Текст книги "Людоеды (СИ)"

Автор книги: Cepгей Mиxoнoв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Annotation

Что ждёт цивилизованного студента-практиканта на полевой практике, а уж такой, какая выдалась нам – впору стреляться, да нечем. Из оружия только геодезический инвентарь и орудия труда, кои приходится использовать за примитивное оружие. Благо лопаты имеются, ну и топоры – железные, а не дубинки, как у каких-то дикарей-людоедов. Но это ещё полбеды. Вслед за ними появляются настоящие ироды, а там и троглодиты на подходе – уже рыскают, аки злобные твари, чем бы, а кем поживиться. И главное интересует их, гадов, исключительно мясо – не падаль в лице дикарей – то, которое умеет отчаянно драться и сражаться не на жизнь, а насмерть! То есть мы, но тоже вроде освоились и не лыком шиты, а чем подпоясаны…  Нет не ломами, но истина где-то посередине. Приходится как-то выживать, пусть некоторые начинают потихонечку из ума. Но всё одно деваться некуда, приходится держаться всем вместе из последних сил. И что из этого выйдет, скорее нечто сродни пословицы: «Кто к нам с мечом придёт, тот в орало и получит!»… При создании обложки частично использовал старую наработку, которую делал для Андрея Стригина. И которая ему не понравилась, пришлось заменять на авторскую. Но, не пропадать же добру, потому частично она здесь…

СЕРГЕЙ МИХОНОВ

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

ЭПИЛОГ

СЕРГЕЙ МИХОНОВ

ЛЮДОЕДЫ

«Кто к нам с мечом придёт, тот в орало и получит!» Знай «наших», а лучше своих

ВСЕМ КТО УЧИЛСЯ, УЧИТСЯ ИЛИ СОБИРАЕТСЯ СТАТЬ УЧЕНИКОМ-МУЧЕНИКОМ – ПОСВЯЩАЕТСЯ…

Имена и клички взяты из жизни, как и типажи – всё остальное вымысел, кроме реальности

ПРОЛОГ

«Друзья познаются в… еде!» закон людоеда

Подле костра в сгущающихся сумерках стали появляться первые претенденты на звание воина. Все они уже прошли первый этап обучения и стали охотниками. На счету каждого был охотничий трофей и неважно, что не у всех он отвечал запросам племени, однако род признавал любого охотником, кто проливал кровь убиенной жертвы, будь то свирепое животное из числа хищников, являясь плотоядным или просто травоядным. Поскольку даже они в данном временном измерении не были миролюбивы и имели шипы, а порой…

Порой случалось так, что, казалось бы, безобидное на первый вид существо, оказывалось опаснее любого завзятого хищника. Отсюда и потери в племени. Род затухать и тут новая волна охотников. Молодняку не дали подрасти. Они уже справили своё совершеннолетие по обряду произведённого над ними старейшиной рода. И неважно, что едва научились держать оружие в руках, которое было тяжело для них в силу специфических особенностей военного и охотничьего искусства. И делалось из дерева или камня. Ума на то, дабы объединить их – не хватало. Зато злости и ярости сколь угодно много – хоть отбавляй.

Построение в племени было сродни пословицы: «Сила есть – ума не надо!»

А не дано.

Кто и задумывался о дальнейшей судьбе рода – старейшина. Ему это положено по статусу и оказанному почёту. Но и с него спрос велик. Того и гляди: сам ляжет в очередной костёр вместо жертвы, если её не добудут сегодня ночью его подопечные.

Подле кострища на пепелище собралось что-то около чёртовой дюжины «охотников», за коими наблюдали со стороны, не выступая из тьмы те, кто по праву мог называть себя ими и считаться воинами.

Эти дикари в полной мере оправдывали своё прозвище – головорезов. И руководил ими тот, кто в своё время нанёс смертельную рану монстру о бивнях двухметровой длины. А ещё в его трофеях числился саблезубый хищник. Череп хищной твари и украшал его голову, а шкура – тело, являясь накидкой, защищая от холода и нападок иных животных.

Сегодня он со своими варварами не охотился. Добычу принёс молодняк. Часть из общего «котла» принадлежала ему и его людям, иная – старейшине рода, а оставшаяся треть – остальным соплеменникам – всем вместе взятым.

Добыча была невелика, из-за чего великий воин-охотник скалился недовольно из тьмы, цыкая притворно языком. Его поддерживали иные охотники и воины, выказывая своё недовольство подрастающим поколением, неспособным явиться на данном этапе их заменой.

Смена подрастала удручающая. Однако старейшина рода на то и являлся им, чтобы тотчас припомнить человеку боя: тот и сам со своими нынешними вояками в юные годы отличился аналогичным образом при первой охоте и полном ночном светиле на залитом звёздами небосклоне.

Возражения не принимались. В отличие от воинов, старик хвалил молодых охотников, вознося за них мольбы к духам природы, стараясь засвидетельствовать перед ними своё почтение, дабы и они в свою очередь оказали достойное внимание его подопечным, готовых и далее каждое полное ночное светило подносить им щедрое жертвоприношение.

Он просил у духов огня и земли явиться на помощь к молодому воинствующему пополнению племени, и быть их верными спутниками. Тогда возможно они принесут им в жертву не животных, а людей. И это будет продолжаться не одну луну, как и их род, сумев вновь набрать ту силу и мощь, которая была присуща им ранее, а её попрали невиданные доселе твари.

Наконец по округе стали разноситься зловония палёной плоти. В пламени огня до состояния угля превращался самый аппетитный трофей, на который положил глаз человек боя, а старейшина рода в отместку ему за молодняк положил на него кое-что иное, отдав дань уважения духам, но не ему. Что не могло в дальнейшем сказаться на их взаимоотношениях, и в племени также возможно в ближайшее утро вспыхнут разногласия с новой силой.

А почему бы и нет? Ведь кто старейшина рода – старик – немощный изживший свой век мертвец, только и ждущий своего часа, когда кто-нибудь из сородичей скинет его с крутизны горы в погребальную яму, устроенную дикарями на дне ущелья.

Великий воин решил про себя: этот день настанет завтра – час пробил. Жертва была выбрана им и оглашена.

Все воины рядом уяснили: если они не получат сегодня знатной добычи в обнаруженном ими поселении чужаков, то так тому и быть – старейшина покинет их раз и навсегда…

– Айя-А-А…  – возопил на всю округу человек боя.

– Эйя-А-А…  – поддержали его воинствующие соплеменники, потрясая над всклокочено-косматыми головами увесистые и массивные дубинки.

Молодым охотникам надлежало присоединиться к ним. Старейшина рода пожелал им удачи, напутствуя быть смелыми и храбрыми, подобно отважным воинам рода. Надеялся, что они не посрамят старика, иначе он сам сиганёт вниз с обрыва или хуже того, избегая позора, кинется в костёр на пепелище в назидание своим злопыхателям и тем, кто по-прежнему беззаветно верил в него.

Он в последний раз вздел руки к небу, превознося мольбы полному диску ночного светила обещая выполнить всё то, что задумал, опять же призывая духов двух из четырёх стихий стать свидетелями его невероятно-благородного жертвоприношения. Если его судьба – принести себя в жертву, то племя должно быть щедро вознаграждено ими.

Примерно около двух с половиной десятков дикарей, потрясая дубинками и камнями, подались в набег на вновь возникшее поселение в долине, которую они считали священной родиной пращуров. Сегодня там никто не уцелеет в схватке с ними, а великий воин получит новые трофей, и главным будут рабы да новоявленные воины. Молодёжь познает кровь врага и, вырвав из нутра ливер, поймёт, в чём истинный вкус и смысл победы. Сегодня они будут упиваться кровью осквернителей, посмевших бросить им вызов в их священной долине.

Одного не учли дикари-людоеды: те, кто объявился там столь неожиданно, да ещё к тому же обстроился столь быстро и нагло, сами могут оказать им достойное сопротивление. Поэтому дикари в свою очередь могли послужить им жертвами на заклание чужым духам или великим богам.

Но сейчас об этом никто не думал, а те, кто был выбран ими соперником для войны – ни слухом, ни духом…

Глава 1

ПРОБУЖДЕНИЕ

«Человеческий организм на 80 % состоит из жидкости! У некоторых – из тормозной!» научный подход, но недоказанный

Солнце ещё не встало, но вдали уже забрезжил тонкой полоской красного зарева рассвет, когда в лагере геодезистов-практикантов раздались сумасшедшие вопли. Орала вне себя от страха не своим голосам одна надоедливо-назойливая особа. Одно слово – баба, а даже не женщина. А точнее самка собаки. Так решил про себя не один студент-практикант. Они-то надеялись: им полевая практика покажется настоящим пикником сродни прогулки на природу. А тут мать…  её…  и эту природу. Явно переборщили при заезде. Да и праздник этот языческий…  Купала. Короче, что было вчера, никто толком не помнил, а и не проснулся, но вот одна комната в крайнем бараке, стоящем на юг, больше не могла позволить себе подобной роскоши.

– … ля! – выдал Зуб. – Какая скотина о двух ногах орёт так?

– Тушёнка…  – подал голос Сак. – Забодала, коза дрисливая!

– Чтоб её…  – решил явно не отставать от коллектива Паштет.

Молчал только Мих, да и того удалось расшевелить «горнистке».

– Меня будить!.. – выдал он на-гора. – Медведь её задери…

На этом, казалось бы, всё и успокоилось. Да вот затыкаться класука – классный руководитель ученической группы геодезистов Г-257, ставшей день назад Г-357 в виду перехода на третий курс учебного обучения одного учреждения – и не думала замолкать. И откуда только у неё было столько сил…  после вчерашнего?

Похоже, что над этим вопросом и размышляли все как один четверо практикантов про себя. Класука словно настаивала на том, чтобы кто-то вышел и вылил на неё ушат…  словесных помоев – и не только.

Пролежав так ещё сколько-то мгновений, сон окончательно улетучился у настырной четвёрки оппонентов. Один из них даже сел с хмурым заспанным видом в полудрёме на скрипучую донельзя кровать, являющей классический образец мебельного шедевра используемого как в учебных учреждениях, так и военного образца. И подушка с матрасом да одеяло подстать. Он силился закутаться в него, накинув на себя с головой. Тщетно. И подушка иному практиканту не помогла.

– Вот же где зараза такая…  – встал третий и сделал первый шаг, но не в направлении двери, а окна, закрывая форточку.

Тише не стало.

– Блин…  достала…  – очнулся четвёртый среди них.

– Чё делать, мужики, а будем? – спросил с хмурым видом кто-то.

Думать самому было лень, как и всем остальным. Но одно всем очевидно: что-то определённо надо, но что?

Кто-то предложил проучить класуку. А каким образом не уточнил. Хотя кто-то ещё напомнил про череп – то ли конский, то ли какого лесного животного аналогичного копытного происхождения с которым бегал и пугал ночь напролёт один из придурков по параллельной группе и 258-й…  точнее со вчерашнего дня также 358-й.

Дебил на дебиле и дебилом погоняет.

Погонять Тушёнку можно, но себе в будущем дороже, тогда точно не слезет и практика превратится в сущий ад.

Терпеть больше не было мочи. В том смысле, что держать её в себе. Похоже, вчера, а точнее даже сегодня ночью, было выпито немало той горючей смеси, которая бурлила в жилах студентов, а теперь искала выход наружу. Но вылезать из тёплой постели, а затем и барака никому не хотелось. За окном отчетливо виднелся туман. На дым непохоже, иначе бы они почувствовали, поскольку дрыхли с открытой форточкой. И что самое интересное: местный кровососущий гнус не беспокоил их. Возможно, паразиты дохли, не долетая до тел спящих студентов, или те не слышали их, а возможно и просто сторонились, опасаясь дойти до стояния полного нестояния.

Покачиваясь, один из практикантов двинул в направлении двери и…

– Твою же мать!.. – зацепил он косяк, не сумев угодить точно в дверной проём, коим оказалась стена, и нарисовалась столь же неожиданно, как и за ней пол, решивший дружно поприветствовать человеческий организм, развалившийся в строго горизонтальном положении относительно поверхности земной тверди. Или эллипса? Если исходить из правил и геодезических соображений иной троицы прыснувшей от смеха.

Им хихоньки, да хаханьки, а на улице продолжала немым голосом белуги реветь класука, сумев докричаться до соседей по боксу из иной комнаты. Там тоже загремели тем, что явно стояло на столе, а нынче оказалось на полу, звякая металлом и звоном битого стекла.

И также донеслась эхом ненормативная лексика в уставном порядке.

– Какого кто мешает спать, – перевёл его слова на более или менее человеческую речь Мих, поясняя Зубу то, что говорит сосед по бараку, поскольку там привычными на слух словами являлись предлоги «в» и «на». Да…  и ещё потные ноги в рот, и почему-то один анатомический орган не являющийся достоинством, а скорее им обещал натянуть кое-кого и по самые гланды с ушами. А око натянуть значительно ниже.

– Гер-Ой…  – скривился в оскале ухмылки Зуб.

Смеяться напарник не мог. Бока ломило и от той же реакции, которая была знакома ему ночью. А тогда ржачка на ржачке.

Но то, что тогда казалось смешным и забавным, нынче с восходом солнца в предрассветный час настоящей расплатой за содеянное.

– Кто-нибудь…  – застонал «половой гигант», собравшийся было прогуляться на улицу до туалета типового строения сортир «М» и «Ж» без дверей. – Кто слышит меня…

Поскольку себя он, похоже, не слышал из-за криков класуки.

– Помогите…  встать…

Те, кто из напарников откликнулся на его призыв, столкнулись лбами меж собой, явив святую троицу на полу вразвалочку, о которую в свою очередь рухнул поперёк четвёртый, образуя кучу-малу.

Он-то и выдал:

– Всё…  никуда не пойду! В доме останусь и…

– Хлопцы! Я всё…

– Чё всё, Сак?

– Даю течь…

– Погоди! Не вздум-Ай…  – подал голос Паштет.

– Типа сантехн-Ик? – заявил Мих.

– Ведро найду и…  Чем не горшок?

– Боюсь…

– Не дождаться?

– Не попаду…  – напомнил Сак про дверь.

– Хреново…  сть…  – снова выдал Мих.

Надо было что-то делать, и в первую очередь с Саком, а точнее двигать всем дружно на выход. Кто-то да пробьётся туда. Стена стеной, но ведь дверь точно была, если вспомнить, как они попали сюда – не в окно же с форточкой.

Но пока что «свою» разевала класука.

– Кишки простудишь! – не удержался кто-то из них, адресуя ей всё, что думает про неё.

– А может она наоборот старается набить полный рот паразитов, как кашалот планктона? – завернул Сак.

Могло показаться: он забыл про прогулку на улицу и забил на ней, а всё прочее в том же духе. С идеей о двери подсказал Мих, вспомнив про топор. К тому же ему только руку протянуть. За рукоять и ухватился. Но ударил в стену – обухом.

Благо, что не сам и лбом, как Сак. А Зуб и вовсе устроил с бревенчатым основанием разборки при наличии охотничьего ножа, больше подобного на средних размеров мачете. Паштет, так и вовсе схватил штатив-треногу и вбил зубьями в бревно, стараясь пройти сквозь стену на таран.

– Вы чё творите, звери?! – заявился к ним…

– Ма…  Ма… к…  – едва справились с волнением при виде него вчерашние собутыльники, назвав по кличке, заменяющей им при общении соответственно возрастным критериям 18–20 лет имена. Да и мать нелишне при виде него было вспомнить. – Одно слово – ЧП, и не Чёрный Плащ, но из той же оперы.

А вот ёперная певица на улице и не думала прекращать голосить, продолжала рвать гланды.

– Вы чего тут разлеглись, как эти…  – зависла материнская плата у Мака. Мысль, озвученная поначалу им, где-то заблудилась, из-за чего он не сумел свести концы с концами.

– Присоединяйся! Не стесняйся! – выдал Зуб.

– А…  – многозначительно произнёс залётный гость, точно в горле кость. – Типа – один раз не пи…

– … речь…  сам, а гондурас…  – перебил его кто-то на словах.

И тот упал не в силах стоять, когда другие работают или силятся сделать такой вид, а он – умный. Но как водится: далеко не ушёл, присоединяясь к куче-мале.

Оставалось дождаться, дабы выяснить наверняка: в бараке есть ещё «живые» или больше не осталось.

Ответ пришёл сам собой, а точнее тот, кто выбрался в коридор и, миновав чудным образом входную дверь, вполз, нежели не вошёл на четвереньках.

– Беккер – скотина…  – заорал Сак.

– Чё, орёшь, как прищемленный в то самое место, – разозлился Зуб.

В голове, словно гранату взорвали, а во рту и хуже того коровы напачкали. Причём всем стадом. Отсюда и зловония, слетающие у него с языка, и не деликатеса.

– Кто здесь? – озадачил Беккер.

– О Жижа даёт! Типа под глухого косит…  – не удержался Паштет.

– Гусский я…  Могу паспагт показать…  – выдал незваный гость.

– Пошёл на… лево и прямо, а затем сразу за угол и направо…  – указали ему направление отхожего места разом все пятеро «собутыльников».

– А где Кислый? – опомнился Мак.

– Ща… вель?!

– Он, – кивнул Мак и позвал: – Ша… вель…

Тот, как водится по заведенной традиции нашими людьми после бурной ночки, не откликнулся.

– У баб, поди…

– Э, Беккер! Юра!

– Я за него, – откликнулся тот на призыв Михея.

– Погляди…

– Куда?

– Да не кудахтай, порхатый, а посмотри у них ли…

– Кто, и у кого?

– Кисель у них, этих, как их…  – потерял мысль Мих.

– Ба-а-аобаб…  – зевнул Зуб.

– Таки мы в России? Какие баобабы!?

– Ну и кто ты после этого, Жижа, а точно не русский!

– Нет, я – гусский!

– Мля…  как сложно…

Класука продолжала метаться. Студентам-практикантам казалось: она вопит уже где-то битый час, но прошло не так уж и много времени. Просто они заторможено воспринимали действительность. Минута времени казалась им часом, а миг – вечностью длящейся бесконечность. Но где-то же должен быть выход, а и свет в конце туннеля. К тому же и солнышко вот-вот должно было показаться из-за дальнего горизонта. Словно нарочно не хотело омрачать и без того никакое настроение практикантам, свидетельствуя о том, что происходило у них в студенческом посёлке, затягивая момент истины.

– Ой-ёй-ёй…

– Рожает она там что ли? – задал новый тон пересудам Зуб.

– С чего бы это…  – возмутился Паштет, – … не забеременев?!

– Да ты видел её пузо! – напомнил Мак про живот класуки, а тот ещё – она и в сарафане. Чтобы понять, надо представить презерватив набитый не то орехами, не то ватой, подобно домашней колбасе, но сверхмеры. Или чрезмерно. А пожрать любила, как и то…  ради чего вышла с утра пораньше и нашла приключения на свою заднюю точку опоры. А не вышла бы, все бы ещё спали спокойно и…

– Надо что-то делать, мужики! – озабочено произнёс Мих.

– И?.. – заждались все от него продолжения умной мысли.

Но её как водится, не зародилось там, где и взяться неоткуда. Тут нужен был день отдыха, после дня…  иного отдыха, а точнее заезда сюда. И как водится сугубо по русской традиции. Зачем я пил вчера, когда сегодня и пристрелить-то некому. Да и у самого не поднимется не то что палец, но и 21-й…

– Вот и я Кислому говорю: на кой те бабы, хм… удаку?!.. – влепил не к месту и не ко времени Мак.

– А сам ничуть не лучше его, – напомнил Зуб.

– Я это к тому: всё должно быть в меру…

– Распущенности, – задал новый тон разговора Мих. Уж такой уродился, а с сарказмом на «ты». Хотя тот не любил, когда ему тыкали.

– Беккер!..

– А…  – откликнулся Юра.

– Ты ещё здесь? – потерял смысл вопрос, заданный Саком вдогонку, но опоздавший по мысли произнесённой им вслух.

– Нет…

– Ушёл уже?! – озадаченно молвил Паштет.

– Мля…  – осознал Мих: найти сегодня выход не удастся.

Бить окно не хотелось. Всё-таки стекло. И не его жалко, как и порезов не опасался. Это лишний повод оприходовать спирт. А то, что появились комары. Их писка просто не было слышно из-за воплей класуки.

– Мужики, а как долго она сможет орать? – предложил проверить Сак.

Что-что, а этого никто не желал выяснять.

– Уж лучше пристрелите меня! – заявил Паштет на ура. Он был единственным старожилом среди практикантов, прошедших в своё время «сверхсрочную» в отличие от них. Им удалось временно укрыться от армии и далее с успехом косить под геодезистов – студентов-учеников, а по жизни мучеников.

– Могу только прирезать…  – напомнил Зуб про нож.

– Сначала из стены вытащи…  – хихикнул Мих.

– А ты – топор…  – ответил тот любезностью.

– Фигня, вот треногу-штатив! Эй, Паштет!

– Нет меня!

– Опять в консерве закупорился?

Напротив кое-что откупорил и…  с придыханием повис немой вопрос. Все в комнате думали об одном и том же. Они услышали то, что им казалось наяву, а также хотелось с вожделением приложиться к горлышку и…

Последовали бульки. Паштет пустил слюни от удовольствия, а чуть ранее пузыри.

– Дай добить…  – вырвалось разом из четырёх глоток.

А из даже пятой в коридоре:

– И мне!!!

Беккер кричал громче всех. На миг ему удалось заглушить Тушёнку, и не только, а ещё и четвёрку. Больше никто не обращал внимания на класуку, и то, кто её там пытался взять за задницу. А давно пора было, и наподдать ей, а то достала. И начала с утра пораньше – ни свет, ни заря.

– Так ей и надо! – едва не испортил идиллию Юга. Он же Юра Беккер.

– Да вы чё, мужики! Это ж вода, а не водка-А-А…

У Паши вырвали ёмкость из рук едва ли не с мясом, и…  новый звон битого стекла оставил осадок у всей четвёрки. Кто-то принюхался, а кое-кто не обращая внимания на осколки, принялся вылизывать пол.

– Кому ещё добавки? – задал дальнейший тон Сак.

Похоже, что он решил не дожидаться, когда найдёт выход из барака, поэтому предпочёл сделать под себя или на тех, кто валялся рядом с ним вповалку.

– Только попробуй нагадить, и я навалю на тебя следующей ночью…  – пообещал Зуб. А у него слова не расходились с делом. И всегда поступал как мужик: мужик сказал – мужик сделал.

– Тихо вы…  – вдруг выдал Мих. – Т-ш-ш…

С буквой «С» явные проблемы. Хотя шепелявил не он один, да и то из-за того, что во рту пересохло так, как в самой жаркой пустыне на экваторе.

До него впервые долетели рёвы. И принадлежали не человеку.

– Слышите…

– Нет, он ещё и издевается! Ты заодно с класукой? – наехали на него соратники по несчастью.

– Сами! Неужели не слышите, как ревёт…

– Класука? Так она и есть! Как не назови, а и обозвать, не получиться! Этим всё и сказано! – стали зарождаться, а не только возникать…  и мысли вслух, а не в одной черепной коробке у «собутыльников».

– Да я не про неё, а того, кто работает с ней дуплетом!

Словно насмехаясь над Михом, сокурсники заткнули уши, при этом стали злорадно скалиться. Зато он в отличие от них, резко протрезвел. Однако взгляд устремился мимо дверного проёма с какой-то тряпкой в качестве шкуры, и скользнул по стене в поисках соответствующего инструмента для выхода наружу из барака.

– Не то…  – отрицательно качнул он головой при взгляде на нож. И топор ждало нечто подобное. А вот штатив-тренога…

За неё и ухватился.

– А ну навались!..

Закряхтел, силясь выдернуть.

– Да не на меня, а…  А-а-а…

Михея придавило. Сначала сокурсниками, а затем штативом.

– Блин, «счастье» подвалило! А ну отвалили, нах…  пока я вам сам…

Мог и вломить. Это знали все, как в случае с Зубом. Тем более что говорил чётко и трезво, а мыслил, что было немыслимо. И нынче казалось полной бессмыслицей. То, что касалось оказания помощи класуке. Возможно, собирался получить удовольствие от подглядывания за ней в отместку на крики воплями.

– Иди-иди…  – продолжали улыбаться с нескрываемым ехидством сокурсники. – Вломи ей и…  возвращайся рассказать о подвигах…  Гера… какл!

– Ща кому-то и много раньше…  – замахнулся Мих.

Удар последовал много раньше. И грохот тела у его ног.

– Беккер – сволочь! Вечно лезешь под руку!

Мих переступил через его тело на полу. И даже добивать не стал – ладонью по лицу. Так что «русскому» ещё повезло, что тот столкнулся с ним, а не Фашистом. Имелся и таковой в группе у них с какой-то там не то литовско-эстонской, не то эстонско-финской фамилией – и также ещё один чисто русский человек. А придурков навалом, точнее кагалом.

Наконец препятствие в виде двери из барака было устранено Михеем, и на глаза попалась Тушёнка. Сарафан она подрала или порвала, а возможно и та зверюга, что гонялась за ней и казалась неуклюжей, хотя представить, что кто-то окажется неуклюжее класуки – нонсенс. Но он случился в отдельно взятом случае и на отдельно взятом клочке суши.

– Твою нах… утор! Это что за ё-маё!? А твоё-наше! И ваще…

А надо было видеть…

Реагируя на голос откликнувшегося ученика, класука кинулась искать у него защиты, ну и заодно убежища, коим представлялся барак.

– Се-Се-Сер-Гей…  Эй…  Эй…

Благо не «гей» подхватило эхо. Но смысл происходящих событий от этого не менялся. Чудище надвигалось теперь уже на него вслед за ней.

Устоять на ногах против Тушёнки – лучше сразу под поезд локомотивом с грузовым составом. А тут ещё и оно – чудовище, скорее от производного слова – чудо.

С ним и столкнулся Мих после встречи с Тушёнкой.

– Сука, а не кла… сука! А-а-а…

– Ы-ы-ы…

* * *

– Вы это слышали, мужи-Ик-и?!.. – выдал Зуб, протрезвев при виде класуки.

– Шухер! Тушёнка-А-А…  – зашёлся Мак, силясь свалить в свою комнату. Да где там. И смысл бежать. Требовалось стоять на своём – быть мужиком. Как говориться: сядем все разом!

– Зараза…

– А-а-а-ага-А-А…  – было видно: не отошла она от прогулки предутренний час.

– Вот…  – первым из всех сообразил Паштет, что надо делать. Сия отличительная черта осталась у него с армии. Он сунул ей кое-что, предлагая отпить – и не воды.

– Водка-А-А…  – вытаращила на него глаза класука.

Последовала молниеносная смена посуды – спиртосодержащей жидкости на воду. И всё встало на свои места. Нет, орать Тушёнка не перестала, но теперь это делала не от отчаяния, а наоборот качая права.

– А закусить, – напомнил Зуб.

Сак подсуетился. И скудные запасы студентов пошли на ура. Тушёнка зачавкала, как…

Тише не стало. Из коридора на выходе из барака донеслись крики и рыки.

– Мих!? – спохватились сокурсники.

– А второй кто? Непохоже, что он рычит на себя и при этом ещё успевает материться! На шизофрению смахивает! – заявил Зуб.

– Беккера уму-разуму учит или мучит…  – предположил Сак.

– Кто – кого? Он его или наоборот? – вступил Мак в полемику.

– Надо бы глянуть…  – встрял Паштет. – Что там у них, да как!

– А-а-а…  Акха-А-А…  – подавилась и снова заголосила класука. И на этот раз просто так безо всякого повода, как казалось её ученикам, а по жизни мученикам-страдальцам.

Децибелы ёперной дивы зашкаливали в октавах. И где-то перевалили далеко за сотню. А поскольку публика неистовствовала, то предпочла покинуть зал ещё до наступления антракта и подалась…  в «буфет». Точнее на безальтернативной основе на выход.

Едва толпа народа переместилась в коридор, как их сдуло оттуда сквозняком, при этом ураганным порывом назад, где они предстали пред ясные очи с затуманенным разумом класуки. Что подтверждала её всклокоченная причёска: аля взрыва на макаронной фабрике. При этом пряди распрямились и торчали щёткой в разные стороны, словно та решила лизнуть лампочку, которую забыли обесточить.

Она окончательно вырубила их своим видом, как чуть ранее криком, а между делом своим чудовищными габаритами нечто несуразное, с коим в дверях толкался…

– Мих…  – опомнился Зуб. – Надо бы это…

– Чего? – вернулась человеческая речь ещё и к Саку.

– Помочь ему? – присовокупил Паштет.

– Я – пас…  – заявил Мак. Хотя сейчас и сам бы не отказался податься до ветра, но куда, когда некуда. – Засада!

– Пацаны-ы-ы…

– Ы-ы-ы…

Доносилось наперебой от входной двери.

– Будьте же людьми!.. Уйди скотина-А-А…

– Это он ща всё это кому – вам?! – выдала членораздельно класука.

– Нет, вам, – напомнили они Неведомской: это она привела сию неведомую зверушку к ним. И теперь та рвёт на части одного из них. А то, что вот-вот вломиться к ним и их ждёт аналогичная участь – не подумали.

Это чуть погодя и сообразил Паштет, вооружившись топором, а Зуб своим «клыком», как называл нож – блин, Маугли. Ну и Сак с Маком взяли по бутылке в руку – пустые, зато стеклянные и было обо что и кому разбить их.

Досталось сокурснику. А вот зверюгу испугали.

* * *

– Чем это меня-а-а…  – простонал Мих. – И кто?

Перед глазами мелькнуло видение Тушёнки. Вид класуки вернул его в реальность. Он отшатнулся от неё, как от того, кто от него при виде толпы народа.

– А где тот у-у-урод?!

На глаза наконец-то попались знакомые, пусть и не совсем сейчас приятные лица. Но всё лучше эти кривые физиономии с перекошенными рожами, чем того чудовища. И не такие обезображенные, как у него.

Снова испытал шок.

– Прогнали…

– Ты…  – выдала Тушёнка, сменив гнев на милость.

Уж лучше бы Мих впал ей в немилость, а то она же грозила ему со стороны сокурсников. Хотя и тут ничуть – отнюдь.

Голова болела, и не то что бы гудела. Всё-таки кто-то вломил ему по чердаку. Смахнул стекло.

– Это он, а не я! – ткнули разом друг на друга Сак с Маком.

– Ага…  – заговорщицки взглянул Мих на парочку заговорщиков. И обнаружил щепки от штатива-треноги.

– Ну, ты и дал, Паштет! – озвучил Зуб, заметая за собой следы также содеянного преступления – и группового – над сокурсником.

– А кто мне вспорол…

– Не я, ты сам наткнулся на меня и мой «клык»!

– … майку, – чуть погодя докончил мысль озвученную вслух Мих.

– Ну, это нестрашно! – порадовался Зуб за друга.

– Конечно, вы только в следующий раз предупреждайте, чтобы я не стоял у вас на пути и…

– Так…  о чём речь – кто виноват – и помощи просил!

– Понял! Спасибо! Больше в жизни не стану! Ни-ког-да…

Тушёнка аж заслушалась. Её никто не замечал. И она решила напомнить про себя.

– Ну, мне пора домой, ребятки! Сы-спасибо! Вы-ы-ручили! – заикнулась она к слову – и не только.

Ей требовалось сопровождение. И она опасалась: чудовище далеко не ушло и могло караулить за углом любого из трёх бараков.

Провожатых не нашлось. Но долго ли приказать, чем просить, а милостыни не собиралась. И подавать. Хотя самой без спасательного круга некуда деваться.

– Кому нужны оценки по практике – хорошие? – нашла тут же выход из тупиковой ситуации.

– Мне…  – вызвался Беккер, вломившись в комнату, где и пяти человек было тесно, а когда там стало семеро – и вовсе перебор. Со стороны попахивало групповухой. И если кто из других сокурсников подглядит, поди, потом докажи, что ты тут ни причём – и Тушёнка орала не по той причине, которая всем будет очевидна с подачи очередного придурка. – Таки ставьте пять с плюсом!

И зачётка у Югы нашлась. Словно он прятал её в трусах как фотоснимок очередной красотки «Плейбоя».

– С пылу с жару…  – отпустил очередную реплику Маковец. – И Кислого, он же Шавель, назад из бабской части верни! Заглянешь? И не как в прошлый раз, когда подглядывал…

– Ах вы…  – взъерепенилась Тушёнка.

Секса и впрямь не хватало бабе. В чём и укорили Михея.

– Не понял!?..

– Помешал ты ей с тем уродом. Для неё может быть он самое оно – идеальный вариант!

– Сам мудак! – отреагировал Мих на заявление друга, показывая Зубу свои в два ряда.

– Всё – я спать…  – отвалился Сак.