Текст книги "Шанхай. Книга 1. Предсказание императора"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава двадцать девятая
СЕТТЛЬМЕНТ И ТАЙПИНЫ
Лето 1852 года, через двадцать месяцев после начала тайпинского восстания

Ричард с трудом сдерживал смех, наблюдая за происходящим в его частных покоях на окраине знаменитых садов Юйюань, или Садов Радости, хотя он прекрасно понимал, что ничего особо смешного тут нет. Ни гармоничные линии панелей из красного дерева, ни глубокий неподвижный пруд с ярко-оранжевыми карпами и горбатым мостиком, ни покой и благолепие, царящие в безукоризненно ухоженных садах, не могли снизить градус враждебности, царившей в комнате. Даже добраться в это проклятое место стало почти непосильной задачей после того, как маньчжуры в этой части города потерпели поражение от «Братства малых ножей», одного из многочисленных тайных обществ ханьских триад. [50]50
  Триады – патриотические организации, возникшие в Китае в конце XVIII в.; выступали за свержение маньчжурской Цинской династии. Названы в знак единения неба, земли и человека. Впоследствии превратились в бандитские сообщества. (Прим. ред.)


[Закрыть]

Торговцам было все равно, с кем иметь дело – с лживыми маньчжурами или откровенными бандитами из триад. Никто не верил в то, что триады удержат контроль над Шанхаем надолго. Они уже начали драться друг с другом.

Это не волновало ни английские, ни французские, ни американские власти. Триады со временем сами по себе расползутся по своим крысиным норам. А вот тайпины, эти религиозные фанатики, представители которых сидели сейчас по другую сторону стола от комитета торговцев, контролировали уже третью часть Срединного царства, включая его древнюю столицу Нанкин, обладали значительной властью и решительно выступали против употребления опия их народом.

Каждый раз, когда торговцы говорили, а Ричард переводил, тайпины отвечали все более угрюмыми взглядами.

Делегацию тайпинов возглавлял не их лидер Хун Сюцюань. Главный, который сидел прямо напротив старого Врассуна, называл себя Западным Царем. Таких «царей», как он, было, по всей видимости, пять. Ричард мысленно улыбнулся, подумав, какое направление должен символизировать пятый Царь. Однако в остальном в повстанцах не было ничего забавного. Тайпины вышли из убежищ в горах чуть менее трех лет назад. И хотя поначалу они проигрывали в схватках с маньчжурами, их ряды быстро росли, и вскоре последовали победы.

Ричард думал: имеет ли отношение к военным успехам мятежников его брат?

Религиозные установки тайпинов были столь строгими, что всем мужчинам и женщинам под страхом смертной казни запрещалось вступать в интимные отношения до тех пор, пока маньчжуров не выбросят из Пекина. Все их люди были организованы в строительные и воинские подразделения, во главе которых стояли военные. Они подчинялись капитанам, те были подотчетны Пяти Царям, а последние отчитывались напрямую перед самим Хуном Сюцюанем, Небесным Царем. Тайпины очень быстро разогнали местных правителей и крупных землевладельцев, а их имущество и угодья раздали беднякам, обеспечив себе еще больше сторонников. Мятежникам начали один за другим сдаваться городки, а затем и большие города. Год назад тайпины опрокинули маньчжуров и взяли Нанкин, объявив его своей Небесной столицей.

Каждый тайпин был обязан носить оружие. Это требование распространялось на всех, за исключением детей, которых в связи с запретом на половые контакты было, понятное дело, очень мало. Искусству обращения с оружием обучали даже стариков. Захваченные земли распределяли между воинами, а продовольствие раздавали населению в соответствии с потребностями каждой семьи. С женщинами тайпины обращались так, как если бы те были ровней мужчинам. Кроме того, они запретили бинтование ног во всех его видах и объявили вне закона маньчжурскую традицию брить лбы и заплетать волосы в длинные косички. Именно внешний вид отличал людей, сидевших сейчас напротив торговцев, от большинства остальных китайцев.

Тайпины также должны были заучивать наизусть длинные отрывки из религиозных сочинений Небесного Царя. Если тайпин не мог процитировать по требованию командира тот или иной отрывок, его ждала немедленная казнь без суда и следствия. В субботу вечером начинался священный день отдохновения, а в воскресенье все были обязаны присутствовать в церкви. И разумеется, алкоголь и опиум – особенно опиум! – были запрещены под страхом смерти.

Западный Царь оперся ладонями о красивый, но пустой стол и встал, собираясь уйти.

– Похоже, нам больше нечего обсуждать, – произнес он, а затем выкрикнул какую-то команду, понять которую Ричарду не удалось. Видимо, это был язык хакка.

– Нам нужно обсудить очень многое, – возразил Элиазар Врассун.

На мгновение Ричард подумал о фальсифицированной фотографии старшего сына Врассуна, надежно спрятанной в тайнике его письменного стола.

– Вы просто воры и разбойники, – прошипел Западный Царь в лицо Врассуну. – Вы травите наш народ. Вы не верите в единого и истинного Бога.

Ричард переводил медленно, давая аудитории время для того, чтобы хоть немного успокоиться. Когда он закончил, из-за стола поднялся Джедедая Олифант и проговорил, обращаясь к Ричарду:

– Переведите то, что я сейчас скажу, как можно точнее, чтобы этот безбожник все понял. – Ричард кивнул. – Скажите ему, что фирма «Олифант и компания» пришла в Китай с одной главной целью: нести здешним людям Слово Иисуса Христа и Отца Его, единого и истинного Бога.

Ричард колебался.

– Переводите же!

Ричард перевел.

– Вы не продаете моему народу опий? – повернулся Западный Царь к Олифанту.

Ричард снова перевел.

– Мы не занимаемся ничем подобным. Мы продаем разные товары, как должны поступать все торговцы, и несем заблудшим душам Слово Божье.

– Какое именно слово? – сердито спросил Царь.

Олифант достал из старинного кожаного футляра семейную Библию на великолепной веленевой бумаге и протянул ее тайпину. Тот передал книгу своему переводчику, который открыл ее и заговорил с Царем на языке хакка. Глава делегации улыбнулся, покачал головой и небрежно, словно какой-то хлам, бросил книгу на стол.

– Это не истинное Слово.

И без того жирная шея Олифанта раздулась, как у лягушки, а лысина стала багровой. Ричарду показалось, что глупые глаза американца вот-вот вывалятся из глазниц. И тут в комнату ворвался Андерсон.

Ричард взмахом руки подозвал его к себе.

– Что случилось?

– Их солдаты отрезали путь к Хуанпу и сосредоточились у западных ворот.

– Сколько их?

– Тысячи.

Ричард посмотрел на тайпина, который откровенно улыбался, видимо догадавшись, какие новости принес хозяину Андерсон.

– Простите, но нам необходимо на минуту покинуть вас. – С этими словами Ричард сделал торговцам знак, пригласив их пройти в соседнюю комнату. Когда все перешли туда, он быстро пересказал им известие, которое принес Андерсон.

Последовала вспышка общего гнева, но Геркулес Маккалум погасил ее, спокойно проговорив:

– Нам от этих мятежников ничего не нужно. Только чтобы нас не трогали и Город-у-Излучины-Реки оставался нейтральным. Мы можем оказаться для них полезными тем, что не пустим в Шанхай маньчжуров – по крайней мере, сейчас. Пока здесь правят бал триады, это будет несложно. А взамен мы не просим у них ничего. Вообще ничего. Мы пообещаем, что будем торговать только на маньчжурской территории и стремиться к закрытию наших торговых путей вверх по Янцзы. Мы будем защищать их восточные фланги, а маньчжуры будут вынуждены удерживать часть своего военного флота здесь, чтобы присматривать за нами, и, следовательно, не смогут использовать его против тайпинов.

Врассун кивнул, Олифант ворчливо согласился, после чего вся компания торговцев вернулась за стол переговоров.

Пока Ричард излагал предлагаемые условия сделки, тайпины слушали его, не перебивая, и на какое-то время Ричарду даже показалось, что ему удалось уговорить их предводителя, однако под конец по лицу Царя скользнула тень.

– Однако вы все равно будете делать дьяволову работу – продавать опий?

Оттого что тайпин произнес слова, которые ему так часто доводилось слышать от маленького иезуита, у Ричарда закружилась голова, и ему даже пришлось ухватиться за край стола. В комнате воцарилась непривычная тишина.

– Вам приходилось встречаться с рыжим длинноносым, жившим у излучины реки? – спросил Ричард, посмотрев на тайпина. Вопрос, по-видимому, поставил Царя в тупик, и он кивнул. – Это мой брат.

Нечто похожее на улыбку появилось на губах тайпина.

– Он очень храбрый человек.

– Как он? С ним все в порядке?

– Он находится рядом с Небесным Царем.

Ричард перевел этот обмен фразами на английский и увидел, что торговцы буквально потрясены. На их лицах дословно читалось: так вот куда подевался этот псих! На протяжении многих месяцев ходили слухи, что он погиб – то ли в ходе какой-то торговой вылазки, то ли в борделе. Вот, на тебе!

Олифант выругался себе под нос. Сначала этот иудей напал на него и его людей, потом пришлось отправить Рейчел обратно в Филадельфию, чтобы избежать скандала, а теперь рыжий маньяк, оказывается, воюет на стороне тайпинских мятежников!

«Выходит, рыжеволосый иудей работает на повстанцев именем Бога, – думал Геркулес. – Воистину странный парень. – Затем он посмотрел на Ричарда Хордуна и тайпинского Царя. – А вот еще одна несусветная парочка».

После того как Ричард и Западный Царь выяснили меж собой, кем является и где находится Макси, начались переговоры, которые должны были привести к получению гарантий нейтралитета для Сеттльмента и Французской концессии. Они продолжались еще два дня, после чего было подписано соглашение о мире и взаимной поддержке.

Покончив с этим, Ричард вновь задумался о том, что делать с Врассунами. Он понимал, что располагает мощным оружием в виде поддельной фотокарточки, но еще не знал, как ее использовать и будет ли он вообще это делать.

Глава тридцатая
НЕЙТРАЛИТЕТ И ПРОЦВЕТАНИЕ
Владения Небесного Царя и Шанхай. 1854 год

Небесный Царь перебирал пальцами полу своего платья из тонкого чжэньцзянского шелка. Сидя на холме, он наблюдал за передвижением войск в расположенной внизу долине. Полки можно было различать по огромным знаменам. Он заметил темную траншею в земле, которую войска не стали пересекать, и задумался над тем, для чего она нужна. Но, являясь Небесным Царем и младшим братом Иисуса Христа, трудно признаться даже себе в том, что существует хоть что-то, чего ты не знаешь. Потом он заметил нечто, напоминающее темную беговую дорожку, тянущуюся в обе стороны от траншеи. В отдалении виднелось развернутое в боевые порядки маньчжурское войско вдовствующей императрицы Цыси. [51]51
  Цыси (1835–1908) – маньчжурская императрица, фактически стоявшая у власти в цинском Китае (1861–1908). (Прим. ред.)


[Закрыть]Усиленная наемниками из многих стран мира, ее армия состояла из лучших в Азии бойцов.

Небесный Царь повернул голову, поднял палец, и к нему тут же подлетел адъютант – молодой человек с изрытым оспой лицом, который свободно владел языком хакка, кантонским и мандаринским диалектами и, главное, английским. Низко склонив голову, он проговорил:

– Ваше величество?

– Где рыжеволосый фань куэй?

Молодой человек указал на кущу деревьев, расположившуюся на западном краю поля битвы, и протянул Царю сделанную в Британии подзорную трубу. Небесный Царь взял инструмент и направил его сначала на боевые ряды дьявольского войска Пекина, а затем – на рощицу.

– Фань куэй – в тех деревьях? – спросил он.

– Да, ваше величество.

– А что он там…

Он не успел договорить, поскольку увидел в гуще деревьев какое-то движение. Внезапно из рощи вырвалась группа всадников и поскакала по направлению к черной траншее, проходившей вдоль правого фланга боевых порядков Цин. Черная траншея! А потом произошло невероятное. Фальшивые дорожки, окрашенные в цвет земли, оттащили в сторону толстыми тросами, сплетенными из шелковых нитей, и под ними обнаружились выкопанные в земле траншеи. Они темной полосой опоясывали маньчжурское войско.

Пока маньчжуры разворачивались в сторону выскочивших из-за деревьев всадников, которых они приняли за первый эшелон атаки, с противоположной стороны появился одинокий всадник с красным платком, повязанным вокруг шеи, и поскакал к черному рву. Небесный Царь выдохнул от неожиданности, увидев, как рыжий фань куэй прикоснулся горящим факелом к краю черного круга. Первые секунды ничего не происходило, а потом из земли поднялся огонь и стал распространяться по всей длине земляной траншеи – все быстрее и быстрее. Маньчжурское войско оказалось в огненном кольце.

Макси прошептал на ухо лошади ласковые слова, уговаривая ее не бояться огня, а затем вскочил обеими ногами на спину животного и, сорвав с шеи красный платок, принялся размахивать им в воздухе. Сразу же после этого пять тайпинских полков, один из которых целиком состоял из женщин, развернулись двумя широкими дугами и окружили маньчжуров по внешней линии огня.

Ошеломленные, задыхающиеся от дыма и жара маньчжуры выпрыгивали из огня и попадали под огонь прямой наводкой. Это была ужасающая бойня.

Узнав о сокрушительном поражении своих войск, власти Цин немедленно атаковали двадцать деревень, в которых, по их мнению, располагались базы тайпинов. Мужчин, женщин и детей заживо сжигали в их домах. Щадили только стариков, чтобы те передали ханьцам послание от маньчжуров: «Так будет с каждым, кто предложит мятежникам помощь, кров и пищу».

На реках – кровеносной системе Китая – тайпины воевали с ожесточением, вызвавшим у маньчжуров изумление. Готовность тайпинских воинов добровольно жертвовать жизнью было внове для Срединного царства. Затем пираты, что орудовали на Южной реке, оставили на время разбойничий промысел и присоединились к тайпинам, в результате чего повстанцы приобрели широкие познания в речном судоходстве и много новых кораблей. После этого тайпины в точности повторили то, что делали британцы десять лет назад, и стали душить Китай, блокировав главные речные артерии.

Маньчжуры контратаковали с бешеной яростью и на какое-то время сумели загнать тайпинов обратно в их горные убежища. Но по мере того как ряды бунтовщиков ширились, они формировали все новые полки и наконец обратили маньчжуров в бегство, погнав их до самого Пекина.

Злоба и жестокость, с которой велась война, стала неожиданностью для обеих сторон. Пленных не брали. Земля Китая пропиталась кровью народа. Первоначальные потери позволяли предположить уровень потерь итоговых. К тому времени, когда Небесный Царь создаст Царство Божие на земле, с жизнью должны были расстаться не менее тридцати миллионов человек.

Тех, кто оказался под властью тайпинов, принуждали принять своеобразную форму протестантства, выдуманную Небесным Царем, а вместе с ней и прочие строгие тайпинские правила, включая разделение мужчин и женщин, выполнение религиозных обрядов и обучение воинским наукам. Тем временем этнических китайцев, проживавших на территориях, контролируемых маньчжурами, немилосердно облагали налогами и постоянно подозревали в симпатиях к мятежникам.

Хуже всего дела обстояли на спорных территориях, жители которых никогда не знали, от кого ждать беды – от маньчжуров или от тайпинов. Очень скоро жизнь там стала невыносимой, и люди побежали. Побежали туда, где было безопасно. В Иностранный сеттльмент в Шанхае. Там, на купленных Ричардом землях, их уже ждали четырехэтажные дома, разработанные Макси и построенные Андерсоном. В течение почти двух лет тысячи людей прибывали к излучине реки, и у Ричарда имелось жилье, которое он мог им предложить. Иногда они жили по пять человек в комнате, а когда по десять. Более состоятельные китайцы, бежавшие из Чжэньцзяна и Нанкина, селились в коттеджи, рассчитанные на одну семью.

В конце концов у Ричарда появилось больше работников, чем он мог использовать, и так много денег, что он мог претендовать на звание самого богатого в Азии домовладельца.

И первым, на что Ричард направил обрушившееся на него богатство, были поиски их с Макси родителей, оставшихся в Калькутте. Для этого он нанял сыскное Агентство Пинкертона.

Макси смотрел на свою беременную жену-хакка, двух ее дочерей и улыбался. Долгий день, наполненный работой в поле, подходил к концу. Хотя в награду за ратные труды он вполне мог переехать в Нанкин и жить там под боком у Небесного Царя, ему этого не хотелось. Единственное, к чему он стремился, так это работать в поле вместе с остальными, но, в отличие от всех, иметь возможность жить со своей женой. Эти пожелания Макси были благосклонно удовлетворены лично Небесным Царем.

Одна из приемных дочерей приняла у Макси сумку и взяла его огрубелую руку. Он посмотрел в ее печальные, как у лани, глаза, затем обнял жену и сказал на фарси:

– Наконец-то я дома.

Ему хотелось погладить ее округлившийся живот и почувствовать растущую в нем новую жизнь, но мужчинам было запрещено ласкать жен при посторонних. Еще один из многочисленных запретов, действовавших во владениях Небесного Царя.

– Врассун! Открывай двери своего Богом забытого дома!

Собственный голос показался Ричарду чужим, словно он явился сюда из какого-то другого измерения. Он вновь принялся колотить в тяжелую дверь, на этот раз – кожаным ранцем, который снял с плеча. Дверь открылась, и на крыльцо вышли двое мускулистых светловолосых охранников. Один из них поднял руку, больше напоминавшую медвежью лапу, и не очень учтиво оттолкнул Ричарда от дверей.

– Мистер Врассун не принимает посетителей в Шаббат.

Ричард едва не засмеялся, но даже улыбки на его лице хватило, чтобы второй из блондинов воззрился на него с угрожающим видом.

– А вы, стало быть, его гои, коли трудитесь в Шаббат? – глумился Ричард.

Блондины переглянулись, пытаясь понять, оскорбили их или нет.

– Вообще-то вы больше похожи на шаббатных обезьян, как полагаете?

Это они поняли сразу, и кулак, врезавшийся в челюсть Ричарда, отправил его кувырком по полированным ступеням крыльца. Даже когда он воткнулся лицом в нижнюю ступеньку, ему хотелось кричать: «Черт, да ведь эти ступени из мрамора! Мрамор в Китае! Кому в Китае, на хрен, нужен мрамор?»

Ричард встал на ноги. По его лицу текла кровь.

– Тащите сюда вашего Врассуна! Приведите его склизкое превосходительство! Мы должны заключить важную сделку! Сделку, после которой он перестанет корчить из себя сверхнабожного еврея! – Блондины молча смотрели на Ричарда, а тот продолжал надрываться: – Приведите его сейчас же, вы, дерьмоеды обезьяньи!

Как приятно было устроить скандал внутри… ну, или, по крайней мере, у дверей логова Врассунов. До чего славно было потаскать их за хвост, подергать за нос, взъерошить им перья! Правда, все это не привело ни к каким результатам. Глава дома Врассунов удостоил его аудиенцией только в четверг.

Аккуратно подстриженная бородка и дорогой костюм с иголочки никак не сочетались с ненавистью, полыхавшей в его темных глазах.

– Вы устроили форменный скандал возле дверей моего дома, да еще в Шаббат. Никак не ожидал этого от…

– Иудея, каковым я являюсь? Да, я иудей, но не такой, как вы.

Ричард сам дивился собственной наглости, но она почему-то доставляла ему неизъяснимое удовольствие.

«Почему мне было так приятно оскорблять его шестерок?» – подумал он.

Ричард вспомнил о поддельном фотоснимке и едва не улыбнулся, когда в его мозгу всплыла картинка: он, еще мальчик, отдает что-то этому человеку. Или кого-то? Он тряхнул головой и заметил, что Врассун смотрит на него. Или сквозь него.

– Вам нужно выпить? Или удовлетворить другой ваш порок? Боюсь, тут я ничего не могу вам предложить.

Ричард обдумал услышанное и кивнул. Ирония, содержавшаяся в этих словах, заставила его улыбнуться. Крупнейший торговец опием не держит дома ни грамма своего продукта! Ричард смотрел в ясные, жесткие глаза старика. Он никогда не испытывал наркотических грез. Он сам не знал, что продает, и тем не менее продавал это тоннами.

– Спасибо, но я пью только с друзьями, – покачал головой Ричард. – А что до моего второго порока… то это может подождать.

– Ну и ладно. Что привело вас ко мне, да еще с таким тяжелым ранцем? Хотите предложить еще какую-нибудь сделку?

Ричард взвесил в руках ранец, который принес с собой.

– Верно, сделку…

Он не закончил фразу. Его вдруг одолел смех. Он согнулся пополам и начал хохотать. Смех рвался из горла и рассыпался по всей комнате. Увидев сквозь слезы, что старик Врассун посмотрел на дверь, Ричард с трудом выдавил из себя:

– Не уходите, старина… Шоу… только начинается.

После этого он расстегнул рюкзак и вывалил на стол Элиазара Врассуна эквивалент двумстам пятидесяти фунтам в китайской серебряной валюте.

На лице старика не дрогнул ни один мускул.

– Что это такое? – спросил он свистящим шепотом.

– Остаток денег, которые мальчишки Хордуны были должны вам. Все – до последнего чертова пенни.

Врассун вздернул густые брови.

– А теперь верните мне наше долговое обязательство.

Протянутая вперед рука Ричарда задрожала. Что-то было не так, и он сразу почувствовал это. Ричард повторил свое требование, но Врассун даже не пошевелился.

– Здорово у тебя получилось, сынок.

– Я вам не сынок! – завопил Ричард. – Верните долговую расписку, которую выкупили у банка «Барклай»!

– Сначала мои юристы должны проверить кое-какие детали, но вы получите ее к следующему четвергу.

«Какие еще детали?» – хотелось спросить Ричарду, но внезапно на него навалилась невыносимая усталость. И он почувствовал: от этого человека ему нужно нечто еще – то, что он отдал ему давным-давно.

Раньше чем Ричард успел сообразить, он обнаружил, что стоит на улице Кипящего ключа, а его безносая и безухая компаньонка Лили поддерживает его под руку, чтобы помочь добраться до курильни опиума.

Утром Паттерсон явился по вызову Ричарда.

– Итак, что ты думаешь, Паттерсон?

– Думаю о чем, сэр?

– О лошадях, – загадочно сказал Ричард.

Паттерсон сдержал глубокий вздох. Этот язычник опять накурился?

– Мне очень нравятся лошади, сэр, – наконец ответил он.

– Я имею в виду скаковых лошадей, – уточнил Ричард.

Паттерсон с недоумением смотрел на хозяина. Он что, пьян?

– Скаковые лошади? Осмелюсь сказать, они мне нравятся еще больше.

– Вот и отлично. Тогда давай купим их.

– Они обойдутся нам в целое состояние.

– Замечательно.

Паттерсон не знал, что и думать. Этот скряга стремится просадить все деньги?

– Прекрасная мысль, сэр, но в Шанхае негде проводить скачки.

– Скаковой трек, Паттерсон. Это называется скаковой трек.

– Пусть так, сэр, но в Шанхае его все равно нет.

– Верно, ты совершенно прав. Но как бы то ни было, давай все же купим скаковых лошадей. Потратим на это некоторую толику денег, заработанных тяжким трудом.

Паттерсон любил тратить деньги, особенно чужие. Но почему обкуренный язычник решил тратить их здесь, в этой Богом забытой дыре? А может, у него просто нет другого дома? Помоги ему Бог, если так. Но с другой стороны, просадить энную сумму было бы забавно, к тому же он любил лошадей.

– Где мы найдем животных, сэр?

– Лошадей? В Аравии, Шотландии и Кентукки. Я даже подумал, что заняться этим можешь ты лично.

Паттерсон с трудом сдержал улыбку. О да, он займется этим. И снимет со сделки навар – сумму, достаточную, чтобы приобрести кусочек земли к северу от Келсо, в Шотландии, к которому давно присматривался, готовясь покинуть эту дыру и уйти на покой.

– Паттерсон!

– Да, сэр?

– Научи юного Сайласа обращаться с лошадьми. Может, это разбудит его воображение?

Сайласа лошади не особенно интересовали, а вот для Майло они стали настоящим наваждением. Он требовал, чтобы ему дали покататься на каждой из вновь прибывающих лошадей, и, хотя Сайласу не нравилось возиться с животными, он каждый раз отправлялся вместе с братом, чтобы криками подбадривать его.

Теперь, перешагнув через подростковый возраст, братья стали близки, как никогда, хотя решительно во всем отличались друг от друга. Майло был любимчиком отца и стремился узнать все, что связано с семейным бизнесом. Сайлас по большей части был молчалив и замкнут, но зато демонстрировал блестящие способности в лингвистике и восхищался окружавшей его китайской культурой. Услышав о том, что теперь называли Пекинской оперой, он ухитрился дважды проскользнуть на представления в «Парижском доме», пока на его плечо не легла чья-то рука. Застукали!

Дружелюбная, но твердая рука принадлежала Цзян.

– Скоро, но не сейчас, мой юный жеребчик, – прошептала она.

Ричард построил новую конюшню для скаковых лошадей, и в день, когда строительство было завершено, отвел Сайласа в сторонку.

– Пора тебе стать частью нашей семьи.

– Я и так часть семьи. Я твой сын.

– Да, но наша семья занимается серьезным бизнесом, и ты тоже должен влиться в него.

– Зачем?

– Затем, что мужчина должен уметь зарабатывать на жизнь. Пришло время научиться торговать лошадьми. Паттерсон, расскажи ему все, что он должен знать.

– Но почему я? – заупрямился Сайлас.

Ричард не знал, что ответить, и неожиданно закричал:

– Потому что ты Хордун, сынок! Ты один из нас. Мы с твоим дядей Макси начали бизнес с пустого места.

– А где мой дядя сейчас?

– Он ушел, Сайлас. Но ты здесь и обязан теперь окупать свое содержание.

– Странный ты парень, – сказал Паттерсон, вручая Сайласу лопату.

Сайлас промолчал.

– Это называется дерьмом, дружок, а вот эта штука, которую ты держишь в своих нежных пухлых руках, – лопата.

Сайлас повернул голову и посмотрел на Паттерсона.

– Не надо бросать на меня персидские взгляды или что это там на твоей смазливой мордашке.

Сайлас поддел на лопату кучу свежего конского навоза, стараясь держаться подальше от арабского жеребца, топтавшегося в углу стойла. Он боялся лошадей. Мощные мышцы, перекатывающиеся под шелковистой кожей крупа, угроза в глазах и твердые, как камень, копыта – все это наводило ужас на юношу. По сравнению с этими созданиями он казался самому себе жалкой букашкой. Майло уверял, что до тех пор, пока он не выкажет свой страх перед конем, тот нипочем не обидит его. Дядя часто говорил: «Врежь ему как следует по яйцам, и он сразу поймет, кто тут главный».

Паттерсон почему-то засмеялся.

Сайлас хотел повернуться и взглянуть на него, но не смог. Юношу пугали не злобный язык и мерзкий нрав Паттерсона. Ему казалось, что этот человек знает его секрет, то, чего он стыдился втайне от всех. Именно по этой причине Сайлас никогда не рассказывал никому – даже Майло – о том, как Паттерсон с ним обращается.

– У тебя ноги в дерьме, – громко фыркнул мужчина.

Сайлас посмотрел на ноги и обнаружил, что Паттерсон прав. Он зачерпнул слишком много навоза, и часть зловонной гадости, упав на ногу, запачкала отвороты вельветовых штанов.

– Не самая подходящая одежда для работы в конюшне, приятель, – заметил Паттерсон.

Сайлас лишь кивнул и вышел из стойла, неся перед собой лопату с навозом. Навозная куча располагалась с южной стороны конюшни, и в лучах утреннего солнца от нее поднимался пар. Сайлас стряхнул содержимое лопаты на кучу и огляделся. Было глупо перетаскивать лошадиный навоз по одной лопате, поэтому он взял стоявшую рядом тачку и покатил к конюшне.

Проходя мимо лошадей, он вспомнил о том, как заботился о животных дядя Макси. Он, подобно отцу и Майло, души в них не чаял. Отец был готов часами чистить и разговаривать с арабским жеребенком, которого они недавно купили. Такой же взгляд Сайлас замечал у отца в те минуты, когда рядом с ним находился Майло. Такие же глаза были у дяди Макси, когда тот вязал всякие хитрые узлы или работал над каким-нибудь новым изобретением.

Но сам Сайлас никогда не испытывал ничего подобного. До него доходили слухи о романе между его отцом и женщиной из миссии, и он подозревал, что дядя Макси тоже испытывал сильные чувства по отношению к какой-нибудь даме, хотя особ женского пола некитайского происхождения в Шанхае было раз-два и обчелся. Сайлас с напряженным вниманием слушал рассказы дяди Макси о том, как он работал на опиумной ферме в далекой Индии, как он «любил этих людей – все больше и больше».

Сам Сайлас никогда не испытывал любви ни к кому и ни к чему. Он знал, что не способен на это. Он только притворялся, но, чтобы обмануть Паттерсона, искусства притворяться оказалось недостаточно. Тот разгадал его тайну, его позор. Сайлас копался в самом себе. Ему был дорог Майло, но, вероятно, лишь потому, что тот все время находился рядом. Иногда по ночам Сайлас вставал с кровати, крадучись выходил из спальни и укладывался под бочок к их аме, которая спала на циновке за порогом, но и тогда он делал это лишь для того, чтобы согреться.

Сайлас знал: не имеет значения, кто заботится о нем, согревает и даже любит его. Он все равно не сможет ответить взаимным чувством. Тут было что-то неправильное, и он это знал. К сожалению, Паттерсон тоже знал об этом.