Текст книги "Сёши 2 (СИ)"

Автор книги: Christian Bergensen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

   Памятливая Катсую описала внешний вид лаборатории Тобирамы. Череду из нескольких комнат, обшитых каменными и металлическими плитками, и заполненных различным оборудованием. Без окон и выхода.

   – Отыщу! – выражение лица у Тсунаде было самым решительным.

   – Удачи!

   Когда глава АНБУ говорит "Отыщу!" это значит, что можно не суетиться. Лучше профессионалов всё равно не сделаешь. Остаётся только ждать.

   Неделю. Совсем недолго.

   – Ну надо же, какое знакомое местечко...

   Именно в этом подземелье с длинными извилистыми проходами я очухался после неудачного эксперименты с изучением Призыва. Воспоминания о том дне (или днях?) остались сугубо отрывочные – слишком погано мне тогда было. Зато теперь я охотно таращился по сторонам.

   Пещера выглядела обжитой. Взгляд то и дело натыкался на следы недавних работ: светильники, кабели, свежие крепления потолка и ящики с оборудованием, распиханные по углам... В безвкусный подземный воздух просочились запахи с поверхности.

   Пройдя облагороженными коридорами, наша компания остановилась на очередном повороте.

   – Начни отсюда, – Тсунаде похлопала по камню. – Катсую чувствует знакомую чакру. Похоже, скрывающие печати выдохлись.

   Неудивительно. За столько-то лет.

   Я изучающе приложился к стене.

   – Есть пустота. Вытянутое помещение... Полностью замкнутое. До него полтора кэна сплошного камня.

   – Отлично! Что внутри?

   – Не могу сказать.

   Если защита и скисла, то не до конца. Слишком уж невнятный отклик. Интересно, как Тобирама туда попадал? Каждый раз ломал и восстанавливал стену? Сомнительно. Но расстояние небольшое, и я почти готов поспорить, что вон та странная клякса на внутренней стене – это шики. В ней даже чакра ещё осталось... немного, правда.

   Ручная печать сложилась совершенно бездумно.

   А потом я полетел вниз.

   Во тьму.

   Высота тьмы оказалась небольшой – как со ступеньки спрыгнуть.

   Похлопав глазами, я убедился, что ничего не вижу и осторожно потянулся к отцу. Какаши нашёлся рядом, через стенку, и даже успел занервничать. Касание чакры он почувствовал – напряжение перетекло в облегчение с примесью раздражения.

   Простите-простите! Машинально получилось. Больше не буду!

   Я торопливо щёлкнул кнопкой фонарика – хочу хоть немного осмотреться, пока меня не вытащили. Свет мазнул по стене и почти сразу раздался приглушённый стук металла о камень.

   Вопрос... Вопрос.

   Я отбил ответ: Хорошо. Темно. Никого.

   И тут же получил распоряжение: Призыв!

   О, точно! Не догадался.

   Плюхать печать на пол я не решился и вызвал Катсую прямо в ладони. Полосатая малютка деловито пошевелила рожками.

   – Воздух чистый. Можно дышать.

   Фух! Большое облегчение.

   За стеной посовещались и выдали новое указание: Осмотрись!

   Над этим я и работаю.

   Неосмотрительно использованная дзютсу-шики закинула меня в тесноватый тупик – эдакую прихожую, со стеной на месте входной двери. Сама формула выглядела невероятно заковыристой, но учитывая перемещение без замены на предмет, любая сложность оправдана.

   Я обернулся.

   Ва-ааа!! Комната до отказа набитая сокровищами! Прехорошенькими прибамбасами абсолютно непонятного назначения. Яркий лучик моего фонарика жадно поглаживал полированное дерево, зажигал волшебные огоньки в стекле и металле. Внутри не было ни пылинки. Многочисленные механизмы выглядели невероятно завлекательно! И стояли так близко...

   Смущала одна проблемка – порогом комнаты служила линия здоровенного знака. Теперь, очутившись внутри, я отчётливо чувствовал многочисленные и, несомненно, рабочие замки печатей. Знать бы ещё, что они запирают: безобидные рабочие дзютсу или что-нибудь охранно-убийственное?

   – Да, это его место! – Катсую переползла на моё плечо и мокро ткнулась в щёку. – Ты молодец!

   – Ну... не совсем молодец. И не совсем я. – А что по этому поводу скажет отец, страшно даже представить. – Катсую-сама, вы не знаете, что случится, если чужой человек пройдёт внутрь комнаты?

   – Нет. Тут никогда никто не бывал кроме нас. Но ты же не чужой, Сёши!

   – Не уверен, что охранные печати это понимают.

   Экспериментировать я не решился. Через Катсую объяснил, в какой сумке у меня заначены свежие шики, приготовленные для тренировки, и пока Какаши за ними бегал, старательно изучал внутренности лаборатории.

   Стук в стену прозвучал нетерпеливо: Готово!

   Ох, чую, опять будут воспитывать.

   Замена!

   – СЁШИ!! – родные дружно ухватили меня за шкирку.

   – Виноват! Не подумал!

   – А должен был...

   Битый час мне объясняли, какой масштабный косяк я совершил. Рассказывали, что, не смотря на престарелую защиту, в лаборатории наверняка осталась куча ловушек. На мою бестолковую голову могло вывернуться какое-нибудь коварнейшее дзютсу. Тобирама вполне мог оставить рабочую систему самоуничтожения. И скорее всего, оставил! А глупый обормот (то есть я) едва не самоуничтожился к чертям собачьим!! В лучшем случае, испортил бы ценнейшие вещи, пролежавшие нетронутыми не одно десятилетие, а в худшем... У-ууу!!

   Признаю. Повёл себя как младенец, и что самое паршивое – не в первый раз. Постоянно обещаю повзрослеть, образумиться, перебеситься... А глупости всё лезут и лезут.

   Так что извинялся я совершенно искренне.

   Ночь-полночь, а мне не спится. Лежу в постели, пялюсь в потолок и переживаю. В основном насчёт собственной протяжённости во времени. Холодным умом это не понять, надо прочувствовать.

   Чакра – синтетический продукт, производная от воли, мыслей, души и потрохов. В каком-то смысле, ты и есть чакра. Та дзютсу-шики содержала крошечную частицу меня. Запертую в формуле и отпечатанную в камне когда-то давно, в позапрошлой жизни.

   Это было... не плохо. Но и не хорошо.

   Испытывая понятное любопытство к знаниям Тобирамы, я до чёртиков не хотел разматывать клубок его воспоминаний. Погружаться в чужую жизнь? Нафиг-нафиг!! Взваливать на себя ещё один груз разлуки я не готов. Ни за какие пряники! Не хочу тосковать по людям, которых никогда не видел и не смогу увидеться.

   Отчаявшись уснуть, поплёлся к родителю. Какаши цинично сопел в подушку.

   – Пап.

   – М-мм?..

   – А если я всё-таки немножко Тобирама?

   Отец открыл один глаз, подумал и постановил:

   – Если немножко, то можно.

   – Я серьёзно!

   – Я тоже, – он приподнял голову. – Сенджу Тобираму называли одним из самых одарённых шиноби своего времени. Быть его духовным наследником... удивительно.

   – Удивительно хорошо? Или удивительно плохо?

   – Сам решай, – Какаши завернулся в одеяло и зевнул. – Главное, не вздумай делать татуировки на лице. А то я тебе маску к носу приклею...

   Ну, разумеется.

   Как обычно.

   У сына экзистенциальный кризис, а у отца одна ерунда на уме.

   Никогда не мог понять, в чём тут проблема. В принципиальной разнице между Востоком и Западом или в том, что его собственный папа был не слишком хорош по части моральной поддержки? Хотя, учитывая историю Хатаке Сакумо, возможно и то и другое.

   А на следующий день Какаши принёс последнюю-распоследнюю модель широкоформатного фотоаппарата. Карандашные почеркушки высокое экспертное мнение посчитало недостаточно точными, и было принято решение меня технически довооружить. Новинка отечественного фотопрома напоминала реликтовые камеры из фильмов о гангстерских войнах 30-х годов. Агрегат весил как пара кирпичей, имел выдвижной объектив с мехом-гармошкой и вспышку с круглым отражателем. Снимать предлагалось на листовую пленку.

   Основы фотодела нам преподавали в Корпусе – украдкой переснять документик, склеить панорамку, щёлкнуть подозрительную личность в толпе. Так что остаток дня я играл в фоторепортёра криминальной колонки LA Times: ползал по темноватым закоулкам, испытывал "стрельбу" из-за угла, навешивал камеру на самодельную штангу и пробовал разное освещение. Ближе к вечеру отнёс кассеты в проявку.

   Напечатанные фотки разочаровали. Для съемки в комнатах сильно не хватало широкоугольного объектива. Я сказал Какаши, что вместо родного механического таймера нужен электрический спуск затвора и проводной пульт, а ещё усовершенствованный штатив и отдельная складная штанга. Папуля покивал, записал мои хотелки, и на следующий день какие-то умелые люди из мастерских АНБУ всё сделали. Я даже опешил от такой оперативности. Фотографии улучшились, пусть и приобрели заметный fish-eye эффект. Оставалось только приловчиться использовать новое оборудование, не выходя за пределы махонького пятачка.

   Перед делом я размял пальцы, подышал и даже немного попрыгал, стряхивая напряжение. Какаши меланхолично наблюдал за приготовлениями.

   – Готов?

   – Ага.

   Сегодняшний эксперимент был малость рискованным – нам хотелось узнать, как отреагирует защита лаборатории на движение постороннего предмета. Я проник внутрь, усадил Катсую возле нарисованного порога и вытащил увесистое свинцовое грузило. Длина безопасного тупичка метр с копейками. Кидать буду по дуге. Отскочив от пола, грузило уйдёт внутрь комнаты.

   Бросок! Замена!

   Кусок свинца ещё падал, а я уже махнулся. Чурбак, обклеенный моими шики, Какаши держал в руках и, не теряя времени, метнулся прочь.

   Шуншин раз! Шуншин два! Шуншин три!..

   Остановились мы только на лестнице, ведущей наверх.

   Подземелье молчало. Ничего не рушилось и не взрывалось. Вызванная Катсую доложила о происходящем в лаборатории:

   – Твой камушек закатился внутрь. Там всё по-прежнему.

   – Йу-ху! Мы чертовские везунчики!

   Какаши хмыкнул.

   – Нидаймё наверняка учитывал возможность подземных толчков. Что-то могло упасть или подвинуться само. Но проверить стоило.

   Воистину.

   На этот раз я обвесился камерами, штативом, серьёзным фонарём и запасными аккумуляторами. Внутри тупика немедленно стало не развернуться. Для страховки я приклеил поперёк прохода пару ленточек, за которые нельзя заступать. С моего места просматривались две комнаты, но я сосредоточился на ближайшей. Отсняв пол и стены, переключился на мебель и ряд несгораемых ящиков. Особое внимание уделил колоннам, расписанным печатями сверху донизу. Вернулся, когда посадил оба аккумулятора.

   Какаши встретил нагруженного героя, отнял добычу и умчался наверх.

   Плёнки проявляли где-то в недрах АНБУ.

   – На полу Печать Огненного Сечения. Мелкий сможет её свернуть... в два приёма... если постарается.

   – Вот это я помню, – Тсунаде тыкала пальцем в символы на одной из колонн. – Дедушка использовал подобный барьер для создания безжизненной, инертной среды. То есть это такое служебное дзютсу... Хотя дышать в нём тоже нельзя.

   – Насчёт этого ума не приложу...

   – Стол закрывает, но мне кажется...

   Тсунаде и Какаши отнимали друг у друга фотки, разглядывали значки через лупу и спорили о том, что видят. Рабочих версий было две. Первая – Тобирама нарисовал кучу отвлекающей ерунды для обмана вероятных нарушителей. Вторая – Тобирама включил свою подозрительность на полную, и у него было много лишних чернил.

   Отец раздосадовано отодвинул снимки.

   – Понимаю меньше половины.

   – Нужен мастер, – согласилась Сенджу. – Тут одна ошибка и... Бах!

   Эти двое покосились на меня с одинаковым сомнением.

   – Что?! – Да у меня по фуиндзютсу лучшие оценки на всём курсе! Я могу слона засандалить в кусок промокашки! И хрен его потом оттуда кто-нибудь достанет.

   Какаши вздохнул.

   – Ты ведь знаешь, как устроены защищённые свитки?

   – Ясное дело! Распечатывает только тот, кто запечатывал.

   Фуин здесь выступала аналогом биометрического замка. Такую защиту невозможно было взломать, как невозможно подделать чакру. Выжечь или испортить охранные печати – да. Подобрать ключ – нет.

   Отец кивнул.

   – Здесь тот же принцип, но есть лазейка.

   Родные считали, что моя чакра подойдёт для взлома. Основная проблема им виделась в недостатке знаний и опыта. С теми мерами предосторожности, которые нагородил Тобирама, я гарантированно ошибусь. А значит – какую-то часть наследства Нидаймё мы потеряем. Сестру интересовало, не вспомнил ли я чего полезного?

   Нет, не вспомнил. Месячный лимит озарений был потрачен на дзютсу-шики. Подземная сокровищница учёного-аккуратиста совпадала с моими представлениями о супер-дупер-секретной лаборатории, но ничего не напоминала.

   – Всё получится! – я старательно подбадривал пессимистов. – Если начну тренироваться сейчас, то за пару месяцев управимся.

   На меня посмотрели с умилением, как на любимого дурачка.

   – Сёши, мы даже не представляем, какие меры предосторожности принял дедушка. Прежде чем браться за это дело, тебе придётся выучить дзютсу Теневого Деления Тела.

   Я сделал серьёзное лицо и понимающе покивал. Обожаю взрослых! Даже просить ничего не надо – сами всё дают.

   Двойники вы мои, двойники...

   Но промахнулся я и впрямь неслабо – примерно в четыре раза с хвостиком. Одна только подготовка заняла более полугода. И не потому, что я такой тупой! Дзютсу оказалось невероятно замороченным, а беготня по городам и весям плохо сочеталась с регулярными занятиями. Наставляла меня Шизуне, и только поэтому подготовительные упражнения закончились осенью. Один я бы до весны проковырялся.

   Двойник вылупился в середине девятого месяца, как раз на Сити-го-сан. Мы опасливо оглядели друг друга и кинулись делиться ощущениями.

   – Офигеть!!.. Я думал, будет эффект вроде Зловещей Долины.

   – Ага! Или доппельгангера...

   – Ну теперь мы таких дел натворим!! О-оо!..

   – Муа-ха-ха!

   – Смотри-смотри! – двойник крутанулся, давая сравнить теневое тело с обычным. – Совсем настоящее!

   – Лицо какое-то не такое, – я потыкал пальцем, – и голос резкий...

   – Олень! Ты в зеркало смотрелся, там всё перевёрнутое.

   – А я чувствую твою чакру!

   – А я тоже!..

   Мы скакали, восторгаясь собственной ловкостью, красотой и прочими важными вещами. А через минуту Като приказала завязывать.

   Упс!

   – Немного смешно... – двойник поёжился, – но такое чувство, как будто... сейчас умру.

   – Есть малость.

   – Подожди, ладно...

   Не зная, что сказать, я сжал его руку, а когда он кивнул, отпустил дзютсу.

   Ощущение было непередаваемым.

   Какая память?! Двойник шваркнулся в меня, словно полное ведро в колодец. Сознание фонтаном рвануло вверх и расплескалось по округе.

   Собиралось оно нехотя и по частям.

   Шизуне поддерживала меня за плечи. В голове толкалось что-то горячее.

   – ??? – спрашивала она.

   Я подвигал языком, возвращая чувствительность.

   – А-а... Headshot...

   – Что?

   – Голова, сенсей.

   – Болит?

   – Если бы.

   Боль – фигня. Можно перетерпеть. Как перетерпеть ЭТО не представляю.

   В группу риска я не попал, но назвать новый опыт приятным не мог при всём желании. Като убирала самые убойные последствия, а я запирался в тёмной комнате и часами пытался отделить чужие впечатления от собственных. Получалось не всегда. Отмена дзютсу взбивала содержимое головы в кофейную пенку. Больше всего доставалось последним воспоминаниям.

   – Когда привыкнешь, будет полегче, – утешала Шизуне.

   – Очень надеюсь.

   – Попробуй упражнения для улучшения памяти. Мне они помогли.

   – Обязательно.

   За три месяца мы с Като догнали продолжительность дзютсу до часа, и всё-таки создавать больше одного двойника я не рисковал. Теоретически их можно было отменять по очереди – практически, как только прилетал подарок от первого дубля, я терял контроль, и меня накрывала вторая волна.

   Видимо, в качестве компенсации, всё остальное прошло гладко. Использование дзютсу делило чакру поровну между мной и двойником, но я почти всегда мог замешать новую порцию. Главное – не просесть ниже безопасной границы. Очаг двойника работал скорее насосом, чем генератором, и непрерывно тянул из меня силушку. Пропускная способность связи была ограничена, но если не лихачить, то количество нашей чакры постепенно выравнивалось.

   В конце концов, Като оказалась права: упражнения сработали, дзютсу почти перестало устраивать кавардак в моей голове, и вот тогда началась вторая часть Мерлезонского балета.

   С защитой помогал Джирайя.

   В наши подземные изыскания его посвятила сестра. Просто взяла и рассказала. Какаши удивился, а я нашёл это решение весьма свежим.

   Хокаге порылся в фотографиях, после чего устроил мне и слизняку несколько дебрифингов. Результатом допросов стала ещё одна проверка – Катсую проползла длинную анфиладу лабораторных комнат из конца в конец. Ничего не произошло. Предусмотрительный Тобирама оставил свободный доступ себе и своей полосатой ассистентке. Его прозорливость сильно упрощала мою задачу. Двойники излазили все комнаты с фотоаппаратом и мерной лентой, отсняли каждый сантиметр поверхности и прощупали стены на предмет любой подозрительной фигни.

   А затем мы приступили к "разминированию".

   Если честно, до полноценных уроков у Хокаге я пока не дорос. Курс фуиндзютсу, который нам читали в Корпусе, включал довольно ограниченную теорию, основные приёмы пользования и создание простых печатей. Я, конечно, занимался самостоятельно, но большую часть объяснений Джирайи элементарно не понял бы. А вот практика вышла замечательная – точно по методу "Делай, как велено". Не надо думать, не надо разбираться, только затвердить последовательность действий и выполнить.

   Самые ценные материалы и записи Тобирама держал в опечатанных несгораемых ящиках. Сейфы были совершенно неподъёмными, так что защиту лаборатории и хранилищ решили последовательно обезвредить, чтобы кубышками мог заняться профессиональный медвежатник. Работа оказалась изнурительной. Чакра тратилась сначала на двойника, а через него на печати. После полутора часов таких упражнений я напоминал лежалый кусок зелёного сыра.

   Несколько раз срабатывала защита. Мой дубль-сапёр тоже уставал и начинал лажать. Приноровились мы не сразу, но благодаря подсказкам Джирайи, ничего серьёзного не потеряли. Двойники и обстановка не в счёт.

   А однажды в череде подземных будней случился сюрприз. Среди многочисленных железных коробок нашлась одна незапертая и незапечатанная. Радости полные штаны! В несколько приёмов я перетаскал хранившиеся там предметы наружу и занялся самим ящиком. Раскурочил петли, уронил дверь, а в довершение выпилил замок. Для дальнейшего изучения.

   Сестре хватило нескольких минут, чтобы понять смысл записей. Тобирама интересовался наследованием признаков кеккей генкай. Материалы описывали несколько десятков Ограничений Крови – знаменитые родовые способности древних кланов и никому не известные умения, канувшие в Лету, прежде чем успели прославиться. Большая часть улова досталась Тсунаде. Мне из всей кучи перепала только пара тетрадей и широченный свиток.

   – Дедушка описал и способности Сенджу. Тебе стоит о них прочесть.

   – А свиток?

   – Фамильная роспись. Просто для наглядности.

   Наглядность мне нравилась, поэтому свиток я раскатал в первую очередь. Все двенадцать метров. На первый взгляд фамильная схема Тысячеруких выглядела как простое нисходящее древо. Прародителем считался некий Оотсутсуки Хагоромо. А дальше всё как в известной книжке: Хагоромо родил Асуру. Асура родил Варуну и Кодзуки. Варуна родил...

   Я посчитал количество поколений между Хагоромо и Тобирамой. Ровно тридцать.

   Почти что совпадение. В прошлой жизни от родоначальника нашей фамилии меня отделяло двадцать девять имён. Вот только на Земле тридцать колен уложились в шесть веков с хвостиком, а здесь растянулись аж на девять с лишним. Однако для такого почтенного семейства крона древа Сенджу выглядит удивительно узкой – даже в самые тучные годы клан насчитывал не больше полутора сотен человек. И проследив линию Хагоромо-Тобирама, я нашёл четыре случая нарушения патрилинейности – за неимением сыновей отцам наследовали дочери.

   Полчаса работы и лёгкое подозрение перешло в стойкую уверенность – предки Тобирамы накосячили. Мне не хотелось использовать слово "идиотическое", но слово "странное" не могло описать размножение Сенджу адекватным образом. Первый случай близкородственного брака обнаружился через семь поколений после Хагоромо. И с тех пор понеслось – двоюродные и троюродные кузены, дяди и племянницы, связи между родителями и детьми...

   Звиздец!! Вот на хрена такое делать?!

   В поисках ответов я зарылся в записи Тобирамы и довольно быстро вычитал причину, даже спрашивать никого не пришлось. К инцесту Сенджу прибегли не от хорошей жизни. Они не пытались вывести улучшенный сорт человека или подражать божественной чете Изанаги и Изанами. Винить следовало пресловутое наследие Мудреца. Межродственные браки были попыткой сохранить кеккей генкай: необычайную жизненную энергию и выдающуюся силу воли. Сенджу не повезло – какие-то важные гены оказались рецессивными, и каждое следующее поколение рождалось слабее предыдущего. Поразмыслив, Тысячерукие занялись селекцией себя.

   Типичное плохое-хорошее решение.

   Нельзя сказать, что клан полностью окуклился. На родовом древе нередко появлялись другие фамилии. Главная и побочные ветви достаточно продуманно обменивались потомками, стараясь не допускать браков между родными братьями и сёстрами. И такой подход работал. Пока не случилась Эпоха Воюющих Стран. Столетие непрерывной резни стало для клана "бутылочным горлышком" – из семи младших ветвей уцелели три. Численность Сенджу сократилась до предела.

   Хаширама создал деревню, как заповедник для маленьких Тысячеруких (и прочих охраняемых видов шиноби), но двадцать поколений кровосмесительных браков никуда не делись. Свиток заканчивался на Тсунаде, а дальше я легко мог восстановить картину по косвенным данным. Семья оказалась в положении земных гепардов. К проблемам, связанным с уменьшением клана, добавились последствия сокращения предков. Вместе с положительными качествами Сенджу тащили и кучу генетического мусора. Удачное развитие событий дало бы им время восстановить численность и изменчивость, при неудаче Тысячерукие вымирали от любого чиха. И согласно законам исторического развития, чих произошёл.

   Три мировые войны.

   Сенджу хватило двух. По сути, это была агония.

   Мне говорили, что в деревне живут наши дальние родственники, но шанс, что у кого-то из них проявится кеккей генкай, был мизерным. Хуже того! В тетрадях дедули-Тобирамы я нашёл упоминание о единственном ребёнке Хаширамы и Мито. Их сын не мог использовать чакру. То есть, вообще, не мог. Совсем!

   Отец Тсунаде так и не стал шиноби. Скверная генетика налицо.

   Кстати, и на моё лицо тоже.

   Я ведь уродец. Альбинос и всё такое...

   В прошлом мире подобная мутация сулила бы мне проблемы с кожей, хреновое зрение и слабоумие на сдачу. Но здесь ничего подобного нет – я даже не простужался ни разу. А значит, у меня есть что-то, позволяющее пересилить болезнь. Полагаю, это что-то начинается на "ча" и заканчивается на "ра". К сожалению, действует оно не идеально.

   Нидаймё погиб, когда ему было... сорок три года. Рядом с его именем красуются имена двух жён, но нет детей. Почему? Их не было вовсе, или они не дожили до именования?

   В любом случае – плохой знак.

   Надо бы выяснить, как выглядели остальные мои родичи. Хаширама на своих портретах самый обычный брюнет, но у него с Тобирамой разные матери. Внешность "моих" полнородных братьев Итамы и Каварамы неизвестна – оба умерли совсем юным. Как и сестра Сутему.

   Зато теперь понятно, откуда взялось Теневое Деление. Стремительно теряя родню, Тобирама всеми силами пытался понизить смертность и травматизм среди шиноби. Вроде как уменьшить профессиональные риски. Получилось лишь отчасти.

   Я свернул свиток.

   – Значит, вырождение...

   И когда сестра собиралась мне об этом сообщить? Лет через пять-десять?

   Не могу сказать, что сильно расстроен, скорее... слегка огорчён. Самую малость. Чепуха, конечно. Если не думать о чувствах Тсунаде.

   Обнимашки с приёмным братиком – хреновая замена собственной мелюзге.

   И наконец, наступил день, когда защита пала. Я смахнул трудовой пот, принял заслуженные поздравления, а потом устроил экскурсию для двойников Какаши и Тсунаде. В стене прорезали проход и притащили дополнительное освещение. Лаборатория выглядела сногсшибательно! Чернели строгие знаки свёрнутых печатей. Нарядно блестели приборы и механизмы. Беломраморный зал для фуиндзютсу сверкал, как кусок рафинада. Комнаты, полностью одетые в серебристый металл, дышали сухим холодом. Моя гордость стояла у стен – солидные несгораемые ящики. Очень много ящиков.

   Я смог! Снял защиту и даже не запоганил бесценные находки.

   И кто молодец? Я молодец!

   – Надо поднять их наверх, – сестра с намёком покосилась на Какаши.

   – Сделаем.

   Свободными вечерами мы с отцом чинили подъемник и катали тележки. Ключи от ящиков так и не нашлись, поэтому печати с них обдирал я, а замками занималась смешливая тётушка-взломщица из АНБУ. Трудились мы в одной комнате, и мне удалось уговорить её дать пару уроков. Никогда не знаешь, что пригодится в жизни.

   А потом в дальнем углу лаборатории я нашёл саркофаг.

   Это было странно, потому что обычай укладывать покойников в деревянные коробки и зарывать их в землю тут не прижился. В Стране Огня мертвецов сжигали, а хоронили только пепел. Гигиенично и экономично. Но этот пузатый и продолговатый ларец с выгнутой крышкой-лодочкой слишком явственно походил на гроб.

   – Смотрите какой... саркофаг! – правильного слова я не знал и ляпнул по-русски.

   Какаши обернулся.

   – Что?

   – Вот это. Ящик для покойников.

   – Хочешь сказать, что в нём тело? – отец насторожился. – Почему вдруг? Ты что-то вспомнил?

   – Э-ээ...

   Убей – не знаю! Просто уверен, что в деревянной коробке мертвец.

   Какаши красноглазо сощурился.

   – Там барьер. Но если внутри покойник... то наверняка какой-то необычный и ценный.

   Мы переглянулись, и загадочный саркофаг уехал наверх следующим рейсом.

   Вскрывала коробку сестра.

   Крышка поднялась, и на миг я подумал, что гроб полон воды, но почти сразу понял, что мерцает прозрачный барьер. Под защитной преградой лежал натуральный "нефритовый принц". В смысле – тело, заключённое в подобие древнекитайского погребального костюма из парафиново-белых каменных пластинок.

   – Всего лишь Учиха, – Тсунаде бесцеремонно запустила руку внутрь гроба. – Зато вот это большая редкость или... даже огромная. Мангекё шаринган, – она продемонстрировала сосуд, до краёв залитый медицинским гелем.

   Да ну нафиг?!!

   Глаз, висящий внутри банки, выглядел абсолютно непримечательно – тёмная, почти чёрная, радужка, белок в паутине капилляров, обрезки мышц и короткий хвостик зрительного нерва. Даже близко не похоже на шаринган.

   – И, кажется, я догадываюсь чьё именно это тело. Странно только, что глаз один... – отставив банку, сестра поддела край нефритовой маски шпателем. – Неужели второй дедушка отпрепарировал?.. – Тсунаде поднажала и каменный намордник крякнул.

   Я ожидал увидеть мумию, но под слоями нефрита и ткани оказалось узкое бледное лицо. Из-за серой щетины покойник выглядел неопрятно. Впрочем, наголо обритая голова и смятая почерневшая скула тоже его не красили. Веки пустой глазницы были аккуратно заштопаны нитками.

   Зомби вульгарис.

   – Вы только посмотрите! – Тсунаде бережно приоткрыла уцелевший глаз трупа – роговица была мутной как молоко. – Учиха Мадара. Мой дедушка одолел его, а тело, получается, отдал брату. Интересно, правда?

   Угадайте, кто обалдел больше всех?

   Post Scriptum

   Катсую оказалось больше тысячи лет. И львиную долю этого времени она прожила одна-одинёшенька в Шиккотсурин.

   – Вам там не скучно, Катсую-сама?

   Слизняк развеселился.

   – Тобирама-сама тоже об этом беспокоился.

   – Не удивительно. А каким он был?

   – Почти как ты.

   – Ясно... Скажите, Катсую-сама, а вы умеете читать?