Текст книги "Уездный город С*** (СИ)"
Автор книги: Дарья Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
– Что это? – уточнил Титов, прочитав два адреса, недалеко один от другого – первый на Преображенской, у самого мыса, второй на Николаевской, чуть ближе.
– Это адреса сиротских приютов, – спокойно пояснил Лопух.
– Вы полагаете, его это заинтересует? – растерялся Натан.
– Ему это поможет, – ворчливо возразил профессор, кажется, обидевшись на последнее замечание и недоверие на лице следователя. – Я как… ну пусть будет, врач это говорю. Но, конечно, я могу только предложить выход, а воспользоваться им или нет – глубоко личное дело каждого. Доброго денёчка!
– Погодите! – опомнившись, поручик окликнул двинувшегося уже прочь Лопуха. – Спасибо. Кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду. Попробую предложить это… лекарство.
– В таком случае – успехов, – развёл руками профессор.
– А я не поняла, – подала голос Аэлита, когда психиатр скрылся за поворотом. – При чём здесь приют?
– Полагаю, речь идёт о поиске некоей отдушины в помощи беспризорникам, – пожал плечами Титов. – Или о том, чтобы взять ребёнка на воспитание, если этот вещевик действительно мечтал о детях. Или, может, ещё о чём-то, чего я не понимаю. Но мне вообще трудно представить Меджаджева в роли мецената и филантропа, да и не показался он столь убитым потерей, чтобы дойти до самоубийства. Будем считать, что профессору виднее, на то он и профессор. В любом случае от предложения ведь никому хуже не будет? Пойдём, не думаю, что нашему арестанту так уж хорошо на его месте и нет никакого желания вернуться домой.
– Какие гости, – хмыкнул Меджаджев, разглядывая сыскарей. – То-то я думаю, конвой не торопится. Ваш колобок был? – он вопросительно кивнул на дверь. – Чего от меня хотел?
– Да я просто забыл отменить распоряжение, – честно признался Титов. – Это психиатр. Я его приглашал, чтобы выяснить, нет ли у вас какого-нибудь расстройства личности, кое могло толкнуть на убийство и заставить забыть собственные действия. Но эта версия в любом случае несостоятельна, мы задержали настоящего убийцу.
– Вот как? – Кажется, вещевик до последнего не верил, что полиция взялась за дело всерьёз и не планирует свалить вину на первого подвернувшегося козла отпущения. – И кто же это?
– Горбач.
– Не может быть… Но зачем?! – глаза мужчины изумлённо округлились. – Нет, я многое мог про него подумать, есть в нём нечто скользкое, но – убийство?!
– Мотив – это пока единственное, чего я не знаю. Не успел его допросить, – ответил Натан. – А вы свободны. Только вот… Не сердитесь, профессор велел вам передать. Не карточку, на обороте смотрите, – проговорил он, протягивая кусок картона.
– Что это?
– Адреса сиротских приютов, – пояснил Титов.
– И что мне с ними делать? – нахмурился Меджаджев, мрачно разглядывая ровный, каллиграфический врачебный почерк.
– Полагаю, вы и сами разберётесь, – развёл руками Натан. – Пойдёмте, я провожу вас к выходу.
Чутьё подсказывало, что душеспасительные беседы – это последнее, чего желает его нынешний собеседник. Сам разберётся, не маленький. Как сказал Лопух, можно указать выход, а воспользоваться им или нет – личное дело каждого. Уговаривать же и проповедовать поручик не нанимался.
Вещевик одарил сыскаря долгим взглядом, но карточку всё же не выбросил, сунул в карман штанов.
Выпустить человека из застенков Департамента было, с бюрократической точки зрения, гораздо проще, чем туда устроить: на восстановление Меджаджева в рядах честных граждан ушло чуть больше десяти минут.
– Пойдёмте, провожу до гаража, пусть вас домой отвезут, – предложил Титов.
– Да не стоит, я лучше пройдусь, – отмахнулся освобождённый. – Проветрюсь после ваших подземелий, подумаю.
– Ну, тоже дело. Желаю вам никогда больше не попасться на дороге нашему ведомству, – с улыбкой сказал Натан, протягивая вещевику руку. – И не держите зла, если что.
– Вы хороший следователь, дотошный. Спасибо, – задумчиво возразил Меджаджев, пожимая ладонь Титова, кивком попрощался и двинулся прочь. Но отступил на шаг и, вдруг обернувшись, смерил Брамс непонятным взглядом и добавил, вновь сбившись на «ты»: – Невесту свою береги.
– Чего это он? – тихо спросила Аэлита, когда вещевик, больше не оборачиваясь, ушёл.
– Переживает, – пожав плечами, пояснил поручик. – Надеюсь, что переживёт. Пойдём, глянем, что там у Элеоноры для нас есть?
– А разве не нужно допросить задержанного? – озадачилась Брамс.
– Хороший задержанный – выдержанный, – со смешком ответил Натан. – Пусть посидит, от русалок отойдёт, а мы пока окончательно определимся, что у нас на него вообще есть.
Предчувствие Титова не обмануло, приятные новости действительно нашлись. Во-первых, пусть и запоздало, и уже не нужно, но добрался-таки пакет из Киева с подробными сведениями о Даниле Ρогове, который к тому же не принёс никаких неожиданностей, лишь дополнительно подтвердив личность историка. Во-вторых, был человек от Боброва, который забрал наволочку с документами – всё чин по чину, с предписанием и распиской в получении. И хорошо, что к этому времени поручик не успел вернуться: они бы и Γорбача наверняка себе забрали.
А в-третьих и в-главных, объявился хозяин дома, в котором квартировала фомора. Им оказался крупный купец, известный весьма тёплыми, нежными и прочными отношениями с Британской Империей, который сдал дом в долгосрочную аренду. Чин по чину, все бумаги были в порядке, а нанимателем выступило крупное производственное объединение, желавшее вести дела с местными промышленниками. Предусмотрительная Михельсон вызвала того для допроса, и Натан прибыл как раз вовремя.
Ни малейшей приязни этот краснолицый, потеющий человек с бегающими поросячьими глазками не вызывал, и Натан готов был обвинить его во многом, особенно если бы тот начал запираться. Но сообразив, во что именно вляпалась жиличка – бог с ним, с соучастием в убийстве, тут самая настоящая измена со шпионажем! – хозяин дома рьяно принялся помогать следствию, так что разошлись в конце допроса вполне мирно. И хотя поручик не сомневался, что купец лукавит и что он прекрасно знал, с какой целью явилась эта фомора, но никаких доказательств не имел и потому даже не стал поднимать эту тему.
Тем более хозяин дома и впрямь кое в чём очень помог: он знал, на каком автомобиле ездила фомора, лично ему знакомая как Диана Смит. Конечно, рано или поздно Титов вышел бы на этот транспорт иным путём, например опросив соседей, к тому же стояло авто неподалёку от дома, нетрудно заметить. Но так удалось сэкономить изрядное количество времени.
Автомобиль оказался по-настоящему царским подарком, здесь улик было в достатке: отпечатки пальцев Горбача и неизвестные, вероятно, принадлежавшие фоморе, вычисленный Аэлитой амулет и даже немного опилок и осыпавшейся хвои.
В общем, когда ближе к вечеру Натан вызвал в допросную Горбача, никаких сомнений у него уже не было, но по-прежнему оставался один весьма значительный пробел: мотивы. Титов совершенно не понимал, из каких соображений загнал себя на виселицу этот талантливый вещевик, востребованный специалист и весьма обеспеченный человек. Оставался единственный шанс выяснить правду: разговорить самого Горбача. Конечно, особенного смысла откровенничать у того не было, смертный приговор он себе уже обеспечил, но у Титова имелся один аргумент для убеждения. Не вполне законный, но, надо надеяться, достаточно действенный.
– Здравствуйте, Сергей Михайлович, – поприветствовал Натан введённого конвоем арестованного, жестом приглашая того сесть. – Как вы себя чувствуете?
Γорбач на стул сел, но на приветствие не ответил. Смерил взглядом Брамс, потом Титова, брезгливо поджал губы и отвернулся, уставившись в стену.
Ожидаемо.
– Следствию ясно, как и с чьей помощью вы убили Навалову Аглаю, Дёмину Елену и Горбач Акулину, имеются достаточные доказательства, которых вполне хватит для вынесения приговора. Но лично у меня остался один вопрос: зачем это всё? Не сочтите за труд, удовлетворите любопытство! Сотрудничество не смягчит приговора, но облегчить душу, говорят, перед смертью полезно, – попросил он ровно. Выждал несколько секунд и, предсказуемо не увидев отклика, продолжил уже другим тоном – вкрадчиво, словно бы задумчиво: – А ещё ведь я вас на ночь отпустить могу…
Горбач перевёл на следователя удивлённый взгляд, и Титов в душе порадовался даже столь незначительному оживлению. Кроме данного русалками козыря, других аргументов в этом разговоре у Натана не было, и оставалось только играть на недавно пережитом страхе. Конечно, для суда отсутствие видимого мотива не было решающим, доказательств и без того хватало, но поручику хотелось видеть всю картину. Для собственного успокоения, просто чтобы знать.
– Проводить на то место, где мы встретились, и подождать до утра, – спокойно продолжил поручик. И по тому, как мертвенно побледнел Γорбач, понял, что ход сделал верный. – Мне разницы никакой – что так дело закрою, что за гибелью подозреваемого при задержании.
– Я расскажу, не надо к ним, – поспешил заверить вещевик. – Спрашивайте.
– Начнём с начала. За кем шпионила Навалова и чем в конце концов вам не угодила?
Оказалось, что на проститутку эту Диана Смит вышла в поисках человека, способного передать нужные чертежи. К её сожалению, слишком хорошая заводская защита не пропускала внутрь даже навьев, причём устроена была столь хитро, что пролезть фомора не могла даже через подвал, её бы всё равно обнаружили. Навалова являлась слабым местом Горбача: тот регулярно посещал проститутку уже с полгода. Фоморе понадобилось совсем немного времени на выяснение характера вещевика и поиски болевой точки, на которую можно было надавить и получить необходимый результат.
Точка эта оказалась до омерзения банальной: деньги и тщеславие, только тщеславие не инженера-вещевика, а наследника старого дворянского рода. Горбач, как оказалось, с детства таил обиду и на отца, который во время земельной реформы не сумел удержать земли, и заодно на царя, пожелавшего раздать «исконную собственность рода» черни. Тот факт, что никто у Горбачей ничего не отнимал, просто отец проигрался в карты в пух и прах и был вынужден всё продать, чтобы вернуть долги, Сергеем Михайловичем отчего-то во внимание не принимался.
Фомора умело сыграла на этих амбициях мужчины, посулила ему золотые горы и гектары земли на территории Австралии – последней оставшейся британской колонии. Поскольку вещевик так и не сумел внятно ответить, какова же ценность тех земель, похоже, принципиален для него был сам факт владения. Нелепо, глупо, но – весьма отвечало характеристике, данной Γорбачу его начальником. Натан справедливо подозревал, что все способные принести выгоду земли на территории колонии давно уже поделены между «своими», и почти не сомневался, что вещевику или вовсе ничего не планировали отдавать, избавившись от него сразу, как только перестанет быть нужным, или собирались откупиться клочком голой пустыни. И Титов даже на мгновение пожалел, что никогда не увидит выражения лица Горбача в момент исполнения его мечты. Вот уж воистину – бойтесь своих желаний…
Изначально вещевик не планировал никого убивать, но Акулина Горбач случайно нашла у мужа документы, которые тот намеревался передать Диане Смит. Женщина сообразила, что пахнет история весьма дурно, но, на беду, не пошла сразу в Охранку, а, привыкшая считать мужа пусть не самым подходящим ей, но хорошим человеком, поговорила с ним. Чем подписала смертный приговор себе, а заодно двум посторонним женщинам: убей Горбач сразу свою жену, и подозрение первым делом пало бы на него.
Те документы, которые нашла Акулина, были не основной целью фоморы, но – полезным задатком, поэтому ставить всё предприятие под удар Диана Смит не рискнула и помогла своему информатору в решении возникшей проблемы. Единственным пригодным способом посчитали убийство, а для этого нужно было придумать, как запутать следствие, и подсунуть козла отпущения. Неизвестно, до чего бы они додумались, но фомора, следившая за Акулиной, прознала об адюльтере, и таким образом во всю эту историю оказался втянут Меджаджев.
Столкнувшись с бывшим приятелем, Горбач удачно вспомнил давнишнюю историю с дурачком, свидетелем которой также был, однако, в отличие от Руслана, удрал до прихода городового. И план сложился – одно к одному. И способ, подходящий маньяку, и буйный нрав Меджаджева, и его отношения с Акулиной. Способ показался Γорбачу тем заманчивей своей бескровностью и удачным антуражем: крови мужчина побаивался и не был способен на изощрённую, поражающую воображение жестокость, которой запоминались обычно серийные убийцы, а требовалось нечто особенное. Φомора же выполнять всю грязную работу за вещевика не собиралась.
А швея Дёмина в качестве подходящей жертвы подвернулась сама собой и впрямь поплатилась жизнью только за знакомство с Меджаджевым и сходный тип внешности.
Взаимное недоверие сообщников привело к тому, что каждый хотел свалить убийства на другого, и в результате повязаны оказались оба: с Наваловой от начала до конца расправился Γорбач, а вот двух других жертв глушила и топила фомора, привозившая чуть живых женщин для совершения «ритуала» в условленное место поблизости от «Взлёта». В итоге вещевик не мог соскочить, поскольку уже многое передал сообщнице, а та – потому что Горбач дураком не был и самые нужные документы передавать не спешил, искать же иные источники у неё уже не было времени.
Главным, за чем фомора охотилась, были чертежи проекта реактивного двигателя, переданные вещевиком в самый последний момент, уже после заключения Меджаджева под стражу, когда Горбач решил, что план их полностью удался. Выходило, что Титову чертовски повезло: микрофильмы он перехватил буквально чудом.
Нашлось место в этой истории и старику Богданову, хозяину взорванного дома. С ним Горбач познакомился еще в своей молодости, сошёлся на почве любви к краеведению. Одинокий старик привязался к своему новому знакомцу и незадолго до собственной смерти посвятил Горбача в тайну подземных коридоров. Правда, хитрый старик не доверился ему полностью и дверь показал ту, которая находилась в особняке самого вещевика. О том, что такой же проход имелся у самого Богданова в подвале, Горбач узнал совсем недавно, когда уже составил знакомство с Дианой Смит и увяз в этой грязной истории. Как сама фомора обнаружила эти ходы, он точно не знал, но по некоторым недомолвкам пришёл к выводу, что у неё на родине тоже были такие же, и она даже полагала, что коридоры эти связаны в единую сеть.
На этом вопросы как будто иссякли, и Натан умолк, перебирая в голове факты и детали и прикидывая, не забыл ли что-нибудь.
– Погоди, я не поняла, – вдруг подала голос Брамс, которая выглядела до крайности растерянной и озадаченной. – Получается, всё вот это – три убитых женщины, предательство пусть бывшего, но друга и измена – всё просто потому, что его отец продулся в карты и не оставил сыну большого наследства?! Но ведь на «Взлёте» такое огромное жалование. Куда столько?!
– Наследство тут, пожалуй, ни при чём, – медленно проговорил Титов, разглядывая вновь впавшего в прострацию и словно бы не слышащего их Горбача. – Есть такой сорт людей, которые полагают себя выше прочих. Их жизнь и их интересы, по их мнению, превыше всех иных, а окружающие люди и уж тем более такие эфемерные понятия, как честь и верность, не имеют для них ни малейшего значения, только цену. Наследство здесь просто повод, иной раз им являются вещи куда менее значимые. Помните, как там в книжке было: «Я человек и право имею»… Только тут случай малость другой, здесь раскаяния ждать не приходится.
– Да, имею! – вдруг взорвался Горбач, резко повернувшись и подскочив с места. – Я дворянин, я должен был наследовать землю, по праву принадлежавшую моим предкам! А у меня всё отобрали, чтобы отдать грязи, прирождённым рабам. И ради этих рабов я должен на заводе вкалывать, с утра до вечера пылью и солидолом дышать, чтобы этих жрущих с утра до ночи животных от кого-то там защищать?
– Долг дворянина – служить царю, Отечеству и защищать свою землю, – процедил Титов, медленно поднявшись. Он судорожно стискивал кулаки, пытаясь унять бешенство: бить арестованного – последнее дело, да поручик к тому же чувствовал, что одним ударом не ограничится, а, чего доброго, покалечит. – Не всё, что всплывает на поверхность, – это сливки общества. Дерьмо тоже не тонет.
Поручик сумел удержать себя в руках, а вот Горбач сорвался и попытался ударить сыскаря – прямо так, через стол. Но, чтобы представлять настоящую опасность, ему не доставало ни силы, ни умения. Натан перехватил руку вещевика, легко заломил за спину, не без удовольствия впечатав того лицом в стол.
– Конвой! – рявкнул поручик в пространство, но охрана и без команды уже возникла на пороге, отреагировав на шум. – Уведите в камеру, а то он до суда не доживёт!
Не особенно церемонясь, вещевика выволокли прочь, оставив сыскарей вдвоём. Титов так и замер на своём месте, и бог знает, сколько бы простоял, мысленно кипя и негодуя, если бы не Аэлита. Она поднялась тихонько, подошла, обняла сзади, прижавшись к его спине, уткнулась лбом в китель между лопаток – и в то же мгновение злость и напряжение ушли как не бывало.
– Прости, – тихо проговорил Натан, накрывая ладони девушки своими.
– За что?
– Как «за что»? За вот эту ругань, – пояснил он, поворачиваясь к ней лицом.
– Ой ладно! – захихикала вещевичка. – Я уже поняла, что у тебя это больной вопрос. Говорю же, ну точь-в-точь – Коленька! Тем более не так уж ты и ругался, даже его не стукнул.
– Велико достижение, – вздохнул поручик. Потом не удержался, всё же легонько поцеловал губы невесты и предложил задумчиво: – Пойдём мороженого съедим?
– А как же расследование? Наверное, нужно и Боброву всё рассказать, и дядюшке…
– Да чёрт с ними, вечер уже, хватит. До завтра подождут.
Аэлита возражать не стала, даже на её вкус приключений на сегодня было вполне достаточно.
И после такого насыщенного, трудного дня это оказалось хоть и внове для обоих, но на удивление приятно: просто гулять вдвоём, болтать о пустяках, смеяться, целоваться украдкой и не вспоминать совсем ни о чём серьёзном.
Глава 27. Важный шаг
Следующий день выдался у Натана сумбурным и полным волокиты. Нужно было подбить все хвосты, всё всем сообщить, доложить, отчитаться и выслушать от окружающих то, что они сочтут нужным сообщить. Бобров очень ворчал на самоуправство, но хвалил. Чирков очень хвалил, но ворчал на тему участия в этой истории Брамс. Михельсон – просто ворчала, что Титов суетной и покоя от него нет. Однако все, кажется, в глубине души были поручиком довольны и даже, может быть, немного гордились: шутка ли, за неделю такой гордиев узел разрубить!
Аэлита так уж точно гордилась – и им, и собой, – и именно с этим чувством, очень бодрая и довольная, умчалась с утра пораньше в Федорку: оговорённые выходные кончились, нужно было навёрстывать упущенное. Всё же сыск сыском, а институт был для неё святая святых, и мысль оставить его в голову вещевичке даже не приходила. Натан сейчас даже радовался такому разделению обязанностей, поскольку без отвлекающего фактора в лице Аэлиты было проще заниматься подобной неприятной, рутинной, но всё же нужной работой.
В конечном итоге Горбача к себе забрала Охранка. Теперь, когда вопросов к нему не осталось, Натан совсем не возражал против подобного: ему же проще, не нужно вести разговоры с судебными и объяснять посторонним людям скользкие моменты с перемещением преступника по тайным коридорам, которых официально не существует.
Подписывая последние разрешения о передаче бумаг, улик и прочих документов, он даже вспомнил просьбу русалок и сообщил её Боброву. Начальник Охранки в ответ очень странно, мстительно усмехнулся и заверил, что не в состоянии отказать прекрасным девам и с радостью исполнит их просьбу.
– А зачем она им нужна, эта верёвка? – не удержался от вопроса Титов. – В чём подвох?
– Это довольно трудно объяснить, – медленно проговорил Бобров, кажется просто ленясь вдаваться в подробности. – И вам, пожалуй, пока не стоит в это соваться, сначала хотя бы с Навью и Явью разберитесь.
– А всё же? – проявил настойчивость поручик. Пару мгновений они мерились взглядами, и начальник Охранки всё же сдался.
– Верёвка висельника – это очень старый и очень сильный символ, – Бобров на мгновение умолк, словно переводя дух. – У людей это отражено во всех религиях. Помните, например, был такой библейский персонаж, Иуда Искариот? Или вот из более древних и разумных, у скандинавов был такой бог, Один, который повесился на мировом древе Иггдрасиль, чтобы приобрести тайные знания.
– Разумных? – переспросил Натан. Нет, он уже почти привык, что сказки почти не врут, но… именно что почти. Этак дойдёт и до реальности не только Одиссея с его странствиями, но и Геркулеса с Юпитером, а уж про древних славянских богов и говорить нечего.
Собственно, Титову про них и впрямь нечего было сказать: античные авторы входили в программу обучения, а вот местные языческие верования – едва ли.
– Вполне, – чуть усмехнулся начальник Охранки, вполне уловив замешательство поручика. – Понимаете ли, некоторые суеверия, связанные с навьями, исключительно правдивы. Например, девушки-утопленницы порой становятся русалками, а упыри – это действительно восставшие покойники. Такие вот духи, в отличии от диви и других урождённых навьев, находятся где-то посреди двух миров, касаясь порой третьего, недоступного нашему восприятию. Того, куда уходят души умерших людей. Порой его называют Правью. Так вот, верёвка висельника – уж не спрашивайте, как так вышло, не я такие порядки завёл, – связывает сразу три мира, Явь, Навь и Правь, которую все мы поминаем вполголоса и с оглядкой, но в существовании которой не сомневаемся. Такая вещица может дать владельцу большую силу, что, собственно, произошло с Одином: этот хитрый викинг не просто получил верёвку, но повесился на ней сам, да ещё в таком месте… Душа повешенного как бы свивается с этой верёвкой и тянется через все три мира. Если душа чужая, то чем больше на нём грехов, тем крепче связь. Скажем, безвинно вздёрнутый мученик от верёвки освобождается в мгновение после смерти, а вот самоубийца или другой какой злодей дёргается в ней ой как долго, и если к нему с умом подойти, то ух каких дел наворотить можно! Поговаривают, если найти иудину верёвку да за неё хорошо потянуть, весь мир наизнанку можно вывернуть. Впрочем, это всё лирика, и русалкам верёвка совсем для другого. Они духи простые и без претензий, им отомстить хочется и не дать ему спокойно помереть, вот и помыкают его между миров, пока не надоест. Обитая на стыке трёх миров, они сумеют воспользоваться верёвкой безо всякого труда.
– А разве убийца не будет наказан на том свете? Ну, Геенна огненная, и прочие… кхм. Мероприятия, – неуверенно проговорил Титов.
– Кто его знает, что на том свете будет? – хмыкнул Бобров. – А девушкам сейчас хочется душу отвести.
– Разумно, – растерянно отозвался поручик. А потом, коль уж разговор пошёл такой мирный, всё же рискнул задать еще один мучающий его вопрос: – Михаил Петрович, а всё же, как получилось, что вы не в курсе существования на «Взлёте» подвала с тайным выходом? Мне казалось, что навьи все входы-выходы из этого места чуют. Неужели в вашем ведомстве не нашлось никого, кто опознал бы это строение? Кладка-то приметная.
– Не сыпь мне соль на рану, – скривился начальник Охранки. – И так уж вспомнил твою ругань про эти ходы проклятые, вот уж сполна мне за самонадеянность прилетело. Не люблю я подвалы, не люблю, и навьев у меня в отделе почти нет. Говорю же, не чудь я подгорная, в Навь редко хожу, и то своими дорогами, да и на «Взлёте» уж всяко по подвалам не шастаю. А ты небось меня уже в предатели записал? – хмыкнул он.
– Была такая мысль, – не стал спорить Натан. – Но всё же я больше склонялся к разгильдяйству.
– Поговори тут мне ещё, – беззлобно хмыкнул Бобров. – Ладно, уговорю я начальство с этими ходами окончательно разобраться, прав ты.
– Погодите, ещё вопрос. А установили, кто Горбача предупредил?
– Марьянов, – нехотя признал начальник Охранки. – Приятельствовали они. Да не бери в голову, с этим мы разберёмся.
И столь многообещающе прозвучали эти слова, что Натан искренне пожелал терпения всему «Взлёту», а особенно начальнику его охраны майору Русакову. На том они распрощались: Бобров, решивший отчего-то явиться для получения преступника лично, откланялся и двинулся к выходу из двадцать третьей комнаты. Конвой, конечно, отбыл раньше.
Однако в дверях произошло уже знакомое и почти банальное столкновение: на Боброва налетел Валентинов. И – этому Натан тоже почти не удивился – снова отреагировал совсем не так, как следовало бы обыкновенному человеку. Отпрянул, потом вдруг вытянулся во фрунт и сладенько улыбнулся:
– Здравствуйте-здравствуйте, какие люди в наших краях!
Бобров окинул мелкую нечисть спокойным, препарирующим взглядом и вопросительно обернулся на Титова:
– Выгонять будешь?
– Пока не решил, – отозвался тот со вздохом. – Если Антон Денисович сам не желает уходить, думаю, начнём с испытательного срока. Со своими обязанностями он вполне справляется, и если он станет держать себя в руках и не будет мутить воду, то я не вижу смысла в скандале.
Бобров хмыкнул и вышел, и Валентинов от этого несколько расслабился, насторожённо поглядывая на поручика.
– Сможете, Антон Денисович? – продолжил тем временем Натан. – Не дёргать и не провоцировать коллег, не хамить и, ради всего святого, не лебезить. Просто исполнять свой служебный долг, а… питаться где-нибудь на стороне.
– Я подумаю, – без выражения отозвался тот и тоже вышел, не прощаясь.
А Натан обвёл пустую комнату взглядом – Михельсон хлопотала с какими-то бумажками по этажам Департамента – и со вздохом опустился на стул, гадая, не совершил ли сейчас ошибку. Валентинов показал себя исключительно неприятным типом, но как будто ничего по-настоящему дурного не делал, всё больше болтал. И вот вопрос, взыграет ли в нём мстительность? Не получится ли так, что Титов змею на груди пригревает? Вернее, это совершенно точно именно так и выходит, вопрос только, сколь ядовита эта гадина?
Конечно, выставить неприятного типа за дверь было проще всего. Спокойнее и Натану, и всему отделу, и даже, наверное, Департаменту. Будь он человеком, и поручик склонился бы к увольнению, чтобы не отравлять хорошую компанию таким элементом. Вот только человеком тот не являлся, и недавний разговор с Михельсон об этом типе заставил Титова взглянуть на ситуацию под другим углом.
Валентинов в полной мере справлялся со служебными обязанностями, а что до его поведения… Насколько Титов понял из объяснений Рогова, для лярвы подобное естественно, они так питаются. Будь поручик рядовым обывателем, и спрос с него был бы иной, но он уже начал проникаться принятыми обязательствами. Ведь середник должен думать не только о людях, но и о навьях, и судить всех по справедливости, а не личной приязни.
Ещё немного покрутив в голове эту проблему, Натан решил, что испытательный срок – это лучший выход для всех. Если лярва сумеет сдерживать свой норов в отделе, не станет выводить коллег и провоцировать скандалы, то можно и потерпеть, закрыв глаза на прежние «достижения». В конце концов, как ни цинично это прозвучит, но на посту следователя у подобной нечисти прорва возможностей для питания: одно преступление – и пожалуйста тебе, разгневанные, обиженные, убитые горем люди на любой вкус. Оставалось надеяться, что и лярва оценит хорошее отношение и пойдёт на встречу, не станет пакостить по мелочам, вроде написания кляуз начальству.
Впрочем, если начнёт, то уволить можно будет и потом.
– Ну ты подумай, я тут как белка по дубам прыгаю, а он – сидит, барин! – Михельсон, подбоченившаяся в проходе, вывела поручика из задумчивости своим ворчанием.
– Почему – по дубам? – рассеянно спросил Титов.
– Потому что начальник канцелярии – раз дуб, – принялась она загибать пальцы, неспешно двигаясь к собственному столу, – начальник архива – два дуб, а старший по изолятору – вообще стоеросовый! Телеграфистки тоже деревянные, но они скорее берёзки: слишком хорошенькие.
– Что бы я без вас делал, – улыбнулся Натан.
– Страдал, – без малейшего сомнения ответила женщина, вставляя папиросу в мундштук. – Но я рада, что ты это понимаешь. Ишь, скалится… Улыбки вон для невесты прибереги, она девица молодая, ей этого пока достаточно. А мне бы чего повесомее, вроде прибавки к жалованию.
– Постараюсь, – рассмеялся поручик. – А про невесту почём знаете? Шерепа вчера раструбил?
– Тю! Такой взгляд томный и щенячий поди перепутай с чем-нибудь, – пренебрежительно фыркнула она, закурила и добавила задумчиво: – Ну и колечко я, конечно, сразу приметила. Свадьба-то когда?
– Пока не решили, – чуть поморщился Титов. – Тут бы ещё с родителями вопрос уладить.
– Ой, ну я тебя умоляю! – Элеонора эмоционально всплеснула руками. – Её матушка спит и видит, как бы дочку замуж сплавить, нешто думаешь, такой шанс упустит?
– Звучит не особенно приятно, – нахмурился Натан. – Для Аэлиты, имею в виду. Откуда у вас такие сведения?
– Да забегала она тут пару раз, присмотреться, – повела плечами женщина и, взяв паузу, выпустила дым колечками. – Со всеми перезнакомилась, только наши господа были признаны неудовлетворительными. Несвежие-с. А Адам зеленоват, недозрел. Ну не кривись, не кривись, мамаши взрослых дочерей – они такие. Сначала «нечего с мальчиками гулять, это неприлично!», а потом «когда ты уже замуж выйдешь?». Мы, конечно, Алечку расстраивать не стали и о визитах этих не говорили, так что ты уж тоже, будь добр, с пониманием, – строго проговорила она, вновь затянулась и добавила: – Что-то ты совсем посмурнел. Никак, жениться передумал?
– Да вот думаю, стоит ли вообще в таком ракурсе чьего-то благословения просить? – признался поручик. – Но я теперь понимаю народную мудрость, которая советует брать сироту, и все анекдоты про страшного зверя тёщу.
– Нет, ну ты офицер или где? – весело возмутилась Михельсон. – Мужчина не должен бояться трудностей!
– Εщё четверть часа назад был офицером, а теперь уже не уверен, – угрюмо пошутил Титов. – Мне всё больше хочется по-тихому придушить эту женщину, а приходится еще Аэлиту уговаривать с ней не ссориться.
Жаловаться на подобные мелочи было, конечно, недостойно, но уж очень хотелось с кем-нибудь поделиться.
– Нет, ты, Титов, добрый, – захихикала делопроизводительница. – Тут два варианта: или продолжать мучиться, или послать тёщу к чертям собачьим. Я бы второе выбрала, но ты благородный и жалостливый, так что продолжай страдать. Лучше молча, а то недостаточно благородно получается.
