Текст книги "Шанхай. Книга 1. Предсказание императора"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Дождавшись, когда главный купец поставит подпись под последним документом, Маккаллаф приблизился к столу и взял гусиное перо. Обмакнув его в чернила, он занес перо над пергаментом и повернулся к своему лейтенанту. Тот выстрелил вверх, пробив шелковый потолок шатра. В следующую секунду со стороны города раздался громкий взрыв, и все головы повернулись в ту сторону.

Южные городские ворота разлетелись в щепки, убив несколько торговцев птицей и рыбой, лотки которых оказались поблизости.

– Это чтобы показать, кто теперь хозяин в городе, – объявил Маккаллаф и, повернувшись к иезуиту, приказал: – Переведи своим друзьям.

Прежде чем иезуит успел выполнить приказание, Маккаллаф поднес перо к строчке для подписей сторон и вывел автограф, украсив его замысловатыми завитушками. Закончив с этим, он вновь повернулся к переводчику:

– Сегодня на рассвете ваши язычники убили трех моих людей. До заката я ожидаю получить в три раза больше китайцев, чтобы предать их показательной казни. В противном случае я пущу вашему городу «красного петуха» и сожгу его дотла.

Неожиданно Маккаллаф по непонятной причине перешел на пиджин, [26]26
  Пиджин – язык с предельно упрощенной грамматикой и сокращенным словарем (до 1500 слов или меньше), который ни для кого из говорящих на нем не является родным.


[Закрыть]хотя иезуит блестяще говорил на классическом английском языке.

– Понятненько, парень? Быстренько, топ-топ!

Когда делегация шанхайцев удалилась, ветер сорвал крышу шатра, и в залившем его солнечном свете Макси заметил знаменосца – того самого, с которым он столкнулся утром. Знаменосец смотрел на него, и Макси подумал, что еще никогда и ни в одном взгляде он не видел столько ненависти, сколько плескалось сейчас в глазах этого китайца.

Позже, когда Макси лежал на столе хирурга в чреве «Корнуоллиса», ему подумалось, что ненависть во взгляде знаменосца была вполне оправданной. А потом хирург поставил сломанный хрящ на место, и все тело Макси пронзила такая жуткая боль, что он начисто забыл о жалости по отношению к знаменосцу, его детям, если они у него имелись, и ко всем жалким тварям на земле Поднебесной.

Четырьмя палубами выше той, на которой находился Макси, в роскошно обставленных капитанских апартаментах, Гоф докладывал о взятии Шанхая генерал-губернатору Поттингеру, который сидел за столом, застеленным картами реки, нахохлившись, словно старая сова.

– Мы оставим в этой гавани сторожевой корабль, а второй отправим сюда, – заявил Поттингер, указывая на точку возле города Вусун в устье Янцзы.

Такое решение показалось Гофу разумным, и он кивнул.

– Рад, что вы со мной согласны, адмирал, – проговорил Поттингер, а затем добавил: – Хочу, чтобы капитанам сторожевиков был дан приказ перехватывать и топить любое китайское судно, которое пойдет вверх или вниз по реке.

Он поднял голову от карт.

– Блокада, сэр? – недоверчиво спросил Гоф.

– Да. Как раз то слово, которое я подыскивал. Блокада.

Поттингер будто смаковал это слово. Он улыбнулся, обнажив сгнившие передние зубы. Затем назначенец королевы Виктории, пробормотав что-то нечленораздельное, резко вышел из каюты.

Несколько секунд Гоф стоял неподвижно, не зная, что предпринять, а потом кинулся за Поттингером и догнал генерал-губернатора на палубе полубака.

Поттингер повернулся к Гофу, лицо его с непомерно крупными чертами выражало недоумение.

– Вы намерены подвергнуть сомнению мой приказ, адмирал?

– Нет, сэр, но почему мы не можем разрешить, чтобы торговля повседневными товарами продолжалась?

Представитель ее величества в Китае вытянулся во весь рост, который составлял полных пять футов четыре дюйма, и проговорил с противной оксфордской шепелявостью:

– Мы не пойдем на полумеры, дорогой сэр. Мы пришли в эту Богом забытую страну, чтобы выполнить свою миссию, и ничто – повторяю, ничто! – не сможет помешать нам. Время, имеющееся в нашем распоряжении, ограничено. Правительство и народ Англии ждут от нас результатов. Мы покажем обезьяньему императору, что у нас имеются средства и мы готовы применить их, до предела нажав на его проклятую страну. – Блестящие от слюны губы Поттингера искривила ухмылка. – Когда наша армада соберется на реке полностью, мы будем задерживать и грабить все китайские суда, которые встретятся на нашем пути. Вам все понятно?

Гоф понял бы задержание китайского угольного транспорта с целью реквизировать уголь для их собственных кораблей, но почему – все суда? И был ли наделен представитель королевы полномочиями брать трофеи?

– Мы хотим торговать с китайцами, а не уморить их голодом, – сказал он, наконец. И добавил слово «сэр» – как раз вовремя, чтобы не получить выволочку за несоблюдение субординации.

– Несколько голодающих китайцев могут оказаться для нас полезными, – подумав, ответил Поттингер. – Очень полезными.

Глава девятая
ВРАССУН В БЕДЛАМЕ
Лондон. Декабрь 1841 года

Врассун-патриарх знаком велел надзирательнице забрать от него сумасшедшую красавицу.

– Помягче, помягче, – ворковал он, когда матрона обняла девушку за плечи и повела через комнату.

Душевнобольная вырвалась, подбежала к Элиазару и повисла у него на руке.

– Потанцуешь со мной?

– Конечно. Конечно, я потанцую с тобой, – сказал он, отрывая ее лишенные ногтей пальцы от своего рукава и разворачивая девушку лицом к надзирательнице.

– Будьте с ней поделикатнее. Она не опасна.

Надсмотрщица, пропустив его слова, мимо ушей, грубо дернула несчастную за предплечье. Подошли два дюжих санитара и затянули ремни смирительной рубашки.

Врассун отвернулся. Ему хотелось вымыть руки, но не сейчас, когда она смотрела на него. Хотя бы это он мог для нее сделать.

– Зачем вообще доставлять себе хлопоты, навещая ее? – сказал, его элегантный сын Ари, для которого женщина была всего лишь сошедшей с ума старшей кузиной.

«Потому что она мое сердце», – хотелось ответить Элиазару, но он не сделал этого и, повернувшись к сыну, сказал:

– Не смей вмешиваться в мои личные дела!

– У меня нет выбора, отец.

– Интересно почему? И с какой стати ты здесь?

– Появились новости. Такие новости, которые не могли ждать твоего возвращения в офис.

Врассун приподнял кустистую бровь. Сын жестом позвал его за собой.

Несколько минут спустя они расположились в роскошной семейной карете. Напротив Врассунов сидели двое помощников-китаистов.

– Они имели полномочия от правительства на подобные действия? – спросил требовательным тоном патриарх.

– Да, сэр, им было предоставлено право установить блокаду Янцзы, если они сочтут это необходимым, – ответил старший китаист, – чтобы ни один корабль не смог войти в русло реки. А на самой реке они могут задерживать, грабить и сжигать любые встретившиеся им корабли.

– Они дураки, отец, – произнес Ари.

Элиазар Врассун смотрел в окно кареты, обдумывая услышанное. Люди, возглавлявшие британский экспедиционный корпус, стремились к обогащению и в этом мало чем отличались от него самого. Он протянул руку и открыл защелку оконной рамы. Окно распахнулось наружу. Карету наполнило лондонское зловоние.

– Там начнется голод? – наконец спросил он.

– Непременно, – ответил младший китаист.

– Последуют массовые голодные смерти? – поинтересовался Врассун.

– Вероятно.

Патриарх задумчиво постукивал кончиками пальцев по кожаной обивке кареты. Накрапывал дождь. «Значит, там начнется голод. Страшный голод». Он думал об этом, потом о молитве, и о вере, и о желании веровать. Он думал о тронувшейся умом девушке, делившей с ним ложе, чья дочь, которой теперь должно быть пять лет, жила в приемной деревенской семье в Хирфорде. Ветер переменился, и на карету стал падать косой дождь. Врассун закрыл окно. Ветер снова изменил направление, и дождь застучал по крыше кареты так громко, что разговаривать стало почти невозможно. Элиазар Врассун кивнул собственным мыслям.

«Стало быть, наступят голод и мор и мир изменится, – размышлял он. – Что ж, так тому и быть».

– Как, по-вашему, прекратятся ли когда-нибудь дожди? – проговорил он, повернувшись к остальным, сидевшим в карете.

Этот неожиданный вопрос поставил мужчин в тупик. Патриарх рода Врассунов решил поболтать о погоде? А они должны отвечать? Раньше чем кто-то успел произнести хоть слово, Элиазар Врассун ответил на собственный вопрос:

– Со временем все заканчивается, джентльмены, и начинается что-то новое. Так было и так будет во веки веков.

Сидевшие в карете перевели дух. Экипаж проезжал мимо промокших под дождем нищих и пьянчуг Восточного Лондона, направляясь туда, где находилось сердце компании Врассуна и стоял его трон, в офис на улице Молл.

Глава десятая
ГОЛОД
На реке Янцзы. Декабрь 1841 года

Ричард, молча, отошел от Гофа и Поттингера. О голоде он знал куда больше, чем они. Без задержек он прошел мимо палубных вахтенных. Поскольку он являлся переводчиком экспедиционного корпуса, ему был дан временный чин младшего лейтенанта флота и предоставлено право свободного передвижения по кораблю, за исключением кают экипажа.

Корабль шел вверх по реке, а Ричард стоял у поручней средней палубы и смотрел на береговые огни. Он повернул лицо к ветру и глубоко дышал, думая о людях, живущих по обе стороны великой реки. Вскоре они испытают голод, а после этого начнется настоящий голодомор.

«В голоде нет ничего необычного, сынок. Это просто когда ничего не едят».

Ричард не удивился, мысленно услышав голос отца. В последнее время, когда осуществление его планов уже было не за горами, отец часто говорил с ним на характерной для него смеси старомодного фарси и идиша. Хотя Ричард не видел отца уже почти двадцать лет, он точно помнил, когда тот сказал ему эти слова.

– Они хотят уморить нас голодом, папа?

– Да, именно так.

– Но почему?

– Потому что мы им здесь не нужны, сынок.

– Ты хочешь сказать, что мы пришлись не ко двору новому халифу Багдада, этому дерьмоеду? Потому что в какой-то глупой книге говорится, будто мы обезьяны?

– Там говорится, что мы «псы и обезьяны», – ответил отец. – Это важно помнить, Ричард. Не просто обезьяны, а псы и обезьяны.

Отец засмеялся, и шрам у него на лбу собрался морщинками. Человек, который умел найти смешную сторону в чем угодно.

– У этого старого идиота нужно вырвать бороду и запихать ему в глотку!

– И это говорит четырнадцатилетний мальчик! Мальчик призывает к насилию? Насилию?! Покинуть Багдад – мое решение. Только мое. Сейчас для этого самое время.

– Самое время? Время покинуть наш дом?

– Ричард!

Ричард посмотрел на стоявшего перед ним мужчину как на сумасшедшего, но ничего не сказал. Если отец решил, подобно побитой собаке, покинуть родовое гнездо, это его дело, но они с Макси не испытывали такого желания. Даже будучи детьми, они ничего не боялись. Не боялись насмешек и камней, которыми их забрасывали багдадские мальчишки, а для Макси насмешки являлись удобным поводом, чтобы напасть первым.

Два дня назад, в ночь на пятницу, в еврейском квартале заполыхали пожары. Хордуны не пострадали, поскольку они, в отличие от Врассунов или Кадури, не выставляли свое богатство напоказ. Богачи первыми ощутили на себе гаев нового халифа, или, точнее говоря, ненависть бесчисленных бедняков – неграмотных и готовых поверить чему угодно. Но в прошлый понедельник, когда Ричард находился в школе, подожгли стоявшую на базаре маленькую отцовскую палатку, где дубили кожи. Старик в этот момент находился внутри. К счастью, поблизости оказался Макси. Он вытащил отца, отвел на безопасное расстояние, а потом смотрел, как трое взрослых мужчин грабят горящую палатку. Макси был невысокого роста, но гигантом во всем, что касалось скандалов и потасовок. Его тело было сплетено из жил и мускулов, и он любил подраться. Когда он сжимал свои на удивление маленькие кулаки, его глаза становились жесткими, а губы изгибались в улыбке, которой мусульманские мальчишки боялись как огня. В свои двенадцать лет он мог выдержать побоев больше, чем любой человек, которого доводилось встречать Ричарду. Брат был чрезвычайно бледен, белокож и рыжеволос, как их русская мать.

Когда Ричард, наконец, нашел их, у отца на лбу зияла глубокая рана, а Макси был весь перемазан кровью. Чужой кровью. Макси улыбнулся, раздвинув разбитые губы и обнажив большие белые зубы. Он указал на землю, где в грязи стонали трое мужчин. У одного была сломана рука, и белая кость, проткнув кожу, вылезла наружу, у второго не хватало глаза, третий держался за гениталии, и было понятно, что потомства у него уже никогда не будет.

Вспомнив эту сцену, Ричард улыбнулся и кивнул.

– Чего ты киваешь, сынок? С чем соглашаешься?

– Ни с чем и… со всем.

– Хорошо. Соглашаться – это правильно, – сказал отец и усмехнулся.

– Так, когда ты решил покинуть Багдад? – спросил, глубоко вздохнув, Ричард.

– Сегодня… Поздно… После захода луны…

Значит, они пойдут пешком. В такой поздний час поезда не ходят.

– Куда?

– Что «куда», сынок?

– Куда мы отправимся, папа?

– На юг.

На юг! Не на запад, в Европу, а на юг! Он почувствовал, как от злости напряглись мышцы. А потом подумал о Макси, этом бешеном, и понял, как они проведут последнюю ночь в старом Багдаде.

Посередине внутреннего дворика находился древний колодец. Ворота были сделаны из крепких металлических прутьев с заостренными концами, но для юных Хордунов они не являлись препятствием.

Братья перелезли через ворота и прижались спинами к стене, куда не падал лунный свет. Ричард скорее чувствовал, нежели видел Макси рядом с собой, а потом тот исчез. Он протянул руку в темноту, пытаясь нащупать брата, но Макси уже не было. Шли минуты. Из дома доносились звуки повседневной жизни, остро и пряно пахло гороховым супом. Вскоре Макси вернулся – так же бесшумно, как и ушел.

– Все верно, это дом учителя, братец.

– Ты знаешь…

– Вон там он спит со своим новым мальчиком. – Макси указал на древнюю каменную арку.

– Откуда тебе…

– Мы пришли сюда, чтобы задавать вопросы или попрощаться с ненавидящим евреев содомитом?

– Идем.

Они стали красться вдоль стены дома. Залаяла, а потом замолчала собака. К колодцу подошли женщины с глиняными горшками и большим глиняным ведром. Мальчики прошли под аркой и, повернув за угол, юркнули по узкому проходу в другой внутренний двор. На противоположной его стороне виднелись истертые от времени каменные ступени. Они шагнули вперед и замерли. По двору кто-то шел. Братья стояли, не шевелясь и затаив дыхание. А потом в пятне лунного света появился павлин.

Ричард не сразу осознал, какая опасность им грозит, но Макси метнулся вперед и схватил крикливую птицу за шею. Вместо обычного визгливого вопля, который наверняка всполошил бы всех обитателей дома, из клюва павлина вырвалось какое-то сдавленное икание. Несколько мгновений Макси стоял посередине двора, залитый лунным светом, и крепко держал за шею большую, отчаянно бьющуюся птицу.

Затем он поднял павлина и дважды крутанул над головой. Шея птицы хрустнула, и ее тело обмякло. Макси вырвал из хвоста павлина два больших пера и швырнул его через стену. Затем направился к каменным ступеням.

Поднявшись по лестнице, мальчики оказались перед входом в узкий коридор, в конце которого виднелась тяжелая дверь. Ричард решил, что за ней должна находиться спальня. Кругом царила кладбищенская тишина. Здесь никто не готовил пищу, не занимался уборкой. Эта часть дома принадлежала лишь мужчине и его мальчику.

Макси пинком ноги распахнул тяжелую дверь.

Растопырив подобно морской звезде конечности, мальчик лежал вниз лицом. Его руки и ноги были привязаны кожаными веревками к четырем стойкам кровати. Учитель, который во время уроков называл Макси не иначе как «недоразвитой свиньей», сидел на корточках над испуганным ребенком, штанишки которого были спущены до колен.

Учитель обернулся и близоруким взглядом посмотрел на открывшуюся дверь. Его очки с толстыми стеклами лежали на тумбочке. Макси бросился вперед и, схватив мужчину за волосы, швырнул его на пол, а Ричард запихнул ему в рот край простыни, чтобы мерзавец не закричал. Затем принялся связывать ему руки за спиной, а Макси неторопливо подошел к тумбочке, взял с нее очки и вернулся к учителю. Наклонившись, он нацепил очки ему на нос.

– Хотите поглядеть на нас, учитель? Посмотрите, что братья Хордун сейчас сделают с вами.

Ричард перерезал веревки и освободил мальчика.

– Уходи и старайся не шуметь, – прошептал он.

Мальчик кивнул, сгреб свою одежду и выбежал из комнаты.

После того как он ушел, Ричард и Макси подняли учителя на ноги и препроводили в ванную. Дыра туалета, расположенная между двумя возвышениями для ног, была достаточно широкой для того, чтобы в нее пролезла голова взрослого мужчины. Голова учителя.

Мальчики подняли извивающегося учителя в воздух и поднесли к зловонному отверстию. Макси всунул перья павлина между пальцами его ног.

– Держи крепче! – велел он.

Ричард посмотрел на брата.

– Откуда ты узнал, где находится его комната? – спросил он, и тут же ответ созрел в его мозгу. Он все понял.

– Все равно он отымел бы либо тебя, либо меня, – равнодушно пожал плечами Макси. – Я решил: пусть это буду я.

Ричард, молча, кивнул. Братья Хордуны дружно перевернули учителя, сунули его головой в дыру сортира, да так и оставили. Возможно, Бог спасет его. Возможно, нет.

Через несколько часов семейство Хордунов тайком покинуло город, который восемь поколений их предков называли своим домом. С собой они взяли только то, что могли унести.

Через семнадцать недель изнурительного путешествия, измученные и покрытые пылью, они окунулись в нищету и убожество Калькутты.

В тот день Ричард сделал первую запись в дневнике, который потом будет вести в течение всей жизни:

«Как описать Калькутту? Мечта посередине кошмара, песня, не имеющая конца, торжество темноты и теней в то время, когда солнце поджаривает землю. Потом начинаются дожди. И везде – дворцы. Древние, обветшалые дворцы, медленно, но неумолимо падающие в реку».

Ричард думал об этой самой первой записи в дневнике, которую он сделал в возрасте пятнадцати лет. Он шел по палубе, а Белые Птицы на Воде летели вверх по течению могучей Янцзы, чтобы навсегда изменить ход китайской истории.

Глава одиннадцатая
НА ВЕЛИКОМ КАНАЛЕ
Янцзы в районе Великого канала и выше по течению

Никогда еще ни одна нация не осмеливалась входить в русло Янцзы такими силами, как это сделали британцы в прошлом месяце 1841 года. Но хотя англичане практически не встретили сопротивления, сама Янцзы оказалась опасным противником. Английская армада насчитывала семьдесят пять судов. Одиннадцать из них были боевыми парусными кораблями – от столь же огромных, как флагманский «Корнуоллис», до небольших десятипушечных бригов. Помимо них в состав армады входили четыре сторожевых корабля, десять пароходов, две промерных шхуны и сорок восемь транспортных судов.

Величественная река, хотя ее ширина в некоторых местах достигала десяти миль, редко имела судоходный фарватер достаточной ширины, а Нанкин располагался в двухстах милях вверх по течению. Мелкосидящие пароходы ушли вперед и попытались обозначить фарватер буями, но задача эта оказалась куда сложнее, чем ожидалось. Несколько кораблей сели на мель и были вынуждены ждать прилива, чтобы вырваться из плена. Некоторые большие корабли пришлось тащить пароходами. Армада рассыпалась на части и невольно рассредоточилась на территории более чем в тридцать миль. Корабли находились в шести днях плавания друг от друга. Самую большую проблему представляли флагманский корабль «Корнуоллис» и отвратительная старая калоша под названием «Белайл».

И, разумеется, генерал-губернатор Поттингер настоял на том, чтобы первым шел флагман «Корнуоллис».

После первых шестидесяти или семидесяти миль русло Янцзы внезапно сузилось. Кораблям стало трудно плыть. Здесь, в верхнем течении реки, приливы почти не ощущались, поэтому, когда один из кораблей садился на мель, чтобы снять его оттуда, приходилось сгружать на берег весь груз, включая пушки.

Ни одному кораблю не удалось проделать весь путь, чтобы хоть однажды не сесть на мель, а с некоторыми это происходило почти ежедневно.

Несмотря на все трудности, британские военные почти не встречали вооруженного сопротивления. Странная атака береговой батареи была хилой даже по китайским меркам. Тем не менее, когда англичане высаживались на берег, особенно если они были больны, на них тут же нападали разбойники или местные жители, и эти атаки нередко заканчивались тем, что головы англичан оказывались насаженными на острые пики. Поэтому сложилась парадоксальная ситуация: став хозяевами на воде, британцы превратились в узников на собственных кораблях.

Ричард смотрел на мутные воды великой реки. Они приближались к Чжэньцзяну, расположенному на восточном входе в построенный Первым императором Великий канал, соединяющий Пекин и Янцзы.

«Китайцы наверняка будут защищать эту главную водную артерию, которая ведет в самое сердце страны», – подумал Ричард.

Когда стены Чжэнъцзяна появились в поле зрения, Ричард отошел от поручней, чтобы размять затекшие ноги. И почти сразу же поручни, где он только что стоял, и стена позади него разлетелись на тысячу кусочков. Утренний воздух наполнился высоким свистящим визгом картечи. Это дали залп гингалы, выстроившиеся на берегу в несколько рядов. Ричард как завороженный смотрел на развороченные поручни – до тех пор, пока офицер не закричал: «К бою!» – и палубы, как по мановению волшебной палочки, наполнились бегущими матросами.

«Корнуоллис» развернулся по ветру и бросил якорь. Пять других кораблей повторили маневр.

– Открыть орудийные порты правого борта! – скомандовал Гоф. – Поднять осадные флаги!

Орудийные порты открылись, а на бушприте были подняты флаги, объявляющие о начале осады. Ричард наблюдал за тем, как военные моряки занимают свои места, готовясь к схватке. Сердце лихорадочно билось. На секунду его охватило беспокойство за Макси, но он отбросил его. Если уж кто-то и мог постоять за себя в драке, так это брат. Вне всякого сомнения, он готовит ополченцев к тому, чтобы повести в бой войска ее величества.

Ричард моргнул, когда под его ногами рявкнула первая пушка. А затем более ста орудий английских военных кораблей обрушили всю свою ярость на батареи гингалов, поставленных для защиты устья Великого канала Цинем Шихуанди. В течение трех часов англичане утюжили из пушек батареи маньчжуров, а когда те затихли, подняли прицел и открыли огонь по стенам Чжэньцзяна.

Наконец пушки умолкли. Поначалу Ричард не заметил этого, поскольку уже несколько часов, как оглох от непрерывной канонады. Резкий хлопок ладонью между лопаток заставил его обернуться.

– Вы должны приготовиться к высадке на берег в составе группы адмирала Гофа, – проговорил адъютант, причем Ричард понял, что он говорит, только по артикуляции его губ.

На воде одна за другой появлялись шлюпки и тут же брали курс на берег. Ричарду показалось, что он видит красный шейный платок, который Макси всегда повязывал перед потасовкой. Естественно, брат находился в шлюпке, которая первой уткнулась в каменистый берег. Макси неизменно был в первых рядах тех, кто ввязывается в драку.

Через полчаса семьсот матросов выстроились шеренгами на берегу к востоку от Чжэньцзяна. Многие из них впервые ступили на священную землю Поднебесной. Вскоре на берег переправили лошадей, и к адмиралу Гофу подбежал один из добровольцев Макси.

– Отсюда до города путь свободен, сэр. Ни одной батареи не осталось.

В речи мужчины звучал столь ужасающий акцент, что Гоф повернулся к Ричарду.

– На каком языке говорит этот человек?

– Это смесь фарси и английского.

– Английского?

Ричард повторил слова гонца на безупречном английском, а затем спросил у посланца:

– А что с городом?

– Ворота закрыты и заперты. Ничто не говорит о том, что китайцы готовы выйти в чистое поле и встретиться с нами лицом к лицу.

Ричард перевел это Гофу, и тот спросил:

– Что-нибудь еще?

– Твой брат просил передать, – сказал гонец на фарси, обращаясь к Ричарду, – предложи своим английским друзьям поближе взглянуть на оружие китайцев. Их ждут кое-какие сюрпризы.

Ричард передал эти слова Гофу, который повернулся к лейтенанту и отдал приказ.

Часом позже они были на месте дислокации китайской батареи и осматривали две уцелевшие пушки.

– Ну что, сэр? – осведомился Ричард.

– Они умны. Взгляните на поворотный механизм гингала. Конструкция самого орудия ниже всякой критики, а его эффективность немногим выше китайских щитов с намалеванными на них звериными мордами и устрашающими надписями.

Познания Ричарда в китайской письменности были ограниченны, но он знал, что противники украшали свои щиты надписями вроде «Приговор ворам», «Укротитель рыжеволосых» или «Победитель заморских дьяволов». Ричард решил, что сейчас не самый подходящий момент рассказывать об этом Гофу.

Адмирал опустился на корточки и стал рассматривать механизм на казенной части узкоствольного гингала. Два угла металлического треугольника были привинчены к задней части пушки, а к третьему прикреплено большое железное кольцо.

– Это поворотный механизм, – сообщил Гоф, обойдя орудие. – Возьмите большое копье, всуньте его в кольцо и вбейте в землю. И тогда всего двое артиллеристов смогут перемещать орудие и наводить его на цель. Взгляните на колеса. Их можно устанавливать спереди или сзади и в любой последовательности для вращения пушки. Нам, для того чтобы изменить угол прицела, требуется пять человек, им – только два. Хорошо еще, что они не научились правильно пользоваться этим преимуществом, иначе мы потеряли бы корабль, а то и два.

Подбежал адъютант:

– Сэр, шлюпки обезьян находятся в западной бухте.

Ричарда покоробило, что китайцев удостоили подобным эпитетом, но он промолчал.

И вот они – в западной бухте. Ричард видел, что Гоф уже в который раз восхищается изобретательностью врага. В бухте, у самого берега, стояли семь узких лодок с колесами по бокам.

– Вы только поглядите, – сказал лейтенант, – лодки – на ручном приводе.

Он показал адмиралу, как один человек может приводить лодку в движение, действуя одной рукой.

Гоф вновь подумал о том, как им повезло.

– Если бы они начинили эти посудины взрывчаткой и послали их в сторону наших кораблей…

Договаривать фразу не было нужды. Пожар на деревянном паруснике – самое ужасное, что можно вообразить, а остановить эти лодчонки не было бы никакой возможности.

– Если бы они знали, где расположены наши пороховые погреба… К счастью, они этого не знали, – закончил Гоф, и Ричард уловил в голосе военачальника страх, смешанный с уважением.

Обернувшись, адмирал с удивлением увидел Макси. Тот стоял на холмике, в некотором отдалении от бухты, и явно ждал его. На шее молодого человека был повязан красный платок, под цвет его волос.

Гоф ценил этого человека, но адмирал был джентльменом, а этот перс был… персом.

– Докладывайте, – приказал он.

– В городе царит гробовая тишина, – расплылся в улыбке Макси, – но я буду присматривать за вашими флангами, когда вы подойдете к воротам.

– Сэр!

– Сэр, – насмешливо повторил Макси.

Ричард заметил, что на его лбу пульсирует вена, словно большой червяк, невесть как оказавшийся под кожей и пытающийся выбраться наружу.

– Никакого сопротивления?

– Пока – нет… сэр.

Гоф взмахом руки отпустил перса. Макси повернулся и пошел назад – тем же путем, которым пришел сюда.

На следующий день, 21 июля 1842 года, адмирал Гоф направил три отряда десантников к стенам Чжэньцзяна. Когда они сами приблизились к городу, адъютант сказал:

– Сэр, не похоже, что они готовились обороняться.

Гофу это тоже не нравилось, но он не знал, что делать. Чтобы усадить императора за стол переговоров и заставить его подписать нужный Англии договор, ему было необходимо захватить устье Великого канала.

Адмирал повернулся назад, посмотрел на свои корабли и прикусил губу, да так сильно, что по подбородку потекла тонкая струйка крови. Он думал о том, что не может вернуться в Англию с пустыми руками, тем более что он вложил в эту экспедицию остатки уже и без того оскудевшего фамильного состояния.

– Давать войскам команду к атаке, сэр?

Впереди простиралась твердо утрамбованная глинистая почва, а дальше начинались заросли травы высотой по пояс. Слева – рисовые посевы. С правой стороны возвышалась роща тропических деревьев. Гоф с детства не любил деревьев. Самой страшной в его семье была угроза, что «тебя отправят в лес».

– Разделите отряд на две части, – приказал он. – Я не хочу, чтобы у нас во фланге находились деревья.

Нужные команды были немедленно отданы, и великолепно вымуштрованные солдаты, вооруженные винтовками со штыками, мгновенно выполнили их. Стены города находились на расстоянии примерно в две мили.

Солдаты двигались медленно и осторожно, опасаясь встречной атаки. Но ничего подобного не происходило. Великолепным строем войска приближались к стенам города.

Внезапно в двухстах ярдах от городских стен из рисового озера поднялся знаменосец с маньчжурским флагом.

Залп вставших во весь рост китайцев был смертоносным, потери англичан – ужасающими. Потом последовал второй залп. Третий ряд англичан устоял.

Знаменосец ретировался в сторону города. Гоф подумал, не отправить ли за ним погоню, но отказался от этой мысли. Фланги – дороже. Его размышления были прерваны новой атакой. На сей раз враг возник из высокой травы. Перестрелка быстро перешла в рукопашную, в которой явное преимущество имели китайцы. В конечном итоге Гоф выставил кавалерию, и китайцы ретировались к стенам города.

Адмирал приказал войскам взять приступом городские стены лишь в отместку за три атаки на его солдат и… за лес, откуда вылезли эти твари. Ответом стала штурмовая атака из главных ворот города.

Никто из противников не одерживал верх. И не было пощады. А когда солнце опустилось за горизонт, не осталось стоящим на ногах ни одного китайского солдата. Не уцелел ни один. Все бились насмерть и обрели ее. Более современное вооружение и военное мастерство Гофа возобладали, хотя, если бы из рощи тропических деревьев на помощь основным силам не вышли бы ополченцы под предводительством Макси, исход битвы, вопреки ожиданиям англичан, мог обернуться в пользу воинов Поднебесной.

Гоф критическим взглядом осмотрел то, что осталось от его наполовину уничтоженного войска, и, подняв голову кверху, увидел сотни кружащих в небе стервятников. Он приказал сформировать похоронные группы, чтобы предать земле погибших, а потом крикнул Ричарду: «За мной!»

Ричард старательно обходил тела убитых, но, несмотря на это, его ботинки скоро покрылись кровью. Поглядев в сторону города, он сквозь пороховой дым, в угасающем свете, увидел Макси. Тот стоял на западной стене и размахивал своим красным, как кровь, шейным платком. Гоф направил солдат в сторону Макси. Тот выявил слабое место в обороне противника и сигнализировал солдатам: «Атаковать надо здесь!» Войско англичан последовало сигналу и бросилось на штурм городских стен. Ричард последовал за ним.