Текст книги "Белый павлин. Терзание плоти"

Автор книги: Дэвид Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава II
ИРОНИЯ НАВЯЗАННЫХ СИТУАЦИЙ

Это произошло на следующий день после похорон. Я рассматривал репродукции Обри Бердслея «Атланта», а именно заключительную часть к «Саломее». Сидел и смотрел, а моя душа рвалась наружу при виде каждой новой его вещи. Я был возбужден, потрясен. Рассматривал репродукции долго, мой разум, мой дух, никак не могли успокоиться. Мое воображение было повергнуто в смятение, и ничего с этим я не мог поделать.

Летти не было дома, хотя наступило обеденное время, поэтому я взял книгу и отправился на мельницу.

Обед уже закончился; в комнате я обнаружил остатки приготовленного ревеня. Я подошел прямо к Эмили, сидевшей, откинувшись в кресле, и положил «Саломею» перед ней.

– Посмотри, – сказал я. – Посмотри сюда!

Она посмотрела. Сначала просто взглянула, потом стала разглядывать уже более пристально. Я с нетерпением ждал, что она скажет. Наконец она медленно повернулась, вопросительно наморщив свой лоб.

– Ну и как? – сказал я.

– Страшно! – ответила она тихо.

– Нет!.. Почему?

– Это производит впечатление… Послушай, а почему ты принес это?

– Хотел тебе показать.

Мне уже стало легче, я заметил что на нее это тоже произвело сильное впечатление.

Подошел Джордж, заглянул через мое плечо. Я ощущал тепло его тела.

– Господи! – воскликнул он, тоже потрясенный.

Ребятишки подбежали посмотреть, но Эмили захлопнула книгу.

– Я опоздаю… Поторапливайся, Дейв! – И она пошла мыть руки перед тем, как идти в школу.

– Дай это мне, а? – попросил Джордж, потянувшись к книге. Я отдал ее ему, и он стал рассматривать репродукции. Когда Молли подкралась ближе, чтобы полюбопытствовать, он сердито крикнул, чтобы она убиралась. Она надула губы и надела шляпку. Эмили тоже была уже готова отправляться в школу.

– Я пошла… до свидания, – сказала она, нерешительно, выжидая. Я потянулся за своей кепкой. Джордж посмотрел на меня с новым выражением в глазах и сказал:

– Ты уходишь?.. Подожди меня… пойдем вместе.

Я подождал.

– О, очень хорошо… до свидания, – сказала Эмили с горечью и ушла. Когда он достаточно насмотрелся, то поднялся из-за стола, и мы ушли. Он нес книгу, заложив пальцем страницу. Мы направлялись в сторону пашни, шагали молча, не говоря ни слова. Потом он присел на берегу, прислонившись спиной к падубу, и сказал задумчиво:

– Теперь уже нет нужды торопиться… – При этом он продолжал разглядывать иллюстрации. – Ты знаешь, – наконец сказал он, – она мне нужна.

Я был удивлен его неожиданной откровенностью и на всякий случай спросил:

– Кто?

– Летти. Мы получили уведомление, знаешь?

Я вскочил на ноги, изумленный.

– Уведомление об отъезде.

– Расторжение договора? Из-за чего?

– Полагаю, из-за кроликов. Я скучаю по ней, Сирил.

– Господи, покинуть ферму Стрели-Милл, расстаться с мельницей, – гнул я свое. – Это ужасно!

– Да… но я даже рад этому. Как ты думаешь, могло бы у нас с ней получиться что-нибудь серьезное, Сирил?

– Какая неприятность, однако! Куда же вы теперь денетесь? А ты не врешь, не шутишь?!

– Нет. Да не обращай внимания на это проклятое уведомление. Я скучаю по ней очень сильно… И чем больше я смотрю на эти линии, на эти обнаженные тела, тем больше скучаю по ней. Какое же это острое чувство, совсем как изогнутые линии. Я не знаю, что говорю… но, как ты думаешь, могло бы у нас с ней получиться что-нибудь серьезное? Она видела эти репродукции?

– Нет.

– Если бы увидела, то, наверное, тоже бы заскучала обо мне… Я хочу сказать, что они произвели бы на нее сильное впечатление.

– Я покажу ей и потом скажу тебе.

– Я все время раздумывал об этом с того самого момента, как отец получил уведомление. Словно земля уходит у нас из-под ног. Никогда еще не чувствовал себя таким потерянным. Снова начал думать о ней… но не очень понимал себя, пока ты не показал мне эти картинки. Я должен увидеть ее, если смогу… должен что-то делать. До чего неприятно, когда чувствуешь, как дорога резко уходит в сторону и весь мир исчезает, и ты не знаешь, куда идти. Мне нужно кое в чем убедиться, иначе я буду чувствовать себя совсем поверженным. Я спрошу у нее кое о чем.

Я смотрел на него, лежащего под падубом, с лицом мечтательным и по-мальчишески открытым, и дивился его необычному состоянию.

– Ты спросишь у Летти? – сказал я. – Когда… как?

– Мне нужно спросить у нее как можно быстрее, потому что я уже начинаю сходить с ума. – Он печально посмотрел на меня, его веки тяжело опустились, как будто он был пьян или очень устал. – Она дома? – спросил он.

– Нет, она в Ноттингеме. Но вернется домой до темноты.

– Тогда я увижу ее. Чувствуешь запах фиалок?

Я ответил, что нет. А он был уверен, что чувствует, и не мог успокоиться, пока не нашел подтверждение своим обостренным чувствам. Джордж встал, очень лениво, и пошел вдоль берега, присматриваясь к цветам.

– Я знаю, я чувствую. Надо же, белые! – Он сел и сорвал три цветочка, поднес к носу, понюхал.

Потом положил в рот, и я увидел, как жуют лепестки его крепкие белые зубы. Он жевал молча. Потом выплюнул и стал собирать другие фиалки.

– Они мне тоже напоминают о ней, – сказал он и, сорвав стебелек жимолости, обвязал им букетик, подал мне.

– Белые фиалки? – улыбнулся я.

– Передай ей и попроси прийти перед наступлением темноты в лес.

– А если она не придет?

– Придет.

– А если ее не будет дома?

– Зайди и скажи мне об этом.

Он снова лег, уткнувшись головой в зеленые листья фиалок.

– Я должен найти работу, в любом графстве. Мне все равно. – Некоторое время он лежал, глядя на меня. Потом сказал: – Я не ожидаю, что получу больше двадцати фунтов после того, как мы распродадим имущество… но у нее довольно много денег, чтобы начать – если она выйдет за меня замуж – жизнь в Канаде. Я могу хорошо работать… она будет иметь… все, что хочет… уверен, все, что хочет.

Он так спокойно рассуждал, как будто это все было реально.

– Во что она будет одета, когда придет на встречу со мной? – спросил он.

– Не знаю. Наверное, придет в том, в чем была в Ноттингеме, полагаю… золотисто-коричневый костюм и приталенное пальто. А что?

– Я думал, как она выглядит.

– Опять в мечтах.

– А в чем, по-твоему, я лучше смотрюсь? – спросил он.

– Ты? Да иди так, как есть… нет, надень еще сверху пальто… и все.

Я улыбался, хотя был очень серьезен.

– Может, надеть новый шарф?

– Нет, лучше оставь шею открытой.

Он дотронулся рукой до горла и спросил наивно:

– Да? – И это удивило его.

Потом он лежал, сонно разглядывая дерево. Я оставил его и отправился по полям высматривать цветы и птичьи гнезда.

Когда я вернулся, было уже почти четыре часа дня. Он встал, отряхнулся. Вытащил часы.

– Господи, – воскликнул он. – Я пролежал весь день и все время думал. Не знал, даже, что способен на это. Где ты был? Все это удручает, понимаешь. Ты забыл фиалки. Возьми их и скажи ей: я приду, когда стемнеет. Мне кажется, что до этого я не смогу приняться ни за какую работу.

– Почему?

– О, не знаю… только у меня такое состояние, не хочу ни разговаривать, ни обращаться к кому-то… как это бывает у птиц, они даже не знают, какая трель выйдет у них в следующую минуту.

Когда я уходил, он сказал:

– Да. Оставь мне эту книгу… она меня покорила… я хочу сказать, что я уже не тот, каким был вчера, потому что эта книга покорила меня. Я должен что-то сделать до наступления темноты!

* * *

Когда я вернулся домой, Летти еще не пришла. Я поставил фиалки в маленькую вазочку на столе. Как я понимал, ему хотелось, чтобы она увидела рисунки… это было так же верно, как то, что он оставил книгу у себя.

Она приехала примерно к шести часам в автомобиле с Мэри, которая не стала выходить из машины. Я помог с вещами. Летти уже начала делать покупки. Ее бракосочетание было назначено на июль.

Комната сплошь завалена вещами: скатертями, нижним бельем, всякими изделиями из шелка, ковриками и занавесками. Все смотрелось, как на параде: оружие, готовое к бою. Летти была очень довольна. Она не стала даже тратить время на то, чтобы снять шляпку, а сразу принялась развязывать тесьму на своих картонках и пакетах, открывать их, все время при этом разговаривая с мамой.

– Смотри, моя маленькая мама. У меня самая чудесная нижняя юбка. Правда, она премиленькая?! Послушай! – она пошуршала в руках тканью. – Приятный звук, не правда ли? Фру-фру! Она такая очаровательная, сшита прямо по мне, нигде не морщит. – Она приложила юбку к талии, выставила вперед ногу, посмотрела вниз и сказала: – Очень хорошей длины, правда, моя маленькая мама?.. А еще говорят, что я высокая… Это как сказать. Тебе бы хотелось иметь такую, мамочка?.. О, ты ни за что не признаешься в этом. Да ты в ней будешь просто прекрасна, как и любая женщина… поэтому я купила для тебя эту шелковую вещицу… прелестная, верно?.. не надо ничего говорить, я и сама вижу, что здесь слишком много бледно-лилового цвета. Ну-ка! – Она взяла ткань и поднесла к маме на уровне ее подбородка. – Очень идет тебе. Красиво, разве нет? Тебе не нравится, мамочка? Похоже, ты не очень довольна. А я между тем уверена, что тебе идет… ты выглядишь такой молодой. Я хочу, чтобы ты не была такой уж консервативной. Тебе нравится?

– Конечно, нравится… Я только думаю, почему ты была в таком взбудораженном состоянии, когда покупала все это. Знаешь, ты не всегда…

– Ладно… ладно, дорогая моя, не капризничай и не читай проповедей. Это такое наслаждение – ходить за покупками. В следующий раз пойдем вместе, ладно? Мне так понравилось это… но я хотела бы, чтобы ты там тоже побывала… Мэри возражать не будет, с ней так легко… мне нравится делать удачные покупки… О, это великолепно!.. Мне много еще нужно купить. О, ты не видела это покрывало… вот именно такой цвет будет преобладать в нашей комнате – золото с янтарем…

Неудачное начало. Я смотрел, как тени становились все длиннее, и длиннее, как сверкала вода вдалеке, как запад постепенно окрасился в цвет золота… Наконец Летти спустилась вниз, со вздохом заявив, что устала.

– Ступай в столовую и выпей чашечку чая, – велела мама. – Я попросила Ребекку сразу заварить его, как только ты пришла.

– Ладно. Лесли придет позже. Полагаю – примерно в половине девятого, как он сказал. Показать ему то, что я купила?

– Мужчине здесь нечего смотреть.

– Мне нужно переодеться. Думаю, ничья помощь не понадобится. Пусть только Ребекка посмотрит на мои покупки… в другой комнате… и, Бекки, заверни их, пожалуйста, и положи мне на кровать.

Как только она ушла, Летти сказала:

– Ей это занятие понравится, правда, мама, ведь мои вещички такие прелестные! Мне нужно новое платье, мама, как ты думаешь?

– Делай, что хочешь.

– Полагаю, нужно; однажды вечером он сказал, что не любит блузки с юбками; он терпеть не может пояса. Я надену это старое кремовое, кашемировое; оно стало выглядеть очень миленько, после того, как я приспособила к нему новый шнурок. Эти фиалки приятно пахнут, правда?.. Кто принес их?

– Сирил принес.

– Джордж прислал их тебе, – сказал я.

– Ладно пойду сниму платье. И почему мужчины доставляют столько волнений?

– Эти волнения тебе нравятся, – сказала мама.

– О, разве? Какая досада! – И она побежала наверх.

За Хайклоузом солнце было совсем красным. Я встал коленями на подоконник и улыбнулся судьбе и тем людям, которые думают, что странные ситуации – это, как правило, плод нашего воображения, Солнце садилось за кедрами, медленно-медленно опускалось за деревьями, потом исчезло за холмом.

– Надо пойти, – сказал я сам себе, – сообщить ему, что она не придет.

Я прошел по комнате, обошел лестницу и направился к двери. Летти спустилась вниз, одетая в белое… то ли в кремовое… Она выглядела очень довольной, снова была бодрой, хотя все еще переживала дневные впечатления.

– Я приколю к платью эти фиалочки, – сказала она глядясь в зеркало и переводя взгляд с меня на свое отражение, которое словно освещало темную комнату.

– О, ты мне напомнила, – сказал я. – Джордж Сакстон хотел повидаться с тобой сегодня вечером.

– Чего ради?

– Не знаю. Они получили предписание покинуть ферму, мне кажется, он расчувствовался.

– О, ну… Он придет сюда?

– Он сказал, что если бы ты немножко прогулялась по лесу, то встретила бы его.

– Да! О, конечно! Ну, конечно, я не могу.

– Конечно, нет… если не хочешь. Между прочим, это его фиалки у тебя на груди.

– А, это… пусть остаются, это не имеет значения. Но зачем он хочет видеть меня?

– Не могу сказать, уверяю тебя.

Она посмотрелась в зеркало, потом на часы.

– Подумаем, – ответила она. – Сейчас только четверть восьмого. Еще три четверти часа… Но зачем ему это нужно? Понятия не имею.

– Впечатляет, не так ли? – спросил я с иронией.

– Да, – ответила она, глядя в зеркало. – Не могу идти в таком виде.

– Ну хорошо. Не можешь, так не можешь.

– Да и потом… скоро стемнеет. В лесу будет очень темно, правда?

– Да.

– Ладно, я дойду только до конца сада. Одну минуту… сбегай, возьми мою шелковую шаль из шкафа… надо торопиться, пока светло.

Я сбегал и принес шарфик. Она старательно надела его на голову.

Мы вышли и направились по садовой тропинке. Летти шла, аккуратно приподняв юбку над травой. В сумерках начал петь соловей. Мы ступали молча, огибая кусты рододендрона, на которых уже появились розовые бутоны.

– Не могу идти через лес, – сказала она.

– Обойдем по верховой тропе. – И мы обошли темный кустарник.

Джордж ждал. Я заметил, что он выглядел уже не так самоуверенно, как обычно. Летти перестала придерживать юбки и поплыла к нему. Он неуклюже ждал, осознавая, что выглядит несколько по-клоунски. Она протянула руку. В этом жесте было что-то великосветское:

– Видишь, – сказала она, – я пришла.

– Да… я думал ты не придешь… – он посмотрел на нее и вдруг улыбнулся, осмелев. – Ты вся в белом… ты, ты действительно очень красивая… хотя не так…

– О чем это ты?

– Да так… ну я думал совсем о другом… о картинах.

Она улыбнулась нежно, лучезарно и милостиво осведомилась:

– И насколько же я отличаюсь от всех этих образов?

– У них нет всей этой чепухи. Они откровенные.

– Но разве я не выгляжу мило со всей этой своей чепухой, как ты называешь? – И она, улыбаясь, сняла шелковый шарфик.

– О, да… так гораздо лучше.

– Ты какой-то чудной сегодня… зачем я тебе понадобилась… чтобы попрощаться?

– Попрощаться?

– Да… ты же уезжаешь, Сирил рассказал мне. Мне очень жаль… даже представить себе не могу, что на мельнице появятся чужие люди! Но ведь и я уеду отсюда скоро, мы все уезжаем, понимаешь, ведь мы стали взрослыми, – она держала меня под руку.

– Да.

– А куда ты поедешь… в Канаду? Ты там поселишься и станешь главой семьи, не так ли?

– Не знаю.

– Тебе не жалко уезжать?

– Нет, я рад.

– Рад, что уезжаешь от нас всех?

– Полагаю, что так… поскольку я должен.

– Ах, судьба, судьба! Она разделяет нас, хотим мы того или не хотим.

– Что ты такое лопочешь?

– Ну, понимаешь, ты должен уехать. Я тоже не должна здесь долго задерживаться… в лесу… становится прохладно. Когда ты уезжаешь?

– Не знаю.

– Не скоро еще?

– Не знаю.

– О, да. Ну, мне надо идти. Ну, так попрощаемся?.. Ты ведь этого хотел, не так ли?

– Попрощаться?

– Да.

– Нет… я хотел спросить тебя…

– О чем? – вскрикнула она.

– Ты не понимаешь, Летти, теперь, когда прежняя жизнь кончилась, все ушло… ты мне нужна… чтобы начать… новую жизнь, ты мне нужна.

– Но что бы я могла делать… я могу только создавать помехи… какую помощь я могла бы оказать?

– Я себя чувствую так, будто с моим разумом что-то сделали… теперь я смог бы объяснить кое-что тебе. Ах, какой все-таки в голове туман… даже не знаешь, что и делать.

– А если бы… если бы я была с тобой… тогда что?

– Если бы ты была со мной, я бы отправился прямиком…

– Куда?

– О… я бы арендовал ферму в Канаде…

– Ну, а не лучше бы сначала заиметь ферму и обрести уверенность, почувствовать, что все идет, как надо?

– У меня нет денег.

– О!.. И поэтому тебе нужна я?..

– Мне нужна только ты. Я дал бы тебе…

– Что?

– Ты бы получила меня… всего меня и все, что пожелаешь.

– И за все самой заплатить… хорошая сделка! Нет, о нет, Джордж, прошу прощения. Это один из моих самых легкомысленных вечеров. Я бы не хотела, чтобы все так получилось. Ты же понимаешь, это невозможно… посмотри, ведь это действительно невозможно, верно?

– Полагаю, да.

– Ты знаешь, что да… Посмотри-ка на меня и скажи, что это невозможно для меня… быть женой фермера… жить с тобой в Канаде.

– Да… я не рассчитывал на это. Да, теперь я понимаю, это невозможно. Но я думал об этом и чувствовал, что ты мне нужна. Нужна… Да, это ни к чему не приводит, если начнешь воплощать свои мечты в реальность. Думаю, такое было в первый и последний раз. Да, это невозможно. Теперь я передумал.

– И что же ты будешь делать?

– Я не поеду в Канаду.

– О, ты не должен… ты не должен принимать поспешных решений.

– Нет… я женюсь.

– Ты? О, я рада. Я думала… ты… был так влюблен… Хотя нет… Я так рада. Да… женись!

– Ладно… раз уж ты…

– Да, – сказала Летти. – Так лучше всего. Но я думала, что ты… – она улыбнулась ему грустно.

– Ты так думала? – откликнулся он с умоляющей улыбкой.

– Да, – прошептала она. Они стояли и смотрели друг на друга.

Он сделал импульсивное движение по направлению к ней. Она, однако, слегка отпрянула назад, наблюдая за ним.

– Ну… думаю, мы увидимся как-нибудь… так что до свидания, – сказал он, протягивая руку.

Мы услышали шорох, кто-то ступал по гравию. На верховой тропе показался Лесли. Услышав его, Летти приняла грациозную позу и сказала Джорджу:

– Мне так жаль, что вы собираетесь покинуть эти места… это ломает всю нашу прежнюю жизнь. Ты сказал, что мы увидимся… – Она задержала свою руку в его руке на одно-два мгновения.

– Да, – отозвался Джордж. – Спокойной ночи, – он повернулся и зашагал прочь. Она стояла в той же красивой позе, глядя ему вслед, потом медленно повернулась.

– С кем это ты разговаривала? – спросил Лесли.

– Он уже ушел, – ответила она таким тоном, как будто его слова с трудом доходили до нее.

– Он появился и чем-то расстроил тебя… а теперь ушел… Кто это?

– Он?.. Ох… так это же Джордж Сакстон.

– Ах, он?

– Да.

– Что ему было нужно?

– А? Что ему нужно? Да ничего.

– Трудно поверить, – сказал он, рассмеявшись, благородно не обращая ни на что внимания.

– Мне так жаль, – сказала она.

– Чего?

– О… давай не будем больше говорить о нем… поговорим о чем-нибудь другом. Я не переношу все эти разговоры… о нем.

– Ладно, – ответил он… и после неловкой, хотя и короткой, паузы спросил: – Как ты провела время в Ноттингеме?

– О, прекрасно.

– Ты получишь удовольствие от посещения магазинов, у тебя уйма времени до июля. Как-нибудь я пойду с тобой.

– Очень хорошо. Пойдем.

– Это звучит так, будто ты не хочешь, чтобы я отправился туда вместе с тобой. Я уже успел надоесть, как старый муж?

– Мне кажется, так и будет когда-нибудь.

– Вот это мило! Почему?

– О, не знаю.

– Знаешь.

– Смотри, Ребекка зажгла лампу в холле.

– Да, уже довольно темно. Я уже заходил к тебе. Пришел раньше, чем обещал. Однако ни разу не услышал от тебя похвалы за это.

– Я не обращала внимания. Вот зажгли свет в столовой. Пойдем домой.

Они вошли в дом. Она подошла к пианино и осторожно сняла с него покрывало. Потом обернулась в задумчивости и какое-то мгновение постояла так.

– Ты не присядешь рядом со мной? – сказал он, указывая на диван.

– Не сейчас, – ответила она, повернувшись к пианино. Потом села и начала наигрывать какой-то мотив по памяти. И вдруг принялась вытворять невесть что, заиграла обрывки разных песен, отрывисто и неприятно.

– Послушай, Летти… – попытался он прервать ее занятие.

– Да, – ответила она, продолжая играть.

– Это не очень интересно…

– Нет? – она продолжала играть.

– И совершенно не впечатляет…

Она не ответила. Он немножко поскучал, потом сказал:

– Сколько это будет продолжаться, Летти?

– Что?

– Ну, вот такие вещи…

– Пианино?.. Я могу прекратить, если тебе не нравится.

Однако она не прекратила.

– Да… и все это просто скучно, прости.

– Не понимаю.

– Разве?.. Между тем это мне надоело.

Тогда она забренчала: «Если я построил мир для тебя, дорогая».

– Я сказал, прекрати! – крикнул он.

Она добренчала песенку до конца, потом медленно закрыла пианино.

– Подойди сюда… Подойди и посиди со мной, – сказал он.

– Нет, не хочется. Я бы лучше поиграла.

– Ну и играй, черт возьми, а я пойду туда, где мне будет интересно.

– Прекрасный выход.

Он не ответил, и она медленно повернулась на табурете, открыла пианино и положили свои пальцы на клавиши. Под звуки музыки он встал и сказал:

– Я пошел.

– Но еще же рано… Почему? – спросила она, играя нежную мелодию «Meine Ruh ist hin»…

Он стоял покусывая губы. Потом еще раз попробовал обратиться к ней.

– Летти!

– Да?

– Ты не собираешься прекратить это и… быть чуточку… подружелюбней?

– Подружелюбней?

– Ты какая-то странная сегодня. Что тебя расстроило?

– He-а. Ничто. Если кто из нас и расстроен, так это только не я.

– Рад слышать… Но как бы ты все-таки назвала свое состояние?

– Мое? Никак.

– Ну, ладно. Я пойду.

– Зачем? Еще же рано?

Он не уходил, а она играла все нежней и нежней, играла бездумно, бесцельно. Один раз подняла голову, чтобы заговорить, но ничего не сказала.

– Погоди! – выкрикнул он вдруг так громко, что она вскочила и захлопнула пианино. – Зачем ты это делаешь? Зачем?

Несколько секунд она молча смотрела на него, потом ответила вопросом:

– А что произошло?

– Полагаю, ты хочешь, чтобы я не мешал, пока ты сентиментальничаешь со своим молочником. Тебе не надо беспокоиться. Можешь делать это в моем присутствии. Или давай я уйду и оставлю тебя с миром. Сейчас схожу и позову его сюда, если хочешь… если тебе это нужно…

Она медленно повернулась на табурете спиной к пианино и посмотрела на него, улыбаясь.

– Какой ты молодец! – сказала она.

Он стиснул кулаки и ухмыльнулся.

– Как же ты любишь дразнить… – начал он, воздевая кулаки. Она улыбалась. Тогда он повернулся, сбил несколько шляп с вешалки в холле и ушел, хлопнув дверью.

Летти еще некоторое время продолжала играть, после чего ушла в свою комнату.

* * *

На следующий день Лесли к нам не пришел, на другой день тоже. Зато утром забежала Мэри и сказала, что он уехал в Йоркшир осматривать новые шахты, которые были затоплены, и скорей всего будет отсутствовать неделю или около того. Подобные деловые поездки на север случались довольно часто. Фирма, в которой мистер Темпест был директором и главным держателем акций, открывала новые шахты в другом графстве, поскольку в своем районе шахты приносили мало прибыли. Уже было почти решено, что Лесли обоснуется в Йоркшире после того, как женится, и будет наблюдать за ведущимися там работами. Сначала он отверг эту идею, но потом принял.

Пока он отсутствовал, Летти пребывала в дурном настроении. Она больше не вспоминала о Джордже и мельнице. Сдерживалась и в основном старалась вести себя, как подобает леди.

Вечером, на четвертый день отсутствия Лесли, мы вышли в сад. На деревьях проклюнулась листва. Мама в своем садике приподнимала личики аврикул (это такие цветочки), чтобы посмотреть на их бархатные губки, и осторожно выпалывала молодые сорняки из черной земли. Повсюду кричали дрозды. Японская айва пылала на стене, на свету она росла особенно густо. Кисточки белых соцветий вишни нежно колыхались на ветру.

– Что мне делать, мама? – спросила Летти, она подошла, чтобы набрать цветов японской айвы. – Что делать? Делать-то нечего.

– Ну, девочка моя… а что, собственно, ты хочешь делать? Ты целыми днями хандришь. Пойди и повидайся с кем-нибудь из друзей.

– До Эбервича далеко.

– Разве? Тогда сходи-ка к тем, кто живет неподалеку.

Летти постояла в нерешительности.

– Не знаю, что и делать, – сказала она. – Я ведь никогда так не проводила дни. Чувствуешь себя заживо похороненной в этой норе… Ах, вот бы поселиться поближе к городу… Так плохо, когда тебе не с кем общаться, кроме двух-трех человек.

– Ничем не могу помочь, дорогая… ты что-то должна решить для себя.

– А что я могу? – Ничего не могу, пожалуй.

– Тогда иди спать.

– Не хочу… Бессмысленно прожитый день лежит тяжелым грузом на мне. Чувствую, что готова выкинуть какую-нибудь отчаянную штуку.

– Очень хорошо, – сказала мама. – Так и поступай.

– О, не стоило говорить с тобой об этом… я не хотела…

Она повернулась и пошла к лаврестинусу[25]25
  Вечнозеленый кустарник.


[Закрыть], потом стала обрывать его красные ягоды. Я ожидал, что сейчас она будет раздражаться. Но она замерла на месте. Послышался шум автомобиля, быстро мчавшегося вниз по холму в сторону Неттермера. Я снова прислушался. Автомобиль все еще спускался по холму. Мы увидели пыль, вздымавшуюся среди деревьев. Летти подняла голову и тоже начала прислушиваться. Автомобиль уже приближался к Неттермеру. Потом вдруг мотор заглох. И вот опять машина покатила через лес, к нам. Летти стояла с раскрасневшимися щеками и горящими глазами. Она двинулась к кустам, отделявшим покрытую гравием дорожку от лужайки возле нашего дома. Машина уже мелькала среди деревьев. Это был маленький автомобильчик, им Лесли обычно пользовался для поездок по делам фирмы. Теперь он весь побелел от пыли. Лесли развернулся и остановил автомобиль прямо возле дома. Он ступил на землю. От долгого сидения за рулем его несколько согнуло, скрючило. Куртка и кепка тоже были покрыты толстым слоем пыли.

Летти окликнула его.

– Лесли! – И полетела ему навстречу.

Он обнял ее, и целое облако пыли накрыло их. Потом поцеловал ее, и они какое-то время постояли, не двигаясь. Она смотрела снизу вверх на него… затем потянулась, чтобы снять с Лесли защитные очки. Потом она с нежностью посмотрела на него и снова поцеловала. Он ослабил объятия, и она сказала голосом, полным нежности:

– Ты весь дрожишь, дорогой.

– Это от езды. Я ведь ехал, нигде не останавливаясь.

Не говоря больше ни слова, она повела его в дом.

– Какой ты бледненький… иди ляг на диван… не обращай внимания на пыль. Отлично. Я принесу тебе пиджак Сирила. Ох, мама, он проехал столько миль без остановок… позволь ему прилечь.

Она побежала, принесла ему пиджак, заставила прилечь на диван. Потом она сняла с него сапоги и надела на ноги тапочки. Все это время он лежал, глядя на нее. И был бледен от возбуждения.

– Дорога сильно измотала меня.

– А зачем ты вообще так спешил?

– Мне казалось, что если не буду бешено мчаться, то вообще не приеду… Если не поспешу… Не знаю, как ты ко мне по-настоящему относишься, Летти, но когда я что-то обещаю, то обязательно делаю.

Она нежно улыбалась ему, а он лежал, отдыхая и глядя на нее.

– Странно, почему я до сих пор не совершил что-нибудь отчаянное. Я сумасшедший, я потерял голову с того самого момента, как сказал тебе… О, Летти, я такой дурак, несчастный негодяй… Господи, я себя так ругаю. Чувствую себя постыдно, как будто совершил страшный грех. И очень благодарен тебе, Летти, за то, что ты не отвернулась от меня после того, что я сказал.

Она подошла и села возле него, ласково убирая волосы со лба, целуя его. Она испытывала к нему несказанную нежность, пронзительную до слез. Ее движения стали импульсивными, как будто она не осознавала, что она делает. Она притаилась и молчала. Он привлек ее к себе, и они молча лежали, пока не стемнело.

Моя мама что-то делала в соседней комнате, и от этого шума они встрепенулись. Летти встала, и он тоже поднялся с дивана.

– Полагаю, – сказал он, – мне нужно отправиться домой, помыться, переодеться. Хотя… – он добавил тоном, из которого было ясно, что он не хочет уходить, – я должен вернуться утром… Не знаю, что они скажут.

– В любом случае, ты мог бы помыться здесь…

– Но мне нужно вылезти из этой одежды, и я хотел бы принять ванну.

– Можешь воспользоваться одеждой Сирила. А вода горячая. Во всяком случае, оставайся на ужин, хорошо?

– Если я ухожу, то мне следует поторопиться. Моим не понравится, если я приеду поздно. Они вообще не знают, что я приехал. Они не ожидают меня до понедельника или даже до вторника.

– Может, ты все-таки останешься здесь, им нет нужды знать о твоем приезде.

Они смотрели друг на друга смеющимися глазами, как дети, которые находят удовольствие в нарушении любых правил.

– О, но что подумает твоя мама!.. Нет, я лучше пойду.

– Она не будет возражать.

– О Господи. Я спрошу ее.

Он хотел остаться гораздо больше, чем она. Мама подняла брови и сказала очень мягко:

– Лучше, чтобы он поехал домой… И прямо сейчас.

– Но ты только посмотри, как он себя чувствует… Ведь это же в конце концов моя вина. Но не будь такой жестокой, matouchka.

– Я вовсе не жестокая, однако.

– О, Идгрун, Идгрун!.. – продекламировала Летти шутливо.

– Конечно, он может остаться, если хочет, – сказала мама сухо.

– Отлично, mutterchen… И будь поласковей, ну пожалуйста!

Летти была слегка обеспокоена сухим тоном мамы. Тем не менее Лесли остался.

Через некоторое время Летти уже поднималась наверх в свободную спальню, веселая и сияющая, а Ребекка сновала туда-обратно с бутылкой горячей воды и чистым постельным бельем. Летти быстро конфисковала мою пижаму из тончайшей фланели, нашла новую зубную щетку, произвела смотр моих рубашек, носовых платков, нижнего белья и спросила, какой пиджак я бы мог одолжить ему. Меня удивила ее решительность.

Он появился к ужину, намытый, причесанный, сияющий. Ел с аппетитом, излучал теплоту – одним словом, откровенно блаженствовал. Его щеки снова стали румяными, он владел своим телом, к нему вернулись прежняя независимость, уверенность, я не помню, чтобы когда-либо он выглядел таким красивым и привлекательным.

Какая-то особая аура окружала его, какая-то магия чувствовалась в его словах, в его смехе, в его движениях. Нам он нравился как никогда. Мама, однако, держалась натянуто. Сразу после ужина она встала, сказала, что ей нужно закончить письмо, пожелала всем спокойной ночи и ушла.

Однако облачко ее настороженности постепенно рассеялось. Он говорил и смеялся веселее, чем когда-либо, сидел, откинув голову назад, демонстрируя грацию и ладность своего мускулистого тела. Я оставил их у пианино. Он сидел, как бы собираясь играть, а она стояла рядом, положив ему руку на плечо.

* * *

Утром он рано встал, в шесть часов спустился вниз по лестнице и направился к машине. Когда я спустился вниз, то увидел, что он очень озабочен и молчалив.

– Какая досада, – сказал он, – мне нужно рано уехать.

Ребекка приготовила завтрак, который мы съели вдвоем. Он все время молчал.

– Странно, что Летти не встала позавтракать с тобой… Она именно тот человек, который бы оценил красоту раннего утра, – сказал я.

Он нервно отломил кусочек хлеба, отпил кофе, как если бы был чрезмерно возбужден, и громко глотнул.

– Для нее слишком рано, я думаю, – ответил он, торопливо утирая усы. Тем не менее казалось, что он прислушивается, не идет ли она.

Спальня Летти находилась над кабинетом, где Ребекка накрыла стол к завтраку, и он прислушивался снова и снова, застыв с вилкой в руках. Потом он продолжил завтрак. Когда он отодвинул тарелку, открылась дверь. Он подскочил и обернулся. Это была мама.