Текст книги "Уездный город С*** (СИ)"

Автор книги: Дарья Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Глава 10. Дом на углу

Когда за уходящими поручиками закрылась дверь, все как будто разом оттаяли и встряхнулись. Шерочка с Машерочкой понимающе переглянулись, и Шерепа долил из штофа ещё, а Чогошвили негромко спросил:

– А что это вообще было-то?

– Сдаётся мне, поручик наш не при штабе служил, вот что, – усмехнулся Владимир Семёнович.

– Это почему? – заинтересовался Адам.

– Ты следователь или где? – улыбнулся Машков.

– Помощник, – обиделся Чогошвили. – Ну так и что? Что его, штабного контузить не могло?

– Не следователь ты пока ещё, салага, – фыркнул Шерепа. – Окромя логики, нужно ещё в людях хоть чуть разбираться.

– И что? – продолжил недоумевать Адам.

– Не ведут себя так штабные, – отмахнулся Машков.

– Ка-акой мужчина! Лев! Нет, тигр! – томно протянула Элеонора, выпуская клуб папиросного дыма. – Алечка, будь умницей, не смей меня разочаровывать!

Михельсон единственная всё это время сохраняла спокойствие. С одинаковой невозмутимостью и хладнокровием она взирала и на избиение Валентинова, и на попытки унять разбушевавшегося Титова, и на последующие разговоры и разъяснения. Сидела на своём месте, сквозь дым наблюдая за мужчинами, словно это было некое театральное представление, а Михельсон выступала в роли критика.

– Это как? – озадачилась Брамс.

– Ай, да не бери в голову, – отмахнулась Элеонора, и девушка в ответ только рассеянно повела плечами.

Ну не брать и не брать, это было нетрудно, у неё и помимо делопроизводительницы имелись в жизни странности и вопросы, которые стоили пристального внимания.

Вещевичка пребывала в глубокой задумчивости еще со вчерашнего дня, а если точнее – с того мгновения, как ей вдруг очень захотелось поцеловать Титова. В благодарность, конечно, тоже, но больше – просто так, потому что благодарить ей доводилось и прежде, а вот целовать малознакомых мужчин – нет. А тут… не удержалась. Потому что глаза у него тёплые, с искорками, потому что всё больше кажется похожим на Алтына – тоже сильный, но терпеливый и добрый, который если и обидит, то не со зла.

Да Титов ей и ночью сегодня приснился, отчего сон был беспокойным и смутным. Подробностей вещевичка не помнила; только взгляд, весёлый и ласковый, с каким он вчера называл Брамс необычной и замечательной.

Наперерез обезумевшему мужчине девушка сейчас бросилась совсем не из желания совершить подвиг – про эту свою мечту она вообще вспомнила только теперь, – а в сумасбродной и необоснованной уверенности, что уж её-то он точно не тронет.

Не тронул, но Аэлита запоздало испугалась. А если бы нет?

– Владимир Маркович, так что, вы думаете, с Титовым? – тихо спросила Брамс, потому что мужчины отвлеклись на какие-то свои дела и воспоминания.

– Федорин полагает, что это контузия, и я не вижу смысла с ним спорить, – пожал плечами Машков.

– А что это? – полюбопытствовала Аэлита, весьма далёкая от медицины. Слово она прежде слышала, но никогда не вдавалась в подробности.

– Травма такая, при которой мозг повреждается. Часто на войне случается, от ударной волны артиллерийского снаряда например, – пояснил мужчина. – Оно по – разному случается: порой человек вообще нормально жить не способен, а порой выздоравливает, но последствия сказываются ещё долгие годы. Может быть, что человек вроде бы и нормальный, а вдруг раз – и срывает резьбу. Алкоголь вот часто провоцирует, видать, и у Титова так же. А тут ещё, думаю, сыграл роль определённый настрой, день, да и Валентинов слишком… своеобразен.

– У Натана Ильича могут быть из-за этого проблемы? – уточнила девушка.

– Будут, скорее всего, но не думаю, что серьёзные, – ответил Машков. – С ним же Васька пошёл, а Федорина Чирков крепко уважает. К тому же он тоже знает, что Валентинов за фрукт, как-нибудь уладит.

– Пойду я тоже с дядюшкой поговорю, – решила Брамс, поднимаясь с места. Понимающих взглядов и улыбок, таящихся в уголках губ присутствующих, вещевичка просто не заметила.

К кабинету полицмейстера она, однако, шла не торопясь, сосредоточенно раздумывая о последних происшествиях и собственных переживаниях. Может, Аэлита и испытывала трудности в общении, но дурочкой она не была и всегда отдавала себе отчёт в собственных поступках, точно зная, зачем она их совершает, и «просто захотелось» в её действиях неизменно имело под собой некое весьма прагматичное «зачем». Раньше – всегда.

А теперь ей безо всяких «зачем» было спокойно и уютно, когда поручик находился рядом. Это было неожиданно, очень сложно и непонятно, но вместе с тем – легко и странно естественно. Как радоваться хорошей погоде, как уплетать мамины плюшки или ехать на «Буцефале» с такой скоростью, что захватывало дух. Обыкновенные, каждодневные, не имеющие большой и великой цели жизненные удовольствия, которые, на первый взгляд, не могли иметь никакого отношения к знакомому всего несколько дней мужчине. И Брамс пыталась понять, как такое возможно и как к подобному стоит относиться.

Однако ничего путного не надумала и в конце концов просто плюнула на эти размышления. Ну нравится и нравится, и бог с ним! На её нынешней цели это всё равно не сказывалось: неприятностей Титову она не желала бы в любом случае, безо всяких посторонних соображений, и надеялась уговорить Чиркова смягчиться, если тот всерьёз рассердился на петроградца за рукоприкладство.

– …меня правильно, что это не метод! – приоткрыв дверь (секретарь прекрасно знал Брамс и потому не препятствовал), услышала девушка недовольный голос полицмейстера. – Ну и ответили бы словами, или дуэль, в самом деле, тоже выход, но вот так – нехорошо, Натан Ильич. Поймите меня правильно, вы же старше по званию, начальник, должны же как-то пример подавать!

Аэлита понимала, что подслушивать нехорошо и стоило бы известить мужчин о своём присутствии, но любопытство взяло верх.

– Человек, презирающий чужие подвиги и пренебрежительно относящийся к героям своей земли, не имеет чести. А тех, кто не имеет чести, не вызывают на дуэль, им просто бьют морду, – угрюмо проговорил Титов.

– Я совершенно уверен, что Антон Денисович не хотел ничего такого, – твёрдо возразил Чирков. – Просто произошло некоторое недопонимание, он неясно выразился.

– Именно, именно что недопонимание! – вставил предмет обсуждения.

– Простите Пётр Антонович, но Валентинов выразился предельно ясно, – вмешался Федорин. – Он регулярно высказывался предельно ясно, но мы все к нему привыкли, а поручик, как человек новый, не сдержался. Да и вы сами, Пётр Антонович, сколько мне помнится, очень нервно всегда реагировали на высказывания о том, что Государю Императору не стоило направлять солдат на восток, и союз с островами нам был не нужен, и вообще пусть бы они сами с заокеанскими соседями разбирались, а нам, дескать, и Аляска никакая не нужна.

– Да ладно уж тебе, Федорин, вспоминать, – явственно смутился Чирков, и Брамс поняла, что без её помощи тут прекрасно обойдутся – не очень-то полицмейстер и сердился.

Участие Чиркова в военной кампании начала века не было секретом, напротив, являлось большим его поводом для гордости и источником множества рассказов. На Дальнем Востоке и в Северной Америке Пётр Антонович провёл добрых десять лет и внёс свой вклад в победу. В родной город вернулся пятнадцать лет назад с ценным пополнением своей оружейной коллекции, чрезвычайно модными в то время сувенирами для всей родни и глубочайшим одобрением заключённого Империей союза – в сердце.

Союз этот вызвал в своё время множество кривотолков: как же так, наследник престола взял в жёны не европейскую принцессу, а необычную до изумления пришелицу с островов, расположенных на другом конце земли! Да и от японского императора никто не мог ожидать такого шага – никогда прежде принцесс не отдавали за чужестранцев. Однако решение отступить от традиций было продиктовано исключительно собственной выгодой и желанием отстоять независимость страны. Выбирая между западным диким союзником и восточным ещё более диким захватчиком, уже показавшим своё лицо, Мэйдзи неожиданно сделал ставку на первого. И выиграл.

Да и единственный выживший сын Александра, великий князь, а ныне – император Михаил II,тоже вроде бы выиграл. Поручиться за это не мог бы никто, но на посторонний взгляд в государевой семье царил лад, да и бог благословил союз и страну здоровыми наследниками. Необыкновенной, конечно, наружности, но по-своему красивыми.

А полицмейстер тем временем продолжал, желая скорее свернуть разговор:

– В общем, выговор тебе Титов, всё же держи себя в руках, не дело это. А вам, Антон Денисович, тоже стоило бы внимательней относиться к своим словам.

– При всём моём уважении, я говорю то, что думаю, и не собираюсь под кого-то прогибаться, – возразил Валентинов.

– Попробуйте всё же для начала думать, что говорите, – мягко поправил его Чирков. – А если не находите нужным прогибаться – так и отвечайте за свои слова, а не бегите за заступничеством.

– Но это нечестно! – возмутился тот.

– Нечестно было бы, если бы на вас пятеро бросились, а то – один на один. Вы ведь в уголовном сыске служите, преступникам тоже будете говорить, что нападать нечестно? Идите, идите, некогда мне тут с вами.

Аэлита, сообразив, что сейчас её обнаружат, отпрянула от двери – и смутилась, заметив секретаря, о котором успела позабыть. Тот, однако, не спешил корить девушку, лишь подмигнул заговорщицки и поманил к себе, после чего заговорил своим неизменно ровным, хорошо поставленным голосом:

– Прошу простить, Аэлита Львовна, но никак не можно: занят Пётр Антонович, посетители у него… а вот, впрочем, и они.

Первым, не оборачиваясь и ни на кого не глядя, выскочил Валентинов, за ним вышел улыбающийся в усы Федорин, последним – угрюмый, словно с похорон, Титов. При виде Брамс он, впрочем, слегка просветлел лицом и удивлённо вскинул брови:

– Аэлита Львовна, вы здесь?.. – проговорил и осёкся, понимая, что любой вопрос может быть неправильно понятым и прозвучать грубо.

– Я хотела новостями поделиться и спросить, какие у нас всё же сегодня планы на день? – бодро проговорила она, и Титов устало улыбнулся в ответ.

– Я сегодня исключительно неудачный командир – во всех смыслах. И начал день неважно, и, боюсь, дальше пользы не будет, голова после такого неизменно как чужая, какой тут сыск…

– Ой, да бросьте! – отмахнулась Брамс и, к крайнему изумлению поручика, решительно подцепила его под локоть, уводя из полицмейстерской приёмной. – Голова – что, пройдёт, если ей спуску не давать. А ежели у вас и правда контузия, как Машков объяснил, так какой с вас спрос? Больные вины не имеют.

– Умеете вы утешить, – тихо засмеялся Титов, с удивлением чувствуя, что ему и вправду делается легче. Только не от тренировки головы, а от общества вещевички. – И какие же у вас новости?

– Хорошие, – тут же оживилась она. – То есть не знаю, как они для следствия, но для нас очень хорошие: получилось! Конечно, фон мы восстановили не полностью, но некоторые основные потенциалы и зависимости – вполне. В частности, завышенный показатель Каплана… – затараторила она, но собеседник оборвал:

– Аэлита Львовна, пощадите! Я так-то этих слов не знаю, а нынче и узнать их не способен. Скажите сразу вывод!

– Да, извините, – чуть смутилась она. – В общем, я поняла, что мне почудилось в умбре со второго тела. Там был отчётливый след женской вещи, и присутствие подобной же вещи мы сумели восстановить на первом теле.

– В каком смысле «женской»? То есть я слышал об их разделении, но неужели у этого понятия действительно имеется научное обоснование?

– В некотором роде, – улыбнулась Брамс. – Ясное дело, у сложных вещей вроде умброметра или, наоборот, самых обыкновенных вроде сапог ничего подобного нет, но бывают такие, которые именно что пол имеют. Это чаще всего относится к традиционным вещам, оберегам например, особенно тем, которые на здоровье и какие-то особенные вещи вроде здоровья плода у беременной.

– То есть погодите, убийца – беременная женщина? – оторопел Титов.

– Нет, это просто для примера, – засмеялась Аэлита. – Я точно не могу сказать, что именно делает эта вещь.

– Одна и та же вещь в обоих случаях? – подобрался Натан. – Только в первом она оставила умбру до того, как оную стёрли, а во втором – лежала рядом уже после этого?

– По сути получается так, но одна или разные – поручиться, увы, не могу, – вздохнула Брамс. – Величины умбры совершенно типичные, подобные может показать огромная масса самых различных вещей.

– А восстановить умбру до стирания во втором случае получится? Чтобы сравнить? Например, узнать, влияла ли эта самая вещь на вторую покойницу до стирания умбры.

– Толку не будет, – разочарованно махнула рукой девушка.

– Почему?

– Во-первых, в любом случае результаты наших подсчётов весьма приблизительные, а для определения конкретной вещи и сравнения цифры нужны точные. А во-вторых, результат замеров на втором теле будет заведомо смазанным и отличным от первого.

– Из-за иного умброметра?

– Нет же, – жарко возразила Аэлита. – Потому что в первом случае умбру стёрли и всякое воздействие прекратилось, а во втором сначала стёрли, а потом еще наложилась умбра от какой-то другой вещи или вещей. Можно попытаться её исключить и дальше тем же путём восстановить прежний фон, но результат будет в значительной степени отличаться, даже если исходные цифры были совершенно одинаковыми и допустить, что метод совершенно точен.

– Выходит, гораздо эффективнее стереть умбру, а потом обложить место новыми, посторонними вещами? – задумчиво проговорил Натан. – Тогда никак уже не восстановишь то, что было изначально?

– Ага, точно, – жизнерадостно кивнула Брамс.

– Занятно. Значит, обе погибших имели вещи похожего типа, либо подобная вещь есть у убийцы. Вряд ли опытный вещевик может случайно носить при себе столь узкоспециальный оберег, да?

– Сложно утверждать наверняка, – осторожно возразила Аэлита. – Совсем необязательно он узкоспециален и этот самый «женский» окрас у него – единственное свойство. Ну и кроме того, чисто женскую вещь убийца может носить просто как память. Например.

– Ладно, в любом случае это какая-никакая – а зацепка. Надо бы опросить окружение обеих несчастных, что за вещи у них могли быть при себе. Вдруг именно это их объединяет, а не только внешность! Сможете составить компанию? Боюсь, без вас я могу что-то напутать и недопонять.

– С удовольствием, – искренне обрадовалась вещевичка, но потом со вздохом добавила: – Из показаний умброметра мы вряд ли сумеем вытащить что-то ещё.

– Да ведь и так немало получилось, – возразил Натан. – Может, и поболе, чем в иных случаях, когда умбру никто не трогает.

– То есть?

– Ну смотрите сами. Благодаря этому мы узнали, что убийца – вещевик большой силы и таланта. Вы определили способ, которым это сделано, и мы можем прикинуть, кто из вещевиков работал или просто сталкивался с ним в своей практике, то есть получаем ещё больше определённости. Надеюсь, сегодня Иванов всё же закончит список. Дальше эта зацепка с женской вещью. Её же тоже могло не быть! Жалко, конечно, что нельзя уверенно утверждать, одна и та же вещь фигурировала в обоих случаях или нет, ну да ладно. Мы с вами пока еще далеки от тупика, и путей у нас хватает. Сегодня опросим окружение покойниц, попробуем найти извозчика, а потом начнём знакомиться ближе с вещевиками.

– А почему вы не думаете, что убийцей может оказаться женщина, и не попросили включить их в список?

– Очень правильный вопрос, – похвалил Натан. – Исключили мы эту версию после первого же случая: на спине у Наваловой гематома, повторяющая формой крупную ладонь. Плюс к тому, не забывайте, что убийца на руках таскал трупы, довольно сложно ожидать этого от женщины. Ну или женщина должна быть совершенно богатырских статей. Вы знаете подходящую?

– Хм. Нет, пожалуй, среди вещевичек – нет, – смущённо согласилась девушка и тут же нахмурилась: – А что же вы говорите, что вопрос правильный?

– Правильный он потому, что вы верно подходите к проблеме. Анализируете, сомневаетесь, желаете получить факты, а не только чужие выводы. Привыкаете, – с улыбкой похвалил Натан. – Знаете, а я даже почти соскучился по вашему мотоциклету, – со смешком добавил он, потому что в этот момент сыскари вышли через уже знакомый Натану подъезд в знакомый же дворик.

– Что, уже не боитесь? – весело спросила Брамс.

– Человек ко всему привыкает, – со смешком отозвался он. – А вы умеете ездить верхом?

– Нет, с лошадьми у меня не складывается, – призналась девушка. – А за что вы их так любите? Собаки же умнее.

– Так ведь любят же не только за ум, – улыбнулся Титов, наблюдая, как его спутница облачается в одежду для поездок. – Лошади, они как люди – с разными характерами, с разными вкусами и предпочтениями, и среди них попадаются те, кто способны стать настоящим другом. Может, и в верности, и в уме они уступают собакам, но всяко стоят выше вашего мотоциклета. А верхом на собаке не поездишь.

– Да, пожалуй, – со смехом согласилась Аэлита, после чего вдруг посерьёзнела и, глянув искоса, спросила: – Натан Ильич, а вы из армии ушли после контузии?

– Ну, с одной только контузией может и остался бы, но ей дело не ограничилось, – пожал плечами Титов.

– А вы правда служили не при штабе? – продолжила расспросы Брамс.

– Это откуда такие выводы?

– Не знаю, это Шерепа сказал, а Машков и остальные согласились. Ещё Адаму попеняли, что он в людях совсем не разбирается.

– А в чём разница, даже если и не при штабе? – весело спросил Натан. – Это было десять лет назад.

– Ну… не знаю. Просто любопытно.

– Поедемте лучше применять ваше любопытство к служебным вопросам, тут оно гораздо нужнее.

– А как вы думаете, Пётр Антонович знает, где именно вы служили? – медленно проговорила Брамс, не спеша заводить «Буцефала», и Титов рассмеялся.

– В уланах я служил. Лейб-гвардии Уланский Её Императорского Величества Государыни Императрицы Анны Александровны полк. А теперь скажите честно, вам от этого уточнения стало легче? Вы поняли обо мне что-то новое и неожиданное?

– Честно говоря, нет, – смешалась Аэлита.

– Едемте, Брамс, у нас уйма дел! Давайте начнём с Москательной, где жила Дёмина.

На этот раз девушка не стала спорить, завела мотоциклет и кивком разрешила мужчине садиться. «Буцефал» уже почти привычно просел под дополнительным весом, рука поручика легла на талию девушке, тоже не вызывая прежнего смятения. Старательно отгоняя от себя посторонние мысли и не делая больше попыток испугать пассажира, Аэлита плавно тронулась с места.

Увы, определиться с таинственной женской вещью после визита к Хрищевым и третьего уже посещения Владимирской не удалось. Почти все обитательницы публичного дома пользовались оберегами, помогающими избежать беременности и болезней – заведение Назаровой имело достаточно высокий ранг, чтобы блудницы могли позволить себе подобное. Елена Дёмина тоже не чуралась вещей и, как почти любая девушка, желала удачно выйти замуж, поэтому носила с собой соответствующий оберег, с которым вместе и пропала. Аэлита же, расспросив свидетелей о внешнем виде вещей и их происхождении, сообщила, что следы могут принадлежать им. Вот если бы их найти и посмотреть, тогда вещевичка сказала бы увереннее, но ни один из пропавших с покойницами предметов до сих пор не нашёлся.

А дальше полицейским повезло: Пётр Короб вместе со своей пегой лошадью обнаружился на той самой бирже, откуда начались его поиски.

Это был рослый, плечистый светловолосый парень лет двадцати с простым, но по – своему красивым лицом – детские голубые глаза, добродушная улыбка, подбородок с ямочкой. Такого легко было представить в прежние времена любовником скучающей помещицы, переживающей вторую молодость.

Интерес полиции к себе он воспринял с удивлённым спокойствием человека с кристально чистой совестью, напрочь лишённого не только серьёзных грехов, но заодно подозрительности и мнительности.

– Аглая? Знакомы, да, – спокойно согласился он. – Земляки всё же.

– И давно знакомы? – полюбопытствовал Натан.

– Почитай с детства, речка подле деревень одна, и школа одна. Только там дела друг до друга не было, а тут, в чужом краю, какая-никакая – поддержка.

– И кто кого поддерживал? – продолжил потихоньку подводить к нужному, вопросу Титов, внимательно наблюдая за Коробом.

– Да кому помощь надобна. Она девка гордая, даром что эта, ну… – замялся здоровяк, неуверенно поглядывая на скучающую рядом Брамс. То ли её стеснялся, а то ли не хотел называть землячку дурным словом.

– Дама полусвета, – сдерживая улыбку, подсказал поручик.

– Во-во! Точно. Такая вся из себя дама в последнее время стала, фу-ты ну-ты! Но Аглая девка хорошая, нос не задирает, здоровается даже. А что вам за дело до неё? Нешто думаете, упёрла что у благородного клиента? Так это наговаривают, она бы не стала!

– Такая честная?

– В тюрьму не хочет, – просто и здраво ответил Короб. – Она терпеливая, ждать умеет, никогда за быстрыми деньгами не кинется. Да что с ней приключилось-то?

– Её убили, – ровно проговорил Натан.

– Батюшки… за что же?! – потрясённо ахнул извозчик и, стянув шляпу, пробормотал что-то про упокой души, перекрестившись на купола стоящего у площади храма.

– Это мы и пытаемся выяснить – с вашей помощью. Вы пока единственный человек, с кем она была хоть немного близка и откровенна, поэтому мы, собственно, вас и искали. Не припомните, в последнее время в её окружении не появлялся кто-то новый? Может, она упоминала, что жизнь её скоро изменится к лучшему? Или, например, стала посещать какие-то новые для себя места? Одна из женщин, с которыми вместе… работала Навалова, видела, что вы подвозили её в её выходной день. Это, правда, было с месяц назад, но, может, и после случалось?

Думал Короб долго и основательно, скрёб макушку, жевал губами, вздыхал – в общем, всячески давал понять, что мысль не стоит на месте. После такого введения Натан не ожидал услышать от извозчика хоть что-то полезное, однако тот не зря устраивал пантомиму.

– Ну, раньше она редко далеко куда-то ездила, а тут повадилась, – вздохнув особенно тяжко, поделился он. – Я её несколько раз к одному дому неприметному привозил, ну и стоял, ждал кого-нибудь обратно везти, так Аглая там задерживалась долго, я не дожидался никогда.

– А четырнадцатого случайно не вы её отвозили? – подобрался Титов.

– Четырнадцатого? – извозчик вновь задумался, пожевал губами, а после спросил: – А сегодня-то какое?

– Восемнадцатое, – отозвался поручик.

– Стало быть, я! – обрадовался Короб. – Как раз утром туда и отвёз, а после домой поехал, сестрица моя замуж выходила, надо было…

– Адрес помните? – пресёк Натан ненужные подробности.

– Да зачем мне, я же не присматривался, – пробормотал он неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.

Титов бросил задумчивый взгляд на скисшую при этих словах вещевичку и обратился к извозчику уже заметно прохладнее:

– Как проехать знаете?

– Это да, это я мигом домчу! – тут же оживился извозчик.

– Мчать не надо, объясните.

– Ну… как же… Я, это… – забормотал неуверенно Короб, но Натан оборвал его мучения:

– Я заплачу столько, сколько стоила бы дорога туда.

Извозчик растерялся, но почти сразу просиял и принялся за объяснения. Кажется, адрес он знал прекрасно, но называть его после того, как расписался в собственном неведении, не позволяли остатки совести.

– Да, вот ещё… Во что она была одета, имела ли с собой какие-то вещи?

– Ну, сумочку махонькую, – опять изобразив натужную работу мысли, изрёк Короб. – Платье такое… Прямое, коричневое, вот ровно как у моей Пеструхи шкура, – он кивнул на кобылу. – Ну чисто мешок мешком. Говорила, нынче такое модно. Бусики красные. Ну и на голове вот такая… тоже красная, – он приставил к голове растопыренную пятерню, изобразив нечто вроде одинокого лосиного рога.

– Шляпка, что ли? – хмыкнул Титов.

– Да пёс её знает… Может, и шляпка, – развёл руками извозчик.

– Запомнили дорогу, Брамс? – спросил поручик у девушки, доставая деньги.

– Запомнила, – подтвердила Аэлита с сосредоточенным видом. И потом, когда сыскари немного отдалились от извозчика, тихо спросила: – Натан Ильич, а он ведь знает адрес, да? И специально ничего не сказал?

– Полагаю, да.

– И солгал, чтобы вы дали ему денег?

– Вероятно, – чуть улыбнулся Натан.

– И если бы вы не дали денег – не догадались или ещё по какой причине, – он бы так и промолчал? Зная, что вы ищете убийцу?

– Судить не берусь, – развёл руками Титов, отмечая про себя, что девушка делает явные успехи в понимании окружающего мира.

А может, не такая уж она на деле и странная, просто прежде никто не потрудился познакомить её с особенностями всего того, что лежит за пределами уютного дома и не менее уютного института?

Или всё еще проще и вещевичка раньше сама не интересовалась подобными мелочами?

– Но почему? Он ведь так тепло относился к этой женщине, неужели так сложно было сказать несколько слов? – непонимающе нахмурилась Аэлита. С таким искренним недоумением и недовольством, словно маленький ребёнок, не понимающий и отказывающийся принять существование смерти.

Поручик не сразу нашёлся с ответом, лишь опять развёл руками и после долгой паузы сказал:

– Знаете, как говорят, своя рубашка ближе к телу. Они ведь даже не родственники, просто знакомые. С тем же успехом он мог ничего и не знать…

– Вы что, его оправдываете? – Брамс уставилась на спутника с изумлением.

– Нет, – Натан даже поморщился. – Я просто не имею права его судить.

– Я этого никогда не пойму, – сокрушённо вздохнула Аэлита и качнула головой. – И вас тоже не пойму. Почему Валентинова за правду, просто высказанную витиевато, вы ударили и вообще чуть не убили, а вот этого не корите за откровенную ложь?

– Потому что полуправда гораздо дряннее лжи, – неожиданно легко подобрал нужные слова мужчина. – Грубая, глупая ложь – она как чирей, вроде и зараза, и гниль, но её легко заметить и вывести несложно. А когда правду изворачивают, искажают и перекручивают в угоду своим желаниям – это куда хуже. Потому что сложно понять и еще сложнее объяснить, что с этой правдой не так.

– А что с ней было не так? – живо поинтересовалась Аэлита и тут же поспешила добавить: – Вы только не сердитесь, но я правда не очень всё это знаю. Коленька вот на войну тогда рвался очень, чуть из училища не удрал, он бы вас, наверное, хорошо понял. Да даже Ярик, на него глядя, тоже всё в военные стремился, только передумал быстро…

– Коленька и Ярик – это?.. – поинтересовался Натан, впрочем, примерно догадываясь, о ком идёт речь.

– Братья. Николай меня старше на год, а Ярослав – он младший, – пояснила девушка, легко уловив невысказанный вопрос. – И всё-таки, что не так сказал Валентинов?

– Давайте мы с вами доберёмся теперь до места, которое нам Короб указал, а пока будем осматриваться, я всё расскажу? – предложил Натан, и Брамс нехотя согласилась.

От дороги нужный дом отделяли, мешая рассмотреть, достаточно ветхий, но вполне целый высокий забор и несколько старых развесистых елей, невесть зачем посаженных в городе и не пойми почему до сих пор не спиленных.

Поручик заподозрил неладное еще при виде приоткрытой калитки, а когда полицейские миновали её и по засыпанной старой хвоей мощёной дорожке подошли к самому дому, замер в нерешительности.

Тот выглядел… неожиданно. Старый, ветхий уже, он до сих пор стоял, кажется, на одном честном слове. Подгнившие брёвна, просевшая крыша, слепые, заколоченные окна. На вид совершенно трухлявое крыльцо совсем не располагало к тому, чтобы зайти в гости, хотя дверь забита, кажется, не была.

– Как думаете, Брамс, здесь может быть водопровод? – полюбопытствовал он.

– Нет, конечно! – уверенно отмахнулась Аэлита, с неприязнью разглядывая развалюху.

– Вот и мне так кажется, – пробормотал поручик. – И как-то совершенно не тянет это жилище на место встречи с дорогой проституткой. Хотя, может, у убийцы и в этом вкусы… своеобразные? Давайте всё же попробуем осмотреться, – решил он и, поправив фуражку, двинулся к крыльцу.

Брамс замешкалась, но неуверенно поплелась следом.

Дом ей не нравился, как порой с первого взгляда не нравятся совершенно незнакомые, ничем не примечательные люди. Мерещилось, что он зверь, затаившийся перед прыжком. Что слепые глаза его щурятся в предвкушении того мгновения, когда откроется беззубая пасть и проглотит неосторожных гостей. Навсегда. Не убьёт, отпустив душу к Богу, а сожрёт без остатка, так, что и памяти не останется, словно и не было никогда ни поручика с его белой фуражкой, ни самой Брамс.

Девушка не отличалась суеверностью и не обладала развитым чутьём, поэтому не привыкла на него полагаться, но сейчас всё в ней яростно противилось не только тому, чтобы зайти внутрь, но вообще нахождению поблизости от этого места. Столь острое и совсем необъяснимое логически желание было для Аэлиты внове, и она не понимала пока, как следует на него реагировать.

С каждым шагом паника нарастала всё больше, и когда Титов уже ступил осторожно, пробуя, на крыльцо, Аэлита не выдержала:

– Натан Ильич, стойте!

– Что случилось? – растерянно обернулся он к замершей в сажени позади вещевичке, глядящей не на мужчину, а на окна.

– Натан Ильич, давайте мы для начала соседей опросим, а? Пожалуйста!

– Да что с вами стряслось? – подивился мужчина, глянул через плечо на дверь. – Ну старый дом. Не знал, что вы их боитесь.

– Не их, его, – жалобно ответила Аэлита, тряхнув головой. – Натан Ильич, уйдём отсюда, пожалуйста!

– Ну постойте тогда снаружи, я хоть проверю. Может, тут вовсе дверь не открывается, – пожал плечами Титов, которому старый дом был неприятен, но не более того. Вновь развернулся, сделал еще один нетвёрдый шаг – крыльцо хоть и скрипело, и стонало под ногами, но пока держало.

За мгновение до того, как ладонь его накрыла дверную ручку, позади раздался резкий, пронзительный свист, и мужчина отдёрнул руку, оборачиваясь. Брамс стояла на том же месте, зажав губами мундштук флейты, и опять смотрела не на поручика, а на дом.

– Аэлита Львовна, ну что за ребячество? – устало вздохнул Натан.

Но вещевичка не ответила, вместо неё вновь заголосила флейта. Да так мерзко, что давешний вой по покойницам казался ангельским пением; Титов и не представлял, что благородный инструмент вообще способен издавать подобные звуки.

Поручик поморщился – от этого прерывистого, резкого, похожего на скрежет железа по стеклу «пения» сводило зубы – и вновь потянулся к дверной ручке, но тут уже передумал сам, отвёл ладонь, даже отступил на шаг.

С домом что-то происходило. Внутри него словно кто-то ворочался – большой, неуклюжий, для которого старые стены были тесны.

Натан непроизвольно отступил опять, спустился с крыльца на ступеньку ниже, ещё, не отводя взгляда от вдруг ожившего строения. Посеревшие от времени брёвна его словно бы шли волнами, дом дышал и шевелился, и всё это – в могильной тишине. Казалось, кроме хрипов и стонов флейты, не осталось больше никаких звуков. Пропал город, шумевший совсем рядом, пропали соседние дома и трамваи, река и извозчики. Только старый, оживающий на глазах дом, чёрные ели и завывания флейты. Даже небо над головой, едва видное между тёмно-зелёными макушками деревьев, будто вдруг почернело, и от этого сделалось особенно жутко.