Текст книги "Код Иуды (СИ)"

Автор книги: Дерек Ламберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

  Скорее всего, она была хорошим слушателем, как и все, кто был близок к фюреру. Включая жестокого, лысеющего Бормана, который, когда Канарис прибыл в Бергхоф, топтался по территории, указывая Браунам на свои достижения в реконструкции всего района Оберзальцберг.

  Пока Борман продолжал выставлять напоказ, Канарис воспользовался возможностью поговорить с Гитлером в своем кабинете на первом этаже. У ног Гитлера лежал его эльзасский блонди. Время от времени Гитлер гладил собаку и щекотал ее за ушами.

  Канарис, который предполагал, что Гесс, должно быть, уже передал подробности Барбароссы британцам, сказал Гитлеру, что он опасается, что британский агент в Лиссабоне был готов передать подробности Кремлю. Почему его не ликвидировали? Потому что, сказал Канарис, гестапо провалило наблюдение и предупредило агента.

  Гитлер в последний раз похлопал Блонди и выпрямился. – Значит, вы считаете, что этот человек представляет реальную опасность для Барбароссы, герр адмирал?

  Канарис сказал, что да.

  В голосе Гитлера послышался хрип истерики. Барбаросса опередил один британский агент… из-за неумелости гестапо… Он сказал: «Тогда вы остановите его, адмирал. Я считаю вас лично ответственным ...

  «В таком случае, – сказал Канарис, – возможно, вы, майн фюрер, будете достаточно хороши , чтобы дать мне письменное разрешение…»

  Из ящика стола Гитлер вытащил лист записной бумаги с личным тиснением и конверт. Он быстро нацарапал бумагу. Его дыхание было учащенным, бледные глаза дикими.

  Он сложил бумагу, сунул ее в конверт и швырнул по полированной поверхности стола Канарису, который поднял ее и положил в карман, не читая – это было бы ошибкой.

  Гитлер повернулся и посмотрел в высокие окна с кружевными занавесками. Его голос дрожал от эмоций, как Канарис слышал, как он трещал во время выступлений в ранние, эйфорические дни. «Если я когда-либо допускал одну ошибку, так это использование полицейских сил. Вы… Гиммлер… Гейдрих… Вы должны работать вместе, а не друг против друга… »

  Но они продолжали работать друг против друга, и Канарис не питал иллюзий относительно того, кто в итоге победит. Расисты, жестокие фашисты, те, кто утвердил власть посредством массового террора. Но до этого у него был единственный шанс спасти простых немецких солдат от истребления ледяным арсеналом русской зимы.

  Канарис встал, щелкнул каблуками, отдал нацистский салют. «Не бойтесь, утечки информации от британского агента в Лиссабоне не будет». Он встал, повернулся и быстро пошел прочь. Сбежал.

  По крайней мере, он сообщил о Лиссабонском заговоре. Очко в его пользу. Если что-то пойдет не так и истинный источник утечки Барбаросса – я! – подозревали, что он мог указать, что сообщил об этом Гитлеру. Вряд ли поведение предателя.

  Более того, он получил полномочия Гитлера на устранение утечки. Предатель не искал разрешения разрушить свои собственные каналы связи. И, поздравил он себя, ему также удалось свалить вину за халатность на двери гестапо.

  Он решил, что британцы подождут примерно до 18 июня. до предупреждения Сталина. Вот что я сделал бы на месте Черчилля. Пусть хитрый маленький грузин тушится в собственном поту, а затем дайте ему четыре дня, ровно столько, чтобы бросить подкрепление к границе – и предотвратить холокост.

  Он проигнорировал дружеский взмах Бормана и забрался на заднее сиденье своего «Майбаха». Когда путешественник скользил по зеленой долине, он чувствовал свой пульс; быстро; он сказал водителю остановиться в гостинице, где он проглотил розовую таблетку, запивая стаканом воды.

  Вернувшись в свой офис в Тирпицуфере, он отправил телеграмму фон Клаусу в Лиссабон. Йозефа Хоффмана пришлось ликвидировать 18 июня. И, конечно же, Кросс. И Рэйчел Кейзер.

  *

  Фон Клаус был командиром, и ему это нравилось.

  На столе, отделявшем его от Бауэра, лежало письменное разрешение Гитлера. Вы могли подумать, что он был готов взорваться, как на него смотрел Бауэр.

  «Таким образом, я беру на себя полный контроль над делом Хоффмана», – сказал он Бауэру. «С этого момента никакого вмешательства гестапо не будет».

  Бауэр яростно потянул за одно из своих маленьких ушей. «Конечно, если это желание фюрера».

  «Больше никаких ударов агентам по голове барными стульями», – заметил фон Клаус. Ранее этим утром у него болела спина, но этот обмен был настолько стимулирующим, что боль исчезла.

  «Несчастный случай», – сказал Бауэр. «С агентом разобрались. Его отправили обратно в Берлин ».

  – Значит, вы встретитесь с ним там?

  Бауэр наклонился над столом; он сильно потел. 'Что ты имеешь в виду?'

  «Фюрер был далеко не доволен тем, что здесь произошло».

  «Но ничего не произошло», – сказал Бауэр.

  'Точно. На самом деле произошло так мало, что я понимаю, что вас могут отозвать в Берлин, чтобы объяснить эту нехватку активности. Я понимаю, что Гиммлер и Гейдрих любят действие.

  «Но ты сделал еще меньше!»

  «Напротив», – сказал фон Клаус. «Мы прослушали определенные радиопередачи».

  'Какие радиопередачи?'

  «Это не должно вас беспокоить». Разговор действительно был лучшим развлечением, которое ему нравилось в течение многих лет. Не то чтобы его криптоаналитик мог расшифровать сообщения Хоффмана. Но британо-советские связи… это должно было быть Барбаросса.

  Бауэр закурил одну из своих грязных черных сигар. – Будет… ликвидация?

  – Тебя это тоже не должно волновать.

  «Если это так, то мои люди могут ...»

  – Никакой помощи, – отрезал фон Клаус.

  «Могу я спросить, когда?»

  Фон Клаус радостно покачал головой. «Между прочим, – сказал он, – я только что разговаривал с Канарисом по телефону. Он сказал, что Гиммлер был в плохом настроении. Не понимаю, почему, а вы?

  Судя по выражению его лица, Бауэр мог.

  Фон Клаус поднялся, показывая, что интервью окончено. «Между прочим, – сказал он, – я подумал, что это может быть вам полезно». Он вручил Бауэру расписание рейсов самолетов в Берлин.

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  Судя по немецкому военному наращиванию, Барбаросса был неизбежен.

  Так почему же до него не дошло никакой информации из Лондона?

  В среду, 18 июня, Хоффман решил связаться с Москвой, чтобы узнать, отреагировал ли Сталин на ввод нацистских войск.

  Он выкатил свой велосипед из холла своей квартиры в восемь утра и двинулся через город. День обещал быть чудесным; туман с Тежу лежал в лужах у подножия холмов Лиссабона, но скоро солнце его сожжет.

  В воздухе пахло кофе и горячим хлебом; Продавцы газет перетасовывали свои утренние выпуски, продавцы цветов складывали пучки гвоздик и цветущих райских птиц в зеленые ведра. Входя и выходя из трамваев и такси, Хоффман направился к «Алфаме» и привязал свой велосипед к каким-то перилам.

  Он остановился на мгновение, затем бросился в туман. Появилось несколько фантомов, ненадолго набравшись вещества, прежде чем снова исчезнуть. Он был удовлетворен тем, что отогнал всех преследователей. Слава Богу за туман.

  Он направился к своей новой штаб-квартире, отпер тяжелую дверь, снял передатчик из-под плит и пробрался в Москву.

  Ответ пришел, как если бы оператор в Центре ждал его. Оно было кратким, и он расшифровал его, поддерживая контакт.

  ИСТОЧНИКИ ЗДЕСЬ ASSERT НЕМЕЦЫ, ПЛАНИРУЮЩИЕ АТАКУ, ИЮНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ СТОП, ПОЖАЛУЙСТА, ПОДТВЕРДИТЕ ИЛИ ОТКАЖИТЕСЬ ОТ СРОЧНОГО ПОВТОРА СРОЧНОГО HAWK

  Хоффман отправил обратно БУДЕТ ГОЛУБЬ и разорвал соединение.

  Он посидел на мгновение. Если в Москве была свидание – при условии, конечно, что она правильная, – почему нет в Лондоне? Странно, ведь у англичан были несравненные источники информации.

  Он задумчиво положил передатчик под плиту, запер дверь и вернулся к своему велосипеду. Туман рассеялся, и Алфама снова был занят, как уличный рынок.

  Когда он крутил педали вокруг Россиу, он подумал: «Может быть, у британцев действительно есть свидание». А затем: «Но по какой причине они могли скрывать это от меня?»

  Квартира Рэйчел была заперта, но у него был ключ. На столе лежала записка «УГЛАШЕНО КУПИТЬ ХЛЕБ, ОБРАТНО ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ».

  Значит, сегодня утром она не пошла в посольство.

  Хоффман смотрел в окно на залитый солнцем парк.

  Когда она вернется, он спросит ее о 22 июня. Но скажет ли она ему правду?

  Должен был быть другой способ узнать, и, конечно же, он был. Он взял другой передатчик из ее спальни. Он знал ее позывной, знал ее прикосновение ... Чего он не знал, так это того, как долго она отсутствовала в квартире.

  Он положил передатчик на обеденный стол и связался с британским посольством. Старый Йозеф Хоффман наивно спросил бы: У ВАС ЕСТЬ ДАТА ДЛЯ БАРБАРОССЫ?

  Не хитрая замена. Используя ее позывной ВОРОН и ее прикосновения, он спросил:

  МОЖЕТ ПОДТВЕРДИТЬ БАРБАРОССУ ДАТУ 22 ИЮНЯ, А НЕ 21 ВОРОНА

  Пауза. Снаружи ему показалось, что он слышит шум лифта.

  «Давай, – умолял он тихую машину.

  Звук закрывающейся двери лифта. Шаги.

  Машинка ожила.

  Шаги прекратились.

  Письмо за письмом он записал сообщение.

  C… O… N… F… I… R… M… E… D… Никогда не было оператора медленнее.

  Ключ в двери.

  ДВАДЦАТЬ СЕКУНД …

  Дверь открылась, и он сказал: «Привет, Рэйчел, я просто тренировался», и Кросс сказал: «В таком случае вы не будете возражать, чтобы показать мне, что вы написали в блокноте».

  Хоффман сказал: «Это не твое…» и заглянул в дуло автомата.

  Кросс нетерпеливо замахал стволом. 'Передать его.'

  – Пойдем, возьми, – сказал Хоффман, положив руку на блокнот.

  «Не питай иллюзий, мой дорогой Иуда, я не буду сожалеть о том, чтобы убить тебя».

  – А кто тогда отправит ваше сообщение в Москву?

  Когда он говорил, он знал. Рэйчел. Как он мог быть таким глупым?

  Кросс сказал: «Проходите это очень медленно, без резких движений».

  Хоффман протянул Кроссу блокнот. Чего они не знали, так это нового местоположения второго передатчика. Но они не должны были этого делать, не так ли? Они могли передавать отсюда; Рэйчел вполне могла справиться с этой работой. Позывной, прикосновение… и, конечно же, у них была подробная информация о коде из его первого штаба.

  Русский? Нет проблем: у них был тонковолосый переводчик из посольства.

  Если бы только Рэйчел ... сдерживаемая ярость овладела им: он не собирался позволять им уйти от наказания: они должны были понять, что он не настолько легковерен.

  А он не был! У него осталась одна карта – уточнение, о котором они ничего не знали, Кодекс Иуды. Но если карта сыграна неправильно, она может все разрушить.

  Кросс сказал: «Итак, у вас есть свидание».

  – Разве ты не собирался мне рассказывать?

  – Сказать, любовник? Почему я должен? Вы бы предупредили дядю Джо, и что тогда произойдет? Он бросился бы своими войсками кГраница. Безвыходное положение. Два военачальника ушли в равновесии… Разве вы не понимаете, мы хотим, чтобы они уничтожили друг друга.

  «Но я понял…»

  «Что мы хотели спасти большевиков? Как ты мог быть таким наивным? Одно время я боялся, что ты это загремнешь. Но нет, не ты. Вы были слишком счастливы. Рэйчел очень хорошо сыграла свою роль, не так ли?

  «Замечательно, – подумал Хоффман. Конечно, Кросс не рискнул бы застрелить его здесь.

  Кросс подтолкнул к нему автомат. «Встань и повернись, руки за голову».

  Скрежет стула, когда он встал, синхронизировался с поворотом ключа в замке двери.

  С порога Рахиль с двумя буханками хлеба под мышкой крикнула: «Нет!»

  Не сводя глаз с Хоффмана, Кросс рявкнул: «Держись подальше», сжимая пальцы на рукоятке автомата.

  «Нет», – снова крикнула она и бросилась на Кросса. Когда он отшатнулся, она схватила его за запястье, толкнув его вниз. Кросс оттолкнул ее, когда Хоффман подошел к нему. Пистолет выстрелил, когда они схватились, пуля разбила окно. Кросс вырвал свое запястье из руки Рэйчел и ударил ее пистолетом по голове.

  Когда она упала, Кросс вырвался из рук Хоффмана и нацелил автомат ему в грудь. С пола Рэйчел зацепила ногой одну из его ног; Шатаясь, Хоффман швырнул в него передатчик. Он ударил его по голове, и он упал.

  Хоффман опустился на колени рядом с Рэйчел. Ее лицо было ужасно бледным, но она сказала: «Я буду жить… тебе пора уходить».

  В другом конце комнаты Кросс пытался подняться на ноги.

  Хлопнув за собой дверь, Хоффман услышал крик Рэйчел, но не смог разобрать слов. Ему показалось, что он слышал слово ЛЮБОВЬ, но он не был уверен.

  Лифт был задействован.

  И только когда он сбегал по лестнице, он вспомнил, что его недавняя покупка, русский автомат, застряла в поясе его брюк.

  *

  Человек, выбранный фон Клаусом для убийства Хоффмана, а затем Кросс и Рэйчел Кейзер, был альбиносом.

  Но хотя его глаза имели розоватый оттенок, его зрение было идеальным, зрение марсканина.

  Сидя за рулем BMW 326, он был застигнут врасплох скоростью выхода Хоффмана из многоквартирного дома. Вы не поверите, он приехал на велосипеде, который, должно быть, оставил в коридоре.

  Дерьмо! Альбинос слышал об этом байке. Трудно идти пешком, так же сложно на машине по узким улочкам старого города. Но здесь не должно быть никаких затруднений; особенно, если Хоффман решил проехать на велосипеде по Авенида да Либердаде с его широкими полосами движения и островными садами. Он был длиной в милю, и если он не мог поймать его на таком расстоянии, он не заслужил своей работы. Из наплечной кобуры он вынул пистолет Люгера.

  Он включил сцепление и помчался вслед за черным велосипедом. Велосипед! Другой.

  Единственными недостатками были трамваи и дежурная полиция на перекрестках. Хоффман, похоже, тоже не обратил на это особого внимания.

  BMW с изящным капотом и расширяющимися крыльями был способен развивать скорость до 80 миль в час. Когда Хоффман обогнул трамвай, собирающий пассажиров, альбинос опустил ногу. Но, к своему ужасу, Хоффман свернул налево, не обращая внимания на протянутую руку полицейского. Должен ли он последовать его примеру и рискнуть попасть в одну из шин или в затылок?

  Выругавшись, альбинос притормозил. Полицейский махнул ему рукой, пристально глядя на него, когда он резко снял одну ногу со сцепления, а другой ударил по педали акселератора.

  Своими розовыми глазами он увидел, как Хоффман повернул направо. Скоро он будет приближаться к старому кварталу Алфама. Если я не доберусь до него раньше, мне придется преследовать его пешком. Химмель Сакрамент!

  50 миль / ч… 55… 60…

  Хоффман, склонившийся над рулем, был в сотне ярдов впереди. 70 миль в час… Альбинос высунулся из окна и нацелил «Люгер».

  Именно тогда он узнал, что зеленый MG вот-вот его настигнет.

  *

  В то утро Сталин, вернувшись в свою мрачную квартиру в Кремле, получил еще одно предупреждение о намерениях Гитлера. Этопроисходил от советского шпиона в Швейцарии по имени Александр Фут, британского члена группы Люси Ринг.

  В заголовке сообщения говорилось: «Генеральное нападение на оккупированные россиянами территории на рассвете воскресенья, 22 июня, 15 ч. 15 м.».

  Так что теперь они давали не просто свидания, а время.

  Сталин взглянул на настенные часы. Был полдень, время, которое он намеревался вопреки здравому смыслу привести Красную Армию в полную боевую готовность, даже если такая акция действительно спровоцирует Гитлера.

  Но с тех пор он получил известие от сына. Три слова, если быть точным. БУДЕТ СДЕЛАТЬ ГОЛУБЬ. То есть Виктор проверял эти слухи, уж точно не более того, о 22 июня.

  Сталин решил дать ему еще час.

  *

  Хоффман, мчавшийся с холма за желтым трамваем, оглянулся.

  Он увидел серый салон. Из окна выглядывал очень белокурый мужчина с пистолетом в руке. Его вот-вот догнал Кросс на своем MG.

  Хоффман пригнулся. Ничего не произошло.

  Он снова оглянулся. MG подошел к серой машине. Он был ниже седана, но, на глазах у Хоффмана, его лобовое стекло задело руку блондина, держащего пистолет.

  Затем MG Кросса оказался между седаном и его велосипедом.

  Итак, теперь его пытались убить двое убийц.

  Какой шанс он встал на велосипед? Если только он не может нырнуть в переулок.

  Он заметил узкую дорогу слева от себя. Он попытался повернуться и обнаружил, что не может. Он выдернул руль, но ничего не произошло; он продолжал мчаться прямо за трамваем, преследуя две машины.

  Он попытался повернуть в другую сторону. Ничего такого. Он посмотрел вниз и понял, что колеса велосипеда застряли в трамвайных путях.

  Он встал и яростно крутил педали, понимая, что представляет собой лучшую цель. Но он набирал обороты на трамвае. Пассажиры с любопытством смотрели на него.

  Он снова огляделся.

  Кросс нацелил на него пистолет.

  Хоффман находился в десяти ярдах от трамвая. Он перекинул одну ногу через седло так, чтобы балансировать на одной педали.

  Он услышал треск выстрела, когда прыгнул. Цикл продолжался без водителя по трамвайной линии.

  И он бежал быстрее, чем он когда-либо мог себе представить, импульс удара о землю подбрасывал его ноги.

  Он добрался до подножки трамвая, когда раздался еще один выстрел. Он схватился за поручень. Казалось, что его руку вытаскивают из гнезда. Руки дотянулись до него и втащили, и он крикнул пассажирам: «Дак, ради бога, уток», когда раздался еще один выстрел.

  Он выглянул из окна платформы. Водитель серого седана пытался столкнуть MG с дороги. Прямо перед двумя машинами, все еще мчащимися по трамвайной линии, был его велосипед.

  Кросс снова выстрелил.

  Пуля разбила окно над ним, срикошетила над головами сидящих на корточках пассажиров и попала водителю в грудь. Когда он рухнул в сторону, трамвай набрал обороты.

  Он увидел, как пулемет врезался в велосипед и отбросил его в сторону. Салон захрустел.

  Трамвай набирал скорость.

  Еще одна пуля разбила окно; Хоффман не мог сказать, кто выстрелил. Пассажиры кричали, две машины, бок о бок, набирали обороты.

  Хоффман лежал на полу беспилотного трамвая и оглядывался по сторонам. Водитель салона целился не в трамвай, а в Кросс. Он, должно быть, промахнулся, потому что MG не дрогнул.

  Трамвай въехал на небольшой подъем на улице и, сильно покачиваясь, скатился с крутого холма. Рядом с Хоффманом маленький мальчик с явным удовольствием сосал леденец. Его мать кричала.

  Хоффман вспомнил, что у подножия холма стоял уличный рынок, специализирующийся на подержанных товарах – одежде, электротоварах, треснувшем фарфоре, книгах…

  Когда трамвай сошел с рельсов и ворвался в стойло, Хоффман прыгнул. Он ударился головой о землю и развернулся вбок.Ошеломленный, он увидел, как трамвай, словно нападающий бык, отбросил пару стойл и врезался в стену.

  Где были боевики?

  Он прополз за перевернутый книжный киоск, прислушиваясь к крикам раненых. Он оглядел груду книг и увидел брошенный салон и «MG» в сотне ярдов от него. Кросса и другого убийцы не было видно.

  Сжимая автомат в одной руке, Хоффман пробирался сквозь завалы. Дойдя до конца пораженного рынка, он выпрямился и побежал.

  Кросс подошел к нему с одной стороны, блондин – с другой.

  На бегу он нацелил пистолет на Кросса и нажал на курок. Пистолет дернулся, но Кросс продолжал бежать.

  Он добрался до небольшой пыльной площади. Он слышал выстрелы. Люди рассыпались, пока их не осталось трое, убийцы собрались к своей добыче.

  Он снова выстрелил в Хоффмана, затем в блондина.

  Он увидел, как Кросс остановился и тщательно прицелился, держа пистолет на предплечье. Он нырнул в пыль рядом с облезлой собакой, когда Кросс выстрелил. С другой стороны площади альбинос вопил, вздыбился и упал на землю, кровь накачку от его груди.

  *

  Рэйчел удалось дотянуться до телефона, кровь сочилась из раны на виске. Она позвонила в посольство Великобритании и сообщила телефонистке, что ранена.

  Не то чтобы ее действительно волновало, что с ней случилось. Она предала единственного мужчину, которого когда-либо любила, и, если он сбежит, план по спасению мира от тирании провалился.

  Она увидела его перед рогами быка… она увидела страсть на его лице, когда он занимался с ней любовью под люстрой в ее спальне в отеле… она увидела в его глазах осознание того, что она солгала ему…

  Она села и заплакала.

  *

  С оружием в руках Хоффман побежал через Альфаму к крепостным валам. Толпа рассыпалась перед ним. Полицейский вытащил пистолет, но Хоффман увернулся через патио, увешанный бельем, в другой переулок.

  За ним шел Кросс.

  Хоффман пробегал мимо баров, магазинов, киосков, церквей. Звонили церковные колокола; фадо оплакивали утраченные идеалы, доверие.

  Теперь он был ошеломлен, но Кросс тоже. Он сделал последний рывок, подошел к двери своей новой штаб-квартиры, вставил ключ в замок и упал в прохладную темноту.

  Позади него было слышно затрудненное дыхание.

  Он включил свет и сбежал по каменным ступеням в подвал, затем попятился в вход в туннель, нацелив ружье в верхнюю часть лестницы.

  Крест стоял, покачиваясь. «Иосиф,» кричал он, «ты должен слушать. Вы не понимаете ».

  «О, но я знаю», – сказал Хоффман и выстрелил ему в голову.

  *

  Он взял передатчик из-под плиты. Через пару минут он был в Москве. Дрожащими пальцами он отправил сообщение:

  ПОДТВЕРДИТЬ, НЕМЕЦЫ ПЛАНИРУЮТ АТАКУ НА ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ПОВТОРЕНИЕ ОСТАНОВКИ ПОВТОРИТЬ ПЛАНИРОВАТЬ АТАКУ… СОБЛЮДАТЬ ПЛАН НАПАДЕНИЯ.

  ДЕКОДИРОВАНИЕ

  «Но я не понимаю», – возразил я Иуде. "Вы предупреждали Сталин , что Гитлер был собирается атаковать , но он все еще не обращайте внимание.

  Как известно миру, немцы атаковали 22 июня; четыре месяца спустя они были готовы взять Москву; затем они столкнулись с советской зимой, неукротимой волей матушки-России и ее неисчерпаемыми запасами рабочей силы. Немцы продолжали воевать с русскими еще три с половиной года ...

  Йозеф Хоффман, или Виктор Головин, или как он себя сейчас называл, одарил легкую заговорщицкую улыбку. «Но вы не понимаете Кодекс Иуды». Он хранил тайну более сорока лет и не хотел с ней расставаться.

  Прошло три дня с тех пор, как мы встретились в музее мадам Тюссо. Мы сидели на скамейке под каштанами в Брод-Уолк Риджентс-парка. Хоффман говорил в микрофон, подключенный к небольшому магнитофону, так как он говорил час за часом. Я не был дома с той первой встречи, а остановился в небольшом отеле на Бейкер-стрит.

  В воздухе пахло только что прошедшим душем и весенним цветением; влюбленные прошли мимо под руку; дети играли на траве.

  Я ждал, но стройный, довольный на вид мужчина лет шестидесяти, светлые волосы только начинали седеть, не собирался выводить меня из моей агонии. Во всяком случае, пока нет.

  Я подошел с другой стороны: история сделала меня хитрым. – Так что же произошло в Лиссабоне после того, как вы отправили сообщение?

  «О, я убрался: Я устал быть использован в качестве мишени. Солнце разогрев; он расстегнул плащ; под ней он носил Харрис твид спортивную куртку и резко-складчатые серые фланелевые. «Я предполагал еще одну личность. Один я использую сейчас. Он не уточнил.

  «Должен был быть всемогущий крик и крик».

  'Там было. Но в то время в Лиссабоне можно было скрыть практически все. Какой-то маньяк выстрелил втрамвай – чудом никто серьезно не пострадал в аварии – и его поймали в «Алфаме» после погони. Крест оправился от пулевого ранения »– сожаление есть? – 'и вернулся в Англию. Он еще жив ».

  – А Рэйчел Кейзер?

  Он не ответил на это. Вместо этого он сказал: «Но как только я отправил сообщение, все, что произошло в Лиссабоне, стало для меня тривиальным».

  Очень хорошо. – А что насчет других главных героев?

  Хоффман назвал их одну за другой, каждый в своем кратком некрологе.

  Сталин. Умер в Кунцево 5 марта 1953 г. от кровоизлияния в мозг.

  – Вы когда-нибудь его снова видели?

  Хоффман выглядел удивленным. «Боже правый, нет. Он бы повесил меня, вытащил и четвертовал ». Сюрприз выявил несколько среднеевропейских акцентов в его почти идеальном английском.

  «Он когда-нибудь осознавал, что произошло?» – с надеждой спросил я.

  Но Хоффмана рисовать нельзя.

  Гитлер. Покончил жизнь самоубийством с Евой Браун в Фюренбункере под руинами Берлина 30 апреля 1945 года.

  Хоффман смотрел вдаль, на время. «Англичане были совершенно правы, конечно. Немцы были разбиты, и русские потеряли столько жизней, что они не могли подметать через остальную часть Европы, как они сделали бы, если бы они были сильнее.

  Было что-то в его интонации, что напомнило мне о непреднамеренной подсказке: он звучал так, как если бы он знал о британском заговоре до того, как он был осуществлен.

  Я спросил его. Его ответ до сих пор был его самым неудовлетворительным. 'Не совсем.' Что я должен был делать с этим?

  Его голос внезапно стал резким. «Русские потеряли двадцать миллионов жизней, Ламонт. Можете ли вы представить себе, каково это было прожить все эти годы, зная, что вы виноваты во всех этих смертях?

  Конечно , величина такой вины не укладывались , если бы он был ответственность. Но он предупредил Сталин , что Гитлер был собирается напасть ...

  Канарис. Повешен обнаженным 9 апреля 1945 года по обвинению в причастности к неудавшемуся заговору в июле 1944 года с целью убийства Гитлера с помощью бомбы.

  Синклер. Умер естественной смертью 18 мая 1960 года.войны он открыл приют для детей из малообеспеченных семей. Он умер, сказал Хоффман с фотографией своего сына Робина у постели больного.

  И наконец:

  Черчилль. Умер 24 января 1965 года, в возрасте девяносто, от инсульта , пролежав в коме в течение четырнадцати дней.

  "Неужели он постигнет та же вину, как ты? Я спросил.

  Хоффман твердо покачал головой. «Черчилль был убежден, что он действовал на благо человечества. И он это сделал, не так ли? жестикулируя по тихому парку. «Мы с вами не сидели бы здесь, чтобы двигаться, думать и поступать, как нам заблагорассудится, если бы не его Великий обман. Все, что он сделал, – это соединили друг с другом две огромные армии, стремящиеся к возвышению. Это ужасно достаточно, чтобы созерцать. Вы представляете, что было бы, если бы они объединились? Если бы Сталин был готов отразить нападение Германии? Если, понимая это, Гитлер заключил сделку? Сегодняшняя Британия вполне могла быть колонией Германии или России, или и того, и другого… В любом случае я не говорил, что страдаю от вины. Ответственность другое качество в целом.

  Казалось, он потерял часть своей цели; в конце концов, он говорил где-то двадцать четыре часа. Я взглянул на него: он смотрел вниз по Брод-алл на фигуру, приближавшуюся ярдах в ста от меня.

  – Черчилль разрешил вам рассказать всю историю?

  Письменное разрешение. Он у меня здесь. Он вынул из кармана пожелтевший конверт и протянул мне. – Я получил его сегодня утром от адвокатов. Можешь открыть, если хочешь.

  Внутри было короткое письмо, написанное на выцветшем листе бумаги с адресом 28, Гайд-Парк Гейт и подписанное Черчиллем. В нем говорилось, что он дал Йозефу Хоффману или Виктору Головину или другому лицу, которое он выберет, разрешение на публикацию полной истории, касающейся немецкого вторжения в Россию, не менее чем через сорок лет после 22 июня 1941 года.

  Хоффман сказал мне сохранить письмо – «оно может тебе пригодиться».

  «Почему 1945 год?» – спросил я, взглянув на дату в письме.

  «Потому что он только что проиграл выборы. Он ожидал этого, но все равно чувствовал предательство. Он чувствовал, что однажды, когда он будет мертв и страсти вряд ли будут возбуждены такими откровениями, те, кто голосовал против него, должны знать, что его достижения были намного больше, чем они когда-либо могли себе представить ».

  «Что удерживало вас?» Я спросил. «Сейчас 1983 год».

  «Я действительно не знал, следует ли когда-либо говорить правду, даже если Черчилль этого хотел. Потом вы поместили это объявление в „Таймс“ … Черчилль как будто подталкивал меня. Напомнил мне, что я нарушил обещание ».

  Я размышлял, как снова спросить его о Рэйчел Кейзер – как я мог написать историю, не зная, что с ней случилось? – когда фигура, на которую смотрел Хоффман, остановилась перед нами.

  «Рэйчел, – сказал он женщине, улыбаясь ему сверху вниз, – я хочу, чтобы ты познакомился с мистером Ламонтом. Мистер Ламонт, моя жена.

  Это была элегантная женщина, одетая в серое, со здоровой кожей и серебристыми волосами, которая изящно выросла за шестьдесят. Когда я встал, я оглянулся назад и увидел, что она лежала раненая в своей квартире в Лиссабоне, светловолосая и сладострастная, взывая к человеку, которого, как ей казалось, она потеряла. И единственное слово, которое, как ему показалось, он услышал, было ЛЮБОВЬ, и это должно было быть.

  Хоффман выключил диктофон, отключил микрофон и убрал их обоих в черный футляр. Потом он тоже встал. «Давай прогуляемся», – сказал он, и она взяла его за руку.

  – Значит, Йозеф все вам рассказал? – спросила она, когда мы проходили мимо молодой пары, увлеченной друг другом, у которой впереди было много лет.

  «Не совсем все».

  «Ах, Кодекс Иуды. Я совсем не уверен, что он это сделает. Он запер его на долгое время ».

  Но он это сделал.

  Когда он закончил, он остановился. Он протянул мне футляр с магнитофоном и пожал мне руку. «И это конец. Расскажи хорошо ».

  – Но может быть еще несколько вопросов… Молодой человек в зоопарке, ваш сын?

  Рэйчел Кейзер улыбнулась материнской улыбкой. «Он работает на ООН».

  «И Палестина», – сказал я в отчаянии. – Вы когда-нибудь туда ходили?

  «Какое-то время», – сказал ее муж. 'Счастливые годы. А теперь нам действительно пора. Если у вас возникнут другие проблемы, вам придется решать их самостоятельно. Вы не знаете нашего настоящего имени и никогда не узнаете. Теперь мы возвращаемся в безвестность ».

  «И счастье», – сказала Рэйчел Кейзер, целуя его в щеку.

  Раздался еще один душ, и я был рад, потому что не был уверен, были ли слезы на моих щеках.

  Вместе они прошли по траве мимо детей, молодых людей, родителей, бабушек и дедушек, которых они спасли от угнетения.

  *

  Когда я вернулся в свою квартиру, я нашел Чемберса, человека, который предупреждал меня не преследовать Иуду, сидящим в моем кресле. Он еще раз напомнил мне одного бизнесмена из Сити с оговоркой, что городские бизнесмены обычно не направляют пистолеты вам в голову.

  «Мистер Кросс, – сказал я, – вы можете убрать эту штуку – снаружи ждут двое полицейских», – соврал я.

  Он обдумал это. – Кросс… Значит, ты не прислушался к моему предупреждению?

  «Напротив, это вдохновило меня».

  «Какая глупость с твоей стороны. Я не верю, что снаружи двое полицейских, и теперь у меня нет другого выхода, кроме как убить тебя. Этот пистолет, – сказал он разговорным тоном, – вполне способен оторвать вам голову.

  «А пуля Хоффмана задела тебе только щеку…»