Текст книги "Возвращение не гарантируется"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Генералы и полковник сдержанно рассмеялись. Начальник Генштаба встал.

– Спасибо вам за интересную лекцию, Яков Фомич! Но мы никакого сангхура ловить не собираемся. Это у нас была служебная подготовка: разъяснения специалиста по сложным и непонятным вопросам окружающего мира! Мало ли где придется нести службу! – Громов пожал эксперту руку и проводил его до выхода. А вернувшись на свое место, сказал: – Про зловещих и страшных тварей мы узнали много интересного, можно книжку написать! А теперь, генерал Фомин, я жду четкого доклада на нашем реальном языке разведки, с нашей терминологией и, главное, с практическими выводами о направлениях нашей дальнейшей работы!

Начальник военной разведки без особой радости вновь вышел за трибуну, вывел на экран карту горного хребта с белым квадратом, которую недавно демонстрировал криптозоолог, разбил квадрат на четыре части, как делают, конкретизируя местность при целеуказании для артиллерийского огня.

– По показаниям эксперта, в квадрате 6752-Б, по «улитке» – 3, обитает неизвестное опасное животное – сангхур…

Он щелкнул клавишей, и в правой верхней части квадрата координатной сетки появился красный прямоугольник.

– Разведопросом жителей кишлаков Данханского района удалось установить, что американцы вели строительство в ареале проживания неизвестного опасного животного, которого местные называют сангхуром. Опасаясь сангхура, жители далеко обходили это место…

Еще раз щелкнула клавиша, и на красный прямоугольник наложился желтый кружок.

– Таким образом, этот факт подтвержден двумя независимыми источниками, что позволяет считать достоверным и факт строительства в районе обитания сангхура. Поскольку эксперт исключает возможность удаления этой твари от места постоянного обитания, значит, участок поиска бункера сужается до… – Зеленое пятнышко указки добавилось к желтому и красному цветам. – До километра-полутора в диаметре!

– Сформулируйте предложение для протокола! – приказал Громов.

– Предложение: искать пункт управления «Звездой смерти» в том месте, где обитает этот самый сангхур!

– Как-то странно это звучит, – с сомнением покачал бритой головой Кленов. – Пункт управления, положим, действительно построен в афганских горах. А насчет сангхура… – Он развел руками. – Это похоже на сказку. Можно ли искать реальный военный объект, опираясь на легенды? К тому же среди гор, ущелий, пещер – и километр немало. Тем более, никто точно не мерил – где километр, там и два, и три…

– И цел ли вообще этот бункер? – добавил Громов. – Вдруг его уничтожили? Взорвали, завалили скалами… Может, и искать нечего? Все это надо отработать!

– Мы отработаем, Василий Игнатьич! – кивнул Бочкин. – У нас есть определенные оперативные возможности…

– Действуйте! По результату и примем решение!

Через несколько минут участники совещания вышли на крыльцо. Завидев их, водители включили двигатели, а «прикрепленные» бросились к машинам, чтобы открыть двери. Генерал-полковник Громов, пожав всем руки, уехал, а три генерала и один полковник, беззаботно болтая, задержались на крыльце, под лучами яркого солнца. Они расслаблялись после одного важного мероприятия и перед следующими, которые в их жизни следовали одно за другим. Сейчас наступила та редкая минута, когда они не руководили и не командовали – все были на равных и могли позволить себе быть самими собой. Пошутили, рассказали пару анекдотов, посмеялись.

– Слушай, Коперник, – вдруг, посерьезнев, сказал «борец» Кленов. – У меня есть предложение по лазерам!

– Слушаю внимательно! – мигом отозвался начальник космической разведки.

– Давай пойдем и сделаем себе лазерную эпиляцию! Ты же не зря ее хвалил! Только хороший салон порекомендуй…

После секундной паузы Бочкин и Фомин взорвались смехом, с небольшой задержкой к ним присоединился и Коперник. Хотя его смех был несколько напряженным.

– Все, товарищи офицеры, разбегаемся! – Кленов сунул коллегам ладонь, тяжестью, твердостью и сокрушающей способностью напоминающую топор, и побежал к машине. Серьезные дела ждать не могут.

* * *

В кабинете у замначальника СУСКа ковра не было, и он драл Колтунова прямо на новеньком, зеркально блестящем паркете, отчего легче тому не было и название процедуры никак не изменилось: Паша держал ответ на ковре у руководства. Собственно, ответа он не давал – подобное действо обычно носит односторонний характер.

– Кто тебе вообще разрешил писать письмо в Министерство обороны? – надувшись, как расправившая капюшон кобра во время атаки, орал Королев. Лицо его покрылось красными пятнами, будто орал не он, а на него. – У кого ты спросил разрешения, с кем посоветовался? Почему ты суешь нос туда, куда даже собака свой… не сует?!

Стоявший по стойке «смирно» Паша только покряхтывал, морщился и мысленно постанывал. За свой куцый стаж службы он еще не попадал под такой разнос, который совершенно не был похож на вежливые укоры киношных начальников проштрафившимся следователям. Причем там подчиненный каялся во всех действительных и мнимых грехах, мудрый начальник, не повышая голоса и не брызгая слюной, называл его по имени-отчеству, а в конце даже успокаивал, объясняя, что следователь и не полностью виноват – доля вины лежит и на допустившем просчеты в контроле руководителе, то есть на нем самом. И, конечно, в этом лакированном «разносе» не использовались оскорбительные и бранные слова, а собачий причиндал, конечно же, не назывался своими словами, как в пьяной уличной драке…

Сейчас его драли прямо противоположным образом. Причем не за то, что он заволокитил дело, не за то, что пришел пьяным на службу, не за то, что оставил под подпиской опасного преступника и тот скрылся, не за то, что не взыскан ущерб, причиненный несовершеннолетнему или инвалиду, а за то, что он пытался выяснить все обстоятельства совершенного преступления, найти виновных и раскрыть тройное убийство. Это для него было непонятно. Несколько раз он попытался возразить, объяснить все и как бы оправдаться, хотя не был уверен, что ему надо в чем-то оправдываться. Но эти попытки вызвали еще больший начальственный гнев.

– Кто ты вообще такой? – брызгал слюной Королев. – Ты понимаешь, что превысил все, что можно, – и свой уровень компетентности, и ведомственную подследственность? Писать запросы министру может только руководитель центрального аппарата СК, в крайнем случае – его заместитель! А для того, чтобы задавать такие, как ты задал, вопросы, существует военное следствие! Почему ты лезешь не в свое дело?

И Паша понял то, что сотрудники с опытом знают хорошо: его дерут не за то, что он сделал что-то неправильно, а за то, что это кажется неправильным его начальству. И оправдываться здесь бесполезно – прав ты или не прав, но прав тот, у кого больше прав! Когда до него дошла эта простая и общеизвестная служебная истина, он замолчал, потупился и молча принимал град упреков. Когда Королев выплеснул ту непонятную ядовитую субстанцию, которая кипела внутри, он успокоился и сказал уже обычным тоном:

– Ладно, на первый раз обойдешься устным взысканием. А если будешь продолжать в том же духе, то вылетишь из следствия, как пробка из бутылки. Ты понял?

– Понял, – сказал Колтунов и покаянно кивнул головой.

– Тогда забирай дело. – Королев протянул уже потолстевшую, но еще не подшитую картонную папку. – Допроси Барышникову, которая вызывала этого… Турсунова. Она свидетельница, может быть, очень ценная, но до сих пор не допрошена, потому что ты занимаешься черт знает чем!

Он начал было опять заводиться, но вовремя выпустил пар и махнул рукой.

– И потереби оперативников – направь Гамаеву отдельное поручение, поставь все, какие возможно, задачи, а копию подшей в дело! Если придется приостанавливаться за нерозыском преступников, пусть они и отвечают!

– Есть! – четко ответил молодой следователь и даже повернулся через левое плечо, как учили на военной кафедре.

– Вот это другое дело! – услышал за спиной и понял, что в глазах начальства он твердо встал на путь исправления. И хотя Паша уже уяснил, что это не спасает от грубых беспричинных разносов, ему все равно было приятно.

* * *

Аналогичный «ковер» провел генерал Вилховский в отряде специального назначения «Кинжал». Правда, тут обошлось и без ковра, и без паркета – подразделение было выставлено общим строем на плацу, и генерал устроил разнос прямо на безупречно ровном асфальте. Так что, если придерживаться устоявшейся терминологии, то, скорей, это был не «начальственный ковер», а «начальственный асфальт». И, опять-таки, на содержании мероприятия это не сказалось. Шеренги бойцов в черных комбинезонах без опознавательных знаков и эмблем замерли, как туго натянутые канаты, а Вилховский в полевой форме без погон прохаживался перед ними, сопровождаемый своим адъютантом, оперуполномоченным внутренней контрразведки Гордеевым, и командиром подразделения полковником Кленовым, имеющим позывной Слон.

– Это не просто служебное нарушение, это не дисциплинарный проступок, это дело пахнет трибуналом! – командным голосом отрывисто выкрикивал генерал, и его слышали не только на всем плацу, но и на прилегающей территории. В этом отношении полковнику юстиции Королеву было до него далеко, ибо тот кричал всегда в замкнутом пространстве кабинета и обращался к ограниченному кругу подчиненных. Да и грозил им только выговорами или увольнением.

– По вашему разгильдяйству допущена утечка информации, гражданский следователь написал письмо министру с требованием назвать подразделения, в которых изучается «силат»! – Это был не просто крик, нет, это было рыканье льва. И если бы оно было направлено на Павла Колтунова, тот мог бы упасть в обморок. Но в шеренгах стояли двести бойцов, прошедших огонь, воду и медные трубы, они были не столь впечатлительны, как вчерашний студент. Если вообще были впечатлительны. Они даже не обращали внимания на «особиста» Гордеева, который семенил за генералом и, чуть наклонившись вперед, пристально всматривался в их лица, как будто хотел прямо здесь и сейчас разоблачить измену, вызревшую в недрах суперсекретного подразделения. Может, походкой или манерами, а может, внешним видом и повадками «особист» напоминал шакала Табаки при тигре Шерхане из известного мультфильма про Маугли, а потому вызывал улыбку у тех, кого хотел напугать.

– Но утечка информации – это еще не все! – гремел Шерхан. – Она стала возможной в результате серьезного преступления! Кто применял приемы «силата» на Щелковском шоссе? Убито три человека! Кто разрешил использовать невидимое оружие вне боевой обстановки, да еще против своих граждан?!

«Кто это сделал?! Кто посмел?!» – беззвучно подпевал ему Табаки и сердито хмурился в тон голосу начальника.

В этой мизансцене Кленов вполне мог сойти за добродушного с друзьями, но грозного к врагам медведя Балу, а адъютант… Впрочем, адъютанты не имеют собственной персонификации и обречены исполнять роль тени своего хозяина.

Бойцы молчали. Они знали, как надо себя вести в таких случаях. Тем более что, как говорится, «дело пахло керосином». Тройное убийство есть тройное убийство. Суровые лица людей, которые многое видели и многое испытали на своей шкуре, не выражали эмоций, но все недоумевали, потому что история, озвученная генералом, была действительно из ряда вон выходящей! И только два человека не испытывали недоумения, хотя делали вид, что и они недоумевают. Это были Скат и Ерш.

– Или у вас руки чешутся? – продолжал Вилховский. – Давно работы нет? Хотите в Шамаханские болота?

«В Шамаханские болота! Правильно, правильно! Давно пора!» – молчаливо поддержал начальника Гордеев. А чтобы его позиция была замеченной, истово закивал головой.

В Шамаханские болота никто не хотел. Поэтому шеренги отозвались нестройным «никак нет». Нестройным – потому что отвечали не все, ибо это было не по уставу. По уставу предполагалось молча воспринимать то, что говорит генерал, до тех пор, пока он не задаст вопрос, прямо обращенный к личному составу. Пока же вопросы были риторическими. Но, видно, парням уж больно не хотелось возвращаться в Шамаханские болота.

– Так можете туда поехать! – не успокаивался Вилховский. – Или в другое место, немногим лучшее! Если лучшее вообще! – многозначительно добавил он. – Сейчас как раз обдумывается одна операция…

Это не было невероятной новостью, потому что все существование подразделения имело цель отправляться на задания, которые не сулили ничего хорошего и были связаны с реальным риском для жизни.

– Последний раз спрашиваю: кто это сделал? Два шага из строя – шагом марш!

Но шеренги не шелохнулись, и никто из строя не вышел.

– Ладно, – угрожающе пообещал генерал. – Даю вам сутки. Через сутки жду явки с докладом. Тогда можете рассчитывать, что я стану вас поддерживать. А если нет, то вам будет хуже! Всем все понятно?

Опытные бойцы знали, что поддержка Вилховского – это поддержка утопающего путем удержания его головы под водой, а признание в тройном убийстве автоматически повлечет трибунал и пожизненное заключение, особенно обидное в собственной стране.

Но, тем не менее, шеренги дружно грянули «так точно»! И строй был распущен, бойцы вернулись к ежедневным занятиям. Скат и Ерш украдкой продолжили обсуждение происшедшего, но пришли к выводу, что убийство гражданских лиц – это компетенция гражданских властей, а предположения насчет «силата» так и останутся предположениями, значит, служебная проверка закончится ничем.

* * *

У Джен началась новая жизнь. Жизнь семейной женщины. Она не появлялась в «Сапфире», не поддерживала контакты со старыми знакомыми, кроме Галки, вела домашнее хозяйство: убирала, готовила, ждала возвращения Ската, кормила его, стараясь разнообразить свои обеды. Наконец пригодились бабушкины кулинарные уроки… Как ни странно, это ей нравилось больше, чем прошлая жизнь. Новая была заполнена полезными делами, к тому же она ждала заветного дня, когда ее должны слушать. К этому она готовилась – пела каждый день, когда оставалась одна, но ей казалось, что голос звучит ужасно.

Правда, когда она пела для Ската, он успокаивал: мол, это без музыки, без усилителей, без аранжировки… Но все равно ей снились страшные сны, в которых она с позором проваливалась на глазах огромного зала… Она уже боялась предстоящего испытания и надеялась, что его перенесут, отодвинут хотя бы на неделю или даже на несколько дней. И когда накануне решающей даты в середине дня раздался звонок с незнакомого номера, она подумала, что надежды сбываются.

– Здравствуй, Виола! – раздался в трубке мужской голос. И голос, и имя были из прошлой жизни.

– Здравствуй…

– Не называй меня! – предупредил голос. – У тебя проблемы, я хочу тебе помочь. Давай через два часа встретимся у ресторана, который тебе нравился.

Звонок оборвался. Сердце Джен упало: речь, скорей всего, о Щелковском шоссе, а это куда страшней предстоящего испытания! «Ресторан, который тебе нравился» – сомнительный ориентир! Сколько их было, таких ресторанов! Но она узнала голос, который и привязал ее к точке встречи: с обладателем этого голоса ей нравился «Каприз». Но почему такие предосторожности? Неужели за ним следят? Или за ней?! Виолетте-Джен совсем поплохело. Она не помнила, как добралась до «Каприза». Хотя догадалась не вызывать такси, а поймать частника на соседней улице, в квартале от дома.

У входа в ресторан, на месте для хозяина и его почетных гостей, стояла черная «БМВ» с наглухо затонированными стеклами. Клаксон коротко каркнул. Она быстро подошла и нырнула в сумрак прохладного салона.

– Привет!

– Привет! Не знаю, была ты на Щелковском или нет, и знать не хочу. Только ты вызывала такси, а таксиста грохнули. И тебя все ищут, в лучшем случае как свидетельницу…

– Как «грохнули»? – не поняла она, хотя не первый раз слышала это слово, но сейчас его ужасный смысл отторгался защищающимся сознанием.

– Очень просто. Как обычно. Давай свой телефон!

– Зачем?

– Говорю, давай! – Он взял с заднего сиденья металлический чемоданчик, открыл его и бросил туда полученный айфон. В ответ на недоуменный взгляд пояснил: – Это чтобы не могли запеленговать. А это тебе на замену!

Вынул из чемоданчика и протянул коробку с новым айфоном.

– Цвет такой же, как у тебя. Симка внутри. Никому не говори, что сменила номер. Никому. Это очень важно! Тут вбит тот номер, с которого я звонил, на случай чего-то очень важного. Если будешь меня набирать, то не из дома… Ты все поняла?

– У тебя и номер другой, и машина… Неужели все так серьезно? – испуганно проговорила она.

– Не серьезней, чем бывало до сих пор! Через месяц-другой рассосется! Все, до свиданья!

* * *

Вернувшись в кабинет, Паша несколько минут приходил в себя: заперев дверь, полежал в кресле, глубоко дыша, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, выпил чашку сладкого чая, а потом принялся выполнять задание начальника – искать Евгению Барышникову, которая выходила на роль ключевого свидетеля. И действительно, после убийства Турсунова к ней появилось много вопросов. Почему ее не забрал вызванный таксист? Или все-таки забрал? А если все же не забрал, то кто это может подтвердить? Кто привез ее в город?

Но на пути, ведущем к сверкающим вершинам Истины, следователя поджидали огромные валуны препятствий и обрывы разочарований. По его звонку участковый инспектор районного отдела полиции вышел в адрес прописки, указанный при покупке таинственной девушкой сим-карты.

Однако адрес оказался липовым, то есть полуразрушенный остов подготовленного к сносу дома еще физически существовал и стоял на том же месте, только в нем прописывались сотни приезжающих в Москву новых жителей, которые расползались потом по двадцатимиллионному мегаполису, и отследить их перемещения не было никакой возможности.

Колтунов попытался установить ее местонахождение по системе локации мобильного оператора. Но и здесь его ждало разочарование, потому что в официальном ответе говорилось: и сим-карта, и сам аппарат в сети отсутствуют… Возможно, его бы успокоило то, что даже сам Громобой не смог определить местонахождение гражданки Барышниковой. Даже его могущественные связи не принесли никакого результата. «Такое впечатление, что она уничтожила трубку со всей начинкой», – сказал конфидент, работающий в мобильной связи.

Но об этом набирающийся опыта Паша не знал и знать не хотел. Он сделал то, что от него требовалось, – написал положенные запросы, подшил полученные ответы и тем самым снял проблемы неисполнительности, а наоборот, продемонстрировал, как ревностно он выполняет поручения руководства. Правда, столь четкая исполнительность не привела к положительным результатам, но это уже совсем другой разговор. К тому же он уже начал понимать, что можно работать на результат, а можно – на бумаги, объясняющие, почему результат не достигнут. И еще неизвестно, какой путь выгодней для исполнителя…

* * *

На прослушивание с ней увязалась Галка – вроде как просто за компанию, а на самом деле с далеко идущими планами, которые тут же и выболтала: «Там крупная „рыба“ водится: певцы, композиторы всякие, короче, чистая публика, и при деньгах… Где еще с приличными людьми знакомиться – кругом одни бандюки, картежники и шлюхи! Ну возьми меня, что тебе, жалко, что ли? Может, и клюнет какая-нибудь знаменитость…»

Джен было не жалко, и хотя она сомневалась, что ей назначили время вместе со знаменитостями, которые ждут не дождутся, чтобы «клюнуть» на Галку, отказывать подруге она не стала.

Студия находилась на двенадцатом этаже высотки на Новом Арбате. В обшарпанный, тускло освещенный лифт с ними вошел высокий немолодой мужчина с длинными, завивающимися у плеч седыми волосами и во всем белом: белые туфли, белый костюм, белая рубашка, только галстук красный. Лицо его показалось знакомым, а когда миновали пятый этаж, Джен вспомнила, что это известный поэт-песенник и композитор Домбровский, ведущий передачи «Молодые голоса», которого часто показывали по телевизору и который недавно женился на начинающей певичке, годящейся ему во внучки.

Несмотря на этот сдерживающий фактор, он не сводил глаз с Галки, которая старательно подготовилась к «рыбной ловле»: надела остроносые красные «лодочки» на высокой шпильке, короткие красные шорты и короткий, открывающий живот и туго обтягивающий грудь красный топ, сквозь который вызывающе вытарчивали соски. И хотя свою главную приманку – красивую цветную татуировку розы – она в силу врожденной скромности не могла выставить на всеобщее обозрение, зато, как индеец-команч перед решающей битвой, нанесла полную боевую раскраску: ярко-красную помаду на подкачанные губы, синие тени на веки, черную тушь на искусственно наращенные ресницы, сгущающийся на скулах тональный крем, имитирующий загар. В тесном сумраке кабины она выглядела, как загримировавшаяся под череп последовательница субкультуры готов, забравшаяся в чужой склеп.

Но Домбровского это не смущало, он рассматривал Галку с поощряющей улыбкой, не обращая внимания на Джен, которая обычно одевалась в одном стиле с подругой, но сейчас, почти без мейкапа, в легких серых брюках, белой блузке с рюшами и не попадающими в тон красными балетками на плоской подошве – свидетельницами происшествия на Щелковском шоссе, – выглядела очень скромно и, как показывал опыт, не привлекала мужского внимания. «Точнее, старческого внимания», – пришла в голову успокаивающая мысль, однако Джен тут же вспомнила бытующую в их кругах поговорку: «Знаменитый и богатый мужчина не имеет возраста».

Но тут ее поток мыслей изменил направление: лифт достиг двенадцатого этажа и, заскрипев дверями, неохотно выпустил своих пассажиров в хорошо освещенный, отделанный светлыми панелями коридор. Облик девушек мгновенно изменился: Галка из мрачной поклонницы депрессивного мира готов превратилась в яркую тропическую птичку, а Джен – в скромного серого воробушка. Встречавший их Вениамин даже перепутал будущую певицу с подругой, и со словами: «Рад вас видеть, Женечка!» любезно обратился к Галке, потом тряхнул головой, будто приходя в себя, и извинился:

– Я же видел вас только один раз, – виноватым тоном пояснил он, теребя пуговицу мятой кремовой шведки.

Джен отметила, что джинсы «Монтана» сидят на нем плохо – то ли штаны на размер больше, чем нужно, то ли у него слишком тощий зад.

– А тут такая жар-птица, словно вылетела из парижского «Мулен Руж»! Вот и переключился на нее!

– Я тоже допустил ту же ошибку, Веня! – бархатно произнес Домбровский. При ярком освещении он выглядел еще солидней, вальяжней и, как ни странно, моложе – ухоженная, без морщин кожа нивелировала впечатление от седых волос. – Мужчинам свойственно клевать на яркую наживку!

Галка победоносно улыбалась.

– Да, Илья Васильевич, вы как всегда правы, – поспешно согласился Вениамин. Он уже не разыгрывал из себя «главного по песням» и держался с Домбровским так же угодливо, как с Извольским. Чувствовалось, что он находится в совершенно другой весовой категории.

– Это вы в точку попали! – рассмеялась Джен. – Я насчет яркой наживки! Галочка у нас заядлый рыболов!

Мужчины переглянулись, и Джен поняла, что они раньше говорили о ней. Может быть даже, Домбровский пришел из-за нее… А Галка – это отвлечение внимания, камуфляж, как говорит Скат.

– Ну, мы еще не начинали прослушивание. Голос скажет сам за себя и расставит птичек по местам, – произнес Вениамин, окончательно выпутавшись из щекотливой ситуации.

Галка скривила сочные губы:

– Не так важно иметь голос, главное – уметь петь, – заученно произнесла она, всем своим видом давая понять, что обладает самыми необходимыми умениями, о которых сейчас просто не время и не место распространяться.

Основная студия находилась в большом зале, перегороженном пополам прозрачной стеной. Там стояли микрофоны, синтезаторы, звукозаписывающая аппаратура. А по эту сторону расхаживали поэты – сочинители будущих шлягеров, композиторы, которым предстояло создать музыкальные шедевры, ну и, конечно, исполнители обоих полов. Хотя трудно было разобрать – кто к какому полу принадлежит: все были длинноволосыми, лохматыми, небрежно одетыми в рваную джинсу и маечки, у подбирающего мотив на гитаре вроде бы мужчины бросались в глаза длинные ногти с зеленым маникюром. Однако гендерные характеристики тут не имели значения – здесь царил дух творчества, в том смысле, в каком его понимали собравшиеся. Их было около полутора десятков и, судя по обрывкам разговоров, все они были гениальны, но происки завистников и откровенных недругов мешали им пробиться на лучшие эстрады страны… Кого-то это сборище напоминало, и Джен внезапно поняла кого – канувших в Лету хиппи из голливудских фильмов!

Галка осталась в зале ожидания, а Джен отвели за стекло. Вениамин и Домбровский сели в кресла, а девушку поставили к микрофону и дали наушники, в которых звучал саундтрек к песне про журавлей. То ли потому, что Джен нервничала, то ли оттого, что с момента ее вокальных упражнений прошло много времени, но дело не заладилось с самого начала. Она только с третьего раза попала «в звук», несколько раз сбивалась, забывая слова, да и голос – она сама чувствовала – был не ее: чужой, грубый, лишенный пластичности, словно вместо тонких лайковых перчаток надела рабочие брезентовые рукавицы, в которых не получалось то, что успешно делала раньше. Картонные журавли летели не так плавно и чувственно, как настоящие, – они беспорядочно махали крыльями, проваливались в воздушные ямы, рыскали из стороны в сторону, а главное – их не объединяло то, что должно было объединять: тонкое и нежное чувство…

На миг Джен пожалела, что тут нет шеста, на котором она в полной мере могла бы продемонстрировать свои способности, но тут же устыдилась этой мысли: на самом деле ведь она не стриптизерша, это было временное, вынужденное занятие, с которым навсегда покончено…

Джен несколько раз повторяла попытки оживить журавлей и связать их нитями любви, ей даже казалось, что получалось все лучше и лучше, хотя по лицам слушателей этого сказать было нельзя. Надо отдать им должное: Илья Васильевич и Вениамин проявили терпение – в коротких перерывах они успокаивали певицу и говорили ободряющие слова.

– Даже Мирей Матье бывала не в голосе, – рокотал бархатный баритон Домбровского. – Или связки подводили, или просто была не в настроении…

– У всех случается, – вторил ему Вениамин. – Вот, помню у Кобзона…

Наконец, Джен спела более или менее удачно, они заулыбались и даже символически похлопали в ладоши.

– Погуляйте пока, Женечка, – сказал Вениамин, показывая в зал, откуда с интересом пялились непризнанные таланты. Их стало меньше, но у Джен все равно возникло неприятное чувство, как будто она в клетке зоопарка и ее разглядывает праздная публика, жующая чипсы и лижущая мороженое.

– Мы послушаем записи, посовещаемся и сделаем выводы. Думаю, все будет хорошо! – закончил Веня, и по его тону Джен поняла, что выводы будут зависеть от Домбровского.

Она вышла из-за стекла, за которым, как оказалось, провела почти два часа, хотя ей казалось, что прошло не больше тридцати минут. Оказалось, что за это время Галка успела свести знакомство с какой-то личностью неопределенного возраста, трудно определяемого, но все же скорей мужского пола, и стопроцентно творческой, о чем можно было судить по длинным нечесаным волосам и яркой одежде: желтая майка, зеленые вельветовые штаны и сланцы на босу ногу. Все это, несомненно, выдавало в нем раскованную и, безусловно, артистичную натуру. Галка сидела на одном из немногих имевшихся здесь стульев и пила кофе из пластикового стакана; новый знакомый, как и положено хиппи, сидел рядом на полу, рассматривал ее ноги и тоже пил кофе. Ясно было, что и стулом, и бодрящим напитком Галку обеспечил ухажер.

– Нет, я еще не снималась, только прошла пробы, – томно говорила Галка. – Но мне уже пообещали роль, это точно! Сейчас подруга пройдет запись и будет тоже петь в этом фильме. А вот и она!

– Майкл, – представился кавалер, не вставая. – А что, девушки, не пройти ли нам в пивбар неподалеку? Там хорошее пиво, креветки, и вполне бюджетно…

– Нет, я жду заключения Ильи Васильевича, – покачала головой Джен.

– Да и вообще: пиво – это вульгарно! – поддержала ее Галка. – К тому же от него толстеешь, а я должна держать талию пятьдесят сантиметров – в модельном бизнесе с этим строго!

– Так ты еще и модель? – удивился Майкл.

– А ты как думал?! Что все так просто?

– Да ничего я не думал, – несколько смешался кавалер и встал с пола. – Дай я телефончик запишу. Я тебя с такими людьми познакомлю – они все решают – и в кино, и среди моделей… Захочешь, тебя в «Плейбое» снимут с фото на обложке! И подруге помогут! У меня самые крутые связи в Москве!

С сомнением глядя на всемогущего Майкла, Галка все же продиктовала номер, а он вбил его в свой айфон и отошел к группе таких же «творческих личностей», как и он сам. Их стало еще меньше, прямо у нее на глазах аккуратный служащий увел в третью студию двух талантливых, но недомытых девушек. Майкл на прощанье поцеловал их в щечки.

– Кто это? – спросила Джен.

– Не знаю. Говорит, что он и композитор, и поэт, и исполнитель, что у него своя рок-группа, что всю Москву знает… А может, просто «жучок», решала. Такие тоже полезны. Только… – Галка вздохнула. – Вообще я это все по-другому представляла. Мужчина должен быть солидным, вот как Домбровский. А этот Майкл, ну что? Даже если что-то он и может. Но вид-то у него какой? Как будто на свиноферме хрюшек кормит…

– Бабушка говорила, что некоторые и двум свиньям корм раздать не могут, – сказала Джен.

– Ото ж, – согласилась Галка.

В это время из-за стекла вышли строгие члены песенного жюри.

– Мы еще поработаем с вами, красавицы, – не останавливаясь, сказал Домбровский, проходя к двери под восторженными взглядами оставшихся гениальных исполнителей.

Вениамин задержался и, взяв за локоть, отвел Джен в сторону.

– Конечно, дебют не очень удачный, – глядя в сторону, сказал он. – Если бы не рекомендации Василия Ивановича, на этом твоя песенная карьера была бы законченной. – Глаза мультяшного кролика беспокойно бегали. – Однако они были, и, учитывая их, Домбровский согласился поработать с тобой, подтянуть и выпустить на «Песню года»…

– Ура! – Джен подпрыгнула и захлопала в ладоши. То ли гении, то ли просто хиппи повернулись в их сторону.

– Но имей в виду, у Домбровского крепкие позиции, именно он занимается начинающими певцами, это его сфера, и Василий Иванович ему не указ. Уважение – уважением, но решать будет он. Эти люди очень пиндитны,[5]5
  Пендитный (пиндитный) – въедливый, педантичный, привередливый. (южнорусск., прим. ред. FB2)


[Закрыть] когда речь идет о компетенциях, к тому же они конкурируют между собой… Так что ты должна быть старательной и послушной, чтобы с ним поладить…