Текст книги "Уездный город С*** (СИ)"
Автор книги: Дарья Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
– Скажите, Руслан Яхъяевич, а как вы вообще познакомились с Сергеем Горбачом? – задал следующий вопрос Титов, когда какой-никакой список всё же был составлен сразу в двух экземплярах, для поручика и для самого арестанта, чтобы тот мог на досуге как следует подумать и попробовать вспомнить кого-то ещё.
– Отец был сканщиком, очень хорошим, и при этом – слабым вещевиком-самоучкой. Ничего серьёзного, но дар здорово помогал в работе. Пока у меня не открылся талант вещевика, причём сильный, он готовил из меня подмастерье. А отец Горбача сделал какой-то большой, солидный заказ, я уж сейчас и не вспомню, что именно там было. Ларец, что ли.
– Сканщиком? Разве он не овец разводил? – нахмурился поручик: в досье про ремесло не значилось ни слова.
– Так филигрань у него прежде для души была, от отца своего выучился, – пояснил Меджаджев. – Потом уже оказалось, что здесь на неё ой какой спрос – город большой, богатый. А овцы тоже были, только отец их перед высылкой всех продал, и дом продал, и царь ещё нам на обустройство кое-что подкинул… В общем, в той временной халупе, куда нас определили, мы помыкались недолго. И раньше бы уехали, но отцу уж очень хотелось сделать всё по уму, так, чтобы на века.
– Ясно. Простите, что перебил. Продолжайте, что там с Γорбачами?
– Мы несколько раз к ним ездили. Я хоть и был мальчишкой, но отец считал, что общение с покупателями – это тоже часть ремесла, поэтому брал с собой. Конечно, права слова я не имел, но должен был слушать и пытаться понимать. Вот там мы с Сергеем и познакомились, и как-то быстро сошлись. Мне кажется, отец его не одобрял такой дружбы, но и не препятствовал: сын ему был не особенно интересен.
– Почему вы так решили? – спросил Титов.
– Да тогда я, конечно, ничего не замечал, это уже вот сейчас заговорил и понял. У них были странные взаимоотношения. Михаил Назарович сына, с одной стороны, баловал и берёг, а с другой – словно бы делал это из обязательства, без души. Ну как яснее высказать? Меня вот отец порой лупил, за уши таскал будь здоров, а на Сергея даже голос не повышали. И вроде бы именно у него должно быть всё хорошо, а у меня – нет. Но при этом мне отец был отец, а ему… воспитатель, совсем чужой человек.
– И как сам мальчик к подобному относился? – вновь вставил вопрос Натан.
– Мне кажется, не замечал ничего этакого, для него-то всё было в порядке. А там – кто знает, что именно есть порядок? Может, вот как у Горбача – как раз и верно… Что до нашей дружбы, Серёжа в детстве заносчивый был, гордый, так что друзей у него особенно не водилось, а со мной иначе себя держал. Поначалу тоже нос задирал, да я особо и не обращал на то внимания. А потом как-то я набедокурил, и отец меня выдрал так, что сидеть не мог, и вот Серёжа, когда узнал, что случилось, ко мне очень переменился. Кажется, отца моего он стал бояться, а меня – жалеть, и оттого мы как-то совсем уж поладили. Мы и в гости друг к другу бегали, и он даже не брезговал той старой халупой. А потом дар в одно время пробудился, да еще сходный – сильный очень, выраженный. Ну и учиться вместе пошли, и в Университете тоже совместно куролесили. Потом – всё, как отрезало. Пару лет еще как-то пытались продолжать дружбу, но нет, разошлись дорожки. А теперь… вот. Сошлись вновь, – он горько усмехнулся, а потом опомнился: – Так вы что, всё-таки его подозреваете?
– Многовато его в этом деле, – признался Титов. – Такое случайно не происходит.
Откровенничать с Меджаджевым он не боялся: правом посещения обладали всего несколько человек, ни один из фигурантов дела об утопленницах среди них не значился, кому узник что расскажет! А выйдет он отсюда только взамен настоящего убийцы. Ну, или не выйдет, если вдруг выяснится, что виновен всё же он.
– Куда мы теперь? – спросила Брамс, когда они покинули допросную.
– Пойдём хлопотать о свидетельстве психиатра, пусть этого буйного осмотрит, насколько он в себе, а там решим. Ты как, не очень испугалась? – спросил он виновато. – Прости, я как-то не подумал, что всё так обернётся, а то оставил бы тебя снаружи.
– Вот ещё! – непримиримо фыркнула Аэлита. – Ты обещал, что не будешь мне мешать!
– Так то мешать! Разговор бы ты в любом случае слышала, есть там специальная комнатка рядом, – мягко возразил Титов и спросил с иронией: – Или тебе непременно надо жизнью рисковать в первой шеренге?
– Не знаю, – слегка надулась девушка. Потом вздохнула и признала нехотя: – Хотя, конечно, вот сейчас и впрямь было страшно, можно было и со стороны послушать. Правда, я уже потом испугалась, поначалу не поняла ничего.
Забота поручика была Аэлите приятна и совсем не вызывала протеста. Мечты о приключениях хоть и остались, но всё же слегка потускнели и сделались осторожнее: то падение вместе с «Буцефалом», когда их с Титовым чуть не убили, может, не заставило Брамс вовсе отказаться от идеи службы в сыске, но заставило более здраво взглянуть на саму себя и окружающий мир. Можно сказать, Аэлита признала, что ей не быть решительной и воинственной героиней, однако своевременно подвернувшаяся мысль о том, что даже в приключенческих романах попадаются герои совсем иного типа, помогла избежать разочарования. Ну в самом деле, приключения есть? Она в них участвует? И прекрасно!
А геройство можно оставить поручику, у него весьма недурственно получается, да и на роль эту он вообще-то подходит куда лучше. Поняла это Брамс давно, еще в момент их знакомства, но теперь перестала переживать по этому поводу и ревновать поручика к приключениям, вполне удовлетворившись амплуа его помощницы. Это девушку немного озадачивало, сама от себя она подобного не ожидала, но протеста не вызвало.
Вообще, уступать поручику оказалось как-то удивительно легко и не обидно. Безупречно-накрахмаленный петроградец с прямой спиной на поверку вышел не совершенством, которое только и остаётся взгромоздить на пьедестал да водить экскурсии, а обыкновенным человеком со своими слабостями, недостатками и ошибками. Рядом с ним Аэлита уже не чувствовала прежней неловкости и неуверенности: осознание чужого несовершенства позволяло выше оценивать чужие достоинства и одновременно – не переживать о собственных недостатках.
А еще вещевичку, привыкшую постоянно кому-то что-то доказывать и с кем-то за что-то бороться, подкупало искреннее уважение мужчины к её талантам. Это в Федорке она в конце концов добилась серьёзного к себе отношения и ей не приходилось ежеминутно отстаивать своё мнение и право на него, а в Департаменте поручик оказался первым и, похоже, единственным, кто не нянчился с ней из чувства долга, а смотрел как на опытного и талантливого вещевика. Одного этого бы уже хватило, чтобы Титов купил её с потрохами и заслужил глубокую симпатию!
Но ведь этим отношение поручика не исчерпывалось. Уважение к способностям девушки сочеталось с мягкой, ненавязчивой опекой: не оттого, что мужчина не доверял ей, а потому, что не доверял её окружающему миру, и эта разница, пусть не выраженная словами, чувствовалась девушкой особенно остро. А ещё была улыбка, и тёплый взгляд, и уютные объятья, и…
В общем, возьмись Брамс раскладывать своё отношение к поручику по полочкам и займись перечислением достоинств, это всё здорово затянулось бы, но склонности к самокопанию по пустякам Аэлита не имела. Зачем, если всё хорошо?
Конечно, немного странно было думать о замужестве: Брамс совершенно не представляла, как это будет происходить и зачем это нужно, если и так всё замечательно. Но Натану она полностью доверяла, с ним было хорошо – и просто разговаривать, и вести расследование, и идти вот так под руку, и уж тем более целоваться, – так что особенного беспокойства будущие жизненные изменения не вызывали.
А колечко ей и правда очень понравилось. Аэлита обыкновенно была равнодушна к драгоценностям, особенно к кольцам и браслетам – уж слишком они мешались в работе, отвлекали на себя внимание, беспокоили и досаждали. Этот же тоненький, почти незаметный ободок так уютно обхватил палец, словно был там всю жизнь, и совершенно не ощущался: девушка то и дело бросала на него взгляды, думая, не потерялось ли. Похоже, такая вот незаметность была одним из особых свойств этой ладно сработанной вещи. Не терпелось осмотреть его внимательнее, понять, что там еще есть интересное, но эту мысль пришлось отложить на потом.
В мирном, уютном молчании Брамс с Титовым поднялись из подвала и дошли до кабинета полицмейстера. Чиркова на месте не оказалось, и просьбу свою поручик рассказал секретарю. Тот обещал выполнить всё в лучшем виде и сообщить через Михельсон, когда и кто приедет из диспансера для беседы с арестованным.
Покинув же кабинет полицмейстера, Натан замер в задумчивости.
– Куда теперь? – бодро и уже привычно поинтересовалась Брамс, и мужчина не удержался от улыбки.
– Думаю вот. Давай-ка мы с тобой пообедаем и обсудим этот вопрос, как-то у нас всё неясно и смутно, больше основано на предчувствиях и ощущениях, нежели на фактах.
Конечно, коротким обсуждением ограничиться не удалось, и в буфете они обосновались накрепко, причём Титов даже достал бумагу и ручку, чтобы вести записи: хотелось как-то собрать воедино всё, что у них было.
Странностей накопилось уже изрядно.
Во-первых, разница судьбы первой жертвы и двух следующих. С самим фактом оглушения и утопления всё было ясно: это Навалову получилось заманить в такое место, где удалось убить её без дополнительных ухищрений, а с двумя прочими провернуть подобное было куда труднее. Гораздо больше вопросов вызывала другая деталь: следы умбры на теле проститутки стёрли уже на реке или совсем незадолго до этого, перед спуском на воду. А вот две других, которых предварительно оглушили, какое-то время после стирания находились рядом с некой вещью. После смерти или до?
– Скажи, а в чём разница, если стирать умбру с мёртвого или живого человека? Как это может отразиться на картине?
– Да никак, – пожала плечами Аэлита. – Картина будет совершенно одинаковая, просто следы собственной умбры пропадут ещё быстрее.
– То есть выходит, что с них могли стереть умбру, а потом уже отвезти на реку?
– Да, конечно, – подтвердила Брамс. – Понимаешь, ну не закрепляется умбра человека ни на каких предметах, а уж тем более на собственном теле. След вещей сохраняется, а человеческий – нет. Если бы это было не так, можно было легко определить умбру человека, который находился рядом с убитыми в последний момент, но – увы.
– Выходит, действительно, стёрли и только после этого куда-то увезли. Интересно, почему… А стирают умбру тоже с помощью звуков?
– По-разному, здесь вот использовали ультразвук. Но нужен еще умброметр, потому что без прибора почувствовать умбру так точно, как необходимо для стирания, невозможно, а он как раз управляется звуком.
– Ясно. Значит, вполне вероятно, что никакого иного объяснения этой странности нет: стирал умбру в другом месте, чтобы не привлекать внимания. Если первый раз его ещё могли не заметить, то после обнаружения трупа любые странные звуки в окрестностях вызовут множество подозрений, – подытожил поручик. – Интересно, а перевозили их уже привязанными или нет? В любом случае, должна быть машина. У Меджаджева её нет, у Горбача как будто тоже, да и вообще довольно неумно – использовать для такого дела собственный автомобиль. Значит, нам бы неплохо осмотреть транспорт «Взлёта» и узнать, кто имеет к нему доступ, а также проверить окружение подозрительных лиц: может, кто-нибудь одалживал мотор у соседа. И, кстати, выяснить, кто из фигурантов вообще водить умеет.
– А если был сообщник? – полюбопытствовала Брамс.
– Вот тут уже совсем всё сложно, – вздохнул Натан. – Но складывается впечатление, что – да, орудовал наш злодей не один. Причём, похоже, помогал ему кто-то из навьев, как бы странно это ни звучало. Во всяком случае, убить нас пытался, очевидно, не тот вещевик. Но по порядку. Дальше в череде странностей идёт дом, непонятно как и чем взорванный, который отчего-то не взорвался в присутствии мальчишек. Зачем его уничтожили… Положим, ответ на этот вопрос напрашивается: хотели замаскировать лаз и замести следы. Не попади мы туда с лёгкой руки буки и дивьи через тайный ход, мы бы не подумали разгребать завал и лезть в подвал: люка-то в руинах никто не заметил. А потом злодей, например, мог вообще эту землю выкупить, и тем более никто уже не раскрыл его главной тайны. Отсюда следует ещё одна странность: поведение Наваловой. Даже если она передавала кому-то сведения о некоем своём клиенте, я не понимаю, зачем было обставлять всё подобным образом. И самое главное, как её уговорили каждый раз лазать в этот подвал, да еще ни разу не проколовшись со своей конспирацией? И почему они не боялись, что она проболтается кому-нибудь про эти коридоры или полезет исследовать их самостоятельно? В любом случае, нужно наведаться туда ещё раз. Место во всех смыслах странное, мне каждый визит туда настойчиво чудилась некая чертовщина. Вот и попробуем призвать её к сотрудничеству.
– А может, её заморочили? Ну вот как нас – бука. Не он же один, наверное, это умеет. Вот и казалось ей, что идёт по улице.
– Хорошая версия, – задумчиво похвалил поручик. – Пожалуй, стоит принять за основную. Подобный вариант, кстати, прекрасно сочетается с наличием у убийцы сообщника-навьи, сообщник небось и морочил. Только совершенно непонятно, зачем всё это навье.
– А может, она шпионка? Или он? – предположила Брамс бодро.
– Почему? – опешил Натан.
– Ну не знаю, обычно так скрываются именно шпионы. В книгах, имею в виду, – несколько смутилась Аэлита. – Если эти сказочные существа воевали, почему бы им не заниматься шпионажем?
Титов усмехнулся, а потом улыбка медленно сползла с его лица, что в сочетании с пустым рассеянным взглядом смотрелось достаточно жутко.
– А и впрямь, – медленно проговорил поручик. – Ровно всё один к одному складывается, и ниточка ко «Взлёту» сразу становится более чем объяснимой. Секретов там полно, да и замешан во всём этом деле сильный вещевик, то есть человек более чем сведущий во всяких необычных вещах. Навалова – проститутка, причём, если положиться на слова хозяйки борделя, пользовалась она успехом у мужчин солидных, с положением. Так, может, её услугами пользовались для наблюдения за кем-то из высокопоставленных лиц завода?
– А почему её вообще убили? Ну, Навалову?
– Да леший знает, – поморщился Титов. – Может, наглеть начала, может, подозревать что-то ненужное, а может, надобность в ней отпала. В последнем случае у нас есть нешуточный повод для беспокойства: если от неё избавились, получается, злодей добился поставленной цели.
– А остальные жертвы? – продолжила Аэлита, и поручик слегка скис.
– Вот тут не представляю, как их можно привязать к шпионажу. Но, надеюсь, выясним. Может, злодей и впрямь оказался маньяком? Навалову убил за дело, потом его повело и вместо того, чтобы спокойно избавиться от трупа, он вот так затейливо выставил на всеобщее обозрение и принялся за других?
– А что еще складывается «один к одному»?
– Например, нелюбовь к этому злодею русалок, которых поминал язычник с острова. Участие пришлой нави, мне кажется, прекрасно объясняет эту неприязнь. Кстати, не мешало бы нам к языческому старосте съездить, парой слов перемолвиться. Похоже, про местную нечисть Рогов знает не меньше Боброва. Кстати, надо бы поделиться этими размышлениями с Бобровым, как думаешь? Или ограничимся пока Русаковым? Всё же это его хозяйство.
– Давай ограничимся, – с энтузиазмом согласилась Брамс. – Не нравится мне этот Бобров. Может, он тоже в чём-то замешан? А то он такой противный…
– Да уж. Ладно, пока у нас есть только подозрения, стоит отложить этот визит на потом. Хотя версия очень правдоподобная, ты молодец, – похвалил он. – Но всё же не даёт покоя смерть двух других женщин, шпионаж плохо сочетается с безумием. Впрочем, довольно переливать из пустого в порожнее. Куда тебе больше хочется, на остров или в подземелья? – предложил поручик и не удержался от смеха при виде ответного выражения лица девушки. Та, кажется, готова была разорваться от невозможности выбрать что-то одно, и взгляд вещевички сделался несчастным и потерянным, словно у голодного котёнка.
– Не знаю, – наконец, жалобно вздохнула Аэлита. – Мне и туда и туда хочется!
– Ладно, пусть будет остров, пока погода хорошая. Тем более для этого снова переодеваться не надо, – решил поручик. – К тому же Ρогов может что-нибудь по делу сказать и помочь договориться с навьями. А вот вечером или уже завтра, как получится, пойдём разыскивать свидетелей. Ещё бы, конечно, за Горбачом проследить, уж больно много к нему вопросов, но сделать это незаметно вряд ли получится. Особенно если замешаны потусторонние силы, – нехотя признал Натан. – В общем, пойдём. Надо только узнать у Михельсон, не присылали ли документы из Киева. А ещё нужно вернуть твоего железного коня и озаботиться его ремонтом.
– Спасибо! – просияла Брамс.
За последними событиями про верного «Буцефала» она, к стыду своему, подзабыла.
Визит в двадцать третью комнату не затянулся. Михельсон на месте не оказалось, там вообще мыкался один только Никитин, подвернувшийся ей перед уходом под руку и потому оставленный за старшего. Общими усилиями они с Титовым осмотрели окрестности стола Элеоноры, но ничего похожего на письмо из Киева не нашли. Просьбу выяснить судьбу мотоциклета и вызволить его из застенков Андрей обещал передать, а больше в Департаменте поручика ничто не держало.
Глава 23. Чужой среди чужих
Погода сегодня радовала: по ослепительной, по-весеннему яркой ещё лазури плыли пушистые облака, и каждое из них вместе с тенью приносило порывы сырого, прохладного ветра. Тот облизывал разогретый солнцем мир и людей и дарил облегчение. Зыбкое зеркало речной глади дрожало мелкой волной и рассыпало слепящие блики.
Лодочник попался уже знакомый. На девушку, которая нетерпеливо ёрзала и вертелась на месте, озираясь, он поглядывал неодобрительно, но всё равно угрюмо молчал.
Брамс поёжилась от очередного порыва ветра, подалась ближе к сидящему рядом Натану. Мужчина осторожно обнял хрупкие плечи, и Аэлита не стала возражать, с готовностью придвинулась еще ближе. Да она бы, может, и голову на плечо склонила, если бы кругом не было столько всего интересного.
Титов с иронией подумал, что сейчас – прекрасный момент для речной прогулки с любимой девушкой, и вот они как раз… гуляют.
Нет, он бы с удовольствием вывез Аэлиту покататься на лодке и в выходной день, и всё как полагается – с корзинкой для пикника, с прогулкой по пустынному живописному берегу и поцелуями в рябой сосновой тени. И не было бы им скучно, и нашлись бы темы для разговора помимо служебных, и наверняка день бы прошёл прекрасно. Вот только, выдайся этот выходной прямо сейчас, они бы оба извелись от беспокойства и вскоре вернулись обратно к расследованию. А не служи Аэлита в сыске…
Титов вдруг понял, что в живом участии Брамс в расследовании и её интересе к сыскной работе имеется множество плюсов не только для дела, но и для него самого.
Будь его невеста обыкновенной молодой девушкой, далёкой от сыска, Натану пришлось бы разрываться между службой и необходимостью уделять любимой внимание не только тогда, когда поручик выкроит свободную минутку. И говорить с ней пришлось бы об интересных ей вещах, а не о трупах и беспокоящих его тонкостях расследования.
И это большая удача, что ответственному, всецело преданному своей службе Титову встретилась вот такая самостоятельная и не меньше него увлечённая вещевичка. Уже хотя бы потому, что у поручика почти не было шансов познакомиться с интересной девушкой за пределами службы: у него за этими пределами, пожалуй, и жизни никакой не было. Так что впору идти к Боброву с извинениями и благодарностями за то, что его ведомство сыграло в этой истории роль счастливого случая.
А помолвка с Храбровой… Сейчас, когда все те события стали просто воспоминанием, одним из многих, Натан понимал: Александра оставалась с ним именно потому, что лично Титов был ей не особенно интересен. Больше того, в какой-то мере поручик сам, собственным невниманием, подтолкнул невесту в чужие объятья. Храброву это, конечно, не оправдывало: если её что-то настолько не устраивало, она могла бы разорвать отношения. Но Натан всё равно извлёк урок, сознавая свою часть вины, и искренне радовался, что теперь, с Аэлитой, всё совсем по-другому.
За вот такими отвлечёнными мыслями дорога промелькнула быстро, и Титов оглянуться не успел, как катер уже подошёл к знакомому причалу. Поручик легко выбрался сам, помог вылезти из лодки Аэлите, а вернее, подхватив под мышки, просто поднял на мостки. Брамс благоразумно приняла помощь: в отсутствие «Буцефала» она опрометчиво предпочла брюкам платье, сшитое по последней моде и оттого достаточно узкое и едва прикрывающее колени. Не задирать же юбку до пояса, чтобы выбраться самостоятельно!
Впрочем, было бы лицемерием утверждать, что окончательный выбор наряда определило именно отсутствие верного железного коня…
Брамс была привержена этой женской слабости и любила принарядиться, довольная современными модными веяниями. Если бы вещевичке пришлось носить корсеты или, не дай бог, вовсе кринолины, это заметно поубавило бы ей рвения и удовольствия, а вот современная – смелая и удобная – одежда очень импонировала. Но это относилось больше к брюкам всевозможных моделей и фасонов, платьям благосклонность девушки доставалась редко, хотя несколько таковых в её гардеробе имелось. Однако сегодня захотелось сделать исключение: в Аэлите вдруг пробудилось желание нравиться не только самой себе. И то, как поглядывал на неё Натан, явственно свидетельствовало о верности сделанного выбора. А некоторые неудобства, так и быть, можно потерпеть. Главное, туфельки хорошие, на низком устойчивом каблучке, так что по лестнице Брамс вспорхнула легко и ловко.
Обстоятельства встречи со старостой повторились: он снова ожидал гостей наверху, у начала тропы.
– Доброго дня, – первым поздоровался Титов.
– И тебе не хворать, поручик, – усмехнулся язычник. – Невесту-то, красавицу свою, представишь?
– Да, конечно. Аэлита, знакомься, это местный староста, Данила Рогов. Аэлита Брамс, эксперт-вещевик.
Бывший историк бросил на Натана насмешливый взгляд, но девушке приветливо кивнул и аккуратно пожал её ладошку – тонкие девичьи пальцы в здоровенной «лопате» старосты буквально утонули.
– А почему сразу невесту? – полюбопытствовала Брамс, посчитав излишним обижаться на подобное обращение. В конце концов, сейчас-то это читая правда!
– Ну а кого ещё? – с улыбкой спросил староста, вновь хитро покосившись на поручика. – Того гляди съест – вон как облизывается, когда на тебя смотрит!
– В прошлый раз у вас получалось остроумнее, сдаёте, – чуть поморщился Титов. – Аэлита, всё просто. Он вполне осведомлён о навьях, середниках и прочем, причём, может, побольше Боброва. А ещё господин историк отличается завидной наблюдательностью и уж всяко не мог не заметить колечко на твоём пальце.
– Ну извини, Титов, не было времени подготовиться, – расхохотался язычник, разводя руками. – Я тебя хоть и ожидал, но не так быстро. Бережняку, чтобы в силу войти, обычно сильно поболе времени надо.
– И что могло на это повлиять? – спросил поручик.
– А это уж ты мне скажи, как ты со своей зазнобой так быстро столковались, – вновь засмеялся он.
– Объяснитесь, – недобро нахмурился Натан.
Рогов, видать, понял что-то по его лицу и дурачиться перестал.
– Легче, поручик, легче. Я в твою жизнь не лезу и судить никого не берусь. Бережняк тем быстрее силу набирает, чем больше пара вместе времени проводит, а у нас нынче жизнь такая, что обыкновенно это всё только после свадьбы случается, – пояснил он.
– Ну да, или после седмицы совместной службы в сыске, – смягчился Титов, улыбнувшись и весело глянув на Аэлиту, которая слушала язычника безо всякой обиды, с большим интересом: подтекста она, как обычно, не поняла.
Ведь и вправду всё сложилось так, что они почти не разлучались в последние дни: вместе занимались расследованием и по стечению обстоятельств даже жили в одном доме. Видимо, этого оказалось достаточно.
– Ну, рассаживайтесь, гости дорогие, – пригласил Рогов, проводив сыскарей в свою, уже знакомую Натану, избу. – И рассказывайте, зачем пожаловали.
От такого простого и справедливого вопроса Титов малость растерялся: направляясь к язычникам, он отчего-то был уверен, что хитрый староста и сам прекрасно знает, что нужно рассказать. Но замешательство его продлилось недолго, поручик собрался с мыслями и заговорил – спокойно, деловито, словно допрашивал важного свидетеля. Да по сути так оно и было…
– Для начала расскажите, что вы вообще знаете о середниках. Главным образом, меня интересуют возможности и обязанности.
Староста усмехнулся в усы, слегка качнул головой в ответ каким-то своим мыслям, но заговорил.
По сути обсуждаемого явления он ничего нового не сказал, повторив слова Боброва, а вот долг бережняка разъяснил куда подробнее. Навь абы кого не принимала, выбирала тщательно, старательно, и такая переборчивость её была вполне оправданна: середнику вручалась нешуточная власть и над людьми, и над навьями. Конечно, она ограничивалась только теми вопросами, которые касались общения и соприкосновения двух миров, но зато на этой грани слово бережняка было нерушимо, и оспорить его решение могла только сама Навь.
Как? Вот тут Рогов, увы, внятно ответить не сумел. С его слов выходило, что мир тот, да и этот тоже, как будто бы наделён собственной волей. Звучало, с точки зрения Натана, довольно глупо, и поручик принял для себя, что это – нечто вроде Провидения, только на такой вот сказочно-языческий манер.
Среди прочего, середник становился старшим над всеми людьми, которые были так или иначе связаны с Навью: всевозможные ведьмы, ведуны и прочая чисть и нечисть в городе, где есть бережняк, озоровать лишний раз остерегались. Как такового свода законов у этих существ не имелось, но неписаные правила заключались буквально в соблюдении основных христианских заповедей. Обыкновенно наказание за проступок назначалось из соображения «око за око», однако возможность смягчения приговора оставалось на усмотрение середника.
Что до способностей бережняка, тут староста тоже оказался не помощником, но был спокоен и уверял, что в срок всё само собой придёт, и об этом уж точно не стоит тревожиться. Зато про дивь рассказал: именно они являли собой основное население Нави – не столь многочисленное, как люди в Яви, но по сути равнозначное. Они старшие над прочими духами и существами, самые разумные и организованные, и именно к их помощи стоило прибегать при необходимости.
– А их вообще много? – задумчиво спросил Титов. – Тех, кто живёт на два мира. Не духов вроде русалок и диви, а ведьм, ведунов и прочих. И кого вообще – прочих? Честно говоря, я даже представить не могу.
– Да не особо, – пожал могучими плечами Рогов. – Ведьм, конечно, большинство, а помимо них есть еще навьи, которые людьми умеют прикидываться. Их немного, и они обычно зловредны, хотя по-настоящему опасные встречаются редко. Правда, если некому им противостоять, могут довольно долго пить силы из окружающих людей и нервы мотать: окружающим просто не придёт в голову уйти или от него избавиться. Неприятно, конечно, но всё ж таки не смертельно.
– Лярва случайно не из их числа? – медленно вымолвил Титов. В голове поручика словно бы что-то щёлкнуло – сложилась мозаика из оговорок Элеоноры и странностей, связанных с Валентиновым.
– Да, точно. Самый наглядный пример, – согласился староста. – Дрянь та ещё, но серьёзно навредить не может. Силы тянет, но по чуть-чуть, обычно когда окружающие сердятся или расстроены. Насколько я знаю, им всяческие нехорошие чувства и эмоции больше всего подходят.
Натан только кивнул, принимая к сведению. Он ощущал настойчивое желание задать пару вопросов одному из служащих уголовного сыска, причём служащим этим был отнюдь не Валентинов.
– А в нашу предыдущую встречу вы, выходит, остатки проклятья на мне разглядели? – предположил он, меняя тему.
– Ну да. Его не сложно заметить, если глаз намётанный. Действующее на рану похоже, а снятое, особенно если серьёзное было, смертельное, – остаётся шрам. Тебя, видать, кто-то очень сильный и толковый спас, зажило хорошо. Грешен, не удержался и решил тебя тогда немного поддразнить.
– Я так и понял, – усмехнулся Натан.
– А как вообще всё это работает? – не утерпела Брамс.
– Что работает, красавица? – удивился Рогов.
– Ну как же? Вот с силой вещевиков и живников всё ясно, а как с навьями? И вообще, как эта Навь выглядит и где именно она существует? По каким законам? На наш мир похожа? И как осуществляется связь, на каких принципах? И насколько она прочная? – заговорила Аэлита, с каждым словом всё более возбуждаясь и впадая в азарт. – Вообще, мне представляется нечто вроде бутылки Клейна, только это должно быть нечто несравнимо более сложное и многомерное. Я бы даже рискнула предположить, что это именно тот случай, когда на практике можно применить неевклидову геометрию. Как вы думаете, может, Николай Иванович тоже был знаком с этим миром? Может, именно эта встреча подтолкнула его к созданию его трудов?! Это, по крайней мере, очень объяснило бы его смелость и ту твёрдость, с которой он отстаивал собственные революционные идеи. Как досадно, что нет решительно никакой возможности узнать точно! Натан, мы же заглянем по дороге в библиотеку? Мне решительно необходимо освежить в памяти его учебник!
С каждым вопросом девушки лицо язычника всё больше вытягивалось, и Титов, глядя на него, едва удерживался от улыбки. Наверное, это было чрезвычайно мелочно и низко, но сейчас, благодаря Брамс, Натан чувствовал себя отмщённым за прошлый визит на этот остров, когда историк с явным удовольствием нагонял тумана и запутывал поручика.
– Заглянем, конечно, если хочешь, – с улыбкой вставил Титов, потому что девушка выдохлась и замерла, с надеждой глядя на него.
Ρогов крякнул, косясь на вещевичку со сложной смесью опасения, недоверия и уважения в глазах.
– М-да. Признаться, я как-то… далёк от этого, м-да. А Николай Иванович – это?..
– Лобачевский же! – ответила Брамс, глянув на старосту с таким укором, словно других Николаев Ивановичей в природе никогда и не существовало.
Поручик, конечно, тоже не понял, чему так обрадовалась его гениальная невеста и о чём именно она толковала: совершенно неясно было, какую связь углядела Брамс между сказочными существами, неизвестным Титову учёным и ещё более непонятной немецкой бутылкой. Но он, по крайней мере, привык к чудачествам вещевички и был готов спокойно встретить почти любой её парадоксальный вывод или поступок.
