Текст книги "Великое море. Человеческая история Средиземноморья (ЛП)"

Автор книги: David Abulafia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц)

С конца XIII до середины XII века до н. э., когда были разрушены Трои VI и VIIa, Нижний Египет подвергался нападению врагов со многих сторон. Первая угроза пришла из земель западных народов. Великое множество либу, или ливийцев, во главе со своим царем Мерири, двинулось на восток в конце XIII века, ведя с собой целые семьи, стада животных, свое золото, серебро и мебель: "Они проводят свой день, бродя по земле и сражаясь, чтобы ежедневно наполнять свои животы; они пришли в Египет, чтобы искать пищу для своих ртов", как провозгласил фараон Мернептах в длинной надписи, сохранившейся в храме в Карнаке. Они пришли со своими североафриканскими союзниками мешвешами и иностранными наемниками. Они прибыли на окраину самой богатой страны в мире и намеревались остаться; если египтяне не примут их, они силой войдут в их царство. Мернептах не мог с этим смириться. В апреле 1220 года его войска сражались с ливийцами и их союзниками в западной части Дельты в длительной и тяжелой битве; в конце концов царь Мерири потерпел поражение и бежал на родину, "оставив свой лук, колчан и сандалии на земле". Мернептах утверждал, что убил более 6 000 ливийцев и по крайней мере половину этого числа их союзников.19 Однако это было только начало цикла вторжений, которые были не столько набегами, сколько попытками миграции; в течение нескольких десятилетий другие группы прибудут со своими повозками для волов, на этот раз с востока. Народы моря, которые привлекают столько внимания историков этого периода, были лишь одним из элементов гораздо более широких и масштабных перемещений населения, в которых долгосрочные мигранты превосходили оппортунистических наемников, и в которых народы суши превосходили народы моря.

Ливийцы знали, куда обратиться за помощью, и царь Мерири заручился услугами нескольких иностранных контингентов из "стран моря", как гласит одна из надписей. Одной из прибывших групп были лукки, анатолийцы, давшие название Ликии (хотя это не доказывает, что они уже обосновались именно в этой области); они доставляли неудобства в качестве пиратов и солдат по крайней мере с XIV века. Среди них были и шарданы, и другие народы: египтяне утверждали, что в битве с Мерири погибли 2 201 эквеш, 722 турша и 200 шекелешей.20 Теперь Мернептах был уверен, что решил проблемы региона, и с гордостью писал о насильственном умиротворении не только территории, простирающейся на запад до Ливии, но и земель и народов на востоке, утверждая, что "Израиль опустошен и не имеет семени" (первое упоминание Израиля в египетском документе и, как он явно надеялся, последнее); его бескомпромиссный мир охватил и землю Ханаана, которую он "разграбил со всеми болезнями"; он взял под контроль Ашкелон и Гезер. Наконец, он сказал,

Люди могут без страха ходить по дорогам в любом темпе. Крепости стоят открытыми, а колодцы доступны для всех путешественников. Стены и крепостные стены мирно спят в лучах солнца, пока не проснутся их стражники. Полицейские лежат, вытянувшись, и спят. Пограничники в пустыне – среди лугов, где им нравится находиться.21

Он, конечно, нанял умелого пропагандиста. Но нет никаких оснований верить его хвастовству о всеобщем мире, так же как и его хвастовству об Израиле. Какой бы мир ни был достигнут, он продержался очень недолго. Через тридцать лет, в 1182 году до н. э., фараон Рамзес III столкнулся с новым вторжением с запада, но на этот раз ливийцы не смогли призвать своих северных союзников из-за моря. Тем не менее, армия вторжения была еще более грозной, чем во времена Мернептаха: если египтяне уничтожили 12 535 врагов, как они утверждали, то ливийская армия вполне могла превышать 30 000 человек, не считая зависимых.22 Египетские рельефы изображают кампанию, в которой некоторые захватчики теперь являются частью египетской армии: здесь есть шардана с их рогатыми шлемами; солдаты с головными уборами из перьев, которые напоминают узоры на небольших предметах с Кипра двенадцатого века; солдаты в килтах, чья одежда похожа на ту, что носили шекелеши на резьбе в других местах.23

Если верить Рамессу, это была великая победа; но мир оставался недостижимым: северные народы мобилизовали свои силы примерно в 1179 году до н. э. (а ливийцы снова напали в 1176 году, потеряв более 2175 воинов-мешведов). В длинной надписи из храма в Мединет-Хабу изложена египетская версия событий; примечательна картина потрясений, происходивших не только на средиземноморских берегах Египта, но и в гораздо более обширном регионе:

чужеземные страны составили заговор на своих островах. В один миг земли пришли в движение, рассыпались в войне. Ни одна страна не могла устоять перед их оружием. Хатти, Коде, Кархемиш, Арзава и Аласия [Кипр] были отрезаны.

Они превратили землю в пустыню, так что она стала «подобна тому, что никогда не было», а затем из Сирии и Ханаана они двинулись на сам Египет.24 Египтяне были правы, настаивая на том, что эта чума поразила не только их самих, но и их старых врагов хеттов, чья империя, основанная на земле, распалась в этот момент. Народы, вторгшиеся в Египет, – пелешеты, тхеккеры, шекелеши, дениены и вешеши – объединились вместе; «они наложили руки свои на земли по всему кругу земли». Этот образ напоминает о нашествии саранчи. Захватчики пришли по суше и по морю, поэтому им пришлось противостоять на средиземноморских берегах Египта и на его восточной границе. В сухопутном сражении египтяне и их помощники из Шарданы столкнулись лицом к лицу с возницами, запряженными по-хеттски (три воина на машину); таким образом, захватчики смогли мобилизовать значительные ресурсы, включая большое количество дорогих лошадей. Как и ливийцев, их также сопровождали женщины и дети, передвигавшиеся на больших повозках, запряженных волами.

Те, кто прибыл по морю, столкнулись с крепостными стенами и горящими кострами: "их вытащили на берег, зажали и бросили на пляж "25 .25 Однако в других египетских рассказах захватчиков можно увидеть входящими в устья речных каналов, проходящих через Дельту; кроме того, на египетской службе было несколько военных кораблей, которые стремились загнать нападавших на берег, где они могли бы оказаться в ловушке на расстоянии выстрела египетских лучников. Египетские корабли, судя по рельефам, представляют собой приспособленные речные суда, в то время как лодки захватчиков похожи на лодки сирийских торговцев; на всех судах есть паруса, хотя они должны были использовать комбинацию паруса и весла. Корабли народов моря были украшены на носу и корме птичьими головами, что можно увидеть на микенском горшке XII века с острова Скирос. Пелешетам, а иногда и дениенцам, тхеккерам и шекелешам приписывается одна характерная черта: наряду с килтами пелешеты носили шлемы, увенчанные перьями, похожими на высокие короны. Сила захватчиков – несмотря на поражение в Египте – заключалась не в их флоте, а в их армии: в основном это были пехотные войска, сражавшиеся копьями и колющими мечами, и это оружие оказалось более эффективным на поле боя, чем дорогие, но зачастую хрупкие колесницы хеттов и египтян. Круглые щиты шардана хорошо подходили для ближнего боя. У захватчиков еще не было железного оружия, хотя хетты уже начали понемногу производить железные изделия. У них была дисциплина, решимость и (в буквальном смысле) острие. Образ этих бойцов сохранился на позднемикенской вазе, известной как Ваза воинов, где изображен отряд воинов, вооруженных копьями, круглыми щитами, поножами и килтами; на их головах – рогатые шлемы, характерные для шарданов и их союзников.26 Фараон проявил определенную мудрость, наняв шардану, поскольку это означало, что у него есть средства противостоять захватчикам с аналогичным оружием и тактикой боя.

Если бы удалось идентифицировать народы, упоминаемые в египетских надписях и папирусах, можно было бы получить гораздо более четкое представление о волнениях в Средиземноморье. Современные скептики отказываются от любых попыток идентифицировать народы, упомянутые в документах, утверждая (как в случае с аххиявой в хеттских документах), что несколько согласных не являются достаточным доказательством и что имена в любом случае мигрируют еще легче, чем народы.27 Но количество сходств между именами в египетских записях и именами, известными из Гомера, Библии и других более поздних источников, слишком велико для бессистемного совпадения: одно или два сходства могут быть совпадением, но более полудюжины являются доказательством. Дениены напоминают данавов (данаои, данайцы) – так Гомер иногда называл греков, стоявших лагерем под Троей; они также напоминают данаев, морской народ, живший около Яффы, согласно книгам Иисуса Навина и Судей, который, очевидно, присоединился к завету Израиля после остальных одиннадцати колен.28 Эти народы рассеялись; в девятом веке в Каратепе на юге Турции жил "царь даннунийцев".29 Мы уже видели, что на египетских надписях мы встречаем D-r-d-n-y, дарданцев. Тьеккер по звучанию напоминает тевкров, анатолийских соседей дарданцев, некоторые из которых поселились на побережье нынешнего северного Израиля, где с ними столкнулся Венамун. Некоторые ученые воспользовались грубым сходством звучания, чтобы отнести союзников Мерири – шекелешей – к Сицилии, эквешей – к Аххияве, превратив их в микенцев, а туршей (T-r-s-w) – к Тоскане, предполагая их идентичность с тирсеноями или этрусками пять веков спустя. Эти обозначения описывали народы, племена или места происхождения, но к тому времени, когда они были переведены в иероглифы, они утратили свои гласные звуки, и их очень трудно восстановить.30 Общее впечатление таково, что к 1200 году в восточном Средиземноморье действовали изменчивые и нестабильные союзы пиратов и наемников, способные время от времени формировать достаточно крупные флоты и армии для разграбления таких центров, как Пилос и Угарит, и, возможно, даже для проведения кампании против Трои, которая привела к падению Трои VIIa. Иногда они, должно быть, нападали на свою собственную родину, из которой (судя по поздним греческим легендам) было изгнано немало героев. Иногда разграбление родины приводило к оттоку бойцов, которые пытались вернуть свои богатства, нападая на Кипр, Угарит или даже дельту Нила. Среди них можно выделить жителей Таруиса, области, соседствующей с Вилусой или слившейся с ней. Именно это, а не гораздо более поздние этруски, лучше всего объясняет название Турша; иными словами, троянцы были одновременно и народами моря, и жертвами народов моря.

III

Египет устоял перед завоеванием, но фараоны потеряли контроль над дельтой Нила, которая, как видно из рассказа Венамуна, в XI веке вела самостоятельное существование под властью автономных правителей, которые не более чем на словах подчинялись своим сюзеренам в Верхнем Египте. На севере события около 1200 года не привели к немедленному и полному краху микенской культурной жизни, хотя, если греческие легенды имеют под собой основания, они нанесли огромный политический ущерб. На самом деле были места, которые избежали разрушения. Самым важным из них были Афины: хотя в микенские времена они не были городом первого ранга, акрополь все еще был заселен, а захоронения продолжались на кладбище Керамейкос внизу; возможно, они избежали разрушения благодаря своей естественной обороне – не только крутым сторонам цитадели, увенчанной «циклопическими» стенами, но и водоснабжению, которое могло помочь им выдержать длительную осаду.31 Даже Микены еще некоторое время оставались обитаемыми после разрушения их крупных зданий. На севере Греции, в Фессалии и на нескольких островах Эгейского моря обстановка оставалась мирной; Родос был центром торгового пути, по которому додеканесская керамика хорошего качества «позднеэлладского IIIC» доставлялась в Грецию, южную Италию и Сирию; традиционные орнаменты, такие как мотив осьминога, по-прежнему пользовались большим предпочтением. Эмборио на Хиосе процветал как центр микенской торговли. Опыт Трои был очень похож: после разрушения Трои VIIa возник новый, хотя и менее роскошный, город.

Тот факт, что область на севере Греции осталась нетронутой разрушениями, говорит о том, что нападавшие на великие центры пришли с юга, из-за моря; но то, что не все острова пострадали, говорит о вторжении с севера. Греческая традиция отмечает удивительное выживание Афин перед лицом вторжения с севера дорийских греков. Поскольку дорийцы якобы были предками своих спартанских соперников, афиняне придавали этой традиции большее значение, чем позволяют археологические данные. Ведущий специалист по концу микенской эпохи заметил: "В данном случае, однако, должны быть доказательства не только вторжения, но и захватчиков".32 Он смог найти только два новшества: меч с рубящим и колющим наконечником и разновидность булавки с изогнутой передней частью, известной как фибула скрипичного лука. Аргумент о том, что новые мечи прибывали в восточное Средиземноморье, может объяснить успех завоевательных сил, противостоявших Трое, Микенам или сирийским прибрежным городам; но он не доказывает, что произошло массовое вторжение, и микенцы имели доступ к тем же мечам. Что касается булавок, то очень похожие изменения в дизайне происходили в этот период по всему центральному и восточному Средиземноморью и отражают изменения во вкусах и, возможно, более высокое мастерство в производстве, вплоть до Сицилии. И все же свидетельства диалектов кажутся достаточно ясными. Дорические греческие диалекты проникли на Пелопоннес. Тем временем беженцы из Микенской Греции осели на Кипре, ознаменовав первый приток значительного греческого населения на остров и принеся с собой свой диалект (сохранившийся лишь в отдаленной Аркадии). Филологические свидетельства в очередной раз подтверждены археологическими данными, поскольку они принесли с собой гончарные изделия из окрестностей Микен, которые они надолго сохранили, и моду на камерные гробницы à la grecque.33

Однако старая культура трансформировалась. Свидетельства нелегко прочесть, и можно спорить о том, означал ли переход от семейных камерных гробниц к гробницам с одной или двумя плитами ("цистовым" гробницам) изменение численности населения, изменение моды или нехватку ресурсов, из-за которой невозможно было организовать рабочую силу, способную построить семейный мавзолей. Признаки утраты старых навыков можно прочесть и в керамике, которую археологи уничижительно называют "субмикенской". Микенская цивилизация в Эгейском регионе в конечном итоге тоже пострадала, и еще до 1000 года торговые центры в Милетосе и Эмборио были разрушены; количество товаров, перевозимых через восточное Средиземноморье, резко сократилось, а те, что перевозились, постоянно подвергались преследованиям со стороны пиратов, известных в поздней греческой традиции как "тирсенцы". Хотя внимание неизбежно сосредоточено на восточном Средиземноморье в этот критический момент, есть свидетельства перерыва и в центральном Средиземноморье. На Сицилии в середине XIII века до н. э. "началось время войны и страха", но угроза исходила с материковой Италии, а не от далеких народов моря.34 Судя по находкам позднеэлладской керамики на Сицилии, контакты с Грецией начали сокращаться около 1200 г. до н.э. и, возможно, прекратились к 1050 г. до н.э.35

Когда они пришли, сухопутные миграции в южную Грецию не были скоординированы так, как набеги на Египет. Вероятно, это были даже не вторжения в смысле враждебных вооруженных завоеваний, а медленная, но непрерывная струйка северных греков, живших на территории современных Эпейроса и Албании и вокруг них. Они подтверждали и закрепляли тенденцию к более простому, элементарному существованию. Но такое существование значительно снижало роль греческих земель в том, что оставалось от торговли средиземноморского мира. Однако контакты продолжались: к XI веку Афины, которые были главным центром производства керамики в линейном "протогеометрическом" стиле, отправляли свои товары через Эгейское море, и эта керамика, довольно сложная по стилю и технике, была найдена в Милетосе (ныне вновь занятом) и в Старой Смирне (новом поселении). Ее присутствие там свидетельствует о том, что греки начали воссоздавать торговую сеть, связывающую Малую Азию с материковой Грецией по морю, из которой в VIII веке возникнет яркая цивилизация греческой Ионии.

IV

Папирус, известный как Ономастикон Аменопе, обнаруженный в конце XIX века, помогает разместить пелешетов на юге Палестины, тхеккеров в центре (подтверждено Венамуном) и шарданов на севере, что хорошо согласуется с археологическими данными – народы моря населяли Акко, а Акко, возможно, был одной из баз, созданных египтянами с помощью наемных гарнизонов.36 Их связи с этим регионом были настолько тесными, что одна группа, пелешет, дала свое название этой местности. Слово «пелешет», как и эфиопское семитское слово «фалаша», используемое в отношении эфиопских евреев, означает «иностранец» или «странник»; на библейском иврите они стали Пелиштим; на греческом их земля стала Палестиной, откуда появились термины «филистимлянин» и «Палестина». Этот термин также можно связать со словом «пеласги», неясным термином, который использовали поздние греческие писатели для обозначения различных догреческих народов в Эгейском море, некоторые из которых, как говорили, жили на Крите – чужеземцы или странники, как и предписывает семитский термин. С помощью археологии можно пойти гораздо дальше в идентификации филистимлян. Керамика XII-XI веков до н. э., найденная на филистимских городищах, таких как Ашдод на территории современного Израиля, по стилю напоминает позднеэлладскую керамику микенского мира; наиболее близкие параллели были обнаружены на Кипре, хотя это не доказывает их происхождения, поскольку Кипр постоянно подвергался набегам народов моря и был заселен микенцами.37 Это говорит о постепенном процессе миграции, начавшемся около 1300 г. до н. э. и сменявшемся драматическими моментами разрушения: если мигрантам не позволяли поселиться, они могли взяться за оружие, что и обнаружили фараоны; если египтяне их принимали или даже побеждали, они могли поселиться на земле, и многие служили вместе с шарданами в армиях фараонов.

Местом поселения филистимлян стало побережье к северу от Газы; их четырьмя основными центрами были Газа, Экрон, Ашкелон и Ашдод. Протофилистимляне" прибыли в Ашдод и принесли с собой технику и стиль микенских гончаров (их горшки микенского типа не импортировались, а изготавливались на месте из местной глины). Именно филистимляне (и киприоты) дольше всех сохраняли традиционные микенские орнаменты, в то время как в Греции они уступили место более простым и схематичным украшениям. Излюбленный орнамент, найденный на изделиях из Гезера в Израиле, Телль-Айтуна на Западном берегу реки Иордан и других мест, изображает длинношеюю птицу с головой, иногда повернутой лицом назад; в орнаменте элегантно сочетаются штриховые линии, тонкие красные полосы и другие узоры.38 Их керамика и необычные антропоморфные глиняные гробы, найденные в секторе Газа, также свидетельствуют о влиянии египетского искусства. Неудивительно, что воины на египетской службе должны были заимствовать египетские стили; но микенское влияние было подавляющим и выдавало их оригинальную самобытность.

Домашняя керамика в микенском стиле доказывает, что те, кто пересекал моря, были не только солдатами и пиратами. Эти миграции были более масштабными, в них участвовали целые семьи, гончары и воины. Филистимское поселение в Телль-Касиле, на территории современного Тель-Авива, стало центром сельскохозяйственной торговли вином и маслом. Приход филистимлян не привел к резкому увеличению торговых контактов с Эгейским морем, скорее наоборот, торговые города были разрушены, а старому образу жизни на ханаанском побережье пришел конец. Торговля продуктами питания оставалась активной, поскольку дефицит в одном регионе компенсировался избытком в другом; но торговля роскошью времен великих дней микенской цивилизации сократилась, и больше не существовало больших дворцов, где странствующие купцы могли продавать предметы престижа.

Филистимляне пришли из греческого мира.39 Они были родственниками Агамемнона и Одиссея, говорившими, когда они прибыли, на греческом или, возможно, лувийском языке. На нескольких печатях есть процарапанные знаки, напоминающие буквы из линейных слоговых таблиц А или В. Постоянное библейское настаивание на том, что филистимляне пришли из Кафтора (Крит), очевидно, отражает местные традиции. Иеремия называл филистимлян "остатком острова Кафтор". Царь Давид убил филистимлянского великана Голиафа, чье имя напоминает о греческом герое Аляттесе (первоначально Валлиатесе); доспехи Голиафа, описанные в Библии, очень похожи на доспехи современных греков, изображенные на вазе воинов из Микен.40 Проведя некоторое время в изгнании среди филистимлян, Давид позже нанял явно критских стражников ("херетитов").

Поселившись в Палестине, многие филистимляне утратили свое морское призвание, занялись земледелием и ремеслами и быстро переняли семитскую речь и ханаанских богов; первоначально они принесли с собой своих собственных богов и богинь. В Ашдоде были найдены небольшие раскрашенные фигурки с поднятыми руками, которые, как полагают, изображают эгейскую богиню-землю, и похожи на глиняных идолов, найденных в микенском мире.41 В Экроне, в глубине страны, они построили культовые центры с очагами в эгейском стиле, которые постепенно изменили свой облик и превратились в ханаанские храмы.42 Здесь были обнаружены ножи с железными лезвиями для использования в храмовых ритуалах; в Библии говорится, что они контролировали поставки железа, чтобы израильтяне не могли пользоваться им, в основном ограничиваясь такими ценными предметами, как железные браслеты, которые были на пике моды. Филистимляне были не просто мародерами и разрушителями, филистимлянами в современном понимании этого слова. Они создали яркую городскую цивилизацию на побережье Палестины, которая долгое время сохраняла отпечаток микенского происхождения. Филистимляне показывают, как группа наемников и поселенцев могла захватить чужие земли, а жители этих земель в долгосрочной перспективе одержали культурную победу, втянув их в семитскую ханаанскую культуру. Они повернули от Средиземноморья вглубь страны, заняв места в предгорьях южного Ханаана, такие как Экрон, который прославился своими прессами для выжимания оливкового масла; и там они вступили в противоборство с Детьми Израиля.

V

Упоминание об Израиле заставляет задуматься о том, что не только филистимляне, но и израильтяне были отправлены в путь во время потрясений позднего бронзового века: Бог спросил через пророка Амоса: "Не Я ли вывел Израиля из земли Египетской, и филистимлян из Кафтора?43 Те, кто признает историчность Исхода израильтян, обычно относят его к периоду между 1400 и 1150 годами; многие детали библейского рассказа о прибытии детей Израиля в Египет (если не об их отъезде) хорошо согласуются с другими свидетельствами – прибытие семитских путешественников в поисках продовольствия и случайное присутствие при дворе семитских визирей, не слишком похожих на Иосифа. Великая «Песнь моря», приписываемая Моисею после того, как египетские колесницы застряли в грязи Красного моря, явно очень древняя и говорит о стиле войны на колесницах, который созвучен временам народов моря.44 Также упоминается присутствие кочевников апиру или хабиру в землях к востоку от Египта, и возможно, что они участвовали в падении Угарита; царь, кажется, упоминает их в одном из своих отчаянных последних писем. В Египте также встречаются подданные, иногда военные пленники, и это напоминает о длительном периоде рабства израильтян в Египте. При более осторожном подходе к доказательствам можно было бы провести аналогии с тем, как Гомер мог ссылаться на особенности общества, существовавшего за сотни лет до его времени: устные истории, традиции, материалы из записей соседних народов также могли позволить ранним израильтянам написать столь подробный и трогательный рассказ о своем долгом пребывании в Египте и драматическом побеге от колесниц фараона. Кроме того, есть весомый аргумент в пользу того, что великие переселения народов, описанные в этой главе, вызвали множество более мелких переселений, одним из которых была миграция некоторых семитских племен из Египта, оставшаяся незамеченной (за исключением краткого упоминания Мернептаха) в архивах Ближнего Востока; израильтяне были кочевниками-апиру, которые на некоторое время вернулись к своему кочевничеству, отбросили подчинение фараону и подчинились своему собственному Богу.

Войдя в Ханаан, сыны Израиля, конечно же, не разрушили Иерихон или Аи, которые были разрушены много сотен лет назад, а поселились со своими овцами и козами (но не свиньями) в деревнях на холмах, заключив взаимный завет под властью своего Бога, в который они также приняли другие племена и народы, такие как даниты.45 Подобно тому как филистимляне стали ханаанеями, служащими Дагону и другим богам местных народов, даниты стали евреями, служащими Богу Израиля. В этот период контакты израильтян со Средиземноморьем были незначительными, если не считать колена Данова и растущей напряженности в отношениях с филистимлянами, которые прибыли из Кафтора на край того же небольшого участка земли. Когда филистимляне начали возделывать землю и слились с местным ханаанским населением, они попытались установить контроль над территориями, расположенными дальше вглубь страны, и вступили в прямое столкновение с израильтянами. Если верить библейским источникам, пик конфликта пришелся на 1000 год до нашей эры. После того как царь Саул и его сын погибли в жестокой битве с филистимлянами, Давиду, жившему среди врагов, выпало сокрушить филистимскую власть, используя недавно завоеванный опорный пункт Иерусалим в качестве базы, с которой он якобы господствовал над всем регионом. Несмотря на растущие военные успехи, израильские поселения одиннадцатого века оставили мало следов роскоши, а торговля со странами Средиземноморья была незначительной. Тем не менее, израильтян необходимо держать в поле зрения, поскольку в долгосрочной перспективе они окажут столь значительное влияние на историю народов Средиземноморья. Из Библии можно сделать вывод, что в восточном Средиземноморье было множество беспокойных племен и народов; никто не замирал надолго в землях, где встречаются Азия и Африка.

Возможно, не все народы моря пришли с моря, и масштабы их миграции не были столь масштабными, как хотели представить читателям египетские летописцы. Однако не стоит недооценивать влияние народов моря и народов суши, которые, очевидно, были не менее активны. Бедствия, произошедшие в это время, были симптомами того, что мир уже разваливался на части. Политический хаос сопровождался экономическим кризисом, который частично проявлялся в виде голода. Краткое упоминание чумы в библейском рассказе о войне с филистимлянами может указывать на то, что одной из причин беспорядков было распространение бубонной чумы или похожей болезни, и что корни этой катастрофы следует искать там же, где и великую чуму времен Юстиниана и Черную смерть. В таком случае было бы неудивительно, если бы все восточное Средиземноморье охватила судорога. Но в эпоху, когда многое можно предположить, это, пожалуй, слишком далеко идущее предположение. Конец бронзового века в восточном Средиземноморье был описан как "один из самых страшных поворотных моментов истории", более ужасный, чем падение Римской империи, "возможно, самая страшная катастрофа в древней истории".46 Первое Средиземноморье, простиравшееся от Сицилии до Ханаана и от дельты Нила до Трои, быстро распалось, и его восстановление в торговое озеро, простиравшееся от Гибралтарского пролива до Ливана, займет несколько сотен лет.

ЧАСТЬ 2.

Второе Средиземноморье, 1000 г. до н. э. – 600 г. н. э.

Пурпурные торговцы, 1000 г. до н. э. – 700 г. до н. э.

I

Восстановление после бедствий двенадцатого века шло медленно. Неизвестно, насколько глубоким был спад в эгейских землях, но многое было утрачено: исчезло искусство письма, за исключением греческих беженцев на Кипре; исчезли характерные вихревые стили минойской и микенской керамики, за исключением, опять же, Кипра; увяла торговля; обветшали дворцы. Темный век был не только эгейским явлением. Признаки беспорядка можно обнаружить даже на западе, на островах Липари, ведь на Сицилии старый порядок пришел в упадок в XIII веке в результате волны разрушений, и жители Липари смогли сохранить некоторую степень процветания только благодаря строительству мощных оборонительных сооружений.1 Власть фараонов слабела; от дальнейшего разрушения земли Нила спасали не столько внутренняя сила, сколько набеги извне, когда налетчики оседали на новых землях.

К VIII веку возникли новые торговые сети, принесшие культуру Востока в такие далекие западные земли, как Этрурия и южная Испания. Удивительным в этих новых сетях является то, что они были созданы не грандиозным процессом имперской экспансии (как это происходило в западной Азии под грозным руководством ассирийцев), а сообществами купцов: Греки, направлявшиеся в Сицилию и Италию, сознательно или бессознательно следуя по следам своих микенских предшественников; этрусские пираты и торговцы, появившиеся в стране, где только сейчас впервые возникли города; и, что самое раннее, ханаанейские купцы Ливана, известные грекам как Phoinikes, "финикийцы", и возмущенные Гомером за их любовь к бизнесу и наживе.2 Так началась долгая история презрения к тем, кто занимался "торговлей". Свое название они получили от пурпурного красителя, добываемого из моллюска мурекса, который был самым ценным продуктом на ханаанских берегах. Однако греки также признавали финикийцев как источник алфавита, ставшего основой их новой письменности, а Финикия была источником художественных образцов, преобразовавших искусство архаической Греции и Италии в эпоху великого творческого брожения.

Хотя города ливанского побережья имели общую культуру и торговали бок о бок, любое чувство единства было ограничено: "морская торговля, а не территория, определяла их сферу".3 Однако в практике археологов принято называть жителей левантийского побережья ханаанеями примерно до 1000 г., а после этого – финикийцами.4 Эта условность скрывает важную, но сложную проблему: когда и как финикийские города стали крупными центрами средиземноморской торговли, и, в частности, смогли ли они развить успех более ранних торговых центров левантийского побережья, таких как Библос и Угарит.5 Угарит, как мы видели, был разрушен около 1190 года до н. э.; побережье заселили такие народы, как Тьеккер из Дор. Несомненно, произошел сбой; старые рынки на западе были потеряны, так как Крит и Эгейское море исчезли с торговой карты. Пираты уничтожали торговцев. Но важные черты старого ханаанского мира сохранились, иногда с необычайной силой.6 Язык ханаанеев стал стандартной речью народов, населявших левантийские земли: эгейских филистимлян, древнееврейских земледельцев, жителей городов Тира и Сидона. Религия ханаанеев также была принята – с вариациями – всеми народами региона, кроме одного, и даже те, кто отказался от нее, – евреи – не были такими уж исключительными, поскольку их пророки попрекали их за следование ханаанским обычаям. Израильтянам также была известна финикийская практика, когда первенцев иногда умерщвляли в жертвенных ритуалах, вызывавших гнев и ужас библейских пророков, а впоследствии и римских писателей: "Не отдавай никого из семени твоего в жертву Молеху".7