Текст книги "Белый павлин. Терзание плоти"

Автор книги: Дэвид Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Мне пора ехать, – сказал он. – Большое вам спасибо… мама.

– Ты странный парень, не понимаю, почему Летти не спустится вниз. Я знаю, что она встала.

– Да, – ответил он. – Да, я слышал. Наверное, она одевается.

– Я позову ее.

– Нет… Не беспокойте ее… Она придет, если захочет…

Но мама вышла и окликнула ее с лестницы.

– Летти, Летти… Он уезжает!

– Хорошо, – ответила Летти, и через минуту она спустилась вниз. Она надела темное строгое платье и была бледна. – До свидания, – сказала она ему, подставляя щеку и глядя куда-то в сторону.

Он поцеловал ее, промурлыкав:

– До свидания, любимая.

Какое-то мгновение он задержался в дверях, глядя на нее. Она же стояла к нему вполоборота и не смотрела на него. Оставалась холодна и бледна при этом покусывала нижнюю губу. Он быстро устремился прочь, демонстрируя откровенное разочарование, потом завел мотор, забрался в свой автомобиль и быстро уехал.

Летти была бледна. Она села завтракать, но сидела, не притрагиваясь к еде, опустив голову, спрятав лицо. Менее чем через час он вернулся, сказав, что что-то забыл. Взбежал наверх и, немного поколебавшись, пошел в комнату, где Летти все еще сидела за столом.

– Я должен был вернуться, – сказал он.

Она повернулась к нему, но глаза ее глядели в сторону, в окно. Она покраснела.

– Ты что-то забыл? – спросила она.

– Сигаретницу, – ответил он.

Потом наступила тишина.

– Я должен ехать, – добавил он.

– Да, я полагаю, – сказала она.

После еще одной паузы он спросил:

– Ты бы не хотела пройтись со мной по тропинке?

Она встала молча. Он взял шаль, нежно накинул ей на плечи. Она позволила ему это сделать. Сохраняя молчание, они пошли по саду.

– Ты… ты… сердишься на меня? – спросил он.

На глаза ей вдруг навернулись слезы.

– Зачем ты вернулся? – спросила она, отвернувшись от него.

Он смотрел на нее.

– Я знал, что ты сердишься… и… – он заколебался.

– Почему ты не уехал? – сказала она резко.

Он молчал, повесив голову.

– Не понимаю, почему… почему… между нами должны вечно возникать какие-то проблемы, Летти, – сказал он, запинаясь. Она сделала быстрый жест, но сразу подхватила рукой юбку и отстранилась от него.

– Видишь, даже мои руки не слушаются меня, – заставила она себя сказать эту нелепую фразу.

Он посмотрел на ее кулачек, прижатый к телу.

– Послушай, – начал он, обеспокоенный.

– Говорю тебе мне противно видеть даже собственные руки, – сказала она тихо.

– Нет, правда, Летти, в этом нет никакой необходимости… раз ты любишь меня…

Казалось, она вздрогнула. Он подождал, озадаченный и несчастный.

– Ведь мы собираемся пожениться, правда? – закончил он, умоляюще глядя на нее.

Она воскликнула:

– О, почему ты не уехал? Зачем ты вернулся?

– Ты поцелуешь меня перед тем, как я уеду? – спросил он. Она стояла, отвернувшись и не отвечая. Его лоб прорезали морщины.

– Летти! – позвал он.

Она ничего не ответила и не сдвинулась с места. Продолжала смотреть куда-то в сторону, так что он видел только ее профиль. Немного выждав, он вспыхнул, быстро повернулся, зашагал к машине и завел мотор. Через мгновение он уже ехал по дороге, обсаженной деревьями.

Глава III
ПОЦЕЛУЙ, КОГДА ОНА ПЛАЧЕТ

Наступило воскресенье. Неделя закончилась, та неделя, когда состоялся визит Лесли. Для нас это была несчастная неделя. Все мы были грустные, недовольные. Хотя наступила весна, никто из нас не обращал на это внимания. Но вот однажды я засмотрелся на ряды тополей, сквозь листву которых проглядывали кроваво-красные лучи солнца. А вскоре я нашел место у воды, где лебеди отложили яйца. Потом увидел бледно-желтые нарциссы, свешивавшиеся с покрытых мхом деревянных стен лодочного сарая. Я смотрел на все это – мох, бледно-желтые нарциссы, воду с розовой шелухой бутонов вяза. Сломал ветку сикоморы и увидел, что терн становится серебристо-серым на фоне вечернего неба. Больше ни на какие прекрасные картины весны я не обращал внимания, поскольку очень уж неприятная выдалась неделя.

А воскресным вечером после чая Летти вдруг обратилась ко мне:

– Пойдем со мной вместе на ферму Стрели-Милл, заглянем на мельницу.

Я удивился, но повиновался, не задавая вопросов. Когда мы подходили, то услышали веселую болтовню девушек, и тут же раздался голос Алисы, приветствовавшей нас:

– Хэлло, Сирил, любовь моя! Хэлло, Летти! Проходите, здесь собрание богинь. Проходите, и тогда будет все по правилам. Ты – Юнона. А вот она, Мег, она Венера. А я, ну, кто я? Скажи быстро! Минерва? Да, Сирил, дорогуша? Правильно! А теперь, Парис, поспешай. Он облачился в свои воскресные одежды, явно чтобы вывести нас на прогулку. Хорошо – Мег здесь, а теперь и Летти. Как здорово! Я мудро все угадала. Думаю, он позволит мне завязать ему галстук. А теперь, куда мы пойдем? Наверное, по следам славы.

– В Ноттингем… Тебе нравится? – спросил Джордж, имея в виду свой галстук. – Хэлло, Летти… Ты пришла?

– Да, это собрание богинь. Где твое яблоко? Есть? Давай его сюда! – сказала Алиса.

– Какое яблоко?

– О Боже, какая неосведомленность! Яблоко Париса… Разве ты не видишь, мы явились сюда, чтобы ты нас выбрал.

– О, ладно… но у меня нет яблока… я съел его.

– Какой простофиля… он как кипящая магнезия, которая может кипеть неделю. Ты что, всех нас поведешь в церковь?

– Если хотите.

– Ну, тогда пошли. А где Обитель Любви? Посмотри на Летти, она смущена. Прости, старая подружка…

– Ты сказала «любовь»? – спросил Джордж.

– Да, я сказала, правда, Мег? И ты сказала «любовь», правда?

– Я даже не знаю, о чем ты, – засмеялась Мег, покраснев.

– «Amor est titillation» – «Любовь – это нечто веселое и щекотное»… Правда, Сирил?

– Откуда я знаю.

– Конечно, нет, конечно, старый приятель. Оставь это девушкам. Смотри, как понимающе смотрит Летти… о, Летти, почему ты такая грустная?

– Из-за любви, – предположил Джордж, повязывая новый галстук.

– Держу пари, – это «degustasse sat est», не так ли, Летти? «Один раз попробовать – и хватит»… «И проклят будь тот, кто первый крикнет: довольно!..» Которая из нас тебе нравится? Ты, что, нас всех поведешь в церковь, Джордж, дорогуша? По одной или всех вместе?

– Ну, что мне делать, Мег? – спросил он.

– О, я не возражаю, веди нас туда.

– А ты, Летти?

– Я не собираюсь идти в церковь.

– Давайте пойдем куда-нибудь погуляем… Прямо сейчас, – сказала Эмили, ей явно не нравилась вся эта бессмыслица.

– Ну вот, Сиб, ты получил приказание. Не бросай меня, – захныкала Алиса.

Эмили вздрогнула и куснула себя за палец.

– Пойдем, Джорджи, а то ты напоминаешь палец, на котором висят две чашечки весов. Куда же качнешься?

– Туда, где тяжелее, – ответил он улыбаясь и не глядя ни на Мег, ни на Летти.

– Ну, тогда это Мег, – воскликнула Алиса. – О, я хотела бы быть полнее. У меня нет никаких шансов с Сибом против Пем.

Эмили вспыхнула возмущенно, Мег покраснела и смутилась. Летти начала оттаивать и улыбнулась, и мы отправились на прогулку двумя трио.

К сожалению, вечер выдался чудесный, поэтому на дорогах было полным-полно прогуливающихся мужчин, одетых в светлые брюки и черные пиджаки с маленькими подозрительными собачонками. Попалась нам навстречу и группа молодых бездельников, вполне возможно, галантных мужей. Повстречали мы и влюбленную парочку. Мать с двумя маленькими золотоволосыми девочками в белых шелковых платьицах, весело протопали по дорожке, рядом отец неуклюже ковылял в своем воскресном костюме.

Мы поболтали о всякой чепухе. Джордж старался поддерживать беседу, рассказывал о ягнятах, об их разных породах. И тут Мег воскликнула:

– Ой, а они вовсе не черные, словно только что выползли из печки.

Он поведал, как выкормил двух малышей из бутылочки, вызвав восхищение Мег его заботливостью о ягнятах. Потом он перешел к чибисам-пигалицам. Принялся рассказывать о том, как они кричат и притворяются ранеными – «забавно, однако!» – а однажды, дескать, даже откатил в сторону яйца, когда пахал. И как мать преследовала его и как даже сторожила, когда он снова проходил мимо с плугом, следила за ним, пока он совсем не ушел с поля…

– Ну, она узнала тебя… Они всегда знают, от кого что нужно прятать, – принялись подтрунивать над ним.

– Да, – согласился он. – Ее маленькие яркие глазенки, казалось, говорили именно об этом, когда я проходил мимо.

– О, я думаю, это такие прекрасные малышки, верно, Летти? – воскликнула Мег восхищенно.

Летти согласилась. Мы гуляли по холмам, потом спустились вниз к Крейниду. Мег решила, что ей пора домой, к бабушке. И Джордж попрощался с ней, сказав, что зайдет через часок или около того. Девушка была разочарована, но ушла без всяких возражений. Мы оставили Алису с нашим приятелем и поспешили домой через Селсби, чтобы избежать толпы людей, возвращающихся из церкви.

Мы шли домой через Селсби, обогнули шахту на западе, ее вышки темнели на фоне заката. Дома у подножия этих высоких сооружений стояли такие неказистые, утонув в вечерних сумерках.

– Знаешь, Сирил, – сказала Эмили, – я должна навестить миссис Эннабел, жену сторожа. Она переехала в Бонсартс Роу. А дети пошли в школу… О, это все ужасно!.. Раньше они не посещали школу и вот теперь молчат на уроках.

– Зачем она переехала? – спросил я.

– Полагаю, так решил сквайр. Кеннелз, видно, ему понадобился. Господи, как же они живут… страшно даже подумать!

– А почему ты не побывала у них?

– Не знаю… я собиралась… Но… – Эмили запнулась.

– Ты не захотела? Или для тебя неважно?

– Нет, почему же… А ты пошел бы?

– Ой… Пошли-ка прямо сейчас… Это же рядом.

– Нет, не пойду, – ответила она резко.

– Пойдем. Проберемся через пырей. Только дай я скажу Летти.

Летти тут же энергично заявила:

– Нет!

– Ладно, – сказал Джордж, – я провожу ее домой.

Но это устраивало Летти еще меньше.

– Не знаю, куда это ты направился, Сирил, – сказала она. – Сегодня воскресенье. И вообще я хочу домой.

– Ну, и иди. Вон Эмили пойдет с тобой.

– Ха! – воскликнула Эмили. – Считаешь, что я уже раздумала повидать миссис Эннабел.

Я пожал плечами, а, Джордж покрутил усы.

– Ладно. В конце концов мне все равно, – заявила Летти.

И мы все двинулись гуськом. Нам пришлось проходить мимо целого ряда уродливых домов, выстроившихся рядом с шахтой. Все черные, покрытые копотью. У каждого дома был только один вход, из палисадника с жалкой растительностью. Ничего другого ожидать не приходилось, ведь вся дорога покрыта копотью, угольной пылью и золой.

На середине улицы, однако, мы увидели толпу женщин с ребятишками, без головных уборов, с голыми руками, в белых передниках и черных воскресных платьях. Двое мужчин прислонились к стене и громко смеялись. Женщины махали руками, что-то вопили, обращаясь к маленькой фигурке, засевшей на крыше соседнего дома.

Эмили и Летти слегка отстали.

– Посмотри, да это же плутишка Сэм! – изумился Джордж.

Действительно, за трубой прятался мальчишка в рубашке с закатанными рукавами. Я сразу узнал его рыжую голову. Он был босиком и теперь подбирался к самому краю крыши, при этом на ходу всем показывал нос и что-то насмешливо выкрикивал. Сэм вдруг сел, почти потеряв равновесие, а толпа качнулась, женщины снова завизжали.

К ним уже спешил деревенский констебль. Его тонкая шея торчала из мундира. Он потребовал, чтобы ему доложили о причинах переполоха.

Немедленно вперед выступила женщина с яркими карими глазами и родимым пятном на щеке, она схватила полицейского за рукав.

– Снимите его, снимите и высеките розгами, как следует, – завопила она.

Полицейский отодвинул ее в сторону и попытался лично выяснить, в чем дело.

– Я его, мерзавца, в порошок сотру, – продолжала вопить женщина, – вот только поймаю. Маленькому негодяю не место среди честных людей, ворюга, бесенок…

Это все, что она могла сказать.

– В чем же дело? – перебил ее тощий констебль. – Что произошло?

– Что произошло?!.. Пускай только спустится вниз, он у меня дождется, негодяй…

Сэм, увидев, что она смотрит на него, скорчил рожицу, чем вызвал такой поток яростной ругани, что Летти и Эмили задрожали от испуга.

В окне спальни показалась голова матери. Она высунулась, безуспешно стараясь рассмотреть, что происходит. Выглядела как обычно, слезы уже давно высохли на ее бледном лице. Она так сильно вылезла из окна, что была опасность вывалиться оттуда.

Мужчины раскачивались на каблуках, смеялись и кричали:

– Ну, поймай его, Полли, поймай!

Сквозь смех и возмущенные крики толпы прорезался горестный голос матери:

– Слезай, мой утеночек, иди сюда, иди к мамочке. Они не посмеют тронуть тебя. Послушай свою мамочку. Сэм, Сэм, Сэм! – Она кричала все громче и громче.

– Сэмми, Сэмми, иди к своей мэ-э-э-ме, – кричали остряки.

– Неужели ты не придешь к своей мамочке… мой утеночек?.. иди, иди, спускайся вниз!

Сэм посмотрел на толпу, потом в ту сторону, откуда раздавался голос матери. Он готов был заплакать. Крупная женщина с большим стальным гребнем в волосах крикнула:

– Тебе сейчас попортят лицо.

И, подстрекаемая косоглазой женщиной с родимым пятном, она стала ругать и оскорблять его. Маленький негодник в ответ схватил кусок известки и запустил им в крикунью, в ту же секунду он раскололся о большой стальной гребень на мелкие осколки. Вследствие этого на голове владелицы гребня обнажилась плешь, что привело к всеобщему смущению. Полицейский – я даже представить себе не мог, каким он тощим выглядел без мундира дома, – сжал кулаки, принялся сплевывать из-под тщательно причесанных усов, потом скомандовал властным голосом:

– Эй ты, там наверху, слезай, разберемся!

Мальчик попытался забраться на самый верх крыши, чтобы затем спуститься с другой стороны. Немедленно мальчишки понеслись туда с воплями. Теперь уже на крышу полетели куски красного обожженного кирпича. Сэм спрятался за печной трубой.

– Я попал в него! – орал один из маленьких бесенят. – Я попал!

Град камней полетел вниз, задевая женщин и полицейского. Мать выскочила из дома и с яростью набросилась на тех, кто бросался камнями. Она поймала одного сорванца и повалила его на землю. Остальные немедленно стали обстреливать ее чем попало. Потом Джордж, полицейский и я принялись ловить юных негодяев, а женщины побежали посмотреть, что будет с их отпрысками. Нам удалось поймать двух парней где-то в возрасте четырнадцати лет и передать их полицейскому. Ватага быстро разбежалась.

Когда мы вернулись на поле битвы, Сэма там не оказалось, он тоже сбежал.

– Удрал, паршивец, – орала косоглазая женщина, – надо запереть его в тюрьму за такие проделки.

В это время группа миссионеров вышла из церкви и показалась в начале улицы. Они пели религиозные песни. Женщины на улице стали громко подпевать им, так как звучала знакомая всем песня «Даже тогда, когда солнце село». Все поспешили влиться в процессию, кроме полицейского с двумя пленниками, а также косоглазой женщины и той, у которой был стальной гребень в волосах. Я посоветовал блюстителю закона освободить мальчишек и выяснить, что же все-таки произошло.

После чего я поинтересовался у косоглазой женщины, в чем дело.

– Наша крольчиха принесла бы нам большие доходы, если бы ее не сожрали, – заявила она, заходясь в злобе.

– А благодарить, – добавила обладательница стального гребня, – надо нашу кошку, которая все раскопала. Будь она трижды благословенна.

– Она раскопала кролика? – спросил я.

– Нет, от него ничего не осталось, кроме шкурки… ее уже все видели.

– Когда это произошло?

– Этой ужасной ночью… мы обнаружили голову и заднюю часть в этой грязной кастрюле… могу показать, кстати… я прихватила это в качестве вещественного доказательства, правда, Марта?

– Крольчиха была такая жирная… Эх, я бы ему башку свернула, только попадись он мне в руки.

Наконец я выяснил, что Самуэль украл самую большую, длинноухую крольчиху из загончика в угольном сарае, принадлежащем косоглазой леди, освежевал ее, закопал шкурку и принес свою добычу матери под видом пойманного в силки дикого кролика. Эта крольчиха и составила праздничный воскресный ужин семьи Эннабел; к несчастью, кое-что оставили еще на понедельник, так появилось вещественное доказательство совершенной кражи.

Владелица крольчихи предположила, что та сбежала. Сия мирная догадка была разрушена благодаря стараниям кошки, ну, а животное принадлежало обладательнице стального гребня. Кошка копалась в садике возле дома, где обитало семейство Эннабел, и разрыла там бело-коричневую шкурку крольчихи, после чего все неприятности и начались.

Косоглазая женщина не была настроена так уж свирепо. Я поговорил с ней по-приятельски, одновременно взывая к ее женской доброте. Своему голосу я попытался придать как можно больше печали.

В конце концов она сжалилась чисто по-матерински над несчастной семьей. Я оставил ей полкроны и заодно успокоил также обладательницу стального гребня. После чего поспешил удалиться, унося с собой кастрюлю с остатками злополучной крольчихи и направляясь к коттеджу вдовы, где Джордж с девушками уже поджидали меня.

Дом находился в очень прискорбном состоянии. В кресле-качалке сидела мать, раскачиваясь, с грустным видом. Все ее возбуждение улеглось. Летти нянчила одного маленького ребенка, Эмили – другого. Джордж курил трубку с невозмутимым видом. Кухня была забита народом. На столе не было места, чтобы поставить кастрюлю. Поэтому я собрал чашки и блюдца из-под чая и поставил кастрюлю на заляпанную чайную скатерть. Четверо ребятишек сидели раздетые и в слезах. Как только я вошел, один из них, забравшись под стол, начал хныкать, поэтому я дал ему карандаш с выдвижным стержнем, который не работал.

При виде кастрюли мать оживилась. Она снова заплакала, приговаривая:

– Никогда бы не подумала, что он опустится до кражи чужой старой крольчихи. Как это неприятно! Ужасно, что он вор. А меня они обругали самыми последними словами. И как только у них язык поворачивается?! Отобрали мои кастрюли. Эту кастрюлю я привезла из самого Ноттингема. Когда родилась моя Минни.

Тут заплакал малыш. Мать встала и взяла его на руки.

– О, успокойся, успокойся, моя радость. Ну почему, почему они такие? Да, конечно, мой ребенок набедокурил, но он ребенок своей несчастной матери. Успокойся, успокойся, ну, что случилось, малыш?

Она утешала плачущего ребенка и заодно себя. Наконец она спросила:

– А полицейский ушел?

– Да… все в порядке, – успокоил я ее.

Она глубоко вздохнула и посмотрела такими глазами, что на нее без боли нельзя было смотреть.

– Сколько лет вашей старшей?

– Фанни? Четырнадцать. Она сейчас в услужении у Уэбстеров. Потом идет Джим. Ему будет тринадцать в следующем месяце. Он работает на ферме у Флинтов. Они еще мало умеют. Я ни в коем случае не позволю им идти работать на шахту, думаю, все же сумею повлиять на них. Мой муж всегда говорил, что им ни в коем случае нельзя работать шахтерами.

– Вряд ли они смогут вам особенно помочь.

– Они делают, что могут. Но это тяжелая работа, растить их. Жалкие гроши. Всего пять шиллингов от сквайра. Очень тяжело. Совсем не так было, когда муж был жив. Лучше бы мне умереть. Даже не представляю себе, как я смогу вырастить их. Господи, я хотела бы умереть вместо него. Никак не могу понять. Он был такой сильный, такой здоровый. И вот покинул нас. Настоящий мужчина, один на тысячу. Истинный джентльмен. Лучше бы Господь прибрал меня. Потому что я знаю, как тяжела жизнь. Я стояла у дверей, когда дети спали, и смотрела на этот пруд возле шахт, и увидела свет. Я знала, что это он. Потому что вчера как раз была наша годовщина свадьбы. И я сказала ему: «Фрэнк, это ты, Фрэнк? Со мной все в порядке. Все будет хорошо», – и он ушел. Как будто уходил обратно в свой лес. Я знаю, это был он, видно, не может найти покоя, думает, как мне тяжело…

Через некоторое время мы ушли, пообещав зайти снова и позаботиться о безопасности Сэма.

Было довольно темно, зажгли свет в домах. Иногда слышался шум машин.

– Ну, не жестоко ли? – спросила Эмили.

– Какое негодяйство со стороны мужчины – жениться на такой женщине, – добавила Летти с решимостью.

– Изречение леди Кристабел, – сказал я, после чего воцарилась тишина. – Полагаю, он не знал, что делает.

– Я думала, ты пойдешь к своей тетушке, в гостиницу «Баран», – сказала Летти Джорджу, когда мы оказались на перекрестке.

– Не сейчас… уже поздно, – ответил он тихо. – Пойдем нашей дорогой, ладно?

– Хорошо, – ответила она.

Потом мы поели хлеба с молоком на ферме, а отец пересказал нам свою грустную историю, поделился соображениями по поводу переезда из старого дома. Он был чистейшей воды романтик: всегда находил яркие краски в монотонности жизни. Боготворил прошлое, любил настоящее. Казалось, он успокоился, потерял интерес к жизни, законсервировавшись в своем среднем возрасте. Но вдруг неприятности на ферме, проблемы его детей как бы зарядили его новой энергией. Он прочитал много книг по сельскому хозяйству, затем принялся за современные романы, а в конце концов сделался отъявленным радикалом, почти социалистом. Случайно его письма напечатали в газетах. Он снова почувствовал вкус к жизни.

За ужином он с энтузиазмом рассуждал о Канаде. Его краснощекое лицо светилось, его тучное тело дрожало от возбуждения. Смотреть на него было одно удовольствие. Его слова, в принципе весьма обычные, звучали тепло и были полны юношеских надежд. Он был очень симпатичен мне. В свои сорок шесть лет он казался куда оживленней Джорджа, счастливей его и гораздо оптимистичней.

– Эмили не хочет уезжать с нами… что ей делать в Канаде? – сказала жена. – Ей не хочется до конца своих дней прозябать на ферме, не видя ничего, кроме скота.

– Ну-ну, – ласково сказал отец, – зато Молли будет изучать молочное хозяйство, а Дэвид примет со временем от меня дела, когда я начну сдавать. Возможно, нам придется трудновато, но потом мы наверняка станем думать, что это было самое лучшее время в нашей жизни.

– А ты, Джордж? – спросила Летти.

– Я не еду. Чего ради мне ехать? В конечном счете ничего путного там меня не ждет, разве только долгая жизнь. Это как здешний июньский день – длинный напряженный рабочий день, после которого хорошо спится. Но ведь работа и сладкий сон, а также покой и комфорт – всего лишь половина жизни. Но этого мало. Чего я хочу? Хочу жить, как цветок.

Его отец смотрел на него печально и задумчиво.

– А я вот понимаю все иначе, – сказал он с грустью. – Мне кажется, что ты вполне можешь жить там своей собственной жизнью, быть независимым и думать о чем угодно, а главное, ни о чем не беспокоиться. Если бы я мог жить так…

– Мне хочется от жизни большего, – засмеялся Джордж. – Знаешь? – он повернулся к Летти. – Знаешь, я собираюсь стать богатым, чтобы делать все, что захочу. Интересно посмотреть, на что похожа такая жизнь. Хочу попробовать ее. Пожить в городах. Хочу знать, на что я способен. Я стану богатым… или, по крайней мере, попытаюсь.

– Будешь молиться, чтобы тебе это удалось? – спросила Эмили.

– Сначала я женюсь… а там посмотрим.

Эмили презрительно засмеялась:

– Еще посмотрим на это начало.

– Ах, да ты не слишком мудр! – сказал отец грустно… Потом, смеясь, сказал, обращаясь доверительно к Летти: – Через год Или через два он вернется ко мне, вот увидишь.

– Я мог бы поехать туда сейчас, – сказал я.

– Если бы ты это сделал, – сказал Джордж, – я бы поехал вместе с тобой. Но только безумно не хочется превращаться в тупого жирного дурака, как мои быки.

Когда он говорил, Джип вдруг разразилась лаем. Отец поднялся из-за стола, чтобы узнать, в чем дело. Следом вышел и Джордж. Трип, здоровенный бультерьер, поспешил из дома, потрясая стены домов своим рычанием. Мы увидели, как наша белая собака мелькнула во дворике, потом услышали возню в курятнике и визг со стороны сада.

Мы поспешили туда и увидели, что на берегу лицом вниз лежит маленькая фигурка, а над ней стоит Трип, несколько озадаченный.

Я поднял ребенка. Это был Сэм. Он сразу стал сопротивляться, но я отнес его в дом. Он вертелся, как дикий заяц, пинался ногами, потом наконец затих. Я посадил его на коврик, чтобы осмотреть. На нем были залатанные брюки, явно ему маленькие, и пиджачок, превратившийся в лохмотья.

– Он хватанул тебя? – спросил отец. – Куда он тебя укусил?

Ребенок молчал, его маленькие бледные губы были плотно сжаты, глаза ничего не выражали. Эмили опустилась перед ним на колени, приблизила к нему лицо и сказала ласковым голосом:

– Он покусал тебя, да?.. Скажи нам, куда он тебя укусил.

Она попыталась его обнять, но тот вырвался.

– Посмотри, – сказала Летти. – Вот здесь ранка. Видишь, кровь течет? Принеси-ка воды, Эмили, и чистые тряпки. Давай, Сэм, я осмотрю тебя и перевяжу. Давай, давай.

Она принялась стаскивать с мальчика убогую одежонку. Трип тяпнул его за бедро, прежде чем осознал, что имеет дело с ребенком. Однако рана была значительная. Летти ее промыла и наложила целебное снадобье. На теле мальчика обнаружилось несколько царапин, ссадин и синяков. Очевидно, он переживал трудные времена. Летти снова его одела. Он относился к своему пребыванию здесь как к ловушке. Точь-в-точь дикий кролик. Смотрел на нас, не раскрывал рта, только поскуливал тихонько.

Когда Летти надела на него рубашонку и брючки, Эмили решила приласкать малыша и отвести его в дом. Она поцеловала его и заговорила с ним нежно. Казалось, он слушал ее. Тогда она попыталась накормить его хлебом с молоком прямо с ложки, но тот не открывал рта и отворачивал голову.

– Оставь его… не обращай на него внимания, – велела Летти, усадив мальчика возле камина и поставив возле него миску с хлебом и молоком. Эмили достала двух котят из корзинки и тоже положила рядом с ним.

– Интересно, сколько яиц он успел слопать, – заметил отец с веселым смехом.

– Да неважно! – сказала Летти. – Когда вы собираетесь в Канаду, мистер Сакстон?

– Следующей весной, раньше, пожалуй, не получится.

– А когда ты женишься? – спросила Летти у Джорджа.

– Раньше… о, гораздо раньше, – ответил он.

– А почему такая спешка?.. Когда это будет?

– А ты когда выходишь замуж? – спросил он в свою очередь.

– Не знаю, – ответила она, поставив на этом разговоре точку.

– Тогда и я не знаю, – сказал он, взяв большой кусок сыра и откусив от него немного.

– Вроде намечено на июнь, – все-таки уточнила она, придя в себя, поскольку почувствовала надежду в его голосе.

– Июль! – почему-то воскликнула Эмили.

– Папа, – проговорил он, держа перед собой кусок сыра, было очевидно, что он нервничает, – а ты советуешь мне жениться на Мег?

Отец привстал и сказал:

– Ты хорошо подумал?

– Да, все обдумал.

– Ну… если это тебе подходит…

– Она моя троюродная сестра…

– Коли ты решил, думаю, это тебе не помешает. У нее и много денег, и если она тебе нравится…

– Нравится, с этим все в порядке… Хотя я не поеду с ней в Канаду. Останусь в «Баране» до конца своей жизни.

– Не очень-то привлекательная жизнь! – произнес отец раздумчиво.

Джордж рассмеялся.

– Немного противно! – согласился он. – Но сойдет. Для того чтобы мне выжить в Канаде, понадобились бы Летти и Сирил.

Все были удивлены этим заявлением.

– Ну, – сказал отец, – я полагаю, мы не можем получать все, чего захотим… обычно приходится мириться с тем, что имеешь… правда, Летти? – Он засмеялся.

Летти покраснела от возмущения.

– Не знаю, – сказала она. – По-моему, можно получить все, что пожелаешь, стоит очень захотеть. Конечно… если ты не противишься этому…

Она поднялась и пошла через комнату к Сэму. Он играл с котятами. Один царапал лапкой его большой палец ноги, торчавший из носка. Мальчик дразнил им котенка. Щекотал его и затем убирал ногу. Котенок наскакивал, пытаясь укусить. Мальчик смеялся, позабыв о нас. Вскоре котятам наскучила забава, и они убежали. Летти потрясла своими юбками, и оба игривых зверька устремились за ней, цепляясь за мягкую ткань и катаясь кубарем по полу. Через минуту котята уже забрались в свою корзину и уснули там. Почти тут же задремал и Сэм.

– Лучше ему идти спать, – сказал отец.

– Положи его на мою кровать, – велел Джордж. – Дэвид будет недоумевать, что произошло.

– Пойдешь спать, а, Сэм? – спросила Эмили, нежно протягивая к нему руки. Но он все равно испугался и спрятался за спину Летти.

– Ступай, – приказала она и, схватив его, быстро раздела. Потом взяла на руки. Его босые ножки свешивались вниз. Задремав, он опустил голову ей на плечо, обхватив девушку за шею.

Она прикоснулась лицом к его взъерошенной рыжей головенке и так постояла тихо некоторое время. Может быть, ей казалось, что она выглядит очень привлекательно. Делалось это явно ради Джорджа, которому нравилось в ней все. И особенно ее достоинство, величие, ее нежность. Все это время Эмили стояла со свечой и ждала.

Вокруг распространялась какая-то удивительная нежность.

«Так, – сказал я себе, – если Джордж спросит ее снова о замужестве, он поступит мудро».

– Сэм спит, – тихо сказала она.

– Думаю, мы можем пока оставить его у себя, а, Джордж? – спросил отец. – А? Давай оставим его у себя, пока мы здесь…

– Ох… бедный мальчишка! Да… ему лучше здесь, чем в другом месте.

– Ах, ну конечно! Вы молодцы, – воскликнула Летти.

– По-моему, ему все равно, – сказал отец.

– Абсолютно, – подтвердил Джордж.

– А что скажет его мать? – спросила Летти.

– Я зайду к ней и поговорю утром, – сказал Джордж.

– Обязательно, – сказала она. – Зайди и поговори.

Потом стала одеваться, готовясь уходить. Он тоже надел кепку.

– Прогуляемся немножко, Эмили? – спросил я.

Она побежала, смеясь, блестя глазами, и мы ринулись в темноту.

Мы подождали их у деревянных ворот. И долго не знали, что сказать друг другу, наконец Летти проговорила:

– Ну… становится прохладно… трава мокрая… Спокойной ночи, Эмили.

– Спокойной ночи, – произнес он с сожалением, в его голосе слышались одновременно и нерешительность и какое-то нетерпение.

Он постоял немного. Она поколебалась… Потом повернулась и пошла.

«Он не спросил ее, идиот!» – сказал я себе.

– А в самом деле, – заговорила она с горечью, когда мы шли по садовой тропинке. – Порой думаешь, что в замкнутых, тихих людях столько достоинств, а на поверку в них одна только тупость… в основном они все дураки.