Текст книги "Ни живые, ни мёртвые (СИ)"

Автор книги: Дайана Рофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

XII: Ни земля, ни могила

К счастью или к несчастью, в нашей жизни не бывает ничего, что не кончалось бы рано или поздно.

Антон Павлович Чехов

– Ты домой?

Вопрос сорвался легко и необдуманно, растворившись в воздухе облаком пара. На улице, казалось, ни на градус не потеплело с раннего утра: деревья покрылись инеем, фонтан заливал льдом, снег с каждым днём всё больше возвышался по обочинам и на крышах домов. Даже меховое пальто не спасало от пробирающего до костей мороза, но я не спешила домой. Дела на сегодня не закончены, хотя и хотелось дошить заказанный костюм, но вот Анна...

Она впервые меня так сильно беспокоила.

И я без понятия, по какой конкретно причине. Ощущение, что с ней всё же что-то не так, не покидало ни на секунду: ни во время лекций, ни в столовой, ни на перекурах. Я даже не обращала внимание на пристававшего Арни и хмурого Инграма – беспокойство било в гонг и эхом совести отражалось на душе. Никогда не призналась бы в этом, даже самой себе, но нечто изменилось во мне, и теперь я не искала выгоду в общении с Анной. Не желала составлять тщательный шахматный расчёт, не собиралась выискивать недоговорки, не подстраивалась, чтобы узнать новую информацию. И более того – я искренне хотела помочь amie.

И это странно для меня. Необычно. Ошеломляюще. Трепетно.

Неужели только по отношению к одному единственному человеку я не хотела совершить очередное зло?

– Анна?..

Её сигарета почти догорела, но она так ни разу и не затянулась. Даже не вставила в мундштук. Что же с ней происходило? А со мной? Её взгляд ничего не выражал, никуда не смотрел – пустота серых, как лезвие стального ножа, глаз пугал. Казалось, за ними не крылось ничего: ни сердца, ни души, ни эмоций. Но это не так – я чувствовала, знала, что Анна вот-вот треснет. Рассыпется, будто мёртвая бабочка.

– Анна.

Я подняла уже руку, чтобы коснуться её, но девушка вдруг резко дёрнулась, словно очнулась от сна, и щелчком отправила окурок в снег.

– Мне ничего от тебя не надо.

Я выдержала ледяной взгляд и всё же положила ладонь на её плечо.

– Я просто хотела тебе помочь, – так непривычно было говорить кому-то подобные слова. Словно... сама в них нуждалась.

– Только не надо держать меня за дуру, как всех остальных, – Анна демонстративно закатила глаза.

– Хватит притворяться, – никогда на неё не давила, но сейчас понимала, что без этого никак. Иначе человек так и будет всю жизнь запираться в себе, пока не сгниёт от подавляемых эмоций.

Чувстам тоже нужен свежий воздух.

– Если ты носишь маски, это не значит, что все так делают, – цинично заметила девушка, несколько раз моргнув. – У меня всегда настоящее лицо – «выражение камня».

– Я понимаю, ты не имеешь ни малейшего повода довериться мне, но я действительно хочу тебе помочь, – не знаю, почему так настаивала на своём, но отчаянно хотелось достучаться до подруги.

– Мне никто не нужен, – её голос сорвался. – Я всегда со всем справляюсь сама. И сейчас справлюсь.

– Такая же мысль однажды привела меня к потере любимого человека. И себя тоже.

– Если рассчитываешь на сожаление, то мне всё равно.

Эта стена между нами... она когда-нибудь рухнет?

– Анна.

– Отпусти меня.

Я крепко вцепилась в её плечо, не желая сдаваться. Чувствовала всем сердцем – осталось совсем немного. И Анна тоже это понимала. И боялась больше всего на свете – а вдруг предам? Вдруг брошу, разобью душу, уйду? Ведь только из-за этого столь страшно впускать в сердце нового человека – тот мог покинуть тебя в любой миг.

И ты вновь останешься один.

– Я знаю, тебе больно не из-за смерти отца. Тебе больно из-за того, что он так и не стал тебе настоящим отцом.

Что бы я ни говорила про Мэри и Канга, но очень глубоко в душе желала, чтобы они стали мне настоящими родителями. Теми, кто действительно любил, заботился, оберегал. Как в книжках – ведь только из них я узнала, что такое на самом деле семья. Однако... я сама не давала поводов для этого, Канг пытался временами делать неуверенные шаги, а Мэри... это Мэри. От неё толку – ноль. Одни истерики.

Конечно, я не могла с уверенностью утверждать, что у Анны всё же это больное место. Но то, как Жоэл вёл себя по отношению к ней, как он её практически не замечал... не трудно догадаться, что внутреннему ребёнку, погребённому заживо в холодную землю, не хватало родительского тепла.

И слеза, одиноко скатившаяся по бледной коже щеки, – подтверждение этого.

– Да, ты права.

Объятия раскрылись неожиданно, но быстро – уткнулись друг другу в плечо носом и даже не гадали, кто кого обнял первым. А внутри – небывалые волны тепла, нежности и чего-то невероятно светлого, точно сам ангел осветил наш грешный путь, раздвинул острые заросли, озарил яркой мечтой и любовью, прогнал всех бесов, что пятнали наши заблудшие души. Никогда до этого Анна не казалась мне столь хрупкой, слабой, беспомощной: и хоть роста мы были почти одинакового, у меня было ощущение, будто я обнимала маленького ребёнка, лишившегося всего.

И я чувствовала себя такой же.

Потерянной. Ненужной. Одинокой.

Обнажила наконец-то перед собой душу, сбросила все наряды и маски – а кто оказался под толщиной красоты и высокомерия? Всего лишь девочка, всеми силами пытающаяся привлечь к себе внимание. Девочка, которую упорно не замечали, когда она заливалась слезами и ломалась под грузом боли.

Та девочка до сих пор полуживой лежала в не закопанном гробу.

– Merci à toi¹.

Сердце продолжало бешено биться даже после того, как Анна уехала на такси, а я двинулась в сторону центра города. От волнения скрутило желудок, а из-за мимо промчавшегося автобуса чуть ли не подкосились ноги. Перед глазами всё стоял её взгляд – серые, точно летние грозовые тучи, глаза, полные свободы и... счастья? Ведь сейчас я впервые за долгое время испытывала именно это чувство – счастье. Очень своеобразное, трепетное и столь светлое, что мрачный Равенхилл казался самой страшной чёрной дырой. Мир виделся другим: не чуждым и злым, а будто приобретшим новую хорошую цель – сделать людей счастливыми.

О Нюйва, я не верила в произошедшее. Не верила в то, как две самые одинокие души смогли раскрыться друг другу хотя бы на несколько минут.

Самых дорогих минут.

«Rich Bitch» тут же отвлекла от мыслей, как только я зашла «Hugging Hearts». От наслаждения прикрыла глаза: о Ба-Чжа, как же давно я не чувствовала этот запах спирта, табака, женских духов и пот мужского тела. Как же давно не отдыхала не только физически, но и морально...

Пока какой-то урод не толкнул меня в плечо.

– Ну что, цыпочка, потанцуем?

Пьяный мужик вылыбился в оставшиеся несколько зубов и чуть качнулся в мою сторону.

– Иди в свой курятник, птенчик, – я толкнула его в ответ и, крутанувшись на каблуках, ушла к барной стойке.

Пока шла, по пути у какого-то молодого человека украла не только сигарету, но и внимание от его непутёвой девушки. И назло ей страстно поцеловала Эда – так звали парня, флирт с которым вышел весьма удачным. О да, как же мне не хватало столь непринуждённого общения, пошлых взглядов и громкой музыки, смешанной с алкоголем. Перед сложными делами стоило хотя бы немного выпить: сначала настойку для разогрева, затем – рюмку коньяка, и ещё. Хотелось продолжить, закурить самокрутку, с кем-нибудь переспать, пока в голове не останется ничего, кроме блаженного дурмана.

И тишины от мыслей.

Однако...

Я незаметно скрылась за длинными шторами, оставив все безумные желания в шумном зале, полном танцующих и пьющих людей. Действовала быстро и решительно: дошла до последней двери, надела вороновую мантию, не без труда отодвинула комод и спустилась.

Кромешная темнота.

Но она не пугала – куда больше напрягало чужое присутствие. Ощущение, что кто-то таился в трещинах на стенах, перемещался с одной черепушки на другую, доносил шёпот с потустороннего мира, тревожило с каждой секундой всё больше, острыми иглами впивалось во внутренние органы. Понадеявшись, что это не Дяосюэгуй² и не кто-либо другой, я крепко сжала в одной руке ножницы, в другой – телефон со включённым фонариком, и было не страшно. Куда больше занимало беспокойство, как бы никого не встретить и не оставить следов: не уверена, что в усыпальницу Кассов можно было пробираться каждому.

Фонарик выхватил из мрака два алтаря: выглядели они жутко, точно бледные призраки на кладбище. Отчего-то стараясь не шуршать мантией, я обогнула холодное изваяние: пыльное, древнее, покрытое плесенью и клочками мха. Если Инграм действительно принадлежал к этому роду, то не проявлял никакого ухода к погибшим. Протерев грязь на камне, я смогла прочитать имя усопшего: Люси Касс, родилась в 1810 году. Рядом с ней явно были похоронены родители: Силия и Энтони Кассы. Умерли в один год и, думаю, одновременно. Дальше – ещё имена, порой совершенно нечитаемые, а иногда вполне хорошо сохранившиеся. Они для меня ничего не значили, но я заметила одну закономерность: не было ни единого человека, похорненного позже 1840-ого года.

И это вводило в ступор.

Где вся остальная семейка Кассов? Погребрена в другом месте? Если да, то по какой причине не здесь? Если же нет, то Инграм, получается, не принадлежал к этому роду? Помню, интернет выдавал, что Люси была последней из Кассов, но если придерживаться теории о том, что Инграм был одним из них, то всё же род должен был продолжиться. Дальние родственники? Недостоверность информации? Вопросы роились в голове, создавали одну гипотезу за другой, смешивались и безумно впивались в каждый уголок мозга – я бы точно тронулась умом, если бы свет фонарика не упал бы на ещё один алтарь, самый вычищенный из всех.

Ивет Касс.

1785-1824 гг.

И почти вплотную к ней – Людвиг Донован.

Ещё один Донован?

По годам жизни – как будто отец Рэбэнуса. Но ведь тот был сиротой, и сам не знал, кто его настоящие родители, разве не так? Он рос в приюте почти с самого рождения, пока его оттуда не забрала приёмная мать. «Ивет мне всё рассказала. О пожаре, о приюте, об огне вокруг меня...» – так Рэбэнус писал в своём дневнике. Не слишком информативно, но у меня складывалось ощущение схожести судьбы. С моей. Тоже пожар, тоже умирающие дети, тоже неизвестные родители и приёмная семья. Это лишь догадки, отчего-то казавшиеся правдивыми.

Однако с другой стороны... кто тогда узнал, что Людвиг – отец Рэбэнуса? Или не отец вовсе, а простое совпадение фамилий? Тогда почему же похоронен в усыпальнице Кассов? И почему...

– Не стр-р-раш-ш-шно тебе?

Сердце замерло от ужаса.

Фонарик мигнул.

Оголённые пальцы почувствовали слабое колыхание воздуха, точно кто-то пролетел мимо.

Сознание отчаянно пыталось затолкать все воспоминания в горящий саркофаг и сосредоточиться на темноте вокруг.

– Повзрослела девочка, осмелела...

Резко развернулась – но свет никого не выхватил из тьмы. Глаза напряжённо пытались увидеть хоть что-нибудь, но общая чернота сливалась друг с другом, не давая ничего разглядеть.

Фонарик ещё раз мигнул.

Чьё-то дыхание ощущалось прямо над ухом.

Я не осмелилась повернуть голову, до смерти боясь увидеть её.

Тень.

– Неужели забыла, Рав? – что-то ледяное коснулось моей щеки. Или кто-то. – Твои руки полны крови детей. Такое нельзя забывать.

Я кинулась со всех ног к выходу.

Нечто теневое скользило по мне, собираясь остановить, но я плутала между алтарями, словно проворная кошка. Адреналин с бешеной скоростью нёс меня вперёд: настолько, что я чуть ли не запнулась о ступеньку, иначе бы точно до маса разодрала бы и без того побитую коленку. Свет прыгал по стенам, вылавливая чьи-то страшные рожи и безумные улыбки, истерический смех стучал в ушах вместо крови.

О Нюйва, только не снова, только не снова! Прошу!

Я вылетела в коридор, врезавшись в жёсткий камень, и почувствовала, как уже что-то материальное когтями залезло в мои распущенные волосы. Вскрикнув, я помчалась дальше, замечая, как ног касались чужие липкие пальцы: мертвецы жаждали моей крови и уже очень, очень давно. Червивыми глазницами они наблюдали из-под пропитанной гнилью земли, тянули кости, но не к свету, нет, а к жертве – или к заклятому врагу? Смерти желали так сильно, как никто другой: ведь сами уже мертвы. Или живы? Не кричали, не говорили, но их голос – потусторонний, утробный, завывающий во тьму – слышен был даже для глухих. Или он принадлежал тебе?

О Нюйва, дай мне ещё несколько секунд! Совсем чуть-чуть!

Под ногами уже ощущались ступени, ведущие наверх. Ещё совсем немного, ещё пару шагов! Буквально пара мгновений! Когти раздирали ткань, клыки впивались в смуглую кожу, шёпот переходил на истошный крик – все тёмные силы пытались остановить меня, пока я впервые так отчаянно бежала к свету.

А тот ослепил неожиданно, когда дверь в подвал вдруг распахнулась передо мной. Потеряв равновесие, я качнулась назад и оступилась. Но упасть мне не дала чья-то сильная рука, схватившая меня за запястье и поставишая на твёрдый пол. Когда зрение пришло в норму, сердце ушло в пятки.

О Аоинь, только не он.

– Любопытства тебе не занимать, птенчик.

Инграм держал меня крепко, но я изо всех оставшихся сил выдернула свою руку.

– Не твоё дело, ублюдок.

– Ну-ну, зачем так грубо? – наглая ухмылка озарила бледное лицо парня, когда он закрыл подвал. – Остынь и приляг. Желательно на рельсы.

– Знаешь, попробуй сначала подумать, а потом говорить, – я невольно покосилась на закрытую дверь, но, вовремя собравшись с духом, скрестила руки на груди и приняла вызывающую позу. – Бесплатная рекомендация.

– Давай поговорим, когда критические дни закончатся? – Инграм закурил, точно от одного только моего присутствия ему нужно было срочно расслабиться. – Не хотелось бы выслушивать очередную истерику.

Я зло оскалилась, всеми силами ненавидя его. После случившегося хотелось срочно выпить, но никак не стоять в голой комнате и препираться с этим инфатильным клоуном.

– Я бы послала тебя, но, боюсь, ты уже там.

Его взгляд – как мощная грозовая туча, которая вот-вот швернёт на тебя смертоносный поток воды. Тонкий лёд опасно трещал под ногами, но я упорно шла вперёд, как и всегда при встрече с Инграмом. Каждое слово могло оказаться роковым: никогда не знаешь, в какой момент цербер сорвётся с цепи.

– Я тоже могу дать тебе бесплатную рекомендацию: логика – не твоё, – Инграм возвысился надо мной, но я совершенно его не боялась. – Как и рациональное рассуждение. Лучше займись своим любимым шитьём: там как раз буйная фантазия и образное мышление приветствуется.

– Ты из рода Кассов, к которому когда-то принадлежала Ивет?

Признаю, это очередной глупый ход. Почему-то, когда я находилась рядом с Инграмом, все мои привычные махинации и уловки не действовали, а мозг отказывался придумать что-то гениальное, а не идиотское, как в этот раз. Я попросту не понимала, как вести себя рядом с Инграмом, что говорить и чувствовать, ведь он – манипулятор и лжец, каких поискать. Не обхитрить, не обойти, ни подобраться – всюду его капканы, колкие слова, кровавые нити паутины.

– Долго же ты складывала два плюс два, – хмыкнул Инграм, выдохнув дым мне в лицо. – Я уже боялся, что у тебя получилось пять.

– Кто такой Людвиг Донован? – задавая вопрос, я мысленно себя проклинала. Ведь обещала же самой во всём разобраться! Но видит Гуань Инь, я зашла в тупик.

И помочь мне может только всесторонне недоразвитая личность.

До чего же я докатилась.

– Отец Рэбэнуса, разве не очевидно, глупенькая? – парень хмыкнул, облизав уголок бледных губ.

– Зачем же тогда Ивет приютила Рэбэнуса, если у него был отец? – не понимала я логическую последовательность исторических событий.

– Кто поймёт этих женщин, – пожал он плечами и, зевнув от скуки, оставил тлеть сигарету в пепельнице. – Если ты решила, что я всё знаю, то ошибаешься.

– Знаешь.

– С огнём играешь, птенчик, – Инграм чуть наклонился, и прядь белых волос выбилась из идеально приглаженной назад причёски.

– Какой огонь? Потухшая спичка, не более, – применила я его приём провокации.

– С чего такая уверенность, Равенна?

Моё имя из его уст – и всё, я не могла даже пошевелиться. Точно заклинание, лишающее меня всего: свободы, движения, мыслей, чувств – саму жизнь. Отняли ключ от собственного тела – и маленькая девочка билась внутри, рыдала навзрыд, но не имела ни единого шанса достучаться до сердца.

И Инграм это прекрасно знал.

Он медленно коснулся моих волос, и я пожалела, что они сейчас оказались спутанными и негладкими: хотелось увидеть в чёрных глазах восхищение от моей красоты.

А не бездну.

Инграм томно наклонился к моему уху и шумно вдохнул запах цветущей сливы. Дрожь прошлась по всему телу, тугим узлом завязался желудок, а в лёгких... нет, не дым и не бабочки – а чёрные вороны, крыльями рассекающие артерии.

Он так близко. И столь невероятно далеко.

Засунув руку под плащ, Инграм дразняще прошёлся пальцами по моей спине и вызвал новую волну мурашек. О боги, до чего же хотелось страстного продолжения: тело истошно молило об этом, пока разум кричал, что это неправильно, больно, опасно...

Но я не знала иной любви, кроме той, что с шипами. Она оставила мне шрамы на память.

Чёрные и синие – наши глаза находились ровно друг напротив друга. И если я понимала, что выдавала во взгляде всё безумное желание, то Инграм... в нём хищная пустота, песчаный космос равнодушия, который убивал меня мучительно долго. Я не верила, что проигрывала, однако как бы ни искала выход из сложившейся ситуации, Инграм раз за разом раскрывал все мои ходы.

Ему стоило лишь коснуться меня, потрепать за волосы, как собачонку, и я уже сглатывала тягучую слюну, пряча взгляд. А поцелуй – лихорадка, убивающая последние остатки разума. Ещё один и ещё: Инграм ненасытно впивался губами в мою кожу, пока я пальцами изучала его тело, белые шелковистые волосы, острые скулы, сильные плечи, длинные пальцы, что сжимали мою талию до боли. Мы забыли все обидные слова, сказанные друг другу, и жадно наслаждались жаром то ли возвышенных чувств, то ли первобытной похоти – то и другое балансировало над греховным адом. Мания забыться в друг друге доводила до стонов, поцелуи становились всё настойчивее, а руки уже не сдерживалась, чтобы не залезть под ткань одежды...

– Это чёрное пятно, что я оставил на тебе, – Инграм чуть отстранился от моей груди и приподнял голову, чтобы поймать мой мутный взгляд, – как оно ощущается?

– Как любовь, – не думая, ответила я, тяжело дыша.

– Мне казалось, мы ненавидим друг друга.

– И это тоже.

Я знала, что сумасшедшая. Слишком сильные жертвы ради мужчины. Но этот мужчина ещё не мой и, кажется, именно это губило меня. Ещё с приюта я научилась доставать сама себе всё, что желала, со мной общались только те, кого я называла «собачонками», никто и никогда мне не сопротивлялся, не преграждал путь. Всё всегда было так, как мне хотелось, и никак иначе.

Всё до него.

До Инграма Касса.

И быть нашей любви бушующим пламенем, а не тлеющим угольком.

– Инграм! Ты не видел...

Арни застыл в дверях, увидев нас обнимающихся, и жаль, что не раздетых. Но Инграм не стал ничего поспешно скрывать от друга, а лишь с самым невозмутимым лицом выпрямился, поправил капюшон чёрной толстовки и подошёл к нежданному гостью. Дыхание постепенно успокаивалось вместе с полыхающими чувствами, но сердце стучало как бешеное ещё долго, а разум отказывался верить в произошедшее. Каждый раз Инграм сам начинал игру и каждый раз её обрывал, умудряясь поставить меня в патовое положение.

Ещё один шаг – и окончательный мат.

Мне? Серьёзно?

Я ведь богиня. Непобедимая, гордая, жестокая. Со мной лучше не связываться – горько пожалеешь. Я обгладывала кости врагов как любимое лакомство, танцевала на чужих слезах янгэ³, мне никогда не было дело до людской боли – я выше этого. Выше всех.

Но как же глубоко я пала.

Меня свергли беспощадно, как сикирой отрубили голову: и теперь валялась бездыханным телом, оживая лишь в те моменты, когда приходил он.

Бог мёртвых, сама смерть в обличие Инграма Касса.

Даже не знала, что лучше – любить его или ненавидеть.

– Равенна пойдёт с нами, – моё имя из уст Инграма отвлекло от безумных мыслей.

– Куда?

Поспешно пригладив волосы и одежду, я наконец-то полностью вернулась в реальность и осознала, чем все дальнейшие события могут обернуться.

Не видать мне сегодня голых мужчин и алкоголя.

– На луну, – Арни прыснул от собственной шутки. – Вон, слышишь шум? Это наша ракета ждёт запуска.

– Вот куда, а в космос с вами я бы никогда не полетела, – представив эту картину, я широко улыбнулась. – Я бы не доверила вам даже чай заварить.

– Ты оскорбила не нас, а всех британцев, – лицо Инграма оказалось подозрительно добрым, но в чёрных глазах таилась угроза.

Я быстро отвела от него взгляд и заметила, как Арни жадно приложился к своей фляге, точно ему стало тошно от наших странных взаимоотношений. Когда он с удовольствием облизал губы, я протянула руку, желая тоже выпить.

– Не-не-не, это моё! – Арни прижал к груди флягу.

Я в недоумении на него уставилась.

– Тебе жалко, что ли?

– Заплати сначала и стакан отдельный возьми, – важно фыркнул он.

– Я подозревала, конечно, что ты жадный, но вот брезгливый...

– Охо-хо, ты почитай биологию, детка, и тогда всё поймёшь, – Арни назло мне отпил ещё из фляги и с довольной мордой убрал её во внутренний карман пальто.

– Много пить вредно, – напомнила я ему, мысленно не прощая за такой поступок.

– Трахаться тоже.

– Эй! – месть сразу всплыла в голове: Арни не любил тактильность. – Я сейчас тебя как коснусь, весь язвами покроешься!

– Уйди, ведьма! – он отскочил, чуть не свернув комод, и смешно запрыгал подальше от моих протянутых к нему пальцев.

Тихий смех – то ли совсем свихнулась, то ли действительно остро не хватало положительных эмоций. Но я захихикала от дурачевства Арни и почувствовала небывалое облегчение. Точно в этом мире не всё черным-черно, а всё же существовало нечто хорошее.

– Держи, – Инграм протянул мантию для своего друга и накинул на себя свою.

– Так куда мы? – вспомнила я, с чего всё начиналось.

– На кладбище, – мнимая милость сменилась на хитрость, – будем воскрешать тело Рэбэнуса Донована.

Не дав мне ничего сказать, Инграм первый вышел из комнаты, а за ним тут же двинулся Арни, которому пришлось чуть пригнуться, чтобы не ушибиться головой о проём. Я последовала за ними, понимая, что с каждым днём всё больше и больше ввязывалась во что-то совершенно непонятное и чрезвычайно опасное. С другой стороны, иначе жить скучно.

Закрыв за мной дверь на ключ, Арни открыл соседнюю и включил в ней свет. Тот осветил большое количество алкоголя: длинные ряды абсента, несколько бочек пива, яркие горлышки мартини и множество разновидностей спиртного от водки до лимончелло.

– Какие вино любят африканцы? Правильно, сухое!

И Арни был бы не Арни, если бы не прихватил себе пару бутылок белого вина, пока мы вереницей пересекали погреб до чёрного выхода. И откуда у него ключи от всех дверей в клубе? Да и вообще такая власть над ним? Знакомые алкоголики или же личный бизнес? Что-то тут явно не сходилось, но я не стала строить из себя любопытную дурочку: и без того хватало унижений перед Инграмом, не хотелось повторять тот же сценарий с Арни. Поэтому молча шла следом, всеми силами пытаясь прогнать сомнения, страх, интерес и любые чувства. Стать пустой – ведь так проще справляться с проблемами.

С болью.

Бежевый старый Мерседес был хорошо виден в наступившей темноте вечера. Воспоминания о первой поездке не сулили ничего хорошего, но я всё же села в машину вслед за ребятами и приготовилась к резким повортам. И судьбы, пожалуй, тоже.

Арни быстро завёл машину и тут же резко втопил педаль газа. Круто повернувшись на месте, он выехал к главной дороге, чуть не снёс фонарный столб и помчался дальше, к краю города, где находилось кладбище. Мы ехали в полном молчании: я созерцала звёзды и думала о бескрайней вселенной, Инграм в очередной раз курил, а Арни, время от времени прикладываясь к бутылке, что-то весело насвистывал себе под нос. И как же нас свело втроём? Такие разные, преследовали свои цели, но при этом были чем-то объединены – то ли жаждой узнать правду, то ли безумием. Наверное, в другой вселенной я повела себя совершенно иначе: не сунула свой любопытный нос в ловушку, не бросила кости в смертельной игре, не влезла в паутину опасности, да и вообще не уезжала никуда из Чэнду. Наверное, действительно существовал такой мир, где я – абсолютно другой человек.

Наверное...

Люди склонны не верить в различные сценарии вселенной. Поэтому в мультивселенной тоже сомневались в нашем существовании.

– Приехали, ведьма! – Арни с такой силой хлопнул дверью, что только чудом окно не треснуло.

Я неохотно вылезла в ночной холод: далёкие огни Равенхилла, снежное поле, бескрайнее количество звёзд и спокойствие. Гробовая тишина в прямом смысле этих слов: кладбище находилось всего в полумиле от города, полуразрушенное, мрачное, окутанное ворохом тайн, паутины и иния. В темноте почти ничего не было видно, но фары машины выхватили из мрака небольшой холм со статуей ворона, вокруг которого собралась группа людей в чёрных мантиях.

Свита Ворона.

Точнее просто подражатели. Ведь если верить рассказу мистера Фиделибуса, первоначальная и настоящая свита Ворона канула вместе со своим предводителем ещё при пожаре в 1846 году. А те, что были сейчас, всего лишь кучка собравшихся молодых людей – или были даже совсем взрослые? – которые решили поиграть в сектантов и якобы подчиняться Рэбэнусу Доновану. «Боюсь, это связано с этими глупыми сектантами. Не ведают, что творят и кого вызывают...» – так сказал про них Вильгельм, и я была полностью согласна с ним. Проблема лишь в том, что уж слишком странная эта вторая, современная свита, частью которой я тоже являлась. То ритуал непонятный с отпечатком, то без сердец ходят, что невозможно, то ещё что-нибудь...

А может... никто и не умер при пожаре?

– Ты идёшь?

Наши следы потянулись к холму: свежий снег скрипел под ботинками, от мороза кололо оголённую кожу, облака пара медленно рассеивались, раскрывая бесконечно большое ночное небо. Звёзды рассыпались по чёрному лоскутному покрывалу -яркие, далёкие, безжизненные. Они вспыхивали, как человеческие жизни, и исчезали, как память о безликих. Одинокие и неразлучные – точно сердца одиноких, тоскливые мысли, обречённые души. Они, эти газовые гиганты, видели смерть и жизнь, миллионы, нет, миллиарды лет – когда-то с них появилась наша вселенная. А до неё была другая, множество других – бесконечные миры, варианты развитий, то, чего человечество никогда не увидит.

До чего же обидно.

Шёпот голосов оказался в ночной тишине жутким, точно мёртвые жаждали восстать из земли. Чёрные мантии сливались с друг другом, лиц невозможно было разглядеть, как бы я ни вглядывалась в них. Да чего уж говорить, я чуть ли не потеряла из виду Арни и Инграма, но первого быстро нашла по белой шапке волос. Тот остановился возле надгробия, на котором чётко были видно имя похорненного: Рэбэнус Донован 1806-1846 гг.

«Познай вкус тьмы».

– Помолись, девочка-ворон, за всех нас, – Инграм смотрел прямо мне в душу и говорил тихо, но уверена, слышали его все. – Вложи в эту молитву остатки своего чёрного сердца и рассудка, вложи нечто ценное, чем просто слова. Помолись за этот мир, девочка-ворон, помолись за мальчика из прошлого – ведь только он всех нас спасёт, бесстыжих грешников. Мир под твоими, под нашими ногами – он горит, и сгори вместе с ним, шепча последнюю молитву. Молитву для него – нашего последнего шанса на выживание. И твоего тоже, Равенна.

И я помолилась.

Будто прочитав мысли своего «командира», пятеро из свиты подняли с земли лопаты и быстро приступили к работе. На секунду я не могла поверить в предстоящее будущее, ведь буквально через полчаса я могла увидеть Рэбэнуса Донована, хоть и мёртвого. Помню, не так давно у меня самой была мысль, чтобы прийти на кладбище и проверить захоронение бывшего мэра Равенхилла. Но с тех пор я уверилась в мысли, что тот жив, просто где-то прятался. Или же был жив только его дух, как и говорил когда-то Хилари? Да и Инграм сказал «будем воскрешать тело», точно последнее слово определённо имело важное значение.

Последние взмахи лопатами – и что-то плоское показалось на дне могилы. Сердце невольно застучало сильнее от волнения, когда пару человек зажгли факелы и осветили не только своих товарищей в раскопанной яме, но и металлический гроб, сохранившийся вполне неплохо за более чем полтора века. На несколько секунд все замерли от предвкушения зрелища и его последствий, полную тишину прерывал лишь треск огня и гарканье воронов, внезапно слетевшихся к нашему месту. Кто-то первый начал раскрывать зажимы, державшие крышку, другие стали ему в этом помогать.

Ни холод, ни чужие взгляды, ни присутствие Инграма – ни на что я не обращала внимание, лишь вцепилась взглядом в гроб, будто верила, что увижу там не иссохшее тело, а воплощение самого Дьявола.

Щёлк!

Крышка чуть приоткрылась.

Бах!

Гроб открыли резко, одним взмахом.

Треснувшая бархатная обивка, почти исчезнувшие узоры, мокрые пятна и...

Пустота.

Рэбэнуса Донована не было.

Растерянность, удивление, злость – все зашептались, не веря в увиденное, загудели, зашевелились. Все ожидали увидеть своего предводителя, но вместе него в крови лежал большой ворон с выпученными глазами-бусинками. В его клюве торчала какая-то бумажка, которую взял один из свиты и протянул Инграму. Тот хмуро взглянул на неё и отдал мне. Стоя в полном замешательстве, я взяла из его руки конверт и прочла своё имя, написанное кровью.

«Берегись вестей от ворона».

Мозг взорвался вопросами. Как ворон оказался в гробу Рэбэнуса? И откуда там взялся конверт с моим именем? Как такое возможно? Ведь вряд ли гроб за столько лет хоть кто-нибудь вскрывал. И откуда Инграм знал про всё это? И где же тогда на самом деле Рэбэнус Донован? Как...

– Чёрт возьми! – в гневе пнув снег, Инграм кинул злой взгляд на вырытую яму. – А ведь так всё хорошо шло!

Он махнул рукой своим подопечным, и те не без помощи товарищей вылезли из могилы. Арни тут же что-то бросил в раскрытый гроб, и тот быстро воспламенился, озаряя ярким огнём весь холм и мрачные лица свиты.

Я не успела их рассмотреть: внезапно до дикой рези защемило сердце, а отпечаток на груди стал сильно жечь. Боль – невыносимая, жгучая, раздирающая кожу до атомов. Перед глазами – размытое пламя и направленные на меня красные горящие взгляды. Пальцы пытались за кого-то уцепиться, но вокруг – лишь всепоглощающая тьма. Воздуха стало катастрофически не хватать, разум плавился от давящей пытки и даже не пытался разобраться, в чём же дело. Казалось, если вздохну, то грудная клетка обвалится вместе с рёбрами, задавит сердце, лишь бы то так не кровоточило. Хотелось позвать на помощь, хоть как-то подать другим сигнал о своих мучениях, но я не смогла даже всхрипнуть...