с Ингой. До обеда. Вторую половину дня он провел дома за книгой Джека Лондона. Объяснение тому, что он не проявлял видимого интереса к новостям и слухам, лежало на поверхности: русский, сын военных. Кроме того, многие местные предпочитали родной язык, которого Быков почти не знал. Так что какой смысл ему прислушиваться к их разговорам?

Хильда тоже прекрасно понимала, что ее умозаключения не помогут вывести Толика на чистую воду. И она готова была завыть от бессилия, ибо не просто чувствовала, но именно знала, что русский врет. Это знание складывалось из каких-то штрихов, почти неуловимых, но Хильда не могла выразить свое знание словами, чтобы объяснить этим взрослым, донести до них то, что видела и понимала сама.

Отчаявшись, Хильда рассказала все отцу. Тот пожалел дочь, вытер ее слезы, погладил по голове и, когда та успокоилась, дал ей почитать книгу – «Записки о Шерлоке Холмсе».

Сначала Хильда не поняла, почему именно эту книгу дал ей отец, но постепенно, шаг за шагом, страница за страницей, ей открывался сложный и увлекательный мир логики. Открывался способ мышления, позволявший связать воедино мельчайшие, незначительнейшие детали, чтобы по ним осмыслить и воссоздать целое, постичь его смысл, найти единственно возможное объяснение вещам вроде бы необъяснимым.

Хильда поняла, что существует оружие, способное вытащить на свет и покарать зло, оружие, недосягаемое для большинства людей, и она, Хильда, тоже может этим оружием овладеть.

И были новые книги, и детективы сменились литературой по математике, психологии, криминалистике. Хильда словно шла по волшебной стране, где каждый поворот, каждый подъем открывал все новые горизонты, все новые непознанные пажити, звавшие и манившие. Она росла, время зарубцевало рану от потери Инги. Хильда научилась управлять своими эмоциями, у нее появились друзья и подруги. Годы шли, и увлечение Хильды психоанализом выросло в нечто большее.

Она получила в руки вожделенное некогда оружие и теперь совершенствовалась в обращении с ним.

Обретенное знание имело лишь один недостаток. Самая стройная логическая цепочка не являлась для суда аргументом, если не было доказательств. Но этот недостаток распространялся лишь на суд человеческий.

Москва, июнь 1998

– Подписывай, дура! – Лейтенант перешел на доверительный шепот: – Оформим явку с повинной, получишь три вместо пяти.

Валя сидела неподвижно, подсунув под себя руки. Да, она дура. Дура, что пошла к Константину, дура, что пошла к нему одна, дура, что поверила в его искренность. Дура, ох, какая дура, что взяла нож! И вот результат: она сидит на табуретке в дежурке, и этот молокосос вешает ей лапшу на уши, думая, очевидно, что перед ним совсем безнадежная идиотка. Какая явка с повинной, если ее взяли на месте «преступления»!

– Слушай, мы ведь передадим тебя в РУОП, а там тебе припаяют вымогательство в особо крупных… – продолжал свои фокусы лейтенант.

Бессонная ночь в клетке отделения милиции с двумя бомжами, пьяной в дым проституткой и кавказцем со свежесломанным носом подорвала Валины силы, но не лишила еще способности соображать. А соображения ее сводились к тому, что действия ментов незаконны и, скорее всего, она до сих пор торчит в отделении именно потому, что без ее «чистосердечного признания» дело не стоит выеденного яйца. Вот лейтенанту и поручили выжать признание.

Лейтенант порядком устал трепать языком. Он поднялся из-за стола, подошел к шкафчику, достал бутылку минералки, отхлебнул и убрал обратно.

– Не хочешь попить? – повернувшись к Вале, спросил он, словно спохватившись.

Та кивнула. На всякий случай кивнула, хотя знала и этот фокус.

Лейтенант вытащил из шкафа бутылку и стакан. Наливая воду, медленно двинулся к столу.

– Ну ладно, – заговорил он примирительным тоном, – давай эту бодягу заканчивать. Подписывай протокол и можешь отправляться спать. В клетке сейчас нет никого…

Он уже почти обошел стол и был в двух шагах от Вали. Вода смачно булькала, низвергаясь из пластиковой бутылки. Сотни пузырьков, отрываясь от стенок стакана, радостно устремлялись к поверхности. Запах минералки дразняще щекотал ноздри.

– Давай. – Милиционер остановился возле Вали со стаканом в руке. – Подмахни по-быстрому и…

– Пошел ты! – угрюмо выдохнула Валя, ощутив, насколько запеклись губы.

– Как знаешь. – Лейтенант пожал плечами и стал пить воду сам. Не торопясь, смакуя, звонкими глотками. Острый кадык его плавно гулял по шее, сопровождая каждую новую порцию живительной влаги, которая лилась в милицейскую пасть.

Валя отвернулась.

Лейтенант допил воду и поставил стакан на стол.

– Ну-с, продолжим разговоры. – Он снова уселся за стол и взял ручку.

– Борщов! – Дверь распахнулась, и в дежурку ввалился майор.

Лейтенант вскочил и вытянулся в струнку. Майор смерил Валю раздраженным взглядом и снова обратился к коллеге:

– Борщов, она подписала что-нибудь? – Взгляд его упал на протокол.

– Никак нет, – понуро вздохнул лейтенант.

– Плохо, Борщов. Очень плохо. – Майор взял со стола протокол и, быстро сложив пополам, убрал во внутренний карман. – Все. Забирают ее, уже приехали.

Борщов вздохнул и взял со стола фуражку.

– Ладно, – махнул рукой майор. – Я сам проведу. Мне еще с ними потереть надо. Пошли! – кивнул он Вале.

Девушка медленно поднялась.

– Ну, давай маршируй бодрее! Что ж ты как вареная!

Валя неторопливо вышла из комнаты. Куда ей теперь торопиться? Все равно предварительное заключение учитывается, а сидеть в КПЗ все веселей, чем батрачить в зоне,

Выйдя на улицу, Валя с удивлением обнаружила, что встречают ее не облаченные в форму грозные оперативники, а два человека в штатском, похожие скорее не на родных сыскарей, а на детективов из американских сериалов.

Майор слегка подтолкнул Валю к этой парочке.

– Во, забирайте свою красотку. И не забудьте!

Майор сделал какой-то непонятный жест и, развернувшись, скрылся за дверью.

Валя недоуменно смотрела на приехавших за ней людей. Один пожилой, довольно полный, – очевидно, был главным. Другой – молодой крепкий мужик – состоял, как говорится, при хозяине.

– Давайте сядем в машину, – предложил пожилой, показывая на серебристо-синий «ситроен». – А то торчим тут на глазах у всего честного и лихого люда…