Текст книги "Следуй за рекой (ЛП)"

Автор книги: Ч. Риччи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Самые темные уголки его души, прошлое – это то, кем является Рейн.

– Мне было плохо до такой степени, что я приходил в школу под кайфом, и меня выгоняли с середины тренировки. Закинуться экстази перед игрой? Легко. По сути я был наркоманом. И не мог остановиться, даже если бы захотел.

Щеки Кирана пылают, румянец заливает кожу от шеи до кончиков ушей.

– Не надо стыдиться, – говорю я ему, убирая травку в сторону, чтобы схватить Рейна за руку. – Я не осуждаю тебя за то, как ты справлялся со своей болью. После того, как нас бросил отец, я долгое время принимал Ксанакс. Да, может быть, это не совсем то же самое, но мне помогало. – Покачав головой, я выдыхаю: – Ни у кого нет права указывать тебе, каким способом справляться со своими демонами.

Рейн кивает, и я сжимаю его руку, желая сделать что-нибудь – что угодно, лишь бы ему помочь.

– Могу я спросить, что помогло тебе остановиться?

Киран закусывает губу:

– Мой друг… он умер. От передозировки. Меня отрезвила его смерть.

Боже.

– Черт, Рейн, прости.

Киран пожимает плечами:

– Не извиняйся, это не твоя вина. Я прошёл реабилитацию, начал ходить к психоаналитику и тому подобное. Но с учетом вышесказанного, я даже не прикоснусь к траве. Изредка я употребляю алкоголь, но не думаю, что он когда-нибудь станет для меня проблемой.

Я улыбаюсь, потирая большим пальцем тыльную сторону его ладони:

– Что ж, я рад. Когда ты последний раз принимал наркотики?

Рейн морщится, и мое сердце замирает.

– Той ночью в Портленде, – говорит он хриплым голосом. – В том клубе я втянул две дорожки кокса. Потом мне сказали, что это была смесь с экстази, чтобы от кайфа сносило крышу, и… Даже не знаю… У меня были дикие галлюцинации, а потом вырвало в туалете… – Киран качает головой. Чувство вины, которое он испытывает, написано на его красивом лице. – Черт, лучше бы я этого не делал. В тот вечер я перечеркнул годы трезвости.

Я чувствую, как морщу лоб:

– Тогда зачем сделал?

Его взгляд танцует в глубинах моих глаз, читая меня, прежде чем скользнуть языком по губам и отвести взгляд.

И все становится на свои места.

– Это случилось из-за меня, да? – шепчу я, и у меня перехватывает дыхание. – Это был я. Я дразнил тебя в гостинице, подстрекал. А потом ты ушел и…

Боже.

У меня голова идет кругом. Кажется, будто меня сейчас стошнит. Я выскальзываю из его рук и отворачиваюсь, обхватив голову руками.

Все из-за меня.

Рейн сорвался… потому что в тот вечер я вел себя как придурок.

– Нет, – твердо говорит Киран, хватая меня за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза. – Помнишь, что ты сказал мне в ту ночь на поле, когда я тебя разукрасил? Что я не могу свалить на тебя свои проблемы. – Я едва киваю, но он замечает это и продолжает: – Хорошо. Потому что я не позволю тебе мучить себя из-за моих ошибок. Они на моей совести, как ты и сказал. – Его глаза ищут мои, и я вижу в них непролитые слезы. – Это я принял решение обнюхаться коксом, а не ты. Это моя вина.

Я вздрагиваю от его слов, резко сглатывая:

– Я чувствую себя виноватым. Если бы я тогда…

Киран яростно качает головой, прерывая меня:

– Человеку не следует зацикливаться на прошлом, Abhainn, и забывать про настоящую жизнь.

Я издаю сдавленный смешок:

– Ты только что неточно процитировал мне Гарри Поттера?

Рейн ухмыляется и проводит большим пальцем по моей щеке:

– Не знаю, наверное. – Его улыбка смягчается, но палец продолжает скользить по моему лицу. – Я совершил столько ошибок в своей жизни. Столько хотел бы исправить. Но не могу, поэтому все, что остается, это учиться на них и стараться не повторять.

Киран прав. Все мы так или иначе делали ошибки, главное не повторять их.

Именно это он и пытается сделать. Теперь я понимаю.

– Все равно прости меня, – говорю я Рейну, поднимая руку, чтобы схватить его за запястье. – Прости за то, как я вел себя раньше.… – Я замолкаю, стиснув зубы. – Мне очень жаль.

Его мягкая улыбка согревает мое сердце, и оно практически останавливается, когда Рейн нежно целует меня в губы:

– Ты тоже меня прости. Я бы сказал, за все, но… – Он замолкает, заливаясь смехом. – Не уверен, жалею ли я о том, что ударил тебя. Было приятно лишить блеска золотого мальчика.

Я смеюсь, мое настроение сразу же поднимается, когда я толкаю его на спину, прежде чем сесть сверху:

– Такое позволено только тебе, детка. Только тебе.

Глава двадцать восьмая

Киран

День двадцать восьмой

Все мы знаем этот классический прием «с нового года, новая жизнь». Люди придерживаются своих решений в течение месяца, ну, может, двух. А к середине марта вдруг понимают, что совсем не похудели, так что перестают тренироваться, начинают снова пить газировку, кофе или еще что-то.

И все они говорят, ну и ладно, попробую в следующем году.

Сейчас не тот случай.

У меня не было ни малейшего намерения открываться Риверу, как это произошло несколько дней назад в том форте. А потом и на следующее утро в его комнате. Но, черт возьми, я это сделал и дал себе клятву продолжать впускать Рива в свою жизнь.

И пусть это всего лишь четвертый день месяца – года – но свое обещание я намерен сдержать любым способом.

Дарить ему маленькие частички себя, какими бы незначительными они ни казались.

В конце концов, со временем я смогу познакомить Ривера с самыми темными уголками своей души – осколками, которые никогда не увидят дневного света. Частичками, которые никто не полюбит и не поймет, но я знаю, что Рив обязательно увидит в них что-то хорошее.

Потому что он такой.

Вот почему я ловлю себя на мысли, что держу Ривера за руку, когда тащу его к двери своей спальни, где находится моя импровизированная художественная студия. Я не спал здесь с той ночи, когда впервые забрался к Риву в постель, после того, как нашел его в коридоре. Но я все еще просиживал в своей комнате по несколько часов в день, когда мы не были заняты друг другом.

Ривер тепло улыбается мне, но в его глазах отражается тень смущения. Он ни разу не заходил в мою комнату с того самого дня, когда мы оказались в шале, поэтому морщина на его лбу и то, как пальцы свободной руки рассеянно постукивают по ноге, говорят не только о дискомфорте, но и о том, что, черт возьми, происходит?

Я сглатываю комок в горле и поворачиваю ручку, все еще крепко сжимая его руку:

– Я хочу кое-что тебе показать.

И мне действительно хочется поделиться с Ривом этой своей частичкой. Даже больше, чем поделился, когда подарил тот рисунок на Рождество. Это меньшее, что я могу для него сделать.

Возможно, я все еще не уверен в том, что готов признаться миру или даже самому себе, какой я на самом деле. У меня не хватает смелости показать публике «настоящего» Кирана Грейди, а не того, кем они меня считают.

Но знаю, что, когда я с Ривером, то являюсь тем, кем и должен быть.

Я широко открываю дверь и приглашая Рива войти в комнату, которая стала моим маленьким убежищем от прошлого. Он проскальзывает мимо, оглядывая светлую спальню и картины, занимающие почти все пространство.

Ривер на мгновение замирает, осматривая беспорядок на столе, в комплекте с холстом, разложенным на полу, который все еще нужно разрезать, прежде чем я смогу с ним работать. В одном углу сложены несколько готовых акриловых работ, на столе, прикроватной тумбочке и даже на полу – стопки готовых акварельных. Коробки, которые я принес, чтобы сложить их туда, уже давно переполнены.

Не говоря уже о рисунках карандашом. Они буквально повсюду. Кисти, наряду с акварельными красками, разбросаны по столу, а на полу стоят коробки с акриловыми красками. Везде, где осталось свободное место.

Риву, у которого комната всегда в идеальном порядке, моя, наверняка напоминает дом после торнадо, по которому следом пронеслось стадо быков. Но для меня это творческий хаос.

Ривер смотрит на меня с широкой улыбкой на лице, и мне нравится быть тому причиной. Я никогда не устану смотреть на то, как от улыбки на его щеках появляются ямочки.

– Можно мне взглянуть?

– Конечно, – шепчу я, подходя к кровати и расчищая ее, чтобы нам было где сесть. – Эти все должны уже высохнуть. Но будь осторожен с холстом на полу. Он у меня последний.

Я складываю в стопку акварельные рисунки, которые были разложены для просушки, стараясь не смотреть на Рива, чтобы тот мог спокойно осмотреться.

Боже, это труднее, чем я думал.

Искусство субъективно, и некоторые его грани не всегда нравятся людям. Одни из них темные и мучительные, тогда как другие яркие и свежие. Но каждый стиль имеет свою собственную красоту и место в мире.

Хотя данное знание не избавляет от страха оказаться отвергнутым. Не вписаться в окружение.

Как я со временем выяснил, с Ривером люди ведут себя так же.

Рив поднимает коробку, переполненную акварельными рисунками, и ставит ее на постель, прежде чем перелезть через меня, словно я какой-то спортивный инвентарь. Когда Ривер устраивается на кровати, его улыбка становится еще шире. Он ловит мой взгляд и буквально сияет:

– Что такое?

– Ты всегда так волнуешься, когда разглядываешь рисунки? – нервно смеюсь я. – Я про то, что искусство – это не совсем твое.

Наклонившись, Рив дарит мне легкий поцелуй, скользнув по губам кончиком языка:

– Я знаю, что говорить это глупо, но ты мое. И твои картины – часть тебя. Конечно же, я хочу их увидеть.

Он проникает языком в мой рот, и я издаю стон, когда тот переплетается с моим. Я снова твердею, и последнее, чего мне хочется, это рассматривать рисунки. Но Ривер вовремя отстраняется, прижимаясь лбом к моему и слегка задыхаясь:

– Спасибо, что поделился ими со мной.

– Спасибо за твою отзывчивость, – шепчу я тихо.

Рив отодвигается после еще одного легкого поцелуя и хватает телефон, чтобы включить свой любимый «мягкий» плейлист – который теперь нравится и мне – прежде чем начинает копаться в коробке, вытаскивая каждый рисунок. В течение получаса он просматривает почти сотню картин с окружающими шале пейзажами и городком Вейл. Некоторые из них мрачные, с обилием нейтральных тонов – стиль, который я предпочитаю – а другие более яркие и живые, как, например, та, что я подарил Риву на Рождество. От моего внимания не ускользает, что более яркие работы – это также и более поздние.

Просмотрев всю стопку, Ривер передает мне рисунки, чтобы я убрал их обратно в коробку, всякий раз встречая мой взгляд с улыбкой, и, Боже, у меня не получается сдержать гул в груди. Потому что я поверить не могу, что нечто настолько простое вызывает у него такую яркую улыбку.

Как только последняя картина оказывается в коробке, я спрыгиваю с кровати, чтобы отнести ее на место. Я начинаю разбирать рисунки на столе, хватая оставшуюся стопку, чтобы положить поверх остальных, когда до меня доносится громкий шлепок по дереву.

Поднимая взгляд, я замечаю, как Ривер хватает с пола черный блокнот. Судя по всему, мой альбом для набросков. Развернувшись, я возвращаюсь к своей задаче освободить стол.

Секундочку.

Черт.

Мой. Альбом. Для. Набросков.

Я оборачиваюсь, когда Рив открывает первую страницу, и тут же напрягаюсь. Потому что знаю, что там нарисовано.

Наброски его рук и маленькая татуировка в виде креста на внутренней стороне запястья, там, где находится пульс.

Я также знаю, что изображено дальше, потому что сам рисовал эти наброски.

Его. Ривера.

Все части его тела, которые запомнил за последние недели. Каждую линию, изгиб и мышцу. Каждую тату, украшающую его кожу.

Там есть все.

Оооо черт, это плохо.

Даже хуже.

Как Танос, захвативший все шесть Камней Бесконечности – настолько плохо.

Тревога проникает в самую глубину моей души, когда Рив поднимает свой сине-зеленый взгляд, чтобы встретиться с моим.

Выражение его лица нечитаемое.

– Рив, – говорю я как можно мягче, как будто разговариваю с пугливым животным, а не с парнем, который стал для меня самым важным человеком на свете. Даже за такое короткое время.

Ривер ничего не отвечает, лишь делает медленный шаг к двери, не сводя с меня глаз.

И поскольку я уже знаю его, как свои пять пальцев, то понимаю, что тот собирается сбежать.

Как я и предсказывал, Ривер перепрыгивает через холст на полу, делая рывок к двери и пролетая мимо нее на всех парах.

– Рив, подожди! – кричу я и бегу следом, в мгновение ока выскакивая за дверь, но этот ублюдок оказывается быстрее.

Он направляется прямиком в ванную и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Я пытаюсь покрутить ручку, но безуспешно, Рив уже заперся внутри с альбомом, который я ценю больше всего.

Тем самым, где изображен он.

Глава двадцать девятая

Ривер

День двадцать восьмой

Я с облегчением вздыхаю, потому что успел добежать до ванной раньше, чем меня настиг Рейн. Не поймите меня неправильно, я чувствую вину за то, что заперся здесь с альбомом, хотя Киран явно не желает, чтобы я в его заглядывал.

Но черт.

Он меня нарисовал?

– Abhainn, это не то, о чем ты подумал, – отрицает Рейн с другой стороны двери, продолжая колотить по ней кулаками.

Обычно я бы с удовольствием слушал его мольбы, но в данный момент от его голоса мое сердце разрывается на части. При других обстоятельствах я бы уступил просьбам Рейна или даже требованиям. Я бы подчинился, как ему нравится.

Но покорность не в моем характере.

Только иногда и только с ним.

Я не отвечаю, а вместо этого двигаюсь к туалетному столику и, опираясь на него спиной, соскальзываю на пол. Сделав глубокий вдох, я изо всех сил стараюсь не обращать внимания мольбы Рейна и его стук в дверь.

Но это сложно.

Надеюсь, он не сорвет ее с петель, пытаясь добраться до меня, прежде чем я успею заглянуть внутрь.

– Ривер, сейчас же открой эту чертову дверь! – кричит Киран.

В его голосе нарастает гнев, а дверная ручка продолжает дребезжать.

Я не отвечаю, позволяя Рейну кипеть от ярости.

Он нарисовал меня.

Он нарисовал меня.

Боже. Он. Нарисовал. Меня.

Неважно сколько раз эта мысль проходит через мой разум, она не имеет никакого смысла.

– Детка, пожалуйста. Давай поступим так. Ты откроешь дверь, и я обещаю, что мы посмотрим альбом вместе.

Ага, он уже пытается заключить со мной сделку.

Многие люди не знают, что стадии горя относятся не только к потере и смерти. Рейн – осознает он это или нет – уже на третьем шаге: торг.

Я открываю альбом и листаю его. Страница за страницей.

Все наброски – мои.

Татуировки.

Грудь.

Руки.

Пресс.

Губы.

Глаза.

Лицо.

Весь этот графит на бумаге отражает меня, словно зеркало.

Не знаю, сколько времени я уже сижу, листая альбом Кирана. Просмотрев, его, наверное, с полдюжины раз, я все еще не верю, что Рейн заполнил весь альбом только мной.

Когда он успел?

Я никогда раньше не видел его с альбомом в руках. Киран никогда не рисовал передо мной, за исключением того единственного раза, когда я звонил ему по FaceTime. Насколько мне известно, он не фотографировал меня, чтобы потом сделать наброски по фото.

А значит, все они из его головы.

И всякий раз, когда Киран касался, целовал и ласкал мое тело.… Он не просто ему поклонялся.

Рейн заучивал его наизусть.

В груди бешено колотится сердце, а ладони начинают потеть, когда я поднимаюсь на дрожащих ногах, ощущая себя Бэмби, сделавшим первый шаг в своей жизни. Затем пересекаю ванную и открываю дверь.

Я ожидаю увидеть Рейна прямо перед собой, но в своих размышлениях, должно быть, не заметил, что тот больше не стучит в дверь. Вместо этого я замечаю, что он сидит на полу напротив, обхватывая голову руками.

Четвертая стадия – депрессия.

Киран напрягаются, когда слышит скрип двери, но не делает ни малейшей попытки посмотреть на меня или что-то сказать.

Присев перед ним на корточки, я кладу закрытый альбом на пол, но Рейн, по-прежнему, не поднимает глаз.

– Ты нарисовал меня? – шепчу я дрожащим от волнения голосом. Мои слова не должны звучать как вопрос. Но, вероятно, дело обстоит именно так.

Я понятия не имею, что это означает для нас, и Киран, наверняка, тоже.

Наверное, поэтому он и не хотел, чтобы я видел наброски.

Посмотри на меня, детка, беззвучно умоляю я. Внутри все скручивает от предвкушения.

Словно прочитав мои мысли, Киран поднимает голову, и его янтарные глаза встречаются с моими. Они покрасневшие, как будто он сдерживает слезы, и я ненавижу саму мысль о том, что мои действия причинили ему боль. Я бы никогда так не поступил, но иногда не могу не вести себя как эгоист, думающий лишь о собственной выгоде.

Я смотрю, как на лицо Кирана надвигается стоическая маска, которую тот не носил уже несколько недель, и у меня возникает желание схватить его за плечи и встряхнуть.

Наши отношения не такие. Больше нет.

И тут до меня, наконец, доходит. Пятый этап – смирение.

Но смирение с чем? С моим гневом или возмущением, которых и в помине нет?

Хватая Кирана за запястья, я поднимаю нас обоих на ноги, прежде чем обхватить его лицо руками. Мое сердце готово выскочить из груди в попытке объяснить, что я чувствую. Хотя бы для того, чтобы Рейн знал, что я никогда еще не ощущал себя таким живым.

Я люблю тебя.

Слова готовы вырваться на свободу, извещая о своем присутствии, но я себя сдерживаю. Потому что так лишь отпугну Кирана.

Я с мольбой смотрю ему в глаза, пытаясь заметить хоть малейший признак того, что Рейн замечает мои чувства к нему. Что его наброски – это самый чудесный подарок, случайный он или нет. Что Киран подарил моему сердцу крылья и позволил ему парить.

Что я люблю его.

Безумно. По-настоящему.

Я бы отдал все на свете, чтобы озвучить свои чувства прямо сейчас.

Но у меня есть еще один способ.

Показать.

Я прижимаю Кирана к стене, впиваясь в его рот в обжигающем поцелуе. Прикусывая нижнюю губу, быстрыми движениями я расстегиваю свой ремень, пуговицу джинсов и молнию, в затем проделываю то же самое с Рейном.

– Твой талант так заводит, – бормочу я ему в губы, продолжая скользить языком по контуру, прежде чем схватиться за футболку и стянуть ту через голову. Я бросаю ее на пол и иду обратно в комнату Кирана, по дороге стягивая свои джинсы. Как только переступаю порог, то слышу звуки «Pavement», SayWeCanFly, исходящие из Spotify на моем телефоне, и в голову приходит одна идея.

– Ты не злишься? – слышу я за спиной голос Рейна, неуверенность сквозит в его грубом шепоте.

В одних трусах я обхожу лежащий на полу холст и начинаю копаться в коробке с акриловыми красками.

– Нет, абсолютно, – отвечаю я, хватая пару больших тюбиков краски.

Отвинчивая крышку, я срываю ее полностью, прежде чем перевернуть тюбик и вылить на холст королевский синий.

– Что ты делаешь? – спрашивает Рейн с дрожью в голосе.

Я смотрю на него, открывая второй тюбик – на этот раз зеленого оттенка. Киран стоит с другой стороны холста, раздетый до трусов и твердый, как скала. При виде его стояка мой рот наполняется влагой.

Позволь мне показать, как сильно я тебя люблю.

Я выжимаю каждую каплю краски, размазывая ее по всему холсту. Меня не заботит, останется ли она на моих руках или любой другой части тела.

Как только тюбик пустеет, я бросаю его на пол вместе с другим и поворачиваюсь к Рейну лицом, стягивая нижнее белье с ног и швыряя его через всю комнату. Затем хватаю Кирана за руку и быстро дергаю к себе, вынуждая ступить на покрытый краской холст.

Скользнув пальцами под резинку его трусов, я размазываю краску по бедрам Рейна, опускаясь на колени, пока стягиваю боксеры вниз.

– Творю искусство.

Прохладная краска хлюпает под моими коленями. Я провожу языком по длине Рейна, от основания до кончика, втягивая головку в рот, в то время как мои пальцы слегка скользят по задней части его икр и коленей, вынуждая Кирана вздрогнуть. Я медленно посасываю его в течение нескольких секунд, прежде чем отстраниться и погрузить ладони в краску под собой.

Во мне бушует жажда заклеймить Кирана любым известным способом, и я позволяю ей захлестнуть себя полностью.

Своими покрытыми краской ладонями я обхватываю бедра Рейна прямо под ягодицами, а затем чуть приподнимаюсь на коленях, касаясь языком косых мышц его живота, сначала с одной стороны, а потом и с другой, уделяя особое внимание тату на левом бедре. Как ему нравится. Покусывая кожу, я оттягиваю ее зубами, и член Рейна оказывается рядом с моим лицом. Когда я отстраняюсь, то замечаю крошечные полумесяцы от своих зубов, оставшиеся на золотистой коже Кирана.

Я хочу отметить каждую его частичку как свою. Запечатлеть каждый чертов дюйм.

Зубами.

Языком.

Руками.

Мой.

Потому что он, блядь, мой. И мне плевать, готов ли Киран совершить каминг-аут, будем ли мы встречаться официально, или мне придется ждать, пока он не будет готов дать нам реальный шанс.

Рейн. Мой.

Снова облизывая член одним томным движением языка, я не отрываю глаз от лица Кирана. Его внимание сосредоточено на мне, стоящим перед ним на коленях, уязвимым и покорным.

– Трахни меня в рот, детка, – хрипло требую я, отчего Рейн выгибает бровь.

Я ухмыляюсь ему, прекрасно зная, что он исполнит мой приказ, даже когда, казалось бы, владеет ситуацией.

Ты даже не представляешь, как ошибаешься, детка. Может, я и стою перед тобой на коленях, но ты скоро узнаешь, каково это – полностью потерять контроль.

Киран борется с собой целых три секунды.

А потом головка его члена медленно скользит мне в рот.

Я ласкаю руками тыльную сторону его бедер, прежде чем усилить хватку, чтобы принять его член глубже. Рейн стонет и проводит пальцами по моим волосам, его член дергается, когда я всхлипываю.

Черт, мне нравится ему сосать.

Я продолжаю скользить по его длине быстрыми, неглубокими толчками, прежде чем принять до задней стенки горла, попутно облизывая и посасывая каждый дюйм. Я мягко пробегаюсь зубами по всей его эрекции, и это сводит Рейна с ума.

Его хватка на моих волосах становится сильнее, и он начинает толкаться в мой рот, пока я обхватываю его яйца, разминая их своими покрытыми краской пальцами и аккуратно избегая сфинктера.

– Я уже близко, Рив, – хрипло бормочет Рейн, продолжая трахать мой рот. – Куда мне закончить?

Я слегка отстраняюсь, чтобы провести кончиками пальцев по своей груди, и Киран быстро следует за мной, вырываясь из моего рта и поглаживая себя через кульминацию. Мои грудные мышцы сплошь покрыты его освобождением.

– Боже, что ты со мной делаешь? – рычит Рейн, падая на колени передо мной.

Он обнимает ладонями мое лицо и целует меня, грубо и страстно. Затем опускает одну руку, крепко сжимая мой член, прежде чем сделать пару быстрых рывков. Рейн покусывает линию моего подбородка и проводит языком по ключице, когда я начинаю скользить пальцами по его спине.

– Возьми свою сперму и обмажь ею мой член, – говорю я с закрытыми глазами, теряясь в ощущении его рта и рук на своей коже.

Киран на секунду замирает, пока обдумывает мою просьбу.

Секунду спустя его пальцы пробегаются по моей груди, собирая молочную жидкость, прежде чем Рейн хватает мой член и по всей длине размазывает свое освобождение. Из меня вырывается стон от ощущения его руки, покрывающей меня своей сущностью.

– Встань и повернись, – бормочу я, нуждаясь в том, чтобы Киран убрал руку.

Иначе я кончу, так и не успев в него войти. И на этот раз Рейн повинуется без колебаний.

Я сжимаю его ягодицы в своих ладонях, раздвигая их, чтобы увидеть сфинктер. Я никогда не делал этого раньше, и все же ныряю без промедлений, начиная ласкать языком тугой бутон. К своему удивлению я нахожу, что делать римминг совсем не противно. Продолжая кружить по кольцу мышц, я чувствую, как Киран дрожит.

– Черт. Детка, – выдыхает он.

Ему нравится.

Реакция Рейна лишь подстегивает меня к большему.

Я раздвигаю ягодицы еще шире, продолжая лизать его задницу, проскальзывая языком внутрь и покрывая слюной как можно больше. Учитывая, что я весь в краске, не стоит и думать о том, чтобы идти на поиски смазки.

По телу Рейна пробегает очередная дрожь, и я больше не могу этого выносить.

Мне нужно оказаться внутри него.

Отстранившись, я сажусь на холст, скользкий от смешения синего, зеленого и бирюзового цветов.

Рейн смотрит на меня сверху вниз, в его глазах плескаются страх и возбуждение.

– Иди ко мне, детка, – мягко требую я. Улыбка расплывается на моем лице, когда я откидываюсь назад, и мои руки скользят по краске. – Давай, оседлай меня.

На этот раз я вижу нерешительность на красивом лице Кирана, но делаю все возможное, чтобы своим взглядом вселить в него уверенность.

Я люблю тебя.

Что бы Рейн там ни увидел, он решает довериться, потому что перешагивает через мои ноги, прежде чем опуститься на колени и оседлать меня.

Помимо римминга, я еще никогда не трахал другого парня, будучи снизу. Похоже, сегодня вечер первых впечатлений.

С другой стороны, не каждый день осознаешь, что влюблен в самого красивого и раздражающего парня на свете.

Я откидываюсь на спину, слегка приподнимаясь на предплечьях. Холод краски посылает мурашки по коже. Рейн сжимает мой член, все еще скользкий от его спермы, и прежде чем я успеваю подумать или даже вздохнуть, он опускается на него сверху. Киран издает низкий рык, когда вбирает в себя всю мою длину. Я сажусь рывком и провожу ладонями по его груди, рукам, животу, оставляя за собой цветные следы.

Красиво.

И так идеально.

Расслабившись, Рейн начинает двигаться, трахая себя. Взлетая на мне так, словно был для этого создан.

Наверное, потому, что действительно был.

Я сжимаю руками бедра Рейна, помогая ему двигаться на мне, и наслаждаясь каждым нашим мгновением.

– Да, – выдыхает Киран, двигая бедрами так, чтобы мой член гладил ту самую точку.

Рейн невероятно храбрый.

Такой сильный.

Я хочу, чтобы ему понравился анальный секс. Чтобы он вернул себе удовольствие, которое забрал тот ублюдок.

Но, что еще важнее, я хочу, чтобы Киран сам полюбил им заниматься.

Люди были созданы для того, чтобы находить удовольствие в сексе, но жертвы насилия подвергают сомнению экстаз, который познают. Они могут чувствовать вину за свои оргазмы.

А я не хочу такого для Рейна.

Потому что люблю его трахать.

Почти так же сильно, как люблю.

– Еще, – грубо стонет Киран, продолжая на мне двигаться.

– Возьми от меня все, что хочешь, Рейн, – говорю я, задыхаясь.

Мои руки лихорадочно скользят по его телу, пока я с благоговением наблюдаю, как Киран использует меня для собственного удовольствия. Я провожу пальцами по его мышцам, оставляя на коже голубые, зеленые и бирюзовые полосы. Рейн, кажется, понимает мою цель окрасить каждый доступный дюйм его тела, потому что присоединяется ко мне, касаясь руками краски на холсте, прежде чем схватить меня за плечи и скользнуть ладонями вниз по моим рукам.

Колени Рейна начинают соскальзывать, и ему становится все труднее сохранять ровный темп, поэтому одной рукой я обхватываю его спину, а другой – ягодицы, и быстро меняю наши позиции.

Нависая над ним, я провожу губами по его подбородку, пронзая быстрыми, плавными толчками. Киран тяжело дышит мне в шею, и по моей спине начинает стекать краска, когда его скользкие пальцы пробираются мне в волосы. Дергая за пряди, Рейн притягивает мой рот к своему.

– Детка, – протестующе бормочу я, думая о том, где недавно побывали мой рот и язык.

– Мне плевать, – рычит он, прежде чем обхватить мое лицо, покрыть его бирюзовой краской и прижаться губами к моим. Его язык немедленно исследует мой рот, и мне ужасно это нравится. Я страстно целую Кирана, трахая все сильнее и быстрее, отчего мы скользим по покрытому краской холсту.

Скоро, слишком скоро, я ощущаю, что приближаюсь к оргазму. И мне нужно, чтобы с Кираном были на одной волне.

Просунув руку между нами, я сжимаю его длину и быстро двигаю кулаком, используя краску вместо смазки.

– Давай, Рейн, – рычу я ему в рот, прежде чем скользнуть языком по его Адамову яблоку, несмотря на то, что оно было покрыто краской.

Черт с ней, она нетоксична. Проверено на себе.

– Да, – стонет Киран, двигая бедрами навстречу моим толчкам. – Мы сделаем это вместе.

– Куда мне кончить? – тяжело дышу я, возвращаясь к его губам.

– Куда хочешь, детка. Один из лучших моментов в искусстве – это неизбежный хаос, который возникает, когда ты создаешь шедевр.

Боже, как же я его люблю.

Я улыбаюсь Кирану в губы, покусывая нижнюю и мягко дергая ее зубами, прежде чем выйти из него. Я сжимаю оба наших члена в руке и кончаю первым, покрывая освобождением забрызганный краской живот Рейна. Его собственный оргазм приходит вслед за моим.

Изо всех сил пытаясь отдышаться, я протягиваю руку и скольжу ей по молочной жидкости, смешивая нашу сперму с краской на животе Рейна.

Претендуя на него.

Мой.

Создавая гребаный шедевр.

Наш.

Возможно, я не всегда понимаю искусство, но все же чувствую его. Иногда оно не идеально, но в нем есть определённая красота. Это визуальное представление не только времени и усилий, но и страсти. Это способ выставить частичку своей души на всеобщее обозрение и довериться публике, чтобы та нашла сходство в своей интерпретации. Автор всегда уязвим, потому что знает о том, что не все увидят его искусство в том же свете.

Так же, как и любовь, которую я испытываю к Кирану.

А судя по рисункам в его альбоме, я готов поспорить на то, что мое чувство взаимно.

Такая любовь, как наша, никогда не будет совершенной. И нам придется нелегко. Иногда мы будем действовать не совсем верно и будем вынуждены сделать шаг назад, и попытаться увидеть ситуацию глазами другого. Временами кто-то будет считать, что наши отношения ненормальны. Но я не сомневаюсь, что они всегда будут напряженными и страстными.

Сумбурный шквал обожания и вожделения.

И какой бы хаос ни вызывала эта любовь, она всегда будет прекрасной.

Потому что она наша.

Глава тридцатая

Ривер

День двадцать девятый

Заниматься сексом, купаясь в краске – увлекательный процесс.

А совместное мытье в душе? Такое же приятное.

Что по поводу неприятных моментов? Отмыть засохшую акриловую краску с деревянных полов – та еще задача.

Ну, что тут сказать? Я не всегда до конца продумываю свои идеи.

Но, даже сейчас не могу припомнить, чтобы когда-нибудь так широко улыбался, наблюдая за Рейном, который скребет пол и бурчит о моих идиотских затеях, только для того, чтобы поднять глаза и поймать мой взгляд.

А потом… он улыбается в ответ.

Не ухмыляется, а по-настоящему улыбается, и мне кажется, что часть меня умирает на месте.

Я не хочу ничего большего, кроме как быть причиной его улыбок.

Что насчет холста? Заниматься на нем сексом было потрясающим действием, так что я бы сказал, моя идея стоила хлопот с уборкой.

Потому что искусство, как и любовь, идет рука об руку с хаосом.

Глава тридцать первая

Киран

День тридцать четвертый

Завтра мы возвращаемся.

И, честно говоря, это самая отрезвляющая мысль на свете.

Думаю, ни один из нас не хочет уезжать. По крайней мере, я точно.

Жизнь в шале являлась бегством от реальности, напоминая наш собственный маленький рай. Ну, после того, как нам удалось прийти к соглашению.