Текст книги "Империум человечества: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Джеймс Сваллоу,Бен Каунтер,Гэв Торп,Мэтью Фаррер,Энди Смайли,Энди Хоар,Джонатан Грин,Джо Паррино,Гордон Ренни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 165 страниц)

Псайкеры. Перед глазами Кальпурнии на миг возник четкий образ: клубы дыма, паникующая, орущая толпа и шатающийся, готовый рухнуть силуэт, который как будто возник из воздуха…

– Чтобы ввести приказ в разум, настолько усиленный, как у астропата, нужна мощная воля, – говорил де Жонси, – какой не найти среди низших уровней Адептус. Я не допрашивал пленных, арбитр Кальпурния, однако мои астропаты дали мне представление о том, какой ранг нужен для достижения подобного, после чего я изучил логи трансляций и записи о перемещениях, к которым я имею доступ как капитан-привратник, – при этих словах он слегка вздернул подбородок. – Может быть, я и не агент Арбитрес, но я нашел имя. Хотите знать, кто это и где он сейчас?

Кальпурния промолчала, позволяя ему хотя бы миг погордиться собой и спасти лицо.

– Мастер-астропат Яннод Дуэрр был лидером группы Астропатики в том сегменте Кольца. Все трое моих старших астропатов подтверждают, что Дуэрр достаточно силен, чтобы с легкостью внедрить команду в крепкий разум – такую команду, которая могла бы заставить человека устроить крушение и после этого покончить с собой. Они рассказали мне, что доклады, полученные от их собратьев на Кольце, указывают на то, что Дуэрр этим утром какое-то время находился один с тем несчастным, который послал искаженные передачи. Мои астропаты также подтверждают, пусть и нехотя, что Дуэрр также замешан в некие междоусобные интриги среди членов Лиги Черных Кораблей. И, как говорят мои трансмеханики и саванты-логистеры, есть записи, что мастер-астропат Яннод Дуэрр покинул свой пост на Кольце за три часа до столкновения и отправился вниз на Гидрафур. Пункт назначения был отмечен как окраина Босфорского улья. Цитадель семьи Лайзе-Хагган.

Вот так, Арбитрес, – де Жонси снова посмотрел на Кальпурнию, и в его голос снова в полной мере вернулось пламя надменности. – Я полагаю, что моя помощь стоила всех ваших хлопот?

Шестнадцатый день Септисты

Два дня до Мессы святого Балронаса. Третий день Вигилии Балронаса.

Служба Перьев. Освящение Плетей.

В три часа пополуночи священники и дьяконы отправятся на улицы, призывая благочестивых подготовить свои покаяния. В это время следует зажечь лампаду, оставшуюся с Тихой Конгрегации, и при ее свете все жители каждого дома или барака должны написать список всех вещей, от бремени которых они желают избавиться и в которых хотят раскаяться в течение Вигилии. Для этого требуется пергамент установленного Министорумом типа, ароматизированный соответствующими благовониями и после запечатанный куском пласвоска, которые раздают священники. Священнослужители, которые ходят по улицам и распространяют весть о том, что надо начать писать, имеют при себе эту бумагу и воск, но не стоит легкомысленно относиться к этому: неподготовленность, которая заставляет просить материалы у священников, постыдна. Писцам и клеркам подобает помогать неграмотным, но только если последние свершили клятвы пред своим проповедником и имеют подтверждающие это печати. Во время Службы и после нее стоит перечитывать свой список проступков, что способствует размышлению о покаянии и искуплении. Вечером, когда все исповеди уже записаны, следует произвести коллективное чтение Гирского Кредо. Исповеди должны быть занесены на бумагу к рассвету, после чего запечатаны и прикреплены к внешней стороне дома, либо к кафедре проповедника, либо к святилищу. С рассвета горожанам следует, ходя по улицам, обращать взгляд на исповеди и размышлять о вине и спасении. Духовные лица должны продолжать странствовать по улицам, и любой, кто пожелает, может следовать за ними или присоединяться к ним в молитве. Через час после заката все граждане должны явиться в часовни с лезвиями для своих плетей, подготовленных на завтрашний день, где те будут благословлены и ритуально отточены членом Министорума или Сороритас. Детям, слишком маленьким, чтобы принять участие в бичевании, следует помочь родителям, затачивая их лезвия, что подготовит их к возрасту, в котором они сами будут участвовать. Те, кто не начал поститься, обязаны начать это после того, как их лезвия будут благословлены. В этот день очень важно соблюдать сдержанное поведение и не повышать голос, особенно за пределами дома. Весь этот день и до самой Мессы подобает носить простую одежду или мешковину.

Глава одиннадцатая

Мчаться на перехват «Санктуса», мчаться на расследование астропатического саботажа, а теперь – мчаться, преследуя Дуэрра на Гидрафуре. Кальпурния подозревала, что весь остаток своей карьеры будет ассоциировать стонущие залы и изгибы черного железа на Гидрафурском Кольце с отчаянной спешкой.

Они пулей вернулись обратно с Внутренних Харисийских Врат, разогнав двигатель «Геодесс» на полную мощность, так что из-за шума нельзя было даже разговаривать по воксу. Магос, присматривающий за плазменным ядром, объявил, что сейчас неудачное время для того, чтобы настраивать двигатель на высокую скорость и производительность, и его конгрегация техножрецов проигрывала свои песнопения на весь корабль, чтобы ублаготворить его напряженную аниму. Гудение и шелест машинных гимнов прорезалось сквозь хорал органических адептов и снова исчезало. Кальпурния нашла эту смесь звуков вызывающей тревогу.

Они старались, чтобы все их астропатические передачи звучали как можно более рутинно, но замаскировать сигналы красного кода, которые разгоняли с их пути обычный транспорт, было невозможно. Если на Кольце еще были астропаты с внедренными Дуэрром командами, командами, о которых они и сами не знали, им нельзя было позволить понять, что что-то пошло не так.

Как только они оказались на борту посадочного модуля, все стало проще. Кальпурния наклонилась над узколучевой вокс-станцией и, крича, чтобы ее было слышно поверх двигателей и ветра, терзающего обшивку, приказывала патрулям поменять курс, штурмовым бригадам – мобилизоваться, карателям – подготовить оружие и камеры. Ее приказы направились в Стену, потом в крепости-участки в трущобах, и постепенно вокруг огромной родовой цитадели Лайзе-Хагган начала стягиваться сеть.

К тому времени, как они оказались в нижних слоях атмосферы, ей начали поступать рассортированные известия от инспекторов из разных участков. Как всегда, ее преследовала усталость, и от того, что приходилось концентрироваться среди шума, болела голова, но даже если она просила повторить рапорты, в них не было никакого смысла. Две патрульные бригады, забаррикадировавшие улицы возле цитадели, подверглись яростной атаке с ее стен, но нападения прекратились так же быстро, как начались, и ополчение семьи Лайзе организованно вышло из крепости, чтобы сдаться. С другой стороны штурмовые бригады услышали оружейный огонь и поспешно бросились взламывать одни из ворот крепости, но нашли их открытыми, а баррикады за ними – уже уничтоженными взрывчаткой. Что-то вроде автожира попыталось улететь с взлетно-посадочной площадки на середине северной стены цитадели, но его сбил поток реактивных гранат с той же самой площадки, после чего машина развернулась, пошла на таран и врезалась в собственную стартовую платформу вместо того, чтобы упасть.

Примерно через сорок пять минут всего этого Кальпурния сдалась, смяла в бронеперчатке записки, которые пыталась вести, и начала проверять оружие и совершать благословения перед битвой. Какое бы безумие там внизу не творилось, она знала, где должна находиться с силовой дубинкой и стабпистолетом.

С первого взгляда крепость Лайзе выглядела устрашающе. Она находилась далеко от Босфорского улья, на берегах загрязненных лагун, которые отмечали северную и восточную границы городской застройки. Три толстые башни, покрытые наростами тянущихся наружу эстакад, жилых выступов и козырьков, которые могли бы удерживать на себе целые дома, возвышались над пятидесяти– и шестидесятиэтажной мелочью вокруг. В прошлом высокие мосты между башнями становились все толще и тяжелее, пока, наконец, все три шпиля не стали просто углами огромной треугольной махины, между несущими стенами которой остался странный пятидесятиметровый промежуток, тянущийся до самой земли.

Домашняя стража Лайзе занимала выгодные позиции, обладала хорошим оружием и, по крайней мере поначалу, была полна решимости. Оружие арбитраторов скорее предназначалось для подавления толп и штурмовых операций, это была не сравнивающая здания с землей артиллерия Имперской Гвардии, поэтому кордон отступил от стен. Кроме того, архивы участков продемонстрировали, что по данным последней инспекции в промежутке между стенами имелось два слоя минных полей, а в нижние стороны самих стен были встроены ловушки с гранатами. Командующие окопались и стали ждать осадных орудий.

Но это было до того, как обороняющимися овладело безумие. К тому времени, как над их головами заревел посадочный модуль с Кальпурнией и Леандро на борту, некоторые из верных защитников распахнули двери и удаленно взорвали некоторую часть минных полей, чтобы позволить Арбитрес войти. Сначала преисполнившись подозрения, затем с радостью схватившись за возможность, арбитраторы толпами ломанулись в двери, и к тому времени, как модуль удалось посадить неподалеку, в нижние этажи уже проникли не менее дюжины групп.

Бои были быстрые, жестокие и фрагментарные. В одном месте Арбитрес сражались с кучками домашней прислуги, размахивающей кусками мебели и столовыми ножами, в другом прижимались к полу под огнем умелых и стойких стрелков из ополчения Лайзе, еще где-то оказывались в сбивающих с толку стычках, где участвовало три-четыре разных стороны. По всей крепости шли сражения между Арбитрес и соперничающими группами владельцев дома.

К тому времени, как Кальпурния и ее эскорт прошли сквозь разбитые двери в юго-восточную башню, сообщения, поступающие в ее вокс, сквозили такими описаниями, как «безумные», «сумасшедшие», «безмозглые» и «странные», смешанными с бранными гидрафурскими междометиями, которые она не знала и знать не хотела. К тому времени они полностью оккупировали нижние уровни и подавили на них все сопротивление. Этажи после них оставались усыпаны разбитой мебелью и обмякшими телами обитателей, мертвых или слишком тяжело раненных, чтобы двигаться. Их бесцеремонно сметали в сторону бригадами зачистки. Бои с захватчиками-Арбитрес велись в основном вокруг кухонь, машинных отделений и мастерских. Кальпурния пришла к выводу, что арбитраторы сразу, как данность, сочли эти места своими главными целями и стали искать их первыми, что и привело к концентрации сопротивления именно там. Что касается внутренних раздоров, то сильнее всего они проявлялись в спальных помещениях и столовых и распространялись все больше по мере того, как бои становились все более яростными.

Она была на восемнадцатом этаже, когда пришло известие, что штурмовые команды вступили в бой, и скрипнула зубами от желания быть наверху, плечом к плечу с ними. Она подумала об арбитре Гомри, который лежал в коме, на койке у медиков Флота, из-за четырех человек, которым она позволила к себе подкрасться, и рядом с его лицом перед ее внутренним взглядом возник Дворов, говорящий, что она не должна слепо бежать прямо в ловушку. Кальпурния осознала, что ее готовность не отступать от сложной задачи была направлена не в ту сторону. Она никогда не боялась самой оказаться в ситуации, где ей могли навредить, но вот оставаться в тылу, пока другие сражаются по ее приказу, оказалось невыносимо тяжело.

Она остановилась, сморгнула и повернулась обратно к куче трупов, лежавших у двери грузового лифта. Баннон и Сильдати едва не врезались ей в спину, подняли дробовики и огляделись. Двое инженеров Арбитрес, которые под наблюдением проктора срезали оплавленные замки с дверей лифта, удвоили усилия, подумав, что она остановилась посмотреть на них.

– Посмотрите на эти тела, – указала она. На другой стороне кучи трупов проктор рявкнул на своих подчиненных, чтобы они продолжали работу. – Вон тот. И эта женщина. И тот мужчина с белыми волосами и с обвалочным ножом.

Перед тонких туник у всех троих был пропитан кровью, и Кальпурния изучала силуэт одного из кровавых пятен. Оно было странно правильной формы, со странно чистым участком в центре, странно похожее на пятна у других двоих. Она поддела кончиком своего оружия рубашку старика и отдернула ее вниз, отрывая пуговицы. Остальные двое смотрели из-за ее плеч. На груди человека неглубоко, как будто маленьким поясным ножом или кухонным инструментом, был вырезан неровный силуэт аквилы. Как будто тонкий материал одежды специально плотно прижали к телу, чтобы кровь его пропитала и вырисовала то же изображение на рубашке.

– Кто-нибудь из вас помнит, чтоб на других телах были кровавые пятна странной формы? Или на ком-то из тех, кто сдался?

– Я такой тенденции не припомню, мэм, – сказала Сильдати. – Может, мне сообщить на командный пост и выяснить, насколько широко они распространены?

– Хорошая мысль, арбитр. Давайте двигаться дальше.

Они снова отправились в путь, Сильдати забормотала в свой передатчик. Кальпурния заметила, что Баннон чувствует себя не в своей тарелке из-за того, что не додумался до этого первым.

В центральной башне, где между этажами с лязгом и скрежетом двигалась механическая винтовая лестница, Арбитрес установили перевалочный пункт: апотекарион для оказания первой помощи, точку сбора, схрон боеприпасов и запас скованных с цепями наручников, чтобы собирать пленных длинными рядами и уводить.

Среди черной брони, грохота сапог и запахов битвы – дыма огнестрельного оружия и озона от разрядов силовых дубинок – Кальпурния чувствовала себя в родной стихии. Она бесстрастно наблюдала, как с лестницы спускаются две понукаемые арбитрами вереницы пленников, запинаясь на движущихся под ногами металлических ступенях. С первого взгляда обе колонны казались просто случайным сборищем обитателей крепости, но Кальпурния присмотрелась внимательнее и увидела, что у всех членов второй колонны были кровавые пятна спереди на одежде. У большинства пятно расплылось и стало неузнаваемым, но когда она приказала арбитратору сорвать с них ткань, стали ясно видны очертания вырезанной на коже аквилы.

– Нам пришлось разделить их, мэм, – сказал один из тех, кто их охранял. – Даже после того, как их заковали, они по-прежнему пытались нападать друг на друга. Не знаю, что случилось с этими людьми, но они просто озверели.

– Насколько сильно распространена эта вражда? – спросила она, разглядывая ряды пленных. Можно было заметить все еще проскакивающие между ними вспышки – то кто-нибудь метал ядовитый взгляд, то плевал в сторону другой колонны.

– Насколько? Если я вас правильно понимаю, мэм, то она, похоже, по всей крепости. Не думаю, что мы нашли хотя бы один очаг организованного сопротивления, который не был бы разбит внутренними боями. Император позаботился о нас, мэм, и заставил их биться друг с другом.

– Думаю, ты действительно не так уж далек от истины, – сказала Кальпурния наполовину самой себе и снова взглянула на порезы ближайшего пленника. – Ладно, так что они говорят? Вам и друг другу?

– Говорят? – арбитр на миг замешкался. – Не могу сказать, что уделял этому так уж много внимания, мэм. Надо было слушать на предмет чего-то конкретного?

– Сейчас-то уже не скажешь, да? – ответила Кальпурния чуть резче, чем намеревалась. Она взвесила вариант остаться здесь и допросить некоторых пленных, но, скорее всего, понадобилось бы слишком много времени, чтобы расколоть кого-то из них здесь. Она подозвала Баннона и Сильдати. Внезапно у нее появилась идея, куда нужно направиться.

На пятьдесят пятом уровне винтовая лестница заканчивалась еще одним фойе, почти неотличимым от того, которое она покинула. Однако здесь было меньше пленных и раненых, больше боевых бригад и подносчиков боеприпасов, а также присутствовал арбитр с красным значком мирского техноадепта, который взломал часть вокс-системы цитадели. Кальпурния с некоторой осторожностью взяла у него жезл-микрофон. С одной стороны, ее учили верить, что Бог-Машина Адептус Механикус в лучшем случае подчинен Богу-Императору, и с большей вероятностью просто является одним из его аспектов, поэтому ритуалы, проведенные посвященным представителем Адептус Императора, должны были подчинить систему. Однако она не могла до конца избавиться от мрачных поверий о восставших духах машин, о которых шептались на Хазиме и Мачиуне. Что если силы, управляющие коммуникаторами, сохранили некую богохульную верность Лайзе? Как тогда доверять им свой голос?

У механика, похоже, были те же мысли, потому что он снова начал проверку системы при помощи собственного устройства, изучая настройки, бормоча клятвы отрицания и переключая частоты. Через минуту ответил вокс-офицер на командном посту снаружи, а через миг Кальпурния уже говорила с Леандро сквозь шипение и треск негодующего передатчика.

– Пленные у нас? – он, кажется, слегка удивился ее вопросу. – Я не удостоверился самолично, но могу догадываться, что они ведут себя, как положено пленным – остаются в своих цепях и ждут приговора – поскольку не слышал никаких известий о противоположном. По большей части я уделял время отслеживанию боев в цитадели и инструктажу командиров касательно целей Арбитрес в этой операции, что нам изначально не позволило сделать спешное приземление.

– Отлично. Как идут бои? Я в – эй, вы там, где мы? – в верхнем фойе механической лестницы на сорок пятом уровне неподалеку от второго ядра.

Она ждала ответ Леандро минуту. Сначала раздался резкий звук помех, затем вдали зазвучали голоса и четкое пощелкивание и жужжание обновляющегося дисплея командного голопроектора.

– Бои идут выше вас и перед вами, – сказал он, вернувшись на связь. На сей раз Леандро говорил коротко и по-деловому. – Третье ядро, начиная от восьмидесятого уровня и выше, – место сосредоточения большинства наших боевых и штурмовых бригад. Передовые бригады сообщают о больших толпах и значительной агрессии начиная с восемьдесят пятого уровня. Обстановка на девяностом и уровнях выше третьего ядра для нас на данный момент неизвестна.

– Это все? Никакой иной активности?

– Пока нет, хотя зачистка на уровне комнат еще не начиналась. Должны прибыть два отделения операторов кибермастифов, чтобы помочь в поиске отдельных очагов, но их не будет еще где-то полчаса, насколько они прикидывают.

Она отодвинулась от консоли и бросила еще один взгляд на вереницы пленных, впервые заметив одну деталь. Те, у кого не было вырезанной аквилы, кто выглядел сильнее побитым – видимо, потому, что активнее сопротивлялся Арбитрес – у них всех по-прежнему красовался герб семьи Лайзе, у кого на плечах, у кого на груди, у некоторых на головных повязках, у других на пряжках ремней. У тех, что с аквилой, гербов не было, но зато виднелись следы того, что их срывали с одежды. Она снова заговорила в микрофон.

– Где в цитадели главная часовня?

Снова шипение, снова разговоры, щелчки, гудение и звук, судя по всему, означавший подключение и чтение инфопланшета.

– Арбитр Кальпурния, вы здесь? – голос Леандро пробился сквозь внезапное жужжание на линии.

– Здесь. Часовня?

– На третьем сверху уровне ядра, в котором вы находитесь. Ко всем ее боковым входам тянется по галерее, они идут вдоль сто восемнадцатого этажа каждого крыла. Если подниметесь по винтовой лестнице, то окажетесь на расстоянии десяти этажей от нее. К главным воротам часовни ведет спиральная рампа, нечто вроде церемониальной дороги. В ее районе не было практически никаких боев… подождите, – позади него раздались едва различимые голоса, – и боевые группы не встретили никакого сопротивления в той части здания. Они приступили к более актуальным задачам, присоединившись к боям, идущим ниже, в дальнем крыле. Прочесали ли саму часовню? – вопрос был адресован кому-то рядом. Потом Леандро снова обратился к ней: – Нет. Произошел прискорбный недосмотр, и часовня еще не зачищена.

– Мы этим позже займемся, – ответила Кальпурния. – Пока что пусть оперативное командование передаст приказы всем боевым бригадам в этом районе башни. Все подходы к часовне следует взять под контроль и наблюдение. Сколько поблизости ударных бригад?

Снова пауза, голоса. Еще одно резкое шипение с треском и дребезгом, от которого у нее едва не заслезились глаза.

– Ни одной, – снова послышался голос Леандро. – Они все переместились в самое северное крыло для прорыва баррикад в лестничных колодцах девяносто второго уровня. Есть два отделения, которым пришлось остановиться, чтобы дождаться боеприпасов и новых гранат, они должны быть где-то в десяти минутах ходьбы от главного лестничного колодца. Мне их вызвать?

– Да, спасибо, арбитр-сеньорис. Пусть идут к подножию рампы, о которой вы говорили, и переместите туда столько боевых бригад, сколько можно беспроблемно отозвать. Поручите… – она собиралась начать уточнять номера и порядок расположения кордона вокруг часовни, но спохватилась. У Леандро на командном посту были карты, а Арбитрес, уже находящиеся на верхних этажах, все и сами видели. – Поручите эдилу, руководящему той секцией, определить, кто и где должен разместиться. До моего прибытия, пожалуйста, передайте им делегацию четвертого уровня.

Чтить и хранить имя семьи – да, помнить и питать уважение к семейным достижениям – да, посвящать библиотеки и галереи трудам и мемуарам почитаемых предков – да. Кальпурния могла понять все это, будучи сама из семьи, которая гордилась своей службой Ультрамару и Империуму и не видела ничего плохого в том, чтобы учить молодое поколение своим традициям. Раз или два Шира даже осмеливалась вообразить свое собственное изображение в мраморе или краске, хранящееся на верхнем этаже родового дома на Иаксе, и потом, как обычно, долго беспокоилась насчет того, были ли такие мечты тщеславными и недостойными или же просто говорили о желании хорошо нести службу, что делало их благородными и справедливыми.

Она решила, что пандус, ведущий к часовне, служил полезным напоминанием о том, что происходит, когда такие мысли перетекают в самовосхваление. Место, через которое идут к святилищу, должно вдохновлять веру и преданность или предупреждать о последствиях падения пред ликом Бога-Императора, но все это огромное пространство внутри спиральной рампы было заполнено бюстами и масками выдающихся членов семейства Лайзе, которые свисали с высокого купола на позолоченных цепях, а на внешней стене красовались безвкусно вычурные фрески, отделанные листовым серебром, синим и зеленым бархатом и опалами. С первого взгляда признать их религиозными не получалось. Лайзе-Хагганы на паломничестве к Диммамару, Хиросу и Офелии, Лайзе-Хагганы приносят щедрые дары Экклезиархии, члены которой все время изображались преисполненными экстатической радости от этакого благодеяния, богатые Лайзе-Хагганы помогают финансировать полки Имперской Гвардии или вооружать крестовые походы Миссионарии Галаксиа. Их воины затем изображались стоящими на кучах мертвых еретиков или чужих, обратив на своих покровителей полные обожания взгляды.

Еще будет время, чтобы подвергнуть это место очищению, но Кальпурния чувствовала, как ей хочется опалить эту дорогу тщеславия из огнемета или дать по ней несколько залпов дробью, просто чтобы выразить свое отношение к ней. Но она обнаружила, что кто-то ее уже опередил. Утонченные украшения были ритуально изуродованы, лица грандов Лайзе обожжены или выскоблены ножами. Чем выше они поднимались, тем сильнее были повреждения. Подозрения Кальпурнии насчет того, что стояло за всем этим, крепчали с каждым шагом.

Она дошла до конца рампы. Позади нее шли два ударных отделения, а за ними еще три боевых отделения. Здесь, на вершине, мозаика на стенах была пронизана золотом и нитями из крошечных бриллиантов, а изваяния, свисающие в центральном колодце, инкрустированы сапфирами. Двери часовни в форме заостренной арки изображали Золотой Трон, который окружали ангелы со щитами и свитками, украшенными гербом семьи Лайзе, хотя его отовсюду грубо стерли. Кальпурнии показалось, что Император на этом Троне как будто хмурится, но, скорее всего, это не входило в замысел скульптора. Еще два боевых отделения стояли поперек рампы, блокируя двери двойной стеной из щитов. Коренастая женщина-арбитратор, панцирь которой украшал знак арбитра-эдила в виде венка и пистолета, отдала честь Кальпурнии, в то время как остальные Арбитрес собирались за линией.

– Мы проверили двери, насколько возможно, чтобы не оповестить о нашем присутствии тех, кто находится внутри, мэм. Больше мы ничего не делали, ждали ваших приказов. Насколько можно сказать, двери незаперты и ничем не защищены, Нет признаков сопротивления, но мы считаем, что внутри часовни находится много людей.

– Почему вы так считаете?

– Можно услышать пение, мэм. Э… молитвы, катехизисы и так далее.

– Вы узнаете какие-либо из них? – спросила Кальпурния. Другая женщина на миг задумалась.

– Кое-что из «Санкта Менторум», – ответила она, – в основном из второй книги. Некоторые общепринятые гимны, по крайней мере, общепринятые на Гидрафуре, мэм, прошу прощения. И пара старых военных псалмов, которые я не слышала с самого обучения.

По ее тону, звучавшему несколько удивленно, Кальпурния могла сказать, что эдил ждала не таких вопросов. Неважно. Пора сделать ставку на инстинкт, который подсказывал ей, что тут произошло, и она была уверена, что это сейчас – выигрышная карта. Она вытащила пистолет, заняла место во втором ряду за ударными отделениями, потратила немного времени на раздачу кратких приказов, убедилась, что их правильно поняли, а затем приказала толкнуть двери.

О да, приятно быть правой. Часовня представляла собой небольшой амфитеатр – полукруг из позолоченных мягких сидений, где могло бы рассесться примерно пятьдесят человек, вокруг алтаря, когда-то украшенного гербом Лайзе. Теперь же его разбили, выжгли и водрузили на его место священную золотую аквилу. Оглядываясь вокруг, Кальпурния видела, что то же самое повторилось на всех стенах и боковых дверях. Сменившие гербы аквилы зачастую были лишь силуэтами, начертанными сажей или выжженными ручным огнеметом на низкой мощности. Стены снизу, от пола до уровня глаз, были покрыты торопливо налепленными листами с неровными надписями от руки.

Перед алтарем горели погребальные костры, на которые пустили передние, самые богато украшенные кресла. Пространство часовни заполнял дым, начавший есть глаза Кальпурнии, как только она вошла. Помимо него, можно было почувствовать запах газа из огнемета и более густое и жирное зловоние паленого мяса. Вокруг костров столпилась паства. Их было не более тридцати, и все были оборваны – причем оборваны специально, они разодрали на себе и одежду, и кожу. В их руках были осколки разбитых символов Лайзе, которыми они скребли и царапали собственную плоть в ритм песнопений и гимнов. Люди едва заметили, как Арбитрес заполнили проход между креслами и вышли на площадку перед алтарем, и не прекратили петь – более того, если кому-то из них и удавалось мельком, краем глаза увидеть арбитратора, то он только удваивал рвение.

Кальпурния осторожно двигалась сквозь толпу, то и дело пригибаясь и уклоняясь от раскачивающихся тел и взмахов рук. Она начала различать кающихся меж собой: среди них были люди всех возрастов и обоих полов. Все были оборваны, но у некоторых одежда имела куда более изысканный покрой и изготовлена из более дорогой ткани, чем у других. На некоторых, наряду с травмами, нанесенными самим себе, виднелись боевые ранения, ожоги от пороха и лазера.

Молча, с пистолетом в кобуре, она прошла через полукруг, чтобы взглянуть на костры. Оба ярко пылали и были достаточно велики, чтобы пламя каждого из них могло полностью охватить один труп. На одном костре лежало жирное тело, чьи кожа и одежда уже сгорели, но сквозь языки пламени еще можно было разглядеть дорогие украшения, раскалившиеся и выжигающие плоть под собой. На другом, тоже наполовину сгоревшая, лежала длинная тощая фигура с высоким лбом астропата, и на ее почерневшей плоти по-прежнему виднелись блестящие металлические разъемы и нейроцеребральная аугметика. От тел шла густая вонь горелого жира.

По мановению фигур, стоящих перед кострами, пение затихло. Хором руководили две женщины, обе с жесткими взглядами и царственными осанками, которые пели чистыми, сильными, натренированными голосами. Теперь они смотрели на Кальпурнию, и слышен был только треск пламени, перемежающийся звоном металла, которым их паства наказывала свою плоть. У обеих на шее висели святые аквилы, и обе носили флер-де-лис – символ Адепта Сороритас. Это были не облаченные в силовые доспехи воинствующие сестры из ордена Священной Розы, которые охраняли Собор; вместо брони они носили вычурные платья, мантии и вуали ордена Священной Монеты, одного из орденов Фамулус, назначенных Экклезиархией в качестве учительниц, смотрительниц и духовных наставниц высокородных семей Империума по всей галактике. Кальпурния кивнула, и, когда сестры восприняли это как приветствие, они обе сделали глубокие книксены ей и ничего не понимающим Арбитрес позади нее. Кальпурния ответила на это четким, как на параде, салютом Адептус. Да, приятно быть правой.

Их звали сестра Миметас и старшая сестра Галланс, и, в то время как собрание снова принялось петь гимны, они тихо и кратко объяснили все Кальпурнии, стоя у дверей часовни. В душе она ожидала еще одну ритуализованную речь вроде тех, что слышала на «Санктусе», но двое Сороритас изложили информацию подробно и быстро, что, как подумала Кальпурния, могло бы сделать честь любому из ее подчиненных.

Они рассказали, что синдикат Хагган навлек на себя подозрения Сороритас еще сто пятьдесят лет назад, когда Инквизиция нашла причину для зачистки одного из семейных поместий близ южного полюса Гидрафура. И даже среди самого синдиката семья Лайзе выделялась безжалостностью и уменьшающимся благочестием, что привело к незаметным, но все более активным попыткам ордена Священной Монеты сдержать их. На протяжении двух поколений сестры Фамулус видели, что попытки внушить им Имперскую веру и идеалы становятся все менее и менее успешны. Двадцать лет назад Галланс и ее наставница начали вести собственные тонкие маневры. Они прилежно работали, чтобы не дать Лайзе распространить свое влияние в космос, поддерживая отношения с планетарными семьями, чьи религиозные характеристики были безупречны, и потихоньку переводили экономические ресурсы Лайзе, насколько это было возможно, в предприятия, которые имели контакт с официальными лицами Министорума. Когда Лайзе начали активно привлекать астропатов в качестве союзников и связных, подозрительные сестры, осторожно сотрудничая со своими сородичами в других частях города, начали организовывать пятую колонну, устраивая браки вассалов пониже статусом с набожными священнослужителями и бывшими миссионерами, которые перебирались в крепость Лайзе и начинали прививать ее населению верность Золотому Трону и Святому Императору, что крепче, чем верность их хозяев самим себе и своим сундукам.