Текст книги "Комплот детей (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

   – Это мой господин, – сказал человек, и девочка, глядя на камин и продолжая двигаться, врезалась в ногу застывшего Эдгара. – Барон фон Кониг.

   Вместо того, чтобы ответить, Эдгар прежде всего икнул, вызвав на себя быстро тяжелеющий взгляд господина Валдо.

   – Что здесь творится? – послышался деревянный голос Эдгара. – Какой-то ритуал?

   Рука его поднялась, чтобы осенить крёстным знамением – сначала себя, потом Валдо, который, поморщившись, неохотно перекрестился следом, и, наконец, принялась бесконтрольно крестить всё вокруг, так, будто зала на глазах Эдгара быстро заполнялась бесами.

   – Никакого ритуала, – сдержанно ответил провожатый. – Он перед тобой целиком. Точнее, всё, что от него осталось.

   Сначала Ева заметила только вазу с печеньем на столе, и рядом ещё одну – с орехами. Высокие спинки стульев свет из камина превращал в руки, тянущиеся за яствами. Внизу валялись обглоданные дочиста кости – кажется, на время пиршества сюда запускали собак. Ева бы не отказалась побыть собакой у богатеев. Только, чур, какой-нибудь чистокровной, чтобы брали с собой охотиться на кроликов и фазанов, чтобы быстро бегать и уметь дышать, вываливая язык.

   По другую сторону стола, словно одинокая сосна посреди луга, высился стул, отличающийся от соседей немалым ростом, узким сиденьем с подлокотниками и даже подставкой для ног. «Стул для детей», – подумала Ева, попутно жалея, что у неё никогда не было такого стула. Хотя, в хибарке её родителей такой предмет мебели был бы сочтен лишним: появись он вдруг, скажем, от какого проезжего маленького лорда, который задумал бы подарить его понравившейся девочке, отец тут же пустил бы его на дрова.

   Но не это главное. А то, что на детском стульчике, в облаке пышной седой шевелюры, которая, как будто бы, сама являлась источником рассеянного света в зале, восседала голова. Ева, осознав, наконец, всё неправдоподобие открывшейся ей картины, хотела вскрикнуть, как любая порядочная девчонка, но язык провалился в глотку.

   Валдо наклонился к голове, сказал:

   – Господин барон, ваша светлость! Это есть цирюльник, который недавно прибыл в город. Возможно, он сможет помочь в вашем положении.

   Ева растерянно улыбалась – она уловила знакомые нотки. Нет, при ней ещё никто никогда не разговаривал с отрубленной головой, но таким голосом могут разговаривать, например, с детьми, когда хотят внушить им что-то важное. Так мамы разговаривают с детьми, а бабушки – с внуками, которые слишком уж много шалят и заслуживают, чтобы задницу их пересекла пара-тройка алых полос.

   Эдгар, открывая и закрывая рот, как рыба, провёл последние секунды, пытаясь вспомнить, в каком порядке нужно складывать слова. Наконец, он сказал, заикаясь и хрипя:

   – Спрашиваю я, не результат ли это некоего ритуала? А может, богомерзкого фокуса? Я видел, как один фокусник распиливал мальчика, бывшего у него в услужении, пополам, а потом ещё заставлял ухо вырасти у него на пятке.

   – Ты говоришь о какой-то чёрной магии, цирюльник, – поморщился господин Валдо, – не хочу ничего об этом слышать. Нет, ему просто отрубили голову. За слишком истовую веру в Господа, представьте себе.

   Мужчины одновременно осенили себя крестным знамением.

   Голова выглядела не настолько пугающей, как могла бы. Страха, который нагнала бы себе Ева, скажи ей кто, что несколько минут спустя она предстанет перед отрубленной головой, оказалось бы куда больше, чем девочка обнаружила в себе сейчас. Ну, голова. Ну и что? Крови нет, под обрубок шеи подложена пурпурная подушка. Тонкий обруч прихватывает волосы, прижимает их к вискам. Разве что это выражение... распахнутый рот, глаза, похожие на два чёрных озера. Вздёрнутые, как будто на ниточках, брови. Впалые щёки. Когда кто-то кричит – от всей души, исторгая из себя крик всем существом, как младенец, который не умеет ничего, кроме как кричать, – на лице появляется такое выражение. Ева повидала в своей жизни достаточно младенцев – у соседей постоянно кто-то рождался, – но первый раз она находила между лицом взрослого и маленького ребёнка столько сходств.

   Чего здесь не хватало, так это самого крика. Не удивительно, голова была мертва.

   – Он как будто бы кричит, – прочистив горло, сказал Эдгар.

   – Именно, – сказал Валдо. Выдающийся его нос опустился, будто клюв коршуна, нацелившегося на добычу. Казалось, мужчина избегает бросать прямые взгляды на своего господина. – Всё время, с того момента, как буйную голову моего барона отделили от тела.

   – Так зачем ты с ней разговариваешь, богохульник? Душа этого человека, его, если угодно, светлости, принадлежит теперь Господу, и никому больше. Так же и слух, и речь его, и разум.

   Голос Эдгара тоже стал похож на крик, и Ева шарахнулась от цирюльника, как от милой лохматой собаки, обнажившей вдруг зубы. Всё вокруг как будто ждало этого крика, пусть даже исторгнутого из совершенно других уст: столовое серебро звякнуло на столе, где-то среди мебели беспокойно завозилась крыса. Огонь, казалось, добавил в трескотню толику насмешки, и Ева не рискнула бы предположить, к кому та была обращена.

   Господин Валдо скорчил мину. Нарочито медленно, будто насмехаясь над речами Эдгара, уничтожая их, стирая факт их произнесения с полотна бытия, он повернулся к голове, склонился в полупоклоне и сказал:

   – Если вы не возражаете, господин барон, мы с лекарем отойдём и обсудим подробности вашего выздоровления. Впрочем, вы не можете возразить. Поэтому просто доверьтесь мне, как своему старейшему и единственному не выжившему из ума, как Бернард, слуге. Я пекусь о вашей седой голове... и о вашей душе, до которой, как утверждает этот неразумный, никак нельзя докричаться. Скоро он поймёт, что ошибается.

   Словно клещами взяв Эдгара за локоть, Валдо отвёл его в противоположный конец зала, где усадил на один из обитых чем-то мягким, резных стульев. На Еву никто не обращал внимания, поэтому она спряталась в тени стола, сосредоточив внимание на лишённой тела голове. Казалось, что с ней что-то не так: каждую секунду ожидаешь, что чёрные зрачки шевельнутся, и пляска огня в них изменит своё положение.

   – Слушай, господин лекарь...

   Валдо, при всей его внешней выдержке, явно был немного не в себе. Находясь там, среди теней, он казался Еве огромным комаром с крыльями, сквозь которые, как сквозь густую паутину, проглядывают стены, с ногами, тонкими, как прутики, с длинным хоботком, по которому вот-вот потечёт густая кровь из самого сердца великана.

   – Первому встречному я бы не стал такое рассказывать... но ты – особенный, костоправ. Ты многому в мире был свидетелем. Слушай же очередную безумную историю. Может, воды? Вина?

   Костоправ покачал головой, и Валдо, расхаживая вокруг гостя и, видно, пребывая в некотором волнении, спросил:

   – Слышал что-нибудь о первом походе против неверных, имевшем место девять лет назад? Подозреваю, что ввиду оторванности от больших городов и странного образа жизни (что вижу по твоей одежде), эти новости, облетев три раза в своё время весь христианский мир из конца в конец, могли не встретить на пути твоего уха. Так что? Не слышал?

   – Правое моё ухо открыто для всяких вестей, а левое открыто для того, чтобы освободить место для новых, – с видимым затруднением сказал Эдгар. – Может, и слышал.

   – Раз так, слушай ещё раз. Мой барон участвовал в первом походе против неверных, который, как тебе прекрасно известно, организовал Клемент второй, да поют ему ангелы на небесах осанну... Мой господин дошёл до самого Иерусалима, разбил головы немалому количеству мусульман, и Бернард был с ним, и с ним почти семь десятков верных людей. Они были в сердце земель, где солнце никогда не заходит, а пустыни могут слизать с твоих пяток кожу в мгновение ока. Где пища есть только верблюдам.... Там, в битве при Солермо, он и лишился своей головы. Точнее, – Валдо скупо жестикулировал, – правильнее будет сказать, лишился тела, а голова осталась. В момент смерти господин мой вопил во всю глотку, и с тех пор этот крик клокочет в его горле. Иногда его можно даже услышать. Если ты потрогаешь щёку или висок, то найдёшь их тёплыми и вроде бы живыми... хотя если ты это сделаешь, мне придётся отрубить тебе руку, как безродному, проявившему неуважение к особе, состоящей в родстве с королевской фамилией. Мышцы лица ты найдёшь напряжёнными, и это отнюдь не мертвенное напряжение. Смахивает на ересь века, верно?

   – Слышит ли нас твой господин? – спросил Эдгар.

   Недоверие и даже ужас в его взгляде постепенно уступали место неподдельному, живому интересу. Великан сидел, свесив руки между ног, похожий на огромную белую лягушку.

   – Я не знаю, – буркнул Валдо. – Но при всём остальном, думаю, не стоит исключать такой возможности.

   – А разве... твой лорд, – Эдгар отвесил заискивающий кивок в сторону стола и только потом продолжил: – не гниёт и не разлагается? У любой божьей твари есть жизненные процессы – воистину загадочная штука... но они требовательны, так сказать, к организму целиком. Разве что голова вдруг отрастила себе сердце, и печень, и всё остальное...

   – Как видишь. В таком состоянии он уже седьмой год. Только немного усох без пищи.

   Девочка подумала, что сейчас этому седоволосому старику в тиаре просто проблематично дотянуться до еды. Ему бы, возможно, не помешал длинный язык, как у лягушки.

   У Эдгара в голове было что-то большое и загадочное. Но уж точно не щёчки господина барона. Он смотрел на Валдо свиным взглядом, тем самым, который его маленькой спутнице никак не удавалось разгадать.

   – Тогда что я могу совершить для его светлости? – спросил цирюльник.

   – Ты сможешь пришить эту голову к другому телу?

   Девочка всё ещё пряталась за спинкой стула – для двух человек в зале (трёх, если считать голову) она, кажется, была так же незначительна, как испорченный воздух, и нельзя сказать, чтобы она спешила обратить на себя внимание. Эдгар с минуту задумчиво разглядывал его светлость, потом спросил:

   – Почему именно я?

   – Почему?

   Валдо приподнял бровь. Ева готова была стоя аплодировать театральности, небрежной отточенности этого движения. Если бы, скажем, Валдо был беден – он мог бы работать в уличном театре поднимателем брови, а потом и поднимателем брови на бис.

   – Мы долго следили за тобой, – провозгласил он. – Твоё имя на слуху, костоправ, твои умения известны... Я знаю, что вы проезжали Хефен, и...

   – Какое?

   – Что?

   – Какое имя?

   Валдо замешкался, и девочка поняла, что он не знает имени Эдгара. И лишь секунду спустя, когда Эдгар вновь заговорил, она поняла, что он вообще ничего не знает.

   – Упоминая рекомый Хефен – миновали мы три-четыре дома в полудне пути от города – если это он, то здесь только одна дорога. Ты, слуга своего господина, не знаешь кто я. В первый раз ты увидел меня только сейчас, на улице, среди нищих.

   Валдо дёрнул кадыком, отрывисто и совсем не по-благородному. Руки его покоились на поясе, одна – в непосредственной близости от кинжала. Ева готова была уже замерять это расстояние количеством своих пальцев и, если то окажется угрожающе небольшим, постараться стать самым маленьким живым существом на свете, затеряться среди лоскутов пыли и осыпающегося с кочерги, которой помешивали в камине угли, жирного пепла, а потом постараться найти выход наружу, к тёплому носу Господа. В таких страх домах просто обязаны быть потайные ходы!

   Эдгар, похоже, ничего не замечал. Он всего лишь хотел знать, каким клином летят журавли. То есть – всё, что Валдо мог рассказать.

   Хозяин стоял спиной к Еве, но девочка буквально почувствовала, как поползли вниз его брови.

   – Так и есть. Ты снова спросишь, почему я пригласил именно тебя? Тогда я отвечу. Вы только прибыли, вы стараетесь быть незаметными, целиком полагаясь на судьбу. Что ж, судьба вас нашла. Трепещите.

   Девочка действительно затрепетала, потому что все это мужчина сказал совершенно не меняя голоса. Дешёвые трюки с голосом и мимикой не произвели бы никакого эффекта – братья частенько пытались напугать её своими крикливыми эмоциональными голосами, разыгрывая перед маленькой сестрёнкой настоящие спектакли. Эдгар же только покачал головой.

   – То есть, живыми мы отсюда не выйдем?

   – В любом случае, нет. После того, что было сказано и было, несмотря на дивное отличие между правым и левым твоими ушами, услышано.

   – К епископу не лежит наша дорога, так же и к городскому смотрителю за порядком. Доноса не будет.

   Жесты Валдо оставались мягкими, голос, как в сумраке мерещилось Еве, шёлковой ниткой свисал изо рта.

   – Даже если пойдёте – никто не поверит клевете на один из самых уважаемых домов города. И от кого! От бродяги, который вряд ли помнит даже, где родился. В хорошем случае тебе выдадут в качестве награды энное количество ударов палкой. В плохом – что-нибудь отрубят, – он помолчал, разглядывая лицо Эдгара и пытаясь расколоть скорлупу его эмоций. Это было непросто – даже Ева, которая могла претендовать на то, что неплохо знает великана, дивилась, отчего щёки не блестят от слёз, а перед языком вновь не встала непреодолимая заслонка, мешающая словам появляться на свет. – Но, конечно, я не могу позволить, чтобы честь семьи подверглась сомнению. Так что вероятнее всего, вы даже не дойдёте до управителя, церковного совета, или куда вы там собирались. Я прикажу страже вас зарубить, и наш неусыпный Бернард с радостью это сделает. Ну, что скажете?

   Эдгар лишь кивнул. Валдо вежливо ждал, наблюдая смену задумчивых гримас на лице цирюльника.

   Наконец, великан сказал:

   – В таком случае я жду чистосердечного рассказа о любых тайнах касательно твоего господина и права задавать любые вопросы.

   – Вот это разумное решение... постой-ка! О тайнах?

   – Мечтаешь ты о том, чтобы твой господин вновь ездил верхом, не так ли?

   Лицо Валдо изменилось. Теперь была его очередь сделать выбор, а Эдгар спокойно ждал. Ева, которая всё это время пробиралась к великану от одного укрытия до другого, словно паломники, идущие по полной стервятниками и тиграми пустыне к горе Синай, наконец проползла под нужным стулом и подёргала Эдгара за ногу. Спросила:

   – Ты на самом деле хочешь, чтобы тот старик убил тебя топором?

   – Маленькая сойка, загадка! Загадка не мерещится тебе в том, что голова некого господина восседает себе на стуле и выглядит так, как будто готовится откушать застолья? Бред чёрного козла!

   – Он был ревностным слугой Господа, – вставил Валдо. – Вы должны были бы о нём слышать, если бы немножко больше следили за новостями и слухами. Сейчас уже мало что осталось, но когда-то о бароне фон Кониге ходили тысячи разных историй! Его боялись даже крысы в казематах принадлежащих язычникам крепостей.

   Эдгар как ни в чём не бывало продолжал, выставив перед собой палец и словно загородив таким образом враждебность на лице Валдо:

   – Тем более такого, который был ревностным слугой небес и чтил заповеди Иисуса. В нём до сих пор держится божья искра, искра души. Значится, неправда была моя, когда – помнишь, Ева? – говорил, будто животворящий свет исходит из печени. Значит, нужно понять, в каком месте я ошибался. А кстати, где его тело?

   Ева выглянула из-под стула, и увидела, что мышца на левом лице её великана зашлась в безумном танце, а рот кривится в ухмылке, словно его натягивала невидимая тетива.

   – Его не смогли сюда доставить, – покачал головой Валдо. Нижняя губа выдвинулась вперёд, показывая лёгкую растерянность – не такой реакции он ожидал от пленника. – А теперь всё уже кончено. Сгнило, как и полагается любой бренной плоти. А голова, вот, целёхонька.

   – Я возьмусь помочь твоему господину, – Эдгар поднялся. Ева слышала, как натягиваются и ослабляются в его теле, судя по звуку, настоящие канаты, и в очередной раз сравнила Эдгара с римской машиной. – И постараюсь докопаться до первопричины. Ты же, в ответ, тоже возьми на себя обязательство не перечить мне и делать всё, как я скажу. Прикажи принести инструменты. Они в повозке. Начну прямо сейчас... если, конечно, твой господин уже отужинал.

   – У нас здесь больше нет слуг, – поморщился Валдо, – Я же имею за собой должность домоправителя и оруженосца. Так что придётся тебе самому за ними сходить. Это единственное, в чём я не смогу тебе посодействовать.

   Эдгар поковырял в ухе.

   – Значит, нам можно покидать дом?

   – Можно, – Валдо кивнул. – Но учтите, если сбежите, то безнаказанным это не останется.

   Эдгар поднялся. Ему не терпелось приступить к исследованию, резать, зашивать, нюхать и смотреть. Никогда ещё девочка не видела на живом лице цирюльника такого интереса.

   Поэтому Ева вылезла из-под стула и тоже решила дать волю вопросам, что не находили себе покоя. Она добавила во взгляд немного строгости, привлекла к себе внимание господина, деликатно, но настойчиво почмокав губами. Сказала:

   – А вы нам дадите денег. И ещё еды. Столько еды, сколько съедим.

   Лицо Валдо выражало любопытство пополам с лёгкой брезгливостью, глаза, при разговоре с Эдгаром остававшиеся тёмными и скучными, казалось, просветлели. Странно, но Ева, не умея читать, могла разгадать этого человека, как магистр над знаками разгадывает арабские или греческие символы. У Валдо не было привычки замечать на улицах этих маленьких, подгоревших на солнце, кажется, до хруста, оборванцев. И детскую речь, обращённую к нему, никогда не слышал.

   – Кто это, господин цирюльник? – спросил он громко, впрочем, наверное, уже не надеясь, что его услышат.

   – Слушайте её, слушайте, – донёсся со стороны лестницы голос Эдгара. – Это моя тень. Она заботится обо всём, что вылетело из моей головы. Ниспосланная Иисусом ли, дьяволом ли, но она ребёнок, поэтому я не могу просто так её прогнать. Сказано – дети унаследуют Царствие Небесное. Это, если хотите, моя частица этого царствия.

   Ева, внезапно смутившись, юркнула следом за цирюльником, отвесив в дверях торопливый поклон.

   – Вы получите, что хотите. Конечно, в разумных пределах, – сказал управитель, но на площадке уже никого не было.

   Валдо был столь великодушен, что дал им время передохнуть и отвёл комнату на первом этаже, в дальнем, холодном крыле, сообщающимся с основной частью дома открытой эстакадой. Её, как будто одеялом, укутывал розовыми лозами вьюнок. Огромные жёлтые подсолнухи вставали вдоль одной из стен молчаливым парадом. Там, отгороженный от дорог могучими спинами домов, был крохотный ботанический сад с сокрытой в ивовой листве беседкой. Теперь за садом никто не следил. Стена из растительности скрадывала любые шаги. В этом крыле когда-то размещались слуги, теперь же витал дух запустения. Свет, просачивающийся через мутные витражи, создавал ощущение, будто находишься на дне глубокого озера, и ледяной пол вторил ему, с ухмылкой шепча тебе, будто всплыть мешает привязанный к ноге камень. У фамилии дела шли явно не лучшим образом. Легко понять, почему после возвращения из похода влиятельного барона вся здешняя челядь разбежалась. Только полоумный Бернард остался бродить по коридорам, разевая рот и пуча глаза, как языческий идол.

   Еву же беспокоило другое: в её мозгу роились зловещие сцены. Мог старший управляющий самолично казнить всех, кто не был, по его мнению, надёжным, дабы предотвратить разглашение тайны своего господина? Девочка думала о кинжале в ножнах, а потом о длинных, обманчиво-тонких пальцах, которые так удобно смыкать на чужих шеях...

   «У кого остались в памяти все здешние повороты и тайные ходы, кроме господина Валдо?» – подумала Ева, разглядывая в одном из коридоров корабельный румпель, для чего-то прибитый на стену. Когда-то, наверное, он имел практическое значение. Детишки играли в речных капитанов, в рыболовов или пиратов, или датчан-завоевателей, что исходили под парусами весь белый свет.

   Эдгар не походил на человека, который нуждался в отдыхе – он рыскал по комнате, будто угодивший в клетку грызун. Казалось, помещение уменьшается с каждым его шагом, становясь всё теснее. Кроме того, Эдгару приходилось всё время пригибать голову. Впрочем, похоже, он не испытывал по этому поводу никаких неудобств.

   – Ты волнуешься, что этот граф умрёт, пока ты спишь?

   – Его светлость барон. Барон! Какие грехи я совершил и за что мне такое наказание? О, Господи!

   Ева испугалась, что великан сейчас потонет в своих молитвах, но тот всего лишь остановился и уставился отсутствующим взглядом на Еву.

   – Он жил в таком состоянии семь лет. Дышит ли он? Течёт ли кровь по его венам? Столько всего надо проверить, столько вопросов нужно разрешить. Нет, я положительно не могу спать.

   – Мне казалось, ты даже не испугался.

   – Я не испугался.

   – Этот господин Валдо угрожал тебя убить, – Ева взобралась на подоконник, передав шатающемуся без дела Эдгару стоящий здесь же кувшин с водой (вода ощутимо пахла плесенью – кто-то жил в этой комнате до них), воскликнула: – а вон и наш Господь! Давай убежим? Наверное, через сад есть другой выход. А я пролезу в окно.

   – Я не уйду, – покачал головой Эдгар. – Нам выпала загадка века. Голова может кричать, как живой человек. Это не натужно-мудрёные чудеса, которые тебе покажут в дороге фокусники. Это – наглядное воплощение промысла Божия.

   – Мы ещё не слышали, чтоб она кричала, – сказала Ева. Она свесила ноги на ту сторону и позвала: «Эй, Господь! Как ты там?»

   – Я слышал.

   – Слышал?

   – Ну конечно. И Валдо слышал... – Эдгар задумчиво поскрёб укушенный насекомым локоть. – Наверное, не в этот раз, но раньше – точно. Это было, будто его светлости всё время закрывали ладонью рот, потом открыли (тогда-то я и услышал этот крик), и закрыли снова. Он очень сильно хрипел. Очень. Не удивительно, ведь ему перерубили горло.

   – А где я была?

   – Где-то под стулом. Хватала меня за ноги. Ты ничего не слышала – это я уже понял. И Валдо ничего не слышал – я понял это, когда он как раз вот с таким лицом начал растолковывать мне о громком имени своего сюзерена. Тогда он вскрикнул, а я услышал.

   Ева улыбнулась – скучная гримаса Валдо в исполнении Эдгара показалась ей донельзя забавной, – но сразу после этого вновь стала серьёзной.

   – Я тоже должна была это слышать!

   – Услышишь в другой раз, – великан повернулся спиной, чтобы ещё раз разложить и проверить инструменты. – Кричит он постоянно. Ему больно... или страшно. Или и то и другое. Просто не каждое ухо готово ловить звуки, которые произносят застрявшие между жизнью и смертью. А то, что готово, может вынести разве что несколько мгновений. Звери и птицы, может быть, слышат. Ты видела здесь хоть одну крысу? Кошку? Может, какую-то птичку, свившую гнездо в саду?

   – Только глухих собак, – сказала Ева. – И больше никого. А ведь когда-то здесь проводились балы и богатые приёмы, представь себе!

   Девочка спрыгнула с подоконника и закружилась по комнате, в последний момент избегая встреч с предметами мебели и ногами цирюльника. Когда к горлу подступила тошнота, она остановилась, держась за шашечку кровати, и, задыхаясь, сказала, подражая манере великана говорить:

   – Те времена прошли и много, много лет эти стены не слышали смеха. Они не умеют говорить, но зато умеют танцевать. Здесь столько занятных углов и странных форм, и – ты посмотри, как изгибаются оконные проёмы! – они вспоминают торжества и скучают...

   – Зверей не ведомо здесь, – подвёл итог Эдгар. – Не глухих псов, прочих зверей. Животные более чувствительны, чем люди. Они слышат крик убитого когда-то человека, который умирает и всё не может умереть, и страшатся приближаться к этому дому ближе, чем на бросок камня. Я останусь. Останусь до тех пор, пока не пойму – божественная ли здесь замешана воля или, как сказали бы многие, дьяволовы козни.

   Интерес Эдгара казался странным, даже болезненным, будто его скручивали какие-то ещё более сильные руки. Ева чувствовала, как внутри напрягаются невидимые члены, которые не дают великану так просто, как раньше, дышать и мыслить загадочными образами, материями, которые так легко подчас воспринимались детским сознанием. Будто бы когда она, Ева, отворачивалась, кто-то открутил валун, по недоразумению называющийся у великана головой, и прикрутил другой, с другим составом пород и, может, с чуть меньшим количеством пустот, в которых так вольготно чувствовали себя некоторые непосредственные, возникающие из неоткуда и пропадающие в никуда, мысли.

   Еве очень хотелось посмотреть, куда заведёт цирюльника история с одновременно живой и мёртвой головой. Девочка немного, самую чуточку, за него беспокоилась.

   – Тогда я останусь тоже, – сказала она.

   Собрав свои растрепавшиеся волосы двумя руками в пучок, Ева попыталась привести их в какой-то минимальный порядок, но лапища великана, точно огромная птица, вылетевшая спросонья из гнезда совсем без оперения, опустилась ей на голову и всё испортила.

   – Тебе лучше было бы продолжить путь до монастыря, – сказал, постукивая пальцем по макушке девочки и игнорируя её попытки отбиться, Эдгар. – На западе, на правом берегу Рейна есть обитель в честь святой мученицы Софьи. Пешком туда четыре дня пути, но ты можешь попросить кого-то из рыбаков, кого-то, что плывёт вниз по течению, тебя отвезти.

   – Я никуда не пойду! – сказала Ева, подняв подбородок и заглянув в глаза Эдгару. – Не сдвинусь с места, пока мы с тобой не разгадаем эту тайну.

   Эдгар хмыкнул и сказал только:

   – Наверное, мне стоит называть тебя маленьким клещом.

   – А мне тебя – гигантским упрямцем. Да ещё и глупым, как пень.

   Белесое лицо обезобразилось ухмылкой.

   – Вряд ли найдётся человек, столь же ничего в этом мире не понимающий, как я. И я готов с радостью принимать бремя этого понимания, сквозь молитвы и слёзы, обращённые к Христу, я готов постигать любую корку, что отломит он от своего каравая и бросит в пыль, мне, смиренному. А теперь пошли.

   Валдо сказал – «отдохните до утра, восстановите силы», но Эдгар и Ева слышали в его голосе раздражение. Хозяином он был сомнительным, и радушие излучал такое, каким могла бы капать со своих клыков змея. Поэтому цирюльник и его маленькая помощница решили, что их нетерпение хорошо согласуется с желанием Валдо поскорее занять их делом. После того, как колокола на соборе позвали на вечернюю службу, после того, как Эдгар отбил положенные поклоны, елозя ногами по холодному камню и царапая локти, Ева стучалась в дверь покоев главного домоправителя, готовясь в любой момент спрятаться за спину великана.

   Она чувствовала, что главное приключение в её жизни только начинается.

   Глава 5

   Валдо был облачён в длинную домашнюю одежду, напоминающую римские хитоны, но пояс с кинжалом был по-прежнему затянут до предела, будто домоправитель переодевался, не расслабляя пряжки. Ева засунула голову в его комнату, а потом при каждом удобном случае нашёптывала Эдгару: «У него там огромная карта, нарисованная на сыромятной коже... и табакерка с табаком... и оружие на стене, а ещё – остатки еды на полу и на столе, целые горы костей и два борзых щенка».

   – Значит, вы готовы, – сказал Валдо, оглядев с ног до головы Эдгара, затем Еву.

   Он махнул рукой и, шаркая домашней кожаной обувью, напоминающей руины, повёл их сквозь недра пустого дома.

   – Сообщали ли вы что-нибудь святым отцам? – спросил Эдгар с интересом.

   Валдо дёрнул кадыком, так, будто ему жал воротник.

   – Конечно, наша благодатная матерь всё знает. Иначе в этом доме давно бы уже квартировались дальние родственники кого-то из королевских прихвостней. У барона, знаете ли, нет наследников.

   – И как же кардиналы отнеслись к такому проявлению божественной милости?

   – Как-как... – пробурчал Валдо. – Моему господину, знаете, очень трудно повторно отрубить голову за еретические настроения.

   – Это очень необычно для церкви, – сказал Эдгар. Кажется, его что-то обрадовало: на лице появилась одна из самых благодушных гримас.

   Валдо разглядывал лицо цирюльника с превеликим сомнением и, наконец, признал:

   – Ну, правда не вся церковь. Отец Рудольф, личный исповедник барона, знает. Он наведывается к нам дважды в месяц. Если к нему кто-нибудь обратится, отец скажет, что барон тяжело болен и не может показываться на публике. Среди остальных ходят смутные слухи. После того, правда, как кое-кому вырезали язык за клевету, разговоров стало меньше, но вы же знаете, такая вещь, как слухи, никогда не исчезает совсем. Но, поскольку барон пользовался у отца нынешнего короля уважением, нас не пока трогают. Я надеюсь, вы понимаете, что так не может продолжаться вечно. Рано или поздно барону придётся принять кого-то из просителей. Семь долгих лет он не показывался никому на глаза.

   Слуга перевёл дух и нарочито вежливо осведомился:

   – Я надеюсь, господин цирюльник, это не повлияет на ваше согласие?

   Ева прыснула в кулачок: этот мужчина напомнил ей сварливую женщину из их деревни, жену одного крестьянина, что пилила мужа, даже когда он в поте лица обрабатывал свой клочок земли.

   – Я очень грешен перед нашей матерью Церковью, – сказал Эдгар. – Я действовал методами, которыми никогда не стала действовать бы она.

   Валдо кивнул. Он ждал продолжения.

   – Многие годы, путешествуя по земле, один человек («это он про себя», – шепнула управителю Ева) пытался найти средства, которые лечат тело, но не ранят душу. Незнамо, каким образом то, что делается с телом бренным, отражается на бессмертных сущностях, и не имеется возможности узнать. Смею надеяться, что служение вашему барону хоть что-то вложит в эту уродливую голову.

   Эдгар бросил короткий взгляд на Еву, которая пыталась подружиться с одной из встречных собак, дав ей обнюхать тыльную сторону своей руки.

   – Детям нужно иногда совершать шалости за спиной строгой и благодетельной матушки.

   – Даже если этих детей потом ждёт наказание?

   – Каждый ребёнок надеется избежать наказания.

   Валдо, похоже, немного оттаял. Он сказал:

   – Именно поэтому я и не обратился к прославленным лекарям, а предпочёл найти кого-то... кто ближе к народу, и уж точно не задержится в городе после того, как кончит дело. Что же, если надежда твоя столь сильна – я слушаю повеления, мастер.

   Их провели не в гостиную, как того ожидала Ева, а вглубь дома, мимо каменной фигуры рыцаря и неработающего фонтана, в котором спали сразу две собаки, к массивной двери из морёного дуба, сейчас приоткрытой. Валдо постучал два раза, заглянул, словно исполняя какой-то древний ритуал с наполовину утерянным смыслом. Эдгар и Ева прошли следом, повинуясь жесту слуги, и оказались в просторном кабинете.