Текст книги "Следуй за рекой (ЛП)"
Автор книги: Ч. Риччи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Негативная реакция на новости оказалась бы совершенно разумной, если бы у двух его лучших друзей вместо отца был растлитель. Особенно учитывая, что Рейн и сам в детстве стал жертвой сексуального насилия.
Тем не менее, фамилия Ромэна может отличаться от фамилии его отца, так что я никого не исключаю.
Нажимая на страницу, я в очередной раз радуюсь тому, что профиль Ромэна тоже общедоступен. Или, по крайней мере, достаточно публичный, чтобы иметь возможность просматривать его фотоальбомы. Листая фотографии профиля, я начинаю раздражаться, отмечая… что, Ромэн, конечно же, привлекателен.
Правда совсем не в моем вкусе, учитывая, что одет парень в дизайнерский костюм и стоит, прислонившись к гребаному матово-бордовому Lambroghini Aventador, как какой-то богатый хрен.
Ладно, может, сейчас я и пытаюсь обуздать своего внутреннего судью, но это не из-за зависти к его богатству или связи с Рейном. Я к тому, что да ладно! Ты поставил на аву себя на фоне машины за полмиллиона долларов?? Что ты пытаешься компенсировать, Ромэн?
Видите? Совсем не зависть.
Я быстро просматриваю фотографии за последние четыре года, на которых он либо один, либо с той же группой из четырех парней. Они все хороши собой, но опять же, как один, одеты в костюмы или дорогую одежду, стоя рядом с модными машинами. Один из них даже немного похож на моего друга, Ашера.
В общем, ни одно из изображений не представляет для меня интерес, так как Киран не общался с Романом с тех пор, как тот уехал в колледж в Портленде, ну или где-то рядом.
Подождите.
Мой мозг с визгом тормозит.
Портленд.
Ко мне стремительно возвращается та ночь в отеле.
Как я дрочил на Кирана в душе, а потом, когда вышел, то обнаружил, что парень тверд, как скала. Как в очередной раз предложил ему отсосать.
Но затем… на телефон Рейна пришло какое-то сообщение, и он почти сразу же ушел из номера.
Кирана не было нескольких часов, из-за чего я полночи не спал, потому что беспокоился, вдруг что-то случилось. А когда он, наконец, объявился, то оказался пьяным в стельку, явно с кем-то переспав.
В тот раз я думал, что Рейн подцепил какую-то случайную цыпочку.
Но теперь…
А не виделся ли он с Ромэном в тот вечер?
От беспокойства у меня ноет живот, но я стараюсь стряхнуть с себя это чувство.
Нет, Рейн не стал бы лгать, когда говорил, что не видел Ромэна много лет. Он больше не станет мне лгать.
Отвлекаясь от мыслей, бушующих в моем гиперактивном разуме, я начинаю просматривать более давние альбомы – со времен школы. По ним я мог бы больше узнать об их отношениях.
Какое-то время я не нахожу ничего, кроме тонны фотографий Ромэна и Сиены. Но, как только начинаю впадать в уныние, то замечаю одно фото.
Я почти пролистываю его, потому что Ромэн на нем просто отмечен. Это какое-то фото из журнала. На ней я вижу Ромэна, одетого в костюм – ну, а как же без него – и обнимающего мужчину, который выглядит как его пожилая версия. Те же каштановые волосы, только подстриженные короче, те же темно-зеленовато-карие глаза. Должно быть, его отец.
Но вот в чем дело.
Это не Тед Андерс.
Ладно… Значит Ромэн не сын гребаного насильника. Приятно знать. Похоже, я разгадал эту часть головоломки.
А потом, когда перехожу к следующей фотографии, все кусочки головоломки, как по волшебству, начинают вставать на свои места.
Потому что на фото видны четыре человека. Слева направо – отец Ромэна, а затем и сам Ромэн. А рядом с ним – он.
Рейн.
То есть молодой Рейн. Все еще Рейн, но, как вы уже, наверное, догадались, тоже одетый в костюм.
Я видел Кирана в костюме бессчетное количество раз, но могу сказать, что этот стоил на тысячи долларов больше по сравнению с нынешним. И, чтоб меня, Рейн выглядит сексуально, даже будучи подростком, вероятно, около шестнадцати.
От четвертого мужчины… у меня по жилам пробегает лед.
Тед, мать его, Андерс.
Я чувствую, как мое кровяное давление поднимается, когда я разглядываю их четверых, Ромэна и Рейна между двумя мужчинами. Если бы я не знал, что это отец Ромэна, то подумал бы, что парни просто случайно наткнулись на двух сенаторов от Пенсильвании на одном и том же благотворительном вечере или каком-то другом мероприятии, на котором находились.
Но это отец Ромэна.
Так что напрашивается вопрос… Почему они фотографируются с Тедом, а не просто втроем? С какой стати отец Ромэна представляет их Андерсу, как будто шестнадцатилетним подросткам не все равно, кто он такой?
И какого хрена Тед гребаный Андерс обнимает Рейна за плечи, как будто Бог дал ему на это право?
Мои глаза сканируют фотографию снова и снова, в поисках хоть какой-то подсказки о том, что это за мероприятие, но потом до меня доходит, как узнать. Сама фотография более зернистая, чем первая, на которой только Ромэн и его отец, и когда я увеличиваю изображение, чтобы проверить подпись, это размытое, пиксельное пятно. Глядя на подпись в Facebook, я вижу, что это фотография с ежегодного благотворительного гала-концерта в Филадельфии.
Быстро прикидывая в уме, я открываю Гугл и набираю название гала-концерта вместе с предполагаемым годом, а затем Теда Андерса, надеясь найти цифровую версию журнала, из которого и было взято изображение на Facebook.
И удача оказывается на моей стороне, потому что на середине страницы я снова нахожу это фото.
Но она тут же иссякает, когда я смотрю на подпись.
К горлу подкатывает тошнота, пока я перечитываю ее десять, двадцать, восемьдесят гребаных раз, в надежде что не так понял.
Но подпись все еще там, черно-белая.
Открывая новую вкладку, я просто гуглю Теда Андерса, и мгновенно появляются новостные статьи и передачи, связанные с его недавними юридическими проблемами. Перелистывая видео, я нажимаю кнопку «воспроизвести», чтобы прослушать трансляцию, которая велась всего несколько часов назад.
Я внимательно вслушиваюсь в слова ведущего, который рассказывает о каждом аспекте дела, что обнародовало ФБР, изо всех сил стараясь, чтобы меня не вырвало от всех этих образов. Прикрывая рот рукой, я борюсь с непреодолимой тошнотой и молюсь, чтобы это была какая-то ошибка.
Но в глубине души я уже обо всем догадался.
О, мой Бог.
Глава тридцать третья
Киран
Возвращение в Боулдер означает, что жизнь входит в привычную колею. Ну, насколько это вообще возможно, теперь, когда мы с Ривером… Черт.
Я не знаю, что происходит между нами. Не знаю, чего хочу. Не знаю, действительно ли мои чувства к нему – это любовь, самая что ни на есть настоящая, или же что-то вроде Стокгольмского синдрома из-за того, что мы жили вместе больше месяца.
Просто не знаю.
Именно поэтому я вхожу в приемную доктора Фултон через час после того, как тренер высадил меня возле дома. Эта встреча была назначена еще до моего отъезда в шале, но впервые я рад прийти и попросить своего психоаналитика помочь разложить мои мысли по полочкам.
Я, как обычно, подхожу к секретарю, чтобы уведомить о своем приходе, но когда она замечает меня, то вскакивает, а ее глаза округляются:
– Киран, вы здесь. Прекрасно, – быстро лепечет Джоан. – Доктор Фултон отменила вашу встречу, но вы можете зайти к ней прямо сейчас. Я сообщу ей, что вы идете. – Голос Джоан наполнен тревогой, и она оглядывает приемную, наблюдая за другими пациентами, ожидающими встречи со своими врачами. Похоже, никто не обращает на нас внимания, но взволнованное состояние секретаря передаётся и мне.
Какого черта?
– Спасибо, Джоан, – благодарю я, проскальзывая через дверь в коридор, где находятся кабинеты. Все, вроде бы, как обычно, за исключением обеспокоенности Джоан по поводу… Даже не знаю, чего именно.
Остановившись перед дверью своего психотерапевта, я дважды стучу, прежде чем повернуть ручку и войти. Доктор Фултон сидит в том же кресле, что и всегда, и когда резко вскидывает голову, то одаривает меня привычной приветливой улыбкой. Вызывающей доверие.
И по какой-то глупой причине я верю ей.
– Киран, здравствуйте. Почему бы вам не присесть, чтобы мы могли начать прямо сейчас? – говорит Фултон в знак приветствия.
Я присаживаюсь на кушетку, кладу руки на колени и смотрю ей в глаза. Она ведет себя нормально, в отличие от Джоан, но следующие слова вызывают у меня тревогу:
– Я так рада, что вы решили прийти, учитывая события.
Я тут же напрягаюсь, мысленно перебирая все, что произошло в шале с Ривером. Откуда она знает?
– О чем это вы?
– О проблемах с вашим отчимом.
Я закатываю глаза, отчасти из-за того, что Фултон упоминает Теда, но в основном из-за своей паранойи. Конечно же, она говорила о нем, а не о нас с Ривером.
– Что он натворил на этот раз? Последнее, о чем я слышал, так это о том, что полиция пока не может найти против него никаких улик.
Доктор Фултон озадаченно на меня смотрит:
– Разве вы не следили за новостями во время вашего отдыха?
Неа. Я был слишком занят, трахаясь со своим квотербеком.
Из меня вырывается сухой смешок:
– Я находился в шале в горах, где единственным каналом был Netflix. Можно с уверенностью сказать, что вечерние новости не входили в мой список дел.
Доктор Фултон заметно бледнеет, застывая в своем кресле, и я тут же понимаю, что что-то не так – очень и очень не так, учитывая то, как она на меня смотрит, и как Джоан вела себя в приемной.
Что ты натворил, ублюдок?
– Говорите, – требую я, сжимая кулаки так сильно, что чувствую, как ногти впиваются в ладони. Фултон слегка вздрагивает от моего тона, затем встречается со мной взглядом, полным понимания и, возможно, даже страха. – Доктор Фултон… – снова начинаю я.
– Пожалуйста, Киран, зовите меня Эрика, – обрывает она, поднимаясь и хватая ноутбук со стола. – Наше общение станет намного менее профессиональным, после того, что я вам покажу. – Вернувшись на свое место, Фултон открывает его и начинает печатать.
Что за?..
Господи, неужели Тед совершил самоубийство? Она должна знать из моего досье, что его смерть будет наименьшей из моих забот, и я ни за что в жизни не буду оплакивать этого ублюдка.
Тогда в чем же дело?
Эрика протягивает мне ноутбук, показывая видео-ролик новостей, вышедший несколько часов назад с ведущим, который с тысячу раз освещал новости о моем отчиме. С трудом сглотнув, я бросаю взгляд на заголовок, прежде чем нажать на воспроизведение и увидеть… свое имя.
О. Мой. Бог.
«Появилась новая информация в связи с затянувшимся расследованием обвинений против сенатора Теодора Андерса. Из достоверного источника ФБР стало известно, что ребенок, о котором идет речь – это Киран Патрик Грейди, двадцати одного года, и не кто иной, как пасынок самого сенатора.
Показания Кирана о действиях, которые сенатор Андерс навязывал ему в течение пяти лет, начиная с девятилетнего возраста, хоть и не годились для передачи в эфир, укрепили дело ФБР против Андерса. Записи предоставили достаточно доказательств для ордера на арест, что позволило задержать сенатора для допроса. По словам представителя Бюро, Андерсу было предъявлено официальное обвинение в изнасиловании третьей степени, которое может повлечь за собой тюремное заключение на срок до семи лет и штраф до пятнадцати тысяч долларов, а также другие обвинения. Для Андерса был установлен залог в один миллион долларов, который вскоре успешно внесли, и сенатора освободили менее чем через сорок восемь часов.
Что касается пасынка, то Кирана Грейди никто не видел и не слышал уже больше месяца. В последний раз его видели восьмого декабря в кампусе колледжа в Боулдере, штата Колорадо. Среди сотрудников Бюро есть основания предполагать, что обстоятельства его исчезновения могут быть связаны с обвинениями, выдвинутыми против сенатора Андерса. Не исключаются похищение или нападение при отягчающих обстоятельствах».
До конца выпуска остается еще минута, но мой разум вращается быстрее, чем гребаный торнадо, поэтому я захлопываю ноутбук, возвращая его доктору Фултону и не глядя ей в глаза.
– Киран… – начинает она после продолжительного молчания, и я тут же срываюсь:
– На кого вы работаете?
Эрика замолкает, нахмурив брови:
– Прошу прощения?
– Вы меня слышали, – закипаю я, отталкиваясь от кушетки, чтобы встать, а затем начинаю ходить по кабинету туда-сюда. – На кого вы работаете? Я знаю, вам платит моя мать, но что дальше? Раскрываете наши частные беседы ей и ублюдку, Теду Андерсу? Помогаете им построить дело против меня, выдавая за психически неуравновешенного или еще кого, лишь бы склонить присяжных в его пользу?
Фултон вздрагивает от моих слов:
– Нет, уверяю вас, я не нахожусь на службе у вашего отчима. Он даже не подозревает, что вы ходите к другому психотерапевту. Ваша мать об этом позаботилась. – Эрика вглядывается в мои дикие глаза, и в ее собственных кружит печаль. – Я работаю на вашу мать, и только на нее.
Я хмурю брови:
– Что это вообще значит?
Вздохнув, Фултон проводит по волосам, аккуратно заправляя их за ухо.
Совершенно неуместный жест.
– Это значит, что вы не совсем ошиблись, когда спросили, не передаю ли я наши сеансы вашей матери. Передаю.
От этих слов в глазах полыхает красным. Я резко подлетаю к Фултон. Мое лицо находится в дюйме от ее носа, когда я выплевываю свои слова:
– И вы думаете, я поверю, что она не рассказала Теду каждое, блядь, слово? Вы, что, совсем тупая?
– Нет, она бы не стала…
Я издаю резкий смешок:
– Конечно же, стала бы. Или вы не знаете? Я рассказал ей, что он со мной сделал. В тринадцать, я рассказал ей, как Тед наклонял меня и трахал в задницу с такой силой, что у меня вполне мог бы случиться разрыв селезенки. Я рассказал ей, что он заставлял меня вставать на колени и сосать его член, пихая тот так глубоко, что я задыхался до тех пор, пока Тед не кончал. – Отступив назад, я усмехаюсь, замечая ошеломленное выражение ее лица. Вот только не надо. Я продолжаю сквозь стиснутые зубы: – Поэтому я пошел к той, которой, как мне казалось, мог доверять. И рассказал обо всем. Как он обижал меня. Оскорблял. Насиловал, пока она спала прямо по коридору. А мама отказалась даже слушать, не то, чтобы помочь. – По лицу Фултон начинают течь слезы, и к моему горлу поднимается желчь: – А что потом? Я думал, что могу доверять человеку, которому много лет изливал свою душу. А затем узнал, что эта сука меня предала. Каждое слово, каждую эмоцию, каждую мысль, которыми я делился с ней, она записывала на пленку и передавала моей матери и Теду. Они знали все, о чем я говорил на сеансах. – И это правда. Ни одно гребаное слово, которое я сказал своему психотерапевту, не держалось в секрете, как должно было быть. Наши разговоры вообще не следовало записывать, но у Теда имелись друзья в высших кругах. По-видимому, достаточно высших, чтобы подкупить гребаного психоаналитика, которая дала клятву Гиппократа, только для того, чтобы нарушить ее за хорошие деньги. – А теперь что? Эти чертовы записи просочились в ФБР. Возможно, уже и в СМИ. Каждое слово, сказанное мной наедине с врачом, каждая личная мысль и каждая интимная деталь того, что он со мной сделал – все это услышит гребаный мир. Так что, теперь, когда я пойду на футбольное поле или учебу, или в продуктовый магазин, меня заметят. Узнают во мне ребенка, которого насиловал и унижал его политик-отчим. И какой будет их реакция? Отвращение или жалость. А у меня нет сил размышлять, что хуже. – Честно говоря, я мог бы справиться с отвращением. А вот с жалостью нет. С тем самым взглядом в их глазах, который говорит: мне так жаль, бедный парень, хотя все, чего я хочу, это жить дальше, найти себя, стать кем угодно, только не таким, как Тед. Но я – продукт своего окружения и успешно это доказал. – И что хуже всего? – Я качаю головой, и ирония бьет меня под дых: – Хуже всего то, что я на него похож. Я взял у одного человека то, что мне не принадлежало. Навязал себя тому, кто не заслуживал моего гнева и негодования просто из-за того, что он был уверен в себе, как личности. Единственная разница в том, что вместо того, чтобы использовать и оскорблять этого человека, прежде чем заткнуть ему рот большим кошельком, я полюбил его.
В том шале я влюбился в Ривера. Этого никогда не должно было случиться. А может, я просто был слишком слеп, глуп, или самонадеян, чтобы заметить, что та наша химия являлась пощечиной от жизни, которая говорила: «Очнись уже, Рейн. Я создала кого-то только для тебя».
Все так и есть. Ривер создан для меня.
В данный момент я уверен лишь в этом. Ривер Леннокс был рожден на этой земле для того, чтобы стать моим и только моим. И как только разберусь с Тедом, я сделаю все, чтобы Рив об этом знал.
– Послушайте меня, Киран, – перебивает доктор Фултон. – Ваша мать не намерена сообщать отчиму о том, что мы обсуждали. Она лишь надеялась получить больше информации, потому что… – Женщина замолкает, ее горло явно напрягается, чтобы сглотнуть. – Он все еще продолжает это делать…
Лед лижет мою плоть.
– Что?
– Ваша мать… Она… случайно зашла в комнату. Сенатор привел домой еще одного мальчика. Подростка. Судя по ее словам, ему было не больше тринадцати. Тот же возраст, в котором были вы, когда…
Фултон не заканчивает свою мысль. Впрочем, ей это и не нужно. Я знаю, о чем идет речь.
В том же возрасте я пытался рассказать матери, что он со мной делает.
– Значит, все эти месяцы, когда начала всплывать информация…
– Это было дело рук вашей матери, Киран. Ну, отчасти. – Доктор Фултон испускает долгий вздох, потирая висок, в то время как я застываю на месте, разинув рот.
Я стискиваю зубы, потому что мне хочется заорать. Но я прекрасно осознаю, что своим срывом ничего не добьюсь…
– Начните с самого начала. И ничего не упускайте, – требую я, как только мне удается взять себя в руки…
С огромным трудом.
Дважды облизнув губы, Эрика резко вздыхает, прежде чем встретиться со мной проницательным взглядом:
– Несколько месяцев назад, когда СМИ впервые упомянули о сенаторе, это было не из-за кассет. – Я удивлённо вскидываю брови, до боли сжимая спинку кресла. – В отношении вашего старого психотерапевта провели расследование. За взяточничество, нарушение клятвы Гиппократа, а также шантаж. Когда ФБР ворвалось в ее офис в поисках информации о том, кого они считали частью теневой группировки, связанной с торговлей наркотиками и секс-трафиком, то конфисковали все документы. В том числе и ваше досье. Мы оба знаем, что находилось в той папке. Информации было более чем достаточно, чтобы выстроить правдоподобное дело против Теда. Единственное, чего им не хватало, это…
– Кассет, – заканчиваю я за нее, вспоминая тот день, когда Тед показал их мне в своем кабинете, запертых в сейфе, пока моя мать наслаждалась своей жизнью, ни делая ни черта.
Фултон кивает:
– В вашем досье они упоминаются достаточно часто, чтобы в Бюро понимали, что упустили ключевую часть головоломки. Проблема была в том, что они несколько дней прочесывали офис, считая, будто Тед каким-то образом связан с теневым бизнесом, который изначально пытались уничтожить.
Я в неверии качаю головой:
– Понятно, но ведь это было несколько месяцев назад. Почему история набрала обороты только сейчас?
– Из-за этих пленок. До недавнего времени у ФБР их не было. Они лишь намекали на их важность для дела. Вот почему не сообщали ваше имя общественности. Бюро не было уверено в том, какие улики содержат записи, только то, что они могут стать одной из решающих деталей. Я не знаю, почему в Бюро решили пойти таким путем и позволили общественности думать, будто пленки были у них на руках, но смею предположить – это было сделано для того, чтобы их нынешний владелец связался с Бюро. Все, что мне известно – это то, что ваша мать прослушала их, когда ваше досье забрали в качестве улики. Когда она обнаружила Теда в таком… опасном… положении с тем мальчиком, то больше не смогла закрывать на это глаза. И передала плёнки в ФБР. Ваша мать поняла, что совершила ошибку, отказавшись вас слушать.
Мой желудок переворачивается, когда осознание сбивает меня, как товарный поезд.
Весь этот бардак – мой перевод из Клемсона, ФБР, арест Теда, судебное разбирательство, СМИ… – произошел потому, что моя мать – моя гребаная мать – решила наконец стать кем-то другим, кроме как светской шлюхой, накачанной таблетками.
Нет, нет, нет.
Дорогая мамочка, на хрена тебе понадобилось вмешиваться именно сейчас? Почему ты не могла сразу вести себя как нормальная мать, когда я нуждался в твоей поддержке, рассказывая, что творит твой муж прямо под вашей общей крышей? Почему ты не могла любить меня больше, чем свои деньги, и поверить мне на слово? И почему, черт возьми, мой психотерапевт так хорошо разбирается в поведении моей матери?
Я бросаю на Фултон тяжелый взгляд:
– Кто вы такая? Вы говорите о ней так, будто знаете ее лично.
Лицо Эрики искажает гримаса:
– Твоя мать и я?.. Мы общались друг с другом. Довольно хорошо, пока она не вышла замуж за Теда, а я не переехала сюда. Когда ваша мать узнала, что вы переезжаете в Колорадо, то связалась со мной. Она умоляла меня помочь вам, хотя бы для того, чтобы вы могли с кем-нибудь поговорить, после всего, что услышала на тех пленках. – Эрика делает паузу, глубоко вздыхая: – Как только ваша мать передала кассеты ФБР, то позвонила мне и все рассказала. Она хотела убедиться, что с вами все в порядке, но никто ничего о вас не слышал. СМИ пока не знают, но Тед пропал. Он бежал из Пенсильвании. Возможно, даже из страны. Мы не знаем, где он.
Мои мысли тормозят на последних словах.
Мы не знаем, где он.
А значит, Тед может быть где угодно.
Например, здесь.
Я закидываю руки за голову, пытаясь сосредоточиться на глубоком, ровном дыхании, как меня учила мой первый психотерапевт, когда у меня начиналась паника.
Именно она на меня и накатывает. Жесткая паническая атака.
Добрый доктор, должно быть, замечает, что мое волнение снова нарастает, потому что внимательно наблюдает за моей дыхательной практикой.
– Вот так, Киран, – хвалит доктор Фултон. – Продолжайте дышать.
Я только этим и занимаюсь, все время мысленно считая до ста.
Три раза.
Но никак не успокоюсь.
Проходит еще пять минут, а я все еще ощущаю тревогу.
Мои мысли бегают по кругу. В голове возникает вопрос за вопросом, которые формируются прежде, чем я могу даже ответить на предыдущий.
Где Тед? Каков его следующий шаг? Собирается ли он исполнить свои угрозы, которые повторял перед моим отъездом в колледж? Планирует ли каким-то образом меня устранить?
Знает ли он о Ривере?
Черт, Ривер.
Мой мозг снова цепляется за имя, используя его как якорь, чтобы удержать меня на месте.
Аквамариновые глаза и волосы оттенка шоколада. Сонная улыбка, которую Рив дарит мне по утрам, когда просыпается. Его странная привычка стучать пальцами под ритм звучащей в голове песни, которую я полюбил настолько, что жажду увидеть хотя бы раз в день и спросить у Рива, что это за песня.
За последние несколько недель я научился узнавать по ним его мысли, как в забавной детективной игре. Потому что песни всегда выдают больше, чем слова, которые Ривер произносит вслух, и именно этих мыслей я жажду больше, чем его тела.
Это ложь. Я жажду всего, что связано с Ривером.
Его смеха, улыбки. Ровного сердцебиения под моим ухом. Его легкости, что проникает в мою черную душу, придавая ей смысл жизни – цель – впервые за целую вечность.
Ривер – затишье в центре шторма.
И он ужасно мне нужен. Я не позволю Теду разрушить единственное хорошее, что случилось со мной за всю мою паршивую жизнь.
Тед не знает о Риве. Каким образом он бы узнал? Мы целых пять недель находились в шале, вдали от всего мира. Весь мир считает, что я мертв, похищен, или со мной случилось что-то ещё.
А значит, Тед не знает о Ривере.
Не может знать.
Но, в то же время, я знаю какие у Теда возможности. И когда он чего-то хочет, то обязательно это получает.
Теду захотелось изнасиловать и растлить своего несовершеннолетнего пасынка? Получите, распишитесь.
Теду захотелось скрыть убийство и использовать этот факт в качестве рычага давления? Проще простого.
Тед захотел найти что-нибудь, что можно использовать против меня, лишь бы расследование прекратилось? Готов спорить на что угодно, что он это найдет.
Прибегнет к вымогательствам. Сотрет землю в порошок в своих попытках достичь желаемого, а потом в очередной раз выйдет под залог.
Что, если Тед узнает о Ривере, о той власти, которую тот имеет надо мной? О том, на что я готов пойти, лишь бы его защитить?
В таком случае Ривер станет идеальной разменной монетой, в попытке получить от меня все, чего захочет Тэд. Вот только не думаю, что Ривер выйдет из этого сценария живым и здоровым. Не в нашем случае.
И только одно это говорит мне о моих страхах.
Чтобы обезопасить Ривера, я должен его отпустить. Должен разорвать эту…связь между нами, чем бы она ни являлась. Честно говоря, я больше не знаю, как ее классифицировать. То, что начиналось как явная вражда, превратилось в дружбу с перепихом, а потом каким-то образом и в любовь.
Не какую-то там привязанность или влюбленность. А настоящую гребаную любовь. Возможно, я сомневался в этом, когда вошел в кабинет к Фултон, но теперь уверен наверняка.
То, что я чувствую к Риверу – это не что иное, как ради-тебя-я-готов-на-все.
Любовь, ради которой двигают горы или пересекают океаны. Или от которой отказываются, чтобы уберечь человека от психованного мудака, который заберёт все, что тебе дорого, и превратит в пыль.
А я не могу, не могу позволить такому случиться с Ривером.
У меня остался лишь один способ защитить его от Теда. Единственный, который, по крайней мере, имеет смысл.
Я должен с ним расстаться.
Разорвать наши отношения, даже если это, словно вырезать из груди собственное сердце.
Во мне разгорается война при мысли о том, что в обозримом будущем я буду жить без Рива. Видеть его, без шанса прикоснуться. Чувствовать к нему столько всего, но не иметь возможности выразить. Эти мысли вызывают у меня боль в груди. Такую сильную, что я потираю место над сердцем, в попытке ее ослабить.
Я не могу так поступить Ривом. Выкинуть его, как будто он ничего для меня не значит. Черт, я не могу поступить так с собой, учитывая, что Ривер значит для меня все.
Только дурак может решиться на то, чтобы перекрыть себе кислород.
Но мне придётся это сделать, чтобы убрать Ривера с поля боя, в котором он не должен участвовать.
Нужно придумать, как разобраться с Тедом. А потом я верну Рива.
Боже, неужто я схожу с ума?
Сидя на кушетке доктора Фултон и обхватив голову руками, я обдумываю свой следующий шаг. У меня не получится справиться с Тедом самостоятельно, ни в каком виде, ни в какой форме.
Проблема в том, что люди, которые могут мне помочь, зависят от Теда. Власть моего отчима над людьми безгранична, это я знаю уже давно, но, похоже, явно осознал только сейчас.
– Вы можете позвонить кому-нибудь, хоть кому-то, кто может оказать вам поддержку? – Взглянув на доктора Фултон, я замечаю слезы, стоящие в ее глазах, и сразу же чувствую себя мудаком за то, что предположил, будто она имеет какое-то отношение к сенатору. Я коротко киваю ей, хотя не знаю, хватит ли у меня сил позвонить. – Если хотите, можете позвонить отсюда, – произносит Эрика, сжимая мою руку в своих теплых ладонях. – Ситуация, в которую вы попали… – Она замолкает, в отчаянии качая головой: – Я очень вам сочувствую. За все годы практики в этой области, мне ни разу не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. Я пойму, если у вас не будет желания продолжать сеансы. Просто знайте, что я всегда здесь… – Доктор Фултон откидывается назад, когда я снова киваю.
В данный момент не похоже, что у меня получится открыть рот и что-то сказать, не сорвавшись. Но что-то делать нужно точно.
Все, что может мне помочь.
Проглотив свою гордость, я готовлю себя к определенному шагу, хотя и не уверен, что тот принесет мне пользу. За четыре года его номер мог измениться. А если каким-то чудом он ответит, захочет ли вообще со мной разговаривать? Помочь мне?
Когда моя жизнь успела стать таким кошмаром?
Руки все еще дрожат, когда я достаю из кармана телефон. А затем смотрю на имя на экране – имя, которое в последнее время все чаще и чаще приходит мне на ум.
Посылая молитву любому богу, который может меня услышать, я нажимаю пальцем на кнопку вызова и жду.
Один гудок. Второй. Третий.
И в ту секунду, когда он поднимает трубку, из моего горла вырывается сдавленное рыдание:
– Ты мне нужен.
Глава тридцать четвертая
Киран
Спустя час и один мучительный телефонный разговор с тем, чей голос даже не думал услышать снова, я возвращаюсь в свою квартиру, теряясь в тумане… небытия.
Я абсолютно ничего не чувствую.
Онемевший. Разбитый.
Одинокий.
Впервые в своей многострадальной жизни я благодарен, что прохожу терапию. Одному Богу известно, как бы я отреагировал, увидев новости, перевернувшие мою жизнь с ног на голову, в любом другом месте, кроме кабинета доктора Фултон.
Все еще погруженный в свои мысли, я даже не замечаю, что моя дверь не заперта. Тем не менее, останавливаюсь, пораженный, обнаружив Ривера в пространстве между своей кухней и гостиной, который ходит по виниловому полу так быстро, что тот может воспламениться. Мне хочется спросить, как, черт возьми, он попал в мою квартиру без ключа, но я слишком опустошен, чтобы переживать об этом.
– Abhainn, – выдыхаю я.
Услышав мой голос, Ривер резко останавливается, и с секунду мы просто смотрим друг на друга.
Волосы у Рива растрепаны, как будто он постоянно пробегался по ним пальцами. Его глаза – темный лес, пожираемый лесным пожаром. Они наполнены ужасом, печалью и ничем не сдерживаемой яростью. Ривер выглядит как развалина, но и я, наверное, ненамного лучше, учитывая все, с чем мне пришлось столкнуться за последние пару часов.
Прежде чем я успеваю снять обувь, положить ключи или хотя бы подумать, Рив наваливается на меня, прижимая к входной двери и пожирая мои губы. Его язык скользит внутрь, переплетаясь с моим собственным, с такой нуждой и отчаянием, как будто мы оба тонем, и это единственный способ понять, как выплыть.
В моем случае эта мысль недалека от истины, потому что, боже, я даже не понимал, как сильно мне это нужно.
Он. Ривер.
Я пробегаю пальцами по его волосам, в то время как он занят тем, что задирает мою одежду, пытаясь добраться до кожи.
– Я видел новости, – бормочет Рив мне в губы после того, как снимает с меня футболку, переключая свое внимание на мой ремень. Я снимаю его собственную, пока Ривер быстро расстегивает мне джинсы и стягивает их вниз вместе с боксерами.
– Я не хочу говорить о гребаных новостях, – рычу я, срывая с Рива остатки одежды, прежде чем упасть перед ним на колени. Не теряя ни минуты, я хватаю в руку его член, прежде чем провести языком по всей его длине. Лаская эрекцию, уделяя особое внимание головке и чувствительному ободку, я убираю руку, чтобы переместить обе на ягодицы Рива и сжать.
