Текст книги "Шанхай. Книга 1. Предсказание императора"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Он склонен к насилию.

Сюзанне не раз приходилось сталкиваться с подобным, но насилие являлось одной из форм страсти, а, как ей только что наглядно доказала Ту Вэй, сейчас ее жизнь явно нуждалась в некотором количестве страсти. Ей также был необходим постоянный партнер, поэтому она обратилась к Цзян с просьбой:

– Не могли бы мы встретиться завтра днем за чаем? У меня имеется деловое предложение, которое может вас заинтересовать.

Глядя на удлиняющиеся тени за окном, Цзян отставила чашку с горячим черным напитком на край стола. Сюзанна через переводчицу с гордостью рекомендовала его, назвав незнакомым словом «кофе». Цзян пригубила напиток и скривилась от горечи. Сюзанна тут же велела подать чай.

– Вы очень заботливы, – проговорила Цзян.

– Приношу извинения. Просто мне захотелось попотчевать вас чем-нибудь новеньким.

– Наверное, ко всему новому нужно привыкать постепенно.

– Возможно.

Женщины молча прихлебывали из чашек – каждая свой напиток.

Наконец Сюзанна сказала:

– Мужчины в этом городе не имеют представления о том, как много денег можно заработать на нашем с вами бизнесе.

Цзян придерживалась иного мнения, но тем не менее кивнула головой:

– Будем надеяться, что они и впредь останутся столь же слепы.

– Мыс вами зарабатываем деньги на мужской глупости.

Цзян была не совсем согласна и с этим утверждением, но и на сей раз ответила кивком.

– До тех пор, пока мужчины считают, что они всем командуют, умная женщина может вертеть ими как захочет. Или – две умные женщины.

С этим заявлением Цзян не могла не согласиться.

– Но мужчины могут быть и врагами. Если они сообразят, что мы зарабатываем много денег, им, вполне возможно, захочется урвать кусок и для себя.

– В обмен на защиту с их стороны, – саркастически добавила Цзян.

– Да. Вымогательство. Оно никогда не закончится и только будет становиться все более беспардонным. Это издержки нашего бизнеса.

Цзян была полностью согласна с француженкой.

– А если создать условия, при которых вымогательство стало бы регулируемым? Предположим, защиту нам предлагали бы не бандиты, а государство? И чтобы мы платили четко оговоренный процент от наших доходов?

Цзян смотрела на длинные чаинки, которые плавали в чашке, как морские водоросли, влекомые невидимым течением. Как и все в Китае, она знала, что перемены являются неотъемлемой и серьезной частью жизни, и теперь позволила себе дышать полной грудью. За густым ароматом кофе и нежным запахом чая она безошибочно распознала озоновый смрад. Перемены близились.

– Какой процент? – заинтересованно осведомилась Цзян.

– Три процента. В конце каждого месяца. Наличными. Никаких вариантов типа «бартера» – выплаты в виде услуг наших девочек, никакого повышения тарифов. Выплаты производятся на основании информации, которую мы будем предоставлять в конце третьей недели каждого месяца.

– Цифры, на основе которых будут высчитываться три процента, будем предоставлять мы?

– Да, – кивнула Сюзанна. – Я надеюсь, вы в состоянии оценить выгодность предлагаемой мною системы по сравнению с той анархией, которая имеет место в настоящее время?

– Безусловно, – осторожно ответила Цзян. – Но для того, чтобы реализовать ваш план, понадобится очень влиятельный человек в правительстве.

– Совершенно верно. Один из постоянных посетителей моего «Парижского дома» занимает весьма высокий пост в руководстве Концессии. Французской концессии. Как вы полагаете, этот человек обладает достаточным влиянием?

Сюзанна продолжила развивать перед собеседницей свой план. Его можно будет воплотить в жизнь лишь при том условии, что Цзян откроет заведение на территории Концессии, чтобы находиться под ее защитой. При этом прежнее заведение она может оставить и в Старом городе, а новое открыть в здании, расположенном через дорогу от «Парижского дома», или вообще перенести весь свой бизнес на территорию Концессии.

– Мне нужно обдумать все это, – сказала Цзян.

– Разумеется. Думайте, сколько вам нужно. Но сегодня вечером не откажитесь развлечься в моем заведении.

– В котором часу мне прийти? – склонила голову Цзян.

Всего через шесть недель Иностранный сеттльмент и Концессия напоминали потревоженные ульи. Открывалось новое заведение Цзян. Его название, позаимствованное из древнекитайской литературы, было понятно немногим и в переводе означало «Это случится у излучины реки». Однако со дня открытия его называли просто «У Цзян», и оно считалось лучшим в Азии публичным домом и курильней опия.

Заведение Цзян открылось чудесным весенним вечером в конце апреля, и ласковый ветерок, дувший над Янцзы, приносил запах моря в каждую комнату. Французские оперные певцы вперемешку с пиратами позировали длиннолицему англичанину, представившему вниманию публики новейшее достижение научной мысли, фотографический аппарат. Двое французских художников объявили новшество ересью и заявили, что оно никогда не сможет заменить их искусство.

Гвоздем вечера стали избранные отрывки из последней оперы дочери Цзян «Путешествие на Запад». Макси был зачарован пением, танцами, волшебной акробатикой того, что впоследствии назовут «Пекинской оперой». Он целиком и полностью оказался под властью «Путешествия на Запад». Снова и снова он вместе с другими зрителями вскакивал с места, бешено аплодируя, и кричал: «Хоа!» – а затем свистел и восторженно вопил.

Пока Макси предавался безудержным восторгам по поводу «Путешествия на Запад», Ричард сделал знак фотографу-англичанину, пригласив его в свою контору. У него уже состоялся весьма интересный разговор с этим человеком, и сейчас он хотел узнать кое-что еще.

– У вас сохранились картинки, о которых вы упоминали раньше? – спросил Ричард.

Молодой человек сунул руку в кожаную сумку и достал из нее аккуратно упакованный сверток. Развязав узел веревки, он сорвал коричневую упаковочную бумагу и вытащил из пакета два десятка фотографий, о которых шла речь.

– Тот самый? Старший сын Элиазара Врассуна?

– Да, сэр. Он уже не мальчик, а мужчина, но это определенно он.

– Откуда у вас эти карточки? – спросил Ричард.

– Он заплатил мне за то, чтобы я их сделал.

– Да, но как получилось, что они оказались у вас, а не у него?

– Я отдал ему оригиналы, но у меня остались негативы. – Англичанин засмеялся. – Их он не догадался потребовать.

Ричард сомневался, что наследник Врассуна вообще знает, что такое негатив.

– Где вы делали эти снимки?

– В гостиной его любимого лондонского борделя.

– И он вам разрешил?

– О господи, ну конечно же! Он даже хотел позировать в обнимку с одной крошкой, но та расплакалась и убежала.

Ричард на мгновение задумался, посмотрел на фотографа и спросил:

– Что за крошка?

– Его шлюха.

– Сколько ей было лет? – Ричард почти шептал. Его мозг лихорадочно работал, просчитывал возможные варианты.

– Десять или, может, двенадцать.

Ричард рассматривал фотографии. На трех из них был изображен старший сын Врассуна. Он сидел без рубашки, положив ноги на стул и выставив напоказ внушительные мышцы.

– Можно ли совместить две фотографии?

– Вы имеете в виду – склеить их?

– Нет, я говорю о том, чтобы взять фотографии двух людей и совместить их так, чтобы выглядело, будто они сфотографировались вместе – в одно время и в одном месте.

Молодой фотограф поскреб в затылке, и Ричард порадовался, что из кудрей юноши не вывалилось никаких насекомых.

– Теоретически, думаю, что это возможно, но у двух фотографий будет разный фон, и сразу станет понятно: это фотомонтаж.

– Правда? – с иронией в голосе спросил Ричард. Он достал из ящика стола маникюрные ножницы и принялся вырезать из фотографии фигуру старшего отпрыска Врассуна. Затем повернулся к молодому человеку и проговорил: – Что, если теперь вы возьмете снимок с изображением другого человека на левой стороне, а на правую присобачите фото сына Врассуна и потом переснимете то, что получится. Тогда фон будет одинаковым.

– Полагаю, я смогу это сделать, но зачем?

– Затем, что за эту фотографию и ее негатив я заплачу вам больше, чем вы получили за все снимки, которые когда-либо сделали.

– Слушаю вас, мистер Хордун, – улыбнулся фотограф. – Кто второй человек, который должен красоваться рядом с молодым Врассуном?

Ричард отвернулся к большому окну и посмотрел на китайцев, проходивших мимо его конторы.

– Сколько лет было шлюхе, которую выбрал для себя этот мерзавец?

– Я уже говорил: десять или двенадцать.

– И она плакала? – подумав, спросил Ричард.

– У меня сложилось впечатление, что он сделал ей больно.

– Ага, – кивнул Ричард, – значит, вторым человеком будет девочка. Десяти – двенадцати лет. Девочка с травмой. Голая китайская девочка с травмой. Я пришлю ее в ваш гостиничный номер, чтобы вы сфотографировали ее.

– Но я не стану наносить ей увечий, мистер Хордун! – вспыхнул молодой человек.

– Я тоже. Она будет загримирована, но благодаря вашему фотоаппарату все будет выглядеть реально.

– Но в гостинице…

– Не годится появляться в таком виде? Согласен. На ней будет капюшон.

– А как вы поступите с фото…

– Это вас не касается, – резко ответил Ричард и отпустил молодого человека.

Оставшись один, он стоял совершенно неподвижно, ощущая, как мир вращается вокруг него. Ему хотелось отомстить сразу же, но он напомнил себе о том, что нужно быть терпеливым, очень терпеливым.

«Чтобы добраться до Шанхая, нам понадобилось пятнадцать лет. Чтомогут значить еще каких-то несколько лет?» – подумал он, не торопясь отвечать на этот вопрос.

Ричард чувствовал, что помимо необходимости проявлять терпение есть тут еще нечто более глобальное и важное. Даже более важное, чем месть. Присутствие чего он лишь слабо ощущал неким шестым чувством. И было оно связано с маленькой девочкой.

На следующее утро молодого фотографа разбудил громкий стук в дверь. Он открыл ее и в ужасе отступил назад.

Лили уже привыкла, что ее лицо, лишенное носа и ушей, нагоняет на окружающих страх, поэтому, не обращая внимания на реакцию фотографа, она за руку вытащила прятавшуюся у нее за спиной удивительно красивую китайскую девочку лет десяти.

Войдя в комнату фотографа, девочка потянула за ленточку, и платье упало к ее ногам. Мадам Цзян подробно проинструктировала ее, сказав, что ей придется изображать совсем маленькую и к тому же раненую девочку. Фотограф тем временем приступил к сложным вычислениям, готовясь сделать фотографию, которая отправит молодого Врассуна прямиком в ад.

Вечером того же дня, когда Ричард бережно прятал фотографическую пластину в потайной ящик письменного стола, Макси заплатил фотографу, чтобы тот сделал снимок племянников. Одетые в шелковые китайские наряды, панталоны и шлепанцы, Майло и Сайлас позировали, крепко обнявшись и широко улыбаясь. Через несколько недель этот и другие снимки молодого фотографа появились в газетах многих стран, позволив миру впервые увидеть Дикий Запад Востока – Шанхай. Сайласу чрезвычайно понравилась фотография, на которой они с Майло были сняты в обнимку. Но когда он попросил Паттерсона поместить ее в рамочку и повесить в их с братом комнате, тот набросился на него, разорвал снимок пополам и закричал:

– Вы же не проклятые обезьянские язычники, черт побери!

Глава двадцать шестая
ОПИУМНЫЕ ГРЕЗЫ И НОЧНЫЕ КОШМАРЫ
Шанхай. 1847 год

Рейчел, окаменев от ужаса, застыла на пороге. На ее стук дверь ей открыла Лили, а не Ричард.

– Простите, она напугала меня. Ее лицо… – Голос Рейчел перешел в шепот, а затем и вовсе затих.

– Она… Это вы простите меня, – ответил Ричард и вежливо попросил Лили оставить их вдвоем.

Китаянка, поколебавшись, вышла из комнаты.

– Будьте с ней осторожны, мистер Хордун. Мне кажется, вы ей небезразличны.

– Глупости.

– Вовсе нет. Будьте осторожны. Нет ничего опасней опозоренной и презираемой женщины.

– А может быть, падшей?

– Возможно, – ответила Рейчел и улыбнулась Ричарду, подумав о том, как она проводила время с его младшим братом.

Рейчел не виделась с Макси уже больше месяца, а когда они в последний раз были вдвоем, он либо угрюмо молчал, либо возбужденно говорил о какой-то пьесе под названием «Путешествие на Запад». Она чувствовала, что Макси пытается донести до нее что-то очень для него важное, но не может найти нужных слов. А потом в течение почти пяти недель она не получала от него ни единой весточки. Рейчел было необходимо увидеться с Макси, но она не нашла способа с ним связаться. А вот добраться до его брата Ричарда оказалось несложно.

Они с ним сблизились за те три месяца, что длилось их совместное путешествие вверх по реке, но на них постоянно были устремлены внимательные глаза отца Рейчел и его людей. Оставаясь наедине, они говорили о литературе, обсуждали книги. Ричард прочитал ей несколько отрывков из своих дневников, и Рейчел помогла ему отредактировать их. Женщина прекрасно знала творчество Шекспира, и они провели немало часов, увлеченно обсуждая «Цимбелина» – загадочную и при этом, безусловно, восхитительную пьесу великого поэта.

– Вы пришли сюда, Рейчел…

– Для того чтобы продолжить работу над вашими дневниками, разумеется, – солгала она.

Ричард взял у женщины накидку, подвел ее к столу и протянул дневник. Она открыла страницу, на которой они остановились в последний раз, и принялась читать. Ричард отошел в противоположный конец комнаты и стоял там, глядя на Рейчел, снова и снова мысленно повторяя ее имя.

Женщина дошла до того места, где Ричард отвечал на последнее письмо Томаса Де Куинси, внимательно прочитала его и зачеркнула одну строчку.

– Что вы там вычеркнули?

– Использование нескольких придаточных предложений лишает стиль элегантности.

– А-а, – протянул Ричард, убавляя огонь в масляной лампе.

– Как же я буду читать без света? – спросила она, отложив перо.

Ричард не мог оторвать от нее глаз. Ее бледная кожа и зеленые глаза, казалось, светились даже в полутьме. Не удержавшись, Ричард склонился над ней и прикоснулся к пряди черных волос, упавших на лицо женщины.

– Значит, вы пришли сюда, в мой дом, лишь для того, чтобы править мой дневник?

– А зачем же еще я могла прийти, мистер Хордун? – Она встретилась с ним взглядом и не отвела глаз. – Почему вы так смотрите на меня?

– Вам показалось, – ответил Ричард и протянул руку, чтобы увеличить огонь в лампе, но Рейчел остановила его.

– Света более чем достаточно. – А потом она произнесла удивительную фразу: – Мы все должны хоть немного пожить, прежде чем умирать. Вы согласны, мистер Хордун?

В ее зеленых глазах мерцали отблески света от лампы.

– О да, – ответил Ричард. – По крайней мере, было бы недурно пожить, прежде чем выходить замуж за человека вдвое старше себя.

Ее лицо внезапно стало жестким и непроницаемым. Рейчел прибавила свет в лампе и встала.

– Пожалуй, мне пора уходить.

– Я прикажу, чтобы вас отвезли домой в экипаже, – сказал Ричард и неохотно направился к двери.

Рейчел обдумала его слова и вдруг начала смеяться. Никакой экипаж не мог отвезти ее домой, в Филадельфию. Когда Ричард вышел за дверь, она торопливо осмотрела комнату в поисках каких-либо следов, которые мог оставить Макси, но ничего не обнаружила.

Вернувшись, Ричард проводил Рейчел на улицу и с удивлением увидел двоих подчиненных ее отца, которых он знал по их совместному путешествию в верховья реки. Когда экипаж укатил, эти двое остались стоять, не сводя глаз с Ричарда.

– Дерьмо собачье! – оставалось лишь пробормотать ему.

Вернувшись к себе, он уселся в углу и негромко постучал в стену. Вошла Лили с трубкой из слоновой кости и тремя шариками опия – уже нагретого и готового к употреблению. Он откинулся на подушках, а Лили положила первый тающий шарик в чашечку трубки. Ричард глубоко затянулся и отправился в путешествие.

Изуродованная женщина, увидев, как взор Ричарда обратился внутрь, поняла, что он уже отключился, и тогда, протянув руку, погладила густые волосы мужчины, а затем, склонившись над ним, стала вдыхать его запах.

Ричард странствовал. В опийном дыму он остро чувствовал и хорош видел. Подняв руку вверх, он воспарил, а потом выдохнул, опустился вниз и оказался стоящим на земле. Наклонив голову, он увидел, что вместо обычных ботинок на нем дорогие кожаные туфли, а штаны уступили место элегантным вельветовым брюкам. Услышав легкое постукивание справа от себя, Ричард заметил, что сжимает в руке трость с рукояткой из чистой слоновой кости. Он поднял трость кверху, и его взгляд последовал за ней. Только тогда Ричард увидел, что стоит перед большим каменным зданием. По его команде конец трости описал круг над его головой, и Ричард повернулся вместе с ним.

Он стоял на широкой улице, запруженной мужчинами, женщинами, каретами, с большими магазинами, в которых продавались товары, каких только душа пожелает. Его внимание привлек дребезжащий звук. Прямо на него ехала железная повозка. Мужчина в круглых очках-«консервах» сжимал в руках руль, но лошадей, которые тащили бы за собой повозку, не было. Ричард почувствовал, как его лицо скривилось в улыбке.

– Опийная дурь, – проговорил он, или, по крайней мере, ему так показалось.

Опиумное опьянение было хорошо ему знакомо. Он повернулся, выставил трость перед собой и двинулся по нарядной улице. Затем он узнал старый азиатский дуб, своеобразной вехой отмечавший границу его владений. Он вновь оказался на улице Кипящего ключа, но это была уже не грязная тропа, покрывающаяся льдом зимой и кишащая москитами летом. Теперь это была красивая улица, достойная Парижа или Рима, с дорогими магазинами, отелями и красивыми женщинами.

Внезапно его заставил обернуться громоподобный стук лошадиных копыт, раздавшийся сзади. Прямо на него неслись с полдюжины породистых лошадей с всадниками в седлах, нещадно нахлестывавшими и без того взмыленных животных. Ричард закрыл лицо руками, приготовившись к тому, что сейчас будет растоптан, но лошади обогнули его с обеих сторон, даже не задев.

Ричард наклонился, а затем резко выпрямился, оттолкнулся ногами от земли и с гиканьем взлетел. Он парил над скаковым кругом ипподрома, а далеко внизу чистопородные скакуны неслись наперегонки по направлению к большому, заполненному водой рву, расположенному в дальнем конце трека. Трибуны были до отказа заполнены ревущими зрителями. И сам он тоже находился среди них, неистово вопя и подбадривая сына, который правил одной из лошадей: «Майло! Майло! Майло!» Ричард знал, что это сон, но, как верно подметил Томас Де Куинси в одном из своих первых писем, наркотические грезы нередко оказываются предвестниками реальных событий.

Ричард почувствовал, как его трубка стала тяжелее от нового положенного в нее шарика опия, и глубоко вдохнул. Он хотел заглянуть еще дальше в будущее, которое сейчас открывалось перед ним.

– Разбуди его! Разбуди его сейчас же! – кричал Макси на Лили. Но та почти не говорила по-английски, а скудные познания Макси в китайском неизменно покидали его в минуты волнений. Однако они поняли друг друга – не слова, а то, что стояло за ними, тревога за жизнь грезящего человека.

Находясь в ступоре, Ричард наблюдал за тем, как кричат друг на друга мужчина и женщина, стоящие на красивой, мощенной брусчаткой улице Кипящего ключа. Мужчина был белым, женщина – китаянкой. Ее лицо закрывала мягкая широкополая шляпа. На мужчине был цилиндр, который раскачивался на голове, когда он вопил:

– Нет! Китайцам и собакам вход воспрещен! Ты что, читать не умеешь?

Ричард повернулся, чтобы прочитать объявление. Кто мог повесить тут такую надпись? Но он утратил контроль над дымом и внезапно обнаружил, что вбегает в большой магазин готовой одежды. Все вокруг него были заняты покупками. Вдоль стен, играя всеми красками радуги, громоздились стеллажи и полки, забитые платьями, шляпами, высокими женскими ботинками со шнуровкой, корсетами и прочими предметами дамского гардероба, без которого невозможно представить дорогую женскую лавку. Неожиданно для себя он оказался перед другим объявлением, вывешенным на стене магазина. Ричард находился слишком близко от него и не мог прочитать, что там написано, поэтому он отступил назад. Постепенно буквы сложились в слова: «Наверху дамы могут произвести подгонку».

Он начал смеяться и никак не мог остановиться.

– Почему он смеется?

Голос испугал Лили. Неожиданность и злость, прозвучавшие в нем, заставили ее отскочить от хохочущего мужчины, который раскинулся на подушках, разбросанных по полу.

– Повторяю вопрос: почему смеется этот язычник?

Лили побледнела от страха. На пороге стоял отец Рейчел и двое мужчин из торгового дома «Олифант и компания». Один сжимал в руке пистолет, второй – тяжелую дубинку. Джедедая Олифант не был вооружен, но беспредельная ярость, которой он полыхал, делала его, пожалуй, самым опасным из всей этой троицы.

– Я растил дочь не для того, чтобы она стала шлюхой в постели какого-то…

Олифант не успел договорить, поскольку в следующий момент он резко упал вперед, а в комнате разверзлась преисподняя. Прогремели два выстрела, от грохота которых и без того плохо слышавшая Лили и вовсе потеряла слух, а ее ноздри наполнились едкой пороховой вонью. Она шлепнулась на пол, а затем увидела, как в клубах дыма метнулось что-то красное. Раздался крик мужчины. Второй гулко рухнул на пол. Из носа третьего, упавшего на колени, брызнула кровь.

Затем клубы дыма растаяли, и Лили увидела рыжего Макси, стоящего над тремя распростертыми на полу телами.

– А теперь поднимайте свои глупые задницы и проваливайте. И никогда больше не возвращайтесь. Если же я узнаю, что ты хотя бы голос поднял на дочь, я приду и стану твоим самым жутким кошмаром. Ты слышишь меня?

Олифант кивнул и вместе с подручными торопливо убрался восвояси.

Макси захлопнул дверь, протянул руку Лили, и та, ухватившись за нее, поднялась с пола.

– Все в порядке. Ричард – в безопасности.

Она была рада, что в его голосе не слышится злости.

– Я…

Макси прижал палец к губам.

– Не волнуйся, Лили, Ричарду ничто не угрожает.

Китаянка вцепилась в его руку, как утопающий цепляется за спасательный круг.

Вдовая швея смотрела на лежащего на циновке сына, от которого остались лишь кожа да кости и наполненные страхом глаза. На его бритом лбу успела вырасти щетина, а в свалявшейся маньчжурской косичке застряла грязь и кусочки плитки, которой был выложен пол. Мать склонилась над сыном и скорее прочитала по его губам, нежели услышала слова: «я пянь». Опий.

Она помнила, как эти же, только тогда еще младенческие губы нежно сосали ее грудь, эти же глаза смотрели на нее снизу вверх, а пухлые детские ручки мяли и гладили ее.

«Как давно это было. Целую вечность назад», – подумала она, всматриваясь в выросшего сына и пытаясь снова увидеть в нем ребенка, найти хотя бы намек, напоминание, след того, что было задолго до опия.

Женщина поежилась.

Подойдя к жаровне, она помешала в ней кочергой и вдруг обратила внимание, что уголь, купленный только вчера, почти закончился.

«Нет, не закончился, – подумалось ей. – Он его продал».

Он уже украл все ее вещи, которые можно было продать, и превратил их в наркотический дым.

Солнце поднималось. Занимался новый зимний день. Это будет последний день, когда ей придется страдать от пагубного пристрастия сына.

Юноша застонал, и воздух наполнился кислым запахом мочи. Едкая жидкость пропитала его штаны, а потом и циновку, просочившись до самого пола.

Она покивала головой и несколько мгновений думала о том, что должно произойти. Нет, не здесь. Здесь никому ни до чего не было дела. В другом месте. Что произойдет с ней там, в другом месте?

Молодой человек открыл рот и вновь взмолился, прося опия.

Женщина вздохнула: «Я пянь. Проклятый опиум. Пусть проклятье падет на голову тех, кто привез эту отраву сюда, к излучине реки».

Затем она взяла шелковую подушку, свадебный подарок матери, положила на лицо сына и навалилась на нее всем телом.

Ее удивило, что сын почти не сопротивлялся, удивило то, как легко оказалось потушить огонь жизни, тлевший в изможденном теле наркомана. Но больше всего женщину удивили рыдания, вырвавшиеся вдруг из ее груди. А слезы, падавшие на застывшее лицо сына, казались чужими.

Вдова подошла к кровати и достала из-под матраца тайпинскую листовку-воззвание, которую ей дали на рыбном и птичьем рынке почти два года назад. Она называлась «Пути Бога, открытые человеку». Женщина аккуратно свернула листовку и спрятала ее в пояс платья. Люди все время толковали о победах, которые одерживают тайпинские мятежники в горах на севере провинции Гуанси. Постоянно шли разговоры о том, что они избавят страну от иностранцев и их проклятого опия, о том, что каждый дееспособный человек обязан оказывать им любую посильную помощь. Женщина, оказавшаяся способной убить сына-наркомана, без сомнения, окажется им полезной.

Она в последний раз закрыла дверь своего домишки и сделала первый шаг в большом путешествии, которое приведет ее в центр самого крупного мятежа в истории человечества – тайпинского восстания.

Она была не единственным человеком у излучины реки, попавшим под влияние тайпинского памфлета. Макси понадобилось несколько дней, чтобы ему перевели листовку, поскольку он не хотел привлекать к этому ни Чэня, ни своих подчиненных и каким-то образом почувствовал, что тут не надо просить помощи и у Ричарда. Когда же Макси наконец прочитал перевод листовки, его охватило старое, знакомое чувство. То самое, которое он много лет назад испытал на опийной ферме в далекой Индии.