Текст книги "Пасадена"

Автор книги: Дэвид Эберсхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Дорога обогнула газон, и земля сменилась покрытием – светлым бетоном, в трещинах которого росли побеги рисовой травы. Блэквуд потянулся за шляпой, обвитой темно-синей лентой с торчащим из нее крошечным золотистым перышком, и, только надевая ее на голову, увидел сам дом. По сравнению с Пур-Хаусом, как назвала его миссис Ней по телефону, любой особняк на Ориндж-Гроув-авеню казался жалкой лачугой. А ведь их в городе была целая улица. Ориндж-Гроув-авеню прозвали «улицей миллионеров» еще задолго до того, как Блэквуд поселился в этом городе. На первый взгляд дом показался даже больше, чем отель «Виста», хотя такого не могло быть – в лучшие дни в «Висте» спокойно размещалось человек по пятьсот. Блэквуд вспомнил, что богатейшие жители Пасадены, обитая между живой изгородью, плакучими ивами, растущими вдоль реки, и въездными воротами, имели обыкновение называть свои средиземноморские виллы на испанский манер – «касита», то есть «домик», дворцы под шиферными крышами – коттеджами, а дома красного дерева, построенные фирмой братьев Грин, – бунгало. «Вот такие они, – заметил как-то Суини Вонючка своим отстраненным философским тоном. – Нет никакого экономического обоснования для того, чтобы скрывать свое богатство, а некоторые здесь именно это и делают. Но так было не всегда. Их отцы поступали как раз наоборот – соревновались, кто кого переплюнет. Все меняется, правда ведь, Блэквуд?»

* * *

Блэквуд не собирался показывать миссис Ней, что Пасадена ему очень приглянулась, что он никогда еще не видел ничего подобного; наоборот, он хотел сделать вид, что для него такой вот королевский размах – дело привычное. Она сказала, что дом построен в стиле бозар, но, похоже, это было не совсем так: в архитектуре дома истинно по-калифорнийски смешались итальянская вилла, андалусийское жилье и французское шато; здание было трехэтажное, с чердаком, беленое, с красной черепичной крышей, которую поддерживал карниз, украшенный гербами с изображением апельсинов с рубчиком и рысьих голов. С одной стороны дом огибала широкая терраса, на балюстраде которой стояли мраморные урны с засыхающими в них листьями юкки; Блэквуд подумал, что здесь, наверное, и упал замертво капитан Пур. Вдоль восточной стены дома шли низкие фикусы, переплетаясь со стеблями маракуйи, тоже уже почти мертвой.

Блэквуд проехал между тонкими колоннами портика и остановил машину. Никого не было – только тисы шелестели листьями и перекрикивались сойки. В отдалении под утренним солнцем лимонно желтела цепь гор Сьерра-Мадре, с белыми от снега вершинами, и Блэквуду пришло в голову, что он попал в затерянный мир, скрытый от всей остальной Пасадены. Ничего не будет удивительного, если продавцы захотят дорого продать свое ранчо; пусть миссис Ней назовет точную цену.

– О чем вы спрашиваете? – ответила Черри Ней. – Ведь вы даже ничего здесь еще не видели. О цене поговорим потом, когда я все покажу.

В охотничьем клубе «Долина» она была чемпионкой по теннису среди женщин старше сорока лет, и за десять лет, проведенных на корте, – как же Черри Ней любила ударять по мячу с лёту и сверху вниз! – цвет ее кожи стал теплым, янтарным. Мозги у Черри были вовсе не куриные; она чувствовала, что сумела удивить Блэквуда, как будто все, что было о ней известно, не складывалось в единую картину: по-девичьи стройное тело, тронутое загаром лицо, прическа, подобающая даме в годах, ее благожелательность и завидное умение собирать информацию и авторитетно преподносить ее. Она имела обыкновение заканчивать каждое предложение твердым: «Вот так вот» – и сейчас тоже произнесла свое любимое утверждение, говоря, что если уж Блэквуд дал себе труд добраться до ранчо, то он вполне может и пройтись по нему, осмотреть. «А теперь зайдем-ка в этот большой старый дом!» – произнесла Черри с живостью, удивившей Блэквуда еще в разговоре по телефону, и он даже почувствовал досаду на самого себя, что сначала так ошибочно судил о ней: он разговаривал вовсе не с наивной простушкой.

Они прошли по галерее, тянувшейся вдоль особняка. Мебели в доме почти не было – лишь около главной лестницы стояли несколько завернутых в холст стульев с позолоченными ножками и мраморная статуя купидона с завязанными глазами, который метил в полуодетую женщину; при виде ее полуобнаженной груди Блэквуд отвел глаза, Черри отметила про себя эту его стыдливость и произнесла вслух:

– Хозяин продает все вместе.

Потом она рассказала, что дом построили в тысяча восемьсот девяносто шестом году для спекулянта земельными участками, оранжиста по имени Уиллис Фиш Пур-первый.

– Этот участок отрезали от старого ранчо Сан-Паскуаль. Здесь раньше был другой дом, почти такой же огромный, – отрывисто говорила она через плечо, быстро проходя по комнатам и рассчитывая, что Блэквуд все поймет сам из ее скороговорки.

Черри очень старалась не проговориться о том, что рано утром из телефонной будки ей позвонил Брудер и спросил, чт о ей известно о человеке по имени Эндрю Джексон Блэквуд; Брудер сказал, что он почему-то крутится у «Гнездовья кондора», и Черри, не желая лгать, ответила, что совсем не знакома с мистером Блэквудом. «Серьезный ли он человек? – рассуждал с ней Брудер. – Мне кажется, да; есть в нем что-то такое». Черри сказала, что попробует разузнать это. Она не призналась, что Блэквуд через несколько часов приедет осматривать Пасадену, и сообразила, что ей лучше всего выступать посредником в этом деле. Она знала, что выиграет, если только сумеет как можно дольше не сводить мужчин друг с другом, сделать так, чтобы вся информация шла через нее.

– Уиллис Фиш Пур? – переспросил Блэквуд.

– Первый.

– Первый?

– Вы, конечно же, знаете, что мистер Пур был одним из основателей Пасадены. В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году он основал здесь колонию Индианы. Знаете, мы с Джорджем не очень задумываемся о том, кто пришел сюда первым, вообще обо всех этих давно прошедших историях. Но вы ведь понимаете, что многие здесь очень гордятся своими предками.

Миссис Ней сказала еще, что, когда дом на холме только построили, площадь всего ранчо составляла две с половиной тысячи акров, но это было уже довольно давно. Теперь же Пасадена скромно располагалась на ста шестидесяти акрах: шестьдесят акров занимало поместье вместе с парками («тем, что от них осталось», как она выразилась), а сто – полузаброшенные деревья, апельсины на которых вырастали угольно-черными и жесткими.

– Дела пошли хуже со времен великой засухи тридцатого года. Это она сразу все здесь погубила. Конечно, это плохо, очень плохо. Больше всего здесь росло апельсинов с рубчиком. Но еще были грейпфруты, мандарины, черимойя, танжерины, абрикосы, королек, персик, грецкий орех, сапота, инжир. Ах, что это было за место, мистер Блэквуд! – продолжила она. – В свое время здесь работали шестеро садовников-японцев; они ходили в зеленых резиновых сапогах и без устали чистили газон бамбуковыми граблями. В доме все было как положено – секретари, горничные в кружевных наколках, швея, а потом и шофер, который ставил машины в бывшую конюшню, переделанную под гараж. Уиллис Фиш Пур строил свой дом четыре года; тридцать мулов работали для того, чтобы можно было срезать верх холма, выкопать пруд, куда запустили форель, и расчистить два акра земли под сотню розовых кустов.

Миссис Ней сказала, что дом напоминает один из замков Французской Луары – Шато Боргар.

– Элмер Хант – вы, конечно, слышали о его племяннике, Майроне, – сделал из него… пожалуй, больше всего это похоже на то, что в Калифорнии называют «кастильо». В подвале была дорожка для боулинга, бильярдная, где мистер Пур, бывало, катал шары со своими работниками, и лоджия, вынесенная за портик, где в фарфоровых горшках стояли маленькие апельсиновые деревца, цветы которых источали такой дурманящий аромат, что Лолли Пур, дочь мистера Пура, однажды упала в обморок, не выдержав их сильного благоухания. Каждая из двенадцати спален дома выходила окнами на апельсиновый сад, и еще восемь ванных комнат (первый в Пасадене дом со всеми удобствами, Джордж все время предупреждает, чтобы я не забыла об этом сказать) и боковое крыло, где могло разместиться двадцать четыре человека обслуги. Но это все прошлые дела, – сказала миссис Ней. – Теперь так больше никто не живет.

Она сомневалась, что Блэквуд намеревается так жить. Вполне могло статься, что он разрушит здесь все до основания, оголит холм и понятия не будет иметь, как поступать дальше. Черри вовсе не была сентиментальной, и, хотя это ее абсолютно не касалось, в самой глубине души она все-таки надеялась, что дому найдется хозяин – придет, постелет в холле ковер, посадит новые растения. Как любила говорить Черри, надо же сохранить хоть кусочек живой истории.

На площадке между первым и вторым этажом они постояли у окна, любуясь видом на Норд-Висту, на ее фонтан с дельфином, теперь совсем засохший, и на посадки камелий, заплетенные порослью ежевики с красными фонариками ягод на ветках. Черри отметила про себя, что отсюда ранчо смотрелось совсем заброшенным и как будто исподволь открывало гостю свою печаль.

– Давно здесь никто не живет, миссис Ней?

– Примерно год. Но в упадок все стало приходить гораздо раньше.

– Вокруг города много таких мест, миссис Ней. Все говорят – Пасадена теперь совсем не та, что раньше.

– Наверное, вы правы, мистер Блэквуд. Когда здесь последний раз строились? Году, может быть, в двадцать девятом – тридцатом. А я еще помню времена, когда новые дома появлялись по два в неделю.

Блэквуд почуял удобный момент, хотя пока и не понял, как им лучше воспользоваться, и заметил:

– Нельзя забывать о войне, миссис Ней.

– Конечно, мистер Блэквуд. Не подумайте только, что я ничего не делаю. Я, как все, сливаю жир после жаренья в консервную банку, чтобы использовать его снова, и вместе со своей поварихой научилась готовить творог на разные лады. Я не жалуюсь. Рано или поздно война закончится, но я уверена: Пасадена никогда не будет такой, как была.

– Ничего не будет таким, каким было, миссис Ней.

– Верно, мистер Блэквуд, – отозвалась она и добавила свое обычное: – Вот так вот. – Помолчав немного, она продолжила: – Но мы ведь не пейзажами любоваться приехали. Здесь еще много чего есть посмотреть, мистер Блэквуд! Обратите внимание на статую Дианы. Она тоже продается вместе с домом.

Черри нелегко было раскусить Блэквуда: он казался одновременно прямым и хитроумным, вызывающим доверие и замкнутым, подростком и взрослым. Ей было известно, что родом Блэквуд не из Пасадены и что его не приняли в охотничий клуб «Долина». Отказали ему и в «Атенеуме» при Калифорнийском технологическом институте: даже его приятель, Суини Вонючка, не поддержал кандидатуру Блэквуда; а в «Плейхаусе» единодушно проголосовали против его принятия. Но Черри жалела неудачников гораздо больше, чем ее супруг и вообще люди ее круга; ей хотелось взять Блэквуда за руку и посоветовать ему прекратить эти бесплодные попытки, ведь некоторым будто на роду написано входить в любую дверь, а некоторым – нет.

С террасы она показала ему апельсиновую рощу, одноэтажный жилой дом и служебные постройки.

– Он продается вместе со всем хозяйственным инвентарем. Если вам интересно и если вы серьезно обо всем этом думаете, я приготовлю для вас опись.

Блэквуд чувствовал, что просто обязан ответить:

– Да, я серьезно обо всем этом думаю, миссис Ней.

Она вытянула руку, показывая границу участка:

– Вот от того холма, видите, со следами пожара на склоне, вон до того, похожего на верблюда, и еще маленькая речка, вон там.

– А что это за шум? – спросил Блэквуд.

– Шум?

– Как будто что-то жужжит.

Они стояли на террасе, и красная керамическая плитка сияла у них под ногами.

– Это парковая трасса, мистер Блэквуд.

– Что, так близко?

– Да, как раз за тем холмом. Капитан Пур, сын мистера Пура, продал часть участка владельцам, которые просто мечтали проложить шестиполосную дорогу вдоль Арройо-Секо.

Она не стала говорить, что одним из этих людей был ее муж.

– И значит, здесь шумно и днем и ночью?

– Наверное, да. Говорят, здесь в час проезжает по сто машин.

Они с Блэквудом понимающе переглянулись – раз дорога проходит так близко, значит, и участок можно будет продать подешевле; Черри благоразумно умолчала о том, что на строительстве дороги они с Джорджем просто озолотились.

– Если бы не этот шум… Мы с вами сейчас как будто оказались в прошлом, не так ли, мистер Блэквуд?

Он думал о том, что перед ним очень привлекательная женщина, маленькая, упертая, похожая на тех немногих женщин-профессоров, которые работали в Калифорнийском технологическом институте. У него на языке вертелся вопрос, и он произнес:

– А вы, миссис Ней? Вы тоже из Пасадены?

Она ответила, что родилась в Приморском Баден-Бадене, а Джордж – в Бейкерсфилде, и продолжила:

– И я, и Джордж – мы оба не из Пасадены, но именно здесь добились всего и сами. Мы уже десять лет живем в Хилл кресте и видим, как все изменилось, мистер Блэквуд. А еще через десять лет перемен здесь будет гораздо больше.

Для себя она никак не могла решить, чего больше в ее занятии недвижимостью – свиданий с будущим или расставаний с прошлым; иногда все получалось легко и просто, открывалась калитка, и бунгало переходило от одного поколения к другому, но иногда, особенно в сделках Джорджа, с прошлым нужно было расправляться весьма решительно – скажем, построить сотню новых хорошеньких маленьких домиков на месте цитрусовой рощи.

Блэквуд заметил, что в последнее время перемены были какими-то особенно быстрыми: отель «Виста» стал военным госпиталем, магазинчики на Колорадо-стрит, где когда-то продавали цукаты, теперь стояли заколоченными, с десяток особняков на Ориндж-Гроув-авеню, брошенных хозяевами, сдавали теперь под меблированные комнаты или оставляли на съедение крысам. Над долиной, где лежало ранчо, почти всегда висела легкая коричневая дымка, отчего пейзаж казался сумрачным, похожим на те картины, что висели по стенам охотничьего клуба «Долина»; по крайней мере, так рассказывали Блэквуду.

– А вон там что такое, миссис Ней?

– Где?

– Вон там, что-то белое на самом краю рощи. Какой-нибудь хозяйский каприз?

– Нет-нет. Это мавзолей. Они все там похоронены, вся семья.

– Кто?

– Семья Пур. Последним был капитан Пур. Он пережил жену с сестрой больше чем на десять лет.

Тут на Черри нахлынули воспоминания, и она произнесла то, чего вовсе не собиралась говорить:

– Необычная она была женщина.

– Кто?

– Его жена.

Они двинулись дальше, и миссис Ней рассказала, что панели красного дерева, которыми была отделана библиотека, попали сюда из поместья обедневшего графа, который жил неподалеку от Виндзора, и доставлены в Калифорнию известной антикварной фирмой братьев Дювен. Шторы были опущены, в щели выложенного елочкой паркета набилась пыль, в комнате было тускло и пусто, хотя на полках стояло несколько тысяч книг.

– Нынешний хозяин их совсем не трогал. Он сказал мне, что не любит читать чужие книги. Он не из Пасадены, мистер Блэквуд. Или все-таки, наверное, из Пасадены, только совсем непохожий на других.

– То есть?

– Он сирота. Вырос в детском приюте, за городом, рядом со старой фермой. Не так давно этот приют закрыли, но вряд ли вы знаете о нем. Вам ведь это ни к чему.

– Да, конечно, не знаю, – ответил Блэквуд, вытянул с полки том Гиббона и увидел экслибрис: «Книга из библиотеки Линди Пур, 1930». Страницы были испещрены подчеркиваниями и надписями. Школьное издание «Трех мушкетеров» в нескольких местах было подписано «Зиглинда Штумпф».

– Зиглинда Штумпф…

– Что такое, мистер Блэквуд?

– Кто это – Зиглинда Штумпф? – спросил он, указывая на подпись.

– Она была здесь хозяйкой.

– Здесь?

Миссис Ней кивнула, и ее рука легла на его запястье. Иногда Черри признавалась Джорджу, что много лет даже не вспоминала ни о Линде Стемп, ни о Брудере. «Кажется, что с ними был знаком кто-то другой, а вовсе не я…» – говорила она. Но, по правде говоря, не было ни дня, чтобы она не думала об этой истории, поворачивая ее в голове так и этак.

– Скажите мне, пожалуйста, мистер Блэквуд, что вас здесь интересует – дом или земля?

– И то и другое, миссис Ней.

– Вы хотите оставить здесь все как есть?

– Еще не решил, миссис Ней. Но все возможно. Меня интересует лучшее в недвижимости. И в Пасадене.

– Я очень надеялась услышать от вас такие слова, – призналась она. – Неправильно выдирать все с корнем, вы согласны? Я почти каждый день думаю, что прошлое полезно хранить в памяти. Как-то раз ко мне обратился джентльмен, который хотел переделать этот дом в реабилитационный центр. Другой хотел построить многоквартирный дом там, где сейчас розы. Вы и представить себе не можете, что он хотел сделать с апельсиновой рощей. И все-таки нынешний хозяин не считает, что здесь все нужно сохранить. Была бы его воля, он бы тут камня на камне не оставил. Он говорит – в этом месте только старух селить.

– Старух селить?

– Да, именно так он и выразился, и я понимаю, что, наверное, он в чем-то прав. Но вы ведь, конечно же, видите, что это нечто особенное. Я реалистка, мистер Блэквуд, и очень надеюсь, что будущий владелец хорошо подумает, прежде чем возьмется за топор.

– Сейчас мало кто может купить дом и сто шестьдесят акров земли просто так, для собственного удовольствия, верно, миссис Ней? Баронов почти совсем не осталось.

– Нынешний хозяин говорит то же самое.

В сумраке библиотеки ее глаза блеснули, и она коротко взмахнула рукой, как будто отбивала мяч на теннисном корте.

– Кстати, вы говорили мне, кто этот нынешний хозяин? Наследник капитана Пура?

– Нет, не говорила, мистер Блэквуд. Он просил не называть его имени.

– Понимаю…

– Но это необычный человек.

Говоря это, она словно прощупывала Блэквуда, как бы постукивала по хрусталю его интереса, оценивая звон.

– Вот как?

– Я знаю его уже очень много лет, – сказала она и добавила: – Он когда-то работал здесь, на апельсиновом ранчо.

– А сейчас стал его полным владельцем?

– Это длинная история, мистер Блэквуд. Жизнь мистера Брудера очень, очень непростая…

Она знала, что имя Брудера должно насторожить Блэквуда. Черри хотелось оценить его сообразительность, понять, может ли он составить цельное представление по тем маленьким порциям информации, которыми она делилась с ним.

– Мистер Брудер? – повторил Блэквуд, сжав губы, как будто боялся сказать лишнее.

Он поднял штору над окном: перед ним расстелилась небольшая долина, склоны которой противились яростному натиску новых домов под рыже-пламенными черепичными крышами и дымно-серым лентам вновь проложенных дорог. Могло ли быть так, что это тот же самый человек? А могло быть и так, что это два разных человека?

– А вы знаете, почему мистер Брудер продает этот участок? – спросил Блэквуд.

– Я же сказала – это длинная история.

– Ничего, у меня есть время.

– Мне не следует рассказывать. Я же представитель продавца.

– Но так мне легче будет принять решение. И вполне возможно, что мое решение пойдет на пользу Пасадене.

Черри ничего не говорила, и Блэквуд задал следующий вопрос:

– А что это за девушка – Зиглинда?

– Которая? Их две, – отозвалась Черри и посмотрела на часы.

Непонятно почему, она чувствовала, что ей нужно рассказать эту историю, – ее буквально распирало, словно сердитый кулак барабанил по ней изнутри. Как и Блэквуд, она ощущала, что эра подходит к концу, и, видимо, ей хотелось расставить все по полочкам, перед тем, как мир двинется дальше. Но, в отличие от Брудера, Черри никому и никогда не обещала хранить секрет; и потом, с того самого дня, когда она впервые услышала о Брудере, она твердо знала, что этот человек изменит их жизнь. Теперь они с Брудером были кем-то вроде союзников; их зацепило прошлое, исчезавшее прямо на глазах. Вскоре после замужества она подробно рассказала Джорджу всю эту историю, и он ответил, нежно коснувшись губами ее лба: «Как я рад, Черри, что ты больше не работаешь в газете. Сколько приходится узнавать страшной правды!»

– Может, вынесем стулья на террасу? – предложила она Блэквуду. – Посидим под конфетным деревом?

– С вашего позволения, миссис Ней.

После сумрака библиотеки белый свет солнца ослепил Блэквуда. На миг у него в глазах потемнело, а когда зрачки приспособились к новому освещению, он увидел, как миссис Ней машет ему рукой: «Сюда, сюда».

Легкий ветерок принес густой запах цитрусовых. Прошлое цвело во всю свою мощь. Волна памяти захватила Черри, и она задумчиво произнесла, не обращаясь к Блэквуду: «С чего же начать, с чего начать?»

Она помолчала немного и, прикрыв глаза, произнесла:

– Когда же все это началось?