Текст книги "Пасадена"

Автор книги: Дэвид Эберсхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

ПЛАТЬЯ ОТ ДОДСВОРТА

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЕВРОПЕЙСКИЙ СТИЛЬ

ДЛЯ САМЫХ РАЗБОРЧИВЫХ ЖЕНЩИН «ДОЛИНЫ»

В корыте у Розы Линда видела платья Лолли с этикетками магазина Додсворта, а вот теперь сама стояла перед его витриной. Манекен был облачен в серебристое шелковое платье, с оборкой из кружев, пенившихся, как морская волна, рядом был маленький стенд с надписью: «Последние поступления из Парижа». Стекло отразило Линду, и косые лучи дневного света как бы наложили ее лицо на голову манекена. Маленький черный терьер, на ошейнике которого были приколоты два розовых бутона, лежал на пуфике рядом еще с одним объявлением: «Вход только по предварительной договоренности».

Но Линду это не остановило. Она толкнула дверь и удивилась, что та заперта на задвижку. Тогда она позвонила в звонок – изнутри донеслось его противное дребезжание – и, не отходя от стеклянной двери, стала ждать, когда дверь откроют; мимо спешили люди. Линда сказала себе, что стесняться не нужно: никто ведь не знает, договаривалась она предварительно или нет, никто не знает, из этого ли она круга, никто, в конце концов, не знает, кто она такая! Про себя она думала: оказывается, ничто не освобождает так – может быть, кроме самой свободы мыслить, – как осознание, что ты в этом городе никому не нужна, можешь преспокойно смешиваться с толпой, можешь стать всем, чем захочешь. Ей казалось, что на нее все смотрят, но это было вовсе не так – до нее никому не было дела, пока к двери не подошла женщина и не отодвинула задвижку. Линда подумала, что это, уж конечно, сама миссис Додсворт.

– Слушаю вас! – произнесла женщина.

– Я бы хотела купить у вас платье, – пояснила Линда.

– Вам было назначено?

– Я надеялась, что вы сделаете исключение.

– Как вас зовут, мисс?

– Линда Стемп.

Миссис Додсворт потрогала сине-белую камею, приколотую у горловины. Она была похожа на бабушку, волосы точно лакированные, белые седины гладко уложены, и Линде она показалась несколько простоватой для владелицы такого шикарного магазина.

– Мне очень понравилось платье в витрине, – уверенно произнесла Линда и положила руку в карман пальто, где лежали монеты, аккуратно завернутые в бумажку.

Миссис Додсворт недоверчиво взглянула на нее, но все же приоткрыла дверь и разрешила войти:

– Пожалуйста, ведь скоро Новый год.

Терьер настороженно встретил Линду, обнюхал ее туфли. Линда наклонилась его погладить, но миссис Додсворт предупредила:

– Мистер Хаггинс не любит, когда его трогают. Хотите посмотреть серебристое платье?

Линда сказала, что собирается на бал в охотничий клуб «Долина», и миссис Додсворт, которая сама была членом клуба «Стопроцентных», подняла свои короткие бровки и произнесла:

– Понятно… Вы сказали, вас зовут Линда Стемп?

С этими словами миссис Додсворт прошла к витрине, чтобы снять с манекена платье, и из-за перегородки донесся ее голос, как будто она переговаривалась через забор с соседкой:

– Мисс Стемп, вы гостите в Пасадене, не так ли?

– Да, приехала на сезон.

Миссис Додсворт произнесла нечто одобрительное, потому что для бизнеса это была хорошая новость – молодая наследница целых три месяца проживет в какой-нибудь гостинице. Но пальто у мисс Стемп было вовсе не из тех, какие носят наследницы.

– Вы видели наш показ мод в «Хантингтоне»? – закинула удочку миссис Додсворт.

Линда ответила, что пропустила его и очень жалеет об этом. Миссис Додсворт вернулась, осторожно неся платье на вытянутых руках.

В маленькой примерочной со шторой и зеркалом Линда натянула на себя платье. Оно было нежное и серебрилось, точно монета.

– Платиновый шелк, – донесся голос миссис Додсворт из-за шторы.

На рукавах были разрезы до локтей, вырез открывал ямку на ключице. Шелк льнул к каждой клеточке ее кожи, и это казалось почти непристойным.

– Не коротковато? – спросила миссис Додсворт. – Из оборки можно еще выпустить.

Линда вышла из примерочной, и, застегивая пуговицы у нее на спине, миссис Додсворт довольно произнесла:

– Ну разве не красавица, Мистер Хаггинс?

Трехстворчатое зеркало отразило Линду в полный рост, и, если бы не коралловая подвеска, она ни за что не узнала бы себя в отражении: Линда видела себя такой, какой хотела бы стать – высокого роста, в блестящем платье, – и поняла, что уж точно не останется незамеченной. Она заправила волосы за уши, миссис Додсворт кивнула: «Так гораздо лучше». Линда точно знала, что Уиллис лишится дара речи, увидев ее такой, все мужчины в клубе «Долина» зашепчутся: «Кто это?» – а женщины сразу поймут, что платье на ней от Додсворта. Вдруг все это стало для Линды очень важным; у нее снова появилось чувство, что она берет верх над судьбой и вот-вот положит ее на обе лопатки. Она вытянула вперед руки и только сейчас заметила небольшую бирку, пришитую к рукаву.

Линда понимала, что такое платье не может быть дешевым – наверное, раза в два-три дороже, чем самое дорогое платье в лавке у Маргариты, – но она взяла с собой все деньги в полной уверенности, что их хватит. Поэтому, взглянув на цену на бирке, она громко ахнула, покраснела, ощущая прилив крови к щекам, вся покрылась холодным потом и страшно испугалась, что на шелке останется пятно.

– Да, конечно, платье дороговато, – сказала миссис Додсворт. – Но это понятно, ведь нам его только что прислали из Парижа. Мне даже и говорить вам не стоит, что в таком платье вы будете в центре внимания клуба. Все только на вас и будут смотреть.

Линда снова посмотрела на бирку – может быть, она ошиблась? – но нет, все нули, похожие на открытые детские ротики, были на месте.

– Вам завернуть, мисс Стемп?

– Я, наверное, не возьму его.

– Боже мой, но почему?

Линда ответила, что платье, кажется, на ней плохо сидит, но миссис Додсворт, прищурившись, возразила:

– Ерунда! Я же сказала – мы можем выпустить оборку.

Она внимательно, оценивающе посмотрела на Линду и спросила:

– Можно спросить, какое платье вы бы хотели?

Линда замялась:

– Что-нибудь не такое…

– Я вас слушаю.

– Не такое…

– Вычурное?

– Вычурное, да. Видите ли, это совсем не мой стиль.

Обе – и Линда, и миссис Додсворт – одновременно взглянули на скромное платье Линды, мешком повисшее на деревянном колышке.

– Вы ограничены какой-то суммой, мисс Стемп? – спросила миссис Додсворт.

До приезда в Пасадену Линда не задумывалась, бедна она или богата, но теперь она ясно понимала, что у нее ничего не было и никогда не будет, что деньги, заработанные на кухне, ничем ей не помогут.

– Может быть, вы оформите мне его в кредит? – предложила она. – У меня нет с собой денег.

– Где вы живете, мисс Стемп?

– На ранчо Пасадена.

– На Пасадене? Так вы гостите у Пуров?

Линда покачала головой, и миссис Додсворт осведомилась:

– Что вы сказали?

– Я там работаю, – ответила Линда.

– Работаете? – переспросила миссис Додсворт и изумленно повторила: – Работаете?

Линда, понимая, что губит себя, все же сказала:

– Да, на кухне.

Миссис Додсворт фыркнула и принялась задергивать шторы и запирать магазин; Мистер Хаггинс не отставал от хозяйки ни на шаг, тычась мордой ей в каблуки. Миссис Додсворт сердито повторяла, что ей некогда шутить, недосуг вот так вот развлекаться, и сердито закончила:

– Всего хорошего, мисс Стемп!

– Извините, что побеспокоила вас… – сказала Линда, вся пылая под тонким шелком; она чувствовала, что платье не может удержать этот жар, и ей очень захотелось выпить воды.

Она хотела было расстегнуть пуговицы на спине, но не могла дотянуться до них. Миссис Додсворт, все так же сердито беседуя с Мистером Хаггинсом, опустила штору на стеклянную дверь и перевернула табличку стороной, где было написано: «ЗАКРЫТО».

Сердце Линды забилось тише, как будто было не ее. Она вдруг почувствовала себя самозванкой, в этом платье тонкого шелка, с жалкой кучкой долларов в кармане. Платье ласково обнимало ее, ласкало, и она в последний раз посмотрелась в зеркало; купить платье теперь уже хотелось просто до крайности, так, что где-то внутри закололо.

– Может быть, вы сделаете скидку, миссис Додсворт? Все-таки совсем скоро Новый год, а вы уже закрываетесь…

– Здесь вам не распродажа! – сурово ответила та и отрицательно покачала пальцем.

Линду обдал запах лака для волос и розовой воды; Мистер Хаггинс тем временем принялся за мозговую косточку. Линда не могла сама расстегнуть пуговицы, но просить помощи ей было очень стыдно, и она хотела только одного – как можно быстрее исчезнуть из магазина. И как только могла она оказаться такой простодушной?

– Ты не отсюда, – сказал ей Брудер несколько недель тому назад. – Держи это в голове, Линда. А если забудешь, тебе быстро напомнят.

Зазвонил телефон. Миссис Додсворт поспешила к нему, на ходу бросив Линде, чтобы та сняла платье.

– Не могу, – жалобно произнесла Линда, и миссис Додсворт метнулась обратно к Линде, быстро, сердито расстегнула платье и снова кинулась к телефону.

Линда, стоя в примерочной, позволила платью соскользнуть на пол и увидела в зеркале свою плоть, оживленную серебристым шелком, тело, на которое смотрел и прижимал к себе Брудер, жар стыда, который она сейчас переживала. Из-за шторы доносился голос миссис Додсворт:

– Да, она здесь… Да, она сказала… Нет, я понятия не имела… Правильно… Да, я понимаю… Нет-нет, обязательно сделаю… Действительно… Да, конечно. Нет, огромное вам спасибо!

Одевшись в то, в чем она пришла, Линда отодвинула штору и протянула платье миссис Додсворт. Оно повисло бесформенной тряпкой и стало похоже на сдувшийся воздушный шар. Миссис Додсворт хорошенько его встряхнула и сказала:

– Красивое, правда?

Говоря что-то себе под нос, она разложила его на красной оберточной бумаге, Линда пошла к двери, Мистер Хаггинс заворчал, а миссис Додсворт спросила:

– Что же, вы не хотите покупать это платье?

– Я подумала, что…

– Вам показать что-нибудь еще, мисс Стемп?

– Но, миссис Додсворт…

– А вечерние туфли у вас есть?

Линда опять сказала «нет»; зачем миссис Додсворт понадобился этот допрос? С ее деньгами здесь нечего было делать. С таким же успехом она и вовсе без гроша могла бы зайти в этот магазин.

– Не волнуйтесь, мисс Стемп. Все решено. Так, у вас есть накидка? Вечером может быть прохладно.

– То есть, миссис Додсворт?

– Это звонил капитан Пур. Он сказал, что видел, как вы заходили в магазин. Он настоятельно попросил, чтобы счет я отослала ему. Прошу прощения, что я не разобралась, в чем дело. Мне нужно было внимательнее вас слушать, мисс Стемп. Я не сразу поняла…

Миссис Додсворт сделала шаг навстречу Линде, Мистер Хаггинс потерся о ее ногу мокрым носом. На тротуаре появились две девушки-упаковщицы и прижались лицами к витрине магазина. Они мечтательно рассматривали платья и роскошный интерьер бутика. Девушки не узнали Линду – они смотрели прямо через нее, на ее месте могла сейчас оказаться любая другая женщина. Держась за руки, они смотрели на платья, которых никогда не могли бы себе позволить, а потом ушли, и ночью на вечеринке, за скромной дверью на боковой аллее, каждая из этих девушек, которую тискал такой же бедный, как она, парень, мечтала о том, чтобы платье, задранное неумелой рукой, было от Додсворта.

Миссис Додсворт спросила:

– Вы хотели бы еще что-нибудь посмотреть, мисс Стемп?

От удивления Линда не могла ничего ответить.

– Может быть, шаль?

Линда не знала, что еще ей может понадобиться. Может быть, для новогодней ночи хватит одного лишь платья?

– Или шляпку?

– Шляпку, миссис Додсворт?

– У меня есть очень миленькая, белая, с вуалью, отделанной стразами.

– С вуалью?

– Только что получили. Взгляните, мисс Стемп. Разве не красивая? Белая, пушистая, точно первый снежок! Перья орла, уж будьте уверены! – Расхваливая свой товар, она и сама взмахнула руками, точно большой ястреб.

– Перья орла?

– Ну да, я слышала, что говорят об охране природы, но увидела ее в каталоге, который пришел из Нью-Йорка, и заказала две штуки! Одну купили сразу же. А вот вторая только вас и дожидалась!

Она надела шляпку на голову Линды, обе женщины – пожилая и взрослеющая – посмотрели в зеркало; Мистер Хаггинс снова принялся за свою кость. Линда чувствовала, как из нее уходит что-то неясное, похожее на это отражение в зеркале, и по ее телу пробежал холодок – ранний предвестник сожаления.

12

В тот вечер Уиллис заехал за ней, облаченный в енотовую шубу, бобровую шапку и ботинки, покрытые косматой шкурой полярного медведя. Оказалось, темой бала была Антарктика и все гости должны были одеться в меха. Для Линды он привез шубу из гризли, на подкладке которой золотыми буквами была затейливо вышита монограмма:

ЛП

– Это шуба Лолли?

Но Уиллис не ответил. Шуба оказалась тяжелой, ворс – густым и курчавым, Линда продела руки в рукава и прямо согнулась под ее весом.

– Я поеду в ней? Мне, наверное, будет неудобно?

– Не надо ничего делать, – ответил Уиллис. – Все будут в мехах, но если вы не хотите… А я хочу, чтобы вы ее примерили.

Уиллис тронулся с места и, пока машина спускалась по холму, проезжала Линда-Висту, а потом Мост самоубийц, не произнес почти ни слова. Линда не знала, что ждет ее в охотничьем клубе «Долина», она смотрела на себя в зеркало и сама замечала, что на лице у нее написано волнение. В шубе ей становилось все жарче, она почувствовала, что над верхней губой появились капельки пота. Линда накрасилась помадой Розы, ее ярко-красный рот как фонарь сиял в полумраке машины, губы отдавали воском и чем-то ненастоящим; она подумала – наверное, такие губы у кукол, у красивых таких, маленьких. Это вызвало в ее памяти другое воспоминание – однажды Роза, на цыпочках пройдя через холл, подвела Линду к закрытой на замок двери, открыла его одним из ключей, висевших на связке, и они заглянули в комнату, где хранились сотни кукол Лолли – голых, розовых, со сколами на телах, что делало их похожими на старые щербатые тарелки.

– Вы что-то сказали? – спросил Уиллис.

– Ничего.

Линда опустила стекло; ее тут же окутал прохладный воздух, принес с собой запах лаванды, рисовой травы, выхлопа машины. И еще – слабый аромат из апельсиновых рощ.

– Мы с вами повеселимся, правда? – обратился к ней Уиллис.

И вдруг Линда, когда-то совершенно не знавшая, что такое страх, услышала в своем голосе колебания и даже боязнь взрослой женщины:

– Вы думаете, я им понравлюсь?

– Ах, Линда, – начал Уиллис, снял руку с руля, положил ее Линде на плечо и погладил его через шкуру медведя. – Понравитесь ли вы им?

Он расхохотался – не жестоко, но насмешливо – и, когда заметил, что она не смеется, сказал:

– Не говорите глупостей.

Ей понравилась эта близость, точно так же как нравилось когда-то, как Эдмунд, похлопывая ладонью по своей кровати, просил ее присесть и они заводили долгий разговор, – а может, то был не просто разговор и Линде надо бы сознаться в этом самой себе? Что за девушка была Линда Стемп? Что за девушка из нее получилась? Она смотрела в окно, за которым сменяли друг друга особняки Ориндж-Гроув-авеню; было видно, как горничные задергивают в них на ночь шторы. «Куда я еду?» – спросила себя Линда, глядя в ночную тьму, и, пока машина летела мимо сырых лужаек и свет ее фар отражался в воде бассейнов, Линда погрузилась в вязкие, неторопливые размышления, похожие на глубокий колодец, где тихо капает вода; с внешним миром ее связывала лишь рука Уиллиса. Она все так же лежала у нее на плече. Рука была маленькая, но сильная, и, когда он дотронулся до нее, не отпуская руля другой рукой, его енотовая шуба распахнулась и белая бабочка блеснула, словно яркая, во все зубы, улыбка в темной пустой комнате.

Клуб украшали тысячи цветов; по перилам вились лилии, душистый горошек обрамлял выполненные с натуры пейзажи каньона Итона и Чертовых Ворот, цветы львиного зева как будто кусали воздух. В бальной зале над оркестром висели цифры «1925», сделанные из белых хризантем, а в петлицах у официантов были камелии сорта «розовое совершенство». Приглашенных собралось несколько сот – и члены клуба, и их гости, – и на каждом было или пальто, или пончо, или свитер, или шаль, сделанные из меха: рыжевато-коричневая пума, серый, жесткий койот, черный тюлень и темно-желтый морской лев, чернохвостый олень, бледно-серый лось, глянцевая выдра, остроносый скунс, длиннохвостые ласка и куница, пекан с белым кончиком хвоста; горностай, норка и серебристый соболь, из которых шили шубы; красная лиса, желто-серый опоссум, черный медведь, старая зебра и ягуар, жесткоперый пингвин.

Линду и Уиллиса встречал человек с тепличной орхидеей, приколотой к жилету из козьей шкуры. Он представился Карлайлом Войдом, двоюродным братом Уиллиса. Он был узкокостным, заметно прихрамывал – когда ему было шесть лет, сестра Грета толкнула его под колеса экипажа, – и поэтому он ходил, опираясь на посеребренную трость. Карлайл подхватил Линду под одну руку, Уиллис – под другую, и через бесчисленные шкуры они протиснулись в бальную залу, где на нее немедленно вскинулось множество любопытных глаз.

К Линде протянулись хрупкие руки, похожие на цветки калл, и церемонно прозвучало:

– Здравствуйте!

Линда мигом поняла, что если не о ее репутации, так о существовании уже знают все: по залу как блоха скакала новость – Уиллис Пур появился на новогоднем балу с незнакомкой. Даже за музыкой Линда различила шепоток: «А кто это такая?» Голоса слышались из каждого уголка зала: от женщин, завернутых в длинные меха, струившиеся серебристой колонной, от наманикюренных мужчин в куртках первых поселенцев, от одетых в белые смокинги музыкантов оркестра, игравшего венский вальс.

– Потом дадут джаз, – сказал Уиллис. – Вот тогда и повеселимся.

Кто-то спросил, откуда Линда родом, и она разорвала круг молчания своим ответом. Потом Карлайл спросил:

– Из Приморского Баден-Бадена? Вы рыбачите?

– Я охотилась за лобстерами.

От этого ответа у многих округлились глаза и повернулись шеи.

– Вы ставили ловушки? – спросила какая-то женщина. – На самом дне океана?

Какой-то мужчина фыркнул:

– Вы хотите сказать, что ловили их собственноручно?

Еще одна женщина произнесла:

– Я так люблю лобстеров! Спорим, ты, Грегори, не знал этого обо мне? – (Грегори ответил, что прекрасно знал.)

Кто-то спросил:

– Где можно купить ловушку для лобстера?

Линда ответила, что делала их сама при помощи киянки, деревянных плашек и вязальной спицы.

Кто-то недоверчиво ахнул:

– Неужели сама?!

Женщина воскликнула:

– Вы опускались на самое дно океана и рыбы плавали вокруг вас и кусались?

Она даже открыла от любопытства рот, и все, кто сидел за столом – каждый богатый и красивый, богатый и толстый, богатый и невзрачный, богатый и застенчивый, – обхватив подбородки руками, подались вперед и внимательно слушали, как Линда рассказывала о встрече с синей акулой.

– Не может быть! – вскрикнула женщина. – Не может быть! Вы смотрели на нее и хотели умереть!

Миниатюрная девушка с влажно блестевшими глазами, в шляпке, украшенной пером кондора, развязно подошла к столу и опустилась на колени Уиллиса.

– Капитан Пур, а где же Лолли? Вы же не хотите сказать, что опять поместили ее под замок? – спросила она.

Молодая женщина поднялась, юбка в складку задралась на ней так высоко, что всем стали видны подвязки и серебристые шелковые трусики. Она сказала, что собирается пойти к бассейну, и крикнула:

– За мной!

Поднялись несколько человек, и вскоре Линда осталась за столом в компании Уиллиса и Карлайла.

– Где же вы отыскали старичка Уиллиса? – поинтересовался Карлайл.

– Это не я, – ответила Линда. – Это он меня отыскал.

Через двадцать минут один из мужчин вернулся от бассейна – его глаза сияли, а щеки цвели румянцем. Он сказал:

– Не хотите пойти с нами, мисс Стемп?

Его спутница, рыжие волосы которой были туго закручены наподобие колбас, хлопнула его по руке и сказала:

– Хью, это уже перебор.

Вскоре за столик вернулись и другие, с каким-то маслянистым блеском в глазах. Заговорили медленнее, как будто языки прилипали к гортани.

– Что ж, – произнес Уиллис, – пойдемте на воздух.

С этими словами он провел Линду на террасу. Бассейн подсвечивал бело-лунный свет от подводной лампы, а на воде, как звезды, плавали сотни цветов магнолии. На лестнице стояла женщина, держа в руках золотистые сандалии; подол ее шубы из нутрии основательно промок, она тянулась к воде, муж стоял рядом и умолял:

– Милли, дорогая, сними же ее!

Милли повторяла:

– Джимми, да перестань ты! Эта самая нутрия в воде и живет!

Толстый молодой человек, сняв пиджак, старался удержаться на доске для прыжков в воду, в здании Линда видела членов клуба – по крайней мере, весь вечер она слышала, что эти люди называли себя именно так, – они курили, танцевали, лакомились устрицами, посасывали стебли сельдерея, окуная их сначала в запрещенный джин. Человек двадцать молодых членов клуба толпились в домике у бассейна, быстро передавали друг другу фляжки, опрокидывали их содержимое в стаканы с апельсиновым и томатным соком, а то и прямо в кофе; некоторые молодые люди пили из фляжек, пачкая слюной рукава меховых шуб, а их подруги, жены или сестры заботливо махали на них веерами, а потом и сами отхлебывали из тех же фляжек.

– Выпьем чего-нибудь? – предложил Уиллис.

Линда согласно кивнула, и кто-то подал ей чашку с апельсиновым бурбоном, который разводили в двух китайских вазах где-то в глубине особняка; пойло отдавало бензином, и проглотила она его быстро; на вкус оно оказалось еще противнее.

– Как вы? – раздался сзади женский голос, но Линда не узнала его.

Она обернулась и увидела Конни Маффит в короткой леопардовой шубе и шали цвета анаконды; золотистые волосы были прямо приклеены к голове, и это делало ее похожей на блестящий елочный шар. Она приветливо махала рукой и шла навстречу Линде, когда мужчина в цилиндре, обтянутом слоновьей кожей, вдруг перехватил ее и увлек в вихре танца.

От медвежьей шубы и тесноты у бассейна Линде стало жарко, хотелось присесть и выпить воды; она чувствовала, как капельки пота усеяли ее лицо, как взмокло ее платье, покрывшись мокрыми пятнами. Линда огляделась, ища Уиллиса, но перед ней мелькали только лоснившиеся лица и мех. Он бросил ее; выпитое ударило в голову, так что перед глазами все закружилось, она чувствовала себя теплой, противно-липкой, и тут ее схватил за руку незнакомец со словами:

– О, какое платье!

Кто-то подхватил:

– А какая шубка!

Еще один голос произнес:

– Я только что слышал вас, до чего у вас интересная жизнь!

Линда уже успела захмелеть и думала, до чего вокруг милые люди: она чувствовала себя совершенно свободно и даже забыла, что она здесь впервые: на какой-то миг все это показалось ей таким же знакомым, как ее собственная жизнь.

Она вернулась к бассейну: толстый молодой человек все стоял на доске для прыжков в воду, с брюк у него свисали подтяжки; группа пожилых женщин с белыми от пудры лицами взволнованно переговаривалась, что это уже чересчур. Члены руководства клуба пробовали отговорить молодого человека от его затеи, но он никого не слушал, наклонился вперед и тяжело, с оглушительным всплеском рухнул в бассейн. Линде вдруг стало противно и тут же захотелось уйти, но она нигде не могла разыскать Уиллиса, а что-то ей подсказывало, что лучше не возвращаться в бальный зал одной, а спокойно посидеть на холодной скамейке, считая звезды на ночном небе. Она ушла в павильон, выходивший на теннисный корт. Здесь было тише, музыка не так докучала, ветер шумел в листьях пальм, сухо шуршал плющ. Линда наклонилась над перилами, а оркестр в отдалении играл мотив, подхваченный нестройным хором: «Да-да-да, мой повелитель! Я к услугам вам, мадам!»

На ее руку опустилась рука, и у Линды перехватило дыхание.

– Мы не всегда так себя ведем, – сказал Уиллис.

Она убрала свою руку.

– Люди веселятся, встречают Новый год. Выпускают пар, так сказать… Линда…

Она обернулась. Вдруг захотелось выкупаться, сесть в горячую ванну, оказаться в облаках пара. В голове пронеслось – надо обязательно это сделать, как только она вернется в Пасадену, и тут Уиллис сказал:

– Я хочу, чтобы вам здесь понравилось. Я надеялся, что вы захотите остаться.

– О чем вы?

– Линда, разве вы не чувствуете то же самое?

«Что – то же самое?» – то ли подумала, то ли выговорила она. Только могла ли она сейчас вообще говорить?

– Вы ведь не хотите возвращаться, правда? На эту маленькую ферму, к своим ловушкам для лобстеров?

Она ответила, что хочет; ей придется вернуться, потому что там живут брат, племянник, старый отец, за которым нужен уход, они ждут ее к весне, и неужели ей так и придется до конца жизни готовить работникам еду? Ей хотелось для себя совсем другого, гораздо большего, и она не сомневалась, что Уиллис это понимает – понимает, наверное, даже больше, чем она сама.

– Я не об этом, – ответил Уиллис. – У меня такое ощущение, что в Пасадене вам нравится.

Она не нашлась с ответом, но правда была такова: с каждым часом, с каждой минутой этого новогоднего бала «Гнездовье кондора» все более отдалялось от нее, и сейчас ей казалось, что жизнь у нее стала двойной: Линда Стемп из Приморского Баден-Бадена обратилась в эту молодую женщину, которой в полночь сравняется двадцать два года, у которой на плечах тяжелая шуба из гризли и у которой щиплет в горле от бутлегерского пойла на апельсиновом соке. Они существовали одновременно, как две половинки устрицы, соединенные хрупкой оболочкой, и, если бы ее спросили. Линда не сразу бы ответила, кем она себя чувствует.

Пара, явно искавшая уединения, подошла к павильону и заглянула в его темноту. «Кто-нибудь есть?» – произнес мужчина. «Вы кто?» – прошептала девушка. Разглядев силуэты Уиллиса и Линды, они избрали себе ложе из плюща. Девушка шепнула еще раз:

– А ты заметил, кто она?

Перила в павильоне были холодные, Уиллис потер руку Линды, его дыхание окутывало их обоих. Холодный лунный свет лился на заднюю линию теннисного корта, проходил через сетку, освещал стояк для питьевой воды. Было так светло, что она могла прочесть таблички, привинченные на Стену чемпионов: «Уиллис Пур, чемпион в мужском одиночном разряде, 1919–1922»; «Мисс Лолли Пур, чемпионка в женском одиночном разряде, 1919–1922»; «Уиллис и Лолли Пур, чемпионы в смешанном разряде, 1919–1924». Уиллис сказал:

– Она отличный игрок. Вы не смотрите, что она такая хрупкая.

Линду, конечно, можно было обмануть, но насчет Лолли она не заблуждалась.

Уиллис снова спросил:

– Вы что-то сказали, Линда?

Она покачала головой, и ее подбородок дрогнул от прикосновения его пальцев и оттого, что они скользнули ниже, по шее.

– Так вы останетесь?

– На балу?

– Нет, не на балу.

Она ответила, что, когда сезон закончится, дел у нее больше не будет.

– Работу мы вам найдем.

Она спросила:

– Какую?

Он ответил:

– Перестаньте, Линда.

Им было видно, как на террасу вышли официанты, зазвенели часы, как все собрались в бальной зале, вокруг бара для джентльменов, бассейна, в проемах всех дверей, и все вместе – пятьсот самых достойных жителей Пасадены, официанты-ирландцы, жгучие брюнетки с кухни, суровые дворецкие на парковке по другую сторону забора – принялись отсчитывать последние секунды до двадцать пятого года: «десять… девять… восемь», и, когда пробило полночь, оркестр грянул «Доброе старое время», все сбросили свои меха и предстали в смокингах, фраках, вечерних платьях из бархата, украшенных стеклянными бусами и золотыми цепочками. Толстый молодой человек, плавая в бассейне, орал: «Полдороги до Нового года!» Уиллис расстегнул свою шубу, небрежно бросил на пол, помог Линде снять ее медведя, взял за запястья и нежно поцеловал. Линда ощущала жар его тела, сильный вкус бурбона у него на губах, его грудь прижалась к ее груди, он чуть нагнул ее так, что она оперлась спиной о поручень, и крепко держал в своих объятиях: ей хотелось и чтобы он не делал этого, и чтобы он не переставал. Он подвел ее к плетеной скамейке за павильоном и разостлал в ширину медвежью шубу. Он целовал Линду, луна светила, жар его тела удивлял ее, она ловила ртом воздух, Уиллис не останавливался, она сама целовала его – ей казалось, что так и нужно, – из бального зала слышались ритмичные звуки танца, и рука Уиллиса, мягкая оттого, что много лет не знала тяжелой работы на ранчо, опускалась по ее шее, по лифу платья, которое он купил для нее, заплатив больше, чем она заработала за все это время, и больше, чем она заработала бы потом, а потом… потом… рука двигалась так уверенно, как будто у него было на это право, как будто платье принадлежало ему; впрочем, не так ли оно и было на самом деле? Линде то хотелось, чтобы он перестал, то чтобы не останавливался, и она все не могла придумать, как же объяснить ему это. Вот что сделал с ней Уиллис; он лишил ее дара речи. Его рука двигалась дальше, она отталкивала ее; рука возвращалась, она снова ее отодвигала; рука ложилась на грудь, на живот, забиралась между ног. «Уиллис, не надо!» – тихо вскрикнула она, но одна его рука прижимала ее к себе, а другая гладила; она пошевелилась, будто играя, потом сделала попытку вывернуться, но его рука просто прижала ее к нему. Она позволила ему одурачить себя: он оказался не мальчиком, но взрослым мужчиной, вот и все. Волоски шубы кололи ее, Уиллис взмок от пота, его быстрые липкие руки бродили по ней, она произнесла было: «Что, если нас увидят?» – но он не хотел, да и уже не мог остановиться; дирижер оркестра объявил выступление трио «Полуночники», гости восторженно заревели, холодный воздух новогодней ночи разорвали звуки саксофона и трубы. Так Линде Стемп и запомнилась эта ночь: ей не пришлось выбирать. Судьба, которую она сдерживала как могла, вдруг развалилась, как непрочная каменная стена, похоронив под своими обломками новогоднюю ночь, и Линда не успела ничего для себя решить. Линда, всегда ходившая распрямив спину, теперь чувствовала, как эта самая спина трепещет под нетерпеливыми руками Уиллиса; Линда разрешила событиям ночи идти своим чередом, позволила Уиллису прижаться к себе, не сопротивлялась его пальцам, умело расстегнувшим крючок за крючком, как будто он долго учился этому, слушала, как он выдыхает прямо ей в грудь: «О… Линди… Линди…» Она подумала, кого это он зовет – ведь у нее совсем другое имя. «У тебя будет это все», – задыхаясь, произнес он. «Что – все?» – не поняла она. Он не останавливался; капли пота падали с его бровей ей в глаза и рот, она кашляла, давилась, дыхание их смешалось, в ее ушах слышался только его голос: «Линди… Линди… Линди…». Под ней что-то задвигалось – скрипнула плетеная скамья, где-то на платье лопнул шов, шуба из гризли как будто ворчала, сердясь, что ее так измяли, быстрые розовые ладони лупили по барабану в оркестре, горячий, мокрый рот Уиллиса коснулся ее шеи, покусывал, ласкал ее, послышался по-океански соленый запах крови, медаль за отвагу, которую он так и не снял с пиджака, отпечаталась у нее на груди зеркальным отражением, как будто клеймо, которое ставят на скот. Линда сдалась, стала под ним мягкой, податливой, отдалась на волю новогодней ночи; как река лилась музыка оркестра; он играл до зари, а капитан Пур все шептал, нежно, тихо; они вымокли, будто вышли из воды, и капитан радостно переделал старую знакомую песню: