Текст книги "Торговец смертью"

Автор книги: Дэвид Моррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

6

Малоун принес стул, стоявший до этого в углу, и поставил его на свет. Стул был деревянный, с прорезями в спинке.

– Похоже, на этом сидеть вам будет не очень удобно. Пожалуй, нужно принести диванную подушку из…

– За меня не переживайте, – сказала Сиена, но, когда она опустилась на стул, стало видно, что ей и впрямь неудобно. – Что я должна делать?

– Делать? Ровным счетом ничего. Просто сидите.

– Но как сидеть? Голову склонить влево или вправо? Глаза поднять или опустить?

– Ведите себя естественно. – Малоун взял большой альбом для эскизов и коробку с угольными карандашами. – Я сейчас буду делать лишь предварительные наброски.

– Не возражаете, если я встану?

– Не возражаю, если только вы не будете отворачивать от меня лицо.

Карандаш стал летать по листу бумаги.

Сиена, казалось, почувствовала себя еще более неловко.

– Фотографы ненавидели, когда я стояла неподвижно. Мне постоянно приходилось двигаться, иногда под рок-музыку. Когда пленка в одной камере заканчивалась, фотограф отдавал ее ассистенту и тут же хватал другую, чтобы не пропустить удачный ракурс. На меня часто направляли вентилятор, чтобы, когда я двигаюсь, мои волосы развевались. В других случаях просили, чтобы я растрепала волосы руками.

Карандаш Малоуна остановился.

– В чем дело? – спросила Сиена.

– А мненужно, чтобы вы оставались неподвижной. Не как статуя, конечно, но танцевать ни к чему. Мне нужно добиться максимального портретного сходства.

– Но хотя бы разговаривать мне можно? Фотографы, кстати, ненавидели, когда я разговаривала.

– Пожалуйста. Говорить можно сколько угодно.

Малоун сделал еще несколько штрихов, а затем вырвал лист из альбома и положил его на стол.

– Что, этот рисунок не получился? Я слишком много двигалась?

– Нет, все в полном порядке. – Малоун принялся рисовать на чистом листе. – Это всего лишь набросок. Прежде чем приступить к настоящей работе, я сделаю сотни таких.

– Сотни?

– Да, чтобы почувствовать ваше лицо.

– Фотографы, с которыми я работала, иногда делали сотни снимков за сеанс.

– Ну, нам с вами потребуется времени побольше.

Сиена удивленно вскинула брови. Выражение ее лица получилось прекрасным.

– Отлично! – обрадовался Малоун.

7

– Мадам, вы будете обедать?

Малоун повернул голову и увидел в дверях прислугу – женщину в фартуке.

– Так рано? – растерянно спросил он.

– Уже почти два часа, месье.

Растерянность Малоуна сменилась изумлением, когда он взглянул на стол и увидел там целый ворох листов с эскизами.

– Господи, – обратился он к Сиене, – вы, наверное, измучены!

Женщина уже сидела на стуле.

– Да, устала немного, – призналась она, – но вы были настолько погружены в работу, что я не посмела вас отвлечь. Кроме того, мне и самой было интересно.

Следом за этим она поблагодарила служанку, и та удалилась.

– Интересно? – Малоун двинулся следом за Сиеной на террасу. – Интересно смотреть, как я рисую?

– Нет, разговаривать с вами.

Малоун попытался вспомнить, о чем они говорили, но не сумел. Все это время он был слишком занят, во-первых, рисованием, а во-вторых, тем, что время от времени поглядывал в сторону вертолетной площадки и монастыря.

– Я уже давно ни с кем не говорила так долго. – Сиена села за стол и сказала слуге: – Мне только салат и чай со льдом.

Малоун заказал то же самое.

– Охотно верю, ведь ваш муж так занят.

Сиена не ответила, но что-то в ее глазах сказало ему, что даже когда они с Белласаром были вместе, они не разговаривали.

– Вы никогда не видели своего отца?

Вопрос застал Малоуна врасплох. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, о чем они не договорили, находясь в солярии.

– Если не хотите, можете не отвечать, – извиняющимся тоном проговорила Сиена. – Вопрос действительно очень личный.

– Да нет, все в порядке. Я не прочь рассказать вам об этом. Дело в том, что моя мать была пьяницей. – Малоун пытался говорить будничным тоном, но у него не получалось. Голос предательски дрожал. – У нее один за другим менялись мужчины, и каждого я должен был называть папой. Правда, я никогда этого не делал.

– Когда мы были в конюшне, вы, по-моему, упомянули, что у вас был дедушка?

– Да, отец матери. Когда мать не таскала меня из штата в штат следом за своим очередным любовником, он брал меня к себе на ферму. Очень много времени мне приходилось проводить одному. Вот тогда я и начал рисовать.

– Верно говорят, нет худа без добра.

Казалось, Сиена хотела убедить в правильности этой сентенции саму себя.

– Прекрасно! – проговорил Белласар, выходя из солярия и приближаясь к ним. – Значит, вы все-таки начали.

Сиена сразу же напряглась.

– Вы видели наброски? – спросил Малоун.

– Они весьма многообещающи, – ответил Белласар, – и каждый из них мог бы стать основой для великолепного портрета.

– Вряд ли это случится. Мне предстоит еще долгий путь.

– Но бывает, что первые впечатления – самые верные. Если долго думать, можно перемудрить.

– Вы правы.

– Я рад, что вы разделяете мое мнение. Необязательно превращать любую задачу в подвиг и надолго затягивать ее выполнение. Моя супруга – необыкновенно красивая женщина, а вам нужно лишь запечатлеть ее красоту на холсте.

– Но она красива не только внешне. Ее красота имеет сотню проявлений, – ответил Малоун. – Но, поскольку я не буду писать сто портретов, мне нужно найти способ передать их все в одном, наилучшим образом отразить ее природу.

Сиена опустила глаза и стала смотреть на свои руки.

– Прости нас, дорогая, – сказал Белласар.

– За что?

– За то, что мы обсуждаем тебя так, словно тебя тут нет. Позирование тебя не утомило?

– Наоборот, это показалось мне очень интересным.

– Вот и славно, – проговорил Белласар. – Надеюсь, что так будет и дальше.

8

Для Малоуна все именно так и продолжалось. Он не мог забыть поговорку, в которой преисподняя сравнивалась с интересными временами. Дни тянулись один за другим, и каждый следующий был похож на предыдущий. Каждое утро, перед тем как приступить к работе, он выполнял физические упражнения у бассейна. Он с удовольствием совершал бы пробежки, но не хотел удаляться от шале, чтобы не выпускать из поля зрения вертолетную площадку и монастырь. После того как Сиена возвращалась с конной прогулки, они вместе завтракали, а затем приступали к работе. Малоун всячески скрывал свой интерес к тому, что происходило снаружи. Если он видел, что его модель устала, он предлагал закончить пораньше, но она каждый раз отвечала, что хочет продолжить сеанс. В пять часов вечера они расставались, но Малоун знал, что снова увидит ее в семь за коктейлем.

Этот порядок был заведен Белласаром раз и навсегда: коктейль (хотя сам он пил исключительно овощные соки), а затем ужин (неизменно в вечерних нарядах). Малоун надеялся, что рано или поздно будет приглашен кое-кто еще, а именно тот мужчина, который прилетел на вертолете в то, первое утро и так переживал по поводу небрежного обращения с привезенными им ящиками. Малоун хотел рассмотреть его поближе. Возможно, он смог бы понять, какого рода отношения связывают толстяка с Белласаром. Но все это время мужчина оставался в монастыре.

Иногда Малоун находил на прикроватном столике новый редкостный фолиант – очередное первое издание, которое Белласар затем принимался обсуждать за ужином. Однажды это оказался «Левиафан» Гоббса [8]8
  Томас Гоббс (1588–1679) – английский философ. Уподобляет государство мифическому библейскому чудовищу Левиафану.


[Закрыть]– драгоценный трактат 1651 года, в котором доказывалось, что война – естественное состояние человечества и что мир может быть обеспечен единственно железной рукой диктатора. Подсунув Малоуну это сочинение, Белласар пытался убедить его в том, что продажа оружия диктаторским режимам вовсе не является таким уж злом, каким его пытаются представить блюстители морали. Обуздывая природные инстинкты людей и не позволяя им вцепляться друг другу в глотку, диктаторы, а значит, и торговцы оружием таким образом спасали им жизнь.

После бесед подобного рода, во время которых Сиена неизменно хранила молчание, Малоун поднимался в свою комнату на втором этаже более настороженным, чем он когда-либо бывал в армии. Как бы крепок ни был его сон, на следующее утро он поднимался еще более сосредоточенным и собранным, готовым еще более осторожно сохранять опасный баланс. Если бы Чейз переключил все свое внимание на Сиену, он мог бы пропустить что-нибудь важное, что могло произойти вблизи монастыря. Но если бы он этого неделал, то не смог бы добиться того качества работы, которое требовалось, а это могло оказаться не менее опасным, поскольку Белласар решил бы, что он халтурит.

9

– Сегодня вам не придется позировать.

– Почему? – Сиена выглядела разочарованной.

– Мы готовы приступить к следующей стадии. Мне нужно подготовить поверхность. – Малоун показал на большой лист клееной фанеры, лежавший на столе.

– А я всегда думала, что художники рисуют на холсте.

– Техника письма, которую я намерен использовать, называется темпера, и для нее требуется более твердая поверхность, нежели холст. Этот лист фанеры достаточно старый и уже не будет подвергаться деформации. Все химические вещества, которые в нем содержались, давно испарились, поэтому они не повлияют на краску. Но на всякий случай, если там все же что-то осталось, я намерен «запечатать» их с помощью этого клея. – Он указал на банку с вязкой, тягучей жидкостью, стоящую на горячей плитке.

– Пахнет известью.

– Правильно, потому что она там содержится.

Малоун опустил кисть в банку и стал наносить состав на фанеру. Покрыв клеем всю поверхность листа, он отложил кисть в сторону и принялся растирать клей ладонью.

– А это для чего? – поинтересовалась Сиена.

– Для того, чтобы избавиться от воздушных пузырьков.

Сиена смотрела на эти манипуляции, словно маленькая девочка, увидевшая нечто захватывающее.

– Хотите попробовать? – спросил он.

– А можно?

– Конечно, можно. Если только не боитесь, что ваши руки станут липкими.

Несколько мгновений она колебалась, но затем решилась. Ее карие глаза вспыхнули азартом, и она стала повторять движения Малоуна.

– Это напоминает мне детство. Когда я была в детском саду, мы часто рисовали пальцами.

– С той разницей, что сейчас мы не должны оставлять на поверхности какие-либо следы, – уточнил Малоун и, взяв кисть, разгладил поверхность, сделав ее идеально ровной.

– Мне и в голову не приходило, что живопись подразумевает нечто большее, чем рисование образов с помощью красок!

– Если вы хотите, чтобы картина была долговечной, необходимо проделать еще массу разных вещей. – Малоун протянул женщине кисть. – Почему бы вам самой не положить второй слой клея?

– А если я что-то испорчу?

– Я это исправлю.

Сиена окунула кисть в банку.

– Нужно ведь набирать не очень много, правильно?

– Абсолютно верно!

– А мазать нужно как-то по-особенному?

– Выберите один из четырех углов.

Сиена выбрала правый верхний.

– Теперь ведите кистью влево. Вы можете наносить клей мазками в обе стороны, но завершающие должны делаться только влево. Теперь опустите кисть чуть ниже и снова ведите влево. Великолепно! Следите за тем, чтобы поверхность была гладкой. Вы чувствуете легкое натяжение?

– Да, кисть словно слегка сопротивляется.

– Хорошо. Теперь подождите немного. Клей постепенно начинает подсыхать.

– Раз уж вы перешли к следующей стадии, скажите, вы решили, как именно я должна вам позировать?

Малоун кивнул.

– Ну и какую же позу я должна принять? Как должна выглядеть?

– Взгляните сами, – ответил он и указал на набросок, лежавший на соседнем столе.

Сиена неуверенно приблизилась к столу и опустила глаза. Несколько секунд она молча смотрела, а затем сказала:

– Я улыбаюсь. Но я… грустная.

– И еще – ранимая, но при этом полная решимости не давать себя больше в обиду.

Голос Сиены прозвучал почти как шепот:

– Значит, вот какой вы меня увидели?

– Это лишь один из ваших образов. А вы возражаете?

– Нет, не возражаю. – Сиена продолжала смотреть на эскиз.

– У вас очень выразительное лицо, но по нему чаще всего невозможно прочитать, что происходит в вашей душе. Сначала я подумал, что это профессиональная привычка, оставшаяся еще с тех времен, когда вы были моделью. В конце концов, компаниям, которые нанимали вас для рекламы своих товаров, было наплевать на то, что лежит у вас на сердце, когда вы позировали в их платьях: радостно ли у вас на душе или кошки скребут. Им было важно только одно: чтобы это чертово платье хорошо на вас смотрелось. Вот я и представил себе, как, приступая к работе, вы включаете свою улыбку, зазывный огонек в глазах, а позади этих глаз словно опускаются ставни, не позволяя никому заглянуть поглубже.

– Чаще всего именно так и бывало.

– Но по мере того как я присматривался к вам, изучал вас…

– Против чего, кстати, я уже ничего не имею. Удивительно, но я привыкла к этому. Когда я была моделью, взгляды, направленные на меня, были преимущественно похотливыми и жадными, а ваших я не боюсь. Отраженная в ваших глазах, я начинаю нравиться самой себе.

– А обычно вы себе не нравитесь?

– Человек, который сделал этот набросок, знает ответ и на этот вопрос.

– И вот, по мере того как я изучал вас, ставни в ваших глазах постепенно открывались, и когда они распахнулись окончательно, я увидел вас именно такой. Ваша грусть и ранимость делают вас прекрасной. А может, наоборот.

– Наоборот?

– Я подумал: а может, именно ваша красота является причиной вашей ранимости и грусти?

– На этом рисунке я смотрю вправо, – произнесла она чуть охрипшим голосом. – На что я смотрю?

– На что-то, что для вас важно.

– Воздух, повеявший с той стороны, пошевелил мои волосы. Вам удалось создать ощущение, будто то, на что я смотрю, проходит мимо меня.

– Важные вещи часто проходят мимо нас.

10

Сиена торопливо взбежала по ступенькам залитой солнцем террасы и едва не споткнулась, не увидев Чейза за железным садовым столом, за которым они обычно встречались, перед тем как приступить к работе. «Наверное, я пришла слишком рано, – сказала она самой себе. – Он скоро появится». Однако прежде чем женщина успела сесть, она увидела слугу, направляющегося в солярий с большой миской в руках. Озадаченная, она последовала за ним. Когда она входила в солярий, слуга уже выходил оттуда. Теперь Сиена увидела и Чейза, склонившегося над миской, полной… яиц!

– Доброе утро, – улыбнулся он, увидев ее.

– Доброе утро. Вы собираетесь завтракать здесь?

– Я сегодня, возможно, не буду завтракать вообще. Мне не терпится поскорее начать. – Малоун взял из корзины одно яйцо, аккуратно разбил его и стал перемещать желток из одной половины скорлупы в другую, позволяя белку стекать в миску.

Все еще полагая, что он занят приготовлением завтрака, Сиена спросила:

– И как же вы собираетесь их готовить?

– Никак. Я собираюсь сделать с их помощью краску.

– Что?

Чейз выложил желток из скорлупки на бумажное полотенце и очень осторожно покатал его взад-вперед, чтобы стереть остатки белка.

– Как ловко у вас получается! – восхитилась Сиена. – Я бы уже наверняка раздавила этот несчастный желток.

– Поверьте, много лет назад, когда я еще только учился этому ремеслу, я испортил столько желтков, что хватило бы на омлет для целого города. – Большим и указательным пальцами он аккуратно взял желток и положил его в чистую плошку. – Хотите помочь?

– Да что вы, я же перебью все яйца!

– В данный момент нам именно это и требуется. Возьмите этот нож и проткните оболочку желтка. Аккуратно! Хорошо. – Чейз подождал, пока густая желтая масса вытечет в плошку, а затем выдавил остатки. – Держите! – Он протянул ей новое яйцо. – Помогите мне приготовить желтки.

– Но…

– Вы видели, как это делается. В худшем случае нам потребуются дополнительные яйца.

Сиена хихикнула.

– Вчера я рисовала пальцами, сегодня балуюсь с едой.

Сиена разбила яйцо и разделила его содержимое. Ее удивило чувство, которое она испытала, перекатывая нежный, податливый шарик желтка под тонким покровом бумажного полотенца. Он показался ей живым существом, которое нуждается в заботе и защите. Когда Сиена переложила его к себе на ладонь, она удивилась, какой он сухой на ощупь и как трогательно подрагивает в ее руке.

– Спасибо вам, – сказала она.

– За что? – удивился Малоун.

– Я не помню, когда в последний раз испытала столь приятные новые ощущения.

Теперь настала очередь Малоуна смеяться.

– Если отделение желтков от белков в вашем представлении является столь волнующим занятием…

– Сколько желтков вам нужно?

– Восемь. – Он проткнул очередной желток.

– И что вы с ними будете делать?

– Вчера после ужина я вернулся сюда и растер краски, которые находятся теперь вон в тех банках.

Сиена посмотрела в том направлении, куда он указал. Белая, черная, красная, синяя, зеленая, желтая, фиолетовая и коричневая. Обычные цвета – все, кроме последнего, подобного которому ей еще не доводилось видеть, удивительно чистого и яркого.

– Какой необычный оттенок коричневого! – проговорила она.

– Сиена жженая.

Женщина поняла и от неожиданности даже вздрогнула.

– Да, это цвет вашей кожи, – сказал Чейз. – Придумывая вам имя, родители попали в самую точку. И так уж получилось, что это – мой любимый цвет.

Сиена перевела изумленный взгляд с краски на свою руку.

– Эта краска, – стал объяснять Чейз, – славится своими изумительными по яркости, прозрачности и выразительности полутонами, особенно подходящими для столь светлого способа живописи, как темпера.

Добавив в каждую из банок по одному желтку, он долил в них дистиллированной воды и стал смешивать краски, пока не довел их до нужной консистенции. Теперь их можно было накладывать на поверхность.

– Ну что, – задиристо проговорил Чейз, – поехали!

11

Лист фанеры был установлен на мольберте, и на его матовую поверхность уже нанесены контуры того эскиза, который Чейз выбрал в качестве основы для будущего портрета.

– Значит, теперь вы станете раскрашивать свой эскиз? – поинтересовалась Сиена.

– Нет, все гораздо сложнее. – Он провел женщину к ее стулу, который был установлен перед мольбертом. – Эскиз – это всего лишь наметка.

До этого момента Сиену беспокоило то, как пристально он ее рассматривает, теперь же она поняла, что это были лишь цветочки. Концентрация его взгляда, которым Чейз смотрел на нее сейчас, была поистине сверхъестественной. Он напоминал фанатика, и, находясь на расстоянии в пять футов от него, Сиена кожей ощущала прикосновение его взгляда. Прикосновение к ее шее, губам, ресницам, бровям. Она ощущала, что от него исходит нечто необъяснимое, что проникает в нее, убаюкивает, превращает их в единое целое.

– Вы в порядке?

– Что? – она встрепенулась на стуле.

– У вас такой вид, будто вы заснули. Если вы устали, давайте сделаем перерыв и продолжим позже.

– Нет! – поспешно сказала Сиена. – Ни в коем случае! Давайте продолжим.

Чейз не сводил взгляда с Сиены даже тогда, когда, окунув кисть в краску, он кончиками большого и указательного пальцев сдавливал с нее излишки. И затем наносил краску на шершавую поверхность фанерного полотна. Иногда его рука делала это автоматически, словно сама, помимо своего хозяина, знала, куда положить тот или иной мазок. Сам же художник бросал на полотно лишь редкие и короткие взгляды, стараясь не отводить глаз от сидящей перед ним женщины.

Обуреваемая чувствами, желая говорить, но не зная о чем, она выпалила первое, что пришло ей в голову:

– Я просто чувствую, как вы меня пишете.

– Если это доставляет вам неудобства…

– Нет, наоборот! Мне это нравится. Сколько времени займет у вас работа над портретом?

– Столько, сколько понадобится. Это одно из преимуществ темперы. Неделю за неделей я могу накладывать один слой на другой – до тех пор, пока желток не станет до такой степени инертным, что больше не захочет принимать на себя следующий слой краски. Но не волнуйтесь, конечно же, многие недели нам не понадобятся.

Сиена подумала, что она не имела бы ничего против этого, и удивилась собственной мысли.

Оконные стекла вздрогнули от приглушенного взрыва.

– Чем они там занимаются? – спросил Чейз.

– Понятия не имею. Я никогда не бывала в той части поместья.

На лице художника появилось удивленное выражение.

– Когда мы с Дереком поженились, – принялась объяснять женщина, – он сразу предупредил, что я не должна туда ходить. Я и не догадывалась, насколько это серьезно, пока любопытство не взяло верх и я не попыталась заглянуть в ту часть поместья. Однако на полпути меня остановил охранник. Разговор с мужем, состоявшийся в тот вечер за ужином, был не из приятных, и с тех пор я больше не предпринимала подобных попыток.

– Разве, выходя за него замуж, вы не знали, чем он зарабатывает на жизнь?

Сиена в задумчивости потерла лоб.

– Простите, – поспешил добавить Чейз, – этот вопрос не имеет отношения к нашей с вами работе, и, наверное, я не имел права задавать его.

– Да нет, все в порядке, – с усталым вздохом ответила она. – У меня самой не меньше вопросов на этот счет. В общих чертах я, конечно, представляю, чем он занимается, но никаких конкретных деталей не знаю. Как там говорится – в деталях кроется дьявол? Когда я стала достаточно взрослой, чтобы понять смысл этой поговорки, мне вдруг снова захотелось стать маленькой наивной девочкой.

У Сиены вдруг закружилась голова, и, очнувшись, она увидела, что Чейз стоит рядом с ней.

– Что с вами? – спросил он.

От прикосновения его ладони по ее плечу побежали мурашки.

– Все в порядке. Так, голова что-то заболела.

– Может быть, сделаем перерыв?

– Нет, не будем сбиваться с темы.