Текст книги "Ни живые, ни мёртвые (СИ)"

Автор книги: Дайана Рофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

И потеряла сознание.

_____________

¹ Спасибо тебе (франц.)

² Дяосюэгуй – «висящий на сапогах дух». Больше всего он любит ходить по ночным улицам за одинокими прохожими и проказничать. Так что если прогуливаясь по темным аллеям поздно ночью, вы услышите странные звуки, а шеей ощутите чье-то дыхание, возможно, вас преследует дяосяогуй. Но даже резко обернувшись, вы не сможете его увидеть.

³ Форма китайского традиционного танца. Популярен в северо-восточной части Китя и является одним из наиболее представительных видов народного искусства.

XIII: Ни душа, ни сердце

Заметь, куда целится твой противник, часто это его собственное слабое место.

Бернар Вербер

– Ты убил их!

Рэбэнус со стуком поставил рюмку коньяка. Капли янтарной жидкости расплескались по тёмному дереву стола.

– Знаю.

– Ты убил их всех!

Крики Ивет раздражали. Да и она сама в последнее время ужасно выводила из себя – совершенно стала неуравновешенной и неуправляемой истеричкой. По любому поводу устраивала катастрофу, сводила с ума не только себя , но и всех вокруг.

– Знаю.

– Зачем, Рэб? Зачем?!

Женщина, поседевшая от горя с тусклыми карими глазами, дёрнула за плечо Рэбэнуса. Тот резко повернулся к ней, сверкая взглядом.

– Они мне мешали.

– Ты лишил меня родных! – Ивет захлёбывалась в слезах, её мятое платье тряслось на исхудавших плечах. – Всю мою семью!

– Они тебя ненавидели, – молодой человек говорил без единой нотки жалости.

– Я любила их!

– И поэтому сбежала двадцать лет назад? Презирала и желала мести?

– Не будь их, не было бы и меня , – жалкие, ничего не значавшие слова.

– Их уже не вернуть, – полное равнодушие убийцы.

Тишина лишь на несколько секунд задержалась в холодных стенах, преследовали чем взорваться осколками трагедии.

– За что ты так со мной? – в слезах женщина схватилась острыми ногтями за чёрную ткань камзола Рэбэнуса и повисла на нём. – За что?!

– Отцепись!

Одним чётким он движением отодрал Ивет от себя. Та, не удержавшись на ногах, упала на пол. Но вместо ещё пущих слез, гнев затмил остатки помутневшего разума.

– Разве так я тебя воспитывала? Разве так я учила тебя обращаться со мной? Ты, неблагодарный трус! Видите ли, ему мешала моя семья! Для чего ты их всех убил? Для чего?!

– Они сами жаждали мне смерти , – с трудом подавляя возмущение, Рэбэнус устало потёр переносицу. – И тебе тоже.

– Они были мне семьёй! – закричала на весь кабинет Ивет.

Рэбэнус для боли сжал челюсти.

– Я тоже твоя семья! – не выдержал он и схватил женщину за плечи. – Ты вырастила меня, как своего родного сына!

Их взгляды, направленные друг на друга, – волны непереносимой боли, части треснувших душ. Они не хотели ничего из этого, не собирались говорить подобные слова и смертельно ранить друга друга . Одиночество их было столько велико и беспощадно, что любви невозможно было отогреть нескончаемый космос .

Поэтому ненависть оказалась сильнее.

– Ты мне больше не сын .

И он убил её.

Я вдохнула воздуха столь жадно, будто только что вынырнула из воды. Сердце колотилось как бешеное, взлохмаченные волосы прилипли к влажному от пота лбу, тягучие остатки сна медленно растворялись в сознании, уступая место реальности. Я села в кровати и устало провела рукой по лицу. О Чуан-шэнь¹, даже теперь не поспать нормально, везде меня мучили кошмары: что в повседневной жизни, что на душе. А ещё столько всего предстояло сделать, и даже представить страшно, с чем мне придётся столкнуться...

Стоп.

А где я?

Быстро оглянулась – и с недовольным стоном осознала, что находилась в комнате Инграма, в его кровати. Да и ещё раздетая до лифчика и трусиков.

Приплыли.

Я срочно себя осмотрела, но не обнаружила на себе ни единого синяка или засоса. Значит, Инграм не трогал меня, пока я была без сознания. Облегчение длилось недолго и вскоре сменилось отчаянием: в какой момент моя жизнь свернула не туда, что теперь не я властвовала над мужчинами, а они надо мной? Что по утру я боялась обнаружить себя использованной против воли? И что любовь для меня теперь – очередная доза, но никак не страстное наслаждение? Без обязательств, мыслей и боли...

Не выдержав, я судорожно вдохнула запах одеяла: мох, вечерний туман и табак – самое лучшее лекарство. Его запах. Человека, из-за которого я теперь не могла нормально мыслить, от которого зависела как морально, так и физически – и это отвратительно. Противоречило моему характеру, жизненным устоям, общественной морали.

Ненормально.

И я отлично это осознавала. Всей душой понимала, что это плохо для меня кончится и что надо бежать и как можно быстрее, а моё положение – это рабство, потеря воли, насилие над телом. Казалось бы, нужно всего лишь не поддаваться Инграму, не видеться с ним, не лезть к нему, а лучше вообще его забыть и никогда не приближаться – звучит легко, но как же трудно это сделать. Какой бы высокомерной сучкой я ни была, никакой девушке не пожелала бы подобного: быть в подчинении деспота, которому совершенно плевать на твои чувства. И более того, посоветовала бы мчаться со всех ног – лишь бы не стать полностью обречённой на гибель.

Но отчего же я так глупо топталась на месте?

Всё шло с детства: непризание другими, зависимость от внимания, любовь к Алестеру, победы в постели и нескончаемое одиночество... Я просто устала быть сильной, хотелось на кого-то положиться, но подставленное плечо оказалось с шипами. Я сама связала себя кровавыми путами с человеком, который никогда не сделает мне ничего хорошего, и сама же в этом была виновата.

Но я не могла жить иначе.

Я слишком хорошо знала, каково это – любить то, что тебя разрушало.

Громкий звонок тут же закончил размышления. На ближайшем столе я нашла не только свою одежду, но и телефон. Звонила Мэри. Брать трубку не стала: пошла куда подальше эта сумасшедшая женщина, ведь наверняка бы сейчас выкатила бы мне огромную истерику и позвала бы домой для пущих разборок. Или чтобы в очередной раз запереть.

Поставив телефон на беззвучный, я бросила его на кровать и туда же свою одежду: вряд ли сегодня пойду в институт, тем более в ципао, которое от вчерашних приключений всё измялось и запахло неприятным. На пол упало письмо – и пульс тут же участился.

Кладбище. Пустой гроб. Ворон. Послание. И множество алых взглядов, обращённых на меня.

Не без напряжения я подняла конверт и прочла содержимое.

«Найди меня – иначе быть тебе мёртвой».

Класс, угроза на высшем уровне.

Спасибо, конечно, а сама бы не догадалась, что нужно сделать. И что ты хочешь убить меня, Рэб.

Да, почерк был его, как и рисунок на обратной стороне пожелтевшей бумажки: пять точек, соединённых неравными отрезками, которые образовывали непонятную геометрическую фигуру.

Здорово, вот загадок мне ещё не хватало для полного счастья.

Пребывая в раздражённом состоянии, я натянула на себя первую попашуюся футболку, по длине дошедшую по мне до колен, тёплые носки и вышла из комнаты. Утренний свет заливал в длинные окна, зелёные стены создавали атмосферу приближающейся весны, а тающий снег напоминал, что самые сильные морозы наконец-то прошли и вскоре станет теплее. Кухню я видела на первом этаже, поэтому туда и направилась: очень хотелось есть, особенно после всего произошедшего. Стоило лишь надеяться, что впереди окажется не так много препятствий, чтобы найти Рэбэнуса. И зачем мне его искать? И почему именно я должна это делать? Почему не Инграм или кто-либо другой из свиты? Не прояви я сама инициативу к Рэбэнусу, тот не стал бы тогда до меня так докапываться – в этом я была уверена. Однако он всё же что-то нашёл во мне и хотел чего-то добиться – то ли верной гибели, то ли грандиозного успеха.

Кухня встретила салатовыми и бурыми оттенками: современные шкафы несуразно смотрелись на фоне покосившихся деревянных стульев, вместо одной ножки старого стола стояла стопка книг, тогда как на магнитном держателе в порядке возрастания блестели идеально заточенные ножи. Помещение само по себе выглядело вполне опрятным, пахло отчистными химикатами, но я не могла отделаться от ощущения неправильности конструкции. Словно тут было всё не так и в то же время в порядке.

Странно.

Хозяина особняка не наблюдалось, зато за столом сидел его друг, читал книгу и, что удивительно, не курил в сотый раз за одно только утро, а пил чай с молоком. Он поднял голову и посмотрел на меня.

– Что ты так таращишься? – увидев, как у него приподнялись брови, вместо приветствия спросила я.

– Ты бы видела, что у тебя творится на голове.

Волосы торчали во все стороны – это правда. Попыталась пригладить руками, но непослушные локоны из-за влажности сильно закудрявились, так что быстро уладить проблему не удалось.

– Ну и где мне, по-твоему, в вашем мужицком доме найти расчёску?

– Тумбочка, – лениво ответил Инграм и вновь уткнулся в книгу.

Найдя не с первого раза нужную вещь, я как можно бережнее стала расчесывать волосы. Хорошо было бы их помыть, но после предыдущего раза в ванную комнату заходить совершенно не хотелось. Как-нибудь обойдусь, я и без того неимоверно красивая.

Молчание затянулось: отчего-то так и подмывало разговорить Инграма, но тему письма и вчерашних приключений на кладбище поднимать явно не стоило. Куда меньше я желала видеть его в ярости.

– Наконец-то погода говняная кончилась, – достаточно налюбовашись в окно, пока приводила свои волосы в порядок, я начала шариться по ближайшим полочкам.

– Серьезно? – сухо усмехнулся парень. – Ты хочешь поговорить об этом с самого утра?

– Ты молчишь в тряпочку, а мне надо узнать, куда ты запрятал банку с кофе, который мне так сейчас необходим, – я кинула в собеседника разъярённый взгляд. – Ну и? Где кофе, придурок?

Тот фыркнул и демонстративно перелистнул страницу книги.

– Верхний шкафчик.

– Спасибо, – в том же тоне передразнила я.

Ни о какой кофе-машины речи быть не могло, поэтому пришлось заваривать самым обычным способом: пару ложек зёрен, кипяток и молоко на последнем издыхании. М-да, вечно у мужчин не было ничего поесть. Правда, в следующую секунду я заметила на плите в сковороде еду: яичница-болтунья, две обжаренные сосиски, шампиньоны и хлеб с подтаявшим сливочным маслом.

Типичные англичане.

– Это ты Арни приготовил?

– Он уже поел, так что это тебе, – не отрываясь от книги, бросил Инграм.

Удивлённо моргнув, я недоверчиво уставилась на него.

– Мне? И даже не отрава?

А в груди сердце чаще забилось от надежды – неужели... это такое проявление заботы по отношению ко мне? Не всё обречено?

– Хотел бы отравить, сделал бы это ещё в клубе.

– Из тебя милосердие так и прёт, – откинув волосы на спину, я взяла большую белую тарелку, аккуратно положила содержимое сковороды и плюхнулась ну стул.

– Возьми шоколад, съешь, – Инграм протянул мне открытую упаковку «Dairy Milk». – Вдруг станешь добрее.

– Мне одна только твоя физиономия уже портит настроение, – скривила я личико и откусила ещё тёплую сосиску. – А на вкус не так уж и плохо.

– Человеческое мясо всегда удивительно вкусно выходит, – с непроницаемым лицом ответил сосед.

– От Арни это было бы привычнее слышать, – не растерялась я, хотя на мгновение поверила ему.

– От него и не такого наберёшься.

– Ага, учитывая, что у вас на двоих одна клетка мозга.

– Да уж, фраза банальная, но в твоём случае – целое достижение. Не останавливайся, развивайся.

– Тебе это не надоело? – яичница оказалась на вкус просто шикарной, но и она не подняла мне настроение. – Каждый раз одно и то же. Вместо нормального разговора мы просто унижаем друг друга, пока это не доходит до очередных поцелуев.

– Не вижу в этом ничего плохого, – Инграм закурил и протянул мне сигарету. – Меня всё полностью устраивает.

– Меня тоже всё устраивает, – насупилась я, поджигая кончик бумаги.

– Тогда какое же «но»?

Комната успела наполниться дымом, когда слова всё же решили сорваться с губ:

– Я ничего о тебе не знаю, как и ты обо мне, но невидимые силы притяжения связывают нас, и я не понимаю, из-за чего. Это не любовь и не страсть – мы не созданы для неё, но из нас двоих ты – болезнь, а я твоя жертва. Ты проникаешь внутрь, отравляешь, убиваешь. Вот только от болезни можно найти лекарство, а от тебя – нет.

– Думаешь, я знаю, что такое человеческая душа? Я не ведаю чувств. Поэтому подчиняю себе чужие. Твои, – Инграм прожигал меня немигающим гиблым взглядом.

– Не бывает людей без чувств, и я уверена, что ты – не исключение, Касс. Я чувствую, знаю, что под этой изуродованной личиной глубоко внутри такая же изуродованная болью душа – первые сигареты, мальчишескиц смех и дикое, почти безумное желание жить.

– До того дикое, что теперь я жажду лишь смерти, – горько усмехнулся он.

– Почему?

– Ты права, я помню это – тогдашних друзей, иную беззаботную жизнь, непролитую кровь... Но я ничего по этому поводу не испытываю.

– Даже ничего по отношению ко мне?

Он глянул на меня с пугающей пустотой в чёрных глазах.

– К тебе тем более.

Уловки – не более. Я понимала, чего он добивался, и решила ему это предоставить чуть ли не на блюдечке: оставив сигарету тлеть в пепельнице, я поднялась и самой соблазнительной походкой предстала перед ним, точно львица. Богиня. Его взгляд оценивал: длинные стройные ноги, хорошо видимую грудь, несмотря на большую футболку, и руки, что потянулись к его лицу и взялись за подборок.

– Неужели? – от наклона чёрные волосы коснулись его плеча. – Позволь мне быть рядом, – шаг вперёд. – Позволь хоть иногда касаться тебя, – погладила по кудрявым волосам, упавшим на лоб. – Смотреть, слушать. Любить, – я нагнулась ещё ниже, так, что наши губы теперь были всего в паре дюймах друг от друга. – Позволь мне, о белый ворон, и я покажу тебе, каково это – сжечь весь мир для кого-то. Для тебя.

Близость сводила с ума. Доводила до дрожи в коленях. Истерила в душе до хрипа сердца. Желание сорваться с цепи опьяняло не на шутку – лишь железная выдержка держала на месте, у самого лица возлюбленного хозяина. О, эти шрамы, веснушки, тёмные мешки под глазами – пленяла не красота, а превосходство. Как сдержаться, если соблазн столь велик?

– Ты для меня никто, птенчик. Никто.

Секунда, две – отстранилась.

А в груди разворачивалась самая настоящая чёрная дыра, засасывающая всю душу.

До чего же, сука, больно.

И я ненавидела себя за это. Ненавидела, что всё никак не могла остановить саморазрушение, взять свои же чувства под контроль.

Как же я ненавидела себя за слабость перед ним.

«Ты для меня никто».

Его с самого начала отличала власть, а я всё никак не могла отделаться от шкуры овечки. Проклятой жертвы.

Я продала себя дьяволу и неугомонно надеялась, что тот отправит меня в рай.

Но пепел ада оказался слаще, чем горечь ангелов.

«Никто».

БА-БАХ!

Я резко дёрнулась от Инграма как от пораженного чумой и в ожидании просмотрела на дверь. Через несколько секунд её чуть ли не выбил ногой Арни в испачканном белом халате с моноклем на глазу.

– Кто следующий?!

– Нам стоит опасаться пожара? – я постаралась как можно скорее забыть о наболевшем.

– Всё нормально, всё под контролем, – специально повторяясь для пущего убеждения, Арни подмигнул и налил себе алкоголя.

– Тут не в первый и не в последний раз такое, – имея в виду лабораторию, Инграм тоже слегка улыбнулся.

– Над чем ты экспериментируешь? – спросила я у Арни, подчёркнуто игнорируя Инграма. А тот, казалось, всё понял и полностью погрузился в чтение книги.

– Хочу создать такой препарат, с помощью которого человек мог бы не спать по ночам, – энергия так лилась из Арни: говорил быстро, двигался хаотично, размахивал руками, расплескивая содержимое бокала в разные стороны. – Представь, сколько было бы свободного времени! Организм не устаёт, не требует сна, ему вообще не надо отдыха – работаешь и днём, и ночью! В прямом смысле этих слов! Охо-хо, cтолько всего можно будет успеть! Я как представлю, башню сносит!

– У тебя её и так уже давно снесло, не беспокойся, – я с улыбкой наблюдала за его гиперактивностью.

– Нет, ты не понимаешь! – его зелёные глаза горели от рвения всем показать, какой же он особенный. – Это же не только будет полезно для человечества, но это же люди поставят меня на равне с Менделеевым, Нобелем, Резерфордом и другими! Только представь, какая слава меня ждёт, какие деньги!

– Я уже давно убедилась, что ты о своей скромности можешь говорить часами, – хихикнула в кулачок.

– А почему бы и нет?

– Откуда у тебя вообще любовь к химии? Твои родители заставляли пойти на архитектора, ты сам поступил на историка, но душой ты погряз в химии, как я в шитье.

– А ты сама знаешь, почему любишь шить и создавать дизайны? – Арни наконец-то сел рядом со мной и щедро отпил вина прямо с горла. – Вот, так же и со мной. Как-то случайно получилось: в школе я любил помогать учителям, чтобы как можно позже прийти домой, и так как-то раз попал в химичискую лабораторию. Грязненькая, маленькая, нищая... но в тот момент я осознал свою стихию.

В свете мелькнувших лучей солнца друг неожиданно показался абсолютно другим: наивным, измученным, брошенным. Но гордая ухмылка не сползала с его лица вот уже последние несколько лет, как и безумный взгляд злобного гения – было ли до них настоящее лицо? В своё время я раскрыла много таких людей – тех, кто закрывал свои глубокие раны в душе весельем и шутками. Глядишь на такого человека и не веришь, насколько у того внутри всё рвалось от боли. А сам смеётся, всегда на позитиве, утешает других, пока за этой весёлой маской сердце разбивалось вдребезги.

Был ли таким человеком Арни Леру?

– Тогда почему же ты решил поступить на историка? Почему хотя бы не около химической сферы?

– А смысл, если я всё уже знаю? – его хохот был полон хваставства. – Мне пришлось бы учить самих преподавателей, но никак не наоборот.

– Зато был бы диплом, связи, карьерный успех, – не унималась я, считая поднятую тему очень важной.

– А сама почему тогда не поступила на дизайнера?

Арни заглядывал в душу ровно так же, как и Инграм, – точно всё знал.

– То, что родители заставили, не прокатит?

– Не-а.

На пару секунд задумалась, пока пальцы отплясывали «Lit» по столу.

– Я действительно люблю шить, горю этим, но... знаешь, я боюсь разочароваться в себе или, что ещё хуже, перегореть. Боюсь, что если бы меня начали учить так, как правильно, не смогла бы перестроиться, усомнилась бы в своих способностях, постоянно бы остерегалась конкуренции. И я не хочу, чтобы творчество стало основной работой – да, временами зарабатываю на заказах, но слишком боюсь не успевать шить костюмы, видеть не оправдание надежд, выслушивать критику... Я не хочу разрушать тот маленький тихий мирок, который с таким трудом построила. И, видимо, из-за этого мне не видать никогда суперского карьерного роста.

– Охо-хо, нашла о чём волноваться, – Арни явно уже был пьян, раз положил руку мне на плечо. – Забудь, что навязало наше дурное общество! Успех – это не только карьера, блестящее образование или аристократические корни. Помогать людям – уже успех. Дарить радость и любовь – тоже успех. Встать рано утром в поганую погоду и пойти на учёбу – тем более успех! Я бы сказал, даже героизм! – он рассмеялся, – Твоя жизнь не бессмысленна, если ты не зарабатываешь миллионы, не спасаешь каждый день тяжело больных детей или не можешь похвастаться дипломом Оксфорда. Сама по себе жизнь гораздо шире, глубже и прекраснее, чем нам говорят. И я считаю высшим успехом осознать это и жить так, как хочется только тебе, а не по мнению соседки по квартире.

– Ничего себе, а ты, оказывается, действительно умный, – впервые я смотрела на друга с открытым восхищением.

– Обращайся.

Довольный как кот, он расслабился и, неудачно качнувшись, рухнул со стула. Я засмеялась столь громко, что даже Инграм вздрогнул, и всё никак не могла остановиться. О Си-шэнь², этот клоун кого угодно рассмешит или доведёт до нервной истерики! Но зато как хорошо после столь позитивных эмоций, даже не передать словами!

– Ладно, пойду домой, – вытирая слёзы от смеха, я поднялась из-за стола.

– Подвозить не буду, сама дойдёшь, – Арни с кряхтением встал на длинющие ноги.

– Эй!

– А что такого? – он состряпал удивлённое лицо и икнул. – Я тебе тут не наездник лошадиный. Хочешь сохранять здоровье и красоту – сдавай на права! – и ушёл в лаборотию.

– То же мне, нашёлся великий учёный, – фыркнула я и у самого выхода кинула последний взгляд на Инграма.

Но тому было всё равно, будто меня не существовало.

В задумчивости я шла обратно в комнату Инграма: нужно забрать свои вещи, переодеться, собраться с духом и пойти. И придётся, видимо, домой, выслушивать очередные гадости. Зато был шанс дошить заказ и почитать дневник Ворона. И не давал же мне он никакого покоя в жизни – отчего-то уже надоел, замучил мыслями, страхами, неразгаданной историей. И ведь поступи я на дизайнера, выбери я другой институт или хотя бы иной город в Англии – судьба не столкнула бы меня в темницу голодных демонов. Но Мэри и Канг настояли на своём.

Помню, как мы ссорились несколько дней: я упорно отказывалась, приводила самые весомые аргументы, а они мне даже так толком и не объяснили, почему после окончания школы мы должны были переехать. Никаких финансовых или других проблем в Чэнду не было: своя квартира, постоянная работа, неплохой авторитет. Я не верила рассказам Мэри про «скучание по Англии» и глупым отговоркам Канга – они явно затеяли переезд не просто так, не по собственной прихоти. Угрозы, приказ или смерть – кто-то ими управлял в тот момент, я почти была в этом уверена. Некто вмешался в их жизнь и повлек на обречение мою судьбу.

О, Гуань Инь, а ведь всё могло сложиться совершенно иначе – но звёздам не прикажешь. Они жестоки, когда дело касалось людских душ, и абсолютно равнодушны к разбитым сердцам.

Звёзды...

И вдруг замерла, поражённая озарением. Точно! Как же раньше не догадалась? Добежав до нужной двери, я распахнула её и тут же кинулась к брошенному конверту. Раскрыла – и заулыбалась от своей же гениальности.

О да! Какая же я молодец!

Пять точек образовывали созвездие. Прикинув, какое это могло быть, я быстро нашла подтверждение в интернете – созвездие Ворона. Да Рэбэнус просто помешан на этой чёртовой птице! И что мне теперь делать? Причём тут звёзды?

Ворон...

Равенхилл³.

Бинго!

Чуть ли не подпрыгивая от воодушевления, я тут же проверила свою теорию в интернете и оказалась вновь права. Созвездие – это карта Равенхилла, а точнее обозначение важных мест, где, как я предполагала, были спрятаны ещё подсказки. Посмотрев сверху на город через Google, я быстро определила, что самая дальняя точка это замок Донована, ближняя к нему – музей, в углу напротив него дом Арни, а остальные две крайние – какие-то неизвестные дома.

В голове за секунду созрел план.

Переодевшись и найдя свою сумочку, я окинула взглядом комнату в надежде, что найду в ней ещё что-нибудь интересное, прежде чем уйти. Однако взгляд ни за что не зацепился: тут были лишь пустые пачки сигарет, валявшаяся одежда вперемешку с книгами и пара засохших цветов в горшках. На большом рабочем столе ничего полезного не лежало, как и в малочисленных тумбочках. Очевидно, если Инграм и хранил свои секреты, то удачно их спрятал, по крайней мере, не в своей комнате. С другой стороны, зная мою любопытство, Инграм вряд ли бы оставил нечто важное на видном месте.

И с полным ощущением выполненного долга я покинула комнату, а затем, прихватив пальто в коридоре, и особняк Арни. Тающий снег, мрачные лица людей, старые дома, вода из-под колёс автобуса – двадцать минут прошли незаметно, как я уже оказалась на другом конце проспекта. Ещё раз глянув на карту, я вдруг осознала, что главные дороги в Равенхилле как раз и образовывали соединительные «отрезки» между важными точками. И для начала я решила посетить местный и, пожалуй, единственный музей города.

Купив билет и пройдя в первый зал, я ощутила, как возбуждение постепенно сходило на нет. Ненавижу музеи. Скучно, однообразно и долго – нет достаточной глубины погружения в историю, всё смотрится поспешно, не вникаясь в детали. Тем более если учесть, что я уже была один раз в этом музее, ходила вместе с приёмными родителями на третий день нашего приезда. О Рэбэнусе, конечно, тут ничего не рассказывалось, но зато выставлено много искусства: картины Россетти и Тернера, скульптуры Огюста Роде, древние расписанные полотна, золотистые украшения, полуразрушенные книги английских писателей, канувших в Лету – история Британии тянулась из одного помещения в другое красивыми видами и запахом старости.

И вдруг какой-то проход между застеклёнными стеллажами.

Осмотревшись и не увидев никого из охраны, я быстро скрылась в длинном тесном коридоре, который привёл меня в тупик из трёх дверей. Понятия не имею, что я собиралась здесь найти и зачем повернула, но на одной из ручек обнаружила инициалы «Р.Д.» Совпадение? Не думаю.

Скрип раздался настолько громко, что я как можно скорее затаилась за дверью.

М-м-м, моё любимое – темнота. Просто чудесно, как же соскучилась по ней, прямо сил нет. Я уже начала догонять смысл фразы «познай тьму» – куда ни залезу, обязательно надо идти вслепую и натыкаться на очередные ужасы. Что ни место, то жуткий праздник какой-то, ей-богу. Все призраки только и ждали меня, чтобы напасть, схватить и утащить к себе в загробный мир.

Тьфу на них.

Единственное, что радовало, так это слабый свет где-то далеко, в самом конце нескончаемой узкой лестницы, потихоньку ведущей вниз. Включать фонарь не стала – вдруг привлеку кого-то? – и как можно тише начала спускаться. Стена на ощупь оказалась ледяной и сильно влажной – странно. Отдернув руку, я понюхала пальцы, а затем слегка лизнула их...

И тут же выплюнула кровь.

Уж вряд ли здесь так должно быть, но музей – это лишь прикрытие поистине чего-то страшного, что ждало меня внизу. Однако на удивление я не боялась. Сколько можно уже? Мне хватило вчерашнего дня, а до него – ещё больших происшествий. Пока ничего ужасного не произошло, не стоило тратить впустую нервы.

Так я себя успокаивала, пока как можно ровнее спускалась к свету, чтобы не касаться кровавых стен. Люди не поймут меня правильно, если я выйду из музей вся багровая.

И если выживу, конечно.

Ведь я отчётливо слышала, как в полной тишине кто-то шёл за мной. Ступенька ниже – шорох, ещё шаг – шуршание подошвы. Либо галлюцинация, либо притаившийся убийца – другого не дано. Спускаться быстрее или оборачиваться не рискнула – сделала вид, что всё нормально.

Что я тут одна.

Когда до конца оказалось совсем чуть-чуть, я развидела какие-то красные висящие нити и услышала шум, а когда вышла из темноты – обомлела от ужаса.

О.

Мои.

Боги.

Сердца. И их – бесчисленное множество, во весь гигантский зал, уходящий и вверх, и вниз. Паря в воздухе, они бились в унисон, перекачивая кровь по алым венам, создавая своеобразный большой организм. Каждое биение отдавалось слабым свечением, стук был негромким, но отдающим вибрацию по всем стенам, а запах застоявшейся крови выворачивал наизнанку. И как жители Равенхилла не заметили, что у них под ногами творилась самая чёрная магия? Как вообще возможно существование всех этих сердец?

Не веря в их реальность, я протянула руку и коснулась самого нижнего.

И чуть не умерла на месте.

Сначала волна боли в грудной клетке, а затем – волна воздуха откинула меня на несколько ядров. Неудачно приземлившись, я тут же осмотрелась по сторонам – никого. Что это было, Аоинь побери? Что тут вообще происходит? Какого Гуя? Страх схватил за глотку – и не отпускал, как Инграм, пока воздуха почти совсем не осталось. Собственное сердце казалось как никогда чуживм в этот момент и стучало одновременно с сотнями других – и от этого холодело спину.

Это невозможно.

Попросту невозможно.

Чьи это сердца? Клму принадлежали? Что они тут делали? Неужели всё это сотворил Рэбэнус Донован? Неужели он нашёл магию?

Да ещё и столь сильную, чтобы вырывать людям сердца. И подписывать с ними контракты, похожие, как у Тинг.

До чего же хотелось верить, что мои догадки не верны.

Не без труда поднявшись, я отряхнулась и только сейчас заметила, что у самого края обрыва, за которым так же тянулись вереницы вен и висящих органов, стояла на пьедестале с чем-то банка. Несмотря на шок и общее напряжение, я не удержалась от любопытства и очень осторожно подошла к месту. В груди всё болезненно сжалось, точно почувствовало приближение смерти – или нечто похуже неё. В банке в формалине плавало крохотное сердце, явно детское.

В голове не успел созреть ни один вопрос, когда взгляд прочёл надпись на камне.

Ноги подкосились раньше, чем осознание тягостного мира разорвало душу.

Смеяться и плакать – сойти с ума, лишь бы не чувствовать этого.

Вообще ничего.

И никогда.

А лучше вырвать себе глаза, дабы не перечитывать вновь и вновь то, от чего сломалась маленькая девочка.

«Сердце Равенны».

____________

¹ Божество кровати.

² Бог радости и наслаждения.

³ Начало названия города на английском выглядит как «raven» и переводится как «ворон». Отсюда и догадка.