Текст книги "Александр Дюма Великий. Книга 1"

Автор книги: Даниель Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Так обстоит дело и с «Анжелой», которую он написал снова в соавторстве с Анисе Буржуа, но подписал один. На этот раз идея принадлежит ему самому и берет свое начало в его новелле «Кучер кабриолета», вышедшей годом раньше. Речь идет о буржуазной реалистической драме, то есть предвосхищении драмы натуралистической за двадцать лет до «Дамы с камелиями» его сына, что как нельзя более логично. Безудержный карьерист Альвимар использует «Лестницу из женщин» (таково первоначальное название пьесы) для своего социального восхождения. Он порывает с маркизой Эрнестиной, лишившейся влияния в результате последней революции, и соблазняет богатую наследницу Анжелу, в которую тайно влюблен доктор Мюллер, увы, чахоточный на последней стадии. Возникает графиня де Гастон, мамаша Анжелы. Альвимар бросает дочку, следует за мамашей в Париж, где она добивается для него посольства, а он собирается на ней жениться. Появляется беременная Анжела. Как и в «Кучере кабриолета», Альвимар отказывается искупить вину. Доктор Мюллер убивает его на дуэли и женится на Анжеле, после того как она разрешается мальчиком; в результате мальчик не такой уж незаконнорожденный и к тому же непременно станет врачом на смену доброму доктору ввиду его плачевного состояния здоровья. Находка Анисе Буржуа, так как именно он придумал «не Мюллера врача, но Мюллера чахоточного, то есть глубоко печальную линию произведения».

Александр написал «Анжелу» для Иды, полнота которой прекрасно годилась для финала драмы, проблема была в том, чтобы она не казалась толстой с самого начала. Альвимара должен сыграть Бокаж, тогда актер на жалованьи в Комеди-Франсез, пожелавший, чтобы пьеса была поставлена на сцене этого театра[143]143
  По поводу «Анжелы» см.: Alexandre Dumas pere et la Comedie-Francaise, opus cite, pp. 82 et 83.


[Закрыть]. Александр же к этому вовсе не стремится. С одной стороны, он еще не забыл унижения, которым подвергла его мадемуазель Марс. С другой, на него оказывает постоянное давление Ида, вовсе не желающая упустить свою роль и не имеющая ни малейшего шанса получить ангажемент в Комеди-Франсез. И тут является Гарель в образе доброго гения и с крупным козырем на руках: если «Анжелу» отдадут ему, он возобновит и «Терезу», а теперь и джокер пошел в ход: он берет Иду в «Порт Сен-Мартен», в чем отказывал ей на протяжении больше года. По рукам ударили в июне. Бокаж вернется на Бульвары, «Анжелу» сыграют осенью или зимой, сразу после «Марии Тюдор» Виктора Гюго.

Той весной 1833 года, если верить страстным письмам, которые Жорж Санд писала Мари Дорваль[144]144
  Об отношениях Мари Дорваль и Жорж Санд более подробно можно справиться, в частности, у Henri Guillemin, la Liaison Musset-Sand, Paris, Gallimard, 1972, pp. 41 et 42; Andre Maurois, Lelia ou la vie de George Samd, Paris, Hachette, 1968, pp. 170–175; Francis Arnbriere, Mademoiselle Mars et Marie Dorval au theatre et dans la vie, opus cite, pp. 259 et 260. Относительно неудавшейся дуэли между Александром и Гюставом Планшем см.: Alexandre Dumas le genie de la vie, opus cite, pp. 247–250.


[Закрыть], обе женщины испытывают друг к другу великую любовь, над которой отчаянно потешались, пытаясь узнать, насколько она была платонической. Ангел Виньи, было, загрустил, и совершенно напрасно, Мари вовсе не собиралась с ним расставаться, как, впрочем, и со своим мужем Мерлем. Со своей стороны, Санд только что рассталась с Жюлем Сандо. Говорили, что она – любовница Гюстава Планша, опасного критика и литературного советника Бюлоза. В действительности, поскольку она вовсе не так сильно отличается от других, Санд пребывает в поисках родственной души, желательно мужской. Елейному Сент-Бёву она предлагает быть ее поставщиком, и он постоянно предлагает ей кого-то из имеющегося в наличии поголовья литераторов. Санд колеблется:

«Кстати, поразмыслив, я поняла, что не хочу, чтобы вы приводили ко мне Альфреда де Мюссе. Он слишком денди, мы друг другу не подойдем, и я хотела бы увидеть его не столько из интереса, сколько из любопытства. Полагаю, что удовлетворять всякое свое любопытство – не слишком осторожно, и лучше было бы повиноваться своим симпатиям. Вместо него хочу просить вас привести ко мне Дюма, в искусстве которого я нахожу душу, не говоря уже о таланте. У меня есть свидетельства его встречного желания, так что вам в разговоре с ним остается лишь сослаться на меня, но первый раз приходите вместе с ним, так как именно первая встреча для меня всегда определяющая».

Совершенно ясно, что Дюма ухаживал за Санд, и ей это не было неприятно. Вот и на картине Даноссера она изображена томной, и рука ее лежит на руке Дюма. Оба слушают Листа в компании с Гюго, Россини, Паганини и Мари д’Агуль. Это как раз та «первая встреча» в присутствии или в отсутствии Сент-Бёва. Что же происходит дальше? Александр сразу положил конец этим пробным флюидам, грозившим надолго его заполонить? Или же бежал от разрушительной страсти? От своих любовниц какое-то время он терпит все, включая их финансовые притязания, но при условии, что они не будут мешать его работе. Почуял ли он, что с такой женщиной, как Санд, ему будет нелегко сохранить неприкосновенность этой области? Как бы то ни было, но другим избранником для «первой встречи», совершенно сногсшибательной, стал Мериме. Санд не нашла ничего лучше, как рассказать об этом Мари Дорваль, ведь если хочешь сохранить тайну о чьем-то фиаско, не станешь же рассказывать о нем сердечной подруге?! Дорваль все рассказала Дюма, а тот якобы пустил по Парижу приписываемую Санд фразу: «Вчера вечером поимела Мериме; не бог весть что». Слух, который нельзя проверить, но который мог бы сделать из Мериме смертельного врага Александру. Однако ничего подобного не произошло, напротив, их взаимное уважение непоколебимо. Тогда почему бы не прийти к обратному заключению: из мужской солидарности Александр встает на сторону Мериме против Анастасии-оскопительницы? Возможно, даже он и выразил в словах, которые нетрудно себе вообразить, свои впечатления от анестезирующего воздействия Санд, что могло ее еще больше обидеть.

Страшно сердита она и на Мари Дорваль. То ли 19, то ли 20 июня во время дружеского обеда сотрудников журнала «Revue de Deux Mondes» Санд совершенно случайно оказывается между Гюставом Планшем и Мюссе. Насмешник Александр следит за взаимными попытками соблазнения, предпринимаемыми той, которая не стала его любовницей, и тем, кто так и не стал ему другом, о чем он всегда «будет сожалеть». Опять-таки случайно в разговоре кто-то упомянул Мари Дорваль. Санд прямо-таки взрывается от возмущения. Александр резко ее обрывает. Всеобщее замешательство, смена темы беседы, дело временно замяли. 21-го Санд вызывает Александра на дуэль. Он пожимает плечами: с женщинами он не дерется, но зато готов сразиться с ее постоянным кавалером. Планш смело принимает вызов, но поскольку у него что-то с глазами, в ту же секунду решить проблему невозможно. Тем временем Санд начинает сожалеть о своей выходке против Мари. 22 июня она пишет ей письмо, дабы загладить язвительность своих высказываний: «Произнеся это, я рассердилась, во-первых, потому, что я так не думала <…>, а во-вторых, потому что решила, что Дюма непременно тебе это передаст и, разумеется, в искаженном виде»[145]145
  Mademoiselle Mars et Marie Dorval au theatre et dans la vie, opus cite, p. 275.


[Закрыть].

Санд часто встречается с Мюссе, это начало их связи, к чему ей теперь эта нелепая дуэль, и она оставляет выпутываться из нее самим дуэлянтам. Александр предлагает своему противнику достойный выход: он признает, что искал ссоры, если доблестный Планш подтвердит, что, не будучи любовником Санд, не может «отвечать ни за уже сказанное ею, ни за то, что она еще скажет». Каждому известно, что долго просить литератора что-то написать не приходится.

Выходит из печати «Галлия и Франция», расхваленная в «La Revue de Deux Mondes» и уничтоженная Гранье де Касаньяком в «l’Europe litteraire»[146]146
  По поводу статей Гранье де Касаньяка о «Галлии и Франции» и о последовавшей вслед за ними ссоре между Александром и Виктором Гюго см.: Alexandre Dumas et son oeuvre, opus cite, p. 325; Alexandre Dumas. Sa vie intime. Ses oeuvres, opus cite, p. 219;les Trois Dumas, opus cite, pp. 135–137; и более подробно: Alexandre Dumas le genie de la vie, opus cite, pp. 251–255.


[Закрыть]. Александр уезжает отдыхать к друзьям в Визий в департаменте Изер, неизвестно, с Белль или с Идой, но вряд ли в одиночестве: его невозможно представить себе без женщины в продолжении десяти недель. Снова горы стимулируют его к творчеству. Он продолжает писать «Впечатления о путешествии», возможно, перерабатывает «Анжелу» и уже размышляет о «Венецианке», опять в сотрудничестве с Анисе Буржуа, но скрывая свое авторство, по крайней мере, снова существует договоренность об этом с Гарелем! У него появляется потребность определить свое место, в тридцать один год, по мере того как его талант проявляет себя все более разнообразно, создать нечто значительное и не обязательно для театра. В результате написана первая его автобиография «Как я стал драматургом», опубликованная в декабре 1833 года в «La Revue de Deux Mondes». В ней фигурируют уже темы из «Моих мемуаров»: бедное детство, трудовая юность, яростная борьба за выживание, образование, творчество, наконец, успех. И тон вырисовывается – чистый и часто ироничный. Это больше, чем набросок или канва, это вполне самодостаточный текст, если только не знать о его дальнейшем продолжении и развитии. Но между этой блестящей увертюрой и грандиозной оперой времени, которую представляют собой «Мои мемуары», пройдет почти двадцать лет, обычная для него медлительность в вынашивании жанра.

То же лето Гюго проводит в загородном доме Бертена, владельца «Journal des Debats», куда он ввел в качестве литературного хроникера Гранье де Касаньяка. В благодарность последний создает содержательный фельетон. Воскуряя фимиам Гюго, он последовательно уничтожает не только «Галлию и Францию», но все творчество Александра, обвиняя его в плагиате у Шиллера, Гете, Вальтера Скотта, Лопе де Вега и даже у «Эрнани» в «Христине», хотя она была написана двумя годами раньше. Бертен показывает статью Гюго, но, несмотря на свою ревность к Александру, которого общественное мнение полагает лучшим драматургом эпохи, несмотря на натянутость их отношений, Гюго по-прежнему считает соперника своим другом и не хочет, чтобы статья была напечатана.

Это следовало бы учесть, не будь и войны актрис, возникшей в «Порт Сен-Мартен», где приступили к репетициям «Марии Тюдор». На положении звезды там, конечно, Мадемуазель Жорж, но Гюго навязывает на вторую роль – Джейн Талбот – Жюльетту Друэ. Жорж хмурит брови по двум важным причинам: Жюльетга еще красивее, чем Ида Ферье, и играет еще хуже. Гарель раздувает ноздри: он чувствует приближение катастрофы, из-за Жюльетты «Мария Тюдор» потерпит крах, зато «Анжела» в силу ее новаторского звучания может принести кучу денег. Кроме того, он не любит, чтобы портили настроение Жорж, и тем хуже, если в результате поссорятся насмерть два лидера романтического театра: Париж обклеен афишами: «В театре «Порт Сен-Мартен»: смотрите «Марию Тюдор». В скором будущем – «Анжела». Этот Гарель просто гений рекламы, ибо впервые директор театра объявляет о смерти спектакля, которого еще нет, и его замену следующим».

Гюго в ярости, статья де Касаньяка выходит. Александру было известно о ее существовании, но он раздосадован предательством друга, тем более что Гюго не только правил корректуру, но и немало способствовал тому, чтобы сделать статью еще более подлой. Однако посланное им письмо[147]147
  Alexandre Dumas. Sa vie intime. Ses Oeuvres, opus cite, pp 219 et 220.


[Закрыть] в большей степени выражает печаль, чем гнев: «Мой дорогой Виктор, меня давно предупредили, что в «Journal des Debats» лежит статья, направленная против меня, и что якобы если вы и не принимали непосредственного участия в ее написании, то сделана она под вашим патронажем; я не поверил ни слову.

Сегодня мне принесли статью, чтобы я прочел ее собственными глазами, и, зная ваши тесные связи с г-ном Бертеном, должен признать, что не понимаю, каким образом статья, где речь идет обо мне, прошла без того, чтобы вас с нею не познакомили. Стало быть, вы о ней знали.

Что же я могу сказать вам, друг мой, кроме того, что я бы никогда не допустил, особенно накануне премьеры одной из моих пьес, чтобы прошла подобная статья в газете, где я имел бы такое влияние, как вы в «Debats», против не скажу моего соперника, но друга. Всегда ваш и вопреки всему».

Ледяной ответ Гюго. Да, Гранье де Касаньяк его друг, да, ему было известно о статье еще две недели назад, но вместо того, чтобы упрекать, Александр должен быть ему благодарен! Он конкретно не говорит за что, но подразумевается, что без него статья была бы еще хуже. И раз уж так сложилось, он собирается опубликовать письмо Александра и свой ответ. Напрасно Александр умоляет его воздержаться от этого шага, дабы не усугублять скандала, оба письма выходят в свет с припиской Гранье де Касаньяка, настаивающего на полном своем авторстве. Последнее никого не вводит в заблуждение. Гюго выступает в роли предателя, и публика ему за это отплатит, освистав «Марию Тюдор». Жюльетта Друэ в результате заболевает, и Гюго вынужден согласиться, чтобы ее заменила… Ида.

К счастью, Искусство, из-за которого порою ссорятся его творцы, умеет иногда обходить политические разногласия. Первый шпик Франции Тьер, самый маленький из «человечков, которые ею правят»[148]148
  Gaule et France, opus cite, p. 55.


[Закрыть], призывает к себе республиканца Александра. У этого карлика большие проблемы. Комеди-Франсез превратилась в музей, которым публика пренебрегает. Дабы вернуть театру жизнь, надо ставить там новые произведения. Желает ли Александр стать вместе с Гюго реаниматором? Почему бы и нет, надо только сменить там древности, вроде Мадемуазель Марс, на «актеров, способных играть драму, – мадам Дорваль, Бокажа, Леметра». Карлик согласен на Дорваль, подумает насчет других, и, если Александр представит две новые пьесы – трагедию и комедию, Мари могла бы дебютировать в возобновленном «Антони». О, счастливое время, когда Культура непосредственно зависела от Внутренних дел, карлик отдавал распоряжения, а Жуслен де Ля Саль, новый генеральный директор Комеди-Франсез, подписывал в отсутствие Мари, уехавшей на гастроли, контракт с ее мужем Мерлем об ангажементе с 20 декабря. Было оговорено, что она дебютирует в «Антони».

Последний месяц года страшно перегружен. Александр не возобновил совместной жизни с Белль, он оставил ей квартиру на улице Сен-Лазар, а себе снял другую в том же квартале, в номере 30 по улице Блё, названной так в честь архитектора. Оборудует квартиру минимально, поскольку скоро явится Ида и обставит ее с роскошью, несколько кичливой. В декабре 1833 года репетиции «Анжелы» все еще продолжаются, торопливый роман Александра с Эжени Соваж, молоденькой актрисой из театра Гэте. Но главным образом замена нежной дружбы, которая связывала его с Мари Дорваль, на короткую, примерно двухмесячную, страсть, тем более волнующую, что она тайная, зависит от постоянных поездок Мари то в Руан, то в Бордо, куда он едет следом за ней, и, кроме того, молодая женщина мучается угрызениями совести из-за измены Виньи. Можно подумать, что она уступила Александру из благодарности за ангажемент в Комеди-Франсез. Но не исключено, что оба, испытывая на протяжении лет взаимное влечение друг к другу, почувствовали необходимость перейти к поступкам, прежде чем влечение иссякнет.

28 декабря «Анжела» приносит огромный успех. Напечатавшие отчет газеты хвалят актеров – Бокажа, Локруа, мадемуазель Верней и даже Иду, носовой тембр которой кажется подходящим для жалостной роли. По поводу же Александра «La Gazette des Theatres» от 29 декабря заявляет, что он «настоящий вождь современной драматургической школы»[149]149
  Alexandre pere et la Comedie-Francaise, opus cite, p. 84.


[Закрыть], специально для Гюго. «Вождя» чествуют, ему льстят, курят фимиам. Вот какой портрет написал Ипполит Роман в «Revue des Deux Mondes» 15 января[150]150
  Alexandre Dumas. Sa vie intime. Ses oeuvres, opus cite, p. 258.


[Закрыть]:

«Г-н Дюма – одно из самых любопытных воплощений нынешней эпохи. Страстный по темпераменту, инстинктивно лукавый, мужественный из тщеславия, добрый сердцем, слабый разумом, непредсказуемый в проявлении характера, это совершеннейший Антони в любви, почти Ричард [Дарлингтон] в амбициях, никогда Сантинелли в вопросах мести; суеверный в мыслях, религиозный в писаниях, скептичный в разговоре; негр по происхождению и француз по рождению, он легок даже в своих самых необузданных устремлениях, кровь его – как лава, а мысль – как вспышка; существо никак не склонное к логике, наименее музыкальное из всех мне известных; обманщик, как и подобает поэтам, алчный в своем артистическом естестве и щедрый, потому что он поэт и артист; слишком либерал в дружбе, слишком деспот в любви; суетный, как женщина, твердый, как мужчина, эгоистичный, как Господь Бог; честный до нескромности, обязательный до безрассудства, забывчивый до беззаботности, бродяга духом и плотью, космополит во вкусах, патриот в воззрениях; богатый иллюзиями и капризами, бедный мудростью и опытом; веселый ум, злой язык, остроумный по всякому поводу; ночью – Дон Жуан, днем – Алкивиад; настоящий Протей, ускользающий от всех и от самого себя; столь же милый в недостатках, как и в достоинствах, более привлекательный в пороках, чем в добродетелях: вот вам г-н Дюма, такой, каким мы его любим, такой, каков он есть, или, по крайней мере, каким мне кажется в этот момент; ибо, вызывая его в памяти, чтобы написать портрет, я не смею утверждать, что, лицом к лицу с позирующим мне фантомом, я не нахожусь под неким магнетическим влиянием или магическим очарованием».

Обратная сторона медали: в то время как Бальзак, всего тремя годами старше Александра, начинает один за другим выпускать свои шедевры – «Евгению Гранде», затем – «Отца Горио», Александр оставляет лишь след в этом 1834 году. Две юмористические новеллы, пришедшиеся весьма кстати и предназначенные главным образом для детей, посредственная «Венецианка», сыгранная 7 марта и о которой все знали, что здесь он – соавтор Анисе Буржуа, достойная сожаления «Екатерина Говард», использовавшая мертворожденную «Длинноволосую Юдифь» 1829 года и справедливо оцененная Александром как «мало чего стоящая».

Зато жизнь его продолжает напоминать произведение искусства. Ида переезжает на улицу Блё. Нанимают нового лакея – Луи. Прежний Жозеф был несколько вороват. Александр давно хотел его уволить, потому что, «сменив мину, к которой мы привыкли, на такую, к которой вряд ли и привыкнуть-то можно, он стал еще неприятнее»[151]151
  Impressions de voyage en Suisse, opus cite, tome II, p. 373.


[Закрыть]. Луи кажется более честным, но «это был бездельник; возвращаясь вечером домой, я иногда видел его пьяным, что объяснял он поисками забвения, поскольку утром следующего дня должен стреляться». И представить себе немыслимо, скольких пьяниц годами содержал Александр в слугах и секретарях. Только ли из привычки к «минам» или же алкоголизм как-то его привлекал и он хотел понять причины его и воздействие на тех, кто разрушал себя таким образом наподобие некоего Альфреда де Мюссе?

В частности, Рускони так его донимал, что он вынужден был взять для него дублера – некоего Фонтена, гораздо менее симпатичного, если верить Иде Ферье[152]152
  Письмо Иды Феррье к Доманжу в книге: Alexandre Dumas le genie de la vie, opus cite, pp. 320 et 321.


[Закрыть]. Фонтен не только «русконничает» с таким же успехом, как его коллега, но оказывается еще и игроком, и жуликом. Пять лет потребуется Александру, чтобы от него отделаться, после того как тот оберет его на весьма значительную сумму. И здесь невозможно найти никакого иного объяснения, кроме слабости Александра к негодяям, особенно если они обаятельны, возможно, под воздействием воспоминаний о времени, когда он сам имел скверную репутацию в Виллер-Котре.

Связь Александра с Мари Дорваль закончилась как будто в начале февраля 1834 года. На смену ей приходит нежная дружба и верная преданность, что вызывает у Иды острую ревность – менее всего сексуального свойства (но не лишая себя, однако, удовольствия вызывать ее у Александра), скорее профессионального: одни, мол, годятся лишь для Бульваров, а других приглашают в Комеди-Франсез! И будут изнуряющие ночи «ссор и слез». Наутро «ссора прекращалась, но слезы продолжали течь»[153]153
  Письмо Александра к Гюго после их примирения отклоняло приглашение со следующим объяснением: «Не знаю почему, но все вообразили, будто у вас я должен встретиться с мадам Дорваль». Следует также описание сцены. См.: Mademoiselle Mars et Marie Dorval au theatre et dans la vie, opus cite, p. 302.


[Закрыть], разумеется, из глаз Иды. Между тем начало работы в Комеди-Франсез давалось Мари нелегко: ревность актеров во главе с мадемуазель Марс, роль в слезливой и малозначительной «Евгении», первой драме Бомарше. Александр спешит на помощь своей «Даме и подруге»[154]154
  Idem, pp. 283 et 284. Письмо Александра Мари Дорваль.


[Закрыть], она будет дебютировать в «Антони» или в крайнем случае в другой новой пьесе, но ни в коем случае не в «Евгении», «которая не вызывает никаких вопросов, ибо не вызывает никакого интереса». И он всем своим весом наваливается на Жуслена де ля Саль, чтобы «Антони» начали репетировать в соответствии с их договоренностью и распоряжениями Тьера. В конце концов все устроилось. Мари соглашается сыграть 21 апреля «Связь», весьма посредственную пьесу Мазере и Ампи, до того как сможет на следующей неделе возобновить «Антони».

Всякие сообщества более чем в двадцать членов запрещены. Этот закон вызвал возмущение республиканцев. Общество Прав Человека поднимает в Лионе 9 апреля восстание, которое продолжается четыре дня. Париж принимает эстафету 13 и 14 апреля. Разумеется, Национальная гвардия верна королю-груше. В распоряжении Бюжо сорок тысяч человек, которые окружают и уничтожают восставших в квартале Сен-Мартен. 14-го утром солдаты, возвращающиеся с операции, подвергаются обстрелу из дома 12 на улице Транснонен. Они уничтожают в этом доме всех, включая женщин и детей, сцена эта запечатлена во внушающей ужас литографии Домье. И мы напрасно будем ждать какого-либо протеста со стороны Александра. Самое большее – упоминание в «Моих мемуарах»: «Мы пережили волнения в Париже 13 и 14 апреля; с ними только что покончено вместе с восстанием членов Общества взаимопомощи в Лионе». Эти события плюс обсуждение бюджета в Палате еще больше подчеркивают заслуги страшно занятого карлика Тьера, принявшего Александра, опять-таки в связи с «Антони».

Недурно бы узнать, что же делал Александр 13 и 14 апреля? На этот раз он даже и не пытается, как в июне 1832-го, прикинуться больным, дабы не участвовать в действиях повстанцев. Он абсолютно с ними не согласен, о чем и говорит, и пишет. Плюс ко всему прочему, он еще и лейтенант в артиллерии Национальной гвардии, мобилизованной карликом, и вынужден занять свой пост. Смеем надеяться, что он не скомандовал открыть огонь по тем, чьим попутчиком был. Что, впрочем, все равно не исключило бы двойственности его позиции.

Например, в деле Брюйана[155]155
  К этому делу Александр возвращался в своих текстах множество раз. Нигде он не дает его точной даты, разве что косвенно упоминая о ней в Sur Gerard de Nerval. Notiveaux Memoires, opus cite, p. 225 в связи с похоронами Фердинанда, умершего в 1842 году. В тот день хирург герцога напомнил Александру о въезде Фердинанда в Париж, «ровно двенадцать лет тому назад», во главе гусарского полка. «Четыре года спустя, напомнив ему о том элегантном мундире, что он носил тогда, я спас с его помощью жизнь одному солдату этого полка, приговоренному к смертной казни», что отсылает нас к 1834 году. Решение Брюйана было вынесено, должно быть, в мае или в июне, после запрещения «Антони» Тьером 28 апреля. Если бы это было раньше, Александр обратился бы с ходатайством к карлику, а не к Гизо, с которым он связан тогда проектом своего путешествия по Средиземноморью. Наконец, в отчете об одном из путешествий в Midi de la France (осень 1834-го) упоминается та же дата, хотя месяцем ходатайства перед Фердинандом назван октябрь.


[Закрыть], гусара, уроженца Виллер-Котре, Брюйан попытался поднять свой полк, не сумел и обратился в бегство. Он обнаруживает, что случайно унес с собой солдатскую кассу, суммой в двадцать франков. Да, он бунтовщик, но не вор, и Брюйан возвращается в казарму, чтобы вернуть деньги. Старший офицер пытается его арестовать, завязывается драка, в процессе которой Брюйан офицера убивает. Он осужден к смертной казни. Мэр и муниципальный совет Виллер-Котре обращаются к Александру с просьбой вмешаться и добиться помилования. Александр готов на все, чтобы спасти жизнь молодому республиканцу, даже на возобновление отношений с Фердинандом, который держит его на расстоянии после выхода «Галлии и Франции». Он оттачивает лучшее свое перо: «Мой принц! Знаю, что я потерял всякое право рекомендовать Вашему Высочеству что бы то ни было; но я не потерял права дать Ему возможность сделать доброе дело». И он коротко излагает суть дела, добавив в качестве формулы вежливости: «Примите сердечные уверения в почтении»[156]156
  Les Morts vont vile, edition Le Vasseur citee, volume 24, p. 22.


[Закрыть]. И сердце Фердинанда растаяло, он посылает за Александром, принимает его так, как будто они «виделись лишь вчера», но ходатайствовать перед королем-грушей отказывается из соображений военной дисциплины. Александр страстно толкует ему о невменяемости, безумии Брюйана. Фердинанд позволяет себя растрогать, но с условием, что Александр добудет ему рекомендацию министра для подкрепления его демарша. Однако удача отвернулась от Александра: с Тьером у него отношения натянутые, поскольку тот запретил «Антони». К счастью, он хорош с Гизо и немедленно отправляется в Министерство народного просвещения, докладывает о себе и получает аудиенцию: то было время, когда всякий добрый республиканец был запросто принят по одной только просьбе своей любым министром Его Величества. Гизо кое-что слыхал о Понтии Пилате, он составляет записку, в которой утверждает, что не видит ничего дурного в том, чтобы Фердинанд попросил помиловать Брюйана. Это не бог весть что, но Фердинанд довольствуется этим, и король-груша приказывает отложить казнь, которая будет плохо воспринята в его вотчине в Виллер-Котре. Фердинанд сообщает об этом мудром решении. Александр целует ему руку: «Ну и что из того, господа-пуритане! Я готов поцеловать любую руку, которая спасет жизнь человеческую.

Я плакал. Я смотрел на него сквозь слезы: у него у самого глаза были полны слез»[157]157
  Idem, p. 24.


[Закрыть]. Через восемь дней Брюйан был помилован, но он и в самом деле тронулся в рассудке. Фердинанд заплатил за его содержание в богадельне. После столь долгой ссоры и нового обретения друг друга на почве сердечности и человеколюбия отношения между двумя друзьями сердца останутся идиллическими.

Той же весной 1834 года Александр прячет у себя одного ссыльного республиканца, за которым гонится полиция. Речь идет на самом деле о Жюле Леконте, мелком воришке, который был за это справедливо осужден[158]158
  Источники: введение Анри д’Альмерея к «Письмам Ван Анжельгома», opus cite, pp. 11–43 et Alexandre Dumas le genie de la vie, opus cite, pp. 270, 271, 277, 320, 347.


[Закрыть]. Рожденный в 1810 году, он как раз того же возраста, что Фердинанд и Мюссе. Должно быть, он и похож на Мюссе, поскольку не упускает возможности выдать себя за него. Стало быть, Александр очарован и этим двуполым персонажем, стройным, в светлых кудрях, бывшим моряком, претендующим на занятия литературой, живущим чем и как придется, одним из последних любовников вдовы Наполеона, затем лауреата премии Монсьон (sic) Французской Академии за свой опус «Дом заключения в Париже», и после пятидесяти лет большим любителем пудры и румян. В настоящий момент Александр абсолютно покорен этим маленьким Жюлем. Он заказывает ему фальшивый паспорт на имя Лёвена, и неизвестно, в курсе ли этого заимствования друг Адольф. Он кормит его, снабжает деньгами, одевает. В своем свидетельстве, к которому мы уже обращались в связи с Фонтеном, Ида рассказывает, что она даже вынуждена была из своего кармана оплатить счет портного в тысячу триста франков, поскольку очаровательный малыш Жюль любил щеголять также в форме морского лейтенанта с позументами и нашивками. Кроме того, Александр отлично видит исчезновение на улице Бле кое-каких небольших предметов, вроде кинжала с ручкой из агата или античной камеи, но, как знать! Возможно, новый лакей, пьяница Луи, к тому же и вор, как его предшественник?

Александр не любит рано вставать. 28 апреля его будит сын и передает ему от Губо, директора пансиона, где он учится, номер «Constitutionnel». Александр знакомится с текстом, в котором правительство и дирекция изящных искусств подвергается яростным атакам за растрачивание народных средств, предоставленных для возобновления «Антони», «сочинения самого дерзкого и непристойного, какое только могло явиться в эти времена непристойности». И Же, автор статьи, и, кроме того, академик, депутат и докладчик о бюджете театров – «интеллократы» существовали уже и тогда – требует, чтобы Тьер запретил пьесу, предназначенную для «развращения молодежи». В поисках своей цикуты Александр-Сократ бежит в Министерство Внутренних дел. Ему даже и докладывать о себе не пришлось, вопреки своей занятости Тьер уже его ждал. Несчастный карлик, Же и его собратья Этьен, Вьяне располагают в Палате сотней голосов, и вопрос стоит так: либо «Антони» и бюджет не принимается!», либо «принимается бюджет, но не «Антони»!». Последователь Корнеля, Александр плевать на это хотел, он на Тьера в суд подаст вместе с Жусленом де ля Саль. Напрасно Тьер, чтобы его успокоить, предлагает ему возмещение ущерба и заказ на новую пьесу, этого как раз хватает, чтобы Александр хлопнул дверью у него перед носом, воскликнув: «Ну да! Чтобы вам отказали в бюджете на 1835 год? Благодарю».

Разумеется, Мари Дорваль принимает сторону своего «доброго пса». Она посылает Же розовый венок, вручаемый девушке за добродетель, поместив его в коробку, обвязанную белой шелковой лентой и с запиской следующего содержания: «Сударь, вот венок, брошенный к моим ногам в «Антони»: позвольте мне возложить его на вашу голову. Вы достойны этой чести». В процессе против Жуслена де Ля Саль было несколько слушаний в коммерческом трибунале – 2 июня, потом 30-го. В результате 14 июля Жуслену присуждено исполнение первоначального контракта или выплата Александру десяти тысяч франков штрафа и возмещения убытков. Жуслен подает апелляцию, но одновременно предлагает Александру полюбовное решение: шесть тысяч франков немедленно за отказ от «Антони». Со всеми своими паразитами, которых он должен содержать, Александр, естественно, предпочитает получить деньги немедленно.

Еще один процесс, практически одновременно с первым, но на сей раз в ущерб Александру. У Шарпантье должно выйти полное собрание сочинений Александра, включая «Христину», права на которую принадлежали Барба[159]159
  Относительно процесса и последовавшей дуэли см.: les Trois Dumas, opus cite, pp. 136 et 137. Alexandre Dumas le genie de la vie, opus cite, pp. 263–265.


[Закрыть]. Барба подает на Александра и Шарпантье в коммерческий суд. В первой инстанции оба жестоко наказаны. Они подают апелляцию. 2 июля приговор более милостив: если возмещение убытков Барба будет увеличено с тысячи двухсот франков до трех тысяч, плюс тысяча франков штрафа с Александра, конфискация издания Шарпантье произведена не будет. Этими юридическими распрями Александра буквально наслаждается сатирическая газета «l’Ours». В статье под заголовком «Алекс Дюма и издатель Барба» Александр представлен как «дворянин: граф, виконт или барон по крайней мере. Сойдет и виконт. В качестве дворянина г-н виконт Александр Дюма – самый отъявленный шалопай, какого можно только вообразить, ни заботы, ни трудов, человек праздников и удовольствий, сорящий золотом, вином и женщинами, донжуан, ловелас, фоблас, регент». Александр посылает вызов – драться на шпагах, «оружии дворянина» – главному редактору газеты Морису Алуа, но кого взять в секунданты? Конечно, Биксио, всегда хорошо иметь под рукой врача, можно Дермонкура, чтобы показать ему, что он – достойный сын Генерала, а почему бы не взять и третьего – Виктора Гюго, например: «Каковы бы ни были наши настоящие отношения, надеюсь, вы мне не откажете в услуге, о которой я вас попрошу. <…> Жду вас у себя в семь часов вечера. Дайте ответ подателю сего, чтобы я знал, могу ли рассчитывать на вас. И потом, знаете, возможно, это хороший предлог, чтобы еще раз пожать вам руку; говоря по чести, мне этого не хватает». Гюго далек от того, чтобы отвергнуть эту протянутую руку, тем более что обиды были нанесены Александру с его стороны, он немедленно прибегает к Александру, так было положено начало их примирению. Александр заплатит за него легкой раной в плечо.

Свои прекрасные отношения с Гизо Александр рассчитывал использовать не только для того, чтобы добиться нейтралитета министра Народного просвещения в деле гусара Брюйана: он хотел также, чтобы министерство оплатило ему задуманное путешествие вокруг Средиземного моря. Проект его обширен, серьезен, аргументирован, и Гизо как будто проявляет к нему интерес. Замена Суля Жераром на посту главы правительства 18 июля ничего не меняет, поскольку Гизо сохраняет свой портфель, и Александр может рассчитывать довести свое начинание до конца. 4 августа 1834 года мы видим его в вечернем костюме у герцогини д’Абрантес, которую он попросту называет своей «матушкой», вероятно чтобы утешить, видя, что Бальзак не называет ее больше «моя душка».