Текст книги "Возвращение не гарантируется"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Все эти мысли всполошенной воробьиной стаей пронеслись в голове Серого, но они с напарником даже не успели сдвинуться с места, напряженно вглядываясь: кто сейчас выйдет из «Хендая»? Водительская дверь открылась, и наружу вылез молодой человек среднего роста и телосложения, в камуфлированных штанах, майке цвета хаки и сланцах, с виду – обычный парень, одевающийся в стиле милитари, как и многие его сверстники, что характерно, как правило, в армии не служившие.

Никаких киллеров с ним не было, оружия в руках тоже, даже монтировку не взял. «Черные костюмы» переглянулись: облегченно, но и с недоумением.

– Кто это? – спросил Костян, у которого было «позднее зажигание», поэтому он всегда ходил ведомым и нуждался в разъяснениях.

Серый пожал плечами.

– Какой-то колхозник из Яблоневки или с птицефабрики…

– И чего ему надо?

– Откуда я знаю?! Может, краденый комбикорм продать хочет…

Фары подъехавшей машины дали Виолетте понять, что обстановка изменилась, она снова принялась вырываться и кричать:

– Отпустите меня! Помогите! На помощь! Спасите!

Парень, шлепая сланцами, без особой спешки направился к главным действующим лицам криминальной драмы. Он имел такой же неказистый, простецкий вид, как его машиненка и, конечно же, в схватке не смог бы выстоять против любого из охранников, которые были даже на вид сильней его, а кроме того, имели разряды по боксу и борьбе. На миг им показалось, что это какой-то случайный деревенский лох, который заблудился и теперь хочет спросить дорогу… Хотя лохи не суют свой нос в крутую разборку на безлюдной ночной трассе, скорей наоборот – объедут ее за десять километров! Бойцы ничего не понимали. И парень, и его машина вызывали у них только чувства превосходства и пренебрежения, но он же не сумасшедший, чтобы так нагло лезть на рожон! Значит, на что-то рассчитывает? Однако они не могли понять: на что?!

– Девушку отпустить и мордами в землю! – подойдя вплотную, угрожающе рявкнул «колхозник». – Иначе убью!

Да, лохи так дерзко себя не ведут. И столь грозных властных голосов у них отродясь не водилось. Подобные интонации вырабатываются долгими тренировками и длительным опытом успешного применения системного насилия. Но тогда кто это?!

– Ты что, олень, из психушки сбежал?! – по инерции бросил Серый. – Дергай отсюда, пока…

Но голос его постепенно стихал, будто кто-то внутри могучего тела крутил регулятор звука и наконец докрутил до конца – фраза осталась незаконченной. Боец грозного Рыбака понимал: происходит что-то непонятное, причем он ведет себя неправильно, однако как надо «правильно» – он сейчас не знал, к тому же по-другому вести себя просто не умел… Лицо незнакомца и его манеры прорывали видимость безобидной простоватости, наброшенной на плечи, как маскировочная накидка, а глаза, развитые надбровные дуги, резкие носогубные складки, жестко сжатый рот и квадратный подбородок давали ответ на главный вопрос: «На что он рассчитывает?»

И ответ напрашивался неутешительный. Он рассчитывал на самого себя! И это был плохой признак. Очень плохой и опасный!

– Брось девушку, сказал! – «Колхозник» схватил Серого – на предплечье словно капкан захлопнулся. Тот ойкнул, выпустил ноги Виолетты, она наполовину упала – нижней половиной туловища, но тут же вскочила и, ударив еще ничего не подозревающего Костяна коленом в пах, освободилась окончательно и бросилась наутек.

Хотя в самое уязвимое мужское место Виолетта не попала, Костян согнулся, ожидая прилива волны боли, а Серый, понимая, что на карте стоит высокооплачиваемая работа, а может, и увольнение из жизни, принялся «разбираться» с внезапным наглецом. И хотя ему много раз приходилось и нападать, и защищаться, причем в куда менее выгодных по численному соотношению с противником ситуациях, сейчас ему меньше всего хотелось заниматься привычным делом. Но Рыбак был страшнее неизвестного заступника, поэтому Серый преодолел себя и оттолкнул «колхозана», чтобы увеличить дистанцию для хорошего хука справа, а может, для страховки сразу выполнить «двоечку». Но тот не сдвинулся с места и то ли толкнул, то ли ударил противника в ответ. Скорей, все-таки толкнул, потому что для удара нужен замах, а между ними было не больше десяти-пятнадцати сантиметров. Неизвестно, хватило ли этих сантиметров, но то, что увидел оказавшийся невредимым и пришедший в себя Костян, напомнило ему сцену из фантастического боевика, в котором ненашенский полицейский коротким нажатием аварийной кнопки в районе солнечного сплетения выключил массивного, вышедшего из подчинения робота. На выключение это и было похоже больше всего: незнакомец несильно ткнул Серого кулаком под грудину – и тот молча завалился на бок.

Костян рванулся было за беглянкой, но видя, что напарник лежит неподвижно, развернулся к неизвестному лоху, который вел себя совсем не как лох.

– Да ты что, гад?! – растерянно спросил он, зная, что «уложить спать» Серого с одного удара не удавалось еще никому, а тут и удара-то не было…

Громко лязгнувшая дверца «Гелендвагена» вывела его из оцепенения – на поле битвы, которое уже начало превращаться в место происшествия, появился еще один фигурант: широко известный в узких кругах Рыбак – худощавый мужчина сорока пяти лет, коротко стриженные светлые с сединой волосы, серый, блестящий перламутром и отсвечивающий в свете фар костюм, синяя рубашка с шейным платком и туфли «Гуччи» из полированной кожи, которых в темноте видно не было, но все знакомые авторитетного в столице бизнесмена и мецената Сергея Григорьевича Рыбаченко знали, что они непременно должны довершать наряд.

– Что вы тут манную кашу развели! – раздраженно заорал бизнесмен, который сейчас выступал в социальной роли «бандита в образе». – Костян, вали этого пса и догоняй соску!

Рядовые без командира обычно утрачивают объективное восприятие ситуации и способность к эффективным самостоятельным действиям. Эта закономерность распространяется на «бойцов», «гладиаторов», «солдат», «торпед» и прочих представителей криминальных группировок, предназначенных для «разборок» и обобщенно именуемых «мясом». Поэтому, получив четкое указание, Костян вновь почувствовал почву под ногами и ощутил прилив уверенности.

– Понял, хозяин! – Он сунул руку под пиджак к левой подмышке, но не дотянулся до кобуры: «колхозник» собранными в щепотку тремя пальцами, которыми будто набрал соль, собираясь посолить овощной салат, тюкнул его в область виска, и тот рухнул на своего коллегу.

– Да ты что, бессмертный?! – В руке у Рыбака появился, как пишут в современных осторожных протоколах, «предмет, похожий на пистолет» – ведь если его не изъяли на месте, то это вполне может оказаться массо-габаритный макет, охолощенный пугач, ракетница, детская игрушка, в конце концов, да мало ли какая еще безобидная штуковина, никак не связанная с пулевыми пробоинами на витринах, лежащими на земле окровавленными трупами и не дающая оснований для версий о «заказухе», бандитизме, организованной преступности, переделе сфер влияния и прочих страшных предположений, до которых так охочи борзописцы из «желтых газет» и еще более «желтого» интернета.

Но парень, которого ошибочно принимали за лоха и колхозника, скорей всего, оказался журналистом: он сразу распознал опасность в появившемся предмете и, не дожидаясь доказательств, прыгнул вперед, отвел ствол в сторону, так что выстрел взбудоражил на диво тихую, хотя и не очень спокойную ночь, а пуля со свистом улетела в темноту. Рыбак на этом не успокоился: отскочив, он прицелился в «журналиста» и трижды нажал спуск, но курок только с безвредным звоном бил по ударнику, не причиняя вреда наглому незнакомцу, который, не проявляя беспокойства, подошел к авторитетному бизнесмену вплотную и ткнул двумя пальцами в шею, мгновенно прекратив и его противоправные действия, и обычную жизнедеятельность крепкого организма.

Потом он внимательно огляделся, поднял с асфальта большую сумку и женскую красную туфельку на плоской подошве, загрузил в свою невзрачную машинку, бросил прощальный взгляд на три тела, лежащие в прежних позах… Конечно, если бы это была финальная сцена художественного фильма, то сценарист с режиссером обязательно бы заставили его произнести ключевую фразу – что-нибудь типа: «Правильно говорят – сила в правде! А вы не верили!». И поверженные негодяи обязательно бы покладисто согласились: «Верим, верим! Сила в правде, честности и справедливости!»

Но это был не фильм, а вполне реальная жизнь. И смерть тоже реальная. Поэтому он сел в свой «Хендай», развернулся и погнал по трассе, оставив Рыбака, Серого и Костяна остывать со скоростью два градуса в час. А если еще захолодает, то и больше.

* * *

Девушка успела пробежать метров триста. Вместо того чтобы свернуть в темноту, она держалась в свете фар, как бегут испуганные зайцы, надеясь таким образом избежать грозящей опасности. А ведь считается, что люди умнее зайцев! Впрочем, превратившись в дичь, все часто ведут себя одинаково: страх уравнивает живые организмы как высшей, так и низшей степени организации. Конечно, из этого правила, как, впрочем, и из любого, есть исключения.

Исполнивший обязанности Бэтмена, Супермена, Зорро и всех остальных благородных героев парень быстро догнал беглянку, притормозил и, перегнувшись, открыл пассажирскую дверь.

– Садись! Да не бойсь – это я!

Она шарахнулась было в сторону, но, бросив взгляд на водителя и чуть поколебавшись, прыгнула на сиденье. «Хендай» набрал скорость, девушка то и дело оглядывалась назад. Она была босиком, а в руке, как амулет, оружие или опознавательный знак, сжимала красную туфлю.

– И правда, никто не гонится…

– Не бойся, они уехали! Сзади твои вещи, можешь обуться.

Но она пропустила его слова мимо ушей.

– Это в тебя стреляли?

– Где? Я не слышал.

– А как ты ушел?

– Убежал. А они развернулись и погнали обратно.

– Врешь! Покажи кулаки…

Он протянул правую руку, девушка внимательно осмотрела костяшки.

– Даже не ободраны. Не похоже, чтобы ты дрался…

– Как я мог драться с такими быками?

– Не знаю. Только они бы никогда не отпустили тебя по-хорошему. И меня бы обязательно догнали…

– Так где они?

– Вот это загадка. – Изогнувшись винтом и блеснув подтянутым животом, она достала с заднего сиденья вторую туфельку. – Влажные салфетки есть?

– Зачем тебе?

– Не могу же я надевать туфли на грязные ноги!

– Ничего себе, какие нежности! – усмехнулся водитель. – Посмотри в бардачке – там есть бинт и немного водки во фляге.

– Мне бы и внутрь не помешало. Хотя бы пару глотков…

– Там как раз столько и есть. А что у тебя с ними вышло?

Девушка протерла влажным бинтом ступни и обулась. В салоне резко запахло спиртным.

– Какая гадость! – Поморщившись, она приложилась к зеленому грушевидному сосуду. Содержимого как раз хватило на три хороших глотка. – Что, что… Пристали, чтобы я к Рыбаку ехала, а я отказалась.

– А кто это?

– Ты что, не слышал?! Городской авторитет, всю округу держит!

– Ну и хрен с ним! Зачем мне про него слышать?

– Сволочи, как проволокли по асфальту! – Она озабоченно рассматривала разорванные на коленях джинсы. – Видуха, как после изнасилования…

– А что, ты знаешь, как это бывает? – покосился он.

– Небось не вчера родилась. Каждая третья телочка это знает!

– «Телочка»! – хмыкнул парень. – Ну-ну…

Некоторое время ехали молча. По сторонам тянулись черные ряды лесополос, иногда навстречу попадались редкие машины.

– Что у тебя за фляга? – спросила она, закручивая крышку на цепочке. – Тяжелая, железная… Никогда таких не видела…

– А какие видела?

– Серебряные, красивые, маленькие… Чтобы взбодриться коньячком или вискариком, стаканчика достаточно… А тут целое ведро!

– Нет, всего восемьсот грамм. На рыбалку, охоту…

– Ну, ну… Охотничек, – недоверчиво сказала она. – Но ты молодец, что взял мои шмотки!

И снова, перегнувшись в талии, достала из сумки кошелек, открыла, пересчитала деньги. Краем глаза он видел, что в основном там находятся доллары.

– Смотри, все на месте! – удивилась она.

– А куда бы они делись?

– А куда деваются деньги? Только что были – а уже нет!

– Думала, я прикарманил? – косо глянул спаситель.

– Да нет… Просто проверила, по привычке…

– А почему на меня не подумала? Или я на вид такой честный?

– Да нет… У тебя просто времени не было. Откуда я знаю – честный ты или нет? Я тебя впервые вижу, мы даже не знакомы…

– Давай познакомимся. Как тебя зовут?

– Виолетта.

– А по-настоящему?

– А чем тебе это не настоящее?

– Да тем, что сейчас все простые имена у девчонок пропали! Остались клички – Мальвины, Элеоноры, Снежаны…

Девушка засмеялась.

– Вижу, ты не такой простой, как кажешься! Только клички здесь ни при чем: они у собак бывают. Виолетта – сценический псевдоним. А вообще-то я – Женя! А ты?

Парень усмехнулся.

– Не поверишь! Я тоже Женя. Евгений.

– Опять гонишь? – Она дружески хлопнула его по руке. – Надо же такое придумать!

Он пожал плечами.

– Можешь называть Скатом.

– Так ты из блатных?! – Женя-Виолетта перестала улыбаться и отодвинулась, насколько позволяло сиденье. – А не похож совсем…

– А на кого похож?

– Честно? Не обидишься? На колхозника… И запашок потный…

– Почему я должен обижаться? Я сам из деревни. Правда, колхозов уже давно нет…

– А как же ты этих горилл прогнал? Я ведь вначале подумала, что тебя Петр Николаевич прислал – он многих лихих ребят знает… Но у него таких, как ты, и не найдется…

– Кто он такой, твой Петр Николаевич?

– Владелец «Сапфира». Но эти его вроде не уважали… Тогда кто ты и откуда взялся?

– Я же тебе сказал: Евгений, из деревни!

– Прикалываешься… Ну, как хочешь. Евгений, так Евгений, из деревни, так из деревни! Мне все равно. А куда ты везешь бедную беззащитную девушку?

– А куда тебе надо?

– На Шипиловскую. Хотя… Черт! – Она звонко шлепнула себя по лбу. – Совсем забыла!

Евгений, или кто он там был на самом деле, не задал естественных в подобном случае вопросов типа: «А что случилось?» или «Что ты забыла?». Виолетта, или Женя, сама должна была объяснить свою реакцию.

– Совсем забыла! – убитым тоном повторила она. – Хозяйка же выгнала нас с Галкой!

– За что?

– Да ни за что! – раздосадованно воскликнула девушка. – К Галке пришел один – типа в гости, нажрался, как свинья, стал ко мне лезть, скандалить… Короче, получилась драка, Галка ему бутылкой из-под шампанского башку разбила… Ну, там, скандал, соседи, скорая, полиция, все дела… Вот Марья Ивановна и выставила нас за дверь! Я, вообще-то, собиралась в клубе ночевать, но эти козлы все планы обломали…

Она в очередной раз опасливо оглянулась.

– Гляди, и правда отстали…

– Так куда везти-то? – не выказывая раздражения или нетерпения, сказал тот, кто назвался Евгением.

– Завидую, ты такой спокойный… А я всегда дергаюсь. Ну, давай в «Незабудку» на Малой Грузинской. Там до утра перекантуюсь. А потом надо будет шефа просить уладить этот вопрос… Да и Галка людей знает… Хотя против Рыбака никто идти не захочет. А они, между прочим, меня могут и до утра найти…

– Сказал же – никто тебя искать не будет. И про Рыбака забудь – он же не китобой.

– А кто такой – Китобой? Я про такого никогда и не слышала.

– Китобой бьет китов, – терпеливо разъяснил Евгений. – А рыбак ловит маленькую рыбешку.

– Ну и что? При чем он здесь? И почему про Рыбака забыть?

Евгений вздохнул.

– Короче, хочешь, я тебя к себе отвезу? Только утром сразу уйдешь!

Она внимательно смерила его взглядом и вздохнула.

– Вот всегда так получается… Ну ладно, давай…

* * *

Евгений жил на улице Циолковского, в старой хрущевке, в однокомнатной, практически пустой квартире. Пыльные гардины, старый раскладывающийся диван, ободранный стол, телевизор, древние буфет и шифоньер, несколько стульев. Судя по аскетичной, с минимумом посуды кухне и практически девственному холодильнику, он редко готовил, а может, вообще никогда не ел дома. И водку не держал, что для одинокого мужика было особенно странно.

Женю все это не очень удивило, хотя она уже отвыкла от откровенной бедности. Конечно, в родном Шахтинске квартирка была похуже: без удобств и с печным отоплением. И в Москве ее первое жилье мало отличалось от этого, но за два года она постепенно поднялась по лестнице успеха и сейчас жила уже в просторных, хорошо обставленных и удобных апартаментах. То есть жила во вполне достойных условиях… До вчерашнего дня! Если бы, конечно, Галка была трезвой и не разбила голову этому идиоту, то они продолжали бы роскошествовать в «трешке» сталинского дома с мусоропроводом на кухне и в пяти минутах ходьбы от метро. Или если бы он не напился в зюзю… А еще лучше, если бы подруга не приглашала в дом таких гостей! Хотя у каждого своя работа… Да и что толку думать о том, что уже произошло?

– Я первый в ванную, – сказал Евгений. – Сегодня был тяжелый день, а помыться не успел…

– Давай, – сказала девушка. – А я всегда принимаю душ после выступления. И тебе советую!

– Советчица! – усмехнулся хозяин. – Если бы я выкупался и ехал чистый, но на сорок минут позже, то где бы ты сейчас была?

Женя на миг представила, и ее передернуло.

– Извини! Можешь всегда мыться дома…

– Спасибо за разрешение! – Дверь в ванную закрылась.

Она заметила, что хлипкая щеколда не поможет надежно запереться. Ну и ладно – что ей терять? «Снявши голову, по волосам не плачут», как любила говорить бабушка. Она знала много мудрых народных пословиц, и внучка почти все запомнила, да и новые выучила. Ей очень нравилась вроде бы поговорка Красной Шапочки: «Чего мне бояться? Лес я знаю, секс люблю…»

Пока Евгений находился в ванной, девушка порылась в своей объемистой сумке, выставила, чтоб не мешали, литровые бутылки с шампунем, гелем, лосьоном; надела сценический наряд – красные туфли на толстой прозрачной платформе, белые чулки с резинками и красное кружевное белье, которое больше показывало, чем скрывало, хотя стоило несусветных денег – наверное, именно поэтому. Привычно осмотрела себя в мутное шифоньерное зеркало. Вроде все в порядке, как всегда, только свезенные до крови колени портили впечатление. Ну да ладно! Стараясь ступать бесшумно, что в тяжелых «копытах» было нелегко, Женя прошлась по комнате, более подробно знакомясь с обстановкой.

На полке в буфете увидела интересную статуэтку: слон, поднявший хобот, как будто трубил тревогу. Вырезан он был из черного дерева, явно грубовато, такое впечатление, что вручную, обычным острым ножом. Во всяком случае, это не заводская поделка, которые сотнями штампуют на конвейерах сувенирных фабрик. Рядом стояла фотография, на которой Евгений с каким-то парнем, оба в военной форме, касках и парашютах с заправленными под них автоматами в обнимку позировали на фоне каких-то джунглей. На обороте было написано: «На память Скату от друга Гепарда».

– Что ты там рассматриваешь? Положи на место! – раздалось сзади.

Она и не услышала, как Евгений вышел из ванной. Он был в плавках и наброшенном на плечи махровом полотенце.

– Не бери ничего без спросу! – раздраженно сказал он и только тут среагировал на ее наряд. – Ничего себе! Ты стриптизерша, что ли?

– Догадливый, – кивнула она. – А ты думал, я кто?

Он усмехнулся.

– Да я думал – обыкновенная проститутка. После того, что ты рассказала про вас с Галкой. Да еще ногти накрашены на руках, на ногах, да и полный кошелек долларов. Что я еще должен был подумать?

Женя сделала вид, что обиделась.

– Вот многие так и считают, что стриптиз – то же самое, что и проституция. А на самом деле это танцы, как в балете, еще сложнее, кстати.

– Прям-таки сложнее? – усмехнулся Евгений.

– Да, представь себе! Ты видел, чтобы балерина лазила по шесту вниз головой? А я это проделываю каждый день…

Он только развел руками.

– Да я и не был никогда в театре. Но знаю точно, что балерины догола не раздеваются!

– И я догола не раздеваюсь! Только бюстгальтер иногда снимаю!

– Пацаны ходили, другое рассказывали.

– А-а-а… Так это приватный танец, в отдельном кабинете. Если засунут сто долларов в трусики, то я их сниму на пару минут. Но это и все: сняла, надела… Тут ничего такого нет, охрана следит строго… Бывает, приватник у столика, он дешевле, это вообще невинно – прямо в зале, свет горит! Приспустила – и тут же надеваю! На глазах у всех – никто ничего плохого не подумает!

– Конечно! – хмыкнул он. – У тебя и сейчас белье такое, что можно не снимать: и так все видно!

– Кому видно, тому стыдно! – привычно отбрила она. Это была уже не бабушкина, а вторая любимая Галкина поговорка.

– А зачем ты сейчас так вырядилась? Шеста у меня нет, представление ты уже отработала…

– А мне больше и надеть нечего! Вещи мы в камере хранения оставили, а с собой взяла только то, что понадобится.

Евгений осмотрел бутылки с косметикой.

– Зачем такие здоровые с собой носишь?

– Так они дешевле выходят. Хочешь, натру тебя гелем? Для кожи полезно…

– Обойдусь. У меня кожа жесткая, как у ската. – Он вытер голову полотенцем и бросил его на стул.

Женя ойкнула: на мускулистом теле ее спасителя розовели шрамы – круглые, линейные, звездообразные… На предплечье, на спине, на бедре…

– Что это у тебя?!

– Ничего. Не обращай внимания.

– Ты что, воевал?

– Да нет, так, случайно получилось.

– А вон у тебя и фотография военная.

– Это еще когда в армии служил.

– А вроде недавняя. – Тонкий наманикюренный пальчик скользил по грубой коже, осторожно касаясь следов ранений. – Это же больно и страшно… Не каждый перенесет такое! А ты еще за меня вписался… Они же стреляли, я слышала! Зачем рисковал? А если бы убили?!

Она уже не просто гладила шрамы, а нежно целовала каждый. Вначале осторожно, потом все более и более страстно. И дышать стала глубоко и возбужденно, и прижималась все сильнее… Евгений отстранился.

– Давай спать, я еле на ногах стою. Завтра – как договорились: уходишь без завтрака, у меня не будет времени. В шкафу есть чистая простыня и одеяло. Возьми, постели себе на раскладушке.

– А мы что, порознь спать будем? – неприятно удивилась Женя.

– А как еще? Ты же говоришь, стриптиз – не проституция.

– Я проституцией и не занималась. Галка – да, было, давно, правда. Но я – только если для дела. С Петром Николаевичем жить пришлось. А ты вон с какими ранами за меня вступился… На это не каждый мужчина отважится. Все, в основном, языками болтают, а как до дела…

Женя безнадежно махнула рукой.

– Короче, ты меня спас, и я тебе обязана. А чем я могу рассчитаться? Долларами – как-то не в цвет: доллары мне дают. За выступление, конечно! – поспешно добавила она.

– Да не нужно со мной рассчитываться! Я же не за это встрял…

– И я не за это…

Евгений внимательно взглянул на неожиданную ночную гостью. Она действительно смотрела на него другими глазами. Более заинтересованно, что ли…

– Ладно, давай спать ложиться.

– Подожди.

Она нагнулась, расстегнула ремешки и сбросила прозрачные платформы, сразу став ниже ростом.

– У тебя есть какой-нибудь проигрыватель?

– Вон, на шифоньере.

Женя порылась в своей бездонной сумке, достала маленький диск, вставила в компактный черный приборчик, щелкнула выключателем.

– Продолжаем концерт «Шахтинская весна», – объявил упругий молодой голос. – Песню «Последний журавль» исполняет солистка Евгения Барышникова!

Заиграл полифонический оркестр, богато насыщенная звуками музыка наполнила бедно обставленную комнату.

– Ты че, танцевать собралась? – спросил Евгений.

Но она только приложила палец к губам.

– Слушай…

Из проигрывателя полилась чувственная песня, нежная, как поцелуй феи, и сладкая, как турецкий рахат-лукум. Про пару журавлей, которые горячо любили друг друга и от счастья танцевали в синем небе под розовыми, подсвеченными заходящим солнцем облаками…

Девушка пела с глубоким чувством и страстным надрывом, идущим от самой души. И голос у нее был профессиональный: сложная картина колебаний звучащих голосовых связок, обертоны и акустические призвуки спектра музыкального звука обволакивали Евгения, погружая в океан ранее неизведанных чувств… Как будто выводила свои медовые рулады Эдит Пиаф, или Мирей Матье, или еще какая-то звезда мирового уровня…

Но счастье не бывает долгим, подула холодом наступающая злая зима, и полетели влюбленные журавли на теплый юг, спасаясь от снега, метелей и продувающих насквозь ледяных ветров. В тяжелом путешествии журавль поддерживал подругу, закрывал от пронизывающего ветра, подставлял свою спину, чтобы она могла хоть немного передохнуть в воздухе.

И голос исполнительницы леденел, в мед и рахат-лукум звуков постепенно добавлялись крупицы кайенского перца реальной журавлиной жизни… И точно – кордон охотников на пути перелета, пальба, облачка пороха внизу, свистящие вокруг смертоносные катышки свинца… И верная журавушка прикрыла собой возлюбленного, приняла в маленькое сердечко дробовой заряд – и рухнула, кувыркаясь, с высоты, разбившись вдребезги о стылую землю… а журавль, хоть и остался невредимым, не полетел дальше – кружил над страшным местом, пока сил хватило, а потом сложил крылья и камнем упал грудью на острый камень, рядом со своей подругой… Перца в голосе становилось все больше, он вытеснял сладость, и в конце осталась одна жгучая горечь…

Умолк, словно умер, изрешеченный свинцовыми шариками, голос, смолкла музыка, но Евгений стоял, как будто зачарованный, – все происходящее прошло через его душу, и он сам был журавлем, бросившимся на скалы вслед за возлюбленной! И это незнакомое ему состояние удивляло и даже немного пугало: слишком далеким оно было от ощущений, которые он обычно испытывал, и чувств, которыми всегда руководствовался в жизни и работе.

– Ну как, понравилось? – вопрос Жени вывел его из забытья. – Чтобы не думал, будто я только вокруг шеста крутиться умею! И с Галкой не сравнивал… Я с «Журавлями» первое место на областном конкурсе заняла!

– Да я, вообще-то, в музыке не особенно разбираюсь, – медленно проговорил Евгений. – Но сейчас просто за сердце взяло! Даже удивительно как-то… Кто поет-то?

– Ты же слышал: Евгения Барышникова. Это я и есть.

– Да брось заливать!

– Серьезно. Могу паспорт показать. Я-то в Москву приехала на певицу учиться, а получилось оно вон как…

– Как «получилось»? Тебя что, насильно потащили в стриптиз?!

– Насильно, не насильно… В певицы так просто не попадешь. Да никуда не попадешь! А жить на что? Мы как раз с Галкой познакомились, она меня свела с Петром Николаевичем, у него свой клуб. Певицы ему не нужны, а стриптизерши как раз требовались. И платят хорошо. Я думала, что это на месяц, два, три, а вот так уже два года. Теперь, правда, не знаю, как будет: мне Рыбак со своей бандой жизни не даст. Из клуба в любом случае придется уходить. А может, и уезжать придется.

– А ты откуда?

– Из Шахтинска, – ответила она. – Точнее, из села Речное рядом с городком. Бабушка там до сих пор живет.

– Так ты тоже колхозница! – усмехнулся парень.

– Да, в детстве приходилось и в земле возиться, и корову доить. Но бабушка меня от этого оберегала. Она всегда мечтала, чтобы я в городе работала и с маникюром ходила.

– Ну, теперь она довольна?

– Не ехидничай. Я ей не говорю про стриптиз. Соврала, что учусь на певицу.

– А родители где?

– Отца и не было, а мать как перекати-поле. По всей стране ее ветер носит – все приключений ищет на одно место…

Наступила пауза. Они стояли и с какими-то новыми чувствами смотрели друг на друга. Тот же вечер, тот же дом, та же комната, те же действующие лица, тот же спектакль той же жизни. Только что-то изменилось, и теперь актеры играли совершенно по-другому. Точнее, уже не играли, а жили – не представляли представление, а по-настоящему проживали свои судьбы…

– Ладно, я все поняла, – наконец сказала Женя. – Сейчас ложусь в кухне, завтра с утра ухожу.

– Куда пойдешь? – неожиданно спросил Евгений. Этот вопрос явно выходил за пределы пьесы.

– Куда мне идти? – Она пожала плечами. – В клуб, к Петру Николаевичу. Попрошу развести мою проблему с Рыбаком. Потом найду Галку, будем с ней новую квартиру снимать…

– Отставить! В клуб не ходить! Петр и Рыбак тебе уже не нужны! И Галка не нужна, и шест! На певицу учиться приехала, вот и пробивайся к микрофону, ты петь должна!

Похоже было, что текст пьесы в последний момент подредактировали. Но Женя в это еще не верила.

– Как я туда пробьюсь? Поддержка для этого нужна, «крыша»…

– Найдем поддержку! А «крышей» я буду!

– Ты?! Да мы почти незнакомы…

– Познакомимся. Чтобы в именах не путаться, я буду звать тебя Джен – коротко и ясно. А ты можешь меня окликать Скатом. Только желательно, когда поблизости нет посторонних ушей. Поняла?

Изумленная Джен кивнула. Да, пьесу не просто подредактировали, а кардинально переписали. Или даже вообще заменили другой!

– Далее. Утром никуда не уходишь. Сидишь дома и ждешь меня. Приберешься – скажу спасибо! Вот такая дислокация. Вопросы есть?

– Так как спим – вместе или раздельно? – спросила Джен, теребя переброшенный через руку свежий комплект белья.

– А как ты думаешь?

Но это были риторические вопросы. По выражению их лиц все было ясно. И в новой пьесе вторая простыня и одеяло, конечно же, не понадобились…

– С тобой мне гораздо спокойней, – сказала через полчаса растрепанная Джен, теснее прижимаясь к Скату и перебросив через него ногу. Он лежал на спине в полудреме, расслабившись и заложив руки под голову – на левой, вблизи волосатой подмышки, синела небольшая татуировка: прямой нож с клинообразным лезвием, перекрестьем и витой рукояткой. Джен никогда таких не встречала. Да и кто заметит в столь укромном месте? Тогда зачем накалывать? У Галки вот на лобке цветная роза набита, так ее любовники видят, друг другу хвастают – мол, красивая татушка придает ей пикантность, другие тоже хотят полюбоваться, все про это украшение знают, вроде рекламы получается – мужики соревнуются: кто уже видел, а кто еще нет… А подруга по «сапфировскому» шесту Лолита себе собезьянила такую же, теперь за полный стриптиз в приватном танце берет на сотку больше! Если дают, конечно… Когда от наколки польза есть – это понятно, а вот так, под мышкой…

– Слышь, Женя, а что это у тебя за татушка?

Он опустил руку.

– Когда в армии служил, наколол…

– А ты вообще кто? В смысле, чем занимаешься?

– Что-то типа МЧС… Борьба с наиболее опасными катастрофами, пожарами, взрывами. Спи давай!

– Тревожно… Боюсь, что они меня и здесь найдут…

Евгений зевнул.

– Сказал я уже – никто тебя искать не будет. Они про тебя навсегда забыли!

Скат обычно знал, что говорит. И в этот раз он тоже был прав.