Текст книги "Уездный город С*** (СИ)"
Автор книги: Дарья Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
– Горбач – скрытный человек, о нём трудно говорить уверенно, – собравшись с мыслями, начал Глухов. – Но мне чудится в нём некое второе дно, на котором лежит ил, то есть гниль и падаль. Вот сравнить с Меджаджевым. Руслан Яхъяевич – сложный человек, его не назовёшь особенно приятным или обаятельным, он груб, резок, несдержан, деспотичен, в отличие от тактичного, обаятельного Сергея Михайловича. Однако ему я бы, как говорят, без сомнений доверил прикрывать спину в бою, а вот с Горбачом в строю и рядом не рискнул встать.
– Сергей Аркадьевич, а вам сколько лет? – внезапно озадачился Титов.
– Сорок шесть, – рассмеялся тот. – Не тушуйтесь, вы не первый, кого моя наружность в заблуждение вводит. Как говорят, маленькая собака – до старости щенок.
– Простите, я вас перебил. А в чём выражается эта натура Горбача? Он производит довольно приятное впечатление.
– Да вот я потому и не хотел ничего говорить, потому что по сути-то ничего плохого про него сказать нельзя, а всё, что есть, это домыслы и, если угодно, чутьё. Своё мнение и убеждения он обычно держит при себе, и вроде бы – бог с ним, личное дело каждого. Казалось бы, ненавязчивость – весьма неплохая черта. Однако… ну вот видите, я даже толком объяснить не могу, что с ним не так. Не крал, не врал, не подставлял, но всё равно не по душе. Хотя нет, вот сейчас придумал, как это чувство назвать. На мой взгляд, он неназойлив и необщителен не из внутренней сдержанности и скрытности, а словно бы из брезгливости. Никогда грань не переходит, никогда не теряет контроля, но, однако, отношение – оно чувствуется. Во взгляде, в некоторых жестах, в каком-то общем облике. Вот как-то так. Надеюсь, я не запутал вас таким отзывом.
– Напротив, складывается весьма занятная картина. – Натан слегка качнул головой и задумчиво потёр подбородок.
Титов, помимо всего прочего вроде личных впечатления от встреч с Горбачом, прекрасно помнил ту характеристику, которую дал старому знакомцу Меджаджев. И вот с ней сегодняшние слова Глухова отлично сочетались. Ведь и Руслан Яхъяевич отмечал заносчивость Горбача-ребёнка, а такие черты характера внезапно не пропадают. А вот спрятаться, уйти вглубь…
– Это всё? Или, может быть, что-нибудь еще припомните? Что он любит, чем увлекается? Или он вообще ни о чём не разговаривал, кроме службы?
– Нет, отчего же. Он увлекается местной историей и генеалогией, – ответил Глухов. – А что любит… Знаете, есть порода людей, которые зависят от вещей. От обычных, повседневных, не тех, о которых вы подумали; от вещей, а не от вещей. Одежда, драгоценности, статуэтки, картины, что угодно. Самый наглядный пример – это страстные коллекционеры. Для них необходимость обладания неким желанным предметом может стать роковой, они какую-нибудь старинную вазу могут оценить дороже человеческих жизней и отдать за обладание ей что угодно.
– Горбач – коллекционер? – озадаченно переспросил поручик.
– В некотором роде. Может, не в утрированной степени, но для него вещи значат по-настоящему много, причём ему куда важнее внешний облик, нежели содержание. Мне он, может, потому так и несимпатичен, не люблю я подобных барахольщиков. А почему вы, собственно, им так интересуетесь? Подозреваете?
– Проверяю, – уклончиво ответил Натан. – Скажите, Горбач ведь дежурит именно здесь? И когда это происходит, насколько часто он остаётся в одиночестве? Мог, например, незаметно отлучиться на некоторое время?
– В ночь всегда остаются двое, вещевик и кто-то из инженеров или слесарей потолковее, – принялся за пояснения Глухов. – Одному нельзя – опасно, мало ли что случится, и сидеть они должны постоянно, разве что на пару минут выскочить по нужде. Но, положа руку на сердце, скажу: отлучиться мог. Во-первых, обычно один из дежурных спит, кукуют по очереди, а во-вторых, цикл работы аппаратуры – чуть больше двух часов, и в промежутке от дежурных ничего особо не требуется, только кое-какие цифры с приборов выписывать. Если повезёт и за это время не произойдёт сбоя, никто ничего и не заметит. А подделать цифры, которые мы выписываем каждые десять минут, при большом опыте ничего не стоит, и проверить их не получится: все показатели пляшут в определённых пределах, это ведь статистика. Но это всё ерунда, он ведь в любом случае не мог незаметно покинуть территорию. Я вам авторитетно заявляю, что дыр в этом заборе нет.
– А вот поэтому у меня есть ещё один вопрос. На заводе есть подвалы?
– Подвалы?! – уточнил Глухов растерянно. – Какие подвалы?
– Старые. Не исключено, что достаточно просторные, хотя возможно и обратное. Хорошая каменная кладка без раствора, арочные своды.
– Представления не имею! – опешил инженер. – Это вам с хозяйственниками надо говорить. Сейчас… Ваня! Вань! – гаркнул он во тьму, откуда в ответ прикатилось эхо.
А через несколько секунд сбоку бесшумно возникла, словно соткавшись из мрака, человеческая фигура. Сыскари от неожиданности дёрнулись, хотя это оказался вполне обыкновенный и совсем не страшный мужчина – крепкий, худощавый, среднего роста, с совершенно типичным лицом.
– Что? – хмуро изрекло явление и потёрло ладонью заспанную физиономию.
– Будь другом, проводи людей к Петровичу. Ну, к Вешкину, в главный корпус.
Распрощались, выдвинулись. Главным оказалось то старое кирпичное здание у самой проходной, а Вешкиным Остапом Петровичем – бойкий и крикливый картавый старичок с бородкой клинышком и лысой головой. Полицию он поначалу вообще пытался выпроводить, но Титов настоял на своём. На выяснение полномочий и споры было впустую потрачено больше часа, но потом поручик всё же добился от Вешкина сотрудничества. И почти не удивился, когда подвал нашёлся.
Здесь он, конечно, не пустовал. Анфилада из четырёх одинаковых просторных залов была заполнена старательно пронумерованными стеллажами, на которых и рядом стояли ящики, бобины, стопки и вязанки всего подряд – болванки, шарики, банки с краской, стальные прутки в промасленной бумаге, штабеля досок и даже поддоны кирпичей. В зал винтом сходил пологий скат, судя по внешнему виду – построенный совсем недавно, по которому сюда попадали мотоплатформы, а под потолком каталась по рельсам кран-балка.
Откуда вообще взялся этот подвал, не знал даже Вешкин: он был уверен, что тот сложили одновременно с корпусом наверху. Спорить с ним и искать тайный проход Натан, конечно, не стал, удовлетворившись видом отлично знакомой кладки.
Алиби Γорбача рассыпалось подобно карточному домику. Теперь предстояло арестовать вещевика, у которого сегодня был выходной, найти автомобиль, которым пользовались при перевозке трупа, и сообщить об обнаруженной на «Взлёте» лазейке Боброву. Поручик, конечно, не желал бы встречаться с ним лишний раз, но умалчивать о таком открытии было откровенно преступно.
Стыдно, конечно, и недостойно, но Натан никак не мог отделаться от ощущения мелочного злорадства: он ведь с самого начала ругался на Боброва за столь халатное отношение к подземельям, вот и допрыгался, что проворонил выход прямо у себя под носом.
Правда, вскоре после этого вновь закралось подозрение, что не проворонил, а разрешил сознательно. Однако поручик всё постарался убедить себя, что Бобров, конечно, неприятный тип, но вряд ли он стал бы потворствовать подобным развлечениям в своём городе.
О том, что это, кажется, вполне в его духе, и хитрый начальник охранки мог таким образом вытравить из «своего» города чужака – поманить фомору чертежами, подсунуть человека, способного дать их, и в конце спровоцировать, столкнув с самим Титовым, – Натан старался не думать вовсе. Слишком уж всё это ненадёжно, сплошные допущения. Первый труп появился как раз тогда, когда Титов прибыл в С***, а план заговорщиков начал воплощаться и того раньше, и предсказать в тот момент, что у Натана всё сладилось бы с Аэлитой, не мог никто. Даже несмотря на нечеловеческую природу Боброва.
Да и телефонный разговор с начальником Охранки позволил слегка перевести дух: всё же «недоглядели» заметно предпочтительней, чем «предали». Судя по тому, как ругался Бобров, когда Натан сообщил ему о подвале, с ним действительно сыграла дурную шутку излишняя секретность: высшие чины не имели привычки лазать по чердакам и подвалам, разглядывая каждый закуток, а те, кому подобное полагалось по должности, о существовании ходов не знали. За предупреждение он от души поблагодарил и пообещал в скорейшем времени привести всё в порядок.
Раз уж под рукой оказался телефон, поручик заодно озадачил Михельсон, и без того занятую сбором сведений о погибшей фоморе, выяснением факта наличия у той автомобиля, причём, скорее всего, не легковой, а какой-то достаточно просторный, не меньше фургончика. И уже после этого направился за главным подозреваемым, а вернее, уже в полном смысле убийцей к нему домой.
Картина сложилась окончательно.
Навалову убили в доме, оттуда без особенной спешки перевезли к реке, связали, столкнули в воду, сознательно устроив всё так, чтобы труп нашли. Дождавшись этого события, обеспечили Горбачу алиби и разобрались со второй жертвой. Натан был почти уверен, что всё это Горбач с этой «иностранной гостьей» провернули вдвоём. Наверное, фоморе не составило большого труда проследить за неверной женой и еще одной подходящей на роль «жертвы маньяка» девушкой, да и времени проделать всё самому у мужчины определённо не было, вряд ли он рискнул бы покинуть пост на все два с лишним часа.
Самой правдоподобной представлялась следующая картина. Оглушив жертву, фомора привозила её в условленное место неподалёку от «Взлёта», там они общими усилиями привязывали её к заранее заготовленному плотику, вещевик стирал умбру (может быть, даже в два захода), а его сообщница везла тело к реке и топила.
Очевидно, главной жертвой столь изощрённой комбинации была именно Акулина Горбач: от одной только проститутки можно было избавиться по-тихому, её бы никто не хватился, Дёмина не имела отношения к вещевику и разве что удачно подходила для подставы, а вот жена не могла исчезнуть просто так. Её бы хватились мать, подруга, да и Меджаджев, и свалить преступление на маньяка было, пожалуй, единственным способом отвести внимание полиции от Горбача: в первую очередь подозрение всегда падает на ближайший круг, если, конечно, речь не идёт о серийном убийце.
А вот чем именно провинилась Акулина перед мужем, предстояло узнать у него самого. Пока в голову приходила только ревность, но мотив этот казался шатким и неубедительным, уж больно не походил вещевик на мстительного ревнивца.
Глава 26. По заслугам
Горбач удрал.
Это стало ясно, когда Титов с Брамс, добравшись до его дома, обнаружили незапертую входную дверь и следы спешных сборов в комнатах.
– Чёрт, допрыгался, – с тоской проговорил Натан, оглядываясь в спальне вещевика и ощущая себя идиотом. – Вот что стоило задержать его, когда только появились первые подозрения? Ещё вчера…
– Может, он не успел далеко убежать? – предположила Аэлита и проговорила в пространство: – Эй, есть тут кто. Покажитесь, пожалуйста, мы бы хотели кое-что спросить.
Натан даже ответить на это ничего не успел, местный обитатель откликнулся сразу.
– Ишь, какие высокие гости. И вежливые, – насмешливо прозвучало из-под кровати. – И чего же вам от скромного домового надобно?
– Скажите, пожалуйста, а хозяин дома давно ушёл? – полюбопытствовала девушка.
– А чего мне за это будет? – хитро уточнил «скромный домовой».
– А чего бы вам хотелось? – переглянувшись с невестой, спросил Титов, внутренне готовый к свершению пары грандиозных подвигов.
Однако запросы у навьи оказались не столь обширными.
– Мне бы молока, – застенчиво попросил он. – Котов в доме нет, поживиться негде, а наше племя люди нынче не балуют…
– Пойдём в кухню, – без промедления предложил поручик. – Может, там есть.
«Там» действительно было. Не молоко, но кувшинчик сливок в холодном ларе – специальной вещи для хранения продуктов – нашёлся. Натан щедро вылил весь кувшинчик в найденную здесь же плошку, по указанию навья поставил в углу. Домовой на глаза не показался и есть при посторонних застеснялся, спрятался под столом и разрешил оттуда:
– Спрашивайте, чего хотели?
– Когда Горбач ушёл?
– А вот буквально перед вашим прибытием, совсем недолго, даже часы еще не били, – охотно сообщил навья. – Как по телефону поговорил, так и всполошился.
– По телефону? – изумился Натан. – А с кем?
– Да пёс его знает, вроде со службы кто-то, – прозвучало из-под стола.
– Дальше, – скрипнув зубами от бессильного раздражения, процедил Титов. Ведь не поленились же. Кто же там, интересно, такой преданный? Никак, сообщник есть? – Куда ушёл, не знаешь?
– Куда не знаю, да только, дурачок, в один конец двинулся, – хихикнул домовой.
– Это еще почему? – спросил Титов.
– Так он под землю полез. Привык шастать. Прежде его не трогали оттого, что людей сильно обижать дивьи не позволяют, да и пользы от него, равно как и вреда, никакой не было. А потом с этой чужачкой спутался, так тем более не лезли: кто связываться не хотел, а кто и боялся. Теперича же он и своим враг, и чужие не помогают. Русалки на него ой как злы!
– За что? – машинально уточнил Натан. Запомнив для себя обмолвку домового о том, что Горбач познакомился с подземельями куда раньше, чем с пришлой нечистью.
– Так за чужачку эту, которую он к их реке подпустил и которая баб таким образом топила, что русалки в подруги себе взять не могли. И ладно первая, там пробу ставить негде, да и порешил он её, видать, сам, не в реке, что из неё за русалка? А вот вторая – девка была подходящая, да и третья, баба молодая да брюхатая – тоже могла бы пригодиться. А эти двое им даже попытаться не дали подружек себе заиметь. Вот они и сердятся. Чужачке-то поперёк идти – кишка тонка, а вот на нём оторваться – милое дело.
– Где вход в подземелье? Как же мы его пропустили при обыске! – Поручик сокрушённо качнул головой.
– Так он не в доме, – сообщил навья. – Под крыльцом у чёрного хода. Только показать не смогу, уж извините.
– Найдём, – отмахнулся Натан и добавил, уже утаскивая Брамс к выходу: – Приятного аппетита. И спасибо.
– За сливки я бы вам и еще не такого чего рассказал бы, – хихикнул вслед домовик.
– Ты молодец, быстро сообразила к навьям обратиться, – похвалил спутницу Натан.
– Честно говоря, у меня давно язык чесался, – смущённо созналась вещевичка. – А то прежде ты со всеми разговаривал, было любопытно, отзовутся ли мне. Не могла упустить момент.
– Выбрала ты его очень правильно. Только в следующий раз, когда тебе чего-то захочется, для начала просто скажи об этом. Вдруг я чем-нибудь помогу? – засмеялся мужчина.
– Да мне не так чтобы прямо отчаянно хотелось, – совсем уж смешалась Брамс. – Но я учту, спасибо…
За этим разговором они добрались до задней двери, где без особого труда отыскали нужный проход: крыльцо здесь было высоким, в полсажени, и деревянным, и сбоку открывалась неприметная дверца. Лаз оказался весьма неудобным, но это неудобство легко можно было перетерпеть. Гораздо более неприятная деталь выяснилась уже на спуске…
– Чёрт побери, а фонаря-то у нас нет! – проворчал поручик. – Вернёмся? Или опять попробуем договориться с местными?
– Попробуем! – решила раздухарившаяся Аэлита. – Кис-кис-кис!..
…В этот раз пробежка по коридорам заняла немного времени. Или в самом деле было недалеко, или сыскари попросту начали привыкать к тёмным коридорам с единственным в нём маячком – синими огоньками кошачьих ушей, – и отсутствие страха позволяло времени течь свободно, а не тянуться смолой.
Проводница вновь исчезла без предупреждения, оставив полицейских в начале длинного коридора, едва подсвеченного гнилостно-зелёным сиянием крупных неровных пятен, покрывающих стены, – не то лишайников, не то плесени. Тоннель шёл прямо, с небольшим уклоном, и вид имел по-настоящему жуткий. Титову не к месту подумалось, что подобные декорации неплохо подходят для дороги в Преисподнюю.
Глупую мысль мужчина тут же поспешил отогнать и решительно двинулся вперёд, держа за руку Аэлиту, которая с интересом озиралась и, кажется, не испытывала никаких неприятных чувств от такого «интерьера».
– Жалко, что я ничего не понимаю в ботанике, – посетовала Брамс. – Биолюминесценция – это настолько удивительное явление… Вот спрашивается, зачем им этот свет вообще нужен?
– Понятия не имею! Но зато нам вот пригодился, – хмыкнул в ответ Титов. – Занятно, конечно, но сейчас меня больше заботит иное. Как думаешь, мы сильно забрали вниз? И куда вообще идём? Мне кажется, этот коридор уж очень сильно отличается от прочих.
– Сыро, – после короткой паузы отозвалась девушка. – И воздух очень противный, спёртый. Кстати вот странно, в тоннелях он вроде бы должен быть таким же, а там так легко дышится…
– В тех тоннелях я уже ничему не удивлюсь, – проворчал Натан. Несколько шагов сделал молча, а потом задумчиво проговорил: – А ведь мы, похоже, под рекой. Интересно, что Горбач забыл на том берегу?
– Не знаю, там довольно дикие места, – раздумчиво проговорила вещевичка и предположила: – А может, он не по своей воле сюда попал? Ну, как мы из-за буки заблудились?
– И правда, похоже, – согласился Титов. – Домовой же сказал, что местные обитатели на него сердиты, могли и заморочить. Знаешь, давай-ка мы поспешим, а то, боюсь, от Горбача даже трупа не останется…
Бежать в едва разбавленном зеленью мраке Натан не рискнул, но перешёл на скорый шаг, за которым Брамс едва поспевала, порой вынужденная двигаться лёгкой трусцой. Однако не жаловалась, даже наоборот, едва сдерживалась, чтобы не припустить быстрее: сегодняшняя погоня, в которой они выступали преследователями, ей нравилась гораздо больше.
Дорога вновь кончилась внезапно и совсем не так, как можно было ожидать.
Перед сыскарями распахнулся заливной луг, присыпанный дрожащей в серебристом свете росой; он напоминал озёрную гладь, подёрнутую мелкой рябью. Полная луна ярким голубовато-белым фонарём сияла, занавешенная редким гипюром облаков. Те, проплывая по тёмно-синему полотнищу небосвода, создавали на земле причудливую живую вязь тонкой серебристой тени. Светлая ночь, яркая, сказочная, в которой самое место и время всевозможным чудесам.
Вот только происходило среди этой пасторали нечто совсем не подходящее умиротворённо-зыбкому пейзажу.
Чуть в стороне, в десятке саженей, смутно белели длинными рубахами человеческие фигуры, и из образованного ими круга доносились попеременно хохот, испуганные возгласы и неразборчивые обрывки слов, нарушая хрупкое очарование полнолунной ночи.
– Немедленно прекратить! – крикнул Титов.
«Тить. Итить! Пить!» – понесло, всколыхнув траву, эхо, но на оклик никто не отреагировал.
Натан на бегу рванул из кобуры револьвер, пальнул в воздух и сам пригнулся от неожиданности – бабахнуло так, словно совсем рядом ударил гром или упал фугас.
Проигнорировать подобное навьи уже не смогли. Сдвинулись теснее, обернулись; молодые простоволосые девушки в полотняных рубахах, с растрёпанными венками на головах. Луна светила столь ярко, что разглядеть можно было всё в подробностях, вплоть до недовольных выражений лиц собравшихся русалок. Ничего потустороннего, жуткого, странного на первый взгляд в них не было, ни дать ни взять – обыкновенные гуляющие на Ивана-Купалу, и о сути этих девушек Натан лишь догадывался по смыслу. Многие весьма хорошенькие, и абрисы точёных фигурок, едва прикрытых тонким полотном, легко могли взволновать мужское естество.
Вот только обоим присутствующим здесь мужчинам было совсем не до русалочьих красот.
– Помогите! – сипло и неузнаваемо крикнул кто-то из середины толпы – наверное, беглый Горбач. Крик оборвался рассерженным шипением и невнятным бульканьем.
– Прекратить самосуд! – скомандовал Титов.
– Он наш-ш! – едва не хором отозвались девушки, заступая дорогу.
– Не вмешивайся, середник, – прожурчала одна из русалок. Приблизилась, погладила мужчину ладонью по плечу, невзначай прижалась. – Пойдём, не на что здесь смотреть. Это наши дела, он сам пришёл, а тебе всё это ни к чему…
Вкрадчивый мелодичный голос туманил разум, зачаровывал, навевал сонливость и нежелание спорить. Хотелось слушать его и слушать, глядя в блестящие от лунного света глаза словно в тёмный речной омут, чувствуя себя зависшим в толще воды между двумя безднами.
Титов растерялся, смешался и даже струхнул, ощущая, как голова становится тяжёлой, мысли вялыми, а тело – безвольным, и силы к сопротивлению оставляют совершенно. Поручик медленно качнулся вперёд, намереваясь подчиниться журчащему голосу, но не успел сделать и шага.
– А ну кыш! – вдруг выступила вперёд Аэлита, гневно хмурясь. – Я про вас всё знаю! Не сметь моему жениху голову дурить!
Русалка отпрянула, чары враз развеялись. Натан, ошеломлённо тряхнув головой, выпустил ладонь вещевички, но тут же крепко обнял её за талию, прижимая к себе. Жест получился нервный, даже отчаянный, но поручику было сейчас не до сохранения лица. За какое-то мгновение в голове пронеслась вереница тревожных мыслей – осознание произошедшего, благодарность к Аэлите, понимание возможных последствий и, главное, сознание собственного полного бессилия. По спине пробрало холодом. Это сейчас русалки ничего плохого лично Натану не желали, а что будет в следующий раз?
Но зато понятно, почему середником являлась именно супружеская пара…
Титов обнял невесту крепче, даже на мгновение прижался щекой к макушке, унимая бьющуюся в груди тревогу.
– Да никто бы ему ничего не сделал, что мы, без понимания, – обиженно проворчала русалка. Потом добавила, призывно улыбаясь и кокетливо накручивая локон на палец: – Ему бы, может, ещё понравилось. Или этого и боишься, невеста? – выделила она, но укол пропал даром: намёка Брамс попросту не поняла.
– И кому это, интересно, понравится, что ему голову дурят? – недовольно фыркнула Аэлита. – Верните этого беглеца, и мы пойдём. Верно? – всё же не вполне уверенная в собственных поступках, она запрокинула голову, пытаясь взглянуть на поручика.
– Да, – коротко ответил тот, не замахиваясь на более подробный ответ: не был уверен, что голос прозвучит достаточно твёрдо.
– Он наш! – загомонили русалки. – Он нас сестёр лишил. Он нас оскорбил! Он над нами потешался!
– Скажи, середник, нешто по человеческим законам его не ждёт смерть? Так отдай его нам, живым не уйдёт! – опять подалась вперёд та же самая русалка, что пыталась увести Титова.
Однако поручик в этот раз уже не поддался. Тепло тела Аэлиты рядом, само её присутствие не позволяло сосредоточиться на собеседнице, заметно оттягивая внимание, и потому – не давало попасть под власть чар.
– Он человек, и суд над ним должен быть человеческий. Что тот суд решит – вас не касается и от меня не зависит, – уже сумев взять себя в руки, твёрдо заговорил Натан.
– Но ты же мог и не успеть его нагнать, – заметила навья.
– Но ведь нагнал. Немедленно отдайте мне этого человека живым, и разойдёмся по-хорошему. Вы же понимаете, что я прав, и не хотите ссориться? – в голосе прозвучала угроза, хотя Титов и не понимал, что он вообще может сделать русалкам.
Но, видимо, его возможности прекрасно знали сами речные духи. Расступились нехотя, открывая лежащее ничком тело. Поручик пригляделся. Беглец дышал – торопливо, загнанно, не похоже на человека без сознания.
Титов не собирался отдавать Горбача навьям, но не из жалости, а из необходимости расставить в этом деле все точки над и и чувства долга. Быть снисходительным и мягким с убийцей и предателем он не собирался, поэтому бесцеремонно толкнул лежащего носком сапога под рёбра и скомандовал:
– Вставайте, Горбач. Я вас на себе таскать не нанимался.
Тот от тычка вздрогнул, зашевелился, с трудом сел. Уставился на поручика непонимающе, несколько раз бессмысленно хлопнул глазами, а потом, кажется, осознал происходящее и торопливо поднялся. Руки его тряслись, ноги едва держали, но вещевик явно был готов на любые свершения, лишь бы не оставаться здесь.
– Вперёд, – велел Натан, указывая стволом револьвера, всё еще зажатого в свободной руке, на расположенный неподалёку проход. Здесь оный казался просто густой тенью между двух низких кряжистых деревьев, сросшихся кронами.
Горбач поспешил в нужную сторону без дополнительных понуканий: куда сильнее Титова его подгонял собственный страх.
– Скажи, середник, – окликнула через пару саженей русалка, – что его ждёт по вашим законам?
– Скорее всего, виселица. – Видя готовность нечисти договариваться и слушаться, Натан малость смягчился и оставил пока формализм, не находя причин увиливать.
– Это хорошо, – вдруг решила навья. – Принеси нам верёвку, и будем считать, что ты не отнял у нас сегодня законную добычу.
– Что принести? – растерялся поручик.
– Верёвку, на которой его повесят. Отдай её нам. Брось в реку, мы не пропустим.
– Зачем? – совсем опешил сыскарь.
– Нужно, – уклончиво ответила русалка. – Отдай, и будет у нас с тобой полное понимание и дружба.
– Хорошо, я попробую это сделать, – медленно кивнул Титов.
Понять, зачем навьям понадобился этот странный предмет, он даже не пытался. Очевидно, что через него они собирались как-то достать Горбача на том свете, но лезть ещё и в эти сферы поручик не хотел совершенно.
Русалка таким ответом вполне удовлетворилась, и Натан поспешил догнать уже нырнувшего в проход арестованного. Вновь вспомнилась проблема отсутствия фонаря, но здесь выручил уже сам беглец: он как-то умудрился не потерять и не разбить свой светильник, и включил его теперь без всяких просьб и напоминаний.
Потрясение от столкновения с русалками оказалось очень серьёзным: всю дорогу по подземелью вещевик вёл себя как автомат – двигался, делал что велели, ничего не спрашивал и не возражал, бежать тоже не пытался, даже по сторонам почти не смотрел.
Слегка отпустило его только на поверхности, под лучами солнца, но здесь уже пришёл черёд сыскарей вздрагивать: из подземелья Горбач вылез совершенно седым. При тусклом освещении внизу это было незаметно, а сейчас Титову и Брамс понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к новому облику арестованного.
Шофёр тоже всю дорогу нервно косился на нового пассажира и напряжённо – на сыскарей. Кажется, раздумывал, что настолько страшное те успели сотворить с подозреваемым за минувшие с их ухода полчаса.
До Департамента ехали в молчании: темы для разговоров были, но не для посторонних ушей, тем более вещевичка сидела впереди, не перекрикиваться же. Натану очень хотелось поблагодарить Аэлиту за её решительность и вообще поведение там, на поляне, обсудить с ней странности подводного тоннеля, поделиться вспомнившимися снами, которые вдруг оказались вещими. И вообще, просто на пару минут оказаться с ней вдвоём, чтобы еще раз обнять, поцеловать и окончательно успокоиться, выбросив из головы недавнее происшествие.
Εщё, конечно, хотелось расспросить Горбача, но и это занятие стоило отложить до более подходящего времени и места. К тому же не так уж далеко было ехать.
Первым делом пристроив нового арестанта в камеру и оформив все сопутствующие документы, Титов решил проведать Меджаджева и отпустить того с миром: поручик не видел смысла задерживать вещевика дольше. И вовремя, потому что буквально в этот же момент с последним прощался уже знакомый Натану психиатр.
– Здравствуйте, Иннокентий Илларионович, – обратился к нему, перехватив на выходе, Титов и жестом попросил охрану оставить пока Меджаджева в допросной. Прикрыл дверь, оставшись в коридоре с Аэлитой и Лопухом.
– А-а, здравствуйте-здравствуйте! – разулыбался профессор. – Живая вода, мёртвая вода, как же, как же, помню-помню!
– Да, это мы. А как вы, кстати, вообще определили, что я живник? – спросил поручик совсем не то, что собирался. Но профессор вопросу не удивился и ответил, насмешливо подмигнув:
– Не вы лично – живник, а вы вместе – середник. – И тут же продолжил, не давая Титову найтись со следующей репликой: – Значит, это вы пригласили меня поговорить с тем несчастным?
– Я. А почему несчастным? И вообще, что вы можете о нём сказать? Он нормален? – сосредоточился на деле Натан, решив не возвращаться к прежней теме. Ну знает Лопух о Яви и Нави, так ему это профессией предписано: отличать настоящих чертей от порождённых неумеренными возлияниями. А вот подозрений в навьем происхождении психиатра у Натана как раз не было: чутьё подсказывало, что это человек, просто несколько более просвещённый, нежели прочие. Вроде Элеоноры.
– Нормален – да, но весьма подавлен. – Лопух посерьёзнел и подобрался и как-то вдруг действительно сделался похожим на «настоящего» профессора, то есть человека серьёзного, умного, рассудительного, а не дурашливого колобка со странной манерой обхождения.
– Подавлен?
– Его психика в изрядной степени истощена. Довольно странно говорить подобное о таком на первый взгляд полном жизни и сил мужчине, но он, по-моему, на грани самоубийства. Впрочем, я не возьмусь утверждать это наверняка, он с трудом идёт на контакт, и не исключено, что это просто домыслы. Будь моя воля, я бы его не оставлял без постоянного наблюдения, однако, увы, проку от этого не будет, разве что привлечь к делу родных или друзей. Не представляю, чем бы мы могли ему помочь: если человек не желает жить, заставить его невозможно. Он столь сильно раскаивается в содеянном?
– Не думаю. Он невиновен, я как раз намеревался его отпустить, – сообщил Титов. – Впрочем, кажется, я догадываюсь о причинах его подавленности.
– Поделитесь? – заинтересовался психиатр. – Возможно, я чем-то сумею помочь?
Натан на мгновение задумался, но решил, что, сказав «а», глупо замалчивать «б». Не будет беды, если он поделится собственными подозрениями с доктором. Вдруг тот прав и Меджаджев действительно находится в настолько плачевном состоянии духа? И действительно нужна помощь?
– Он недавно потерял любимую женщину и нерождённого ребёнка, причём подобная история в его жизни уже происходила, – кратко озвучил Титов свои подозрения. Конечно, судить он не брался, но иных возможных причин не находил. – И других столь близких людей или друзей у него, как я понимаю, нет. Только работа.
Лопух негромко присвистнул, изумлённо выгнув брови.
– Пожалуй, да. Когда у человека в жизни не остаётся цели, это всегда печально. А впрочем… – профессор запнулся, пару мгновений помолчал, глядя в пространство странно стеклянным, пустым взглядом, а потом принялся рассеянно охлопывать карманы. – Кажется, я знаю, что ему нужно. Не сочтите за труд, передайте, пожалуйста. Как я понимаю, у вас с ним более-менее налажен разговор, а мне на то же самое понадобится слишком много времени, которого никто не даст, – говоря это, психиатр достал из нагрудного кармана пиджака щегольскую золочёную ручку, а из портфеля – одну из визиток и быстро что-то начирикал на обороте. – Вот.
